355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шапи Казиев » Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке » Текст книги (страница 18)
Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:57

Текст книги "Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке"


Автор книги: Шапи Казиев


Соавторы: Игорь Карпеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Ярмарки

К середине XIX века на Кавказской линии и в Ставропольской губернии действовала 41 ярмарка. Только скота и лошадей на них продавалось на 1,2 млн. руб. и на 640 тыс. руб. прочих товаров.

Одной из крупнейших на Северо-Западном Кавказе была Екатеринодарская ярмарка, которую только в 1845 году посетило около 10 тыс. адыгов.

На Восточном Кавказе большим авторитетом пользовалась Наурская ярмарка. В 1837 году на нее приехало 6,5 тыс. ингушей, чеченцев и жителей Дагестана, реализовав товаров на сумму свыше 39 тыс. руб. Предметом купли-продажи служили текстильные изделия (сукна, ситец, бязь, серпинка, атлас, парча, холст), крупный рогатый скот, лошади, овцы, пшеница, рожь, сахар, мыло, бумага, хрусталь, зеркала и др. На Центральном Кавказе большую роль играли ярмарки в Моздоке, Пятигорске, Георгиевске. В начале 30-х годов XIX века на Георгиевскую ярмарку завозили товаров российского происхождения на сумму 300 тыс. руб., иностранного – около 60 тыс. руб.

На две Моздокские ярмарки в 1839 году было доставлено товаров общей стоимостью в 1 844 тыс. руб. Сюда собиралось до 7 тыс. чел.

Особое место в развитии торговых связей занимал древнейший город Дагестана и России Дербент. Из его торгового порта в Астрахань и другие города на Каспии перевозилось огромное количество марены, сушеных фруктов, грецких орехов, рыбы, вина, выделанных кож, пшена, орехового дерева, дубовых бочек, нефтепродуктов, табака и пр. Товары эти доставлялись сюда из различных районов Южного Дагестана. Предметами ввоза были железо, медь, металлические изделия, фарфоровая и стеклянная посуда, строевой лес, сукно, бумажные, шелковые, бакалейно-гастрономические изделия, москательно-химические товары, сельскохозяйственные машины и орудия, мыло, свечи, спички, обувь и т. п.

С созданием в 1858 году на Каспии общества «Кавказ и Меркурий» для перевозки грузов и пассажиров (с капиталом в 3 млн. руб.) ввоз и вывоз товаров из Дербента еще более увеличился.

Крупными торговыми центрами в первой половине XIX века были Кизляр, Порт-Петровск и Темир-Хан-Шура, в которых имелись сотни лавок и шумели базары. К концу века объем товарооборота Северного Кавказа с Россией достиг 166 млн. руб.; при этом вывоз товаров вдвое превышал их ввоз.

Развитию торговли способствовали строительство новых дорог и мостов, совершенствование транспортных средств. Объем перевозок за полвека вырос в 100 раз. В крупнейшие торговые центры края превратились города и транспортные узлы: Армавир, Владикавказ, Георгиевск, Грозный, Дербент, Ейск, Екатеринодар, Кизляр, Майкоп, Кумух, Лабинская, Моздок, Новороссийск, Порт-Петровск, Пятигорск, Ставрополь, Темир-Хан-Шура.

Кроме внутренней развивалась и торговля внешняя. Главными предметами сбыта были скот и изделия кустарной промышленности. Французский коммерсант Тавернье и немецкий ботаник Кемпфер писали, что разводившиеся черкесами коровы и быки высоко ценились на европейских рынках, а итальянец Главани указывал, что из Черкесии ежегодно вывозили 200 тыс. бычьих рогов.

Широкий размах во второй половине века приобрели скупка и перепродажа сырья и товаров горского производства. Например, шерсть закупали не только на ярмарках и базарах, но и непосредственно в аулах и даже на горных пастбищах. Скупщики зачастую занимались одновременно продажей и обменом товаров, а заодно и ростовщичеством.

