Текст книги "Сезон дождей и розовая ванна"

Автор книги: Сэйте Мацумото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

5

Когда они покинули «Дзинъя», Гисукэ Канэзаки завёл своего помощника на пустынную улочку где-то на задворках ресторана. Был поздний осенний вечер. Тьма кромешная. Вокруг ни души. Но Гисукэ долго озирался по сторонам, желая убедиться, что поблизости никого нет.

– Ты слышал, Гэнзо, что сказал старик? – тихо спросил он.

– Насчёт выборов мэра? Мияяма, что ли, выставит свою кандидатуру? – глухо произнёс Гэнзо, тяжело ступая своими огромными ботинками.

– Вот, вот… И я об этом подумал. Знаешь, рестораторы народ ушлый, им много чего известно. Против ожидания слухи могут оказаться верными.

– Возможно. Хозяйка-то, как только муж заговорил, ткнула его пальцем в бок.

– Значит, ты тоже заметил. Они знают. То есть хозяйка где-то слышала, рассказала мужу, а он и проболтался. Слепыш-то порой любит поговорить, да и простодушный он – что на уме, то и на языке. Представляю, как ему влетело от жены, когда мы ушли… Ладно, это их дело. Меня беспокоит другое. Слухи эти наверняка исходят от сторонников Мияямы. И уж они все силы приложат, чтобы я ничего не пронюхал. Бывали раньше подобные случаи. Я вмешивался, и все их планы летели к чёрту.

– Да, уж вы, господин директор, как вцепитесь, так и не отстанете.

– А ты как думал? Если вцеплюсь – любого добью. Они всегда так: когда затевают что-нибудь серьёзное, стараются, чтобы я оказался в вакууме. Сволочи! Не на того напали. Ты, Гэнзо, с завтрашнего дня займись этим делом. Походи поспрашивай ладно?

– Пожалуйста. Только вряд ли мне удастся что-нибудь выяснить. Я как затею разговор, сразу подумают, что это для газеты. Небось молчать будут.

– Да, дело непростое.

– И сторонники Мияямы могут встревожиться, раз я хожу да спрашиваю. Все ведь знают, что я в вашей газете работаю.

– И то верно… – Канэзаки, задумавшись, замедлил шаг.

– Лучше всего будет, если вы, господин директор, как всегда, укажете, с кем мне поговорить.

– Кабы знать – с кем… А главное, руки у меня пока что связаны. Сам понимаешь, мне соваться с такими вопросами нельзя. Я уверен, замысел принадлежит Мияяме, но один он ничего не сделает. Небось шурует за кулисами вовсю. Руководители провинциального комитета на его стороне, это уж точно. Влез в доверие к депутату парламента Инагаки и председателю провинциального собрания Тадокоро и так ведь, хитрая бестия, повернул дело, что теперь держит их на коротком поводке. Не знаю, что бы я с ним сделал!

Тяжело ступая, Гэнзо Дои спросил:

– Как вы думаете, мэру это известно?

– Мэру? Вполне возможно. Хамада ведь пешка в руках Мияямы. Так что тот мог посвятить его в свои планы. Если бы мэр был человеком с характером, мог бы встать на дыбы, Но он и не пикнет, ещё станет помогать Мияяме подготовить почву для будущего избрания.

– А если поговорить прямо с ним, с мэром?.. Думаете, он ничего не расскажет?

– И не пытайся! Только поставишь себя в дурацкое положение.

– А с его помощником?

– А этот вообще ничего не знает и не соображает.

– Может быть, сделать так… – лишённым всякого выражения голосом продолжал Дои. – Я встречусь с Хамадой для статьи «Беседа с мэром». Поговорю о том о сём, спрошу, какое у него хобби и вообще… А между делом скажу: мы, мол, радуемся, что он останется на третий срок.

– Это, конечно, можно. Такие беседы с разными деятелями порой публикуются и в провинциальных и в центральных газетах. Только вряд ли ты из него что-нибудь выудишь. Не дурак же он в конце концов, чтобы так всё и выложить.

