Текст книги "Аномалия Шарли (ЛП)"

Автор книги: Ша Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Я взяла одну из овальных головок и вдавила ее сбоку, чтобы получилась буква С. Затем я вставила открытую вершину буквы С между штифтом и петлей. Я присела и быстро встала, используя силу, чтобы высвободить штифт. После этого его было легко вытащить.

Я сделала это три раза. Мне понадобилось около минуты, чтобы вытащить все штифты из петель. Отверстие было все еще заварено, но дверь была достаточно тонкой, чтобы она могла поддаться. Я приподняла шарнирную сторону, чтобы продеть за нее ремешок. Затем я откинулась и крепко впилась.

Дверь открылась так легко, что я упала на бок. Но мне было все равно. Я даже не могла обрадоваться, потому что я просто злилась. Я злилась на Говарда за то, что он протащил меня через ад, и злилась на себя за то, что не сообразила это быстрее.

Щелчок переключателя. Я включила кондиционер и тяжело села. Я прислонилась спиной к стене и закрыла глаза, когда прохладный воздух подул из вентиляционных отверстий в потолке – и тут же решила, что больше не буду паниковать. Что бы ни случилось, я буду спокойна.

Я больше не собиралась быть одной из подданных Говарда.

ГЛАВА 10

Я решила не рассказывать шерифу Кляйн об инциденте с броненосцем.

Я сказала ей, что там было чертовски жарко, что я чуть не умерла, и что еда дала мне причину никогда больше не хотеть есть – и все это было правдой. Чего я ей не сказала, так это того, что верила, что Говард все подстроил, чтобы убить меня.

Если я вернусь в Даллас живой, Говард узнает, что я знаю. Так что не было смысла давать ему шанс подготовиться заранее.

Найдя меня, сжавшуюся калачиком на полу в пропотевшем нижнем белье, Кляйн решила предоставить мне полный контроль над кондиционером. К счастью для меня, полиция также дала запасное белье, ботинки, еще один черно-белый комбинезон – запасное ведро, потому что Кляйн отдала приказ вывезти прошлое из лагеря и закопать где-нибудь, где оно не погубит дикую природу.

Здесь были какие-то странно звучащие существа. Хотя я не знала, как они выглядели. Я могла только слышать их. Прошло два дня, а я так и не увидела Ничто. Полиция выпускала меня только ночью, примерно через час после захода солнца. Мне разрешали пройти три круга по лагерю, чтобы улучшить кровообращение, прежде чем меня запихнут обратно в «броненосец».

– Пошли, Смит.

Два офицера грубо схватили меня под руки и потянули к трапу. Я не могла опустить ноги. Они нарочно держали меня низко, так что у меня не было другого выбора, кроме как позволить своим голеням вгрызаться в пол.

Кляйн ждала меня у подножия рампы. Она единственная во всем лагере была не в шлеме и бронежилете: только форма и плащ. Ее глаза были прикованы к моему лицу, пока полицейские тащили меня вниз. Они казались почти отражающими в бледном свете фонаря.

В фонарях были маленькие компактные батареи – они предназначены для сбора солнечной энергии в течение дня и отдачи ее в течение ночи. Свет фонарей резко контрастировал с окружающей темнотой. Я видела изгиб каждой травинки внутри лагеря и абсолютно ничего за ним.

Кляйн держала фонарь в одной руке. Другая прижималась к револьверу – вероятно, по привычке, чем по какой-либо другой причине. Пистолет не мог заряжаться без солнечного света. Но она всегда могла бы забить меня рукояткой до смерти, если бы ей было нужно.

– Спасибо, офицеры. Дальше я сама.

– Да, шериф.

Они бросили меня на землю и ушли, чтобы присоединиться к остальным.

Лагерь был разделен на пять групп по четыре человека: у каждой группы был свой ящик с едой, бочка с водой и фонарь. Я не видела никаких постельных принадлежностей, но предполагала, что они свернули их где-то в своих грузовиках. Офицеры проводили ночь в назначенных им группах – ужинали и делали то, что полиция делает в свободное время. Наверное, это включало в себя пустые взгляды и протокольные разговоры.

