Текст книги "Суженая императора (СИ)"

Автор книги: Серина Гэлбрэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Киваю, соглашаясь. Следовать ожидать, что стоит вести о новой суженой государя достигнуть ушей всех жителей Империи, как мамины родственники всенепременно объявятся. Они и думать забыли о ней, падшей фрайнэ, опозорившей себя и мужа, презревшей венчальные символы ради любовных иллюзий и бесстыдства мимолётной страсти, однако ж, заслышав имя четвёртой суженой, мигом припомнили, в какой род вошла опорочившая себя дочь и сестра. Род Завери иссох и выяснить это нетрудно, как и сообразить, что подле государя встала дочь той самой беспутной Альвины.

Фрайнэ Астра Завери, чьё происхождение с рождения было омрачено тенью сомнений, позора и пересудов, возвысилась в одночасье, взлетела так высоко, как только может взлететь фрайнэ в Империи, а её дочь из незаконного ребёнка превратилась в первенца самого государя. Линси не Элиасы, конечно, но кто ж отвернётся от подобной перспективы, кто откажется напомнить новой суженой императора о давних родственных связях?

Стефан помогает мне подняться с кресла, ведёт к кровати. Оказавшись под одеялом, я прижимаюсь к Стефану, и он осторожно обнимает меня. Я не хочу думать об этих людях – даже в мыслях я не могу назвать их бабушкой и дядей, – но и вовсе не думать о них не получается.

* * *

Чета Шевери пребывает накануне вечером, однако слишком поздно, дабы тотчас же засвидетельствовать своё почтение государю и его суженой. Они занимают старые покои Эветьена во дворце и являются аккурат к утреннему благодарению. Мы со Стефаном встречаемся с ними в галерее, перед входом в храм, где уже собралось не меньше дюжины придворных, не спешащих переступать храмовый порог прежде государя. Фрайн Шевери кланяется, Лия делает неуклюжий реверанс, настороженно смотрит исподлобья на Стефана, словно ребёнок, ожидающий выговора за плохо выполненное задание. Стефан кивает и Эветьен ловко подхватывает супругу под локоть, помогая ей выпрямиться, одаряет выразительным взглядом. Девушка не менее выразительно, красноречивее всяких слов, смотрит в ответ. Стефан прерывает безмолвный этот диалог, приветствует обоих. Я следую его примеру, добавляю, что буду рада видеть фрайнэ Шевери не только при дворе, но и в своей свите, пусть и на короткий срок. Бросаю взгляд через плечо, дабы убедиться, что Брендетта не выказывает открытой неприязни в обычной своей пренебрежительной манере, не гримасничает и не демонстрирует неуместного высокомерия. Однако Брендетта на диво спокойна, сдержанна и даже приветливо улыбается Лии. Мы проходим в храм, придворные шлейфом тянутся за нами. Лия садится со мною и моими дамами на первую скамью и Брендетта, точно непослушный ученик на уроке, тут же поворачивается к ней и начинает что-то шептать девушке на ухо. Шеритта хмурится неодобрительно, но дочь господина Витании и не смотрит на неё, продолжая то ли расспрашивать Лию, то ли делиться последними новостями, и умолкает лишь по зову колокола.

По окончанию службы мы идём в трапезную. Я нет-нет да осматриваюсь украдкой, приглядываюсь к окружающим нас лицам, пытаюсь угадать, не прибыла ли мамина родня во дворец, не стоят ли они среди склоняющихся пред государем вельмож? Я не помню в точности абсолютно всех придворных и в каждом немолодом мужчине, в каждой женщине почтенных лет, кажущихся незнакомыми, вижу их, фрайна и фрайнэ Линси. Между тем завтрак идёт своим чередом, и после мы со Стефаном расходимся: его ждут государственные дела, а меня недолгий визит в детскую и поездка в город. Я и Шеритта выбрали две школы в Бедном квартале, которые мне предстоит посетить сегодня, и приют для девочек при монастыре Тейры Дарующей, что в предместье столицы – туда я отправлюсь завтра. Затем у меня будет два дня для подготовки к свадьбе и на третий состоится венчание.

В моих покоях Брендетта берёт Лию за руку, отводит к стульям, где обычно сидят дамы, и уже громче, без смущения, начинает расспрашивать фрайнэ Шевери о её замужестве и жизни в Вайленсии. Илзе лишь улыбается, слушая жадные вопросы Брендетты, большая часть которых сводится к принятому в Вайленсии многомужеству и браку самой Лии, Шеритта продолжает хмуриться и поглядывает предостерегающе на Иветту, свою старшую дочь. Юная фрайнэ Бромли, высокая и светловолосая, вошла в мою свиту буквально на днях и ещё не успела освоиться в полной мере ни в моих покоях, ни при дворе. Впрочем, я не тревожусь за эту девочку, настороженную, неуверенную и по-юношески нескладную. Её родители рядом, она под постоянным присмотром матери и никто не посмеет обидеть её, кузину императора, если только она сама не наделает глупостей.

Оставив девушек беседовать, мы с Шериттой поднимаемся в детскую, проведать Миреллу. Я объясняю дочери, что гулять мы сегодня не пойдём и завтра тоже, потому что у меня важные дела, и, глядя на расстроенное, посмурневшее личико Миреллы, обещаю, что когда мы будем в Шайо, то сможем гулять хоть с утра до вечера, лепить снежки и кататься с горки. Затем я и фрайнэ Бромли возвращаемся, и я переодеваюсь к выходу. В школы поедем в экипаже – городские улицы, особенно в Бедном квартале, не предназначены для взлёта и посадки воздушного судна, – зато в приют можно полететь на барке.

Меня сопровождают обе фрайнэ Бромли, трое слуг и охрана. Наш кортеж состоит из двух экипажей и десятка верховых и двигается не шибко быстро, оттого и не получится навестить за один день больше двух школ. Прежде мне не доводилось бывать в Бедном квартале, я впервые оказываюсь на его улицах. Вопреки подспудным моим ожиданиям, выглядит он лучше, чем представляется, когда заходит речь об этой части города. Улицы несколько чище, чем я предполагала, дома далеки от богатых особняков Франского квартала, но они есть, крепкие на вид, поднимающиеся в три-четыре этажа по обеим сторонам. По крайней мере, не жалкие лачуги с соломенными крышами, что занимаются мгновенно от малейшей искры. Разумеется, Бедный квартал не похож на Университетский или, тем паче, на Беспутный и наличие домов не делает его более благоприятным, безопасным и подходящим для жизни в тепле и достатке. Жильё здесь самое дешёвое во всей столице, однако за эти мелкие монеты жить придётся едва ли не в прямом смысле в углу, не имея простейших удобств, тесниться в обществе столь же бедных голодных соседей. Рассматривая через окно экипажа скромно одетых людей на улицах, я всё же не могу избавиться от лёгкого непонимания, отчего квартальный глава отказал нам с Гретой в открытии нашей обители в Бедном. Сколько здесь, под сенью низко нависающих крыш, потерянных женских душ?

Великое множество.

Но ответ главы был короток, категоричен: ничего подобного в его квартале быть не должно. Они, может, и живут скромно, однако ж женщины здешние не беспутницы какие, они добропорядочные, богобоязненные и чтут мужей своих, Четырёх и законы Империи. Никому из них в голову не придёт этакое непотребство совершать, против воли Благодатных идти, в обители непонятные обращаться, на мужей жаловаться, помощи искать. За помощью и разрешением трудностей благочестивой жене должно в обитель богов идти, совета у служителей Четырёх испрашивать, а не слушать сбивающие с пути истинного речи других женщин, которые мало того, что сами без мужей до сих пор обретаются, так ещё и из сердца Беспутного квартала явились. Небось демоны Хар-Асана науськали этих нечестивых женщин отравлять умы и сердца добродетельных арайнэ ядом вольнодумным да словами богопротивными, а коли так, то не след с ними связываться.

Оба визита в школы проходят вполне удовлетворительно для первого раза.Дети с готовностью забирают подарки и сладости, а учителя – по большей части жрецы из храмов, при которых открыты школы, – с благодарностью принимают денежные взносы. Следуя заданной императрицей Терессой традиции я лично раздаю подарки – в каждой школе учится меньше ребят, чем в той, куда ходила Мирелла, пока мы жили в Университетском квартале. Затем беседую с учителями, отмечая разницу между учебными заведениями в Университетском и Бедном. В Университетском меньше школ, однако они больше, дети в них разного возраста и среди учителей можно встретить не только жрецов, отвечающих за все предметы сразу, но и преподавателей определённых наук. В Бедном школы маленькие, открыты согласно эдикту Стефанио Первого при каждом втором храме, но ребятишек в них мало и детей постарше нет вовсе. Мне признаются, что вопреки указам старого императора всё ещё хватает тех, кто попросту не отправляет детей в школу, предпочитая, чтобы ребёнок с малых лет учился трудиться, а не читать бесполезные и дорогие книги. Слышать о том и печально, и удивительно, и, пожалуй, странно. Я, получившая какое-никакое, но образование, не могу представить, чтобы Мирелла росла таким же диким сорняком, не способная ни прочитать, ни написать ни единого слова, не разбирающая букв и теряющаяся при виде сложных цифр. Однако я понимаю, что люди здесь привыкли к такому укладу, они не торопятся менять его, пока в том нет необходимости. Да и упомянутый эдикт старого императора предполагал увеличение числа учебных заведений и расширение доступности начального образования, но не обязательное посещение школьных занятий.

Во дворец возвращаемся в сумерках, окутавших стремительно улицы города. В моих покоях тихо и ни души, даже Илзе нет, только очередная записка от Стефана дожидается на столике. Шеритта лишь вздыхает с обречённой усталостью, оглядев пустые комнаты. Мне кажется, она успела позабыть, каково постоянно присматривать за стайкой непоседливых озорных девиц, и теперь, когда в моей свите всё больше юных фрайнэ, вспоминает постепенно о не самой приятной части своих обязанностей. Она вызывает служанок и следом за ними спешно являются Брендетта и Лия.

Я пишу послание Стефану, стараясь коротко, но по существу ответить на его вопросы. Со мною всё хорошо, я бодра духом и телом, в визите лекаря не нуждаюсь. Поездка тоже прошла неплохо, меня никто и ничто не утомило, не расстроило и не причинило вреда, ни морального, ни физического. Набросав ответ, я передаю записку одной из служанок, велю отнести императору и заново осматриваю приёмный покой.

– Где Илзе?

– Она ушла, – сообщает Брендетта.

– Она не упомянула куда?

С тех пор как Мирелла обзавелась слугами и свитой не меньше, чем у мамы, Илзе редко бывает с моей дочерью. Большую часть времени Илзе проводит в моих покоях, сидит вместе с остальными дамами, помогает наравне со всеми, выполняет поручения, иногда сопровождает меня там, где её присутствие уместно или не вызовет ненужных вопросов. В трапезную она не ходит, храм не посещает и избегает появляться на любых больших собраниях. Дворец в последние дни она не покидала и, поскольку сейчас нет необходимости в присутствии кого-то из дам в моей спальне, ночевала явно в покоях фрайна Рейни.

– К арайнэ Илзе приходил гость, – отвечает Брендетта с готовностью, точно только и ждала, чтобы поскорее поделиться этой информацией. – Молодой мужчина, одет как простой арайн. Не знаю, как он сумел проникнуть в покои незамеченным, стражу миновав?

– Мужчина? – повторяю удивлённо.

– Высокий брюнет, смазливый как Дей… то есть красивый парень, – добавляет Лия.

– Появился словно из ниоткуда, будто дух неспокойный, – продолжает Брендетта. – Мы уж хотели стражу позвать, но арайнэ Илзе сразу поднялась ему навстречу и лишь рукой нам махнула, точно мы служанки какие.

– Видно было, что она его узнала, – подтверждает Лия.

– Он к ней по имени обратился, она спросила, что он тут делает, и сказала, что ему нельзя быть во дворце, а он заговорил на странном языке. Я ни словечка не поняла!

– Точно не вайленский.

– И не эстильский, и не целестианский…

– В этом языке… преобладали шипящие и свистящие звуки? – уточняю с замиранием сердца.

Девушки кивают.

– Они немного поговорили и ушли. Илзе ничего не сказала напоследок, ни до свидания, ни куда они идут, ни когда она вернётся, – заканчивает Лия.

– Фрайнэ Астра, вы знаете, кто это мог быть? – вопрошает Брендетта, пристально вглядываясь в меня.

– Это был… земляк Илзе.

– О-о, вам известен этот язык?

– Мне доводилось его слышать, но я его не понимаю.

– А откуда Илзе родом? – не унимается Брендетта. – И язык престранный такой, будто змеи шипят.

– Фрайнэ Брендетта, едва ли вас касаются такие подробности, – вмешивается Шеритта и Брендетта отступает, склоняет голову в мнимой покорности.

Оставляю девушек в приёмном покое и иду в спальню. Шеритта следует за мною, смотрит на меня вопросительно.

– Фрайнэ Астра, всё хорошо?

– Да. Отчего нет?

– Но арайнэ Илзе… – начинает Шеритта, однако я жестом перебиваю возможные возражения.

– Фрайнэ Бромли, Илзе моя близкая подруга, не служанка, не рабыня и не придворная дама из свиты императрицы, обязанная находиться при своей госпоже. Илзе стала моей компаньонкой, потому что я её об этом попросила, а она согласилась. Она свободная женщина и вольна поступать так, как решит сама. И уходить тогда, когда сочтёт нужным. К тому же, как вам, полагаю, уже известно, она не подданная императорского венца и не должна подчиняться приказам ни моим, ни даже Стефана.

Шеритта молчит, и я отворачиваюсь к окну, скрывая крепнущее недовольство, стыдливую досаду и смутную тревогу.

Глава 24

Илзе не возвращается к вечерней трапезе, и на ужин я иду, терзаемая тревогой за неё и мрачным ожиданием появления маминых родственников. В зале я вижу Блейка, сидящего за столом с другими приближёнными императора, и гадаю, известно ли ему, что Илзе покинула дворец, не перемолвившись ни с кем и словом. Стефан расспрашивает меня о поездке, я отвечаю невпопад, уклончиво, и он хмурится. По крайней мере, я по-прежнему не замечаю никого похожего на главу рода Линси и его мать, ни в трапезной, ни когда мы со Стефаном выходим из залы. Нашего внимания не ищут незнакомцы, а знакомые не пытаются попросить за кого-либо, не представляют новичков при дворе, не называют тех самых имён, услышать которые я почти страшусь. Я немного удивлена этим обстоятельством – если информация Стефана верна и Линси действительно прибыли в столицу ещё вчера, то отчего они до сих пор не приехали во дворец? Древо Линси никогда не отличалось величием, высотой и ветвистостью, однако оно и не захиревшее древо Завери. Неужели род Линси успел настолько прийти в упадок, что у его главы и матери его главы нет достойного платья, чтобы появиться при дворе?

Я надеюсь увидеть Илзе в своих покоях по окончанию трапезы, но чаяниям моим не суждено сбыться. Стефан встревожен моими рассеянными ответами за ужином и расспрашивает обо всём заново, едва переступив порог спальни. Наконец я рассказываю подробно и о поездке, и об уходе Илзе – не уточняя, впрочем, что её знакомый проник в эти комнаты не замеченным стражей. Заверяю ещё раз, что со мною всё в порядке, физически я прекрасно себя чувствую, не испытываю дурноты, голода и жажды, мне не жарко, не холодно, голова не кружится, ничего не болит. На всякий случай уточняю, известно ли Стефану о появлении Линси при дворе, и узнаю, что в сам дворец они и впрямь ещё не прибыли.

Отчего они медлят, отчего не торопятся предстать пред своим государем?

Или они и не намерены просить аудиенций, милостей и встреч со мною, а всего-навсего желают присутствовать на венчании и наблюдать за свадебным пиром подобно большинству съехавшихся в столицу арайнов и фрайнов? Быть может, я ошибаюсь и им ничего не нужно от внезапно взлетевшей родственницы, не метят они на место Элиасов? Не всякий способен вести эту игру, не всякому по силам плести сети придворных интриг, не увязая при том в них самому, словно муха в паутине паука. Да и Элиасы остаются крепким, влиятельным родом и без близких связей с первопрестольным древом. Даже сейчас, вынужденно отступив в тень, они не ослабевают, не исчезают в забытье, они вернутся в любой момент и следующее появление их так же неизбежно, неотвратимо, как смена времён года. А где нынче род фрайнэ Аурелии и фрайнэ Верены, в каких далях растворились их родственники, растерявшие в одночасье высокое положение и привилегии? Я совсем не знаю Линси, но возможно, они вовсе не честолюбивы, как я воображаю, думая об этих людях. Они отреклись от моей мамы, им дела не было ни до её смерти, ни до меня, ни, тем более, до Миреллы, однако равнодушие их, желание держаться как можно дальше от дочери и сестры, покрывшей себя позором несмываемым, не подразумевает обязательного стремления возвыситься за счёт её дитя наполовину незаконного происхождения. Быть может, им просто-напросто любопытно увидеть воочию четвёртую суженую государя, презревшую выбор жребием, но уже подарившую императору дочь.

Утро следует обыденному расписанию, один привычный пункт за другим. Лия украдкой позёвывает в ладошку, Лаверна, как обычно, почтительна, услужлива и расторопна, Брендетта, наоборот, вопреки обыкновению задумчива и неразговорчива. Я веду фрайнэ на утреннее благодарение и когда мы со Стефаном встречаемся на галерее перед храмом и наши свиты перемешиваются, замечаю, с каким пристальным, ищущим вниманием фрайн Рейни оглядывает моих дам. Затем смотрит на меня выжидающе, точно порываясь подойти ближе и задать мучающий его вопрос, и отворачивается к Лаверне. Вижу, как он что-то говорит ей тихо, и она качает головой. Блейк вновь осматривается, задерживает взгляд на Брендетте, но та вдруг поднимает подбородок повыше, отворачивается и с привычной гримасой высокомерия проходит мимо фрайна Рейни и его суженой. Лия только глаза воздевает к своду галереи при виде этой сцены, а я понимаю, что Блейк об исчезновении Илзе знает ещё меньше моего, она не появлялась у него, не передавала посланий и не пыталась как-либо связаться с ним.

Наконец идём в храм.

Затем в трапезную.

Потом я с дамами удаляюсь в свои покои.

И замираю на пороге внутренней приёмной, увидев Илзе, сидящую как ни в чём не бывало подле разожжённого камина. На спинке соседнего стула висит чёрный плащ с меховой оторочкой, словно подчёркивающий ненавязчиво, что его хозяйка пришла недавно и надолго не останется. Илзе поднимается мне навстречу, и я беру её за руку, увожу в кабинет. По пути отмахиваюсь небрежно от шагнувшей было за нами Шеритты. Я помню о визите в приют, помню, что императорская барка уже готова к вылету, но вряд ли небольшая задержка сильно повредит делу.

– Илзе, что случилось? – спрашиваю, поскорее закрыв дверь. – Лия и Брендетта поведали, что вчера к тебе приходил… твой сородич? Девушки не узнали язык, на котором вы разговаривали, но я догадалась, что на твоём родном.

– Племянник, сын моей старшей сестры, – поясняет Илзе и усмехается. – Как видишь, звезда моя, не только к тебе нагрянули гости нежданные из числа давно не виденных родственников.

– Ты не рассказывала о своей семье…

– Потому что нечего рассказывать. Как тебе известно, живём мы кланами, большая часть членов которых связаны друг с другом кровными узами. Главой клана становится не просто старший по возрасту, но достойнейший и неважно, мужчина ли, женщина. Мы малочисленны и у нас редко когда рождается больше одного-двух детей, но мы не болеем человеческими хворями и потомство наше крепко и здорово с первых дней жизни. Когда-то давно у каждого клана был свой маленький город, своя подземная цитадель, где все члены жили в мире, покое и согласии, однако с той поры для моего народа многое изменилось. Слишком многое, – голос Илзе становится тише, в нём слышатся отзвуки сожалений о былом, о том, чего уже не вернуть. – Кто-то остался в старых городах, кто-то исследовал новые земли в поисках прибежища для себя и членов клана. День за днём, год за годом пути-дорожки нашего народа расходились всё дальше, мы больше не были единым целым, но обратились разрозненными островками, затерянными в бушующем океане нового мира. Мой клан, клан Чароит, покинул Великие пески много поколений назад, пересёк море и обосновался в Финийских землях. Моим предкам не удалось создать дом, подобный тому, что они оставили за морем, однако обустроились они всё же лучше, чем могло бы быть. Торговлей занялись.

– Драгоценными камнями торговали? – отчего-то уточняю я.

– И ими тоже, – быстрая скользящая улыбка появляется на губах Илзе и тает в мгновение ока. – Путь моего отца был долог и извилист, но однажды пришёл его час покинуть этот мир и обратиться золотой чешуйкой на теле Матери. Главой нашего клана стала моя старшая сестра. Вскоре после этого нам с нею случилось повздорить сильно… не думай, не из-за места, которое она заняла, и не из-за мужчины, охрани нас Великая мать. После ссоры я уехала. Села на корабль, идущий на Аргейские острова, а оттуда отправилась в сердце Франской империи. Как среди людей говаривают, была молода, глупа и самоуверенна сверх меры, будто юнец задиристый. Оттого и оказалась во время первого зрелого сброса на улице… прежде у меня только детские случались и те дома проходили, под защитой и в покое, в окружении родных и близких. После-то я поняла, сколь опрометчиво безрассудна была и что если бы не ты, произойти могло всякое.

– Илзе… – начинаю я и умолкаю в растерянности, не зная, как объяснить ей, что мой долг перед ней несравнимо выше, что я потребовала от неё куда больше, чем когда-то дала сама.

– Мне придётся вернуться в Финийские земли.

– Надолго?

– Не знаю, – Илзе нарочито небрежно пожимает плечами. – Может статься, навсегда.

– Что-то случилось?

– Сестра настоятельно просит вернуться в кратчайшие сроки. Дела клановые, важные, из тех, от которых не отвернёшься, даже если сильно того пожелаешь, пусть Ив подробностями меня не побаловал особо. Потому сестра и сына своего за мною отправила. Письменное послание могло затеряться, да и бумаге не по силам разыскать в огромном городе того, у кого и адреса точного нет, кто сегодня здесь, а назавтра там, – Илзе умолкает, оглядывает кабинет и продолжает после короткой паузы: – Боюсь, мне придётся оставить место в твоей свите и все обязанности, что я исполняла.

– И пускай, – отмахиваюсь я. – У меня нынче в достатке желающих подать мне украшения.

– И помогать тебе в твоих поисках я больше не смогу.

– Я справлюсь. Может, более и не надо ничего искать. Только до Финийских земель путь неблизкий…

– Ив уверяет, что разыщет для нас воздушный корабль, они идут куда быстрее водных и добраться можно за несколько дней, а не недель.

Я бессмысленно, будто деревянная кукла на верёвочках, качаю головой, пытаюсь найти подходящие слова, но не могу, я обескуражена и потеряна. С того дождливого вечера минуло года три и за это время я, к стыду своему, настолько привыкла, что Илзе всегда рядом, всегда приходит на помощь, когда нужно, всегда поддерживает словом ли, делом, что теперь мне трудно вообразить, как я буду без неё. Мысли эти недостойные, низкие, эгоистичные, прежде всего я думаю о себе, а не о той, кого полагаю близкой подругой, однако не получается сразу совладать с ними, изгнать из разума и сердца.

– С восточного побережья Империи мало воздушных судов отходит… особенно по нынешнему сезону, – роняю я невпопад.

– Только корабли с Аргейских островов, я знаю, – кивает Илзе. – Воздушные суда в Империи подобны образованию для одарённых – доступны лишь избранным. Но змеи гибки, изворотливы и во всякую щель проскользнуть способны. Прости, что сразу не предупредила и ушла неожиданно, слова не сказав. Я не стала беседовать с Ивом при твоих дамах, увела его поскорее, а то Брендетта на него так смотрела, словно молодого мужчину впервые в жизни увидела.

– Когда ты уезжаешь?

– Сегодня.

– Так скоро? – вырывается у меня.

– Сама сказала, до Финийских земель путь неблизкий. Повезёт, если доберёмся до побережья до зимнего праздника.

– Я попрошу Стефана предоставить вам одну из императорских барок, она за сутки домчится.

– Благодарю, но не нужно, звезда моя, правда, – мягко улыбается Илзе. – Не стоит привлекать к себе лишнего внимания.

Конечно же, и о чём я только думаю? Императорская барка, идущая на побережье в преддверии венчания государя и зимнего праздника, заинтересует многих, и её отбытие и прибытие не скроешь от чужих глаз, не говоря уж о подготовке к отлёту. А кто удостоит вниманием двух скромных путников?

– Если тебе что-то надо, только скажи…

– Ничего не надо, не тревожься попусту. Вещей, которые можно взять с собою, у меня немного, деньги есть, да и Ив не в одной змеиной шкуре в Империю прибыл. Я его несколько лет не видела… даже не представляла, что он таким высоким вырос. Ещё статен и собою хорош, наверняка много девичьих сердец разобьёт и не заметит, – Илзе подходит ко мне, касается моей руки ободряющим жестом. – Мы не пропадём. Если хочешь, я пришлю весточку, как до Финийских земель доберёмся.

Я киваю, готовая согласиться со многим, лишь бы не отпускать. И понимаю, что не могу не отпустить. Я сама недавно говорила Шеритте, что Илзе не служанка, не рабыня и не моя придворная дама, не могущая покинуть двор без разрешения своей госпожи, без веской причины, без объяснений. Я ей не хозяйка, а мой суженый не её сюзерен, и я не властна над нею. Мне остаётся лишь принять её выбор и её решение, как она всегда принимала мои.

– Пути Матери неисповедимы, гибки и извилисты, подобно её телу, – напоминает Илзе и обнимает меня, окутывает ароматом магнолий, свежей прохладой кожи, что свойственна только ей.

– Я знаю, – я крепко обнимаю её в ответ, гоню от себя навязчивые мысли, что, наверное, делаю это в последний раз.

– А коли так, то никому не дано знать наперёд, куда она приведёт детей своих.

– Ты же зайдёшь к Мире попрощаться?

– Зайду.

– А к Грете?

– И к Грете. Загляну в обитель на обратном пути, как дворец покинем.

– А фрайн Рейни? – спрашиваю, и Илзе сразу отстраняется, смотрит меня с укоризненным удивлением.

– А что с ним?

– Ты расскажешь ему о своём возвращении на родину?

– Зачем?

– Когда мы шли на благодарение, мне показалось, он искал тебя. Не мог же он не заметить твоего отсутствия?

– Ещё бы ему не заметить опустевшей постели! – с неясной иронией восклицает Илзе. – Астра, о чём ты говоришь? Не думаешь же ты, что фрайн Блейк Рейни так глубоко увяз в плену любовных сетей, что теперь жить без меня не сможет? Все его пылкие чувства начинаются на ложе и там же заканчиваются, едва лишь солнце за окном поднимется. Он мне уж и предложение сделал.

– Какое?

– Содержанкой его стать, вот какое.

– Об обычаях змеерожденных ты ему рассказала?

– Рассказала. В лице переменился и тотчас на другую половину кровати отодвинулся, будто я его уже кусать собралась, с места не сходя. Сразу видно, что дикие обычаи нелюдей ему не по душе пришлись. Нет, Астра, нечего ему знать. А что ищет меня… поищет немного, да и позабудет вскоре, словно меня тут и не было никогда.

Возразить мне нечего, не желаю я заканчивать прощание на споре о мужчине, который и впрямь может с лёгкостью позабыть о любовнице уже завтра к вечеру. Снова обнимаю Илзе, шепчу едва слышно:

– Доброй вам дороги.

– Да пребудет с тобою благословение Матери, пусть даст она тебе сил, защитит и успокоит в трудный час, – Илзе вновь отстраняется, улыбается напоследок. – До свидания, звезда цветов.

– До свидания, царица змей, – повторяю я наполовину шутливое прозвище, данное ей в кругу наших общих друзей и знакомых.

Провожаю Илзе до выхода из покоев и с печалью смотрю, как за нею закрывается дверь, не зная, увижу ли когда-нибудь верную свою подругу снова.

* * *

Не имеет значения, что я думаю и чувствую, чего на самом деле желаю, а чего нет – отменить или перенести визит в приют нельзя. Я покорно переодеваюсь в кругу притихших дам и покидаю дворец. Поднимаюсь на борт в сопровождении Шеритты, Брендетты и двух служанок и устраиваюсь в шатре, разбитом на палубе. Он достаточно просторен, чтобы с лёгкостью вместить нас, освещён огнёвкой и согрет её теплом. Пол устлан толстым ковром, подле сияющего матового шара на треноге стоит столик с запечатанным кувшином с питьём и три кубка на случай, если кого-то из нас замучает жажда. Я занимаю кресло, невысокое, но широкое, с мягкой спинкой и подушками, которые одна из служанок тщательно поправляет под моей спиной. На мои колени ложится меховая полость – тонкие стенки шатра не способны долго беречь тепло даже работающей в полную силу огнёвки, а в ближайшие два часа предстоит сидеть фактически неподвижно, без возможности встать и разогреться, словно я уже восседаю на троне перед подданными и не смею и пальцем шевельнуть без нужды. Фрайнэ занимают другие кресла, немного ниже моего, служанки присаживаются на короткую скамеечку в стороне. Слуги-мужчины и охрана остаются на палубе, а погреться они могут у отдельной огнёвки, укреплённой ближе к носу барки. Перед самым уходом из покоев мне передают записку от Стефана, но времени на написание ответа нет, поэтому я прячу сложенный клочок бумаги в карман плаща и просматриваю послание уже на борту, в шатре. Разумеется, ничего нового в записке не обнаруживается, обычный для последних дней набор вопросов и перечень рекомендаций, разве что слегка разбавленных с учётом грядущего полёта. Закончив чтение, я складываю бумажку, отправляю обратно в карман и закрываю глаза.

Слышу, как за пределами шатра отдают команду на взлёт, как поднимают сходни и оба якоря. Ощущаю остро, как корабль приходит в движение, как собранная в специальных резервуарах сила бежит незримыми ручейками по невидимой сети, накинутой на судно, питает её, наполняет жизнью, словно кровь, текущая по венам и артериям человеческого тела. И сеть эта, будто надутый ветром парус, распрямляется, отрывает корабль от брусчатки внутреннего дворика, тянет вверх по воздушным ступеням. В отличие от более быстроходных, лёгких стрел, барка тяжела, неповоротлива, плоское, деревянное её тело неохотно преодолевает силу земного тяготения, поскрипывает, кренится и сопротивляется. Судно влечёт назад, к земле, в то время как наполненная силой сеть неудержимо уводит вверх, к небесам. Минута-другая неспешного набора высоты, и нити земного притяжения начинают рваться стремительно, отпуская корабль на волю. Едва лопается последняя, как барка выравнивается, поворачивается и ложится на курс. Ход её становится мягким, плавным, она легко скользит по воздуху, точно водный корабль по морской глади.

Я впервые лечу на воздушном судне, прежде мне не доводилось бывать ни на барках, ни на стрелах, ни вовсе так высоко над землёю. Наверное, я могла бы насладиться полётом, оценить в полной мере удобство такого способа передвижения, но мысли уплывают далеко за пределы корабля, мечутся между возвращением Илзе на родину и моей собственной жизнью без неё. Умом я понимаю, что не имею никакого права удерживать Илзе, что она вольна принимать свои решения и следовать им, однако не получается избавиться от печали, горечи, удивления и растерянности. Илзе откликнулась на зов мой и Греты, немедля явилась во дворец и делала всё, о чём я её ни просила, не выказывая недовольства, не жалуясь на трудности и не считаясь с неудобствами. Её положение при мне и при дворе всегда было непрочным, зыбким, не говоря уже, что стало бы, проведай об истинном её происхождении кто-то злонамеренный или ратующий за чистоту франской крови. Мы обе рисковали и знали об том. И рано или поздно Илзе ушла бы – это неизбежно, ожидаемо и естественно, но нынешний её уход слишком внезапен, стремителен, чтобы я успела подготовиться, принять и смириться.