Текст книги "У неё была слишком хорошая память"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Объясните!

– Она показала мне стопку денег... Думаю, там было фунтов сто.

– Откуда у неё были эти деньги?

– Один мужчина... Она мне сказала, что мужчины так глупы, что у них можно выудить столько денег, сколько захочешь, если хорошенько взяться за дело.

– Она ошибалась.

Дора никак не понимала, к чему вели все эти вопросы. Может быть, этот тип, который дал Филлис монеты, донес на неё? Да, но в этом случае ими занимались бы не в Скотланд-Ярде. Мисс Карпентер была не очень сведуща, но все же знала, что Скотланд-Ярд занимается только серьезными делами. Что же Филлис могла натворить?

– Она вам не сказала имя этого великодушного благотворителя?

– Нет... Я и не спрашивала!

– Почему же? Сто фунтов – это сумма, верно?

Сто фунтов, это, конечно, сумма! У Доры никогда не было такого богатства, и она вспомнила, как у неё защемило сердце, когда она увидела столько денег в руках подруги. Ей так не везло! Но она не осмелилась попросить у Филлис немного. Так не делается, впрочем, Филлис – она была уверена в этом – не оставила бы ее в беде.

– Так почему же вы ее ни о чем не спросили?

– Был неподходящий момент!

– Правда? Почему?

Опять эти «почему»! Разве всегда знаешь, почему действуешь так, и не иначе? А этот толстяк, разве он без конца размышлял, как нужно поступать?

– Потому что она была слишком счастлива, и я не хотела ее раздражать!

– Счастлива из-за этих денег, как я понимаю?

– И из-за своего билета на скачки.

– Какого билета?

– Другой парень подарил ей билет на скачки, которые должны были состояться в тот день.

– Он просто так подарил ей билет, ничего не требуя взамен?

– Если билет выиграет, то...

Она резко остановилась, будто в порыве целомудрия.

– То?..

Она пожала плечами. Уж не хочет ли он, чтобы она ему все описывала?

– Вы сами понимаете...

– А имя этого парня вы тоже не знаете?

– Нет. Филлис торопилась, она кого-то ждала.

– Кого?

– Еженедельного друга, одного старика... Ей казалось, что время тянется очень долго, потому что сразу после она хотела пойти узнать, выиграла ли ее лошадь.

– Она выиграла?

– Вот этого я не знаю, но не думаю. Потому что она бы мне обязательно сказала, это точно!

– Как же? Вы должны были встретиться сегодня?

– Нет, но она бы зашла ко мне или в кафе «У Тима» на Грик-стрит, где меня всегда можно найти.

В кабинете снова установилась тишина. Дора спрашивала себя, уж не смеялись ли над ней полицейские? Если бы был только молодой, она бы не очень беспокоилась, но толстый... со своими полузакрытыми глазами. Засыпал он, что ли? Она почти не дышала.

– Высыпьте все из сумки на стол!

Она подпрыгнула от этого приказа. Голос стал резким, повелительным.

– Вы слышали или нет?

Она поднялась и, открыв сумочку, высыпала ее содержимое перед полицейским, который разобрал все при помощи линейки: носовой платок, губная помада, ключ, карандаш со вставным грифелем, ассигнация в один фунт, две ассигнации в десять стерлингов, несколько монет по десять пенсов. Толстяк Морган взял в руки сумочку, пощупал ее, понюхал, осмотрел швы, потом вернул Доре.

– Возьмите все!

Девушка была возмущена. Этот толстый тип возмутительно с ней обращался. Конечно, она не леди, но все же! Ей не хотелось заплакать, чтобы не доставить удовольствие этому злобному слону! Но она не могла сдержаться, и крупная слеза скатилась по щеке.

– Ну, малышка, возьмите себя в руки!

Она так удивилась, что не смогла скрыть своего замешательства. На вид он был злой, а на самом деле? Может быть, можно его спросить...

– Филлис... что она сделала?

– Она ничего не сделала.

Дора вздохнула с облегчением. Она очень любила Филлис Балеброк и была бы так огорчена, если бы та что-то натворила.

– А вот с ней что-то сделали.