– Если вопросы по-умному поставить, может быть, что-нибудь и прояснится. Я ему скажу, что он в городе очень популярен. Граждане, которых у нас триста тысяч, все хотят, чтобы он вновь выставил свою кандидатуру. И я, значит, собираюсь опубликовать статью, где будет написано, что мэр дал ясно понять, что согласно решению партии «Кэнъю» он намерен вновь выставить свою кандидатуру на предстоящих выборах. Попрошу его сказать что-нибудь для наших горожан. Если он заколеблется, растеряется, значит, ваш прогноз господин директор, правильный. А если сохранит спокойствие и что-нибудь скажет для, будущих избирателей, значит, вы ошибаетесь и слухи неверны. Говорят, Хамада-сан – человек порядочный. Я по его лицу угадаю, врёт или не врёт.

Гисукэ Канэзаки вдруг хлопнул Гэнзо Дои по плечу:

– А ты молодец! И откуда только у тебя такое типично репортёрское чутьё?

– Не такое уж оно хорошее, – буркнул Дои.

– Не скромничай! Отлично придумал. Мне и в голову не пришло. Я думаю, так мы и сделаем, – Гисукэ пришёл в возбуждение и невольно повысил голос. При общении с Гэнзо Дои его темперамент то и дело прорывался наружу, словно в противовес невозмутимости собеседника.

Они миновали уже пять перекрёстков, а улочка оставалась всё такой же тёмной. Свет в домах не горел, все давно спали. По дороге попалось несколько буддийских храмов, но в этот поздний час там никого не было. Мелькнул запоздалый прохожий и растаял во тьме.

– Гэнзо, сходи-ка ты послезавтра к мэру.

– Он же через три дня уезжает в Токио. Послезавтра ему будет не до меня.

– Ах да! Совсем забыл. Мэр говорил, что должен побывать в Министерстве самоуправления и в Министерстве строительства… Чудно получается: я депутат городского собрания, а знаю меньше твоего о том, что происходит в городе.

– Ну, я ведь каждый день хожу в мэрию, смотрю доску объявлений. Вот и узнаю обо всех мероприятиях.

– Да, ты уже стал вполне самостоятельным.

– Что вы, господин директор! Если я что-нибудь и делаю, то только благодаря вашей выучке. Раньше совсем ничего не соображал, а теперь кое-что проясняется. Хоть смутно, но всё же… Мне ещё учиться и учиться… – лишённым интонации голосом сказал Дои.

Вот этим и хороши люди средних лет по сравнению с молодыми. Молодой от любой похвалы готов задрать нос, а похвалишь его несколько раз – начнёт вести себя самоуверенно до омерзения. А человек средних лет, которого жизнь уже кое-чему научила, умеет взвешивать свои слова и поступки. Так сказать, спешит медленно. Совсем ещё недавно неповоротливый, медлительный в движениях Гэнзо производил впечатление безнадёжного тугодума. На деле оказалось не так: мозги у него раскрутились и сейчас совсем неплохо работают, а его неуклюжесть и медлительность стали даже нравиться Гисукэ.

Гэнзо Дои придумал хорошую штуку – побеседовать с мэром и понаблюдать за его реакцией. Хамада, конечно, бюрократ и человек серенький, заурядный, но порядочность в нём есть. Да и схитрить он не сумеет – если не словами, то выражением лица выдаст истину. И тогда надо будет хорошенько подумать, как выведать истинные намерения сторонников Мияямы… Приняв такое решение, Гисукэ вдруг почувствовал, что тёмная пустая улица ему надоела, и свернул туда, где ярко горели фонари.

В квартале, соседствовавшем с главной улицей, находились бары, рестораны, закусочные, где подавали суси [7]7
  Блюдо из риса.


[Закрыть]. Когда-то в этом районе было много публичных домов. Улица выглядела празднично. Сияли фонари, мерцали неоновые вывески. Навстречу то и дело попадались прохожие. Прошла группа подвыпивших, обнимавших друг друга за плечи парней; у солидного, со вкусом оформленного заведения несколько кельнерш провожали клиента, усаживая его в машину.

Гисукэ подтолкнул локтем Гэнзо:

– Это кабаре «Куинби». У нас в городе два больших кабаре, «Куинби» – одно из них. Самая красивая хостес, так сказать номер один, любовница Мияямы. Поговаривают, что скоро она откроет собственное заведение, на денежки Мияямы разумеется! – Гисукэ не преминул посплетничать о своём противнике.

Гэнзо без особого интереса глянул на распахнутые двери «Куинби». Туда направлялись несколько посетителей, а вслед за ними впорхнули проводившие клиента кельнерши.