Кляйн наклонилась, чтобы пристегнуть что-то к моему комбинезону.

– Это твое новое удостоверение личности. Он понадобится тебе, как только мы доберемся до Объекта. Ты готова идти?

Теперь, когда мы остались одни, ее голос смягчился. Ее глаза все еще были холодны, а рука все еще крепко сжимала револьвер. Но, по крайней мере, она была достаточно порядочна, чтобы не кричать на меня.

– Да, я готова, – я застонала, поднимаясь на ноги. Офицеры бросили меня на небольшую груду камней. Они, наверное, все еще злились из-за необходимости опорожнять мое ведро. – Куда?

Кляйн указала, и я пошла.

По всему лагерю стояли короткие полки из камня. Они стояли на разной высоте: одни доходили мне до колен, а другие были ниже пояса. Они тянулись по прямой и поворачивали под углом девяносто градусов.

Я была почти уверена, что полки раньше были стенами. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это, но как только я представила их немного выше, это обрело смысл. Квадраты, на которых теперь расположились лагеря офицеров, были комнатами. Впереди была брешь, огромная дыра в полках, на которую мне указала Кляйн. Должно быть, это была входная дверь.

А примерно в пяти шагах от устья пропасти была груда кредитов высотой по пояс. Те, что внизу, были зацементированы внутри грязи. Некоторые разнесло по углам комнаты. Сверху лежал набор свежих кредитов, каждая карта стоила пятьдесят.

В этой куче должны быть тысячи кредитов – достаточно, чтобы купить хороший дом в Опале. Просто оставить их в пустыне казалось пустой тратой времени. Но это делала полиция. И они сделали это в последнем лагере тоже.

– Потому что это протокол, – коротко ответила Кляйн, когда я спросила. – Ты знаешь, что я не могу обсуждать протокол с гражданами.

– Но я больше не гражданка. Я преступница.

Она поджала губы.

– Да. Мне вообще не следует с тобой разговаривать.

– Тогда почему вы говорите?

Она не ответила, а только вытолкнула меня из щели и велела идти.

Я должна была радоваться на улице, но этого не было. Даже ночью воздух был липким и влажным. Было душно, как в паре из душа. Пот струился в узком V-образном вырезе, созданном моими скованными руками. Боли постоянно пульсировали под моей кожей. Я ничего не делала, кроме как весь день возилась с броненосцем, пытаясь сделать жизнь немного комфортнее.

Но почему-то мне было больно.

– Завтра мы будем на Объекте, – тихо сказала Клейн.

– Хм, – хмыкнула я.

Мне не хотелось говорить – я никогда не была болтливой, и я знала, что все, что я скажу, будет просто проигнорировано. Прошлой ночью я потратила все свое дыхание, задавая вопросы, и всегда получала один и тот же ответ:

Где находится Объект?

Я не могу обсуждать это с гражданами.

Что такое аномалия?

Я не могу обсуждать это с гражданами.

Как они меня починят?

Я не могу обсуждать это с гражданами.

Задавать вопросы было бессмысленно. С тем же успехом я могла бы записать их все и подтереться, потому что это было полезнее.

– Процесс исправления обычно занимает около недели, – продолжила Кляйн, предлагая единственную информацию, которую я получила с тех пор, как мы покинули Даллас. – Я заеду за тобой в следующую пятницу – дорога обратно займет всего несколько часов, так что тебе не придется беспокоиться об этом снова.

Мы уехали не так далеко, потому что броненосец так быстро не едет. Кляйн говорила, что его максимальная скорость составляла около десяти миль в час. Когда я, наконец, увидела эту штуку, я поняла: «броненосцем» было чудовище размером, вероятно, наши с Ральфом комнаты вместе. У него было по восемь металлических колес с каждой стороны. Колеса проходили через гусеницу, и именно гусеница тащила всю установку по пересеченной местности.

Какими бы ни были аномалии, они были достаточно мощными, чтобы полиция боялась их высвобождения.

Мы были на полпути к первому кругу. За лагерем стало темнее, поэтому Кляйн перестала вести себя протокольно и остановилась рядом со мной.