Какие деньги ходили в горах

Приведем выдержку из дневника капитана А. И. Руновского, бывшего приставом при Шамиле в Калуге:

«1. Деньги в горах обращались только русские, а именно – серебряные. Не было даже грузинских двадцати– и сорокакопеечных, распространенных в Закавказском крае повсеместно, а в Кавказском частью.

2. Русских полуимпериалов и голландских червонцев (золотые монеты – Лет.) в горах было очень много, но между горцами они редко имели значение ходячей монеты, а большею частью составляли украшение женских нарядов, приобретались как товар, а не как деньги.

3. Медных денег в обращении совсем не было; те же, которые попадались каким-нибудь очень редким случаем горцу в руки, обыкновенно шли в лом, как деловая медь.

4. Депозиток и вообще ассигнаций наших в горах было очень много (все доставшиеся посредством грабежа); но они не имели никакой ценности, и часто, неузнанные в своем достоинстве, предавались уничтожению; а те, о которых горцы имели должное понятие, немедленно сбывались ими в русских крепостях или своим более смышленым родичам, жившим на мирную ногу.

5. Кредитным учреждением для хранения капиталов служила горцам их собственная земля, в которую они имели обыкновение зарывать свои деньги».

Добавим, что самыми ходовыми в горах были серебряная 20-копеечная монета – абаз (у чеченцев и ингушей – эппас, у аварцев – набаси), рубль (у аварцев – гьуруш) и червонец (у чеченцев – тума, у аварцев – тумен). У большинства других народов существовали схожие названия.

Горские меры

Весьма своеобразными были меры веса, длины и сыпучих тел, применявшиеся горцами до введения сначала русских, а затем метрических единиц измерения.

У даргинцев для определения объема и веса зерна, картофеля, овощей, фруктов применялся «барха» – мера, составлявшая от 16 до 35 литров, в зависимости от природно-экономических зон. Самые большие меры были в нижнем предгорье, самые маленькие – в высокогорных селах еще меньше – 18-20 литров. «Барха» делился на более мелкие единицы, называемые «сах».

Меры веса выводились из «саха» и его частей: четверть, половина и т. д. Самым малым разновесом являлось куриное яйцо; с появлением русского фунта яйцо заменила осьмушка. Следующий вес – «читвар» (четверть фунта или две осьмушки). Затем идет «бляхъал гилавка» (полфунта), «гилавка» (фунт), «шигарт» (3 фунта), «ратал» (6 фунтов), пуд. Употреблялась и такая мера, как «вакье», величина которой колебалась от четверти до половины фунта.

Из мер длины самой распространенной была «дек» – аналог русского локтя. Впоследствии это название перенесли на половину метра. Четверть локтя называлась «чирак», пядь – «хъяшким», расстояние между растянутыми большим пальцем руки и мизинцем – «кыиль». Для измерения земли применяли чаще всего шаг – «кьяш» (нога), «кканц» (шаг, прыжок), иногда – «чрукьяй» (расстояние между раздвинутыми ногами).

IX. ЖИЛИЩА

Дама на скалах

В горах, где плодородной земли было мало, ее старались беречь, и строили поселения в основном на участках, которые не годились для земледелия.

Постройки в горах требовали особого искусства, не только потому, что дом горца – это почти всегда крепость, но и из-за частых землетрясений. Их последствия нередко были катастрофическими, заставляя горцев строить все более прочные и надежные дома.

А. Полежаев описал стихийное бедствие в поэме «Эрпели»:

 
…Вот быль с Андреевским аулом:
Шесть суток гром по временам,
Из тьмы кромешной, по горам
Носился тихо и протяжно,
Потом решительно и важно
Во всех местах загрохотал,
Дома и сакли разметал,
Испортил в крепости строенья,
Казармы, стены, укрепленья –
И… очень скромно замолчал…
Сего печального явленья
Мы не застали, но следам
Еще живого разрушенья
Дивились с горестию там.
 

