Текст книги "Сладкая отрава (сборник)"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

Соавторы: Фредерик Дар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Глава VII

Что-то сразу изменилось в атмосфере помещения. Следя за движением комиссара по салону, Маттеини недолго сохранял самообладание и скорее выкрикнул, чем сказал:

– Ну? Вы что-нибудь нашли?

Тарчинини глянул на парикмахера, но не ответил, продолжая обследовать комнату, открывая шкафы, переставляя предметы и шаря повсюду. Винченцо раздраженно спросил:

– Может, если вы скажете, что вам надо, я бы помог?

– Где вам стирают здешнее белье?

Удивленный парикмахер ответил:

– Но... у Чильберти, в Сан-Панкрацио.

Следователь не спеша подошел ближе.

– Вам его приносят, я полагаю, выглаженным и готовым к употреблению?

– Разумеется! За такие-то деньги!

Лекок понял, что в следующую минуту что-то произойдет; он почти перестал дышать, а Тарчинини, взявшись за подлокотник кресла, где сидел Винченцо, наклонился к самому его лицу.

– Тогда откуда у вас в кухне халат и салфетка, выстиранные, но не глаженые? Вы что, развлекаетесь стиркой от нечего делать? И что это за частицы обгорелой ткани, которые я нашел в...

Маттеини подскочил с криком:

– Вы лжете! Там не может быть обгорелой ткани, потому что...

Он осекся и испуганно вытаращил глаза, словно представив себе то, что чуть не сказал. Комиссар не отступался:

– Потому что... Ну, синьор Маттеини?

– Оставьте меня в покое! Вы доведете меня до того, что я наговорю невесть каких глупостей!

– Эти глупости, синьор, я называю признаниями...

– Не понимаю!

– Да нет же, прекрасно понимаете! Вы знаете, что я не мог найти кусков салфетки, от которой вы избавились, скорей всего, бросив ее вместе с чемоданом Росси в Адиче... Салфетку, пропитанную кровью вашей жертвы!

– Неправда!

Сайрус А. Вильям встал и, подойдя в свою очередь к парикмахеру, объявил:

– На этот раз попались, Маттеини!

– Нет.

Усугубляя смятение противника, Тарчинини неумолимо развивал свою мысль:

– Вы убили его здесь, в кресле, затем перетащили труп в кухню...

– Докажите!

– А с наступлением ночи отвезли на берег.

– Вы лжете!

– Ваша машина будет подвергнута лабораторному исследованию и, хоть вы ее, конечно, вычистили, там найдется достаточно улик, чтоб упрятать вас под замок до конца дней!

Винченцо взревел, как зверь:

– Я не хочу!

– А Росси что же, хотел умирать?

– Это не я!

Капли пота стекали по лицу Маттеини, съежившегося в кресле, а Тарчинини и американец, наседавшие с двух сторон, напоминали гончих около загнанного оленя.

– Вы попались, Маттеини!

– Нет.

– Признайтесь, и вас оставят в покое.

– Нет.

– Почему вы не признали фотографию?

– Почему вы стирали это белье в кухне?

– Почему?..

– Почему?..

Под градом вопросов Винченцо только крутил головой, как полуоглушенный боксер, который уже не понимает толком, где находится. Сыщикам казалось, что он вот-вот сдастся, как вдруг парикмахер, схватившись за голову, закричал:

– Хватит! Хватит! Хватит!

– А ведь вы вовсе не похожи на убийцу, Маттеини! Почему же вы убили Росси? Он вам угрожал?

Сайрус А. Вильям выдержал паузу и, словно говоря сам с собой, заметил:

– Зарезать бритвой! Какая гнусность!

Парикмахер, забывшись, крикнул:

– Это не брит...

Но тут же застыл с раскрытым ртом, а Тарчинини тронул его за плечо:

– А вы откуда знаете?

И бесчеловечная травля возобновилась:

– А ну, живей, отвечайте!

– Вы выдали себя! Почему не признаться?

– Признайтесь, и тогда сможете отдохнуть.

– Признайтесь, Маттеини, вам это зачтется.

