Текст книги "Фантастика 1977"

Автор книги: Север Гансовский

Соавторы: Виталий Мелентьев,Виктор Колупаев,Владимир Щербаков,Дмитрий Де-Спиллер,Игорь Дручин,Олег Алексеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Он на цыпочках подкрался к тумбочке. “Пусть будет что будет, но должен же я его увидеть”, – настойчиво думал Райнис. Он положил резак на пол и осторожно потянул на себя дверцу тумбочки. Она даже не шевельнулась. Дернул сильнее.

Ни с места. Тогда, как во сне, не зная, что делает, схватил резак, дрожащими пальцами включил и направил тоненький луч энергии в дверцу.

“Я так же вырежу дверь, как это сделал ты. А если ненароком обожгу – пеняй на себя!” – мысленно крикнул Райнис.

Но луч не успел прикоснуться к металлу. Неожиданно сильный удар вышиб резак из рук Райниса. Следующий удар уложил его на пол. Райнису показалось, что тумбочка падает на него. Он съежился, закрыл глаза и прикрыл руками голову. Ничто на него не упало, и через минуту он открыл глаза и оглянулся. Второй тумбочки уже не было; он увидел, как удирал человек. Райнис схватил-его за ноги. Незнакомец рухнул рядом, отряхнулся, пытаясь вырваться из рук Райниса, но не обернулся.

Даже наоборот, он старался, чтобы Райнис не увидел его лица.

Но удача придала Райнису новые силы. Он навалился на незнакомца, заломил ему руки и придавил их коленом. Нетерпеливо, с любопытством и страхом, с силой повернул голову человека к себе. И закричал: на Райниса смотрело его же лицо. Отпустив пленника, Райнис вскочил на ноги. Да, там лежал он сам – его тело, его лицо, его одежда. Его двойник был не просто человек – в нем было что-то такое, что Райнис считал неотрывной частицей самого себя.

Райнис почувствовал, что сердце вырывается из груди. Незнакомец лежал неподвижно. В глазах у Райниса потемнело, он покачнулся, зажмурился. А когда снова открыл глаза, двойника на полу уже не было. Рядом с Райнисом стояла вторая тумбочка.

Райнис расхохотался, выскочил из зала и побежал по коридорам. Ничего не соображая, пробирался среди всяких металлических балок, пролезал в какие-то дыры, поднимался по ступенькам, пока не достиг конца – дальше идти было некуда. Он свалился на стул и схватился за прохладные, крепкие металлические поручни. В голове бурлило от множества мыслей, воспоминаний, переживаний. Устрашающе пенистыми волнами мысли штурмовали почти не защищенную волю, все время обрывающуюся попытку взять себя в руки. Он оглянулся, словно в поисках чего-то, за что можно было ухватиться, и увидел, что находится под прозрачным куполом, который на кораблях называли панорамным пунктом наблюдения. За куполом мерцали звезды.

Глаза Райниса сами отыскали Голову Горгоны, а губы прошептали:

– Вот она, звезда последней минуты моей жизни. Горгона, уж лучше ты превратила б меня в камень. А ты смогла только слелать из меня пробку, беспомощно плавающую на поверхности времени и неизвестным течением уносимую к такому же неизвестному берегу.

Поверив, что двойник – плод его больного воображения, Райнис стал ждать конца. Сидел, терял сознание, не представляя, сколько времени прошло. Наконец ему снова показалось,, что он очутился в колодце, на сей раз брошенный туда какой-то неизвестной силой. Как будто он сам хочет уничтожить свою жизнь, борется с ней, но она побеждает. Тогда что-то перевернулось в нем. Победа слабой жизни настолько обрадовала и удивила его, что все кошмарные видения исчезли. Райнис почувствовал необычайный прилив сил и понял, что перестал бояться смерти. Казалось, сила льется из звезд, из Головы Горгоны.

“И все-таки Голова Горгоны помогла мне стать каменным, – про себя улыбнулся Райнис, – стать камнем, которому не страшны неожиданности и мнимая опасность. Иду. Если мой двойник на самом деле существует, тем лучше. Я узнаю его тайну, даже если придется погибнуть”.