– Шарлиз?

– Хм?

Какое-то время она смотрела на меня сверху вниз. Ее глаза казались пустыми; их желто-зеленые пруды были приглушенными в темноте. Поэтому я удивилась, когда она сказала:

– Я сожалею обо всем этом.

– О чем? – спросила я, когда она не уточнила.

– Что надела на тебя наручники. Притащила сюда… – ее рот слегка изогнулся, – заставляя детектива Стэнтона поверить, что ты Аномалия.

Я перестала идти – не потому, что хотела, а потому, что у меня затекли ноги.

– Что …? Вы соврали?

– Нет, нет. Ложь противоречит протоколу. Стэнтон придумал эту идею сам. Я просто не поправила его. Слушай, я… – рот Кляйн открылся, будто она собиралась сказать что-то. Затем она моргнула и сказала иначе. – Я знаю тебя, Шарлиз. Я знаю тебя с тех пор, как ты была маленькой девочкой. И я трижды арестовывала тебя за деструктивное поведение, но, поскольку я тебя знаю, я знаю, что ты не пыталась никому навредить.

В прошлый раз я определенно планировала причинить кому-нибудь боль: себе и кому-нибудь еще в пределах досягаемости. Но я решила держать рот на замке и позволила Кляйн говорить.

– Ты… другая, – сказала она, еще раз моргнув.

– Чем же? Потому что я устроила беду?

– Нет, – лицо Кляйн было непроницаемым, но я могла сказать по ее долгой паузе, чтобы подумать, что это было трудно для нее. – Скорее… когда ты умерла, я ощутила глубокое чувство неудачи.

– Неудачи? – я сомневалась, что она знала значение этого слова. Не похоже, чтобы она использовала его правильно.

– Да. Я чувствовала, что потерпела неудачу. И мне не нравилось это чувство. Так что, когда детектив сказал, что твои действия кажутся аномальными, я не стала его поправлять. Я позволила ему поверить в это. Я даже изменила свой отчет, чтобы он звучал так, будто я боюсь твоих способностей.

– Но у меня нет никаких способностей.

– Да, я знаю, – сказала Кляйн, качая головой. На полсекунды мне показалось, что она могла бы улыбнуться. Но она скрыла это под серьезным взглядом. – Я знаю, что ты не опасна, но они не знали. И я… изменила кое-что. Мне не нравилось что-то менять, но мысль о том, чтобы позволить мэрии убрать тебя, мне нравилась еще меньше.

Так что Говард говорил правду: меня собирались убить.

У меня пересохло во рту, когда Кляйн продолжила:

– Ты не аномалия, поэтому Объект не сможет тебя вылечить – и это будет отражено в официальном отчете. Я еще не солгала тебе, Шарлиз, – она нахмурилась еще больше, – но я готова.

Я не знала, что сказать. Насколько мне было известно, Нормалы не могли нарушить свой протокол. Так что когда один из них был готов соврать для меня, это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой.

– Это Говард подтолкнул вас к этому? Это один из его проклятых тестов?

– Тесты? Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она, когда я не объяснила. – Но я могу пообещать, что никто не давал мне разрешения говорить что-либо из этого. Мы даже не должны разговаривать.

Она повернулась, чтобы хмуро посмотреть на лагерь на мгновение. Затем она дала мне сигнал снова начать движение.

– И что мне делать?

– Ну, во-первых, ты должна быть уверена, что хочешь жить.

– Что? Конечно, я хочу жить!

– Несколько дней назад ты казалась неуверенной.

– Ну да, я только увидела кое-что… очень плохое, – осторожно сказала я, потому что все больше и больше убеждалась, что мне совершенно точно не положено знать, что происходит внутри крыла D. – Это расстроило меня. Вы знаете, что Дефекты…

– Несовершенства, – перебила она.

– Как бы вы меня ни называли, вы знаете, что я не могу контролировать свои эмоции так же хорошо, как Норм… ну, как и вы, ребята.

Клейн кивнула, все еще хмурясь.

– Хорошо, Шарлиз. Если ты уверена…

– Да.