Умелыми строителями и талантливыми зодчими были вайнахи – чеченцы и ингуши. Н. Грабовский писал: «Жилища горцев состоят из каменных построек, сгруппированных у оконечностей гребней или на выступах скал; две-три подобные постройки, вмещающие в себя несколько семейств, составляют горский аул; в участке этих аулов насчитывалось до 120… Все эти аулы находятся один от другого на расстоянии не более получаса ходьбы, отделены они друг от друга небольшими ущельями, глубокими оврагами и перевалами через гребень… Все горские поселения отличаются красотою своих местоположений, грандиозным складом и поэтическою разбросанностью жилищ, но всем этим особенно поражает аул Арзи (Эрзи) в Кистинском обществе, слывущий совершенно справедливо самым живописным в целом участке. В нем превосходно сохранилось несколько пирамидальных башен, стройно возвышающихся одна над другой; башни эти имеют в основании квадрат 2,5-3 сажени; постепенно суживаясь к верху, они достигают, по-видимому, 10-12 саженей высоты и оканчиваются там остроконечною крышею. Выглядывая из руин и уцелевших каменных построек, башни эти представляют весьма привлекательную группу, увлекающую зрителя в мир фантазии.

Своеобразным и диким характером отличается еще необитаемый аул Кауси, находящийся в Акинском обществе в Галанчожском ущелье. Этот аул, каменные здания которого еще хорошо сохранились, построен на небольшом выступе скалы, круто обрывающейся саженей на сорок к реке, и имеет вид крепости, прилепленной к другой скале, отвесно поднимающейся вверх; тропинка к нему вьется по ступеням, выбитым в камне. Кауси, как всякое заброшенное людьми место в горах, служит надежным убежищем для баранов, загоняемых туда во время непогоды. На той же скале, к которой примыкает постройка Кауси, приблизительно саженей на десять выше, виднеется одна сакля с деревянным, хорошо сохранившимся балконом, висящим над пропастью. Снизу, вверху и по бокам около одинокой сакли глаз не встречает ни одного выступа, на который можно было бы поставить ногу: кругом отвесная и голая скала. Взгляд на эту постройку невольно рождает вопрос: каким способом обитатели ее могли сообщаться с поверхностью земли, если, в чем нет никакого сомнения, балкон – произведение рук человеческих?! По сохранившемуся у акинцев в предании рассказу, в этой сакле жил когда-то знаменитый джигит с любимою женою. Отправившись однажды на промысел поживы, он был убит, и когда известие об этом дошло до жены – она с балкона бросилась в пропасть. Пораженные этим случаем, бывшие обитатели аула Кауси из суеверного страха не ходили в эту саклю; и впоследствии окрестные жители, несмотря на предположение о несметных богатствах, хранящихся в ней, не отваживались проникать туда из боязни быть пораженными громом…

Каждый из более зажиточных горцев кроме помещения, необходимого для семейства, имеет еще и кунацкую – помещение для приезжающих гостей. Убранство жилых саклей и кунацких далеко не затейливо. Во-первых, встречаются вокруг стен полки, на которых уложены тюфяки, одеяла, подушки и разные тряпки; тут же около помещаются корзины с каким-нибудь хлебным зерном или мукою, кадки с водою и котлы; всю эту картину дополняют очаг посредине сакли да до невероятности прокопченные, черные стены. Кунацкие поопрятнее: вместо очага в них делают камины; у маленького окошечка сбоку камина, на почетном месте, стоит местного изделия кровать; около дверей висят две-три бычачьих шкуры, служащих правоверным подстилкою при совершении намаза, а на колышках, вбитых по стенам вокруг всей сакли, на четверть от потолка, обыкновенно красуются разных форм и величин бутылки, привязанные веревочками за горлышки, глиняные и деревянные тарелки и чашки, также схваченные шнурками в просверленные около краев дырки. На тех же колышках приезжие развешивают свое оружие, седла и платье…»

