Текст книги "Амулет (Потревоженное проклятие)"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Днем из колодца видны звезды…»

Народная глупость

Я проснулся часа в четыре утра, рывком, словно вынырнув из какого-то темого омута. В комнате царил полумрак, тускло блестели в призрачном свете фонарей, пробивающемся сквозь щели в занавесках, сокровища, разложенные на полу. На соседней кровати похрапывал Борис, где-то далеко выла бездомная собака.

У меня бешено колотилось сердце. Что приснилось, привидилось мне, я не помнил, что именно, но это было что-то страшное, темное, злое… Я посидел на кровати, успокаиваясь, вслушиваясь в тоскливый далекиий собачий вой. «Вой собаки приносит беду!», – вспомнилась вдруг где-то вычитанная фраза, и мне опять стало страшно. И зачем я опять влез во все эти дела! «Да ты и не выходил из них!», – напомнил мне внутренний голос, я и грустно опустил голову – действительно, видимо, так уж распрядилась судьба, и мне придется идти до конца…

Я осторожно встал, стараясь не разбудить Бориса, на цыпочках, захватив одежду, вышел из комнаты, прикрыв дверь, зажег на кухне свет, оделся, поставил чайник, закурил, захлебнулся колючим табачным дымом, закашлялся.

Мне было страшно. Так страшно, как не было еще никогда в жизни. Когда мы дрались с бомжами, когда я стрелял в Судакова, когда в меня стреляли на автостоянке бандиты, даже когда вот здесь, на этой кухне, нас с Борисом напугал амулет, я так не боялся, как сейчас! Тогда, во всех этих случаях, все происходило само собой, и я был вроде щепки, втянутой в водоворот событий – волны судьбы швыряли меня, сталкивали с другими шепками, разносили в разные стороны… Сегодня я перестал быть послушной щепкой, я сам, осознано выбрал свой путь, и должен был пройти по нему до конца! И это страшило, хоть из дому беги…

Постепенно ночной морок, одурь сна отпустила меня, взвинченные нервы успокоились, да и собака за окном замолчала. Вскипел чайник, и уютный, домашний звук подпрыгивающей крышки окончательно вывел меня из оцепенения.

«Ладно!», – подумал я, заваривая чай: – «Не так страшен черт, как его малюют! Что от меня требуется? Да сущий пустяк! Прийти, передать, вовремя упасть – и все! Прорвемся! Ничего!».

Я пил чай, обжигаясь, глотал ароматную жидкость, и бормотал про себя: «Ничего! Прорвемся! Ничего…».

* * *

Борис проснулся почти в половине двенадцатого. Я успел сходить в магазин, приготовил завтрак, и обед – заодно. Искатель вышел из комнаты, взьерошенный, и помятый со сна, оторопело посмотрел на меня, в фартуке, с поварешкой в руках:

– О, привет! Давно встал?

Я подмигнул ему:

– Давно! Давай, умывайся – и за стол!

Мы позавтракали, или пообедали – день перевалил уже за половину, попили чай. За едой Борис рассказывал мне про древних ариев, про Великие Переселения народов, про предметы из кургана – вчера он возился с ними до трех ночи!

Я слушал искателя, а сам поглядывал на часы – до прихода человека Слепцова оставалось меньше часа…

Ровно в два в дверь позвонили. Я открыл – на пороге стоял обыкновенный, ничем ни приметный парнишка в кожаной турецкой куртке, в очках, и с папочкой. Я растеряно спросил:

– Вы к кому?

– К вам! – улыбнулся он, точным, профессиональным жестом раскрывая передомной красные корочки удостоверения. Все точно: «Купцов Леонид Андреевич, старший лейтенант, ФСБ РФ».

Мы с Борисом заранее договорились ни под каким видом не пускать Купцова в комнату. На всякий случай разложенные на полу одежды древней мумии прикрыли газетами, ящики и мебель накрыли простынями – вроде как ремонт.

Мы прошли на кухню, старлей познакомился с Борисом, уселся у окна, открыл папку, попросил не обращать на него внимания, и занялся чтением каких-то своих, фээсбэшных бумаг.

Томительно тянулись резиновые минуты ожидания. Перевалило за три, пошел четвертый час, а телефон молчал! Я даже несколько раз снимал трубку, проверяя, есть ли гудок. Мы с Борисом постоянно курили, Купцов по прежнему занимался своими бумагами, практически ни разу за час не встав с табуретки…

В половине четвертого грянул звонок. Я почему-то пригладил рукой волосы, посмотрел на Бориса, на Купцова, и снял трубку.

– Алло! Сергей! Это Максим Кузьмич!