– …тогда я готова помочь. Когда я приеду за тобой, я удалю отчет и заменю его таким, который будет выглядеть так, будто тебя действительно починили.

– Что мне в этом хорошего? – сказала я.

– Это даст тебе новый старт. Исправление стирает твою запись и позволяет мэрии создать новый файл. После этого ты можешь делать все, что захочешь, но я надеюсь, что ты подумаешь о вступлении в полицию.

Ах, вот оно: план Кляйн состоял в том, чтобы одеть меня в униформу и поставить у Выхода на всю оставшуюся жизнь. Никакого взаимодействия с Большим Далласом. Я ни за что не смогу попасть в беду. Под ее властью.

Это было небольшой ценой, чтобы сбежать от Говарда.

– Хорошо, шериф.

– Ты сделаешь это?

– Да.

Мы пожали руки, что было неловко, потому что мои запястья все еще были скованы, а ее хватка была так сильна, что она чуть не вырвала мои пальцы из суставов. Тем не менее, я чувствовала, что это было лучшее, что могло случиться со мной.

Свободной я точно не буду, но время от времени я буду покидать Даллас. Я смогу путешествовать с полицией и патрулировать Ничто – и это намного больше, чем я могла надеяться.

– Значит ли это, что вы, наконец, научите меня стрелять из пистолета?

Кляйн крепче сжала револьвер.

– Может быть. Мы дойдем до этого.

Она, наверное, гадала, какой урон я могла нанести оружием, которое по сути представляло собой зажигалку дальнего действия. Я о таком думала.

– Думаю, вы должны сначала обучить меня – я действительно хорошо стреляю, – сказала я, когда Кляйн покачала головой.

Ее рот приоткрылся от удивления.

– Откуда ты это знаешь? Кто, черт возьми, дал тебе пистолет?

– Никто.

– Шарлиз…

– Клянусь, никто. Я просто знаю, что я меткая. Однажды я прибила крысу банкой SuperFizz через всю комнату – а она бежала.

– Почему?

– Я не знаю. Я думаю, потому что она не хотела, чтобы ее голова разбили о стену. Это его не спасло…

– Нет, – Кляйн вздохнула. – Я имею в виду, почему, Шарлиз? Зачем ты делаешь такие идиотские вещи? Разве в Граните не продают ловушки для крыс?

– Ага, за три кредита, – фыркнула я. – Банка шипучки – это два по цене одного.

Кляйн что-то прорычала себе под нос.

– Я не буду бить крыс внутри штаб-квартиры. Я буду образцовым офицером, обещаю, – что-то еще пришло ко мне внезапно. Что-то, что заставило меня улыбнуться. – Подождите, пока Говард узнает. Он разозлится – ой!

– Тихо, – прошипела Клейн.

Она схватила меня за руку и потащила вперед. Было против протокола, чтобы она так ко мне прикасалась. Кому-то было разрешено прикасаться ко мне, только если у меня проблемы или если лаборатория проводит какой-то медицинский тест. Но хотя ничего из этого не происходило, Кляйн крепко держала меня – и не отпускала, пока мы не поравнялись с броненосцем.

Его чудовищное тело стояло на страже между нами и лагерем. Если бы не фонарь в руке Кляйн, мы были бы полностью скрыты в его тени. И тут, в темноте и тишине, Кляйн прошептала что-то такое, от чего меня пробрала дрожь до костей:

– Ты должна мне кое-что пообещать, Шарлиз. Обещай мне, что, что бы ни случилось, ты никогда не расскажешь Блэкстоуну о нашем плане.

– Говарду? – сказала я. Он был единственным Блэкстоуном, которого я знала, так что она говорила о Говарде. Но страх в ее голосе смутил меня. – Он может говорить грубые вещи, но он довольно безобиден.

– Это не так, – Кляйн не смотрела на меня. Вместо этого она многозначительно смотрела на скол на краске броненосца. – Я рада, что ты считаешь его безобидным, потому что это значит, что он не добрался до тебя. Но поверь мне, он… с ним что-то не так. Он не такой, как другие.

