Текст книги "Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке"

Автор книги: Шапи Казиев

III. СЕМЬЯ ГОРЦА

Семейный уклад

К началу XIX века у многих народов Северного Кавказа крупные патриархальные семьи уступают место небольшим, компактным. Горцы начинают расселяться, вести самостоятельное хозяйство, не утрачивая при этом родственных связей. Старые родовые башни и большие зальные дома используются уже не столько для постоянного проживания, сколько в общественных, представительских целях. В этих фамильных гнездах справляются свадьбы и иные родовые и общественные празднества и ритуалы. Переход к малосемейному укладу был вызван как совершенствованием средств производства, так и особенностями аграрного строя в горах, сформировавшегося на базе террасного земледелия.

Образование новой семьи начиналось с создания материальной базы для ее существования. Отец, прежде чем женить старшего сына, строил ему дом в черте аула. Если такой возможности не было, он выделял комнату в своем доме или сооружал пристройку. Если площади не хватало, то, по заявлению отца, за плату или безвозмездно, с разрешения джамаата (здесь – совет общины, народное собрание, в более широком смысле – совет старшин и старейшин) выделялась земля из общественных фондов (обычно в новых поселках, возводившихся на границе общества).

Строить дом помогали родственники, а то и все общество. Древняя, характерная для всех горцев, традиция взаимопомощи (гвай – у аварцев, белхи – у чеченцев) собирала людей как на помощь отдельному человеку, так и для выполнения общественных работ. Эта традиция существует и поныне. Горец не может пройти мимо, если кто-то выполняет работу, в которой ему можно помочь. Как не останется он равнодушным, если помощь требуется другому народу.

Поэт Гамзат Цадаса в очерке о семье и браке писал, что «после женитьбы, спустя немного времени, молодоженов отделяли для самостоятельной жизни. Им давали все, что необходимо для ведения самостоятельного хозяйства. Если же родители нетрудоспособны – по старости или по болезни, раздел хозяйства не производили».

Особым уважением пользовались семьи, в которых было много сыновей. Аварская пословица: «Если родится сын – выстроится дом, если дочь – дом разрушится» («Вас гьавуни рукъ гьабула, яс гьаюни рукъ биххула») имела в виду не только продолжение или угасание рода, но и обычай горцев строить дома сыновьям. Эта традиция, как и большинство других, сохранилась до наших дней.

Помимо строительства дома, глава семьи отчуждал в пользу женившегося сына на правах полной собственности долю пахотной земли, покоса, хуторских строений, леса и скота. То же самое выделялось дочери, выходящей замуж, в качестве приданого, за исключением жилых и хуторских помещений. Обеспечение новой семьи всем необходимым контролировалось общественным мнением. После отделения старшие сыновья, уже получившие свою долю, не претендовали на наследство родителей, с которыми оставался младший сын, наследуя их имущество.

Слабым и разорившимся семьям оказывалась общественная поддержка. Если новообразовавшаяся семья не могла быть обеспечена землей из собственности родителей, приходил на помощь джамаат: молодым дарилась земля из общественного фонда. В Андии были даже общественные табуны, из которых молодым женатым мужчинам-вой нам выделяли лошадей, если они не получили их от родителей.

Свадебные обычаи

Горянки всегда славились красотой и грациозностью. Не случайно понятие «черкешенка» стало общепризнанным эталоном красоты. Описание прекрасных черкешенок мы находим даже у Вольтера. О черкешенках говорили: «Капля ее крови очищает целое поколение».На черкешенках женились самые важные особы, не избежал этого искушения и Иван Грозный. Множество черкешенок стали женами восточных владык, они были непременным украшением богатых гаремов. Любовь, встреча молодых, сватовство, подвиги во имя избранницы – важная часть фольклора горцев.

В ингушском приветствии любимой поется:

 
Ты, что словно гора, высока
И чиста, как зимой гора,
Ты, что ко мне добра и щедра,
Как грудь, что полна молока,
Ты, что чиста, как в долине река
Иль звезда на небе ночном,
Ты, что сама так же легка,
Как рубашка на теле твоём,
Ты, что как сон винограда сладка,
Ты, что, как синее море, гладка,
Ты, которой прекраснее нет,
Прими мой поклон, мой сердечный привет!
 

Свадебный обряд у народов Северного Кавказа был одним из самых торжественных и красочных. Свадьбы играли круглый год, но большинство из них приходилось на осень, после сбора урожая.

