Текст книги "Аномалия Шарли (ЛП)"

Автор книги: Ша Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Что-то щёлкнуло в моей голове, когда офицеры заняли эту позицию. Перед глазами мелькали расплывчатые картинки: я видела, как бело-голубые энергетические лучи яростно ударялись об асфальт, нагревая дорогу до тех пор, пока не вскипела смола. Новые лучи ударили в шины мчащегося грузовика. Когда расплавленная резина попала на горячую смолу, они слились, образуя уплотнение, которое захватило грузовик, как муху в луже клея.

Я знала, что так шериф Кляйн намеревалась остановить меня. Не ясно, откуда я это знала, но у меня не было времени беспокоиться об этом. Едва Кляйн опустила руку, я слетела с дороги в кювет.

Шины ударились о край, и я вскочила со своего места, когда Билл бросился через яму. Позади меня дорогу освещали сине-белые вспышки.

Вождение по траве оказалось более сложной задачей, чем я ожидала. Мир вращался, задняя часть мусоровоза виляла. В один душераздирающий момент левая шина полностью оторвалась от земли. Вес стальных челюстей угрожал опрокинуть нас на спину. Я резко дернула руль влево, надеясь, что такой резкий поворот заставит Билла снова встать на четвереньки.

Это работало.

Шины ударились о траву и сильно заскользили, взметнув облако пыли на офицеров. Я поехала вперед вместе с силой скольжения, пока мы не потеряли скорость. Потом я нажала на газ.

Колесам потребовалось около двух секунд, чтобы найти опору и толкнуть нас вперед. Едва хватило времени, чтобы сделать глубокий вдох. Тем не менее, за это время Кляйн успела выхватить револьвер, прицелиться мне в горло и выпустить луч, на ярко-синей передней части которого нацарапано мое имя.

Я не знала, как она нашла время отреагировать. Я не знала, как она вообще смогла разглядеть меня сквозь пыль. Все, что я знала, это то, что когда меня ранят в шею, это будет чертовски больно.

– Ах! Что за…?

Я не успела закончить. Как только я схватилась за горло, машина сбилась с курса. Она сделала почти полный поворот на девяносто градусов в сторону будки контрольно-пропускного пункта, которая, похоже, была сделана из чего-то гораздо более прочного, чем кирпич, потому что Билл спереди захрустел, как пустая банка из-под газировки.

Моя поездка была окончена. В моих волосах было стекло, а из носа текла кровь. Моя грудь так сильно ударилась о руль, что дыхание осталось примерно в двадцати ярдах позади меня. Я толкнула дверь и плюхнулась на траву.

Чтобы снова начать дышать, потребовалось несколько секунд. Я оставалась сгорбленной, как собака, пока не стала уверена, что не задыхалась. Когда я попыталась поднять голову, воротник комбинезона задел свежий ожог на шее.

Кожа там была сырой и липкой. Я слышала шипение. Пахло смертью. Я встала на колени и попыталась оглядеться.

Полиция выстроилась передо мной. Когда облако пыли опустилось, первой я увидела шерифа Кляйн – с расставленными ногами и желто-зелеными глазами, она прорычала мне из-за прицела ее револьвера:

– Шарлиз Смит, – крикнула она, – что, черт возьми, ты делаешь?

Я не видела ее с того дня, как умер Ральф. Последнее, что она сказала мне, помогая лаборантам пристегнуть меня, было: «Так бывает».

– Успокойся, Шарлиз, – ее рука прижалась к моей груди, глубоко вжала меня в складки узкой лабораторной кровати. На ее лице ничего не было. В ее глазах ничего не было. Ни сочувствия, ни раскаяния. – Успокойся, хорошо? Так бывает. Это происходит каждый день. Нет смысла расстраиваться из-за этого.

Она понятия не имела, какую ужасную вещь она только что сделала. Оттащив меня, она приговорила Ральфа к смертной казни. Возможно, Тейлор и нажал на курок, но убила его шериф Кляйн.

Похоже, она этого не знала. И теперь я видела по тому, как она держалась, что она никогда не узнает. Она слишком Нормальная, чтобы понять, каково это – потерять кого-то. Каково это, когда тебе больно.