Парикмахер затравленно озирался на своих мучителей, потом упорство его сломилось, и он беззвучно проговорил:

– Ладно... Я вам все расскажу.

Воцарилась тишина, особенно глубокая по контрасту с недавней горячкой. Комиссар выпрямился, как дровосек, который, свалив дерево, разминает натруженную спину. Лекок перестал жевать свою резинку. Он налил Маттеини стакан воды, к которому тот припал так жадно, что капли потекли по подбородку. Когда он отставил стакан, Тарчинини уселся напротив.

– Теперь объясните нам, почему вы его убили?

– Я не убивал его.

– Э, нет, Маттеини! Вы опять за свое?

Парикмахер покачал головой с видом человека, принявшего окончательное решение. Он взглянул на комиссара и спокойно сказал:

– Я не убивал Росси, но доказать этого не могу; так что результат выходит тот же.

Его страх, казалось, рассеялся, и сыщики были поражены внезапной перемене, в этом человеке.

– Клянусь, что я не убивал его, но, повторяю, мне никто не поверит, а тем более вы.

– Не предоставите ли нам самим судить об этом?

– Дней так двенадцать – пятнадцать назад мне начали приходить анонимные письма...

– А! Так-так... И о чем в них шла речь?

– Это такая давняя история... – начал Маттеини не без колебаний. – Дело было в то время, когда немцы оставляли Италию, и фашисты спасались бегством... Я боялся, что и те, и другие предадут огню и мечу все на своем пути, будут брать заложников... Я покинул Верону с женой Антониной и дочерью Марией, которая присоединилась к нам со своим сыном, пятилетним малышом, когда мой зять ушел в партизаны – там он и погиб. Мы нашли убежище в домике, доставшемся мне в наследство от матери, недалеко от Роверето, по дороге на Бреннер. Однажды вечером мужчина лет сорока с четырнадцатилетним мальчиком попросился на ночлег...

Он вздохнул:

– Лучше бы я им отказал! После ужина, когда мальчик уснул, мы разговорились. Мы выпили, и вино развязало языки. Этот человек был фашистом, который бежал, унося с собой все свое богатство в чемоданчике голубой кожи, с которым ни на минуту не расставался, – это меня с самого начала заинтриговало. Он признался, что там у него на шестьдесят миллионов лир... Я был безработный парикмахерский подмастерье...

– И вы ограбили своего гостя?

– Убил.

Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...

– Теперь уж говорите все, Маттеини.

Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...

– Теперь уж говорите все, Маттеини.

– Я хотел убить и мальчишку, но ему удалось убежать... раненому... Если он выжил, то должен быть ровесником Росси...

– Ваша жена и дочь знали, что произошло?

– Нет. Их в это время не было в Роверето. Они ходили на горные фермы за продуктами... Мне удалось зарыть труп так, что они ни о чем не догадались.

– А чемодан?

– Позже я сказал им, что чемодан мне оставил на хранение незнакомый человек и не вернулся за нем... Я думаю, они мне не поверили. Они подозревали, что я его украл... Да Антонина так и сказала мне перед смертью.

– Что вы сделали со своей добычей?

– Взял, сколько было надо, чтоб завести свое дело, и больше никогда к ней не прикасался.

– Где вы спрятали остальное?

– В доме в Роверето, и только на днях забрал.

– Зачем?

– Чтобы отдать Росси.

– Объясните.

Маттеини попросил еще воды, и американец налил ему. Он выпил и обтер губы.

– Мы с женой очень любили друг друга... Перед смертью, десять лет назад, она взяла с меня клятву больше не жениться и отдать украденное.

– Кому?

– Какому-нибудь священнику, на церковь... Жена была очень набожна.

– Но вы этого не сделали?

– Не посмел.

– Кроме вашей жены и дочери кто-нибудь знал об этом?

– Никто... Хотя нет, мой внук Пьетро... но я узнал это только месяц или два назад. Пьетро не Бог весть какое сокровище и вечно просит денег. Однажды под вечер он пришел и сказал, что знает от матери о моем богатстве... Он хотел, чтобы я дал ему изрядную сумму на поездку з Америку, где он думал попытать счастья. Я отказал. Он обозвал меня вором, сказав, что знает все. Мы поссорились, и я выгнал ею.

– А Росси?

– Я подхожу к этому... Примерно две недели назад, сразу после появления Росси, я начал получать анонимные письма, намекающие на мое давнее преступление. Я сходил с ума. И не мог ничего понять... Я подумал было на внука, но тот поклялся, что это не он. Самым странным было то, что в письмах не было никаких требований, никаких определенных угроз... Я не знал, что делать.

– Погодите! Вы сохранили эти письма? И как они к вам попадали?

– По почте. Нет, не сохранил, только последнее...

– Покажите.

Маттеини достал бумажник – Лекок заметил, что руки у него дрожали – вынул письмо и протянул комиссару.

"Рано или поздно надо расплачиваться. Что скажут в Вероне, если узнают, что почтенный синьор Маттеини – убийца? Добрая слава дороже золотого пояса".

Тарчинини показал письмо Сайрусу А. Вильяму.

– Газетный шрифт... буквы вырезаны и наклеены. Идентификация практически невозможна. Но я его возьму на всякий случай. Кто знает... Ну, а теперь перейдем к Росси. Мы вас слушаем, Маттеини.

– Сначала я ничего такого не подумал... а потом его поведение насторожило меня. Это стремление всех пересидеть, остаться наедине со мной...

– Вы его не расспрашивали?

– Спрашивал. На третий или четвертый вечер. Я спросил, почему он всегда сидит до закрытия, а он ответил: "У меня есть на то причины". Я захотел узнать больше. "И, должно быть, важные причины?" – заметил я. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Я хочу вернуть то, что у меня отняли!" Тут я и понял, что это он посылал мне письма, и, право, в тот момент даже почувствовал облегчение. Потом мне пришло в голову, то он вполне может быть тем мальчишкой, которого я чуть не убил: иначе откуда ему знать о моем преступлении? Он был тут как тут каждый вечер, и я буквально обезумел от страха. В субботу я получил письмо, которое вы видели, и вечером не выдержал. Когда мы остались вдвоем, я сказал: "Итак, чего же вы ждете?" Он улыбнулся и ответил: "Моего часа... и, думаю, ждать уже недолго!"

– Тогда вы и решили его убить?

– Повторяю, я не убивал его!

– Кто же тогда?

– Не знаю. В воскресенье я поехал в Роверето. В понедельник привез чемодан. Я хотел отдать его Росси и покончить с этим. Вечером, когда мы остались одни, я медлил... Я не в силах был выговорить слова, которые должен был сказать, чтобы сообщить ему, что достояние его отца находится у меня. Ну да, я трусил! Я кончал брить его, как вдруг зазвонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что моя дочь попала в автомобильную катастрофу на пьяцца Цитаделла и что она в таком состоянии, что даже не надеются довезти ее до больницы. Сказали, что она меня зовет. Я очень люблю дочь, хоть мы мало видимся. Я совсем потерял голову и выбежал, крикнув Росси, что скоро вернусь.

Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:

– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.

– А чемодан?

– Исчез.

– Вы никого не заподозрили?

– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...

– Почему вы не известили полицию?

– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.

– Как вы это сделали?

– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?

– Просто проверяем свою гипотезу.

– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.

– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?

– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!

– Как зовут вашего внука?

– Пьетро Гринда.

– Где он живет?

– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?

– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...

– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!

– На чем основывается ваша уверенность?

– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!

– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...

Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.

– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?

– А как же иначе?

– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...

– Раньше надо было думать, Маттеини.

Маттеини выпрямился.

– Это несправедливо.

– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?

– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...

Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:

– Маттеини!

Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:

– Ни с места, синьоры!

– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?

– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...

Он поднял пистолет.

– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.

Тарчинини пытался переубедить его:

– Будьте благоразумны, Маттеини!

– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.

Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.

Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:

– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...

Лекок поколебался, потом решился:

– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...

Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:

– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...

– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.

– Я тоже...

– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.

Они помолчали, потом Тарчинини встал.

– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.

– Но если Росси убил не он?

– Кабы я знал...

– Кто хотел отделаться от него?

Тарчинини улыбнулся:

– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?

Он похлопал товарища по плечу:

– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.

* * *

В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если в не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю – все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил:

– Когда-то, наверно, это было недурное местечко... Оно, несомненно, принадлежало раньше какому-нибудь фашисту, а потом Маттеини его купил... вот только дочери не под силу содержать все в порядке.

Яростный лай собаки раздался в ответ на звон колокольчика, за веревку которого комиссар дернул с величайшими предосторожностями, боясь, как бы она не осталась у него в руках. Собака, по-видимому где-то привязанная, бесновалась, и лай ее перешел в малоприятный хрип. Сайрус А. Вильям вздохнул:

– Надеюсь, никто не выпустит это животное, так громко о себе заявляющее...

– Как, Билл, неужели гражданин города Бостона доступен страху?

– О, не то чтоб я боялся, Ромео, но мне вовсе не улыбается удирать со всех ног, рискуя вернуться в Верону в санитарной карете!

Наконец окно, которого им не было видно, открылось, и властный голос приказал:

– Тихо, Ганнибал!

Рычание оборвалось. Ганнибал неохотно принимал предписанное ему перемирие. Тот же голос осведомился:

– Тут кто-нибудь есть?

– Синьора Гринда?

Сайрус А. Вильям не мог надивиться итальянским обычаям. В США, если в дверь звонят, на звонок открывают. Здесь же завязывался вступительный диалог между собеседниками, не видящими друг друга и зачастую незнакомыми.

– Сейчас иду!

Это обещание, казалось, вполне удовлетворило Тарчинини, тогда как Ганнибал полнейшим своим молчанием давал понять, что снисходит до мира и, выполнив свой долг, совершенно не интересуется дальнейшим развитием событий. Хотя было уже четыре часа, синьора Гринда, по-видимому, выполняла свои домашние обязанности в виде, не предназначенном для обозрения, так как появилась на крыльце, застегивая корсаж. Она оказалась крепкой женщиной, высокой, широкоплечей, с расплывшимся лицом. Густые брови напоминали о волосатости ее отца. У нее были красивые глаза и улыбка, молодившая ее. Как и перед каждой женщиной, Ромео принялся выделывать поклоны, реверансы и прочие фокусы, так раздражавшие американца.

– La signora Grinda?

Та прыснула, сделала реверанс и пропела:

– In che posso servivi?[25]25
  Чем могу служить? (ит.)


[Закрыть]

Комиссар заверил, что в данный момент он не знает для себя большего счастья, чем возможность побеседовать с сеньорой. Сайрус А. Вильям не вынимал рук из карманов и испытывал непреодолимое желание выложить им свое особое мнение, но сдерживался, боясь повредить делу, ради которого они пришли.

Решетка с жалобным скрипом отворялась, Тарчинини и Лекок вошли в дом вслед за хозяйкой. Походка синьоры Гринда напомнила американцу Джульетту; это наполнило его грустью и заставило выплюнуть резинку, которую он только что с удовольствием жевал.

Введя их в маленькую гостиную, синьора Гринда поспешила отворять ставни, и солнце осветило комнату, украшенную подделками под греческие и римские древности. На стене хромолитография в золотой рамке представляла Цезаря, падающего под кинжалом Брута. Эта сцена убийства вернула Сайруса А. Вильяма к действительности, а Тарчинини представился:

– Ромео Тарчинини, комиссар полиции... и синьор Лекок, американец, который, посетив Верону, удостоил меня своей драгоценной помощи в том деле, что я сейчас расследую.

Как это бывает всегда и на всех широтах, услышав, кто такие ее гости, Мария Гринда встревожилась:

– Из полиции? Пьетро сделал какую-нибудь глупость?

– Не в наших правилах, синьора, утруждать себя из-за глупости... Где сейчас ваш сын?