Кольцо страха окружило центр ее глаз – будто они видели слишком много, чтобы ее Нормальный разум мог это обработать. Раньше я так думала о Говарде. Я помнила, как после первых нескольких раз, когда он поместил меня в Толкатель или Растягиватель, я сидела на краю своей кровати и часами смотрела на стены.

Пыталась вспомнить каждую деталь того ада, через который я только что прошла.

И в то же время, пыталась забыть.

Мое сердце колотилось в груди. Впервые в моей жизни здесь был кто-то, кто, возможно, видел то же, что и я. В моей жизни был кто-то, кто мог меня понять.

– Шериф Кляйн? Могу я кое-что сказать?

Она наклонила голову, будто это было очевидно.

– Конечно, Шарлиз. Все, что…

Шум прорезал воздух между нами. Он звучал как шершень – один из тех больших черно-желтых существ с жалом размером с голову. Мое тело отпрянуло от шума, нервы дрожали, а на коже выступили мурашки. Меня и раньше кусали: у меня распухла рука в два раза по сравнению с нормальным размером, а гной пропитывал рукав.

Я ни за что не позволю снова себя ужалить.

Клейн тоже вздрогнула. Она отскочила в бок броненосца. Фонарь выпал из ее рук и разбился о землю. Это была странная, непропорциональная реакция на шершня, которую я не ожидала ни от одного Нормала. Меньше всего – от Кляйн.

Фонарь был испорчен. Люминесцентная грязь скользила по осколкам стекла, тускнея по мере остывания. Тень броненосца была слишком густой, лагерь был слишком далеко. Через несколько секунд мы полностью погрузимся во тьму.

– Шериф? – сказала я, когда Кляйн не пошевелилась.

Я не видела ее лица. Ее подбородок опустился на грудь. Но я видела ее руку, тянущуюся по боку броненосца: коготь из жил и костей, хватающий воздух, не в силах остановиться. За ее пальцами скользила темная тень. Она оставляла за собой полосатый след – исчезающий отпечаток ее панической хватки. След, кажется, почти блестел в угасающем свете…

Еще момент, хриплый вдох времени, и я видела блестящий след и ощущала слишком знакомый запах. Я мельком увидела, как другая рука Кляйн сжала разорванные остатки звезды и пушки над ее сердцем. Я видела тени, которые текли сквозь звезду и на ее пальцы.

Нет, не тени… что-то другое…

– Беги, – сдавленный голос прозвучал шепотом в воздухе между нами – и хотя он исходил из ее губ, он не был похож на Кляйн. – Беги.

Свет угас. Ее тело исчезло. Была только темнота и этот ужасный металлический привкус. Затем шершень снова нанес удар.

Я не слышала, как он приблизился. Я ощутила, как он порвал переднюю часть моего комбинезона; сила сбила меня с ног. Раздался гул, оглушительный визг, когда что-то ударило в бок броненосца. Искры вырвались дождем, который обжигал мои руки и кожу головы.

Это не был шершень. Это не было похоже ни на что, что я когда-либо видела. Это могло убить меня.

Не тени текли по пальцам Кляйн и окрасили ее грудь. Я знала, что это было, но не могла подобрать слова. Я ничего не могла придумать. Я даже не была уверена, так как изо всех сил пыталась оставаться в вертикальном положении, могла ли я вспомнить, как дышать.

Мои ноги дрожали, они пытались заставить меня бежать. Я, спотыкаясь, прошла мимо Кляйн, направляясь к заднему краю броненосца. В моем горле застрял крик, который болезненно рвался наружу. Я держала рот закрытым, а зубы – стиснутыми.

Я не знала, что задело Кляйн, но думала, что была в безопасности. Стало темно. Пока я держалась подальше от света, все…

– Шериф? Что там происходит? – офицер оббежал броненосец, размахивая фонарем в его руке. Он поднял его на уровень головы и посмотрел в мою сторону, щурясь. – Все?..

Это произошло слишком быстро.

Я не успела закричать.

В один миг у офицера была Нормальная голова: красивые черты лица, сине-зеленые глаза, короткие светлые волосы. А в следующую секунду вся правая сторона его лица исчезла.

Взорвалась.

Вырвалась наружу и хлестнула на борт броненосца градом мерцающей крови.