Обычно юноши и девушки присматривались друг к другу на праздниках, свадьбах, посещая родственников и кунаков, в ходе сельских работ. Делалось это осторожно, пристальные взгляды и слишком явный интерес считались неприличными.

Классическая сцена выглядела так: девушка с кувшином идет за водой к роднику, навстречу ей едет джигит на лихом скакуне и просит напиться воды. В жизни случалось по-разному, но традиции при этом никогда не нарушались.

Примером может служить одна из самых известных романтических историй, которая произошла с наибом Шамиля Ахвердилавом. Однажды в Чечне он увидел девушку необычайной красоты и грации, Ахвердилав решил, что это его судьба, и попросил своего друга – чеченского наиба сосватать ему прекрасную чеченку. Друг Ахвердилава тут же отправился к родителям девушки и вернулся с их согласием. Увозя в Дагестан невесту, Ахвердилав был счастлив, как никогда. По горским обычаям невесте полагалось грустить, но скупые слезы невесты показались Ахвердилаву особенно горькими. Он осторожно, мизинцем, снял слезинку с глаз девушки и попросил открыть причину ее печали. Девушка молчала. Настойчивый Ахвердилав добился от нее неожиданного признания, ранившего его в самое сердце. Девушка любила его друга – того самого чеченского наиба, которого Ахвердилав посылал сватом. Верный мужской дружбе и своему обыкновению решать трудные дела посредством кинжала, Ахвердилав тут же отрубил себе мизинец, коснувшийся девушки. На свадьбе друга Ахвердилав был самым почетным гостем. Подобные истории случались в горах не так уж редко.

И. Алироев и Д. Межидов в книге «Чеченцы: обычаи, традиции, нравы» описывают свадебный церемониал, включающий в себя свадебный поезд, скачки, ввод невесты в дом, знакомство с невестой, вывод невесты к реке, посещение зятем родителей невесты и Другие красочные обряды, которые сопровождались пением, танцами, музыкой, пантомимами. Гостей на свадьбе веселили «джутаргаш» – клоуны в масках. Как пишут авторы: «На свадьбу приходят и приезжают с подарками. Женщины приносят, как правило, отрезы материи, коврики, кур, сладости, иногда деньги; мужчины – деньги или баранов… Причем мужчины часто передают свой подарок непосредственно невесте: «мотт баститар» («развязать язык»). Суть этого ритуала в следующем: к пришедшим на свадьбу гостям, после того как они поели, выводится невеста, у которой старший застолья просит воды с таким намерением, чтобы она с ним заговорила, пожелав выпить воду на здоровье. При этом с невестой шутят, говоря о положительных и отрицательных сторонах ее внешности, характера и ее жениха. Наконец она произносит одну-две фразы, предлагая выпить воду на здоровье. Присутствующие благодарят ее и желают ей всего наилучшего, счастья будущей семье, детям, родственникам…

В этот вечер совершается регистрация брака – «махбар», в которой участвуют доверенный отца (братья, дяди) невесты и жених. Обычно представителем от родственников жены бывает мулла, который от имени отца (а в случае его отсутствия – брата, дяди) дает согласие на вступление в брак дочери (сестры, племянницы). На следующее утро невеста становится молодой хозяйкой дома. Во время свадьбы и церемонии вывода невесты к воде жених отсутствует, часто проводит это время с друзьями в веселье.

Через месяц, а иногда и через 2-3 месяца (а у ингушей – и через год) невестка отправляется домой («децъа яхар») с подарками для своих родителей и родственников в сопровождении близкой родственницы жениха, которая преподносит подарок – приношение родителям. Сопровождающая невестку женщина сразу же возвращается с подаренным ей обычно отрезом или ковром. Дома невестка бывает, как правило, месяц, но может быть и меньше, в зависимости от ее желания. Дома она готовит постельные принадлежности и другое свое приданое, затем возвращается к мужу с подарками для свекрови, свекра, деверя и золовок. Для свекра, как правило, она привозит из дому постель («мотт-гъайба»), а для остальных – различные подарки».

