Текст книги "Апокалипсис Иоанна"

Автор книги: Сергий Булгаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Таким образом, разница в характере напряженности, которая свойственна Евангелию и Апокалипсису, должна быть всецело отнесена к тону особому в своей единственности характеру их содержания, и это составляет лишнее свидетельство о духовной их подлинности. Это нелитература, но повествование о невыразимом, хотя и ищущем для себя выражения на человеческом языке. И для каждого из этих повествований находится своя небесная музыка, которая соответствует им по возвышенности и вдохновенности. При этом различие это не только не устраняет сродства предметов, но его предполагает, хотя в отдельных случаях они и излагаются по-разному (как мы будем это отмечать ниже).

Αποκαλυψις 'Ιωάννου – OТКРОВЕНИЕ ИОАННА

Вступление – I, 1-8

Так называет себя эта книга, самым наименованием свидетельствуя об особой своей задаче и характере. Такне называется никакая другая книга Ветхого или Нового Завета. [ 8

[Закрыть]] Как заглавие оно появляется лишь во втором столетии (I, 27), но сама книга так определяется уже во введении, как первое слово ее пролога: Откровение Иисуса Христа. Второе же ее определение есть пророчество (τους λογους της προφητείας) (I, 3). Тем самым свидетельствуется исключительный характер ее как пророческой книги. Через это она включается в разряд пророческих книг Ветхого Завета с особым их свойством нарочитой вдохновенности от Духа Святого. Ветхозаветное пророчествование при всей своей ветхозаветной ограниченности, естественной и неизбежной, имеет обширное и неопределенное содержание. Оно включает в себя как прозрения, относящиеся к будущему, к отдельным событиям и даже лицам, так и моральное обличение и проповедь. Подобный же нарочито духоносный характер пророческого вдохновения присущ и нашей книге, о которой наперед говорится: «блажен читающий и слушающие слова пророчества сегои соблюдающие написанное в нем» (I, 3). Однако к этому общему определению присоединяется еще и частное или конкретное – именно Апокалипсис. Последнее относится уже к особому его литературному типу, включает его в общую апокалиптическую письменность, как она определилась в эпоху около нашей эры, двух веков до и после нее. Но при этом дается еще и частное, особое определение его характера во всей его исключительной духовной значительности. Если в пророческих книгах мы постоянно встречаем общеесамосвидетельство пророка: «и было ко мне слово Господне», «так сказал мне Господь» и подобное, то в ОткровенииИоанна мы имеем еще и большее того. Именно здесь дается особое конкретное свидетельство о божественном источнике этого пророчества. Именно оно есть не только слово Божие или откровение Божие вообще, в ряду многих других подобных, но с особой торжественностью свидетельствуемое: «Откровение Иисуса Христа, которое дал ему Бог» (ο Θεος) (I, 1). Бог, т. е. Бог Отец, подает это откровение Сына, Иисуса Христа, 'Ιησου Χριστου. Это определение может быть понято двояко: здесь говорится об откровении Христа, получаемом Им от Отца, или же об откровении об Иисусе Христе, подаваемом от Отца. Оба смысла могут быть соединены, причем, конечно, источник этого откровения должен быть понят и тринитарно, т. е. сюда должно быть включено и действие Духа Святого, хотя оно прямо и не названо. Оно символизируется далее в образе семи духов (I, 4), находящихся пред престолом Божиим. Такое троичноесамосвидетельство пророчества не венчается в Ветхом Завете уже в силу его ветхозаветной ограниченности, вследствие не наступившего еще боговоплощения Иисуса Христа. Христос сам есть пророчествующий и пророчествуемый, Им, о Нем и чрез Него дается пророчество. Однако оно подается не Иоанну непосредственно, как Господь свидетельствовал о Себе в явлении Своем ап. Павлу, первомученику Стефану, но оно подается чрез Ангела, нарочито к тому «посылаемого к рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа, и что он видел» (2). Такое посланничество Ангела для возвещения пророчества говорит не только об особой его важности, но и об обширности и сложности его содержания, как это ясно будет из его раскрытия. Общее же содержание свидетельствуемого чрез Ангела есть «слово Божие и свидетельство Иисуса Христа». Здесь мы имеем синонимическое выражение: и какозначает как, равносильство. Отец во святой Троице открывается Словом в Сыне Своем, Иисусе Христе, причем откровение это есть не только словесное, но и созерцаемое, видимое: «что он видел – οσα ειδεν (2), силою Духа Святого являемое. Этим установляется диадический характер этого самооткровения «Бога» (Отца), след. троичная сила и источник откровения. К сему присоединяется уже первый из семи макаризмов в Откровении: «блаженчитающий и слушающие слова пророчества сего, соблюдающие написанное в нем» (3). [ 9