То, что осталось от его головы, отлетело назад. Его тело обмякло, как консервная банка во рту у мусоровоза: его руки опустились, а ноги резко согнулись. Я знала, что он был мертв. Я знала это в тот момент, когда его голова взорвалась.

Меня потрясло знание того, что он умер, что человек стал пустым мешком кожи, слишком большим. Вместо крика из меня вырвался мой обед. Я ощущала это. Чувствовала тепло, скользящее по моему подбородку, тупую боль, когда он встретился с тем, что случилось с моей грудью.

В этот же момент фонарь офицера упал на землю. Он тяжело упал на торец и с грохотом рухнул на бок. Стекло не разбилось; наклон земли быстро заставил его покатиться. Мертвое кольцо белого света приближалось ко мне, как призрак.

Если он коснется меня, я умру.

Над лагерем разразилась буря: тьма вокруг нас ожила яростными белыми вспышками света. Гром трещал и хлопал со всех сторон. Искры летели на броненосца и разбитую землю. Затем я услышала крики.

Крики ужаса, крики боли.

Темные силуэты, падающие на четвереньки.

Красные ленты, вспыхивающие тонким туманом.

Мои ноги стучали подо мной, неся меня к открытой задней части броненосца. Я перелезла через край пандуса на локтях. Из-за кандалов на запястьях я не могла хорошо ухватиться.

Пока я лезла в темноту, в моей голове пронеслась тихая мысль: я никогда раньше не слышала криков Нормалов. Я не знала, что они могли чувствовать страх или боль. Если что-то может убить Нормалов, то у меня нет шансов. Я умру… конец…

– Прекрати, Шарли, – слова сорвались с моих губ, – просто прекрати.

Не было времени паниковать. Не было времени бояться или беспокоиться о линии огня на моей груди. Я напоминала себе, что должна была сохранять спокойствие. Я должна была думать – и если я хотела жить, я должна была думать быстро.

У меня не было сил, чтобы поднять рампу. Я дергала за лямки, и они чуть не вырвали мои руки из суставов. О закрытии броненосца не было и речи. О бегстве не было и речи, потому что молния полностью окружила наш лагерь. Мне нужно было найти, где спрятаться – в темном и безопасном месте.

Торговый автомат.

Это единственное место, о котором я могла думать прямо сейчас, так что я сделала выбор.

Первое, что я сделала после того, как добралась до кондиционера, это отключила дверцу торгового автомата. Я хотела иметь возможность получать пайки, когда захочу, поэтому я воспользовалась уловкой Ральфа, чтобы проникнуть внутрь.

В машины на солнечных батареях невозможно пролезть днем, потому что система безопасности полностью электронная. Вы должны либо иметь правильный отпечаток большого пальца, либо знать код отмены. Но ночью машины теряли мощность, и вся электроника отключалась. Поэтому им приходилось замыкаться чем-то более простым.

За пять минут до захода солнца толстый магнитный стержень падал в чрезвычайно намагниченную щель. Затем машина выключалась. Магниты удерживали дверь закрытой до восхода солнца, когда у машины появлялось достаточно мощности, чтобы вытащить засов из прорези.

Это было похоже на засов – засов, который открывался с усилием пятисот пудов, когда магниты слиплись.

Но если кто-то засунет что-нибудь в щель до захода солнца, это не позволит стержню войти полностью. Это предотвратит соприкосновение магнитов. Это сбило бы машину с толку, заставив ее думать, что она не вытащила засов из гнезда, и не позволило бы солнечной безопасности снова включиться. И тогда дверь распахивалась, как и все остальное на петлях.

Ральф понял это. Он взял карандаш и им засунул кусок пластика в прорезь. Я использовала половину пуговицы от моего разорванного комбинезона. Мне было нечем вставить его, поэтому она довольно свободно сидела в слоте. Но я подумала, что так сойдет.

Снаружи стих гром; крики тоже стихли. Это тишина заставляла мурашки выступить на моей коже. У меня было чувство, что то, что только что сбило полицию, вот-вот переместится в лагерь. Я не знала, откуда взялось это чувство, но оно было как удар по ушам.

