Текст книги "Сезон дождей и розовая ванна"

Автор книги: Сэйте Мацумото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

…Значит, Кацуко из хорошей семьи. А в теперешнем положении оказалась из-за подлеца, который соблазнил её и бросил. Она не виновата, просто ей не повезло. Понятно, почему она так сильно отличается от всех других женщин определённого сорта. Хорошо воспитана, умеет держаться, знает, как ухаживать за своим телом. А то, что добра и хороша – это уж от природы.

В любовных делах у Кацуко, как видно, опыт небольшой. Конечно, у неё были близкие отношения с мужчинами, начиная с того самого художника-декоратора, но это никак на ней не сказалось. Есть такое выражение: "Познав, не познала мужчину". К ней это подходит как нельзя лучше. В ней осталась девическая наивность, она ведь была совсем девочкой, когда разыгралась эта драма, да и сейчас очень молода. Правда, порой Кацуко вдруг начинает держаться и рассуждать, как вполне зрелая женщина, напускает на себя этакую серьёзность. Но всё равно чувствуется, что это игра. Полного женского расцвета она ещё не достигла, находится как бы в переходном периоде. Порой Гисукэ думал, не слишком ли для него большая роскошь её свежая прелесть и молодость.

Во время новогодних каникул Гисукэ вместе с Кацуко провёл три дня на горячих источниках Кюсю. Сколько бы ни было вокруг женщин – в автобусе, в поезде, – молодые мужчины пальму первенства неизменно отдавали Кацуко. С неё буквально не сводили глаз. Никому и в голову не приходило, что молчаливый мужчина лет пятидесяти любовник этой молодой красавицы. Гисукэ в таких случаях делал безразличное лицо и даже отодвигался в сторону. Ему нравилась роль наблюдателя. Чем больше попутчики глазели на Кацуко, тем ему было приятнее. Некоторые парни побойчее подходили к ней и заговаривали, и тут наступала кульминация своеобразной игры Гисукэ: улучив подходящий момент, а с точки зрения поклонников – самый неподходящий, он подходил и уводил Кацуко. Видя разинутые рты и растерянные лица претендентов, Гисукэ испытывал настоящий восторг.

То же самое происходило в отелях, где они останавливались. В просторных холлах танцевали рок. Кацуко настолько любила эти танцы, что буквально вся начинала ходить ходуном, заслышав первые звуки музыки. Гисукэ не умел танцевать, рок и прочие модные штучки казались ему чем-то невероятным, но он никогда не мешал Кацуко развлекаться. История повторялась. Гисукэ усаживался в дальний угол и наблюдал. Кацуко приглашали наперебой. Каждый, кого она осчастливливала согласием, начинал за ней ухаживать. Она улыбалась и чуть-чуть подшучивала над ретивыми партнёрами. Улыбка сияла, как рассвет, глаза лучились, партнёр входил в раж и, вероятно, воображал, что победа близка. И вновь Гисукэ распирало от гордости. Правда, иногда, – когда танцоры, отдавшись ритму, казались единым целым, – он испытывал лёгкую ревность. Но тем приятнее было, взяв Кацуко под руку, удаляться из холла под растерянным взглядом молодого человека. А впереди была ни с чем не сравнимая радость: войти в номер, запереть дверь и наконец-то остаться вдвоём.

Однако расходы были большие. Чтобы защитить свою возлюбленную от посягательств других мужчин, Гисукэ за полгода истратил пять миллионов иен. Кацуко их откладывала, собираясь открыть ателье модного женского платья.

Всё бы ничего, но в последнее время сократились некие денежные поступления от заинтересованных лиц. Очевидно, вокруг Гисукэ происходили какие-то перемены.

11

Первое, что бросалось в глаза, была перемена во внешности Гэнзо Дои. До недавних пор он одевался не то что плохо, а чуть ли не неприлично: изношенный выцветший костюм, купленный, наверное, лет десять назад; обтрёпанные края рукавов и брюк кое-как подшиты. Раньше Гэнзо, очевидно, был худым и теперь едва умещался в своём костюме. А в конце осени прошлого года он приоделся. Появился новый костюм из дорогой ткани. Гэнзо говорил, что сшит он из полуфабриката, купленного в универмаге. Только вряд ли это соответствовало действительности. Костюм сидел как влитой, чувствовалось, что над ним потрудился хороший портной. Чуть полноватый Гэнзо выглядел в нём очень внушительно. Добротное пальто отлично с ним сочеталось.

Исчез замызганный, похожий на тряпку галстук, уступив место модному, яркой расцветки. Завершали картину новые коричневые туфли, выглядевшие просто роскошно, особенно по сравнению со старыми, из которых, казалось, вот-вот вылезут пальцы. Короче говоря, Гэнзо Дои теперь был одет с иголочки и словно бы помолодел.

Гисукэ задумался. Хорошо, конечно, что его главный редактор наконец-то стал похож на приличного человека. Он давно собирался посоветовать Гэнзо привести себя в порядок – ведь, как говорится, "по одёжке встречают", однако, поразмыслив, решил от советов воздержаться. В противном случае ему пришлось бы выделить известную сумму на экипировку. А теперь Гэнзо справился сам. Но вопрос: на какие деньги? Скорее всего добавил что-то к прошлогодним наградным.

Да, главный редактор просто не имеет права иметь жалкий вид. Его внешность своего рода зеркало газеты. Посмотрят люди на главного редактора в затрапезном виде и решат, что либо "Минчи" совсем захирела, либо скупердяй директор держит своего сотрудника на нищенском жалованье. А хорошо одетые служащие всегда внушают мысль о благополучии предприятия, где они трудятся.

Да, всё прекрасно, но откуда же у Гэнзо деньги?.. Наградные плюс энная сумма… Очевидно, это то, что он получает за рекламу. Гисукэ половину стоимости публикации рекламы отчислял тому сотруднику, который её раздобыл. Гэнзо Дои приобрёл уже навыки в этом деле, да к тому же совмещал должность главного редактора с обязанностями заведующего рекламным отделом, так что львиная доля расхода доставалась ему. Это составляло примерно двадцать тысяч иен в год.

Но тех денег, о которых знал Гисукэ, вряд ли хватило бы на то, чтобы полностью сменить гардероб. Очевидно, у Гэнзо есть какие-то другие – побочные – доходы.

Гисукэ подумал о собственных побочных доходах. Политическая жизнь города всегда была одной из главных тем его газеты. В связи с этим публиковалось много материалов, освещающих взаимоотношения городских властей с фирмами, имеющими предприятия в Мизуо и прилежащих районах. Когда фирма "Сикисима силикаты" задумала продвижение своих заводов, производящих химические удобрения, в Курохару, "Минчи" начала справедливую кампанию протеста. Через какое-то время всё было спущено на тормозах. Это только один из подобных примеров.

Что касается случая с "Сикисима силикатами", тут Гэнзо Дои не мог поживиться. Тогда он только начал работать в газете и плохо разбирался, что к чему. Кроме того, доход от "тормозов" целиком попал в карман Гисукэ. Но теперь-то Гэнзо прекрасно знает, с какого конца подобраться к сладкому куску, и положение в газете у него другое.

Гисукэ с некоторых пор стал уделять газете меньше внимания: по уши влюблённый, он при каждом удобном случае мчался в Намицу; кроме того, он теперь полностью полагался на Дои. Тот отлично справлялся с работой и стал настоящим главным редактором. Время, когда Гисукэ водил его за ручку, не прошло для него даром. А главное – у него было чувство ответственности.

Однако, освоив газетное дело, Гэнзо Дои узнал и его изнанку. Это касалось неких особенностей "Минчи", скрытых от непосвящённых. Газета, критикуя политику и разоблачая махинации "отцов города", постоянно снимала пенки с этих махинаций. Ни политики, ни владельцы фирм, естественно, не были заинтересованы в дурной славе. Но за молчание надо платить, – и они платили. А обставлялось это следующим образом. Очередной жертве предлагали поместить в "Минчи" рекламу, ведь всегда найдётся что рекламировать. Публикация стоила недорого, но молчание – значительно дороже. Таким образом стоимость короткого объявления возрастала в сто, а то и в тысячу раз – в зависимости от остроты ситуации. Газета не церемонилась, зная своё влияние на общественное мнение. По сути дела, это был скрытый шантаж. Надо сказать, что "Минчи" отнюдь не являлась исключением, следуя примеру многих газет и журналов. В мире прессы старались избегать слова "шантаж", выражение "снимать пенки" звучало куда приличнее. Возможно, другие периодические издания действовали более грубо, чем "Минчи", и пенки получали более жирные, но суть от этого не менялась. Нельзя сказать, что Гисукэ основал газету именно с этой целью, но, так или иначе, в конце концов примкнул к славной когорте "пенкоснимателей".

И вот теперь, глядя на элегантный костюм и новенькие ботинки Гэнзо Дои, он думал, что значительная часть поступающих от рекламы денег прилипает к его рукам. Очень может быть, что даже в тех случаях, когда клиент действительно хотел поместить в газете рекламу, Дои под тем или иным предлогом выторговывал надбавку к тарифу. Вот и побочный доход. Притом немалый.

Гисукэ решил поговорить с Дои, а если не поможет – уволить. Но сделать это сразу не мог. В прежние времена он не испытывал бы никаких колебаний, а сейчас заколебался.

На то были свои причины. Если Гэнзо Дои уйдёт из газеты, вся работа вновь ляжет на плечи Гисукэ. Пусть "Минчи" выходит раз в неделю, всё равно дел уйма: сбор материала, редактирование, подготовка статей. Справиться одному очень трудно, на остальных служащих редакции положиться нельзя: они годятся только для мелких поручений.

А за широкой спиной Гэнзо Гисукэ чувствовал себя как за каменной стеной. Потому-то он и мог так часто ездить в "командировки". Уйди Гэнзо, и встречи с Кацуко станут редкими эпизодами, а то и совсем прекратятся. Для Гисукэ это было бы настоящей трагедией.

Кроме того, имея свой навар, Гэнзо, конечно, не все деньги присваивает. В противном случае это сразу бросилось бы в глаза, а Гэнзо не дурак, чтобы рубить сук, на котором сидит. Скорее всего, не так уж много ему перепадает. Можно дать ему потачку – до определённых пределов, разумеется. Жалованье-то у него ведь маленькое. Жить трудно: жена, дети… Пусть пока что берёт понемногу, но уж если зарвётся, тогда другое дело. Вылетит на улицу в два счёта. А сейчас в общем-то положение нормальное: деляги и махинаторы трепещут не перед главным редактором, а перед его хозяином, так пусть Гэнзо Дои поработает на хозяина…

Гисукэ Канэзаки умел приспосабливаться.

Кончился февраль, начался март. «Командировки» Гисукэ продолжались. Конечно, без конца ездить в Кумотори по партийным делам нельзя, и Гисукэ придумал поездки в Токио или Осаку – для глубокого изучения газетно-журнального дела. Это оказалось очень удобно. Он мог надолго задерживаться у Кацуко или уезжать куда-нибудь вместе с ней.

Кроме того, Гисукэ иногда действительно приходилось ездить в служебные командировки, ведь он входил в один из комитетов городского собрания – в комитет по водоснабжению. Вместе с другими комитетчиками он отправлялся в Токио или на остров Хоккайдо для изучения водоснабжения мегаполисов. Как только становилось известно, что в маршрут такой командировки входят горячие источники или другие курорты, в Мизуо сразу начинали поговаривать, что, мол, водоснабженцы под предлогом командировки устраивают себе туристическую поездку за счёт налогоплательщиков. В былые времена Гисукэ незамедлительно выступал в городском собрании с разгромной речью, и вслед за этим "Минчи" включалась в кампанию протеста. Сам он участия в поездках не принимал, и граждане ему аплодировали.

Теперь Гисукэ стал значительно терпимее, "Минчи" тоже помалкивала. Среди депутатов городского собрания популярность бывшего бунтаря возросла: считали, что его взгляды приобрели широту. Никто не знал подоплёки этой метаморфозы. Принимая участие в такой командировке, Гисукэ получал лишнюю возможность повидаться с Кацуко. Если планировалась десятидневная командировка, он управлялся за семь дней, если двухнедельная – выгадывал для себя дней пять. Конечно, это было манкирование служебными обязанностями, но, поскольку и другие члены комитета соблюдали свой интерес, никто не возражал. Гисукэ исчезал не просто так, а под благовидным предлогом, и остальные даже радовались, что этот ворчун и придира оставит их в покое.

К этому времени Гисукэ стал настоящим рабом собственной страсти. Кацуко владела всеми его помыслами. Каждый раз, когда ему доводилось ласкать её упругое атласно-гладкое тело, он целиком растворялся в наслаждении, забывая, что в мире есть что-то ещё, кроме этой женщины. В короткие периоды разлуки он тосковал по ней и по ни с чем не сравнимому блаженству, которое она ему давала. Гисукэ вдруг начинало казаться, что сейчас Кацуко лежит в объятиях какого-нибудь молодого мужчины. Он представлял их сплетённые тела, и его охватывала такая нестерпимая ревность, что он буквально не мог усидеть на месте.

В таком состоянии просто невозможно было работать над газетой. Впрочем, он утратил интерес не только к газете. Действия сторонников Мияямы уже не волновали его так, как раньше, его политическое чутьё притупилось.

И чем глубже увязал Гисукэ в своём романе, тем нужнее становился для него Гэнзо Дои. Газета продолжала выходить, и это целиком была заслуга Дои. Конечно, Гисукэ – хотелось ему того или не хотелось – просматривал номера и нередко оставался недовольным. У него были претензии к редактору, но он их не высказывал. Ему было совестно: Гэнзо трудится в поте лица, а он бездельничает из-за женщины. В конце концов, у Гэнзо есть свои вершины, подняться выше которых он не может, и если газета выглядит относительно прилично, надо терпеть.

Гисукэ забеспокоился, не теряет ли он общий контроль над газетой, но, поразмыслив, решил, что всё идёт нормально. Ведь в обязанности директора не входят сбор материалов, редактирование и прочее. Это работа сотрудников редакции. Конечно, раньше Гисукэ всё приходилось делать самому, но, как говорится, не от хорошей жизни. Теперь повседневные тяготы легли на плечи Дои, а он, Гисукэ, осуществлял общее руководство – как и положено главе издательства.

Что касается городской политики, Гэнзо в буквальном смысле был ушами своего босса. Медлительный, неторопливый в движениях, он успевал обойти все закоулки и собрать всю возможную информацию. Полученные им сведения целиком поступали в распоряжение Гисукэ.

– Нет никаких признаков, что Мияяма собирается выдвигать свою кандидатуру на пост мэра, – говорил Гэнзо, да так веско, что нельзя было усомниться в достоверности собранных им сведений. – А слухи… Слухи, значит, ходят такие: Мияяма не будет препятствовать, чтобы Хамаду избрали на третий срок, а уж потом постарается подготовить почву для собственного избрания… В городе все так думают…

И действительно, на страницах провинциальных газет не появлялось никаких статей с прогнозом относительно выдвижения кандидатуры Мияямы на пост мэра, нигде не упоминалось также, что Хамада не собирается баллотироваться на предстоящих выборах.

– Я, господин директор, доложил вам, какова политическая атмосфера у нас в городе, – уставившись в одну точку говорил Гэнзо. – А вы не скажете, что думают в провинциальном комитете?

– Да и говорить-то не о чем. Там всё по-старому: тишь да гладь.

Что мог сказать Гисукэ? Гэнзо думал, что шеф, отправляясь в командировки, каждый раз беседует с партийным руководством, потому и спрашивал. Гисукэ ничего не оставалось, как отвечать, что всё по-старому. Вообще-то он верил в это: раз в Мизуо всё спокойно, значит, и провинциальный комитет не готовит никаких сюрпризов. Вспоминалась встреча с Тадокоро, его лицо, такое безмятежное, когда он произнёс: "Это великолепно – на третий срок Хамаду…"

– Всё по-прежнему, значит… Это хорошо, – кивал Гэнзо своей большой головой. – Коли так, председателю нашего городского собрания господину Мияяме придётся воздержаться…

Когда Гэнзо задавал подобные вопросы, Гисукэ даже радовался: если спрашивает, значит, никаких сомнений относительно командировок шефа у него не возникает. Если Ясуко вдруг забеспокоится, он развеет её подозрения.

Однажды, когда Гэнзо Дои не было в редакции, к Канэзаки подошёл один из молодых служащих и, понизив голос сказал:

– Господин директор, вы знаете… Дои-сан переехал в многоквартирный дом на улице Эн. – На лице Гисукэ отразилось такое удивление, что служащий даже запнулся, но потом продолжил: – С месяц уже будет. Говорят, квартиры там очень дорогие, район-то хороший… Да, квартиры высшего класса. Двадцать пять тысяч иен в месяц. И кроме того, гарантийный задаток, равный полугодовой квартплате.

Говоря это, молодой служащий поднимал брови, таращил глаза, всем своим видом выражая восторг перед роскошью и ужас перед тем, каких безумных денег стоит эта роскошь.

Гисукэ заволновался. Хорошие, комфортабельные квартиры в больших домах обходились в двенадцать тысяч иен в месяц. Двадцать пять тысяч, действительно, цена небывало высокая. Служащий рассказал, что квартира просто шикарная, как где-нибудь в Токио или Осаке, просторная, с вошедшей сейчас в моду кухней-столовой, оснащённой различными агрегатами экстракласса… Как же Дои скопил такие деньги? Ведь у него жена, двое детей, их кормить-поить надо. Половина жалованья, которое он получает в газете, теперь будет уходить на квартплату. Да ещё задаток в сто пятьдесят тысяч иен…

Так откуда же у него деньги? Сама собой напрашивалась мысль о побочных доходах, и достаточно солидных. Очень интересно, каков их источник?

Дело в том, что побочные доходы самого Гисукэ в последнее время значительно сократились. Он неоднократно делал попытки оживить их и посещал фирмы и предприятия, "сотрудничавшие" с "Минчи" по вопросам рекламы. Естественно, с его винодельческой и тем более депутатской деятельностью эти походы ничего общего не имели. Гисукэ Канэзаки выступал лишь как директор издательства. Начинал беседу и направлял её с грубоватой прямолинейностью. Однако в ответ, как правило, слышал одно и то же: настали трудные времена, увеличились расходы на оборудование, на содержание личного состава, налоги всё время растут и прочее. Тех сумм, которые он получал раньше, выбить не удавалось.

А деньги Гисукэ были очень нужны. Кацуко стоила дорого. За это время в её прелестные ручки перешло восемь миллионов иен. Некоторую часть она тратила на жизнь, а большую – откладывала, хотела завести своё дело, приличное, солидное. Гисукэ всей душой поддерживал эти планы. Ему страстно хотелось, чтобы Кацуко хоть днём раньше покинула дом разврата и вступила в новую самостоятельную жизнь. Половину денег он брал из оборотных средств винодельческой фирмы, а половину собирался восполнить за счёт "пенкоснимательства". Но клиенты, прежде безоговорочно откупавшиеся от злого языка "Минчи", теперь всё чаще увиливали. Получалось, что он должен содержать Кацуко целиком и полностью на собственные деньги. Как ни любил он эту женщину, такое положение его не очень-то устраивало. Гисукэ занервничал.

А тут ещё эта новость: Гэнзо купил квартиру в доме высшего разряда. Гисукэ охватило дурное предчувствие. Он начинал понимать, на какие деньги шикует его главный редактор. Гэнзо сам "снимает пенки", почти ничего не оставляя шефу. Оттого клиенты и жмутся, не желая платить по второму разу… И ведь не сказал, что переехал в новую квартиру!

А ведь должен был бы сообщить Гисукэ в первую очередь. Чувствует, что виноват, вот и побаивается…

Чтобы добыть доказательства вины Гэнзо, Гисукэ взял подшивки газет за последние четыре месяца. Спрашивать самого Гэнзо бессмысленно: тёмные делишки обделываются с глазу на глаз, свидетелей нет, а признаваться он не станет. Да Гисукэ и неудобно было спрашивать.

Если за Гэнзо водится такой грех, на страницах "Минчи" где-то должен остаться след. Гисукэ знал, как делаются подобные вещи, сам ведь был не без греха. Публикуется разоблачительная статья, создаётся впечатление, что вскоре последует полный разгром, но… ничего не следует. Тема заглохла. Пробный шар сделал своё дело: клиент принял соответствующие меры. Вот если сейчас Гисукэ найдёт несколько таких пробных шаров, всё станет ясно. Он, конечно, все номера просматривал перед выпуском, но мог что-нибудь упустить, поскольку не думал об этом.

Гисукэ стал просматривать газеты и, действительно, обнаружил несколько подозрительных в данном смысле статей. Но и только. Доказательств-то нет.

Гисукэ вызвал Гэнзо, решив спросить о переезде и посмотреть, как тот будет реагировать.

– Конечно, господин директор, вам я должен был сказать сразу… Да постеснялся я, квартира-то очень уж хорошая, вроде не по моему положению… – Гэнзо, глядя в одну точку, неторопливо почесал голову. – А тут случай подвернулся, я и не устоял. Отец супруги продал лес и дал деньги. А супруга-то меня всё пилила и пилила, мол, как свиньи живём… Перед деревенскими родственниками стыдно… А тут случай, значит. Отец супруги дал деньги, мне возразить было нечего, ну, я и поступил, как велела супруга.

Ишь заладил – супруга, супруга. Под сапогом он у неё…

Очевидно, эта болтливая жирная женщина была тщеславна. Да, когда такая насядет, деваться некуда. О подозрительных статьях дохода Гисукэ решил пока не заговаривать – доказательств-то не было.