Она еще не осмыслила эти слова, как испытала паническое беспокойство. Она крикнула:

– Что? Что с ней сделали?!

– Ее убили, убили подло...

Тут она зарыдала, не думая о других, вспоминая только свою подругу, которую больше не увидит. Они не мешали ей выплакаться, но Толстяк Морган все время смотрел на неё, чтобы убедиться, что она не ломала комедию. Между двумя всхлипываниями она спросила:

– Это из-за денег?

– Нет...

– Тогда... из-за чего же?

– Мы рассчитываем на вас, чтобы решить этот вопрос, мисс Карпентер.

На неё? Что она могла рассказать полицейским? Она не знала ничего, кроме того, что Филлис любила легкую жизнь и была убеждена, что однажды, когда она достаточно поразвлекается в Сохо, удачно выйдет замуж и будет прекрасной женой. Смерть придавала подруге Доры качества, которых у неё никогда не было. Мало-помалу Дора успокаивалась, потому что в глубине души ей не верилось, что она никогда не увидит свою подругу. Никто не мог убить Филлис, потому что все, кто ее окружал, любили ее.

– Вы сказали мне, что пришли к мисс Балеброк вчера вечером, часов в шесть?

– Да, но я была у неё недолго. Во-первых, потому, что в шесть тридцать у меня было свидание «У Тима»...

– С кем?

– С Крисом Хенлоу, художником; во-вторых, потому, что я знала, что мистер Морис...

Она прикусила губу. Джордж-Герберт улыбнулся:

– Не пугайтесь, мы знаем Стефена Мориса и его связь с убитой.

Дора кивнула головой.

– ... Он должен был прийти в шесть тридцать;

– Припомните получше, сколько времени вы провели у вашей подруги?

– Не больше десяти минут, во всяком случае.

– Входя в дом и выходя из него, вы не заметили никого, кто бы привлек ваше внимание своим странным видом?

– Дай Бог памяти...

Мисс Карпентер сдвинула брови, силясь во что бы то ни стало вспомнить что-нибудь. Ее растерянность сменилась яростной решительностью. Она желала, чтобы убийца Филлис был пойман и повешен. Она изо всех сил старалась помочь полиции в память о своей подруге. Может быть, она встретила убийцу? При этой мысли пот выступил у неё на лбу... Джордж-Герберт наблюдал за ней, как бы прослеживая весь ход ее мыслей. Он настаивал, не повышая голоса:

– Вы бы хотели нам помочь, чтобы отомстить за Филлис, верно?

Нервная, напряженная, она выкрикнула:

– Я бы хотела! О, как бы я хотела!

– В таком случае, расслабьтесь, закройте глаза. Шесть часов... вчерашний вечер... вы подходите к дому...

Убаюканная доброжелательным тоном, Дора продолжала:

– ...Я вхожу и у самой лестницы стараюсь посторониться, чтобы пропустить какого-то господина...

– Господина или просто мужчину?

– Господина в очках, с не очень любезным видом. Он поднес руку к шляпе, как будто приветствуя меня, ничего не сказал... Не думаю, что он...

– Тихо! Продолжайте. Вы входите к мисс Балеброк... Она рассказывает о своей радости... Вы уходите, потому что вас ждут «У Тима»... Вы спускаетесь по лестнице... Быстро или медленно?

– Быстро... Так быстро, что чуть не наткнулась на мужчину, который поднимался вверх, на нем был темный плащ, шарф закрывал лицо почти до глаз...

– На каком этаже?

– На четвертом или пятом, точно не помню...

– Больше ничего о нем не помните?

– Нет... А! Подождите... Он свистел!

Толстяк Морган, который чаще всего был невозмутимым, удивился.

– Свистел?

– Да-да, проходя мимо него, я услышала, Что он посвистывает сквозь зубы, как делают, когда думают о чем-то другом.

– А вы не помните, что он насвистывал?

– Я не обратила внимания...

– Постарайтесь вспомнить... Знакомую мелодию?

– Откровенно говоря... сейчас, мне кажется, я вспоминаю, что это. Да, так! Я ее слышала... О, давно! В Девоне, где я выросла...