А вот как описывал свадебный обряд вайнахов в 1868 году в «Этнографических очерках Аргунского округа» А. П. Ипполитов: «Задумавши сватовство и получивши на это согласие родственников невесты, жених делает уже предложение формальное: выбираются два или три почетных человека, обыкновенно родственники жениха, и едут к отцу девушки. Если он согласен, – ему отдают калым или часть калыма, и дело считается оконченным. На мусульманские калымы европейцы вообще смотрят чрезвычайно ошибочно. Их обыкновенно считают платою, даваемой женихом отцу или родственникам девушки за саму невесту, как за какую-нибудь вещь. Между тем это мнение не верно. Калым есть приданое, даваемое невесте самим же женихом: он составляет обеспечение всей ее будущей жизни и есть исключительно ее собственность. Цифра калыма различна и зависит от богатства народа, равно как и от общественного положения девушки. Между теми племенами горцев, где есть сословные различия, калымы были значительны. У кабардинцев, например, даже в последнее время они доходили до 1500 руб. серебром за дочь князя; за дочь узденя от 100 до 400 руб. Из числа этой суммы половина отдается тотчас же, а другая половина остается обыкновенно замужем. В случае если бы муж дал развод своей жене или умер, она сполна весь калым (накях) и получает. Лет сто тому назад, когда монет в обращении между горцами было весьма мало, калымы выплачивались панцирями, шашками, оружием и холопами, в особенности холопками…

У племен чеченского происхождения, где народ не богат и где сословных классов, так резко счерченных, как, например, в Кабарде, никогда не было, калымы (урдау) не превышали никогда цифры 250 руб. серебром, обыкновенно же были всегда и менее. Меньшая цифра их – 28 руб. за девушку и 14 руб. за вдову. Взять назад свое слово жених имеет право; но, ни невеста, ни ее родственники по получении калыма не имеют уже права отказаться от своего обещания, не нанося этим обиды жениху. Если же девушка, засватанная за одного, выйдет замуж за другого, то это навлекает месть на ее родственников и такое происшествие редко не оканчивается кровью. Засватавши девушку, жених делает подарки ее отцу, деду или дяде – кому-либо из главных и ближайших ее родственников; дарится обыкновенно оружие, лошадь, кусок шелковой материи и прочее. Время свадьбы зависит от согласия обеих сторон и может быть отложено на неопределенный срок… Во все это время жених имеет право свою невесту посещать, стараясь только не встречаться с ее отцом и матерью. За четыре дня до свадьбы невесту везут в дом родственников жениха. Обыкновенно посылают за ней на арбе какую-нибудь старую женщину с бойким и острым языком, и с ней вместе человек 20-30 молодежи, любителей всякого рода скандалов и бурных сцен. Вся эта толпа недалеко от дома невесты встречается криком и бранью мальчишек, камнями и выстрелами; но несмотря на это, отшучиваясь и защищаясь каждый как сумеет, посланные подъезжают к ее дому. У дверей ее комнаты они, обыкновенно, встречают одного из родственников девушки, который при их приближении запирает дверь и требует подарка. Ему дается кинжал – и заветная дверь отворяется. Но там их встречает другое препятствие: вместо цербера мужского пола в комнате невесты ожидает их множество церберов-женщин; это родственницы и подруги невесты, собирающиеся к ней за несколько дней до свадьбы, чтобы заготовлять вместе с ней приданое и свадебные подарки, как то: тесьмы, галун, пистолетные чехлы и прочие недорогие вещицы. Женщины встречают посланных за невестою истинно по-женски – иглами, булавками, ножницами, рвут на них черкески и бешметы, отнимают шапки, так что половина из них выходит из комнаты без рукавов и без одной или обеих пол платья. Когда достаточно пошумели, посланные за невестою угощены, и поезд вместе с нею тронулся в обратный путь, его провожают снова камни мальчишек и ружейные залпы взрослых.

Три дня празднуют свадьбу в доме одного из родственников жениха…

По прошествии пяти-шести дней после свадьбы новобрачная, взявши большую чашку блинов и кувшин, в сопровождении целой толпы женщин с песнями и музыкой отправляется на реку и там бросает, один по одному, несколько блинов в воду, проколовши предварительно каждый из них иглою или булавкой. После этого, зачерпнувши в кувшин воды, она снова провожается обратно домой, С того же времени она становится вполне женщиною-хозяйкой и получает право, наравне с другими женщинами, ходить на реку за водой; до этого же дня она из комнаты не выходит и никому не показывается…»

Любопытное описание свадебных обрядов горского населения Кабардинского округа Терской области оставил этнограф Н. Грабовский. В 1868 году он был приглашен на свадьбу одного из балкарских таубиев – горских князей – с представительницей знатного сословия родственного карачаевского народа.

