Текст книги "Сладкая отрава (сборник)"
Автор книги: Шарль Эксбрайя
Соавторы: Фредерик Дар
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
После обеда я курил сигарету в патио в компании двух хозяек. Я записал четыре небольших текста, которые Ева называла поэмами, но которые были скорее криками отчаяния прелестной двадцатилетней девушки, прикованной к инвалидной коляске. Прочитав их, я почувствовал себя подавленным. В них было такое горькое разочарование, что солнце показалось менее ярким.
Жизнь этих двух девушек в их огромном доме вряд ли была слишком веселой, несмотря на состояние, по-видимому, немалое, которым они владели. Через несколько часов после знакомства, не дождавшись и подобия исповеди, я понял ситуацию… Ева была парализована вследствие приступа полиомиелита, и ее старшая сестра посвящала ей всю себя. Но инвалиды – эгоисты. Ева ждала от Элен полного самоотречения. Трудно было, наверняка, Элен с таким подарком судьбы.
Я прикрыл глаза. Не хотелось больше думать о будущем! Достаточно насладиться прекрасным мгновением, которое переживаешь сейчас. Все было тут чудесно: покой в патио, журчание воды в бассейне, щебетание птиц, но больше всего – сестры.
Из-под полуприкрытых век я наблюдал за ними. Элен была похожа на древнегреческую статую. У нее было, как я уже успел убедиться, действительно красивое лицо, спокойное и благородное. Каждая черта казалась безупречной. Она сидела на садовом стуле, и мне казалось, что она слушает какой-то внутренний голос.
Элен очень нравилась мне в своей задумчивости. Мне захотелось быть художником, чтобы обессмертить ее на полотне. А Ева гладила шкуру медведя у себя на ногах. Шкура белого медведя под таким солнцем! Было в этом что-то непонятное… Ведь ее больные ноги нечувствительны ни к жаре, ни к холоду, зачем тогда этот анахронизм? Кокетство? Бравада?
Несчастье ее было тем более ужасным, что весь ее вид говорил: эта девушка предназначена для жизни исключительной! Она и красавицей была идеальной, и ум у нее был очень живой. Хотя как инвалид она меня отталкивала, ее восхитительное – над шкурой медведя – тело все же притягивало к себе мой взгляд. Я не мог не восхищаться ее прекрасной грудью, которой не касалась ни одна мужская рука.
– О чем вы думаете, господин Менда? – спросила вдруг она.
Я раздавил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник моего кресла.
– Я не думаю: я плыву на облаке…
Элен вышла из своего оцепенения. В глазах ее было что-то вроде зова на помощь существа на краю гибели.
– Лишь от вас зависит, чтобы он повторился, – заверила меня Элен.
– Вы очень любезны, спасибо…
– Но нет, это мы вас благодарим, не так ли, Ева?
Девушка не ответила. Казалось, она чем-то озабочена. Довольно долго молчали. Наконец Ева щелкнула пальцами:
– А почему бы вам не остановиться на какое-то время у нас, пока вы ищете себе место?
От такого предложения у меня дыхание оборвалось.
– Подумайте! – поддержала ее Элен.
– Я вот уже два часа только об этом и думаю, – совсем уже раскрылась Ева.
– Но в каком качестве?..
– В качестве друга. У нас его нет, вот он у нас и появится, не так ли, Элен?
Что было отличительного в разговоре сестер, так это то, что никогда ни одна из них не высказывала никакой идеи, не добившись согласия другой. Из-за того, что они так долго жили вместе и так тесно связали свои жизни, у них выработалось в конце концов нечто вроде одной своеобразной индивидуальности в двух лицах. Обращался я к одной, автоматически смотрел на другую.
– Конечно, моя дорогая…
Я решительно отказался:
– Это совершенно невозможно, маде…
Ева яростно ударила рукой по колесу своей коляски:
– Ради всего святого, не называйте меня больше мадемуазель. Меня зовут Ева, вас – Виктор, сестру – Элен… Хорошо, а теперь объясните, почему это, невозможно? Вы симпатичный молодой человек, а нам нужно, чтобы кто-нибудь еще присутствовал в этом доме… Я уже по горло сыта физиономией Амелии!