– Что ты наделала? – снова сказала она.

И я пожала плечами.

– Такие вещи просто случаются, шериф. Нет смысла расстраиваться из-за этого.

Кляйн не поняла шутки.

– Угон грузовика, вождение без разрешения – превышение скорости? – теперь она держала револьвер обеими руками. Будто одна рука хотела меня застрелить, а другая пыталась этому помешать. – То, что ты сделала, – преступление. Ты преступница, Шарлиз, и мне придется тебя арестовать.

Обычно я не переживала из-за тюрьмы. Комнаты ненамного хуже моей квартиры, а еда примерно такая же – только нарезали ужин на мелкие кусочки и называли это кашей. Но Кляйн никогда раньше не говорила, что я преступница.

Это звучало плохо. Похоже, я останусь в тюрьме навсегда или, по крайней мере, дольше, чем на неделю. И когда я выйду – если я выйду – Говард так глубоко заберется в меня, что я не смогу присесть без его разрешения, не говоря уже о свободе делать что-то еще.

Я облажалась.

В этот момент я поняла, что полностью разрушила свою жизнь. Преступников не выпускали, потому что Опал не нанимал преступников. У них не было возможности собирать мусор. Если повезет, преступники могли заняться переработкой отходов. Но более вероятно, что они будут прикованы к своей квартире, крутя большими пальцами, всю оставшуюся жизнь.

Думаю, я предпочла бы… умереть.

– Просто пристрели меня, – прошептала я. – Пожалуйста, просто пристрели меня.

В конце мой голос надломился – не от страха, а от облегчения. Я поняла это теперь. Я знала, что Ральф обвинил Тейлора, потому что он хотел умереть. И что более важно, я понимала, почему он хотел умереть.

Я, наконец, поняла, что чувствовал Ральф, застрявший в жизни, которую он не выбирал. Не мог когда-либо выбраться. Ни имел надежды на улучшение ситуации.

Я скорее умру.

– Стреляй в меня. И на этот раз сделай это начистоту, а не просто задев, – я постучала по передней части своего комбинезона, отмечая место над сердцем. – Целься сюда.

– Я имею право стрелять только в жестокого преступника, – сказала шериф Кляйн протокольным голосом. – Ты не представляешь угрозы ни для кого, кроме себя. А теперь мне нужно, чтобы ты отошла от машины и заложила руки за голову.

Я сильно прижалась к смятому Биллу. Двигатель шипел и плевался, был все еще довольно горячий после гонки до Выхода. Что-то впилось в пальцы, когда я схватилась за капот, но мне было все равно.

– Я не двигаюсь.

– Ты должна… ты арестована, – снова сказала Клейн.

– Нет, – слово прозвучало со смехом. – Нет, я никуда не пойду. Лучше бы ты меня просто убила.

– Отлично. Если ты не отступишь сама, то мне придется тебя заставить.

Кляйн дала знак остальным отойти. Она держала свой револьвер в обеих руках, пока шла ко мне. Я крикнула ей, чтобы она остановилась, но она не замерла. У нее не было причин останавливаться, потому что мне нечем бороться. Она была сильнее меня, быстрее меня. И когда она доберется до меня, все будет кончено.

Кабина Билла начала гореть. Луч, который задел мою шею, попал в спинку сиденья. Теперь повсюду вспыхивало пламя и из нитей валит дым. Возможно, на полу валялся молоток или что-то еще, но я плохо видела, чтобы найти это.

Может, я смогу вытащить что-нибудь из двигателя – сделать пару хороших движений, прежде чем Кляйн схватит меня.

Капот был настолько покороблен, что потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, как его открыть. Я подняла его и закрепила на месте. Глядя на двигатель, я поняла, как глупо было думать, что он мог быть полезен.

Это был солнечный двигатель. Он на девяносто процентов был внутренним, все детали были заключены в толстую стальную коробку. Единственное, что торчало, это батарейный блок, и он…

Что ж, на самом деле это была неплохая идея.

– Вам лучше остановиться, шериф, – сказала я.

Она вздохнула.

– Шарлиз, просто…

– Нет. Вам лучше остановиться, иначе я вскрою батарею.

Кляйн замерла на полушаге.

– Не надо, – прошептала она. И впервые за все годы, что я знала ее, она звучала испуганно.

У нее была веская причина. Солнечные батареи работали по тому, что Ральф называл принципом контролируемого горения: они были полезны, пока находились в корпусе, но смертельны, как только их вытащить. Внутри каждой солнечной батареи находился какой-то кристалл. Я не знала, откуда взялись эти кристаллы или кто решил напихать их во все подряд. Все, что я знала, это то, что они довольно бурно реагировали на солнце.

Даже что-то с небольшим кристаллом низкого качества могло взорваться с достаточным количеством тепла, чтобы вызвать пожар – например, фонарик. Открутите отражающий колпачок, чтобы обнажить лампочку, затем отойдите и бросайте камни в лампочку, пока она не разобьется.

Бум.

Кристалл внутри фонарика был размером примерно с кончик моего мизинца. Этот кристалл грузовика размером с фут мог бы, вероятно, уничтожить всю штаб-квартиру.

Кляйн, должно быть, тоже сообразила, потому что она приказала своим людям развернуться и бежать к Граниту.

– Не останавливайтесь, пока не доберетесь до лаборатории. Скажите Блэкстоуну, что один из его подданных сошел с ума.

– Или ты могла бы просто покончить со всем этим сейчас, – сказала я, ища защелку, которая откроет аккумулятор. – Убей меня, и все будет кончено.

– Я не могу убить тебя! Офицер может применить смертоносную силу только для предотвращения насильственного преступления…

– О, я думаю, это будет довольно жестоко. Им придется собирать нас граблями.

Вот оно. Защелка была хорошо спрятана под край окошка индикации. Каждая батарея имела небольшую стеклянную полоску сбоку, которая показывала, сколько в ней осталось заряда. С ружьями это называлось патронником. Но везде это было окно индикации.

В стекле было какое-то химическое вещество, которое отфильтровывало то, что заставляло кристаллы реагировать на солнце, сказал мне однажды Ральф, но я не могла вспомнить всех подробностей. Батарея Билла была заряжена на три четверти. Хватит на один взрыв.

Я должна была бояться, но я не боялась. Мои пальцы покалывало от маленьких искорок возбуждения. Я слышала, как кровь гудела в ушах. Это будет самый большой взрыв в истории Далласа. Может, даже в мировой истории.

И я сожалела только о том, что не переживу его.

Я сунула палец под защелку и сделала глубокий вдох. Я была удивлена тем, насколько устойчива была моя рука, насколько легко это будет. Все скоро кончится…

Вспышка света, боль настолько сильная, что у меня перехватило дыхание.

А потом все стало черным.

ГЛАВА 7

Я думала, что умерла.

Воздух был прохладен и сладок. Откуда-то дул легкий ветерок. Я чувствовала, как он обвивает мой затылок, дергает свободные концы моей косы. Я глубоко вдохнула, ветер танцевал на моем лице.

Вот он снова – тот аромат, тот запах. Так далеко и все же так знакомо. Он согревал мою кровь и заставлял пальцы ног сжиматься в траве. Я стояла босиком на коротко подстриженном и зеленом поле, чувствовала ветер на тех частях себя, которые никогда раньше не чувствовали его.

На мне было… платье. Я видела платья на других женщинах, но сама никогда их не надевала. Я никогда не хотела носить его. Но теперь, когда я знала, каково это носить платье, как оно заставляет меня чувствовать себя такой легкой, чистой и красивой, я не думала, что когда-нибудь буду носить что-то еще.

Я никогда не покину это поле. Я лягу на траву, закрою глаза и позволю этому запаху унести меня в мои сны…

Хлоп!

Тяжелая дверь с силой врезалась в металлический каркас, разбивая мою мечту. Я слишком хорошо знала этот звук. Я знала, не открывая глаз, что я снова была в лаборатории. Я знала, что Говард только что пришел.

И я точно знала, что он был недоволен.

– Не могу поверить, что ты еще жива. Как раз тогда, когда я думал, что этот день не мог быть лучше…

Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Говард швырнул свою шляпу в угол комнаты. Даже не на стойку – просто на пол.

– Что случилось? – хрипло сказала я.

– Что случилось? – Говард обернулся, и я увидела, что он довольно убедительно изображал злость.

Гнев всегда был самой простой эмоцией для Говарда. Я не знала почему, но его лицо, казалось, было настроено так, что он выглядел сердито. Иногда это было настолько реально, что я почти верила, что он действительно это чувствовал. Но это был не один из тех случаев.

На этот раз, впервые за все годы, что я его знала, Говард вряд ли вел себя так, будто он злился, чтобы донести свою мысль. Я считала, что он действительно злился.

– Ты не помнишь, что ты сделала? – Говард был в ярости. Его лицо окаменело, а золото в глазах расплавилось. Это был самый ужасающий взгляд, который когда-либо давал мне Нормал. – Что произошло, так это то, что ты угнала грузовик, пригнала его к штаб-квартире полиции, а затем попыталась взорвать всю эту чертову штуку.

– Да, я помню эту часть. Но что было потом?

– Ну, тебя застрелили. Шериф Кляйн выпустила пулю тебе прямо между плеч. И, судя по глубине ожога, она, должно быть, нажимала на курок пару секунд – но недостаточно долго, – фыркая, добавил Говард, – потому что каким-то образом ты выжила.

Теперь, когда он это сказал, я ощутила некоторую боль в спине. Жгло сверху и пульсировало снизу. Я потянулась туда и поняла, что мои руки были связаны ремнями. Как и мои лодыжки и талия. Я не была в кровати, а лежала лицом вниз на холодной металлической скамье. Мои ноги свисали с конца, болтаясь на открытом воздухе.

Я ощущала холод на тех частях тела, которые должны быть скрыты.

– Ч-что это за комната?

Говард не ответил. Он все еще разглагольствовал:

– Кляйн выстрелила в тебя, и, конечно же, начался ад, потому что это уже вторая непротокольная стрельба в этом месяце – и полиция просто не может с этим справиться. Они вызвали медика, а он ничего не понимал. Он ввел тебе Перезагрузку и бум! – Говард хлопнул в ладоши. – Твое сердце перестало биться. Полная остановка сердца, прямо на дороге. Ничего никто не мог сделать. Мертва. Это лучшее, что могло со мной случиться, когда ты умерла. Мертвецы не доставляют хлопот. Мертвые не должны обращаться в суд. Нет причин беспокоить мэрию, когда преступник мертв, верно? Так что я решил, что это был мой счастливый день, – Говард провел рукой по густым черным волосам, волны торчали, как рога. Его рот расплылся в улыбке, которая почему-то беспокоила больше, чем глаза. – Мы объявили тебя мертвой, доставили тебя сюда и запустили руки. И я клянусь, что лезвие находилось в двух дюймах от твоего затылка, и ты начала смеяться.

Он выдохнул это слово – возможно, потому, что если бы он этого не сделал, оно прозвучало бы как крик.

– Ты начала смеяться над чем-то, и им пришлось остановить процедуру. Теперь они не знают, что делать, потому что раньше никто не просыпался на скамье, – Говард хлопал себя по бокам. – Ты была мертва, Шарлиз. Твой файл уже удален. Тебя больше нет. Что нам делать с восемнадцатилетним призраком, а? Куда нам идти отсюда?

– Можешь начать с того, что вытащишь меня из этой комнаты, – говорю я.

Теперь я знала, где была: они привязали меня к той же скамье, где было разрезано тело Ральфа. Холодный пот выступил у меня на спине, когда я подумала о том, что эти роботизированные руки могли со мной сделать. Я чувствовала, как они висели у меня над головой, ожидая – и с учетом того, что Говард злился, он мог нажать кнопку.

– А… нет. Ты не можешь уйти, – сказал он с жесткой улыбкой. – Ты не можешь уйти, потому что мы не знаем, какая ты.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, технически, ты жива. Но по закону ты мертва. Так что, пока мэрия не рассмотрит твое дело и не решит, как действовать дальше, ты застряла здесь. Застряла в этом холодном, темном промежуточном месте. Было бы проще, если бы ты только что умерла, – Говард покачал головой, – но ты как чертов таракан, Шарлиз. В тебя выстрелили, но твое сердце снова забилось. Тебе чуть не раскроили голову, но в последний момент ты начала смеяться и все прервала. Я не знаю, – сказал он со смехом. – Может, если бы я засунул твою голову под колесо грузовика, ты бы, наконец, испустила дух. Но я просто не знаю.

Говард также не знал, сколько времени потребуется мэрии, чтобы разобраться в моем деле, и он рассмеялся, когда я спросила, могла ли я пойти в туалет. Все больше и больше было похоже, что он собирался держать меня привязанной к этой скамье, пока я не умру от голода или обезвоживания. От того, что наступит раньше.

– Ты мог бы просто отпустить меня, – тихо сказала я.

Говард расхаживал большую часть минуты, сцепив руки за спиной. Он замер, когда я заговорила.

– Отпустить тебя? И куда именно? Ты хочешь, чтобы я просто открыл дверь и отправил тебя в Даллас?

– Нет, я имела в виду, что ты можешь отпустить меня. В Ничто, – я сделала глубокий вдох. Я не могла видеть лицо Говарда с этого ракурса, так что мне просто пришлось поверить, что он не собирался дать мне пощечину. – Во всяком случае, именно туда я и направлялась. Я собиралась пройти через Выход и никогда не вернуться. Так что если ты меня вышвырнешь, то никто ничего не должен решать. Я просто уйду…

– Ты не можешь уйти. Как гражданка Далласа, ты можешь посещать ровно два места – ну, три, если считать ад, – со смешком добавил Говард. Затем он подошел ко мне и упал на корточки. Теперь я видела только его слишком бледное лицо. – В этом дело, да? Ты хотела сбежать?

Я пожала плечами, что трудно было сделать, когда половина моего тела была привязана к скамье. Правда в том, что я понятия не имела, чего хотела, примерно три секунды назад. Мне казалось, что я тонула, и я не знала, в какую сторону плыть. Но теперь все имело смысл.

– Да, я хочу убежать. Если я уже мертва, то что в этом плохого?

– Что плохого? – его взгляд стал ледяным. – Знаешь, каково в Ничто? Есть какие-либо идеи?

– Нет. Но это было бы лучше, чем здесь.

– Разве?

Говард выпрямился. Его руки потянулись к черному кожаному ремню на талии, который он ловко расстегнул. Странно, насколько субъективным могло быть существование: я никогда раньше не замечала, что у него был ремень, поэтому его не существовало. Теперь, когда он вытащил его из петель и туго свернул в руке, этот ремень стал центром моей вселенной.

Я видела, как Говард делал намного хуже, имея гораздо меньше.

– Там все… по-другому. Я знаю, потому что видел это, – он исчез из поля моего зрения, медленно шагая с болтающимся сбоку ремнем. Когда он снова заговорил, его голос звучал где-то у моих ног. – Это… ах, знаешь что? Мне трудно подобрать нужные слова. Почему бы мне просто не показать тебе?

Я услышала шипение ремня, когда Говард взмахнул им в воздухе, уловила резкий шлепок кожи по плоти. Я услышала эти почти за целую секунду до того, как ощутила их. Но когда это произошло, боль не была похожа ни на что, что я когда-либо испытывала.

Все мое тело пылало. Пламя было в каждом мускуле, и игла – в каждом нерве. Все мои внутренности дрожали, как струна, которую натянули и отпустили – будто удар был слишком сильным, чтобы мои ступни могли выдержать, поэтому они послали боль повсюду.

Как только это начало исчезать, Говард снова ударил меня.

И снова.

Удары продолжались.

Мои ноги были связаны в лодыжках и свисали с края скамьи. Я ничего не могла сделать, чтобы защитить их. Я даже не могла сдвинуть их с места. Все, что я могла, это умолять Говарда остановиться – кричать, чтобы он остановился. Но я была полностью в его власти.

– Ты чувствуешь это, Шарлиз? Тебе больно?

Он хлестал меня, не давая ответить.

– Думай об этом как о метафоре, хорошо? Вот что значит жить в Ничто. Вот каково это быть там одной. Все еще думаешь, что это лучше, чем Даллас?

– Нет! – выпалила я.

– Нет! – он издевался надо мной со смехом. Затем его голос стал серьезным. – Мы были так близки, Шарлиз. Ах, мы были так близки! Еще пара недель, и ты была бы свободна. Ты попала бы в Опал и доказала, что Несовершенным есть место в Далласе, что они заслуживают жить так же, как и все остальные.

– Ч-что ты и-имеешь в виду? – я задыхалась. – Что ты имеешь в виду, говоря, что они з-заслуживают жизни?

Говард на мгновение замолк. Мои пальцы на ногах сжались, защищаясь, когда я услышала, как ремень щелкнул между его руками.

– Мы не должны говорить субъектам. Если бы они знали, что поставлено на карту… э, какого черта? В любом случае, они, вероятно, закроют нас теперь, – Говард нажал большими пальцами на изгибы моих стоп, посылая волну фантомной боли, расползающуюся по моим костям. – Ты помнишь, что случилось с Ральфом в день его смерти? Помнишь, как боты изрубили его и…?

– Да, я помню!

– Это то, что случалось с такими людьми, как ты, Шарлиз. Их отправляли на переработку – человеческую переработку. Как кучу разбитых тостеров, только немного кровавее, – когда я покачала головой, он наклонился ко мне и шепнул. – Это комната, в которой мы сейчас находимся, тупица. Добро пожаловать на переработку.

– Нет.

– Это правда. Раньше Несовершенные никогда не выходили из лаборатории. Они шли прямо к столу.

– Ты лжешь, – прошипела я.

Я точно знала, что он лгал, потому что что-то настолько отвратительное и ужасное никогда бы не случилось в Далласе. Одно дело разрубить кого-то, кто уже мертв. Но сделать это с…?

Нет, я даже подумать не могла.

– Ты лжешь, – снова сказала я. – Ты просто пытаешься залезть мне под кожу.

– Я бы хотел, – голос у него был грубый, и, возможно, впервые в жизни он был наполнен раскаянием.

– Нет… ты лжешь, – я слышала, как слабела, становясь все менее убежденной, чем дольше Говард молчал. В моих ушах раздался ужасный звон. – Ты просто… нет, ты лжешь…

– Шарлиз, – мое имя слетело с его губ в тяжелом вздохе, – я знаю, что мы с тобой не всегда были лучшими друзьями. Я был суров с тобой, и я не против признать, что ты была занозой, и мне не удавалось тебя убрать. Но если я когда-либо был достаточно жесток, чтобы заставить тебя ненавидеть меня, то это было только потому, что я заботился. Я запустил эту программу, чтобы спасти таких людей, как ты. Все, что мне было нужно, это чтобы один Несовершенный вышел отсюда успешным. И мы были так близко, – шепчет он. – Мы были так… близко.

Я не знала, говорил Говард правду или нет. Я не хотела ему верить, но внутри меня что-то бурлило, говорящее, что все это имело смысл. Идея позволить Дефектам работать в Граните была глупой. Я всегда думала, что это глупо. Зачем заменять ботов кучей людей, которые недостаточно хороши даже для того, чтобы быть Нормалами?

…один из нас должен сделать это. Может, я объясню тебе это когда-нибудь, но сейчас ты просто должна мне доверять. Я делаю это для нас.

Для всех нас.

О, Боже мой… Ральф знал.

Он не был эгоистом: он понял это. Он знал, что программа «Гранит» терпела неудачу. Он видел, как мы разваливались, ломались, как одна из старых заводских машин. И он огляделся и понял, что Даллас сломанные вещи не чинил. Просто выбрасывал их.

Он знал, что если один из нас не докажет, что может не отставать от Нормалов, у остальных не будет надежды. Он предвидел это. И я тоже должна была это видеть.

Но вместо этого я вела себя как идиотка.

– Хотела бы я, чтобы это был он, – хрипло прошептала я. – Я бы хотела, чтобы Ральф был тем, кто получил высшее образование, и чтобы я была той, кто умер.

– Да, ты что-то знаешь? Я тоже этого желаю.

Ремень снова ударил по моим ногам. Это было внезапно и неожиданно, и это как-то усугубило ситуацию.

– Ральф был умен и честолюбив – ты же знаешь, что значит честолюбие, да? – Говард рычал, размахивая ремнем.

Слезы заливали мои глаза.

– Да, я знаю! Я… я знаю!

– Мне не придется выбивать это из тебя?

– Нет, пожалуйста! Я знаю, что это значит, я знаю…

– Замолчи. Просто заткнись, Шарлиз, – его губы скривились, а на лице отразилась полная и абсолютная ненависть. – Боже, и знаешь, что меня действительно обжигает во всем этом? Я так и не получил от тебя того, что хотел.

– Ч-что ты имеешь в виду?

Говард долго ничего не говорил. Он просто тихо постукивал ремнем по боку.

– У тебя есть кое-что, что я хочу, Шарлиз, – прошептал он. – Что-то есть в твоей голове – что-то, что ты помнишь, что-то, что мне нужно. Но ты просто не скажешь мне.

– Я не знаю, что ты…

– Да, ты знаешь! – взревел он. – Я знаю, ты помнишь! – он вырвал куб из кармана и сунул его мне под нос. – У меня есть все сны, записанные здесь. Ты приближалась. Ты как раз собиралась туда добраться. А теперь из-за твоей чертовой истерики у нас нет времени.

Я не знала, о чем он говорил. Я не знала ответа. Мое сердце крутилось на струне, будто пол вот-вот мог пропасть из-под меня.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – простонала я. – Пожалуйста, я не знаю…

– Я так устал от тебя, – прорычал Говард. – Ты просто… ты кусок мусора, ты знаешь это? Просто бесполезный, вонючий кусок мусора. Ты всегда должна все усложнять, всегда должна вонять. Потому что ты мусор – и подумать только, что я потратил свою жизнь впустую, пытаясь приукрасить кусок мусора, – он ударил ремнем по ближайшему столу, где сохла куча пробирок. Все разбились.

Я никогда раньше не видела его таким, и это чертовски пугало меня. Что-то среднее между криком и рыданием вырывалось из моего рта.

Рука Говарда сжала его, как тиски.

– Еще один звук, – прорычал он, – еще один твой всхлип, и я не остановлюсь, пока не сорву с твоих ног все до последней полоски кожи. Ты поняла?

Я кусала губы и заставила себя кивнуть.

– Хорошо. Посмотри, наконец, ты делаешь то, что тебе говорят. Боюсь, это слишком мало и слишком поздно, – сказал Говард, выпрямляясь. Мгновение он смотрел на меня холодно: в золоте еще были искры, но лицо его было спокойным. – Мэр дал мне один шанс – всего одну партию Несовершенных для работы. Из пятидесяти детей, родившихся в том году, шестеро оказались несовершенными. И из этих шестерых Ральф был единственным, кто пережил младенчество. Я думал, что упустил свой шанс, – я слышала скрип кожи, Говард крутил ремень в кулаках. Он был так зол, что его руки тряслись. – Потом появилась ты… счастливый номер семь. Ты понимаешь, что если бы ты родилась в любой другой год, они бы тебя бросили? Они бы сделали тебе перезагрузку, а потом разложили бы тебя здесь, – он стукнул костяшками пальцев по скамье так резко, что я ощутила дрожь у виска. – Но поскольку ты родилась в моей партии, я должен был оставить тебя себе. И я вложил все, что у меня было, чтобы разбудить тебя. Пытаясь уговорить тебя помочь мне… потому что Даллас долго не протянет, если ты мне не поможешь.

– Я не знаю, чего ты хочешь, – хрипло сказала я. – Клянусь, я не знаю, чего ты хочешь.

– Это не имеет значения. Все кончено, Шарлиз. У нас закончилось время. Мне придется дождаться следующей партии, чтобы попробовать еще раз, – Говард присел передо мной и провел большим пальцем по изгибу своей нижней губы. – Ты знаешь, что они собираются проголосовать за то, чтобы убить тебя, верно?

– Нет, – сказала я. Слово было заряжено вызовом и шоком. – Нет, они так не сделают.

– Конечно, сделают. Для тебя больше нет места. Тебе не место в Далласе. Ты уже помечена как мертвая, так что они могут сделать это официально, – Говард провел пальцем мне под подбородок. – Проблема в том, что… это займет слишком много времени. Недели. Месяцы, может? Я не знаю. Но если я собираюсь получить еще шанс в этом, то я должен переработать тебя сейчас.

– Нет.

– Да, я должен…

– Нет!

– Просто закрой глаза и постарайся не ерзать. Это будет очень быстро и почти безболезненно.

Говард вскочил на ноги и прыгнул к пульту управления. Я согнула пальцы и попыталась дотянуться до пряжки на ремешке. Почти. Я ощущала металл кончиками пальцев, но не могла схватить его.

– У меня нет под рукой перезагрузки, поэтому мне придется сделать это, пока ты не спишь. Ты почувствуешь легкий щипок, – со смехом говорил Говард.

Я услышала жужжание руки с лезвием, и я с трудом не дала себе закричать. Я сжалась на скамье, пытаясь создать достаточный импульс, чтобы вырваться на свободу. Но ремни могли быть из металла, они не поддавались.

Я пыталась убрать голову из зоны досягаемости, когда дверь громко запищала. Кто-то оставил отпечаток – и у того, кто это сделал, был доступ.

Говард отпрянул от пульта управления, будто он только что вспыхнул. Он подбежал ко мне. Я услышала шорох и ощутила, как вес тонкого одеяла упал на мои интимные места.

Затем Говард зажал рукой мое горло.

– Тебе лучше держать свой рот на замке, да? – прошипел он. – Ни слова.

Я пообещала с ворчанием.

Не прошло и двух секунд, как в дверь шагнул мужчина. Понятно, что на нем была какая-то форма, но я ничего не узнала: белая рубашка на пуговицах, черный галстук, черные брюки, блестящие черные туфли и черная кожаная куртка с красной звездой на лацкане. Его фуражка прикрывала глаза. Я едва увидела в них зелень, когда он повернулся, чтобы закрыть дверь.

– Добрый вечер, мистер Блэкстоун.

– Детектив Стэнтон, – кивнул Ховард. Он спрятал ремень за брюки и прислонился к моей скамье. – Что я могу сделать для вас?

Детектив Стэнтон не ответил. Я слышала о детективах раньше. Они были частью полиции, но работали в мэрии в центре Далласа. То, что они на самом деле делали, держалось в секрете, а что они могли от меня хотеть – полная тайна.

Стэнтон ходил по комнате, засунув руки в карманы пиджака. Он остановился перед столом и отодвинул заостренный козырек фуражки. Зеленые глаза задумчиво скользили по брызгам стекла и металла, оставленных гневом Говарда.

– Что здесь случилось?

– Субъект не была счастлива, когда проснулась. Ее нужно было сдерживать, – легкомысленно сказал Ховард.

Я даже не пыталась защищаться.

– Хм, – хмыкнул Стэнтон.

Говард выждал мгновение, нетерпеливо постукивая пальцами по моему боку, напоминая мне, что они были близко.

– Что-то не так, детектив?

– Нет, ничего страшного. Сегодня речь шла о следовании протоколу, и отдел планирования сделал то, что должен был сделать. Но планы меняются, мистер Блэкстоун.

– Да?

– Боюсь, что так, – детектив Стэнтон скрестил руки и прислонился к столу. – После того, как вы выполнили свою работу и сообщили обо всех фактах мэру, шериф Кляйн выполнила свою работу и сообщила обо всех этих фактах мне. Затем я сделал свою работу и внимательно изучил оба набора фактов.

– О? И что вы узнали?

В голосе Говарда был слышен лишь легкий оттенок рычания. Не знаю, услышала бы я это, если бы не вслушивалась. Как он мог перейти от угрозы разрезать мне череп к ведению спокойной беседы, я не понимала.

Но я знала, что это делало его опасным.

– В поведении субъекта были некоторые нарушения, которые не заметили ни вы, ни полицейский участок – за что я не могу вас винить. Выяснение того, было ли что-то неправильным или нет, не является частью вашего обучения. Но это часть моей работы, – Стэнтон смотрел на меня сверху вниз, крепче скрестил руки. – Чем вы занимались в Граните, мисс Смит?

– Ответь ему, – сказал Говард, когда я колебалась.

– Гм, Управление отходами и…