«Прискакал гонец и объявил, что свадебный поезд находится от аула в 2-3 часах езды, – писал в своем очерке Н. Грабовский. – Так как в брак вступал таубий и, по принятому обыкновению, невесту его должно было встретить со всевозможным почетом, то привезенное известие подняло в ауле большие хлопоты: молодежь принялась ловить и седлать лошадей, девушки то и дело перебегали из одной сакли в другую, люди солидные отдавали приказания и непривычно суетились, а юное население с криком и гиком спешило карабкаться на плоские крыши сакль и занимать там наиболее удобные места для наблюдений. Через полчаса суета угомонилась и из аула медленно двинулась целая толпа разряженных в шелк и галуны девушек, направляясь к реке, где был назначен пункт для встречи и приема невесты; туда же поехала и арба, запряженная двумя добрыми волами и накрытая сверху, в виде кибитки, персидскими коврами, предназначенная служить экипажем для почетной семьи. Молодежь забралась на коней и также отправилась на встречу; к ним присоединился и я.

Проехав версты три от аула, мы встретили несколько лошадей, навьюченных сундуками с приданым невесты – коврами, тюфяками, подушками и т. п.; караван этот служил авангардом свадебной процессии и извещал о скором приближении ее. И действительно, взъехав на один небольшой гребень, внизу его, на площадке, обнесенной кругом сосновым кустарничком, мы заметили довольно густую кучу людей, садившихся на коней. Через минуту люди эти, затянув оридада (свадебная песня), двинулись в путь по дороге к нам. Заметив нас, некоторые из них начали джигитовать; поравнявшись же с нами, этот маленький отряд остановился, и встретившиеся начали приветствовать друг друга. Оказалось, что люди эти были киедженгеры (то же, что у нас поезжане), ездившие за невестою и составлявшие в дороге конвой ее. Один из них держал в руках длинную хворостину, на верхушке которой развевался тонкий гарусный шарф и малинового цвета шерстяная перчатка. Это импровизированное знамя… служит знаком соединения молодых людей для одной общей цели – защиты вверенной им девушки.

Сзади, саженях в 30 от конвоя, показалась другая небольшая кучка людей… Когда эта кучка поравнялась со мною, я увидел, что в середине ее на лошади сидит женская фигура – невеста, с ног до головы покрытая шалью; помещалась она на широкой подушке, положенной на обыкновенное мужское седло, придерживаемая сзади мужчиною, который правил и лошадью. Этот мужчина бывает обыкновенно или родной брат невесты, или самый ближайший родственник ее; окружающая свита состоит также из родственников…

Переправившись через реку, отряд киедженгеров и присоединившаяся к ним аульная молодежь тотчас же удалились в сторону, чтобы не присутствовать при том, как невеста будет слезать с лошади и садиться в арбу. Я же остался посмотреть на церемонию приема приезжей вышедшими навстречу девушками. Как только поезд приблизился к тому месту, где стояла арба, мужчины, сопровождавшие невесту, слезли с коней, а ожидавшие прибытия ее девушки тотчас же стали в кружок около нее. Один из мужчин достал откуда-то ходули (напоминающие японскую обувь «гета» – Авт.), издали казавшиеся серебряными, на которые стала снятая с лошади невеста. Поддерживаемая с обеих сторон девушками, она дошла до арбы и с несколькими знатными из вышедших к ней навстречу села в этот экипаж; остальные девушки остались вокруг арбы. В таком порядке поезд тронулся с места, а с ними одновременно двинулись вперед и стоявшие в стороне киедженгеры; большая часть из них затянула опять оридада, а некоторые зрители пустились скакать, стреляя в бросаемые по дороге папахи.