– Видите ли, Ева…
Девушка пожала плечами:
– Я говорю, что думаю. Моя жизнь ничтожна. Тебе не кажется? Я как птица без лап в позолоченной клетке… Каждый уголок этого дома проходит у меня перед глазами… Я знаю этот фонтан наизусть… Его шум щекочет мне нервы…
– Успокойся, Ева!
Элен снова заговорила суровым голосом, вид ее вмиг стал строгим.
Ева несколько раз несильно ударила по колесу, и каталка развернулась – теперь девушка сидела к нам спиной.
– Господин, Менда, – снова начала она, – вы остались без гроша…
– Ева! – закричала возмущенно Элен…
– Совсем без гроша! – буквально прорычала девушка. – Если вы не останетесь здесь, завтра вам нечего будет есть… Вам не кажется, что это не очень весело, а?
Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной Элен, сказал:
– Спасибо за ваш прекрасный обед…
И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.
Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились. Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.
Когда я шел по бордюру бассейна (я выбрал этот путь из желания не задеть коляску калеки), нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.
Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров, вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.
Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум бездельницам, даже рука задрожала.
Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех – наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом, которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна, согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.
Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из бассейна.
Стоя на каменных плитах патио, в брюках, прилипших к ногам, я по-прежнему походил на какого-то гротескного персонажа.
– Вам нужно переодеться, – сказала мне Элен, – пойдемте в ванную… Я дам вам халат, и мы пошлем Амелию в отель взять вашу одежду. Где вы остановились?
– В «Голубых волнах»…
Я прошел вслед за ней к ванной комнате на втором этаже. Снимая мокрый костюм, я услышал, как она отдавала распоряжения служанке, и сразу же подумал о своем неоплаченном счете. Да никогда в жизни владелец этого достопочтенного заведения не отдаст служанке мои вещи! Умирая от стыда, я приоткрыл двери:
– Мадемуазель Лекэн!
Элен сразу же подошла.
Ну и смешон же я был, пожалуй, в этом белом халате, слишком узком для моих широких плеч! К тому же он был мне слишком короток, и рукава едва доходили до локтей.
– Я… Я думаю, не стоит беспокоить вашу служанку… Если она выгладит брюки, этого будет достаточно, чтобы я смог выйти в город…
Элен и слушать меня не хотела:
– И не думайте даже! Брюки так намокли! Да они и через день будут еще влажными.
– Тем хуже… Я…
Она хотела было протестовать еще, как вдруг все поняла. Я покраснел. Стыд обжег мне щеки. Элен отвернулась и позвала служанку:
– Амелия!
– Мадемуазель? – сразу же отозвалась та.
– Господин Менда будет жить здесь некоторое время. Договоритесь обо всем с владельцем отеля и возьмите такси, чтобы забрать багаж.
Амелия была потрясена.
– Здесь… – пробормотала она невнятно, но сразу же спохватилась: – Хорошо, мадемуазель.
– Я думаю, – сказала мне Элен, – что вы не откажете в этой радости Еве.
Она улыбнулась. Но это была не прежняя улыбка. Теперь в ней было что-то судорожное.
Если бы я не находился в столь щекотливом положении, то еще раз отклонил бы ее предложение. Но видец у меня был таков, что в голове оставалась лишь одна мысль: спрятаться до тех пор, пока не оденусь прилично.
– Мы поговорим об этом позже, – вздохнул я. Элен прошла передо мной и открыла дверь, выходящую на деревянную лестницу, покрашенную под мрамор.
– Я покажу вам сейчас вашу комнату.
Мою комнату!
Ничего не скажешь – удивительное было приключение!
Глава 4Во всяком случае, в ту ночь я спал очень хорошо.
Проснулся я назавтра, заслышав легкий скрип возле моей комнаты.
Вскочил с кровати и подошел к окну. Это была задняя сторона дома.
Я застыл от удивления, когда увидел, что Элен делает упражнения на гимнастических кольцах, и не просто делает, а безупречно! Рядом висел канат. Одета она была в голубые шорты и сине-белую полосатую майку, которая подчеркивала великолепную грудь. Это нужно было видеть вблизи!