– Как эта песня называется?

– Не могу сказать, но я постараюсь вспомнить...

Джордж-Герберт встал.

– Расслабьтесь. Возвращайтесь домой! Постарайтесь спокойно поспать. Завтра подумайте снова о своем детстве и, может быть, вспомните эту песенку... Тогда сразу придите ко мне. Спросите старшего инспектора Моргана.

Дора так торопилась домой, что обещала бы все, что угодно, а когда очутилась на улице, почувствовала себя значительной и важной.

***

Столько крови... Бродя целые сутки наугад, словно загнанный зверь, Стефен Морис не мог забыть эту кровь. Он никогда бы не подумал, что в такой миниатюрной женщине могло быть столько крови. Она текла, не останавливаясь. При виде этой красной лужи он умчался, как сумасшедший. Куда глаза глядят. Он шел, шел весь вечер, всю ночь и весь следующий день. Сейчас не вспомнит, по каким улицам прошел, Он ничего не видел вокруг себя. Помнит только, что шел и шел. Шел, переходя с одной стороны улицы на другую, сворачивая каждый раз, как замечал впереди фигуру полицейского. Ему казалось, что он запачкан кровью, и он машинально старался стереть воображаемые пятна рукавом. Без еды и питья в течение тридцати часов, он совершенно выбился из сил. Он присел и задремал в одном из складов Блэквол, в доках, сам не зная, как туда забрался. В лихорадочном отупении он вздрагивал от кошмарных снов, в которых видел кровь, капающую с постели и струящуюся по полу. Из этого тягостного состояния его вывел вой сирены какого-то судна, поднимающегося по Темзе. Скрючившись, он старался не дрожать от холода. Ему было ужасно страшно... «Бобби», конечно же, скоро его обнаружат. Ему не оставалось ничего иного, как заплакать. Он привык, что жена всегда была рядом, и сам не мог принять никакого решения. Нужно было сразу пойти к ней и рассказать обо всем. Она, наверняка, поняла бы, потому что знала, что он не злодей, а свихнулся исключительно из-за малышки Филлис. Она бы защитила, его, защитила от всех. А что могли подумать Лонгхинс, Ларсон, Хелли и мистер Морган? Последний, должно быть, удивился больше всех, потому что в своей работе встречал множество таких же отвратительных случаев. От Филлис Стефену нужно было бы побежать в Ярд и вызвать старшего инспектора. Тот, быть может, догадался бы. Интересно, уже обнаружили труп Филлис? А кровь еще текла? Если газетчики были в курсе дела, вся улица уже, наверное, глазела на закрытые окна его квартиры, в которой Глэдис терзалась мыслью, как она прожила столько лет рядом с Человеком, способным на такую жестокость... Несчастная, она никогда не оправится от такого удара... Ее родственники, наверняка, порвут с ней. Скандал всех пугает; Что с ней будет? Откуда она возьмет деньги на питание, квартиру, отопление? Ох, лучше об этом не думать... Спать... спать... Дрожа, как в лихорадке, Стефен прислушивался к плеску воды в доке, она журчала, будто приглашая его. Там были забвение и сон. Если бы он был похрабрее, то перешел бы трудный рубеж и избежал расследования и насмешек! Он вышел из склада и направился к набережной Темзы, старался не попадать на свет. В лицо ему пахнуло репной свежестью, и он отступил назад.

***

Миссис Морис не могла спать. Она ждала. Она не могла понять, что же произошло у Филлис Балеброк. На мужа она сердилась не за то, что изменил ей, а за то, что недостаточно доверял и не пришел за помощью. За ним гнались. Все силы закона были брошены на преследование, и она не могла ему помочь. В этом была самая большая беда. В чем же смысл долгой, долгой совместной жизни, если в трудный момент вы не вместе? Глэдис Морис чувствовала, как ей овладевает чувство вины. Что-то в их семье было не так, раз Стефен изменил ей. Она всегда думала, что он счастлив, и если она ошибалась насчет душевного состояния своего мужа, то что могли понять в этом другие? Она вздрагивала каждый раз, когда слышала шаги на улице, и напряженно ждала, пока прохожий не удалялся от дома. Тогда она вздрагивала и снова замирала в ожидании. Она слышала бой часов каждый ночной час, до того как над крышей дома напротив стал заметен тусклый, грязноватый рассвет. Тогда она встала, чтобы погасить свет, и села снова. Где же Стефен? Она застонала при мысли, что он мог броситься в реку. Нет, он не должен это сделать! Улица просыпалась и потягивалась с обычным грохотом огромного города. С восточной стороны послышался глухой шум, простираясь все дальше, будто наводнение. Скрежет и стук мусорных ящиков звучали, как самые резкие ноты этой утренней симфонии, в которую один за другим вступали привычные звуки, сопровождающие те или иные действия человека.

Стефен не вернулся и не возвращался весь день. Нужно ждать следующую ночь. Глэдис начала чувствовать, что устала. Она пошла на кухню, чтобы приготовить чай, но при мысли, что за сорок лет ей во второй раз придется пить чай одной, что Стефен не будет есть перед ней свой поджаренный хлеб, аппетит у неё пропал, и она снова опустилась на стул, подсчитывая, сколько часов ей нужно ждать до того, как на Сэттен-стрит зажгутся первые фонари и она снова начнет вслушиваться в шаги, выслеживая возвращение Стефена.

***

Кромвель, несмотря на то, что был бродягой, имел свои привычки. Он полагал, что его достоинство состояло в том, что он не изменял нескольким принципам, обеспечивающим его материальное существование. Каждое утро, возвращаясь с рынка Ковент-Гардена, где он разгружал фрукты и овощи, он приходил к Лонгхинсу, чтобы выпить свою последнюю рюмку, прежде чем отправиться в какой-нибудь гараж или другое укрытие, а в зависимости от сезона и на берег Темзы, чтобы восстановить силы живительным сном.

Лонгхинс же знал, что, открывая ставни, чтобы начать утреннюю уборку, он непременно увидит на тротуаре бродягу, как цаплю на берегу ручья. По привычке, хозяин «Еловой шишки» отпускал ругательство, но наверняка был бы разочарован, не увидев Кромвеля, когда выходил подышать свежим воздухом. Лонгхинс, естественно, напоминал ему, что по закону нельзя было продавать алкогольные напитки, до одиннадцати часов утра, но это напоминание, сопровождаемое энергичной жестикуляцией, было лишь ритуалом, потому что Лонгхинс прекрасно знал, что нальет бродяге его кружку пива, и Кромвель тоже это знал. Тем не менее они следовали всем правилам, Лонгхинс не спрашивал денег со своего так называемого клиента, а Кромвель платил тем, что сообщал хозяину последние ночные новости. В это утро речь шла только о смерти Филлис Ба– леброк. В то время как хозяин подметал пол, Кромвель, опершись на прилавок, высказывал свое мнение:

– Я ведь знал малышку, как и все вы... По правде говоря, она была самая хорошенькая в квартале... А старик Морис у вас с ней познакомился?

– Вроде нет... Она у них была прислугой.

Бродяга захихикал.

– Прислугой, ничего себе! Чертов Морис… Старикам чего только в голову не придет!

– А вам ничего в голову не приходит?

– Мне? Ха-ха! Мне лучше кружку пива и тарелку супу..,. Раньше, не скажу, но теперь...

– Морис не такой уж старик… если сравнить с теми, кого называют стариками…На железной дороге рано уходят на пенсию.

– Терпеть не могу этих служащих... Сначала у них все есть, а потом они отправляются убивать двадцатилетних девчонок!

– Не все... Но ведь еще не известно, Морис ли это.

– Во всяком случае «бобби» идут по его следу! В Ковент-Гардене только об этом и говорят. Там все обшарили. Морис еще узнает, как иметь дело с полицейскими!

– А если он не виновен?

– Это послужит ему хорошим уроком!

Бродяга опустошил до конца свою кружку и вытер губы тыльной стороной ладони.

– А теперь баиньки!