За несколько десятков саженей пути до аула поднялась вдруг непонятная для меня тревога… Вся толпа киедженгеров преследовала одного человека… Преследуемый лихо скакал, направляясь к одному из крайних дворов, обнесенному высокою каменною стеною, и в свою очередь тоже громко кричал и махал рукою. В то время как он приближался к воротам означенного двора, несколько человек из аула подбежали туда и, быстро сняв загораживавшие ворота жерди, пропустили во двор переднего всадника, а затем тотчас же снова заложили ворота. Между преследовавшими… поднялся шум с еще большим неистовством. Некоторые из них, успевшие подскакать к воротам, торопились сбросить ненавистные жерди. Эта маленькая задержка дала возможность убегавшему скрыться с глаз. Преследование прекратилось, но толпа не унималась и продолжала страшно кричать… Я встретил там своего хозяина, который не замедлил объяснить мне причину суматохи. Оказалось, что один из аульных стариков, протиснувшись к знаменосцу, сорвал с древка шарф и ускакал. Потерять это импровизированное знамя считается между горцами величайшим позором, способным вызвать серьезную драку и неприятные последствия ее. По мнению солидных людей, молодежь, позволившая каким бы то ни было путем овладеть знаменем, может допустить это и по отношению к невесте. Несмотря, однако ж, на дурные последствия, вызываемые подчас смелым нападением на святыню киедженгеров, нападения эти делаются все-таки почти при каждой свадьбе. Обычай этот остался напоминанием о прошлом горцев, когда, при неприязненных отношениях с соседями, подобные нападения имели нешуточное значение, и обязывает молодежь не дремать даже и при нынешних, «мирных» условиях жизни.

В это время уже близко к аулу приближался торжественный поезд невесты, молодежь приумолкла и соединилась с поездом для того, чтобы сопровождать невесту при вступлении ее в аул и потом в дом жениха. Едва эта толпа, увеличившаяся еще аульными зеваками, вступила во двор жениха, как раздалась сильная ружейная трескотня. Гул выстрелов, крики людей и страшная давка продолжались до тех пор, пока невесту, закрытую по-прежнему с ног до головы, не увели в приготовленную для нее саклю…

К вечеру шум немного приутих и к нам в кунацкую ввалилось несколько человек из бывших киедженгеров. Едва эти молодые люди ступили за порог, как были встречены насмешками бывших в кунацкой; за оплошность – главную причину потери знамени – их величали «бабами», – эпитетом в высшей степени укоризненным для мужчины и особенно джигита… В это время вошел в кунацкую и мой хозяин с предложением идти попировать и повеселиться на свадьбе.

Вышедши из кунацкой, я увидел в той стороне, где находился двор жениха, яркое освещение. Пробираясь по узким и темным закоулкам аула, мы через несколько минут вступили в этот двор, наполненный, как три часа тому назад, большою толпою, на этот раз пешею. Пробравшись сквозь толпу, мы очутились на небольшой площадке, оставленной посреди двора для танцующей публики. Здесь на середине был разложен большой, ярко пылавший костер из сосновых дров, а полукругом около него пар двадцать девушек вперемешку с мужчинами тихо и медленно, с отсутствием даже малейших порывистых движений, отплясывали свой местный танец.

…Во все время танцев между танцующими и особенно около любопытной толпы суетился один молодой человек, имевший в руках довольно большую и длинную палку; он то и дело отгонял наступавшую толпу, прикрикивал на танцующих, пускался сам плясать, словом – поспевал всюду. Иногда в два-три прыжка он оказывался посредине площадки и, остановившись перед танцующею парою, заграждал ей дальнейший путь своим посохом. Парочка останавливалась и кавалер… доставал кошелек или портмоне и платил за свадебный пропуск. Получив «выкуп», молодой человек быстро удалялся, поднимал вверх руку, показывая всем достоинство полученной им монеты или кредитного билета, прятал эти деньги и, очутившись вновь около толпы, успевшей в его отсутствие нахлынуть за указанную черту, без милосердия бил по ногам переступивших границу. Задержки танцующих и требование «выкупа» повторялись довольно часто, причем не имевшие денег давали какую-нибудь мелкую вещицу… Молодой человек этот имеет значение распорядителя танцев и по-горски называется «бегеул» (бегаул); обыкновенно в это звание выбирается расторопный и бойкий человек – мастер на все руки. Собираемый им выкуп идет в пользу музыкантов…

Вскоре появилась перед нами и полуведерная деревянная чаша с пивом; осушаемая и вновь наполняемая, она не уставала ходить из рук в руки и самым наглядным образом давала чувствовать свое присутствие: некоторые почетные люди, сидевшие или стоявшие до того весьма солидно, начинали уже выражать свое участие в свадьбе сперва тихим, а потом и довольно шумным хлопаньем в ладоши, а некоторые, помоложе, пустились танцевать и сами. Всякий раз, как кто-нибудь из почетных пускался в танцы, музыка тотчас же оживлялась и каждое па танцующего сопровождалось громкими рукоплесканиями и другими одобрительными приемами в виде неистовых взвизгиваний и стрельбы…