Я наспех умылся, надел льняные брюки и белый свитер. За несколько дней я прилично загорел, несмотря на то, что часами сидел в казино, а эта белоснежная одежда должна была оттенить мой загар.
В доме было тихо, как в храме. Я прокрался по лестнице неслышно, как волк. В холле уже пахло чудесным кофе.
Часы пробили шесть. Вот уже долгие годы я никогда не вставал так рано. Пересекая патио, я вышел к задней стороне дома.
Элен по-прежнему делала упражнения на кольцах. Их скрип напоминал мне тоскливый крик зимних птиц. Я подошел к Элен со спины. Закурил сигарету, сел на большой камень и стал рассматривать ее. Она выполняла такие упражнения, которые можно увидеть лишь на соревнованиях в залах.
Наконец она стрелою вытянула ноги, подтянулась и выпрямилась, медленно раздвинула кольца и прогнулась назад. Только теперь она заметила мое присутствие. И сразу же соскочила на землю. Лицо ее раскраснелось, грудь часто приподнималась.
– Браво, прекрасно работаете! – сказал я.
Она хотела заговорить, но все еще не могла отдышаться.
– Вы делаете это каждое утро?
Она кивнула головой:
– Да, ничего другого не остается, чтобы поддерживать себя в форме.
Я бросил сигарету. И все никак не мог насмотреться на мою хозяйку. Длинные ноги, тонкая талия, упругая грудь – у меня холодок пробегал по спине.
– А вы и встаете так рано каждое утро, чтобы позаниматься?
– Да… Из-за сестры. Не хочу, чтобы она это видела.
Дурак, я спросил, почему.
– О, да, конечно! – сразу же поправился я, поняв, как могло это зрелище расстроить калеку.
Ей нужно было идти переодеваться, а мне так не хотелось расставаться – я не мог оторвать от нее глаз!
– Скажите, Элен, я могу задать вам один нескромный вопрос?
– Давайте…
– Сколько вам лет?
Она вытерла рукою пот со лба:
– Тридцать два…
– Мой вопрос не обидел вас?
– Совсем нет.
– Тогда позвольте задать вам второй?
Она улыбнулась:
– Почему бы и нет!
– В общем-то, Элен, в тридцать два года незамужняя девица – простите, старая дева… Не вы, конечно! Но куда это все ведет?
Я тотчас понял, что зашел слишком далеко. Она побледнела. Даже взгляд как-то нехорошо засветился.
– Я веду здоровый, размеренный образ жизни, – сказала она. – Делаю разные упражнения, вы сами видите…
Тут я увидел, что она совсем растерялась, и мне захотелось обнять ее.
– Простите меня… Совсем идиот… Вы более чем красивы, Элен, вы прекрасны!
А она рассердилась:
– Терпеть не могу, когда мне делают комплименты. Не в моем они вкусе.
И она убежала, а я, пристыженный, остался стоять на месте. Тут я услышал взрыв смеха и увидел в окне на втором этаже лицо Евы. Она была свидетелем всей этой сцены. Я помахал ей рукой. Вместо того чтобы ответить, она отошла от окна.
В глубине холла был пристроен своеобразный лифт для поднятия коляски Евы на второй этаж. Впрочем, устройство это было больше похоже на грузоподъемник: вместо двери в нем был ремень безопасности, как в старых трамваях.
В тот момент, когда я проходил в холл, Ева приземлялась. Жалея ее всей душой, я все же не мог восхититься легкостью и элегантностью ее движений. Она маневрировала коляской так же свободно и непринужденно, как мы ходим. Чувствовалось, что эта коляска стала ее прямым продолжением.
В это утро на ней была шотландская сорочка, расстегнутая настолько, что был виден белый лифчик. Это взволновало меня, как взволновало вчера созерцание ее безупречных форм.
Я приблизился к ней, стараясь улыбаться:
– Хорошо выспались, Ева?
Она усмехнулась:
– Вы шутите, я полагаю? Вот уже несколько лет я сплю плохо.
– В вашем возрасте!
– Мой возраст тут ни при чем, вы все должны понимать…
– Вы ночью сочиняете?
– Да.
– Так вот почему ваши поэмы такие… черные? Нет ничего хуже горизонтальных идей.