Он улыбнулся, вспомнив свои метания и страх.

Райнис медленно вернулся в зал управления. Там уже горел свет. Подошел к видеожурналу, включил. Экран засветился, и командир корабля продолжил свой рассказ.

Заметив за спиной тень, Райнис не вздрогнул и не обернулся.

За спиной стоял человек, вот он прикоснулся к плечу. Тогда Райнис обернулся и непроизвольно вздрогнул, увидев своего двойника. Двойник жестом пригласил его с собой. Они подошли к другому пульту. Двойник быстро открыл дверцу, за которой был экран. Райнис понял, что это специальный пульт словесной интерпретации. Двойник нажал на несколько клавишей. На экране появилась надпись: “Я – материальное существо”.

Двойник смотрел на Райниса. Тот кивнул головой. Тогда двойник начал проворно нажимать на другие клавиши. Райнис прочитал: “Я – житель другой звездной системы. На этом космическом корабле очутился, когда он опустился на одной из планет, где находится наша база. У моей расы есть врожденное свойство, которое вы называете мимикрией. Желаем мы этого или нет, но всегда приобретаем внешность того существа или предмета, с которым имеем дело. Экипаж покинул корабль. Они не разобрались в этом явлении и, не зная, как от меня избавиться, удрали сами. Когда на корабль прибыли вы, я пытался не показываться, но инстинкт был сильнее – я приобретал вашу внешность и старался быть рядом с вами. К счастью, вы победили себя. Теперь полетим вместе. Я не изменял траекторию корабля, так как все время хотел встретиться с вашими”.

Райнис опять кивнул. Двойник пригласил его к окну и показал сначала на Голову Горгоны, потом на себя.

Райнис рассмеялся и подумал: “Ведь еще немного, и мои кости остались бы лежать в наблюдательном пункте покинутого корабля, а существо с чужой планеты, непонятным для нас образом принявшее форму скелета, впустую ждало бы человека, с которым можно было бы установить контакт. Страх, затаившийся в глубине сознания, чуть не отодвинул меня от космического брата дальше, чем световые годы, дефицит энергии и языковой барьер. Голова Горгоны, мерцающая звезда, послала испытание, о котором я обязан рассказать другим космонавтам Земли, чтобы они, странствуя среди звезд, помнили, что, перед тем как переступить порог чужой мысли и чужого времени, им придется много раз победить себя. Где-то в космосе, в световом потоке уже мчится этот, самый главный час моей жизни. Но никому не суждено догнать его и понять его правду, самому не пережив этого”.

Перевел с литовского Б. БАЛАШЯВИЧЮС

ВЛАДИМИР МИХАНОВСКИЙ ИСПЫТАНИЕ

…Так и есть – на какую-то долю секунды он, видимо, расслабился, отключился. Впрочем, этого времени оказалось достаточно, чтобы с выпуклой поверхности огромного сфероэкрана успели исчезнуть разгневанные валы, крутящиеся воронки, пенящиеся волны – словом, то, что в сценарии испытаний обозначено как “штормовая водная преграда”. Тобор преодолел-таки акваторию, правда, Суровцев бросил наметанный взгляд на табло и нахмурился, – не так быстро, как хотелось бы…

А пока трансляторы далекого полигона, неукоснительно следуя настойчивому продвижению Тобора, переключились на новый участок трассы испытания. Вода сменилась сушей, но и здесь Тобору не стало легче. Почва – во весь экран – изрыта кратерами, словно язвами. Метеоритный ливень хлещет напропалую, и красноватая почва вулканического происхождения непрерывно содрогается. Картина дополняется падающими сбоку – дело к вечеру – зеленоватыми лучами яростного светила.

На обзорном экране отлично видно, как взрывы ежесекундно вспыхивают то тут, то там – беззвучно, как и все, что происходит в безвоздушном пространстве. После каждого взрыва ввысь вздымается великолепный султан, от которого на израненную безжизненную почву падает длинная черная тень. Она торопливо укорачивается, сходит на нет, когда потревоженная взрывом пыль и мельчайшие осколки породы оседают.

Угадать, куда выстрелит очередной метеорит, нелегко. Да и то сказать, ведь для решения этой задачи отводится не какое-то там спокойное время, достаточное для того, чтобы студенту – обдумать ответ на экзамене, а спортсмену – подготовиться к очередной попыке. На каждую частную задачу Тобору отводятся сотые и тысячные доли секунды. И от решения ее зависит не отметка в зачетной книжке, не стипендия и даже не судьба мирового рекорда, а само существование. Да, жизнь того, кто теперь преодолевает очередную полосу препятствий.

Кула труднее не только угадать, куда угодит метеорит, но и увернуться от него. Тут уж необходимы высшая, дьявольская, как любит говорить Аким Ксенофонтович, ловкость и быстрота реакции. Конечно, задача Тобора стала бы куда проще, будь у него в наличии обычная танкетка на гусеничном или колесном ходу, которыми, как правило, пользуются космонавты при высадке на новую, неисследованную планетy, или шагающим манипулятор.

Eму приходится рассчитывать только на себя, на собственные, как говорится, возможности?…

Ничего не попишешь, именно таков девиз нынешнего, заключительного цикла испытаний: аварийные условия. Именно они составляют суть решающего многотрудного экзамена Тобора, который теперь проходит.

Первая часть испытаний на исходе, и скоро будет объявлен перерыв для отдыха. Тобор, конечно, не ведает усталости, он мог бы пройти весь трехсуточный никл без перерыва. Тобор, но не люди… Экзаменаторы буквально с ног валятся от усталости.

Ученые-испытатели, собравшиеся в сферозале, знают: метеоритная полоса, как говорится, цветочки, главное испытание сегодняшнего дня впереди.

В отличие от испытателей Тобору неизвестно о том, что подстерегает его на каждом последующем этапе… Выскочив без всякой подготовки на метеоритную полосу, он знает только одно: бомбардируемое поле необходимо не только преодолеть, по и сделать это как можно быстрее. Каждая секунда промедления сверх расчетной засчитывается как штрафная.

Сама по себе формула испытания проста – проще не бывает: действие происходит, условно говоря, на чужой планете. Предположим, что группа космонавтов-изыскателей – и с ними белковый помощник Тобор – отдалилась от материнского корабля и попала в беду, оказалась в результате непредвиденных обстоятельств начисто отрезанной от внешнего мира. При этом все средства связи вышли из строя. (Как показывает многолетняя история освоения далеких планет, такое, увы, подчас случается, какой бы совершенной ни казалась техника: природа неистощима на выдумки, и у каждой планеты свой норов…) И вот, пока люди отсиживаются в пещере или каком-нибудь другом случайно подвернувшемся укрытии, Тобор должен как можно быстрее добраться до корабля, чтобы сообщить о случившемся и вернуться с подмогой. На этом-то своем условном пути к звездолету Тобор и должен сегодня преодолеть разного рода препятствия.

Они воспроизводят те, которые встречаются в документальных отчетах космических экспедиций прошлого.

Тускло мерцает экран в напряженной полутьме зала. Трансляцию с дальнего полигона ведут бесстрастные приборы. Там, за десятки километров от уютного зала, проходит решающее испытание, которое должно дать оценку многолетнему труду большого коллектива. Если Государственная комиссия примет Тобор – рукотворное создание, в котором соединились, сплавились воедино качества машины и живого организма, – то камеры синтеза Зеленого городка получат как бы образец, матрицу, по которой можно будет выращивать сотни и тысячи Тоборов – незаменимых помощников человека и на Земле, и в успешно осваиваемых просторах солнечной системы, и на далеких космических трассах.

Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от метеоритов.

Инженер Иван Суровцев не один год занимался “воспитанием”, обучением сложнейшей белковой системы, именуемой Тобором. Преподносил ему все новые дозы информации, учил решать разнообразные задачи. Не раз Иван наблюдал институтское детище и в “полевых” условиях, сопровождая Тобора и на учебные полигоны Зеленого городка, и в дальних поисках, которые проводились на Марсе и Венере. И никогда не переставал он любоваться своеобразной грацией движений Тобора, никогда не мог привыкнуть к этому захватывающему зрелищу – Тобор в прыжке. Оттолкнувшись всеми могучими щупальцами враз и вытянув их в полете вдоль тела, Тобор вонзался в пространство, подобный живой торпеде. Тобор и теперь прыгал, как его учили, – по всем правилам тонкой и сложной легкоатлетической науки. Он отталкивался от почвы под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально большой отрезок.

В том, что прыжки – вовсе не такая простая штука, как кажется на первый взгляд, Суровцев убедился давно, как только приступил к обучению Тобора. После того как было решено, что основной способ перемещения Тобора – прыжки, пришлось пустить в ход весь опыт прыгающих земных существ. Весь – от тушканчика до кенгуру. В Зеленом городке изучали строение волокон их мышц, угол прыжка, стартовую скорость, дальность полета – да мало ли что еще!

В те времена, когда Тобора учили прыгать, первое место на стеллажах институтских лабораторий занимали бесчисленные рулоны пленок. На километрах лент были запечатлены разнообразные существа, либо распластавшиеся в прыжке, либо готовящиеся к нему, либо уже приземлившиеся.

Не был забыт, разумеется, и опыт выдающихся легкоатлетовпрыгунов всех времен, чьи рекорды украсили историю спорта.

Суровцев, как и его коллеги, частенько задумывался над утраченным секретом античных стадионов, подолгу размышляя над тайной сверхдальнего прыжка, которой владели тогдашние легкоатлеты.

…Прилетев в первый раз в Грецию – родину Олимпийских игр (потом-то он бывал здесь множество раз, безуспешно пытаясь разгадать мучившую его загадку), Суровцев долго стоял перед мраморной плитой, потемневшей от времени. Оливковый прямоугольник как бы обуглился по краям, мелкие трещины разбежались по его поверхности, словно морщины на старушечьем лиие. Снова и снова перечитывал он надпись на плите, которая гласила, что достославный Фаилл во время оно прыгнул в длину ни много ни мало на шестнадцать метров… “Мы говорим о прогрессе в спорте, – подумал тогда Суровцев, тщательно переписывая в записную книжку надпись, выбитую на плите. – Однако прошло не одно тысячелетие, и вот во второй половине XX века (нашей, разумеется, эры!) во время Олимпиады в Мехико Р. Бимон пролетел примерно вдвое меньше, чем Фаилл. И что же? Прыжок Бимона был объявлен фантастическим по тем временам спортивным достижением – да так оно, собственно, и было. Так о каком же прогрессе в спорте может идти речь?!” Иван долго потом бродил среди развалин по территории древней Олимпии, которую Высший Совет Земли объявил заповедной зоной. Кое-что в соответствии с обнаруженными древними свидетельствами было реставрировано. Вновь бурлил многоводный Алфей, долина которого явилась колыбелью Олимпийских игр эллинов. Вокруг в июльском мареве громоздились горы и холмы, сглаженные быстротекущим временем. Суровцев перешел по мостику через русло высохшего ручья и еле приметной тропинкой поднялся в гору. Нещадно палило солнце, пахло полынью, мятой, по обе стороны тропки самозабвенно стрекотали цикады. “Сколько же тысяч ног прошло по этой каменистой почве”, – подумал Иван, вытирая лоб. Ему показалось, что здесь, на земле Эллады, явственнее, чем в любой другой точке Земли, ощущаешь преемственность поколений. Однако кое-что на этом поступательном пути, видимо, теряется – и, быть может, безвозвратно.

На вершине Суровцев остановился. Отсюда хорошо был виден окаймленный кустарником храм Геры, супруги Зевса, – великолепное сооружение недавно восстановили. Близ этого храма некогда проходили Героиды – женские спортивные игры, подобные Олимпиадам. За храмом Геры выстроились в ряд несколько строений – каждое на свой лад. Портики, арки, колоннады… Каждый независимый город Древней Эллады почитал за честь выстроить здесь собственное здание, в котором хранились богатые дары Олимпии. Немало пришлось повозиться реставраторам с портиком Эхо. Древние не ведали усилителей и микрофона: глашатай объявлял победителей в этом портике, и хитрое эхо семикратно повторяло их имена. Не так ли в ослепительный час прозвучало здесь некогда и имя Фаилла, секрет прыжка которого Суровцев пытается ныне раскрыть, чтобы передать его Тобору?…

Нет, секрет этот так и не удалось раскрыть до конца, хотя несколько раз казалось, что решение вот-вот отыщется. Поиск, однако, не пропал даром – ученые Зеленого городка во многом обогатились. И всю новую для них информацию о технике прыжка привили Тобору…

Между тем на дальнем полигоне, откуда велась передача, сгустились сумерки. Вдали, на самом краю условного мира, созданного инженерами полигона, заполыхали малиновые загжицы.

Суровцев понял – это отблески лавы. Да, предстояло последнее испытание. Тобор мощными прыжками поднимался в гору, вновь напомнившую Ивану холмы Древней Эллады – неизвестно по какой ассоциации. Как только ни старались Суровцев и его коллеги – воспитатели белковых систем раскрыть секрет прыжка древних атлетов! Они изучали о древних Олимпиадах всю информацию, которую только удавалось отыскать, и просеивали ее сквозь сито ЭВМ, надеясь, что хоть какие-то нужные крупицы осядут в ячейках логических схем. Были и такие, кто попросту сомневался в достоверности древней надписи, выбитой на мраморной плите. Но таких были единицы. Быть может, секрет прыжка древних заключался в особой разминке, рецепт которой оказался утерянным? В специальной тренировке? Быть может, дальности прыжка способствовало – чем черт не шутит! – то, что атлеты перед спортивным состязанием натирались оливковым маслом?! Ничего не следовало отвергать с порога.

Особые надежды воспитатели Тобора и руководство института, создавшего белковую систему, возлагали на прыжок с грузом. Согласно некоторым свидетельствам именно так прыгали древние атлеты. Изображения этих особых гантелей, выполненных из металла либо камня, имелись на многих древнегреческих вазах. И все эти изображения, как и прочая информация, связанная с прыжками эллинов, собирались на информационные блоки, которые методически осваивал Тобор…

Наблюдая по экрану за Тобором, который продолжал стремительно продвигаться к вершине вулкана, Суровцев припомнил описание грузов для прыжка, данное Павсанием. Усмехнулся: надо же, как в память врезалось! Словно любимые стихи: “Эти гири имеют такой вид: посередине они представляют собой не совсем правильный круг-диск. Он сделан так, что через него можно пропустить пальцы рук таким образом, как через ручку щита”. Не очень точное описание, конечно, но другого у них не было – приходилось работать с таким. Сколько моделей перепробовали они – и все понапрасну. Интересно, могло ли прийти в голову Павсанию, что снаряды для прыжка, которые он описал, будут сжимать не только руки атлетов, но и… щупальца разумной белковой системы, созданной гением человека?!

Да, Тобор учился прыгать и с грузом тоже. Попозже для него умудрились раздобыть подлинные гантели, которыми пользовались некогда эллины, и необходимость в описании древнего историка отпала. Увы, из этой затеи ничего не вышло – Тобоп с грузом прыгал гораздо хуже, чем без него. Тогда пригласили на учебный полигон Зеленого городка лучших легкоатлетов Земли, прыгунов-рекордсменов. Результат был тот же: прыжок с грузом получался у них короче, чем без него.

…Подъем становился все круче, и Тобор двигался теперь по спирали. Каждый прыжок приближал его к огненному препятствию. Отблески пламени вдали становились все ярче и как бы оживали, приобретая подвижность. Над вулканом висели тяжелые облака, подсвечиваемые снизу. Время от времени Тобор останавливался, фиксировал круговую панораму, затем двигался дальше, и следом прыгала его тень, огромная и угловатая.

На каменистой почве горы не росло почти ничего, только сухие неприхотливые кустики с фиолетовым отливом кое-где умудрились пробиться сквозь мельчайшие трещинки породы. Суровцев припомнил, что это марсианский вереск, специально высаженный на сопке ботаниками полигона, чтобы получше воссоздать обстановку чужой планеты.

Последний перевал – и перед Тобором открылся вулкан.

Трансляторы на несколько секунд показали кратер. Экран налился нестерпимым светом, все зажмурились.

В глубине жерла перекатывались тяжелые волны огнедышащей лавы, и Суровцеву почудилось на миг, что в лицо пахнуло зноем, словно он находился там, рядом с Тобором.

Белковый сделал последний шаг, и два передних щупальца его, словно два мамонтовых хобота, повисли над пропастью.

Мелкая базальтовая крошка, потревоженная тяжелым Тобором, двумя маленькими струйками потекла вниз. Достигнув поверхности лавы, они мгновенно превратились в два облачка пара.

Тобор замер, наблюдая, как два облачка вспухают, сливаясь постепенно в белесую тучку.

На экране хорошо было видно, как подрагивает мерно сопка. Тяжелые серные испарения просачиваются сквозь трещины и изломы породы, вырываются наружу, словно пар из прохудившегося котла. Далекий противоположный берег кратера тонет в розовой дымке испарений. Обойти пропасть нельзя. Ее можно только перепрыгнуть. Падение вниз, на волны клокочущей лавы, означает для Тобора гибель.

Робот, пятясь, отошел на десяток метров от края пропасти.

– Готовит место для разбега, – прошептал Суровцев, ни к кому не обращаясь.

Но Иван ошибся.

Тобор приблизился к пику, который одиноким зубом торчал на самом краю небольшого плато, расположенного перед вулканом. Потрогал верхушку скалы, словно что-то прикидывая, затем обхватил ее щупальцем и с силой рванул, выломив изрядный кусок базальтовой породы.

– Хотел бы я знать, что у него на уме… – пробормотал Председатель Государственной комиссии, как зачарованный глядя на экран.

Между тем Тобор, примерившись, точно рассчитанным ударом об основание скалы разбил обломок на две части примерно равного объема. Подержал их на разведенных в стороны щупальцах, сравнивая вес. Затем принялся обивать один из обломков, добиваясь, чтобы веса их сравнялись.

“В каждом обло.мке килограммов по полтораста”, – прикинул машинально Суровцев. Он начал догадываться, с какой целью готовит Тобор тяжелые обломки, и беспокойно заерзал в кресле.

Несколько томительных секунд Тобор стоял неподвижно, видимо что-то соображая. Решившись, зажал в каждом из передних щупалец по увесистому обломку и отодвинулся на самый край плато. Затем, разогнувшись на свободных щупальцах, оттолкнулся от кромки кратера и взвился в воздух.

А дальше начались чудеса.

Тобор вел себя в прыжке совершенно не так, как обучали его воспитатели и спортсмены.

Щупальца с грузом он зачем-то вытянул перед собой. Затем, пролетев несколько метров, резко отвел их назад, за туловище.

Это был полет, настоящий полет, хотя и без крыльев. Продолжая возноситься по параболе, Тобор, производя щупальцами с грузом волнообразные движения, снова и снова вытягивал их вперед, затем заводил назад, за спину. Казалось, он плывет по невидимым волнам. Впрочем, он ведь и в самом деле плыл, только не по воде, а по воздуху…

Когда до противоположного края пропасти оставалось с десяток метров, Тобор с силой отбросил прочь от себя оба обломка. При этом скорость его увеличилась, и он резко подлетел вверх. Это, собственно, его и спасло. Тобору не хватило лишь нескольких сантиметров, но он дотянулся до кромки освободившимися от груза щупальцами, которые намертво присосались к горной породе.

Пока Тобор висел, раскачиваясь над пропастью, камеры проследили путь обломков, которые он отбросил в прыжке.

Наконец, собравшись с силами, белковый подтянулся на щупальцах и выбрался на кромку пропасти.

Экран медленно погас – испытание завершилось.

В зале вспыхнули панели освещения. Несколько секунд люди сидели молча, все еще во власти фантастического прыжка с грузом, затем начали шумно подниматься с мест, разом заговорили.

Суровцев двинулся вместе со всеми к выходу, счастливо улыбаясь и никого вокруг не видя. Он думал о Тоборе, который в минуту смертельной опасности крайним напряжением сил сумел вдруг постичь тайну прыжка древних эллинов, над которой они, люди, столько лет безуспешно бились…