– Значит, председатель городского собрания – прожигатель жизни?

– Да, он у нас попрыгунчик! На пять лет моложе меня, видно, ещё не перебесился, – с насмешкой, в которой проскальзывала лёгкая зависть, сказал Гисукэ. – Надо бы зайти, да не охота соваться туда, где красуется девка Мияямы. Пойдём в другое кабаре.

– Господин директор, может быть, не стоит? Вы ведь не очень насчёт выпивки…

– А у меня настроение хорошее! Пошли – поглазеем, окунёмся в атмосферу. Тут недалеко кабаре «Краун».

Гисукэ, что называется, взыграл. У него даже сердце забилось, когда он представил, как будет разносить в клочья этого прохвоста Мияяму. Только бы удалось задуманное! А там – искромётная речь в городском собрании, переполох, аплодисменты всего города…

Они прошли совсем немного, и перед ними матово засветилась неоновая вывеска: «Кабаре „Краун“».

Небольшое, меньше «Куинби», здание внутри оказалось неожиданно просторным. Свободных мест почти не было. Играл женский оркестр. Музыкантши, все как одна с ниспадающими на плечи волосами, выглядели очень эффектно. Официант провёл Гисукэ и Гэнзо к дальнему не очень удобному столику. Подошедшие кельнерши тоже были не из самых первоклассных. Держались они вежливо, но особого радушия не выказывали – Гисукэ не числился среди постоянных клиентов.

– Посмотри вот туда, – Гисукэ указал в центр зала. – Видишь толстяка? А рядом с ним коротышка, да ещё тётка в коричневом кимоно. Это депутаты городского собрания от оппозиционной партии. Жирный – бывший председатель местного отделения профсоюзов частных железных дорог, недоросток – бывший генеральный секретарь профсоюза сталелитейщиков, а баба – по профессии сборщица утиля.

Очевидно, эти трое были здесь частыми гостями. Вокруг них суетились чуть ли не десять кельнерш.

– Неужели депутаты от партии обновления ходят по таким заведениям?

– В партии обновления обновлением даже и не пахнет. Она довольствуется своим положением вечного оппозиционера. Оппозиционеры, кстати сказать, неплохо устроились: публично критикуют правящую партию, а за кулисами заключают с ней сделки. И кутят они в злачных местах на деньги, полученные от правящей партии.

Говоря «правящая партия», Гисукэ Канэзаки имел в виду не всю партию «Кэнъю», а лишь группировку Мияямы, представлявшую в городском собрании её правое крыло. В критике этой группировки он смыкался с оппозиционной партией. Оппозиционеры тоже относились к Канэзаки неплохо.

Гисукэ Канэзаки слышать не мог о социализме, обо всяких там обновленческих идеях и прочем. К профсоюзам он не испытывал никакого интереса. Конечно, во время предвыборной кампании деваться ему было некуда, и он на агитгрузовике отправлялся в заводской район Тикуя. Выступая с речью перед избирателями, он никогда не обращался к ним «господа рабочие», считая это термином ненавистных ему коммунистов и социалистов. Вместо этого Канэзаки изобрёл обращение «уважаемые рабочие массы», что с его точки зрения характеризовало рабочих как «уважаемую часть всех граждан». Даже в слове «прогрессивный» Канэзаки чудился красный оттенок. Потому-то он и встал на дыбы, когда Гэнзо Дои хотел поместить в газете беседу с прогрессивным учёным Канъити Камэем, высказавшим свои соображения по поводу наступления промышленных предприятий фирмы «Сикисима силикаты» на район Курохары.

Так что Гисукэ Канэзаки, хотя и был противником главного направления своей партии, отнюдь не поддерживал оппозиционную партию. Политическая карта города выглядела так: правящая партия «Кэнъю», то есть консерваторы, и оппозиционная партия, то есть обновленцы. Гисукэ Канэзаки, принадлежа к «Кэнъю», подвергал яростным нападкам только её правое крыло, а если говорить точнее – группировку Синдзиро Мияямы, которого ненавидел. Но искать поддержки у оппозиционной партии, даже ради этой борьбы, он вовсе не собирался.