Основательно изучивший в начале XX века вайнахскую архитектуру Н. Яковлев утверждал, что «ингуши из поколения в поколение были мастерами-каменщиками, «искусниками камня» («тоны гоудзыж»). Их руками строились широкие 3-этажные «галы», то есть башни-дома (от «га» – защита, «ала» – дом), в которых и сейчас еще ингуши живут кое-где в горах; или высокие десятисаженные, 4-5-ярусные стройные боевые башни «воув», которые служили надежным убежищем всему роду при нападениях враждебных фамилий; наконец, маленькие солнечные могильники-склепы, куда ингуши хоронили предков, и многочисленные храмы «ццу», «элгуц» и др. Из всех этих сооружений особой тщательности и искусства требовала постройка боевых башен. Вся постройка такой башни должна была закончиться непременно в один год. В противном случае башня так и оставалась неоконченной. Она стоила дорого, и боевые башни решались строить, конечно, только зажиточные и воинственные семьи; в дальнейшем башня, так же как и родовой могильник, делалась неотчуждаемой фамильной собственностью всех потомков ее владельца-строителя. Для постройки этого важного сооружения приглашались каменщики, с которыми заключалось условие относительно платы и других подробностей стройки, причем строители во время работы находились на полном довольствии хозяина. После благополучного окончания боевой башни мастер-строитель, поставив последний клинообразный камень, так называемый «дзегыл», на верхушке ее красивого купола или «небесной крыши», «небесного яруса» («сигил тхоу»), не слезал оттуда до тех пор, пока не получал особую «спускную плату» – целого быка, и в знак как бы подписи на своем произведении он оставлял отпечаток своей руки на известковой штукатурке башни у подножия. Окончание постройки, конечно, праздновалось со всей возможной у ингушей пышностью. Закалывался скот и устраивалось обильное угощение. Строились башни из камня и извести, без лесов. Для подъема камней вверх на постройку служила особая машина, вроде ворота, называемая по-ингушски «чегырь». По преданиям, машину эту во время действия нельзя было выпускать из рук, иначе, раскручиваясь с огромной силой, она сбрасывала с башни строителя».

Созданию башни посвящена эпическая песня ингушей «Илли о том, как строили башню»:

Триады землю поили молоком, трижды срывали грунт. И только когда земля отказалась пить, положили первые камни. Восемь огромных глыб, образующих углы воув. И был каждый камень равен быку, а весом – восьми быкам. Их привезли с вершины горы, взявши из-под голубого льда… Каждый камень везли двенадцать быков, ломая копыта от напряженья. Каждый камень тесали двенадцать дней четыре каменотеса. И стальные тесла крошились у них, будто сделанные из липы… Двадцать тесел каждый каменотес сломал о ребра камней. И камни стали ровны, как стекло, и приняли нужный вид!

Тогда четыре, как горы, седых старика осмотрели и ощупали их, И каждый сказал: «Теперь хороши, ни порока, ни трещины нет!» И каждый сказал: «Будет крепка, как наши горы крепки. И будет стоять во веки веков, как мир во веки веков стоит!…» И каждый сказал: «Мы землю здесь поили густым молоком, А камни эти, чтоб были крепки, напоим горячей кровью, – Пусть свяжет кровь четыре угла, как род наш кровью связан, И этой связи не сокрушат ни смерть, ни вечное время!» Работа кипела, и Янд горел в работе, не считая дней, И в небо вонзилась своей вершиной стройной песня камней.

Первый ярус закончен, сюда никогда не заглянет день, Здесь пленники, кандалами звеня, будут гадать о судьбе! Ярус второй – уже свод сведен, и очажная цепь висит, Здесь будет дни свои коротать семья в случае войны! Янд сам вытесал косяки из черных гранитных глыб, Сам из дубовых брусьев сбил дверь толщиною в пядь, Сам приладил засов и сам проверил его работу, Выше поднялся Янд и вновь принялся за работу! Четыре балкона с четырех стен выступали вперед, И с каждого пуля-молния без промаха в сердце бьет! И снова Янд поднимается выше, и выше уже нельзя, – Здесь будет крыша, легкая, словно светоструйным конусом сведена. Ложатся уступами ряды камней, постоянно сужаясь кверху, и тонкие плиты сланца их перекрывают сверху.