Она рассматривала меня в упор. Сейчас она была еще светлее, чем вчера.
– Я хотела бы, чтобы у меня были… вертикальные идеи, Виктор. К сожалению, это невозможно.
Что мог сказать я ей в утешение?
– Вы не спрашиваете у меня о моем возрасте, – почти прошептала она.
Я покраснел.
– Ваш возраст виден по вашему личику: двадцать.
– Угадали. А вам сколько?
– Столько же – двадцать восемь.
Она рассматривала меня с восхитительным бесстыдством, дошла до того, что объехала вокруг меня на своей коляске.
– А вы красивы, – сказала она мне наконец, пародируя мое недавнее обращение к Элен: – Вы почти красивы.
– Вы что, – разозлился я, – предложили мне остаться здесь, чтобы смеяться над моей внешностью?
– Ну что вы! Скорее, чтобы рассматривать вас. А то я уже начала спрашивать у себя, существуют ли на свете мужчины.
Появилась Амелия. Она терпеть меня не могла, и ее глазки-пуговки выдавали ее отношение ко мне.
– Завтрак подан.
Я шел рядом с коляской Евы до гостиной. Элен уже ждала нас там. Теперь на ней были крестьянская юбка и белая блузка. Она прямо на глазах молодела.
Выпив чашку крепкого кофе, я отодвинул свой стул от стола.
– Теперь уже решено твердо: я вас покидаю.
Сестры одновременно напряглись, с одним и тем же выражением ошеломленности на лице.
– Вот, опять начинается, – вздохнула Ева. Я встал и начал нервно ходить по комнате.
– Нет смысла подчеркивать нелепость моего пребывания здесь, – продолжил я. – У меня характер не помойного кота, и я никогда не позволю, чтобы надо мной зубоскалили женщины.
– Вы употребляете слова, которые портят все, – прошептала Элен.
– Я употребляю те слова, которые подходят к данной ситуации – вот и все! Боже, ну подумайте хоть немного! Вот я у вас, ем за вашим столом, сплю на вашей кровати, не имея ни гроша в кармане и ни малейшей идеи в голове, как мне хоть бы этот самый грош раздобыть… Вы считаете, это нормально?
Ева рассматривала меня, как рассматривают странную картину, разве что не приложила руку к глазам.
– Люблю, когда он сердится, – вздохнула она. – Он просто прекрасен, ты не находишь?
– Да замолчи ты! – закричала Элен.
Никогда еще я не видел ее такой возбужденной. Щеки ее стали совсем красные.
– Послушайте, Виктор, я сожалею, что вы не поняли, с кем имеете дело. Несмотря на все наши деньги, мы – всего лишь две бедные девушки. Мы ведь в этом доме как узницы…
– А чья в этом вина? – возразил я. – Кто запирает вас здесь?
– Все, кроме нас… Если бы вы знали… Есть определенные обстоятельства… Наш папа был затворник. У него было, я должна признать, не так уж мало горестей… Мама, рожая меня, умерла… Он оплакивал ее десять лет, прежде чем снова женился… Его вторая жена почти годилась ему в дочери. Она оставалась с ним, пока не родила Еву… а потом убежала с одним мужчиной. Вот тогда он и обосновался здесь вместе с нами… Он был похож на больного зверя. И вырыл эту огромную яму между нами и… внешним миром…
Элен замолчала. Слезы текли по ее пылающим щекам. А она и не чувствовала их…
В одно мгновение я все понял… Они никогда не знали настоящей, шумной и теплой жизни внешнего мира… Вот почему так привязались они вдруг ко мне… Ко мне – человеку, представлявшему в их глазах весь остальной мир…
– А потом заболела Ева, – добавила Элен.
– Без меня ты бы имела свой шанс, – тихо сказала Ева. – Я об этом часто думаю, ты ведь знаешь… Моя каталка у тебя на шее, жертвовать собой…
Я сел – не выдерживал больше горечи их признаний. Устал.
– Хорошо, слушайте…
Они замолчали.
– Хорошо, я останусь здесь еще на какое-то время… Но лишь при условии, что найду себе место…
– Спасибо, – прошептала Элен.
– Место, – чуть ли не проворчала Ева, – это нетрудно, я предлагаю вам…
– Место садовника? – перебил я.