Что представляет собой оппозиционная партия, Канэзаки прекрасно знал. И сейчас эта троица, блаженствовавшая за одним из лучших в зале столиков, окружённая стайкой хорошеньких кельнерш, вызывала у него раздражение. Ведь на чьи деньги гуляют эти так называемые «защитники рабочего класса»?! Дело в том, что группировка Синдзиро Мияямы придумала хитрую статью в партийном бюджете: «Расходы на меры регуляции парламентской деятельности». Ассигнования по этой статье были невелики и отнюдь не покрывали расходов, но дыры регулярно затыкались дотациями, получаемыми от боссов провинциального комитета «Кэнъю». Под обтекаемыми словами «регуляция парламентской деятельности» подразумевалось не что иное, как подкуп тех представителей оппозиционной партии, которые могли разоблачить неблаговидные махинации группы Мияямы. Бывший председатель профсоюза частных железных дорог и бывший генеральный секретарь профсоюза сталелитейщиков славились своей въедливостью, и купить их молчание было не так-то просто. Но, тратя партийные деньги, Мияяма не скупился. Кстати сказать, немалая их часть оседала в его карманах. Оппозиции вся эта механика была прекрасно известна, и «обновленцы», начиная дебаты в городском собрании, старались вовсю: чем яростнее атака – тем больше куш… Полная женщина в коричневом кимоно, сидевшая рядом с двумя бывшими профсоюзными лидерами, была владелицей фирмы по сбору утиля и депутатом-ветераном: она избиралась уже на четвёртый срок. Этому способствовала её популярность среди женской части населения – «утильщица» долгое время была членом примирительной комиссии суда по семейным делам. Прежде она состояла в правящей партии, но потом перешла в оппозиционную. По слухам, причиной тому послужила ссора с любовником, членом группировки Мияямы. Он вроде бы не хотел, чтобы она занималась общественной деятельностью, и чинил ей препятствия во время предвыборной кампании.

Медленно, словно преодолевая немолчный гул голосов, грохот музыкальных инструментов и волны табачного дыма, к Гисукэ Канэзаки приблизился мужчина и учтиво поклонился:

– Сколько лет, сколько зим, Канэзаки-сенсей!..

Был он ещё не стар – лет сорока, смуглый, приземистый, с могучими плечами, почти квадратный, как на совесть сработанный упаковочный ящик. Голова, снизу ограниченная выступающей челюстью, сверху – густым коротким бобриком волос, тоже казалась квадратной.

– О-о, это вы! Давненько не виделись! – Гисукэ, слегка растерявшись, хотел привстать навстречу мужчине.

– Что вы, что вы! – тот выставил вперёд руки, останавливая его. – Вы, сенсей, редкий гость в подобных местах.

Гисукэ смущённо улыбнулся:

– Заглядываю порой…

– Сегодня, сенсей, вы тут не один. Вон ещё трое за тем столиком…

Мужчина имел в виду трёх депутатов, которые как политические деятели – наряду с учёными – имели право на уважительное обращение «сенсей».

– Одновременно с ними я оказался тут по чистой случайности. Не сговаривались. Рад, что они меня не заметили. А сам я не имею никакого желания вступать с ними в беседу.

– Это естественно, у вас ведь совершенно разные платформы… Вы мне позволите присесть? – Мужчина быстрым оценивающим взглядом окинул Гэнзо Дои.

– О чём речь?! Конечно, конечно! – Гисукэ пододвинул ему стул.

Когда мужчина сел, кельнерша, с лицом похожим на плохо пропечённый блин, спросила, что он будет пить. Мужчина отказался, сославшись на то, что скоро вернётся за свой столик.

– Рекомендую вам, оябун [8]8
  Главарь банды, шайки; хозяин, босс.


[Закрыть], это главный редактор моей газеты Гэнзо Дои… Знакомься, Гэнзо, это господин Киндзи Коянаги, хозяин группы «Врата дракона».

– Ну, какая там группа!.. Когда говорят «группа», невольно возникает представление о банде. А у меня ведь своё предприятие, пусть небольшое, но имеющее официальное название «Перевозка грузов Коянаги». Согласен с вами, «Врата дракона» звучит настораживающе. Но я тут не виноват, это название я унаследовал от прежнего владельца. В скором времени собираюсь его изменить. Устрою праздник по случаю оглашения. И вас прошу пожаловать.

Гэнзо слушал, никак не реагируя.