И вот опять ряд камней и плит, и снова камни и плиты, А Янд все ближе, ближе к солнцу, ближе с каждой минутой! В четыре дня двадцать рядов камней и двенадцать сланцевых плит, И последний раз ворот скрипел и пел, поднимая последний камень. Закончена песня труда и камней – выше уже нельзя: Над самою головою легкие облака плывут, скользя, Садится солнце, и, пересекая Джерах, воув бросает тень. Так стал последним, замковым камнем триста шестьдесят пятый день.

Упоминающийся в песне Янд – легендарный строитель башен, родоначальник рода Яндиевых.

О том, как строил башни другой легендарный строитель, говорится в легенде «Ханой Хинг»: «…Он решил возвести самую лучшую башню из всех виденных им. Он хорошо готовил известь. На краю речки была мельница, на которой дробили щебень и превращали его в песок. В раствор он иногда добавлял молоко, яйца, ослиный волос. После приготовления раствора он брал его на лопату и, качая, переворачивал. Если раствор с лопаты не падал, он считал его готовым. Камни подносили одни люди, а укладывали другие».

Башенную архитектуру вайнахов подробно описал в книге «Средневековая Ингушетия» Е. И. Крупнов: «Как правило, боевые башни пятиэтажные, но встречаются и в четыре и даже шесть этажей. Первый этаж нередко служит тюрьмой для пленников; обычно же он являлся закромом для хранения зерна в особом каменном мешке. На втором этаже находились защитники и стража во время осады, так как вход в «воув» был только здесь: на втором этаже находилось имущество осажденных. Третий этаж занимали защитники и их семьи и, наконец, все верхние этажи – защитники и наблюдатели. В основании все башни квадратные, площадью 20-25 кв. м. Кверху стены сильно суживаются и достигают общей высоты 20-26 метров. Крыши башен бывают нескольких видов: 1) плоская, с барьером; 2) плоская с зубцами на углах, увенчанными камнями конической формы; 3) пирамидальная, ступенчатая, с коническим замковым камнем.

Обработка камней и кладка боевых башен производились тщательнее, нежели кладка жилых. Почти на всех боевых башнях сохранилась еще известковая облицовка, что указывает на относительно близкую дату их постройки. Особенно свежий вид имеют башни третьего типа, с пирамидальной ступенчатой крышей: например, башня в селе Джерах, которая, кстати, является одной из наиболее крупных в Ингушетии. Площадь первого этажа равна 7x7 метров, второго – 6x6, третьего – 5,3x5,3, четвертого – 5x4 и пятого – 4x4 метра.

Чечено-ингушские боевые башни отличаются наличием «машикули», маленьких защитных балкончиков на верхнем этаже, которые вместе с бойницами на всех этажах служат целям эффективной обороны. Другую особенность этих башен составляют сквозные крупные кресты, сложенные почти на всех сторонах верхней части башен. Строительство таких типов ингушских боевых башен возникло не ранее XIV-XV веков и продолжалось вплоть до XVIII века, что не раз подтверждалось свидетельствами стариков, упоминавших тех своих предков, при ком была сооружена та или иная башня.

Приблизительно к этому же периоду относится и появление на ингушской земле замковых сооружений и различного рода оградительных стен. Эти оборонительные комплексы возникли в тех же исторических условиях, что и боевые башни. Замки состоят из нескольких жилых и двух-трех боевых башен. Уникальным объектом такого рода является башенный комплекс в селе Эрзи, еще в 20-х годах XX века состоявший из 16 боевых башен (ныне в селе Эрзи сохранилось только 5 целых боевых и 20 жилых башен – Авт.). Великолепный многобашенный комплекс в селе Эрзи принадлежал 14 фамилиям-тейпам».