– Нет, секретаря… Мы будем вместе писать книгу… Сколько вы хотите?..
На лице у Элен была невыносимая мука. Она не могла не соглашаться часто с сестрой и поэтому просто отворачивала глаза со смиренным видом.
– Несмотря, на все ваше состояние, Ева, я слишком дорог. Не по вашим средствам… Хорошо, я выйду. До вечера.
Я ушел, не сказав больше ни слова.
Мне стало лучше оттого, что я почувствовал снова дыхание улиц, моря, пестрой толпы купальщиков. Обстановка в доме скверно действовала на меня. Излишне расслабляла. Даже деморализовала. Я почувствовал, что не смогу оставаться в нем долго, – нервы не выдержат.
У меня в кармане и су завалящего не было, но это не слишком пугало. В отличие от однообразной жизни сестер Лекэн, моя казалась мне богатой надеждами, и я уже совершенно не понимал, отчего же хотел покончить с собой позавчера.
Я шел маленькими улочками. Раскаленный асфальт, раскаленные стены и крыши домов. Воздух был совершенно неподвижен, и небо казалось белым. По дороге ротозейничал. Наконец нашел затерявшееся в скалах уединенное местечко. Лег, вытянулся, подложив руки под затылок, и слушал, как постепенно убаюкивает меня шумное море…
В полдень я почувствовал голод. Захотелось вернуться в мое новое прибежище, но сдержала элементарная мужская гордость. Я стал думать о своем положении. Когда я говорил о том, что должен «найти здесь место», то это больше означало благие пожелания.
Я не представлял, какое место меня устроит. Не могу же я, конечно, забыть о самолюбии и сдавать напрокат велосипеды или подсоблять в ресторане?!
У меня было какое-никакое образование, и я сносно говорил по-английски. Точнее, кое-как говорил. Теперь я понимал, как опрометчиво поступил, покинув столицу. В Париже любой человек может «найти свою дыру». Нужно ожесточиться и вступить в схватку. Но вот в этой стране каникул…
Внезапно я услышал, что на дороге остановилась машина и сигналит. Это был американский автомобиль. Я сложил руку козырьком – солнце слепило глаза, – я увидел за рулем Элен. Я встал, обрадовавшись возможности снова увидеть ее, – тем более одну.
На ней был голубой костюм – этот цвет так шел ей… Взгляд у нее был очень довольный.
– Я так и думала, что вы здесь, – тихо сказала она.
– Но почему?
– А куда может пойти человек без денег, если не на берег моря?
– Логично, мисс Шерлок Холмс!
Мне было очень приятно, что она застала меня на месте преступления – в полном ничегонеделании. Теперь меня всегда можно будет пощипать за хвост по поводу моих так называемых поисков работы…
– Видите ли, – буркнул я, – я теперь на песке, то бишь, оглянитесь вокруг, почти на мели – в полном смысле этого слова!
Я вдруг посмотрел на нее с неприязнью, думая, не она ли была той самой ночной психопаткой. У меня даже холодок пробежал по спине.
– Почему вы смотрите на меня такими злыми глазами? – удивилось она.
– Я… я думаю Элен.
– Интересно, о чем?
Я смотрел ей прямо в глаза, можно сказать, «вставился в ее рассудок».
– Я думаю, не вы ли это были той самой ночной женщиной…
– Которая сбила вас?
– Да, той, которая… сбила меня, Элен!
Она даже не моргнула. Ни один мускул на лице не дрогнул. Глаза ее оставались чистыми и грустными.
– А вы упрямы… Я ведь уже сказала вам, что никогда не выезжаю ночью. И потом, вы что, серьезно, можете себе представить, что я, сбив человека, могу убежать? Ну и мнение у вас обо мне, Виктор!
– Простите меня… Воображение… Где вы были все это время сегодня, Элен?
– Искала вас…
– Искали меня?!
– Да, искала вас!
– Нет, я не могу понять, что происходит. Объясните, Элен, пожалуйста.
Ничего не ответив, она вышла из автомобиля. На ней были туфли без каблука, из голубой кожи. Она сделала несколько шагов по песку и уселась на скале.
– У моей сестры бывает глубокая депрессия. Это часто у нее происходит, но чтобы так сильно, как сейчас, – никогда. Мне кажется, это ваше появление так на нее повлияло.
– Мое появление?
Элен кивнула головой.
– Ну вот, вы сами видите, – развел я руками, – мне нужно исчезнуть. Но все-таки, что ей мое присутствие?!
– Неужели вы еще не понимаете, Виктор, что она влюбилась в вас с первого взгляда?
Я вдруг почувствовал, как что-то мерзкое подступило к горлу. Мысль о такой близости показалась мне подобной мысли о кровосмешении…
– В таком случае мне нечего колебаться. Я исчезну на четвертой скорости.
Элен посмотрела на меня презрительно:
– А вы не очень сострадательны, господин Менда!
– Но есть сострадание невозможное, мадемуазель Лекэн!
Какое-то время она оставалась задумчивой, потом вдруг улыбнулась.
– Какая удивительная у нас встреча, – прошептала она. – С тех пор, как вы переступили порог нашего дома, мы не можем и десяти слов произнести, чтобы не бросить друг другу в лицо что-нибудь обидное.
– Правда, наши отношения сразу не очень заладились…
Мы замолчали. Но Элен оставалась сидеть на месте. Постепенно я стал с восхищением смотреть на то, как благородно прямо, с каким аристократизмом держит она голову. Ото всего в ней исходило впечатление легкости и элегантности. У нее было то, чего так не хватает многим и многим женщинам: класс или, если хотите, порода.
– Так, значит, вы исчезаете? – спросила она.
– Мне нужно исчезнуть. Несмотря на свои двадцать лет, ваша сестра совсем еще девочка… Было бы опасно развивать в ней, тому не препятствуя, подобное чувство… Пока еще эта так называемая любовь с первого взгляда, о которой вы сказали, всего лишь девичья химера. Ева заинтересовалась мной, как интересуются понравившейся книгой…
– Вы ее не знаете. Уже слишком поздно, Виктор!
Я сжал в кулаке песок.
– Вот на что похожа ее любовь, Элен… – Я разжал кулак.
Несколько песчинок впечатались в мою ладонь. И вдруг Элен положила свою ладонь на мою – песчинки слегка царапнули ее и мою кожу. Сердце мое вдруг так переполнилось, что я не мог уже больше молчать. То, что я теперь чувствовал, охватило всего меня.
Я осторожно взглянул на нее. Ее светло-голубые глаза смотрели далеко в море.
– Элен! – окликнул я ее.
– Да?
– Это не из-за Евы мне нужно исчезнуть…
– А?
– Это из-за вас…
Только не думайте, что она вздохнула или бросила на меня какой-нибудь там особенный взгляд. Она подождала мгновение, потом высвободила свою руку из моей – будто птица слетела с ветки.
– Вы меня понимаете, Элен?
– Я не знаю.
– Вы это прекрасно знаете…
– Хорошо, допустим, что знаю, и что тогда?
Она что, думал я, усложняла, играя, мое и без того затруднительное положение? Или же хотела провести меня дорогами правды к глубинам своего сердца?..
– Что тогда? – ответил я. – Тогда ничего, Элен… Если бы я был авантюристом, тогда бы я смог вести игру… Но увы, я всего лишь честный малый… Слишком много совестливости и слишком мало наглости, чтобы приспосабливаться к нашей эпохе. Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Вывод?
– Вывод прост: не в наших интересах, ни в моих, ни в ваших, продолжать то, что начато. Во всяком случае, я не чувствую себя на это способным.
Она встала:
– Все будет, как вы того захотите, Виктор… Я только прошу у вас два или три дня отсрочки – время, которое потребуется вам, чтобы разочаровать Еву… по возможности, половчее. Нужно непременно посеять разочарование в ее мечтательной душе… как сеют ядовитые вещества… чтобы убить… сорняки… Вы идете?
Я пошел за ней. Когда мы сели в машину, я сразу же вспомнил свою схватку с ночной искательницей приключений, вспомнил так ярко, как если бы это было сейчас. Нет, женщина, снявшая меня на улице, как матрос в борделе снимает шлюху, не могла быть Элен…
Или скорее наоборот: Элен не могла быть этой женщиной!