– На вас приятно посмотреть, сенсей, – продолжал Коянаги, обращаясь к Канэзаки. – Вы всегда полны энергии.

– A-а, пока не болею, только и всего. А вообще-то старею помаленьку…

– Да что вы, что вы! Вы всегда как натянутая струна. Я вами восхищаюсь, честное слово! И ваша деятельность мне по душе. Мужчина, и действуете, как положено мужчине.

– О, вы преувеличиваете! – Гисукэ смущённо засмеялся, внутренне очень довольный похвалой оябуна.

– Знаете, сенсей, я в последнее время каждый день занимаюсь каратэ. Полезно для здоровья. Потрогайте, пожалуйста, мою руку. – Киндзи Коянаги взял ладонь Гисукэ и положил её на свой бицепс. – Потрогайте, потрогайте, не стесняйтесь!

Мышца была настолько твёрдой, что у Гисукэ было ощущение, будто он прикоснулся к металлу.

– А теперь попробуйте ущипнуть…

– Не могу! Просто поразительно! – Гисукэ изобразил на лице восхищение. – Теперь я понимаю, что значит «стальные мускулы»!

– А всё благодаря тренировке. Теперь у меня третий дан [9]9
  Спортивный разряд в каратэ и других боевых искусствах.


[Закрыть]. У таких людей, как я, врагов предостаточно. Конечно, холодное оружие – вещь прекрасная, но зачем привлекать к себе внимание полиции? А каратэ – великое искусство даёт возможность защищаться голыми руками. Могу расколоть ребром ладони два положенных друг на друга кирпича. А уж расколоть чью-нибудь черепушку мне вообще ничего не стоит. Ха-ха-ха!.. – Киндзи Коянаги повернулся, чтобы и Гэнзо Дои смог потрогать его руку, но того за столом не было.

– Должно быть, в туалет пошёл, – сказала кельнерша.

На следующее утро, когда Гисукэ Канэзаки ещё спал, его поднял с постели телефонный звонок жены Гэнзо Дои.

– Мой муж пропал… Не пришёл ночевать… Вы не знаете, что случилось?

– Что, что?..

– Вы же вчера вечером с ним вместе были, господин директор?.. Где же он?.. Куда делся?.. – крик жены Гэнзо перешёл в визг.

6

Гэнзо Дои появился на работе около трёх часов.

Гисукэ Канэзаки в это время осматривал помещение винного склада, и за ним пришёл Томита, редакционный служащий для мелких поручений. Гисукэ попросил известить его, когда Гэнзо появится.

В редакции были другие служащие, и Гисукэ попросил позвать Гэнзо на второй этаж. Выглядел он странно. Лицо помятое, сорочка несвежая, галстук завязан кое-как.

– Ты что, только сейчас явился на службу?! – рявкнул Гисукэ. Ранний звонок жены Гэнзо, требовавшей у него объяснений действий мужа, вывел его из себя. Да ещё это опоздание. Небось всё утро выяснял отношения со своей половиной, получил хорошую взбучку и наконец – к трём часам – осчастливил редакцию своим присутствием.

– Да, простите, я задержался дома у господина мэра, – ответил Гэнзо, поглаживая ладонью лицо, словно пытаясь стереть следы усталости.

– Что, что?! Ты был у Хамады? – Гисукэ выпучил глаза.

– Да, господин директор, как мы вчера с вами договорились, я пошёл, чтобы побеседовать с мэром под предлогом статьи.

Почему Гэнзо не ночевал дома, почему опоздал на работу, можно выяснить позже, а можно и вообще об этом не спрашивать. В семейные дела вмешиваться не обязательно, а опоздание… Что же, не гулял ведь он: посещение мэра – рабочее задание. Гэнзо, как всегда, с исключительной добросовестностью бросился выполнять порученное. Да, реакция мэра, это очень интересно.

– Ну и что мэр? – быстро спросил Канэзаки. – Получилось что-нибудь?

– Когда я пришёл, он как раз собирался на службу, в мэрию. Поймал его буквально в дверях. Упросил уделить десять минут для беседы. Он согласился, не очень охотно правда. Пригласил меня в гостиную. Больше там никого не было, мы оказались вдвоём.

– Это хорошо, тебе повезло. В мэрии особо не побеседуешь, всегда вокруг толчётся народ.