3. Шахбиев пишет: «…Существует также точка зрения, согласно которой ингушское слово – гъалгъай (то есть ингуш) происходит от слова «гала» – башня, крепость, город. И это действительно так, ибо наиболее богата средневековыми башнями, храмами, крепостями территория расселения ингушей. В связи с этим можно предположить, что под этим словом у вайнахов подразумевалось название тех населенных пунктов, где были очень широко распространены эти каменные сооружения, и даже людей звали так – гъалгъай – то есть жители башен, которые им служили и жильем, и защитой от врага».

Не менее монументальны жилые постройки в горной части Чечни. По свидетельству Н. Грабовского, «они состояли преимущественно из каменных старых башен в два-три яруса, сложенных без цемента и, как можно предполагать, без участия какого-либо орудия, употребляемого для отделки камня. Это предположение основывается на том, что камни в стенах башни вовсе не носят следов обработки и приложены один к другому так, как этого требовала натуральная форма их. Несмотря на это, башни чрезвычайно прочны, чем далеко превосходят новейшие постройки горцев… Характер местности, на которых обыкновенно красуются башни (они построены большей частью на выступах скал, на оконечностях гребней и вообще на таких местах, которые ни для чего другого применимы быть не могли), разъясняет догадку, что первоначальные обитатели, предпринимая эти громадные постройки, независимо от сбережения удобных для обрабатывания земель имели еще в виду и оборонительную цель.

Нынешние обитатели башен для жилищ занимают преимущественно верхние этажи, нижние же служат помещением для скота. В каждой башне встречается по нескольку семейств, которые, обитая в таком близком соседстве, нисколько не мешают друг другу, потому что живут на разных отделениях, перегороженных капитальными стенами; все имеют только общие коридоры.

Между такими просторными и служащими для жилья башнями встречаются довольно часто и другие – высокие, пирамидальные. Вид этих последних как нельзя более ясно говорит об их исключительно оборонительном назначении: от самого низу до верху стены имеют множество амбразур, расположенных причудливо рукою строителя в форме треугольников, крестов, звезд и других изображений. До сих пор на некоторых из них, в верхних больших амбразурах под крышею, виднеются груды покрытых мхом камней, которые, по всей вероятности, предназначались служить боевыми снарядами при обороне. Кроме того, башни эти попадаются всегда на самых неприступных возвышенностях, командующих над окружающей местностью, и рекомендуют не лишенными основания стратегические соображения бывших строителей их…».

С утверждением ислама традиции башенной архитектуры проявились и в строительстве мечетей. Некоторые минареты строились в виде башни и даже с бойницами (селение Эткала, XVI-XVII вв. и др.).

Своеобразием архитектурного стиля жилых построек отличался Дагестан, чему способствовали разность климатических условий и многонациональный состав населения.

Князь И. Орбелиани вспоминал: «Сакли лезгин(лезгинами Орбелиани называет всех жителей Дагестана – Авт.) – вроде замков; над многими устраиваются башни, иногда сакли обнесены стеною и в каждом доме, в каждой стене проделаны бойницы, а весь аул представляет особого рода крепость. Каменные, хорошо обороненные сакли плотно примыкаются одна к другой и сакля над саклею в несколько ярусов. Аулы лезгин или в ущельях, или на уступах гор; иногда примкнуты к скалам, иногда окружены кручею, часто доступ и самый въезд в них чрезвычайно труден. Улицы в аулах так узки, что часто трудно повернуться на коне; сверх того, некоторые сакли построены поперек улицы и оставлены только низкие ворота для проезда…»

Плоские крыши обычно были покрыты землей или глиной, их приходилось регулярно утрамбовывать. Для этого на краю крыши всегда лежал продолговатый каменный каток (у аварцев – михир).

Для дагестанских аулов равнин и предгорья характерны разреженное заселение (каждый дом имеет свой двор) и тяготение к рекам. Горная зона характеризуется скученностью домов, террасообразным расселением, тяготением к скальным склонам и гребням гор, некоторой отдаленностью от рек.

Дома, как правило, располагались впритык и налезали друг на друга, как ступени гигантской лестницы. По свидетельству современников, улицы дагестанского аула, этого «скопища саклей», были «узкие, кривые, шириною два-три аршина», а дома несколькими этажами стоят друг над другом или же «нагромождены одна сверх другой крепости-сакли».