Возвратившись в гостеприимную кунацкую, я попросил хозяина рассказать мне обычай сватовства и вообще женитьбы в горах. Родственники человека, желающего вступить в брак, если они принадлежали к высшему сословию, прежде всего начинают наводить справки о семействе, из которого предполагают взять невесту; и если это семейство удовлетворяет всем условиям обычая, то есть хорошего происхождения, равного с желающими свататься, и имеет достаточное материальное состояние, то приступают к сватовству. Для этого выбирают одного из племянников или вообще близкого родственника (родной брат или посторонний может быть в качестве свата, когда нет родственников) и, снабдив его необходимыми инструкциями, отправляют туда, где живут родные выбранной девушки. Доверенный, смотря по обстоятельствам, или прямо объявляет о своем намерении, или же дает знать о нем намеками. Когда нет причин без всяких объяснений отказать сватающему, собираются все родственники девушки и общим собранием решают: принять ли предложение доверенного жениха или отказать ему? Если жених, в свою очередь, удовлетворяет всем требованиям обычая, родственники соглашаются принять предложение, но, не давая решительного ответа, зовут девушку из семейства аталыка невесты (аталыками вообще в Кабарде называются члены семейства, в котором воспитываются малолетние дети лиц высшего сословия) и вместе с нею посылают доверенного жениха к самой невесте узнать лично от нее, желает ли она вступить в предлагаемый ей брак. Доверенный жениха, после троекратного вопроса о согласии девушки на брак получивши удовлетворительный ответ, возвращается к родным девушки и объявляет им об этом. Тогда призывают аульного эфендия (муллу), который пишет «накях» – брачное условие. Вызвав доверенных со стороны жениха и невесты, он сажает их перед собою на корточки и соединяет большие пальцы их правых рук; обхватив эти пальцы своею правою рукою, он спрашивает о согласии их доверителей вступить в брак; получив необходимый ответ, эфендий читает молитву и тем завершает обряд венчания.

Согласие девушки на выход в замужество требуется непременно, но оно не всегда служит выражением ее собственного желания. Девушка, заключив из разговора присланной к ней депутации, что родственники на предварительном совещании уже решили выдать ее замуж, изъявляет на то и свое согласие, руководствуясь в этом случае искони заведенным порядком и боязнью скомпрометировать отказом родную семью… Впрочем, бывают случаи, что девушки пренебрегают своим сословным происхождением и положением в обществе и бросаются в объятия своего любезного – простого, незнатного человека. Но так как вообще немного охотниц следовать подобным героическим примерам, то почти все горские барышни выходят замуж по желанию родных, не имея понятия не только о наружности своего будущего супруга, но часто и никогда не слышавши о нем. Это последнее случается потому, что в горах претендентом на руку девушки является обыкновенно не только не одноаулец, но даже и не житель одного общества; главная причина тому – родственные узы высшего класса, который в целом обществе нередко составляет одну фамилию. Более счастливая доля выпала на сторону горянок простого класса: они не стеснены тяжелыми правилами этикета, не ведут замкнутой жизни, не избегают встреч с аульною молодежью и потому имеют возможность выбирать себе мужей по сердцу. Говоря, каким образом выходят замуж девушки, нелишним будет сказать несколько слов и о том, как смотрят на это мужчины. Здесь главную роль также играет не личное расположение к девушке, которую молодой человек, может быть случайно, проездом, видел один раз, – чаще же совсем не видит, – а сословное ее положение и расчет. Мужчинам, впрочем, обычай позволяет делать некоторые уступки сословным их взглядам и брать жен себе из сословия, не равного им, в том предположении, что муж жене дает и имя, и права; обратного же условия обычай не допускает.

По совершении накяха со стороны жениха должна быть внесена третья часть калыма, следуемого за жену. Этот последний в горских обществах Кабарды распределяется следующим образом: лица, принадлежащие к сословию таубиев, платят от 700 до 1000 руб. серебром, а фамилия Урусбиевых – 1500 руб.; лица простого сословия – не свыше 300 руб. Спустя некоторое время после уплаты первой трети калыма вносится вторая, а затем, обыкновенно через год, жених может взять невесту в свой дом и после этого уже заплатить остальную часть калыма… При совершении накяха, кроме части калыма, со стороны жениха следует сделать подарок отцу или брату невесты – одну лошадь и пару быков; а эфендию, писавшему условие, – одну лошадь или, если жених не особенно состоятельный – 10 руб.