– Вот, вот! Я прикинул, когда он уходит на работу, подумал – в это время у него дома, наверно, нет посетителей. Ну и угадал. Один на один беседовали.

– Молодец, соображаешь! – невольно похвалил его Канэзаки. Пожалуй, теперь Гэнзо уже не назовёшь тупым, у него появились чутьё и хватка заправского газетчика. – Ну и каковы результаты беседы?

– Сначала он коснулся городской политики, я какое-то время слушал, а потом, улучив момент, обратился к нему с просьбой. Говорю, вы ведь будете баллотироваться и на следующий срок, так расскажите, пожалуйста, о двух-трёх ваших проектах, которые вам не удалось осуществить сейчас. Я напишу об этом в газете, сообщу горожанам. Отклик будет широкий, ведь большинство жителей Мизуо всегда голосует за вас, и все мы надеемся, что вы вновь будете нашим мэром…

– Так, так, ну и что же?

– Да он сразу в лице переменился…

– В лице переменился?

– Да. И не только. До этого он говорил гладко, как по писанному, а тут вдруг запнулся, замолчал. Брови нахмурил, и вообще, впечатление было такое, словно ему стало не по себе.

– Значит, он не знал, что сказать? – Глаза Гисукэ засверкали.

– Да. Растерялся; не ждал, видно, такого вопроса. Начал мямлить, постарался уйти от ответа – когда, мол, ещё это будет, то да сё… А я: не так уж долго ждать, говорю, выборы-то в мае будущего года, так что шесть месяцев всего и осталось. Дело-то решённое, что вы будете баллотироваться, вот, значит, и в самый раз высказать вам свои надежды, познакомить горожан с вашими планами. Это ни в коей мере не идёт вразрез с условиями предвыборной кампании, наоборот, послужит великолепной информацией.

– Отлично! Ну и что же Хамада? – Гисукэ, устроившись поудобнее, так и впился взглядом в своего помощника.

– Мэр сказал, этого делать не надо, такая информация для предвыборной кампании не подходит. Ну и юлил всячески, пытался уйти от моего вопроса. И мина у него при этом была кислая-прекислая.

– И это наш болтливый мэр, которого хлебом не корми, только дай поговорить!

– Да, да! Он совсем скис, а у меня прямо-таки и вертелось на языке: молчите, потому что ещё не договорились по этому вопросу с председателем городского собрания… Но я воздержался.

– Правильно сделал, что воздержался. Имя Мияямы ещё рановато произносить. Не то они учуют, что мы пытаемся раскопать.

– Когда я собрался уходить, он проводил меня до самой двери и ещё раз попросил ничего не писать относительно его проектов на следующий срок. Подчеркнул, что сам он по этому поводу не сказал мне ни полслова. Мне кажется, он был очень обеспокоен… Да, ещё он просил передать вам, господин директор, привет.

– Спасибо… Да-а, мэр Хамада для борьбы не создан. Малодушный он, трусоватый даже… Видно, хозяин «Дзинъя» болтал не без причины. Слухи-то могут оправдаться. Мэр не хочет конфликтовать с Мияямой, вот и запер рот на замок.

– Да, мой вопрос застал его врасплох. Не готов он к ответу.

– Это уж точно! Дело принимает интересный оборот…

Гисукэ Канэзаки пришёл в возбуждение, лицо его порозовело. Сложив на груди руки, он устремил взгляд в пространство. Мысль уже работала, вовсю. Необходимо срочно выработать дальнейшую тактику. Костьми лечь, но не допустить, чтобы Мияяма стал мэром! Уж он развернулся бы на этом посту! Этот прохвост и сейчас ведёт себя нагло: нарушил договорённость о смене по истечении половины срока заместителя председателя городского собрания. И сам уже который срок председательствует. Царёк, да и только! И всё ведь ему мало, мэром захотел стать! Ишь какие амбиции… Нет, просто необходимо накрутить ему хвост как следует!

Гисукэ Канэзаки всегда чувствовал, что рано или поздно придётся дать решительный бой Мияяме. Видно, это время настало.

– Послушай, Гэнзо, – он перевёл взгляд на Дои, – такое, значит, дело… С мэром ты поговорил, реакцию его усёк – это очень ценно, но полной ясности всё же нет. Надо копать дальше. Походи-ка по ресторанам, послушай, что говорят, порасспрашивай – только по-умному. Если в «Дзинъя» что-то знают значит, слухи не миновали и других заведений. Что касается расходов, выпивка там и прочее, то не сомневайся – я оплачу.