Автор очерка «Кавказ в его настоящем и прошлом» Е. Марков писал: «Улицы нет в ауле; каменные двухъярусные бойницы, которые горец называет саклями, отступают друг от друга ровно настолько, чтобы человек с трудом мог протиснуться среди них… Над крышей одной бойницы торчит другая, над другой – третья, и получается щель, заменяющая улицу, вьется и лепится, как змея, по отвесной круче, у подножия всех этих без порядка насыпанных в кучу каменных редутов…»

Лишь с конца XIX века, когда вопросы обороны перестали играть существенную роль, стал распространяться принцип горизонтального строительства селений. Старая часть аула со скученным террасным поселением обстраивалась новыми кварталами с широкими озелененными улицами и площадями. Другие аулы разделили судьбу Цудахара, почти полностью разрушенного в ходе восстания 1877 года и перенесенного по распоряжению правительства на ровное место, чтобы в будущем он не мог, по словам исследователя Дагестана Ф, И. Гене, явиться «крепостью, представляющей весьма крепкую оборону».

Центром аула была площадь с годеканом (у чеченцев и ингушей – пхъегъа, пхегата, у осетин – нихас, у адыгов – хаса), где проходили сельские сходы, собирались мужчины и юноши для бесед, игр и т. д. Здесь же обычно находилась мечеть. Вокруг площади, особенно под деревьями (если они были), располагались места для сидения, сделанные из огромных камней или бревен. Устанавливали их отдельные члены общины, особенно хозяева близлежащих домов (это считалось богоугодным делом). Годекан не обязательно помещался в центре селения; он тяготел к месту, где имелась ровная площадка. Обычно здесь же проходили базары, хотя базар мог располагаться и на окраине, у развилки дорог.

В неспокойные времена джамаат предпочитал не иметь дороги, идущей напрямую через селение, и не оставлял для нее места. Если дорога все же проходила через аул, то дома были обращены к ней глухими стенами, а дворами и верандами внутрь. Остальные улицы аула отходили от главной, как ветви от ствола дерева. В селениях, расположенных амфитеатром на крутых горных склонах, две улицы, идущие по краям аула, являлись как бы дугами, заключающими его в рамку; между ними в меридиональном направлении шли другие улицы, пересекаясь в центре и образуя разнообразные сегменты-кварталы. Длина кварталов обычно колебалась от 20 до 50 м. Часто главная улица запиралась воротами, и по краям ее ставились сторожевые башни. Упоминавшийся выше Ф. И. Гене писал, что «обыкновенно имеют в селениях только два выхода, стараясь для сего избрать самые крепкие от природы места, кои нередко обороняются башнями или стенами». Таковы были знаменитые Гимры – родина имамов Гази-Магомеда и Шамиля, Гуниб, Мекеги, Урахи, Хаджалмахи и др. Даргинский аул Гапшима, расположенный в теснине, имел стены и ворота с обеих сторон. Вечером, когда стадо возвращалось в селение, ворота запирались и возле них ставились караульные. У северного выхода из аула, на скалах была крепость с высокой наблюдательной башней.

А. Омаров, описывая в своих воспоминаниях события 1848-1855 годов, отмечал: «Аул наш был защищен стенами и четырьмя башнями, и во всякое время года по ночам его охранял караул от жителей, расставленный в 7-8 местах по 3 человека. Сельский мангуш (глашатай) ходил по ночам смотреть, не спит ли где-нибудь караул, для чего тихо подкрадывался, чтобы вынуть из ружья спящего караульного шомпол или взять какой-нибудь другой знак, за что получал на другой день 1/3 часть сабы муки или хлеб».