Я пролезла к задней части «броненосца» и тянулась руками, пока не врезалась в переднюю часть торгового автомата. Там ушли секунды, чтобы найти дверь. Но казалось, ушла вечность.

Я нащупала щель между краем и дверью и последовала за ней до своей пуговицы. Мои руки тряслись, как двигатель мусоровоза, – так сильно, что я чувствовала, как они съезжали по боку автомата. Мои пальцы соскользнули, когда я попыталась открыть дверь. Засов ударился о клин из моей пуговицы и вытолкнул ее из паза.

Я услышала звон, она упала в темноту; вес двери тянул ее к раме. На одну душераздирающую секунду мне показалось, что она захлопнется. Но я успела ее поймать.

Ледяной воздух вылетел с шипением. Он охладил и без того замерзшую кожу. Автомат выполнял мощное охлаждение перед тем, как отключиться на ночь. Я сломала печать, и к утру еда будет испорчена. Но у меня не было выбора.

Первым делом я вырвала солнечные провода из задней части защитной панели. Если я этого не сделала бы, то он включился бы с восходом солнца, и я не смогла бы выбраться. Я умру и сморщусь – и кому не посчастливится открыть его потом, тот увидит мой скелет, ухмыляющийся им.

Между полками для сока и полками быстрых блюд было пространство – достаточно широкое, чтобы я могла влезть боком. Так тесно. Боже, он там было очень узко. Мои легкие тряслись, когда я заставила их сделать глубокий вдох. Они будто знали, какие пытки их ждали, и уже кричали ​​об этом. Но больше я ничего не могла сделать, больше было некуда спрятаться.

Поэтому я закрыла глаза и втиснулась в щель.

Полки не сдвигались. Они обвили меня сокрушительным давлением и крепко держали. Я замерла с головой, повернутой влево, и руками, зажатыми спереди. Кандалы болезненно впились в мои бедра. Никакие ухищрения не улучшали ситуацию.

Это не сработает. Я не могла этого сделать. Слишком близко, слишком тесно.

Я не могла дышать.

Паника пронзила меня от ступней до макушки. Что бы там ни было, я решила, что просто рискну. Но я не решилась достаточно быстро.

Когда я попыталась выскочить из щели, дверь распахнулась мне в лицо. Я отлетела и выругалась, и автомат закрылся. Вес двери захлопнул ее.

Раздался зловещий щелчок, когда магнитные замки встали на место, а затем… тишина.

ГЛАВА 11

Дверь была закрыта.

Магнитные замки – запечатаны.

Я была в ловушке.

Внутри торгового автомата было ограниченное количество кислорода. Это первая мысль, которая пришла мне в голову – мысль, которая должна была прийти мне в голову, прежде чем я заперлась тут. Я так запаниковала из-за нехватки места, что даже не стала думать о нехватке воздуха.

У меня мог случиться сердечный приступ, если я не успокоюсь. Но если я продолжу так дышать, я точно задохнусь. Поэтому я постаралась думать о чем-то другом.

Это не сработало. Попытка не думать об удушье в полках, полных того, что, по сути, являлось жидким слабительным, только заставило меня думать об этом сильнее. Попытка замедлить дыхание заставила меня задыхаться. Страх исходил от моего тела горячими волнами. Мышцы моих икр начали подергиваться, когда я обнаружила, что не могла двигаться. Но хуже всего был пот.

Она скапливался под моими руками и в сгибах коленей. Я создавала соленые капли. Я чувствовала, как они проходили через канал и выходили через поры, чувствовала, как он собирался на моем скальпе, как он качался под собственным весом, а затем стекал по линии моих волос.

Не было ничего лучше мучения от невозможности почесаться. От пота и судорог в мышцах у меня все чесалось. Это было хуже, чем в тот раз, когда Говард дал мне таблетку, от которой у меня пошла крапивница: я, может, и была вся в волдырях, но, по крайней мере, могла почесаться.

Я обрадовалась, услышав голоса. Это дало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом.