– Может, мне с «Дзинъя» и начать? – Гэнзо поднял мутные глаза на Гисукэ.

– Как хочешь. Хозяева больше ничего не скажут. Ты попробуй поговорить с официантками, с прислугой. Тамошняя старшая официантка, возможно, кое-что слышала.

– Это у которой подбородок выступает?.. – Очертания губ Гэнзо чуть-чуть изменились, он, кажется, изобразил нечто вроде улыбки. – Больно она разбитная, но я попробую…

– А я завтра, пожалуй, съезжу в Кумотори. В этом городе находится провинциальное управление.

– В командировку, значит?

– Да. Встречусь с руководством провинциального комитета, попытаюсь прозондировать почву. Председатель комитета, депутат парламента Инагаки, сейчас в Токио. Ничего, я побеседую с его заместителем – председателем провинциального собрания Ёситоки Тадокоро, который поддерживает Мияяму. Может быть, ещё с кем-нибудь. Давненько, мол, не виделись, заехал вас поприветствовать, поболтать… Ну и конечно, всё, что услышу, буду мотать на ус.

– Господин директор, они же не поверят, что вы просто так заглянули. Могут насторожиться.

– Такая опасность, конечно, есть. Но надо рискнуть.

– Кажется, неподалёку от Кумотори есть горячие источники?

– Есть. Совсем рядом. Источники Намицу.

– Господин директор, что я хочу сказать… – Гэнзо Дои вдруг понизил голос, словно опасаясь, что за фусума кто-то подслушивает. – Если вы один поедете в Кумотори, это будет выглядеть очень подозрительно. Они, ну, эти из провинциального комитета, сразу прознают и насторожатся ещё до встречи с вами. Там ведь всё руководство дружки-приятели Мияямы?

– Почти все, включая Тадокоро.

– Вот видите! Вряд ли вам удастся что-нибудь выведать.

– Всё может быть. Главное, у меня в Кумотори нет никаких дел. Наше сакэ «Дзюсэн» там не очень популярно. Там вотчина сакэ «Фуку-но-инэ», что производится на севере провинции.

– Вот я и говорю… А вы не связывайте поездку с коммерцией. Может же человек поехать отдохнуть, развлечься…

С женщиной, например. Устройте праздник, ну, банкет, что ли, и Тадокоро пригласите. Нормально будет выглядеть: мол, человек воспитанный, вежливый и ведёт себя вежливо. Никто ничего не заподозрит.

– С женщиной… Это, пожалуй, мысль, но… – Гисукэ чуть запнулся. – Понимаешь, Гэнзо, нет у меня таких склонностей…

– Ну и что? Ведь ради политических целей. Попробуйте…

– Да ты меня не подбивай! И женщины подходящей нет у меня на примете.

– А если О-Маса из «Дзинъя»?

– О-Маса?

– Ну да! Я заметил, господин директор, она с вами очень даже ласково держится. Думаю, если вы её пригласите на горячие источники, она с радостью согласится. Говорят, женщины из таких заведений с лёгкостью принимают подобные предложения.

На лице Гисукэ Канэзаки отразилась целая гамма чувств: растерянность на какое-то мгновение сменилась мечтательным выражением, но оно тут же уступило место разочарованию – словно перед ним мелькнула какая-то диковинная птица, которую он не смог поймать.

– Нет! – резко сказал он и покачал головой. – О-Маса не подходит. Бывший муж держит её под наблюдением, а за ним стоит оябун. Да я тебе рассказывал. Опасно с ней затеваться.

– Разошлись же они. Чего же надо этому якудза [10]10
  Член банды, шайки. Иногда так называют японских мафиози.


[Закрыть]?

– Кто его знает… Во всяком случае говорят, что он никого к ней не подпускает… Помнишь, вчера в «Крауне» к нашему столику подошёл Киндзи Коянаги, оябун «Врат дракона»?

– Да, вы меня с ним познакомили. Смуглый такой, невысокий, но, видать, здоровенный. А что? Держался он очень учтиво. Не похож вроде на главаря якудза.