Лицо ее сразу застыло; она развела руками:

– Не знаю... шляется где-нибудь по Сан Джованни... а может, поехал в Верону искать работу...

– Мы получили не очень лестные отзывы о Пьетро Гринда...

Она печально кивнула.

– Так я и знала... И все же я-то его хорошо знаю и могу вас заверить, что в сущности он неплохой... Просто у него дурь в голове. Мечтает разбогатеть одним махом, не слишком утруждаясь... Чего же вы хотите? Я его растила одна. Отец погиб, когда Пьетро был совсем маленьким... Моя мать потакала всем его капризам. А мой отец ничем мне не помогал, только о себе и думал... Купил мне после войны этот дом, где я зарабатываю шитьем. А больше нами не занимался.

– Почему?

– Папа – странный человек... с необычными взглядами... к тому же эгоист. Он очень любил маму, и когда она умерла, стал еще более угрюмым и замкнутым... выходки Пьетро злили его. Они поссорились... Я напрасно пыталась их мирить. Тут ничего нельзя было поделать. Пьетро недостаточно уважительно относился к моему отцу, а тот отказывал ему во всяком снисхождении...

– Ваш сын не видался с дедом?

– Очень давно.

– А мне говорили, что он был у него месяца два-три назад?

– А, да! В то время Пьетро вбил себе в голову, что ему надо отправиться в Нью-Йорк и там он непременно разбогатеет. Он пошел просить денег у моего отца... и ничего не получил.

– Ваш отец богат?

– Его парикмахерская приносит хороший доход.

– А что же он вам не помогает?

– Не знаю.

– И вы с ним не видитесь?

– Нет.

– Почему же?

– Потому, что мне не нравится его образ жизни.

– А именно?

– Это касается только моего отца...

Следователи недоуменно переглянулись. Поскольку дело было в Италии, Сайрус А. Вильям спросил наудачу:

– Вы намекаете на его любовницу?

– А, так вы знаете?

Тарчинини одобрительно подмигнул своему другу.

– Да... но мы не знаем ее имени, а нам она срочно нужна.

– Я не знаю, кто она. Знаю, что она есть, и все. Справьтесь у моего отца.

Тарчинини сказал:

– К сожалению, это уже невозможно.

– Невозможно?

– Винченцо Маттеини умер вчера вечером.

– Умер?

– Покончил с собой.

Новость ошеломила ее. Она повторяла:

– Папа умер... папа умер...

И вдруг вместо ожидаемых слез последовал взрыв ярости:

– Это из-за той женщины!

– Синьора, я думаю, это скорее из-за дела, случившегося когда-то в Роверето.

Она вся застыла и смертельно побледнела.

– Вы и это знаете... Это должно было случиться. Кража никогда до добра не доводит. С тех пор, как тот голубой чемодан появился у нас, нам не было счастья... мы были ворами... Хорошо, что мы, собственно, к нему и не притрагивались... Я сдам его властям.

– Как он оказался у вас?

Мария Гринда рассказала сцену, происшедшую пятнадцать лет назад. Как две женщины, вернувшись из похода за продуктами, обнаружили у Винченцо чемодан, якобы оставленный неизвестным беглецом...

– И вы поверили?

– Нет... Мы часто говорили с мамой... мы были почти уверены, что папа украл чемодан. Вот почему мама не хотела, чтобы мы пользовались его содержимым... еле согласилась...

– Вы открыли тайну своему отцу?

– Да... однажды, когда я была очень зла на отца, потому что он не хотел помочь мне уплатить просроченный налог, и мне угрожал арест. У меня чуть не описали дом... Не надо было посвящать в это Пьетро... это еще больше настроило его против деда.

– Он мог рассчитывать разбогатеть после смерти синьора Маттеини...

– Нет. Пьетро знал, что, получив чемодан в свое распоряжение, я тут же сдам его анонимным образом... И так я теперь и сделаю!

– Боюсь, это будет трудно, синьора: чемодан исчез.

– Чемодан ис... О! Слава Богу!

Возглас был искренним; оба сыщика не усомнились в этом ни на миг.