Подойдя к двери, обернулся:

– Забавно, если тебе на шею наденут петлю вместо другого... Но Филлис мне тоже очень нравилась.. Я бегал для неё за покупками, а она мне подкидывала монету. Славная девчонка… Но я не беспокоюсь: если Толстяк Морган решил поймать убийцу, он его поймает... Он хитрый, этот пузатый! Ну, до вечера, хозяин, и спасибочки!

Лонгхинс с порога смотрел вслед Кромвелю, который шел, волоча ногу. Сколько ему лет? Пятьдесят? Шестьдесят? Холод, дождь, солнце, болезни, голод, алкоголь так обработали его лицо, что было трудно ответить на этот вопрос. Джон, который обожал домашние тапочки, горячий чай и отлично приготовленные блюда, задавал себе вопрос, что приятного можно находить в том, чтобы жить как дикие звери и кончить в больнице и в общей могиле. Он пожал плечами, закрыл дверь, убрал фонарь и пошел к жене, которая крикнула ему, что бифштекс готов.

***

У себя дома Толстяк Морган перечитывал благодарственное письмо любезной хозяйки из Ножан-сюр-Верниссон. Он уверял ее, что в ближайшее воскресенье претворит в практику кулинарную науку и постарается быть достойным его очаровательной учительницы. Как все толстяки, Джордж-Герберт был сентиментален и легко и незаметно от учтивости переходил к нежности. Последние строчки его послания были почти признанием в любви, но это не должно было смутить получательницу письма, которая знала, что всему причиной языковые «ловушки», в которые попадает иностранец, не знающий тонкости французского языка. На самом же деле старший инспектор испытывал потребность в таких излияниях. Он так как следует и не использовал несколько часов, в которые мог бы отдохнуть. Толстяк не мог хорошо спать, когда в голове у него были мысли, связанные с делом. С двадцати пяти лет он делал различие между делами, расследуя которые, по его убеждению, он защищал честных людей, охранял общество, к которому принадлежал сам и которое любил, и делами, при расследовании которых его мучила совесть, потому что не все в них было истинным. В этих случаях он выполнял свой долг, не показывая особого рвения. Он старался поскорее покончить с ними и забыть. Но работа старшего инспектора Скотланд-Ярда была бы слишком прекрасной, если бы можно было на свой вкус выбирать происшествия, останавливаясь на тех, которые не задевали бы ваши гражданские чувства.

Джордж-Герберт запечатал письмо, написал адрес и с трепетным удовольствием вывел слово «ФРАНЦИЯ», потому что оно было для него синонимом отпуска, хорошего отдыха, милых людей вокруг прекрасно сервированных столов, круглый год исполняющих ритуалы старой религии, к которой он с гордостью приобщался. Полицейский вздохнул и от сострадания к своим соотечественникам, которые по невежеству и по традиции были далеки от того, что один французский публицист в своей книге,. представляющей собой руководство по кулинарному искусству, называл «самым сладким из грехов».

Толстяк Морган подошел к окну и бросил взгляд на лондонское небо, которое показалось ему более печальным, более серым оттого, что он только что думал о небе Франции. Дождя не было, но что-то вроде измороси оседало на мостовую, отчего она становилась скользкой. Что в эти минуты мог делать Стефен Морис? Инспектор как-то сразу вернулся к окружающей его действительности и отвлекся от французских воспоминаний. Стефен Морис не был похож на бандитов, за которыми гонялась полиция. Однако если будет доказано, что он совершил убийство, он пойдёт на виселицу, потому что ни у кого нет права покушаться на жизнь другого. Это бесспорно. Миссис Морис может умереть от тоски и стыда, но действие закона не может быть приостановлено никакими особыми обстоятельствами. Миссис Морис не заслужила такой участи, так же как и Филлис Балеброк не заслужила своей. И одна, и другая стали жертвами. По сути дела, Стефен Морис мог быть повешен как убийца двух жертв. Вот как можно рассматривать этот случай. Но все на свете рассуждения не могли убедить Джорджа-Герберта в том, что его партнер по бриджу походил на убийцу. Инспектору казалось, что он не смог бы свернуть шею цыпленку. Судебно-медицинский эксперт считал, что смерть Филлис Балеброк наступила в восемнадцать часов, то есть примерно в момент прихода к ней Доры. Дора не могла быть виновной, иначе она бы взяла сто фунтов стерлингов, потом, ее горе было настоящим... Нет, все подсказывало мысль о том, что преступление имело эмоциональную почву, и волей– неволей следовало вернуться к Стефену Морису. Джордж-Герберт встряхнулся. Он был в достаточной степени британцем, чтобы подчиниться фактам. Как бы тяжело ему ни было, если он уверен в виновности Мориса, он сам передаст его судьям и даст чистосердечные показания. Но когда он брился, то подумал, что, к счастью, никогда не был жертвой таких сердечных бурь, которые приводят на преступный путь. Одновременно с французской кухней Толстяк Морган впитал вольтерианский скептицизм жителей другого берега Ла-Манша. Кто бы мог подозревать, что Англия, скованная традициями, подчиненная строгим правилам «самоконтроля», является страной устойчивых иллюзий?

Кларенс Брэдфорд совершенно не думал о Стефене Морисе, для него тот не отличался от других правонарушителей, с которыми он боролся вот уже скоро десять лет. В это утро для сержанта главным было выяснить недоразумение между ним и Перл. С момента открытия магазинов он прохаживался у Бермингтон-аркад перед лавкой украшений, в которой Перл была первой продавщицей. Продавщицы соседних лавок, спешащие на работу, подталкивали друг друга локтями и смеялись, указывая на Кларенса; они догадывались, что это был влюбленный, который ждал свою возлюбленную. Бели бы они не торопились, то подождали бы, чтобы увидеть, кто была избранницей, потому что в этом квартале все девушки знали друг друга. Брэдфорд начинал уже нервничать, не видя Перл. Он подумал даже, не покончила ли она с собой от отчаяния. От этой мысли он встревожился и в то же время испытал легкое тщеславие, которого тут же устыдился. Когда же Перл выпорхнула своей легкой походкой, ему показалось, что он воскрес. Увидев его, она немного отклонилась в сторону, чтобы с ним не столкнуться; но Брэдфорд, предвидя маневр, сделал шаг влево и в тот момент, когда она с ним поравнялась, загородил ей проход. Перл высокомерно посмотрела на него.

– Прошу вас, мистер!

– Перл, нам нужно поговорить!

– Мне некогда... Я же работаю!

Полицейский с горечью отметил, что о его работе она не думала.

– Но наше счастье важнее, чем ваша работа, верно?

– Наше счастье?

Перл усмехнулась, как это делали кокетливые актрисы в театрах:

– Что же, ваша вчерашняя подружка вас разочаровала?

Несмотря на все благие намерения, Кларенс нервничал все больше. Он очень любил Перл, но не нужно же так преувеличивать. Обладая способностью улавливать оттенки, что свойственно даже самым глупым, если они довольно долго живут в большом городе, девушка поняла, что зашла слишком далеко.

– Вы хоть испытываете угрызения совести?

Дверь для объяснений была открыта, и Брэдфорд ринулся в неё с такой силой, что через полчаса, сидя на лавочке в сквере Беркли, они с Перл уже обсуждали, в каком месте Челли им будет устраиваться лучше всего, чтобы наладить совместную жизнь. Расстались они только тогда, когда договорились о вечерней встрече. Кларенс добился позволения пригласить ее пообедать, снова начать и как следует закончить разговор на вчерашнюю тему.

***

Как только Толстяк Морган пришел в свой кабинет, он поднял на ноги всех помощников, чтобы разузнать, не напали ли на след Мориса. С некоторым разочарованием он узнал, что облава продолжалась, но дичь еще не подняли. Утопленников в Темзе не обнаружено, а на пригородных вокзалах не замечено пассажиров с указанными приметами. Джордж-Герберт еще раз повторил себе, что если Морис был убийцей, действовал он в момент стресса, поэтому не продумал бегство и, следовательно, у него не было достаточно денег, чтобы взять билет на поезд дальнего следования. Все свидетельствовало о том, что беглец был еще где-то в Лондоне или в ближайших окрестностях. Он, наверняка, скоро наткнется на патруль или полисмена, который схватит его за шиворот и приведет в Ярд. Если только труп Мориса уже где-нибудь не разлагается, болтаясь на оконной раме в номере захудалого отелишки Уайтчейпла, хозяева которого очень скромны и не беспокоят постояльцев, вдруг исчезнувших из поля зрения на два-три дня. Но в донесениях о самоубийствах в отелях человек, похожий на Стефена Мориса, не фигурировал. Ждать... ждать... ждать.

По улыбающемуся лицу своего помощника, который вошел в кабинет, Толстяк Морган понял, что очаровательная Перл смягчилась. Он поздравил по этому поводу Кларенса, и тот, как одержимый, пустился в разглагольствование о женитьбе, устройстве жилья, отцовстве, материнстве, воспитании детей и домашнем хозяйстве. Джордж-Герберт вежливо подтвердил, что его подчиненный нашел достойный объект для подобного энтузиазма и что Перл не случайно носила имя, обозначающее драгоценность – жемчужину. Брэдфорд заверил, что женитьба – дело решенное и что свадьба состоится сразу же, как только Перл официально даст согласие. Он спросил своего начальника, не сможет ли тот помочь организовать торжественное застолье. Морган согласился, но при условии, что он сам выберет ресторан, который явится ареной столь великого события.

После этого, оставив в стороне Перл и семейное будущее Брэдфорда, оба полицейских сосредоточились на деле Стефена Мориса, впрочем, без особых результатов. Тогда, все время поджидая телефонного звонка о поимке убийцы или местонахождении его трупа, они занялись незаконченными делами и провели все утро за составлением рапортов.

***

Маргарет Литтлвист, кассирша кинотеатра «Триумф», как обычно по вечерам, ждала своего жениха Джека Ларсона перед агентством Кука на Беркли-стрит. Для Джека и Маргарет наступили прекрасные дни, потому что их свадьба, которая долго откладывалась из-за скромного жалования молодого человека, могла, наконец, состояться: дирекция агентства Кука позавчера сообщила ему, что он заслуживал повышения в служебной иерархии компании и, следовательно, его средства теперь позволят ему и его жене вести достойное существование.

Однако Маргарет отказалась сразу бросить работу в «Триумфе». Будучи более практичной, чем жених, она понимала, что для устройства им потребуется много денег.

Держась за руки, по Моунт-стрит и Нов Эндри-стрит они дошли до Мраморной арки. Оттуда, не торопясь, они пошли по Оксфорд-стрит до Оксфордской площади, затем по Хеймаркет-стрит дошли до Стрэнда. В начале прогулки Маргарет немного сердилась, потому что не понимала, почему позавчера, в первый раз за два года, Джек сказал, чтобы она не заходила за ним после работы, и не подавал признаков жизни весь вечер. Он попытался объяснить, не очень убедительно, что изменения по службе заставили его задержаться, и что нужно было «обмыть» это событие с сослуживцами. Однако в этот вечер у Ларсона был более озабоченный вид, и мисс Литтлвист, забыв обиду, поинтересовалась, что могло испортить его настроение. Ларсон ответил уклончиво, и Маргарет, упрямая по натуре, в конце концов добилась того, что он рассказал о вчерашнем серьезном событии, к которому он был причастен.

– Серьезное событие? Что случилось, Джек? Ты должен мне рассказать!

– Я не хотел посвящать тебя в эту мрачную историю, дорогая. Она тебя совершенно не касается, а меня постольку, поскольку один из моих друзей завяз по горло.

Они вошли, как обычно, в чайную, чтобы немного побыть вместе, прежде чем Маргарет займет свое место в кассе. Когда официантка, приняв заказ, отошла, девушка вернулась к прерванному разговору.

– Джек... Я должна делить с тобой радости и беды. Скажи, что произошло?

Он понял, что она не успокоится, пока не узнает подробности. Тогда он сдался, но до того как начать последовательный рассказ о том, что произошло накануне в «Еловой шишке», он подождал, пока им подадут чай. Маргарет внимательно слушала, она вскрикнула от ужаса, когда ее жених сообщил об ужасной смерти Филлис Балеброк.

– Джек, ты был знаком с этой бедной девушкой?

– Да, я знал ее в лицо. Она часто приходила в «Еловую шишку», по крайней мере до того, как у неё завязались близкие отношения с Морисом.

– Она тебе нравилась?

– Боже мой! Она была хорошенькой, что правда, то правда.

– Лучше меня?

– Дорогая! Разве можно делать подобные сравнения?

– Извини, Джек. Но, видишь ли, я подозревала, что эта сирена заходила в «Еловую шишку» и что мужчины весьма солидного возраста находили ее настолько... настолько... А что миссис Морис?

– Не знаю, Маргарет. Она, наверное, в горе.

Они выпили чай. Ларсон видел, что Маргарет была взволнована. Он взял ее за руку.

– Дорогая, теперь ты понимаешь, почему я не хотел рассказывать эту историю? Вчера вечером мы все были подавлены. Нам казалось, что мы так хорошо знали Стефена Мориса! Мы все говорили и говорили, до того как Джон Лонгхинс не выставил нас на улицу. Я проводил Хелли до дома, мы обсуждали разные предположения; Как бы сказать? Нам казалось, что безумный поступок нашего друга затрагивает и нас... Нам казалось, что мы не выполнили наш долг, не предвидели риск, которому он себя подвергает. Стефен такой славный человек!

Маргарет тихонько высвободила свою руку из ладони жениха и, глядя ему в глаза, спросила дрожащим голосом:

– Джек, вы все такие?

– Какие?

– Значит, достаточно хорошенькой девушке пококетничать, и вы забываете долг, годы совместной жизни, разрушаете все?

– Но не в том случае, если жена такая, как ты, моя дорогая.

– Правда?

– Правда!

Она сама взяла его за руку.

– Джек, обещай, что между нами не будет ничего низкого и уродливого!

– Обещаю, Маргарет.

***

Вильям Хелли рано кончил свой рабочий день, обойдясь без перерыва на обед, выпил лишь чашку чая на краешке своего рабочего стола. Таким образом, уже в шесть часов он мог уйти из магазина ювелирных изделий, где проработал двадцать лет, чтобы заняться дополнительной работой, которая позволяла ему справиться с затратами, связанными с болезнью жены. Заботясь о своем здоровье, в любое время года он проделывал пешком путь до рыбного магазина на Лауа-Томас-стрит, в котором мистер Хобсон поджидал его каждый вечер, чтобы привести в порядок счета. Оттуда он шел пообедать в «Лионский ресторан» на Оксфорд-стрит, а уж потом отправлялся в «Еловую шишку», чтобы просидеть там до конца вечера. Так, будучи человеком практичным и уравновешенным, от ювелирных изделий он переходил к рыбе, которая для него была лишена запаха, а представляла собой лишь цифры; он любил эти строгие колонки цифр, в которых его внимательный и натренированный глаз находил малейшую ошибку, подмечал самую незначительную неточность.

Своей худобой, узким, хорошо пригнанным костюмом и строгим лицом квакера мистер Джекобас Хобсон был похож на персонажа из произведений Диккенса. Хелли показалось, что в этот вечер – хозяин рыбного магазина был менее приветлив, чем обычно. Хелли знал, что Хобсон больше всего ценил пунктуальность, и подумал, что его нахмуренный вид свидетельствует о том, что он не простил ему позавчерашнего опоздания, когда Хелли вовремя не закончил ежедневные счета в своем магазине. Он счел необходимым напомнить о случившемся.

– Мистер Хобсон, сегодня я бы хотел не уходить до тех пор, пока не приведу в порядок все бухгалтерские книги.

– Буду вам очень признателен, мистер Хелли. Я не люблю, когда что-нибудь остается недоделанным: так в деле начинается упадок. Мой отец, Джон Хобсон, мне повторял это много раз, и сейчас, после пятнадцати лет работы, я по опыту знаю, что это так.

Пока-Хелли устраивался за столом и открывал книги, Хобсон внимательно смотрел на него, а эксперт-бухгалтер недоумевал: что бы это могло значить?