– А якудза всегда так держатся. Вежливость, учтивость входят в их кодекс. Но не надо обманываться: так они демонстрируют свою силу. Кстати, вчера была и прямая демонстрация. Ты тогда исчез… Да-а, Коянаги мужик здоровенный. Третий дан по каратэ. Он дал мне пощупать свои бицепсы. Сталь, честное слово! Если бы ты не ушёл, он бы и тебе дал потрогать… Между прочим, куда ты подевался?

Гисукэ Канэзаки наконец задал вопрос, который у него с самого начала вертелся на языке.

– Да я пошёл домой. По дороге встретил знакомого, он затащил меня к себе. Давай, говорит, выпьем. Ну а я не очень-то могу… Опьянел я в общем…

Гисукэ не очень-то ему поверил, но придираться и выяснять не стал. В конце концов, частная жизнь Гэнзо Дои его не касается. Вокруг кабаре всегда порхают ночные бабочки. Можно сказать, что публичные дома, располагавшиеся когда-то на соседних улицах, уже возродились.

– Утром звонила твоя жена. Я сказал ей, что ты очень поздно задержался на работе и заночевал у меня. Она просила позвать тебя к телефону, а я говорю: он уже ушёл по делам…

– Простите, пожалуйста, что доставил вам столько хлопот, – Гэнзо поклонился, но, против ожидания, смущённым не казался.

– Смотри, когда приедешь домой, не забудь, что я сказал!

– Не забуду.

– Небось, жена пилит тебя?

– Бывает. Особой кротостью она не отличается. Да, наверное, все жёны одинаковы. – Гэнзо Дои, замордованный толстой, похожей на большую белую свинью женой, покосился на фусума, словно остерегаясь, что супруга патрона может их подслушать.

На следующий день Гисукэ Канэзаки отправился в Кумотори, находившийся от Мизуо в двух часах езды по железной дороге.

По прибытии он сразу пошёл к заместителю председателя провинциального комитета «Кэнъю» Ёситоси Тадокоро, который одновременно был председателем провинциального собрания. Сперва-то он собирался начать с окружения, но потом передумал, решив, что, во-первых, рядовые функционеры могут ничего не знать о сговоре между боссами, а во-вторых, каждый его шаг сейчас же будет известен Тадокоро и это пойдёт ему не на пользу.

Кумотори, окружённый лесистыми горами, до нынешних дней сохранил облик призамкового города: воздух чистый, улицы тихие, множество магазинов, мелких лавочек, фирм, основанных в прошлом веке, а то и раньше, люди разговаривали негромко, двигались неторопливо. Председатель провинциального собрания Ёситоси Тадокоро принадлежал к старинному роду, с незапамятных времён жившему в этих местах. Он унаследовал небольшую текстильную фирму и сейчас был её директором.

Дом Тадокоро находился неподалёку от развалин замка. Гисукэ Канэзаки провели в дальнюю просторную комнату. Окно выходило во внутренний дворик-сад – точь-в-точь такой, какие бывают перед буддийскими храмами секты дзэн: причудливые камни, пруд с карпами, над ним – на невысокой скале – полыхающий багрянцем клён.

Тадокоро хорошо вписывался в интерьер и сам походил на настоятеля буддийского храма.

– Сколько лет, сколько зим! – приветствовал он гостя, сияя улыбкой.

– Простите, всё никак не мог выбраться вас проведать, – улыбнулся в ответ Гисукэ.

– Даже и не припомню, когда мы с вами в последний раз виделись…

– Месяца три назад, когда вместе встречали на вокзале премьер-министра. Он ездил тогда в западные провинции.

– Да, да! Как неловко, запамятовал я!.. Надеюсь, в Мизуо всё благополучно, господа члены комитета здоровы?

– Да, все в добром здравии.

– Прекрасно, прекрасно…

Тадокоро снял крышку сигаретницы, взял сигарету, щёлкнул зажигалкой… Если он интересуется, как поживают господа из комитета, значит, он в последнее время с Синдзиро Мияямой не виделся. В то же время Тадокоро – политик и открывать свои карты, не станет. Если и виделся с Мияямой – не скажет. Ясно только одно: без поддержки Тадокоро Мияяма – ноль. И коль скоро он задумал пролезть на пост мэра, то только с благословения своего благодетеля. В таком случае предварительная договорённость уже существует.