– Да! Здравствуйте, Максим Кузьмич, это я!

– Запоминайте внимательно! Сегодня, ровно в восемнадцать часов я буду ждать вас на улице Косыгина, у входа на бывшую станцию метро «Ленинские горы». Знаете, где?

– Да-да, знаю! Значит, в шесть?

– Да, я буду ждать вас! Ну, до встречи!

– Э-э… Максим Кузьмич! А как, вы договорились?

– Все, Сережа! Все подробности при встрече! До свидания!

И в трубке запульсировали гудки…

– Где? – спросил Купцов, пододвигая к себе телефон.

– В шесть вечера на улице Косыгина, у входа на станцию метро «Ленинские горы».

– Ага! – кивнул фээсбэшник, набрал какой-то чудной, трехзначный номер, поторил слово в слово мои данные и повесил трубку:

– Ну, все, ребята! Сергей, давайте еще раз повторим инструкции. Но, думаю, все будет нормально – товарищ майор сам будет руководить операцией!

Мы присели к столу, проговорили все возможные ситуации, но меня волновало другое – черт побери, что-то в голосе Паганеля меня насторожило, но что?..

Около семи Купцов начал одеваться. Я удивленно посмотрел на часы:

– Леонид, еще рано!

– Я выйду первым, и буду «вести» вас на улице. Вы меня не ищите, действуйте так, как будто вы один. Вообще, постарайтесь держаться как можно естественнее во время всей операции.

– Но… – попытался было я возразить.

– Никаких «но»! – жестко прервал меня Купцов: – Ваша задача – продать фибулу, заставив Логинова передать ее покупателю и получить деньги! О нас даже не вспоминайте! Да, это будет лучше всего – забудьте, что вся операция на самом деле – липа, как говорят артисты, «вживитесь» в роль, и тогда все получиться! Ну, Сергей, желаю вам удачи!

Мы крепко пожали друг другу руки и я запер за Купцовым дверь.

* * *

Без десяти шесть я вышел из троллейбуса на улице Косыгина и не спеша пошел вдоль дороги. Было темно, горели редкие фонари, мимо, шурша шинами по мокрому асфальту, проносились машины. Станцию «Ленинские горы» давно закрыли, а вход обнесли бетонным забором, который тинэйджеры исписали всяким неудобночитаемыми надписями.

Я остановился возле забора, огляделся. Никого. Щумели мокрые деревья, снизу, от Москва-реки, тянуло холодом и сыростью. Я дрожащими руками достал сигарету, закурил, отметив про себя, что в пачке осталась всего пара сигарет – надо было купить, да я как-то упустил это из виду.

Ну, допустим, Слепцовские ребята уже давно где-то здесь, в засаде. И худенький Купцов прогуливается неподалеку, наблюдая за мной.

Но было как-то сомнительно, чтобы в эти заброшенные места приехал щеголеватый Паганель и не известный мне покупатель с полутора сотнями долларов… Видимо, Слепцов прав – на встречу с покупателем мы с Паганелем поедем. Ох, и не нравиться мне все это!

Накрапывал мелкий дождик. Что-то затянулась осень в этом году, обычно на седьмое ноября уже снег лежит, а сегодня… Батюшки, сегодня же и есть седьмое! В суете последних дней я совсем забыл про это! А ведь еще лет пять назад седьмое ноября было главным праздником в нашей стране! Вот так проходит земная слава…

Неожиданно я услышал свое имя. Кто-то негромко позвал меня, раз, другой… Я повернулся к дороге – у обочины стоял огромный, черный, раскошный «Зим», сверкая никелированными деталями корпуса, за рулем сидел Паганель в своем наваррском берете, и сигналил мне рукой – иди сюда!

Я подошел к машине.

– Сережа! Что же вы, я вас минут пять зову! – раздраженно бросил Паганель, открыл дверцу: – Садитесь скорее, нас уже ждут!

«Ну вот, я так и знал!», – тревожно подумал я, усаживаясь на мягкое кожаное сидение: «Выходит, все же мы поедем к покупателю! Эх, Слепцов-то не успеет перекинуть своих орлов!».

Машина, тихонько фырча, стрелой понеслась в сторону Ленинского проспекта. Мы переехали залитый огнями проспект, нырнули в какую-то улочку, ведущую в сторону Донского монастыря, покрутились между домами, в полной темноте – фонарей здесь не было. Наконец широкий «Зим» протиснулся, по другому и не скажешь, через узкую подворотню в какой-то дворик, и остановился. Приехали!