Многие из них были низкими, мужскими. Несколько голосов выше были почти подавлены. Они двигались облаком, дрейфуя сначала к задней части лагеря, а затем к передней. Было почти невозможно отличить один от другого. Но это не имело значения, ведь я не могла понять, о чем они говорили.

Толстый корпус торгового автомата заглушал их голоса. Даже после того, как они подошли ближе, я не могла разобрать слова – только рычащий поток, который изредка прерывался смехом.

За жарой и смрадом моего страха кружилась буря вопросов:

Есть ли другие люди в Ничто?

Они люди или что-то другое?

Почему они, кем бы они ни были, убивали Нормалов?

И что они собираются делать, когда найдут меня?

Когда, а не если. Они найдут меня. Они используют то, что попало в голову этого офицера, чтобы широко распахнуть дверь. А потом меня убьют. Процесс будет таким же холодным и безличным, как один из экспериментов Говарда.

«Ты готова, Шарлиз? Раз, два, три…».

БАМ.

Шум испугал меня. Мое тело откинулось, и я застонала, когда край металлической полки врезался мне в руку. Теперь на мои ботинки капала еще одна липкая жидкость.

– Так он не откроется, – сказал мужчина. – Эти замки останутся закрытыми, пока не взойдет солнце.

Акцент у него был странный – точнее, акцента у него не было, и это было странно. Ни у кого не было такого плохого голоса, как у Говарда, но почти у всех, кого я знала, было немного гнусавости в голосе. Единственный раз, когда я слышала, как люди ясно говорили, был по телевизору.

И я была почти уверена, что это не было телевидение.

– Мы уйдем к восходу солнца, – сказал второй мужчина. – Я хочу посмотреть, что здесь сейчас.

Он ударил торговый автомат еще несколько раз. Каждый удар ощущался так, будто кто-то протыкал мне ухо иглой. Моя голова инстинктивно дергалась вниз, пытаясь пригнуться от шума, пытаясь прижать ухо к плечу. Пытаясь найти какое-то облегчение.

Но его не было. Была только колющая боль, треск полок у моих локтей и коленей. Я будто была зажата в днище поршневой втулки: молоток падал и раздавливал меня снова и снова. Пока я не стану злой, дрожащей кашей.

– Эй… эй! Прекрати это! – закричал третий голос. – Ты хочешь, чтобы эти уроды нашли нас?

Лязг прекратился.

– Они все мертвы, – сказал второй мужчина.

– Ты этого не знаешь. Что Маурья всегда тебе говорит?

Раздался тяжелый вздох.

– Если видишь три, их шесть.

– Верно. А так как слишком темно, чтобы проверить, как насчет того, чтобы просто перестать подавать им сигнал?

Значительная пауза.

– Они… думаешь, они едят людей?

– Возможно, – сказал первый мужчина. – Их еда на вкус такая, будто задница является первым ингредиентом.

Все трое залились смехом. Их смех не плоский, как у Нормалов, и не счастливый, как у Ральфа. Это был резкий, почти угрожающий звук. Он следовал той же каденции, что и жестокость.

Это напомнило мне Говарда.

Мужчины продолжали в течение нескольких минут. Они говорили обо всех кристаллах, которые были у уродов, и о том, как эти уроды были такими глупыми, что оставили свои фонари включенными на всю ночь. Голова кружилась – наполовину от нехватки воздуха, наполовину от растерянности.

Неужели эти люди думали, что Нормалы были… неправильны?

– Странно, однако, что они истекают кровью, – сказал первый мужчина, как только смех утих. – Держу пари, если их разрезать, внутри у них будут те же части, что и у нас.

– Снаружи они выглядят одинаково, – сказал третий мужчина. И я практически слышала ухмылку в его голосе, когда он это говорил. – Но да, я понимаю, о чем ты говоришь – зачем беспокоиться, верно?

Первый мужчина хмыкнул.

– Это не имеет никакого значения…

Лязг!

Кто-то снова ударило торговый автомат, и почти сразу я услышала звук потасовки.

– Что я тебе говорил о том, чтобы не бить по этой штуке?

– Я просто хочу знать, что там! А если это что-то хорошее?

– Нет! Там просто больше той дрянной еды…