Когда настает время взять невесту в дом жениха, последний собирает в своем ауле молодежь и вместе с нею сам, или ближайший родственник его, отправляется туда, где живет невеста. Родственники невесты, предуведомленные заранее о прибытии киедженгеров и жениха, делают приготовления к отъезду ее, а между тем приглашают девушек и молодежь, которые до отъезда невесты веселятся в доме у ней; веселье это, как и на свадьбе, заключается в пляске. Жених, если он сам приехал за невестою, во все это время скрывается у кого-нибудь из своих знакомых и никуда не показывается; точно так же он скрывается и в своем ауле, пока празднуется свадьба; здесь для своего пребывания он выбирает дом кого-нибудь из своих коротких знакомых, который с этого времени становится уже для него родственником, вроде аталыка, и называется «болушьюй». Жених в поезде невесты также не бывает и следует сзади; в свой аул въезжают ночью и так, чтобы никто не видел.

Обыкновенно при отправлении партии жениха за невестою участвующие в ней одеваются самым лучшим образом. Приехавши в аул невесты, они щеголяют перед тамошней молодежью своим нарядом, оружием и лошадьми; все это делается с целью сколь возможно возвысить достоинство жениха. Местная молодежь как нельзя лучше пользуется хвастовством приезжих и обирает их, в силу обычая, с ног до головы. Таким образом, к отъезду киедженгеры обращаются в толпу оборванцев, а местная молодежь начинает щеголять их костюмами и оружием… По приезде в дом жениха свадебное веселье, если жених таубий, продолжается дней 10-15; простой же народ веселится дней семь.

В супружеские права жених вступает или в день привода невесты в его дом, или на другой день. К молодой супруге он отправляется не иначе как тайком и ночью; в первое посещение молодого мужа сопровождает в дом жены кто-нибудь из близких и друзей его. Войдя в саклю, муж садится на кровать, а жена в это время стоит в углу около кровати, с головы до ног покрытая шалью; пришедший вместе с мужем снимает последнему чувяки и затем удаляется из сакли. Муж обязан снять с жены покрывало и вообще раздеть ее. Так как горские девушки для сбережения стройной тонкой талии и вообще грациозности еще с малолетства зашиваются в сафьяновый корсет, то молодому мужу представляется немало трудов и хлопот снять этот корсет, развязав аккуратно все узелки, с умыслом хитро запутанные подругами невесты перед увозом ее в замужество; разорвать же или разрезать эти узелки считается большим стыдом для молодого человека. Но, несмотря на это, нередко все узелки разрываются, уступая силе или кинжалу молодого человека.

Через несколько дней после окончания свадебного пира новобрачный делает угощение для мужчин, то есть кормит и поит их, а на другой день после этого угощает всех аульских женщин и девушек (жены таубиев не бывают здесь, так как они вообще никуда не показываются). Каждая состоятельная женщина, идя на это угощение, должна принести с собою одного барана, котел пива и котел бузы (буза приготовляется из проса; это довольно хмельной напиток, напоминает русскую брагу), а кто победнее – курицу, кувшин пива или бузы, или, наконец, что в состоянии. Этот назначаемый для угощения женщин день называется «аувалгангюн» и играет весьма важную роль в свадебной процедуре: в этот день снимают с новобрачной покрывало и с этого времени она остается навсегда с открытым лицом; а если случается, что закрывает его иногда после, то это делается лишь при посещении ее какими-нибудь особенно важными гостями. Когда нужно приступить к этой церемонии – «открытию» лица новобрачной, муж. заранее выбирает кого-нибудь из своих ближайших приятелей и поручает это дело ему; последний отправляется в саклю новобрачной и там палкою, обмотанной с конца шелковою матернею, сбрасывает покрывало. Исполнивший этот обряд становится родственником новобрачных – также аталыком. Кроме этого, в тот же самый день показывается народу все привезенное молодою приданое. Тут же молодая обязана подарить матери своего мужа, а за неимением ее – сестре его шелковый полный женский костюм; такой же подарок она должна сделать и аталычке, то есть воспитательнице мужа.