Паганель вышел из машины, я последовал за ним, и пока он запирал двери и включал сигнализацию, украдкой огляделся. Было тихо. Узкий двор-колодец упирался в глухую стену большого кирпичного старого здания. Дома вокруг стояли темные, пустые. Выбитые окна смотрели на меня слепыми черными провалами, словно многоглазые обглоданные черепа каких-то жутких зверей. Я поежился – сейчас меня тут грохнут дубиной по затылку, и поминай, как звали!

– Пойдемте, Сережа! – позвал Паганель, и мы двинулись к темному подьезду одного из домов.

– Вы не бойтесь! Весь этот антураж… – Паганель кивнул на развалины вокруг: – …Для конспирации – наш покупатель осторожничает, его можно понять – риск велик!

Я кивнул, мол, понимаю, а у самого на душе заскреблись кошки – прощай, жизнь! Так мне и надо, дураку! Нет, чтобы жить потихонечку – теперь поздно, теперь только одна надежда: что Слепцов не подведет, сработает нормально…

Выбитая подъездная дверь валялась на земле. Паганель вошел в проем, но пошел не вверх, а вниз, в подвал. У меня тревожно екнуло сердце.

– Максим Кузьмич! Я боюсь! – твердо сказал я, остановивишись наверху крутой, грязной лестници с осклизлыми ступенями, ведущей в кромешный мрак подземелья.

– Сережа! Перестаньте! Я вас всегда считал очень отважным молодым человеком, в отличии от большинства ваших… м-м-м…сверстников! Смелее, спускайтесь! Нам нельзя опаздывать – покупатель по-просту уйдет! В конце концов, вы же заинтересованы в том, чтобы сделка состоялась!

Я кивнул, и начал спускаться, оскальзываясь на выщербленных ступеньках. Паганель зажег фонарик, тусклый желтый луч метнулся по стенам подвала, выхватил на миг какие-то трубы, деревянные строительные козлы, железные бочки, заляпанные краской, в углу…

«Тяни время!», – забилась у меня в голове мысль: «Слепцов наверняка поехал за нами, сейчас он и его ребята где-то поблизости! Тяни время! Пусть фээсбэшники успеют что-нибудь придумать!».

Мы – Паганель впереди, я за ним, шли по подвалу, переходя из помещения в помещение. Сильно пахло сыростью, канализацией, какой-то кислятиной и мокрой землей. Низкий потолок оброс паутиной, и качающемся свете фонарика казалось, что это поземные чудовища тянут к нам свои белесые щупальца.

– Сережа! Где вы там? Нам сюда! – позвал Паганель, с ужасным скрежетом поднимая ржавую крышку люка в углу, у бетонной стены, на которой фонарик на секунду высветил какие-то символы, нарисованные черной краской. Промелькнули железные ступеньки – вниз вела лесенка без перил. Паганель уже спустился, я снова замер сверху:

– Максим Кузьмич! Посветите, пожалуйста, я ничего не вижу!

Пятно света прыгнуло на ступени, я очень-очень медленно спустился, спросил:

– Далеко еще?

– Да нет! Еще примерно столько же!

Паганель был абсолютно спокоен, словно мы не пробирались через катакомбы, а сидели и разговаривали у него в кабинете. Думаю, если бы я почувствовал фальш в его голосе, то сломя голову убежал бы, бросив все… А так – я продолжал идти, словно во сне: шаг, другой…

Спустившись по лесенке, мы попали в узкий, очень грязный коридор, ведущий в двух направлениях. По-моему, по полу даже тек ручей, по крайней мере, где-то журчала вода, а под ногами что-то блестело…

Минут через пять или десять – во времени я ориентировался плохо – мы дошлепали по грязи до подземного перекрестка. Коридор, по которому мы шли, встречался с другим, гораздо шире и выше. Если до этого у нас над головой был сырой, почерневший бетон, то свод большого тоннеля, в который мы вышли, был сложен из красного, потемневшего от времени, местами выкрошевшегося кирпича. Паганель уверенно свернул влево, и мы зашагали дальше.

Судя по времени, мы уже давно вышли из-под того двора, в котором Паганель оставил машину, и приближались теперь к улице Орджиникидзе…

Тоннель все время поворачивал, и хотя пол тут был суше, чем в маленьком коридоре, воздух, сильно увлажненный и холодный, заставлял меня кутаться в бушлат. А может быть, меня по-просту знобило от страха?

По правую и левую стороны я то и дело замечал ниши и проемы, ведущие в Бог ведает какие подземные лабиринты. В один из таких отнорков мы и свернули через некоторое время.

Несколько раз я пытался спросить у Паганеля, когда же наконец мы куда-то придем, но он только усмехался, односложно отвечая: «Скоро, Сережа, скоро!».