В случаях, когда селение занимало несколько склонов, самые широкие улицы располагались у подошв и на их границах. Эти же улицы служили своеобразными канализационными отводами, так как остальные улицы и переулки в большинстве своем выходили к ним. На краю селения располагалось и кладбище. Четкой системы улиц, переулков, тупиков, кварталов не существовало, и посторонним лицам ориентироваться в ауле было очень трудно. Любопытно свидетельство В. А. Аедоницкого, посетившего в начале XX века Хаджалмахи: «Аул с плоскокрышими саклями, наполовину врытыми в скалу, узкими крутыми улочками, проходами, неожиданными тупиками, где нужно переваливать через крыши или двор, так что пройти в намеченное место без посторонней помощи совершенно невозможно».

В начале XIX века в селениях Дагестана преобладали одно-двухэтажные дома с небольшим двориком («азбар», «шеркала», «прхъяй»). Жилые комнаты размещались, как правило, на втором этаже. Перед домом находился небольшой навес (в нагорной части на арке) – предтеча веранды.

Дома украшались орнаментированной резьбой по камню, различными знаками (солярные знаки, рука, лабиринт), поясками, текстами молитв; деревянные оконные ставни и рамы, покрытые резьбой, иногда раскрашивались. Декоративной обработке подвергались не только фасады домов и мечетей, но и мебель, колонны, надмогильные плиты, посуда.

Дома принято было «украшать» навозом: женщины собирали его на улицах и прилепливали на внешние стены. Каждая хозяйка оставляла на «лепешках» свой знак, чаще всего – отпечаток ладони. Высыхая, навоз превращался в кизяк – топливо для печей. Когда навоз привозили с полей, его сначала перемешивали с соломой, а затем сушили.

В каждом доме имелись кунацкие комнаты. Они были убраны с возможным комфортом и содержались в особой чистоте на случай приезда гостя. Детей в кунацкую не пускали.

В жилых комнатах, в стенах были ниши для посуды, книг и т. д. Висели и длинные полки. Несущим стержнем, подпиравшим потолочные балки, являлись большие деревянные столбы, украшенные резьбой и дельтообразно расширявшиеся кверху.

Большая жилая комната служила также и для хозяйственных нужд (хранения припасов и др.). Особое место занимали большие деревянные резные лари, напоминающие современный шкаф (у аварцев – цагьур, у рутульцев – сакиан и др.), которые обычно стояли вдоль северной стены и состояли из нескольких отделений. Здесь хранились мука, бобы, мед, сыр, масло и другие продукты. Во дворе хозяйственных построек не было, там размещалась лишь уборная, в которую, даже если она была пристроена к дому, вел отдельный вход.

Как пишет М. Шигабудинов: «…В жилище ободинцев вела низкая и узкая дверь, состоящая из одной или двух массивных половинок, грубо обтесанных топором. Двери открывались на двух пятах, выступавших сверху и внизу в виде колышков, вставленных в каменные гнезда в каждом конце (сверху и внизу) двери. Это была древнейшая форма дверей. Ни железных замков, ни петель или гвоздей не было. Роль дверной ручки выполняло деревянное или железное кольцо, прибитое к открываемой створке… Жилище запиралось изнутри и снаружи либо деревянной задвижкой, либо сверху деревянным бруском, который продевался в отверстие, выдолбленное в верхней створке двери. При такой форме никакие «ключи» не требовались, и дверь запиралась вставлением в дырку бруска. Открывались двери внутрь. Ворота обычно не запирались, закрытыми их удерживал простой большой камень. Но даже дети могли его отваливать».

К середине XIX века размер двора сельской усадьбы увеличился, появился навес, под которым хранились хозяйственный инвентарь, топливо, навоз, а в жаркое время отдыхал скот.

Ближе к концу века дома строили уже большие, двухэтажные, со множеством помещений самого различного назначения. Во дворе появились сад и огород, в которых высаживали фруктовые деревья, тутовник, виноград, сеяли кукурузу, бобы. Навесы обстраивались со всех сторон, превращаясь в амбары, склады, конюшни. Мелкий рогатый скот часто держали в помещениях первого этажа. Появились крытые дворы, где для освещения делали бойницеобразные щели или оставляли в центре крыши небольшие оконца.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю