Текст книги "Сладкая отрава (сборник)"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

Соавторы: Фредерик Дар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Глава XI

Сайрус А. Вильям подскочил, увидев, что, согласно британской традиции, пламенными поборниками которой они были, Валерия и ее отец переоделись – она в вечернее платье, он в смокинг – для обеда у Тарчинини. Лекок содрогнулся при мысли, что синьора Тарчинини может встретить гостей в халате.

Он злился на себя, что не предупредил Пирсонов, но теперь делать было уже нечего.

Они вышли из такси перед домом 126 на виа Пьетра в назначенный час. Лекок надеялся, что привратница отсутствует. Она была на месте. При виде американца она впала в транс, как и при первом его визите, и хотя Сайрус А. Вильям поспешил втащить мисс Пирсон на лестницу, ему не удалось помешать ей услышать восторженный возглас доброй женщины:

– Он еще красивее, чем в прошлый раз!

Валерия воспользовалась передышкой на площадке второго этажа, чтобы холодно заметить:

– Кажется, вы пользуетесь успехом в этом доме?

Сайрус А. Вильям не ответил. Да ему и нечего было сказать. Что касается Пирсона, то он ткнул будущего зятя в бок и шепнул:

– Ни одна не может устоять, а? Пора, давно пора увозить вас домой, мой мальчик!

У дверей Тарчинини Лекок позвонил, думая, что ему делать, если придется ждать так же долго, как в первый раз. Но дверь открылась почти сразу, и юная Альба впустила гостей. Сайрус А. Вильям поздравил себя с тем, что его спутники не понимают по-итальянски, так как синьорита непринужденно объявила:

– Вас не ждали так рано. Мама еще одевается, а Джульетта на кухне совсем закрутилась!

Пирсон осведомился:

– Что она говорит?

– Она говорит "добро пожаловать" и просит нас быть как дома.

Очарованный, Мэтью Д. Овид заметил дочери:

– Прекрасные манеры, этого у них не отнимешь!

Ромео Тарчинини присоединился к ним в гостиной, куда Альба провела американцев. Лекок представил всех, и комиссар спросил его:

– Почему они так одеты? Они думали, что идут к мэру?

– У них так принято.

– Я даже не могу сказать, что, если в знал, надел бы фрак – у меня его нет...

Пирсону и Валерии Сайрус А. Вильям объяснил, что хозяин изъявляет свой восторг по поводу знакомства с ними и просит извинить небрежность его туалета, так как в Вероне не принято переодеваться к обеду. Валерия сделала кислое лицо, а Мэтью Д. Овид проворчал:

– Надо было раньше мне сказать, Сайрус, вместо того, чтоб уверять, будто забыли свой смокинг!

Ромео вернул улыбку на лицо бостонца, откупорив две бутылки maraschino. Ободряемый комиссаром, Пирсон немедленно приступил к делу, а его дочь, поджав губы, спрашивала себя, в какой вертеп она попала. И минуты текли...

Извиняясь за затянувшееся ожидание, Тарчинини объяснил, что его старшая дочь поздно пришла с работы, а она одна способна приготовить peperoni ripieni[38]38
  Фаршированные перцы (ит.).


[Закрыть], которые вкупе с мамиными спагетти составляют гордость семейного стола. Если Валерия откровенно поглядывала на часы, то ее отец, казалось, утратил всякое понятие о времени. Осушив бутылку maraschino, Пирсон купался в блаженстве, и ему было глубоко безразлично, где он находится. Он выражал интерес к присутствующим только нечленораздельными воплями, от которых все подскакивали и которые, как Пирсон уверял, представляли собою футбольный клич его колледжа. Дочь несколько раз тщетно просила его сидеть смирно. Он отвечал шутками, понятными ему одному, но удивительно смешными, судя по его неистовому хохоту.

Тарчинини, видя такое веселье, решил, что у Пирсона счастливый характер, а Сайрус А. Вильям отметил, что будущий тесть значительно выигрывает в таком состоянии. Но тут возникла новая проблема, так как Валерия выразила желание отлучиться на минуту. Получив от Ромео географические разъяснения, необходимые его невесте, чтоб достичь нужного пункта, Лекок передал их ей. Мисс Пирсон сдержанно поблагодарила. Она не отсутствовала и тридцати секунд, как вдруг трое мужчин услышали пронзительный крик, от которого двое тут же вскочили. Пирсон, занятый второй бутылкой, и ухом не повел. Прежде чем Тарчинини и его друг достигли двери, та распахнулась перед Валерией, щеки которой были красны, а глаза пылали негодованием.

– What has happened, Val?[39]39
  Что случилось, Вэл?


[Закрыть]

Она задыхалась от ярости:

– An abomination! People without morals! Scandalous! Savages![40]40
  Мерзость! Безнравственный народ! Скандально! Дикари! (англ.).


[Закрыть]

* * *

Тарчинини ничего не понимал, но легко догадался, что эта дылда чем-то недовольна. Сайрус А. Вильям узнал, что, направляясь к месту уединения, Валерия наткнулась на маленького мальчика, совершенно голого, который, ничуть не смущенный, обратился к ней с какими-то словами, это немедленно привлекло сюда же девочку чуть постарше, но в таком же дезабилье. Подавляя неудержимый смех, американец пытался успокоить свою высоконравственную невесту, благодаря небеса, что ей не встретилась синьора Тарчинини в таком же или почти таком же виде. Валерия понемногу успокаивалась, а комиссар ждал, чтоб ему объяснили причины волнения девушки, когда хозяйка дома, сияющая, хлопотливая, явилась приветствовать гостей. Сайрус А. Вильям закрыл глаза, удостоверившись, что она, по привычке, приобретшей, видимо, силу традиции, была в халате. Валерия, широко раскрыв глаза, испустила стон, между тем как ее отец в восторге снова воспроизвел футбольный клич, заставивший на несколько секунд оцепенеть присутствующих и вызвавший вторжение детей, которым было интересно, какого зверя папа привел в гостиную. В этой компании Дженнаро был в одной майке, а Фабрицио в рубашке, из которой слишком явно вырос. Не подозревая ужаса, расширившего зрачки Валерии, Тарчинини с гордостью указал Пирсону на юную ораву:

– Мои дети!

И, взяв за руку свою супругу:

– Моя жена Джульетта...

Пирсон, который пожал бы копыто лошади, если в ее ему представили, настолько он чувствовал себя выше социальных условностей благодаря maraschino, охарактеризовал синьору Тарчинини как "милейшую чертову старуху", комиссара как "развеселого чертова хрена" и пожелал расцеловать пятерых детишек. Вспомнив затем, что Италия – бедная страна, он достал из кармана горсть долларов и принялся их раздавать. Лекок вмешался и пресек этот порыв, который мог быть сочтен за оскорбление, так что младшему, Дженнаро, бумажки не досталось. Он заревел было, но, быстро поняв, что это без толку, стянул доллар, который держала в руке его сестра Розанна.

Обиженная девочка кинулась отнимать свое добро. Из женской солидарности Альба пришла на помощь младшей сестре, тогда как Дженнаро поддержал его брат Фабрицио. Ренато с высоты своих шестнадцати лет пытался восстановить порядок и справедливость. Но, схваченный за ноги, он не замедлил упасть в образовавшуюся кучу-малу, из которой сверкали столь же невинные, сколь бесстыдные зады Дженнаро и Фабрицио. Пирсон захлебывался от восторга. Синьора Тарчинини взывала ко всем святым – хранителям домашнего очага, но у них, по-видимому, был выходной. Комиссар произносил речь, которую никто не слушал, а Сайрус А. Вильям пытался привести в сознание Валерию, впавшую в каталептическое состояние. Взяв ее руку, он успокоительно похлопывал ее, приговаривая:

– Val... darling... what is the matter?[41]41
  Вэл... дорогая... в чем дело? (англ.).


[Закрыть]

* * *

Уставившись на битву, дочь Мэтью Д. Овида, скандализованная до потери дара речи так, что ее мозг отказывался работать, только повторяла:

– Incredible... incredible...[42]42
  Неслыханно...


[Закрыть]

Видя, что необходимо как можно скорее что-то сделать, чтобы вывести невесту из оцепенения, грозящего перейти в истерический припадок, Лекок решил прибегнуть к гомеопатическому методу. Приняв непринужденный вид, он рассмеялся и заметил резко обернувшейся к нему Валерии:

– It's very amusing... isnt'it?[43]43
  Это очень забавно, правда?


[Закрыть]

Она некоторое время смотрела на него недоверчиво, затем проронила голосом, от которого у собеседника мороз пошел по коже:

– Amusing... really![44]44
  Забавно... в самом деле!


[Закрыть]

Она поднялась, как судья, выносящий приговор, и объявила:

– I have enough of your Italian family![45]45
  Хватит с меня вашей итальянской семьи!


[Закрыть]

Скандал казался неминуемым. И тут вдруг чудесным образом все уладилось. Запахнув халат, синьора Тарчинини выгнала из гостиной детей, продолжавших спорить, а комиссар закончил речь, из которой никто не уловил ни слова, что не помешало Пирсону обнять его, уверяя, что он самый расчудесный чертов старый дружище, какого ему когда-либо случалось видеть. Синьора Тарчинини благополучно сделала обществу реверанс, заверив, что на стол будет подано через несколько минут. По уходе хозяйки наступило молчание, тем более странное после недавнего шума. Взяв Валерию за руку, Сайрус А. Вильям усадил ее:

– I'm sorry, darling...[46]46
  Мне очень жаль, дорогая...


[Закрыть]

Она подозрительно посмотрела на него:

– Is it true, Cyrus?[47]47
  Это правда, Сайрус?


[Закрыть]

– I swear it![48]48
  Клянусь вам!


[Закрыть]

Удовлетворенная, она придвинулась и склонила голову на плечо жениха. Хлопнув по колену комиссара с такой силой, что чуть не сшиб его со стула, Пирсон указал на молодых людей и сентенциозно провозгласил:

– Touching for a father![49]49
  Трогательно для отца!


[Закрыть]

И, чтоб успокоить взволнованные чувства, вылил в свой стакан остатки maraschino из второй бутылки. Что касается Тарчинини, он не мог отделаться от мысли, что у его друга Билла не такой уж хороший вкус.

По-прежнему хлопотливая, но сменившая халат на черное платье, появилась синьора Тарчинини во главе своих отпрысков, на сей раз одетых.

– Синьора, синьоры, идемте за стол! Джульетта, неси закуски!

Все поднялись, и вошла Джульетта, неся поднос, на котором всевозможные угощения сверкали всеми цветами. Едва комиссар начал:

– Позвольте представить вам мою старшую дочь Джульетту...

...как та, вскрикнув, уронила поднос, а Сайрус А. Вильям, оставив Валерию, заорал:

– Джульетта!

В едином порыве, выдававшем давнюю привычку, дети кинулись на рассыпанное кушанье. Синьора Тарчинини трагически молила небеса срочно ликвидировать бедствие, происшедшее по недосмотру святых, а Валерия Пирсон снова оказалась во власти кошмара, грозившего помрачить ее рассудок. Ошеломленные, не понимая ровным счетом ничего, Ромео и Мэтью Д. Овид смотрели, как Джульетта и Лекок пали друг другу в объятия, потом девушка вырвалась и убежала, между тем как Сайрус А. Вильям, опомнившись, спрашивал себя, что теперь будет. Все произошло очень просто. Валерия решительно направилась к двери. В страшном замешательстве ее жених сделал безнадежную попытку:

– Val...let me explain to you...[50]50
  Вэл... позвольте мне объяснить вам... (англ.).


[Закрыть]

Она обернулась с порога:

– Cyrus! If tomorrow you are not at the airfield, I will never see you again![51]51
  Сайрус! Если завтра вы не будете на аэродроме, мы больше никогда не увидимся! (англ.).


[Закрыть]

После ухода мисс Пирсон вновь воцарилось некое кажущееся спокойствие, подобное тому, какое, по рассказам моряков, бывает в центре тайфуна. Тарчинини нарушил молчание:

– А теперь, Билл, не объясните ли вы нам, что это значит?

– Это была Джульетта!

– Не кажется ли вам, Билл, что я это и без вас знаю? Вообразите, я знаком со своей дочерью уже девятнадцать лет, а вот откуда ее знаете вы?

Тут зазвонил телефон, прервав объяснение. Комиссар взял трубку и стал слушать. По его лицу остальные поняли, что новости важные.

– Хорошо... Когда?.. Прекрасно... Срочно вышлите сюда машину... а вы ступайте ко мне в контору...

Тарчинини повесил трубку и оставался некоторое время в раздумье, потом сказал голосом, который Лекок едва узнал:

– Все, Билл... Вы сможете вернуться в Бостон со спокойной совестью: дело Росси-Маттеини практически закончено. Хотите присутствовать при финале?

– Еще бы!

– Тогда идемте.

Друзья двинулись к выходу, но синьора Тарчинини преградила мужу дорогу:

– А мой обед?

– Съешь его сама!

Она трагическим жестом указала на спящего Пирсона:

– А с ним что делать? Скажешь, тоже съесть?

Комиссар подумал и, приняв решение, приказал:

– Билл, помогите мне. По дороге мы сдадим его швейцару отеля.

Хранительница домашнего очага, плоды долгих усилий которой в один миг разрушены капризом богов, – синьора Тарчинини, словно живая статуя укора, смотрела, как спускаются по лестнице Ромео и его американский друг, поддерживая под руки Пирсона, заливающегося райским смехом.

Отделавшись от папаши Валерии, комиссар велел полицейскому шоферу ехать на Stazione Porta Nuova. Лекок попросил объяснений:

– На вокзал? Почему на вокзал?

– Потому что с вокзала отходят поезда.

– Правда? А я и не знал... Нет, почему Porta Nuova?

– Простите, Билл, я не хотел шутить. Я имел в виду поезда на Францию и Швейцарию.

– А! Вы думаете, она собралась бежать?

– А что ей еще делать?

– С драгоценностями?

– Она убила двух человек, чтоб ими завладеть, и послужила причиной смерти третьего...

Хоть и не желая уязвить товарища, Сайрус А. Вильям не мог удержаться от замечания:

– А я думал, преступники не уезжают из Вероны?

– Да, когда их кто-то удерживает, а кто теперь удерживает ее?

На вокзале Тарчинини отыскал начальника станции, который держался чопорно и был явно недоволен, что его беспокоят.

– Синьор, в котором часу отходит ближайший заграничный поезд?

– Через полчаса, вторая платформа, третий путь... Через Милан на Швейцарию.

Они заглянули в зал ожидания, но Лекок нигде не увидел Мики Росси. Они вышли на перрон и встали по обе стороны выхода из подземного перехода. Скоро начали появляться пассажиры, сначала поодиночке, потом все более многочисленными группами. За пять минут до отхода поезда громкоговоритель предупредил опаздывающих. Эхо повторяло торопливые шаги. Наконец комиссар подал знак американцу, подходя к самой лестнице. В толпе смеющихся и кричащих молодых солдат торопливо шли две женщины. Одна, в глубоком трауре, несла чемоданчик голубой кожи. Когда она поравнялась с Ромео, тот взял ее за руку. Она удивленно вскрикнула, но комиссар сухо приказал:

– Без скандалов, синьора, это вам не поможет!

Сайрус А. Вильям, думая, что его друг ошибся, хотел предупредить:

– Смотрите! Это же не Мика Росси!

– Я знаю, Билл...

Одним движением Тарчинини откинул вуаль, скрывавшую черты женщины, и изумленный Лекок увидел прекрасное лицо Лидии Фотис.

* * *

Яркий свет конторской лампы жестко освещал Лидию, которая, опустив глаза, казалась безразличной к происходящей сцене, главным действующим лицом которой была она. Напротив нее – Тарчинини. Чуть подальше – Лекок, жующий резинку. На столе чемоданчик голубой кожи открывал взгляду свое драгоценное содержимое, ради которого эта женщина убивала, ибо Лидия, словно считая унизительным отпираться, призналась во всем. Как хороший игрок, отдавший партию, она принимала проигрыш и его последствия. Хотя было уже три часа ночи, у нее был самый свежий вид из троих. Лекок снял галстук и расстегнул ворот рубашки. Что касается Ромео, то мешки под глазами, серое лицо, обвисшие усы выдавали его усталость.

Тихо вошел инспектор Люппо и что-то прошептал на ухо своему начальнику, который повернулся к американцу:

– Люппо говорит, что Мика Росси бросилась-таки в Адиче.

Сайрус А. Вильям подскочил.

– Она... она умерла?

– Слава Богу, нет... Ее успели вытащить и доставили в больницу.

– Но... но почему она это сделала?

– Потому что любила Ланзолини. Когда мы ушли от нее, она отправилась к Орландо, и ей сказали, что произошло... Может быть, она догадалась, кто убил его? Во всяком случае, она решила умереть... Будем надеяться, что жизнь возьмет свое и что, узнав, каким был человек, из-за которого она хотела умереть, она скажет спасибо тем, кто ее спас...

Лидия не шелохнулась, пока комиссар говорил о попытке самоубийства Мики. Тарчинини выразил удивление:

– Я думал, Мика – ваша лучшая подруга?

Неистовая злоба исказила лицо синьоры Фотис.

– Я ненавидела ее!

– Потому что из-за нее рухнула вся ваша блестящая комбинация?

– И за это тоже...

– Но главное – за то, что она вытеснила вас из сердца Орландо Ланзолини?

– Да.

Следователь вздохнул:

– У каждого свои слабости... но я никогда бы не подумал, что такая женщина, как вы, может питать хоть малейшие иллюзии насчет Ланзолини.

Она не отвечала, храня свою тайну.

– Люппо, пишите, что я вам буду диктовать, а вы, синьора, поправьте, если я ошибусь... Готовы, инспектор? Ну, начнем:

"Я, нижеподписавшаяся Лидия Ваччи, вдова Фотис, рожденная в Мирандоле 5 сентября 1919 года, признаюсь, что убила своей рукой Эуженио Росси и Орландо Ланзолини. Признаюсь также в похищении драгоценностей, список которых прилагается, находившихся у Винченцо Маттеини.

Орландо Ланзолини, хоть и был намного моложе меня, являлся моим любовником. Он жил отчасти своим ремеслом, отчасти тем, что давала я, отчасти тем, что получал от дам, имевших неосторожность проявить к нему слабость. Работая в парикмахерской Маттеини, он случайно подслушал спор между хозяином и его внуком Пьетро Гринда и таким образом узнал, что Маттеини владеет преступно нажитым богатством, которое, следовательно, можно было бы похитить, не опасаясь, что потерпевший станет жаловаться. Ланзолини предложил мне женить на себе Маттеини, который был вдовцом, и клялся, что в самый день свадьбы бежит со мной за границу с нашей добычей. Я согласилась.

К сожалению, Маттеини дал обет своей умирающей жене больше не жениться. Несмотря на все мои усилия, он не соглашался нарушить клятву, а также никогда не заговаривал о сокровище, существование которого открыл Орландо. Дело затягивалось, и я готова была бросить его, когда вдруг узнала, что Орландо изменяет мне с Микой Росси. До сих пор мимолетные приключения Орландо меня не волновали. Но это был другой случай. Охваченная ревностью и боязнью потерять любимого человека, я послала Росси анонимное письмо, чтоб открыть ему глаза. Обеспокоенный намеками, которые Росси делал жене, Орландо ушел от Маттеини к ди Мартино. Я собиралась послать Росси новый адрес его соперника, как вдруг ко мне явился Маттеини, перепуганный странным поведением одного клиента, который был не кем иным, как предупрежденным мною мужем. Непрестанно мучимый своим старым преступлением, Винченцо, не вынеся тревоги, открылся мне, но не доверил, где хранит свое сокровище. Подумав, что, если я разбогатею, Орландо покинет Мику ради меня, я решилась воспользоваться обстоятельствами.

Оставив Эуженио Росси с его семейной драмой, заставив себя не думать о Мике и Орландо, я принялась слать Маттеини записки, чтоб окончательно запугать его. Он так был заворожен своим мрачным клиентом, что сразу же приписал их ему. Якобы успокаивая Маттеини, я гнула свою линию. Это я подала ему мысль избавиться от богатства, мешающего ему жить, и отдать его тому, кого он принимал за сына своей жертвы. Предложение это, несомненно, отвечало его тайному желанию, так как он сразу на него согласился. Мы вместе разработали план. Было решено, что в воскресенье он заберет чемодан, а в понедельник отдаст Росси, когда они останутся вдвоем.

Я предупредила Ланзолини, и в понедельник, зная, где у него свидание с Микой, позвонила ему и велела, чтоб он нашел Маттеини и сообщил о несчастном случае с его дочерью в нескольких сотнях метров от парикмахерской. Как и было задумано, Маттеини побежал туда, а я через двор проникла к нему. Но я не приняла в расчет, что дверь в салон будет открыта и Росси увидит меня. Выбора у меня не осталось. Надо было избавиться от свидетеля. Итак, я вошла в салон с хозяйским видом, поздоровалась с Росси и, не вызвав никакого подозрения, взяла в стенном, шкафу пистолет, который, как я знала, лежал там; у Росси не было поводов опасаться меня. Я выстрелила прежде, чем он успел что-либо заподозрить, и ушла с чемоданом.

Я не предполагала, что Винченцо может застрелиться, так же как не имела намерения убивать беднягу Росси. Ланзолини ужаснулся, узнав о моем преступлении, но перспектива богатой жизни в недалеком будущем, казалось, успокоила его. Никто не мог меня заподозрить, так как никто не знал о моей платонической связи с Маттеини. Я не принимала его у себя, не бывала у него, и мы встречались в основном в кафе или в парке. Я предусмотрела все, кроме того, что Орландо предпочтет Мику не только богатству, но и свой безопасности. Потихоньку от меня он похитил кольцо из нашего сокровища и подарил своей любовнице, а эта дура не нашла ничего умнее, как показать его американскому сыщику... От нее я и узнала, какую сцену закатил ей Орландо, забрав кольцо и объявив об окончательном разрыве. Я была вне себя от ярости и чуть не убила Мику на месте. Но я дала ей уйти и отправилась к Орландо, чтоб объясниться. Он признался, что не может жить без Мики, и вернул мне кольцо, предупредив, что между нами все кончено. Я больше не могла полагаться на него. Поэтому я его убила и оставила там кольцо, чтоб вы заподозрили Мику. Я собиралась ехать в Швейцарию, когда вы задержали меня.

Все, сказанное выше, правда, и я добровольно признаюсь в том, что совершила.

Верона, 13 апреля 1959 года".

Лидия спокойно перечитала протокол и подписала его твердой рукой.

* * *

Ранним утром Лекок и Тарчинини направлялись в корсо Кавур. Они шли медленно, оттягивая неизбежную разлуку.

– Несмотря ни на что, Билл, я надеюсь, что у вас не останется дурного впечатления от Вероны и вы не будете слишком строги к нам, описывая наши методы?

– Надо бы, Ромео, потому что, по-моему, вы вели со мной не совсем честную игру. Вы позволяли мне подозревать Мику, в то время как знали...

– Я не знал ничего, Билл. Просто я не мог допустить, что Мика убийца. Есть вещи возможные, а есть невозможные. Способность этой вдовушки на убийство ради свободы или денег, на мой взгляд, относилась ко второй категории. С другой стороны, Ланзолини был мне ясен с самого начала: альфонс, несомненно, при случае – вор, но убийца – ни в коем случае, парень слишком труслив! Убийство Росси казалось необъяснимым, пока Маттеини не рассказал свою историю. После визита к Гринда, когда я узнал, как мучило старика раскаяние, не позволяя ему даже пользоваться краденым, я уверился, что Росси убил не он. Тогда кто? Очевидно, тот, кто украл чемодан. Я начал подозревать, что убийство Росси было случайностью, хотя не имел еще предположений относительно природы этой случайности. Признаюсь, я не поверил в существование пресловутой любовницы парикмахера. Словом, я путался, как и вы, Билл, пока вчера утром вы мне вдруг не рассказали о кольце Мики. Теперь все говорило против Ланзолини, и все-таки я не мог этому поверить...

– Но что навело вас на мысль о Лидии?

– Вы помните гравюру, которая заинтересовала вас в гостиной синьоры Фотис?

– Да, такая же, как у меня в детской: "A good name is better, than riches".[52]52
  Доброе имя лучше богатства (англ.).


[Закрыть]

– А у нас говорят: "Добрая слава дороже золотого пояса".

– И что же?

– Вспомните, эта формулировка была в анонимном письме, которое нам показал Маттеини.

– В самом деле!

– Значит, поговорка была так привычна автору письма, что он употреблял ее в письмах, не отдавая себе в том отчета. Не потому ли, что он постоянно видел ее? Я подумал вдруг о Лидии Фотис, еще не представляя, какова может быть ее роль в происшедшем. А тут еще неведомая любовница Маттеини...

– Из этого вы и исходили?

– Не совсем... Когда мы прощались перед обедом с вашей невестой и тестем, Люппо собирался что-то мне сказать. Думая, что это какое-нибудь служебное дело, я не стал вас задерживать. Не знаю, помните ли вы, что, когда вы пришли излить мне свое возмущение по поводу встречи с Микой и Орландо, будто бы расставшимися, я ответил вам, что Орландо вообще пользуется успехом у женщин и что не далее как накануне вечером Люппо видел его с дамой. Так вот, инспектор поклялся, что это была синьора Фотис. Значит, Лидия солгала. Если она солгала один раз, то, может быть, и не один? И, если она считала нужным так тщательно скрывать знакомство с Ланзолини, значит, у нее была важная на то причина. Не являлась ли эта причина тайной Маттеини, которую сообщил ей Орландо? Отсюда было недалеко до предположения, что Лидия Фотис могла быть таинственной любовницей Маттеини. Так я и заключил.

Далее, она солгала, сказав, что Мика от нее пошла к Орландо. К чему эта новая ложь, если не затем, чтоб обвинить Мику в преступлении, о котором она могла знать, только если сама его совершила? Все вязалось отлично, кроме убийства Росси, но я был уверен, что, если мы задержим убийцу Ланзолини, все выяснится. Если она виновна и драгоценности у нее, Лидия непременно должна бежать. Так и случилось, что позволило нам поймать ее с поличным. Вот так, Билл. Как видите, никакой гениальной дедукции, никаких особых методов – просто некоторое знание людей, мужчин и женщин, и, конечно, случай, старый добрый случай, без которого полиция редко когда смогла бы успешно завершить следствие. Но признайте, что я был прав, и это действительно любовная история?

– Несомненно, Ромео.

Тарчинини взял под руку своего друга.

– А кстати, о любви, Билл, что там у вас с моей Джульеттой?

– Ромео, я никак не думал, что девушка, которую я встретил и о которой вам рассказывал, окажется вашей дочерью!

– Она любит вас?

– Не знаю.

– Любит, я уверен. Стоило только взглянуть на нее... А вы ее любите?

– Думаю, что да.

– А Валерия?

– Это совсем другое дело.

– Я вас не понимаю, Билл. Хоть у нас в Вероне и широкие взгляды, но двоеженство пока не в обычае. Женитесь вы на Валерии Пирсон или нет?

– Думаю, женюсь.

– Почему?

– Во-первых, мы помолвлены, потом, она очень богата, ну и, наконец, женитьба на ней выдвинет меня в Бостоне в высшие круги и откроет мне политическую карьеру...

– Желаю вам преуспеть в ней, потому что вы дорого за нее платите...

Они дошли до Riva San Lorenzo e Cavour и остановились, не зная, что еще говорить.

– Прощайте, Билл...

– Прощайте, Ромео... Я счастлив, что познакомился с вами. Воспоминание об этом будет для меня драгоценно. Поклонитесь от меня синьоре Тарчинини, а Джульетте скажите...

– Я ей лучше ничего не скажу, Билл. Время исцелит ее, как исцелит оно Мику Росси.

Не успел Лекок опомниться, как Тарчинини обнял его, расцеловал в обе щеки и исчез. Сайрус А. Вильям не счел это глупым: наоборот, ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтоб проклятые слезы не наворачивались на глаза.