[Закрыть]]

Это ублажение связано с обетованием: «ибо время близко»(ο γαρ καιρòς εγγύς). B прологе Откровениямы имеем два различных, но и как будто однозначных утверждения, относящихся к времени исполнения пророчества: первое есть самое общее его определение, в котором говорится, что оно дается, чтобы показать, «чему надлежит быть вскоре(α δει γενέσθαι εν τάχει) (I, 1). Каково здесь значение этого εν τάχει, есть ли оно хронологическое, как «обстоятельство времени», или же онтологическое, которому в этом именно смысле усвояется «долженствование», внутренняя значимость и сила свершения, хотя бы оно имело далее выразиться во времени и временах, а также и за временем и даже над временем, сверхвременно? (Это общее определение буквально повторено и в заключительных словах Откровения: XXII, 6). Такой онтологический характер времени выражен в книге прор. Даниила так: «есть на небесах тайны, и Бог открыл царю Навуходоносору, что будет в последние дни». ( Дан. II, 28-30). Это εν τάχει, таким образом, должно быть понято не в смысле краткого срока, но скорее надвременности, которая имеет силу над временем как его внутренняя норма. Этот нормативный характер онтологического долженствования проявляется и во временномбытии в качестве руководящего начала, исторической закономерности.

Второе же значение, более хронологическое, чем онтологическое, принадлежит второму пророчеству: «ибо времяблизко» (ср. 3). В этих словах выражено особое ударение, усиливающее конкретное значение пророчества как относящееся к историческому времени. Однако и они должны быть поняты не в смысле непосредственной близости исторического момента, но лишь общей эсхатологической перспективы. От первого буквального их понимания предостерегает нас ап. Павел на примере фессалоникийцев, их суеверного и суетливого отношения к эсхатологическим пророчествам: «молим вас, братие, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто, никак»... ( 2 Феc.II, 1-3). [ 10

[Закрыть]] Поэтому же нельзя понимать близость эсхатологического конца буквально и в таких выражениях, как Лук. XVIII, 8: «сказываю вам, что подаст им защиту вскоре»; подобное же значение имеет и Рим. XVI, 20: «Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими «вскоре»; также и в Откр. II, 5 к Ефесской церкви: «если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься». Во всем этом ряде выражений скороимеет различное значение.

После этой первой части пролога, содержащей как бы заглавиевсей книги, следует его вторая часть, содержащая торжественное самосвидетельство составителя Откровения, Иоанна, в благословении, которое он посылает семи церквам, находящимся в Асии: «благодать и мир от Бога». Это есть общее апостольское благословение, со всей силой его и властию преподаваемое. Такое благословение мы встречаем в большинстве апостольских посланий, обычно также в начале, и это есть самосвидетельство власти апостольской. Итак, по форме Откровениеесть апостольское послание, обращенное непосредственно к семи асийским церквам. Это, разумеется, не придает им лишь местного ограниченного характера, что умаляло бы их значение для всей церкви. Поэтому послание семи асийским церквам является и «соборным» экуменическим посланием ко всей церкви Христовой. От кого же посылается это «благословение»? Ему присущ торжественный, повелительный, вселенский характер, оно исходит от самого во св. Троице сущего Бога, и прежде всего, от вечного Бога Отца, который именуется Тот. [ 11

[Закрыть]] Кто «есть и был и грядет (есмь грядый ο ερχόμενος)» (4). Вечность Божия здесь выражается как всевременность или сверхвременность грамматическим соединением всех трех времен: настоящего, прошедшего и будущего. [ 12

[Закрыть]] Благословение продолжается так: «и от семи духов, находящихся пред престолом Его» (4), а далее следует за этим: «и от Иисуса Христа» (5). Естественно, возникает вопрос, как следует понимать эти «семь духов»: видеть ли здесь ипостасьСв. Духа, именно третью ипостась, которой, однако, усвояется здесь необычное, именно второе, место во Св. Троице, или же только дары, благодать, действие Св. Духа? Сам по себе порядок ипостасейне имеет здесь решающего значения для того или другого уразумения текста. Седмеричное число здесь может означать действие ипостасив ее дарах применительно к церкви соответственно седмеричному числу частных церквей. Видеть же здесь ангелов в сопоставлении с Первой, Отчей, ипостасиюи Иисусом Христом, притом названных прежде Христа, является догматически несообразным. Экзегетически же вопрос этот не может разрешиться бесспорно, да, впрочем, то или иное его решение в данном случае даже не представляет особого значения. (Семь духов, или семь светильников в явлении Христовом повторяются в Откр. III, 1; IV, 5; V, 6. О семи духах Божиих ср. у Ис. II, 2).

Третья часть благословения Иоаннова делается от Христа, в особенно пространном, торжественном и догматически содержательном Его именовании: «и от Иисуса Христа, свидетеля  [ 13

[Закрыть]] верного, Первенца из мертвых и Владыки царей земных» (5-а). В отличие от IV Евангелия, принадлежащего тому же священному писателю, Вторая ипостась здесь описывается не со стороны вечности Своей, как «сущее в начале Слово», но со стороны Ее служения в мире, космического и сотериологического, как «свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных»: служение пророческое и в особенности царское. Но здесь же присоединяется и первосвященническое служение как искупителя: «Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших кровию Своею, и соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему, слава и держава во веки веков. Аминь» (6). Здесь в сжатой лапидарной форме излагается учение о Христе как искупителе и спасителе – так, как оно кристаллизовалось в апостольский век, в посланиях ап. Павла (особенно Кол. I, 18), Петра и др. в связи с внутренним, иерархическим соотношением Первой и Второй ипостасей, Бога и Христа: «Царями и священниками Богу и Отцу». Это соответствует уже и учению IV Евангелия («восхожу ко Отцу Моему и Отцу вашему, Богу Моему и Богу вашему» ( Ин. XX, 17). Но и этим еще не исчерпывается христологическая часть благословения, п. ч. она продолжается и в области эсхатологии, и притом с особенной, можно сказать, в этом смысле как бы программной силой, свойственной этой пророческой книге: «се грядет с облаками и узрит Его всякое око, и те, которые пронзили Его и возрыдают перед Ним все племена земные. Аминь» (7). Здесь явное созвучие с Ин. XIX, 37 ( Зах. XII, 12), а также есть, конечно, и синоптическая эсхатология «малого апокалипсиса» ( Мф. XXIV, Мк. XIII, Лк. XXI. Ср. Дан. VII, 13-14).

Обращение с благословением, которое излагается в третьем лице чрез посредство Иоанна, теперь еще особо подтверждается от первого лица, «Господа Вседержителя», самого Бога-Отца, Который применяет к Себе еще особый символ Своей вечности: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет» (8). Повторяется слово стиха 4-го – о вечности Божией. Следует здесь же остановить внимание, что эта же самая формула: α и ω, первый и последний, начало и конец, – применяется и в других текстах Откровения, именно I, 10-в, XXII, 13, однако уже в применении не к Отцу но ко Христу, как следует из всего контекста (см. ниже). Можно поэтому здесь уже заранее указать, что это отождествление свидетельствует о Богочеловечестве Христовом, в котором не умаляется Его Божество, и, напротив, со всей силой свидетельствуется священным писателем.

Этим заканчивается пролог, представляющий собой торжественное заглавие и вступление в книгу Откровения. За ним следует уже введение, содержащее в себе призвание к пророчеству, вступление в него вместе с пророческим обращением семи церквам, к которым оно непосредственно и направлено.

Иоанн называет здесь себя как «брата и соучастника в скорби, царствии, терпении Иисуса Христа» (9), т. е. в христианском подвиге злострадания и долготерпения, а вместе и в благодатном утешении, в «царствии», находящемся на острове Патмосе в изгнании за «слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа». «Я был в духе в день воскресный», т. е. в экстатическом состоянии боговдохновенности, «и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный» (10) (ветхозаветный образ у Иез. III, 12), повелевающий «виденное» (т. е. слышанное и виденное), написать в книгу и послать семи церквам, к которым обращено послание: тогда тайнозритель «обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший с ним», (12), так выражается акт мистического сосредоточения и созерцания по отношению к ниспосылаемому откровению. Неописуемости и невыразимости его соответствует эта как будто случайная неточность выражений: «обратился, чтобы увидеть, чей голос, и обратившись увидел». И далее описывается это мистическое видение. О характере самого видения следует сказать, что оно подается вместе со многими другими подобными Иоанну апостолу как тайнозрителю, который есть единственный, к тому призванный. Из древних пророков лишь немногие имели подобные видения: Исаия, Иезекииль, Даниил. [ 14

[Закрыть]] Никто из апостолов не был удостоен подобных созерцаний, хотя и имели небесные видения Христа (ап. Павел) с невыразимыми человеческим словом вдохновениями ( 2 Кор.XII). Этим отмечается особая к тому избранность возлюбленного ученика ап. Иоанна. В этом первомвидении Христос является ему в силе и славе. Он описывается при этом как «подобный Сыну Человеческому»: здесь объединяется ветхозаветное пророческое видение Даниила (VII, 13-14) с новозаветным чрез общее именование: «Сын Человеческий», как свидетельством боговоплощения. Оно означает: Богочеловек. Отдельные черты этого образа таковы: Христос является «среди семи золотых светильников» (12-13), и в деснице Своей Он держит семь звезд (16). «Тайна» этих семи звезд и светильников относится к семи церквам, к которым обращено послание и к ангелам их (20). Таким истолкованием этот образ до известной степени ограничивается и как бы локализуется, ему придается исторически символическое значение. Однако едва ли одного такого истолкования достаточно. Не говоря уже о том, что семь церквей (как будет сказано ниже) символизируют собой полноту вселенскойцеркви вместе с ангелами ее, но и вообще седмеричное число есть число полноты даров Св. Духа. И то, что мы уже уразумевали (ст. 4) о семи духах, находящихся пред престолом Господним, как откровение ипостаси Духа Святого, это же и здесь во образе седмизвездия и седмисвещника церквей знаменует Духа Святого, почивающего на Сыне, помазанном от Отца, Христе. А Христос посылает Духа Святого Церкви Своей. Этой обшей мысли и соотношению соответствует и дальнейшая символика в явлении Сына Человеческого как Первоосвященника. Этому соответствует Его образ «облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом» (13), причем то и другое выражает первосвященническое и царственное служение Христово. Его небесный прославленный образ описывается далее чертами пророчества Даниила (VII, 8), относящимися к Ветхому днями, (к Богу-Oтцу), но здесь примененными и к Его прославленному Сыну: «глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег, и очи его, как пламень огненный» (14). К этому еще присоединяется черта из пророческого видения Даниила о муже из Уфаза, о котором: «руки и ноги Его по виду – как блестящая медь, и глас речей Его, как множества людей» ( Дан. XVI, 6; Иез. LIII, 2). Здесь же, в Откровении, говорится «и ноги Его подобны халколивану, [ 15

[Закрыть]] как раскаленные из печи, и голос Его, как шум вод многих» (15) (Ср. II, 10). Наконец, к тому прибавляется еще и такая черта: «из уст Его выходит острый с обеих сторон меч, и лицо Его, как солнце, сияющее в силе своей» (16) (Ср. II, 12, 16; XIX, 15). Образ обоюдоострого меча, исходящего из уст Христа, может относиться к силе слова Его как проповедующего и судящего в истине, но это же выражает и Его царское могущество и воцарение в мире. Подобный образ в точности, конечно, отсутствует в Евангелии, он трудно сочетается с образом «кроткого и смиренного сердцем» Христа, и, однако, одно с другим соединено и взаимно содержится (об этом ниже в гл. XIX). Образ солнца, сияющего в силе своей, даже и у синоптиков ( Мф. XVII, 2: «лицо Его как солнце» в Преображении, ср. XIII, 43: «праведники воссияют, как солнце»). Во всей совокупности видение тайнозрителя дает образ божественного величия, славы и силы, которое в такой мере потрясает тайнозрителя, что он от этого видения «пал к ногам Его, как мертвый» (17). Очевидно, что все это видение не поддается описанию в данных образах, которые, если и применяются, то лишь за отсутствием соответственных слов на языке человеческом. Но естественно, что символика образов здесь заимствуется из существующего уже запаса речений пророческих и лексикона апокалиптической письменности и если не представляет оригинальности, то имеет определенное духовное значение.

В ответ на этот священный ужас тайнозрителя ему подается ободрение: «Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся: Я есмь первый и последний, и живый и был мертв и се жив во веки веков, и имею книги ада и смерти» (18). Здесь повторяются слова ст. 10: «Я первый и последний» и «живый», подтверждается данное уже ст. 5-6 свидетельство о силе и власти Христовой на земле и над землей, «ключи ада и смерти», откровения о Христе как прославленном Богочеловеке. Видение завершается подтверждением особой призванности тайнозрителя к пророчеству: «итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего» (19). Откровениепишется, таким образом, по прямому повелению Христову. Первоначально оно обращено к семи церквам: «тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семь золотых светильников, (есть) сия: семь звезд суть Ангелы церквей, а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей» (20). Многозначность этой седмеричной символики, по которой семь звезд и светильников в разном контексте означают ипостась Духа Святого и семь Его благодатных даров, а далее и семь ангелов и семь церквей, не должна вызывать в нас затруднения, поскольку здесь имеется разное применение и проявление одного и того же божественного начала, власти, силы, благодати.

Эти семь церквей суть: Ефесская, Смирнская, Пергамская, Фиатирская, Сардийская, Филадельфийская, Лаодикийская. [ 16

[Закрыть]]

Общее откровение о Христе здесь подтверждается и восполняется в обращениях к семи церквам (гл. II-III), каждое из которых имеет для себя свое особое христологическое введение. Так, седмеричное число в применении к явлению Христа мы находим в обращении к Ефесской церкви: «так говорит держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди семи золотых светильников» (II, 1), а также и в обращении к Сардийской церкви: «так говорит имеющий семь духов Божиих и семь звезд» (III, 1) – здесь свидетельствуется, как и в предыдущей главе (I, 16, 20), духоносность Христа, на Котором почивает Дух Св. в седмеричных своих дарах. В обращении к Смирнской церкви (II, 8) повторяется слово I, 17-18: «так говорит Первый и Последний, Который был мертв и се жив». В обращении к Пергамской церкви (II, 12) повторяется образ меча обоюдоострого: «так говорит имеющий острый с обеих сторон меч». В обращении к Фиатирской церкви (II, 18) повторяются образы видения первой главы, 14-15: «так говорит Сын Божий, у которого очи как пламень огненный, и ноги подобны халколивану». В обращении к Филадельфийской церкви (III, 7) повторяется образ ключа из I, 18 (с некоторым изменением): «так говорит Святой, Истинный, имеющий ключ Давидов, который отворяет, и никто не затворит, затворяет, и никто не откроет» (III, 7). И, наконец, в обращении к церкви Лаодикийской (III, 14) повторяется I, 15: «так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия» ( Кол. I, 15). Это раздробленное христологическое определение есть вместе и собирательное. Христос открывается церкви в семи аспектах, которые соответствуют образам разных церквей, совокупность которых выражает собою и полноту единой, святой, соборной (кафолической) церкви, так сказать, христологически в экклезиологии. Конечно, нарочитая обращенность Христа к каждой из церквей есть тайна духовной жизни этой церкви и свидетельствует о многообразии духовных даров и призваний. Можно строить разные богословские и, церковно-исторические предположения для постижения этой тайны, однако едва ли она доступна человеку в этом веке, а потому предпочтительнее воздержаться от праздных и непосильных домыслов. Рассматриваемый же извне, этот выбор семи церквей не может не представляться в значительной степени делом исторической случайности.