Один раз мы остановились – у Паганеля развязался шнурок, и он присел у стены, положив фонарик на землю, но копался подозрительно долго…

Наше подземное путешествие продолжалось уже около получаса, и я, как это ни странно, успокоился – если бы меня хотели убить, то незачем было тащиться для этого в дакие дебри.

Неожиданно в свете фонаря впереди замаячила железная, крашенная в черный цвет, вполне современная дверь с квадратным окошечком на уровне груди. Дверь была полуоткрыта, за ней виднелся проход.

– Ну вот, Сережа, мы практически на месте! – объявил Паганель: – Это вход в подвал того самого дома, в котором нас ждет покупатель! Мы с вами просто запутывали следы – на всякий случай!

«Ни хрена себе – запутали!», – подумал я, подходя к двери: «Тут не только человек – собака нас не найдет!». Всю дорогу я украткой прислушивался – не раздаются ли сзади шаги фээсбэшников? Машину во дворе они должны были найти, но вот сообразили ли, куда мы отправились? Я решил, что при встрече с покупателем максимально протяну время, а потом, если Слепцов не появиться, в самый последний момент под каким-нибудь предлогом прерву сделку и перенесу ее на завтра.

Что же касается моих страхов за собственную жизнь, то я совсем успокоился – ни кто не собирается меня убивать, просто Паганель отрывался от хвоста, это на него похоже, Слепцов же говорил, что он – хитрая лиса!

Паганель отворил железную дверь, которая легко и бесшумно повернулась на хорошо смазанных петлях, и пропустил меня вперед.

Что-то насторожило меня, я замер на пороге, и в ту же секунду сильный толчок в спину буквально швырнул мое тело на пол! Дверь за спиной с лязгом захлопнулась, загремел поворачиваемый в замке ключ! Я вскочил и бросил назад, ударившись о железную поверхность двери – она даже не шелохнулась, словно сейфовая!

В окошечке, освещаемое фонариком, появилось жуткое, подсвеченное снизу, лицо Паганеля, раздался его вкрадчивый голос:

– Ну вот, Сереженька! Мы и пришли! Я решил, что вам пока лучше посидеть в этой… м-м-м…комнате! Если вы будете вести себя благоразумно, то выйдите отсюда через пару деньков! Если же нет – вы останетесь здесь на всегда, и когда археологи будущего найдут во время раскопок ваши обглоданные крысами косточки, для них будет большой загадкой, кто вы, и что вы тут делали!

Я буквально похолодел от этого сладкого, приторно-ласкового голоса Паганель мурлыкал, словно огромный кот, поймавший мышь, и теперь забавлявшийся с нею!

Сперва я решил прикинуться дурачком. Изображая в голосе испуг собственно, и изображать-то ничего особо не пришлось, я действительно испугался, я заговорил с Паганелем:

– Максим Кузьмич, что за глупые шутки! Немедленно выпустите меня отсюда! Не валяйте дурака, что значит: «…если будете вести себя благоразумно…»? А?!

– Да вы не нервничайте так, Сережа! Просто у меня появилось подозрение, что ваше предложение продать мне фибулу – обман! Фикция, с целью подставить меня!

Я снова покрылся холодным потом. Прав, тысячу раз прав был Слепцов Паганель расколол наш с Борисом план! И я из подсадной утки превратился в добычу, загнанную в мышеловку!

– Сережа! – позвал между тем меня Паганель, вновь освещая свое лицо в окошечке фонариком: – Почему вы молчите? Не пугайте меня, неужели мое предположение – правда?

Я хотел сказать, что он заблуждается, уже открыл рот, как вдруг страшный грохот потряс стены подземелья! Тугая взрывная волна прокатилась по коридору, с потолка посыпался песок и какая-то труха, гулко загудела железная дверь.

– Что это такое?! – крикнул я, отряхивая голову. Паганель секунду помешкал, было видно, как луч фонарика метнулся в сторону, а потом вновь зазвучал его голос, но в нем уже не было той притворной ласковости, как прежде.

– Ах вот как! – загремел Паганель, и ударил кулаком в дверь: – А я-то, старый дурак, едва не попался на твою удочку! Что это было, ты спрашиваешь, змееныш? Это сработала сторожевая мина-растяжка, которую я на всякий случай установил в одном из коридоров, после того, как мы его прошли – вдруг кто-то захочет поиграть в подземных следопытов, пройти следом за нами! И кто-то захотел, а теперь лежит, заваленный тоннами земли и камня! Так кто это был?

Я промолчал, ужаснувшись самой мысли о том, что Слепцов и его сотрудники по нашей милости попали под взрыв и обвал, и возможно – погибли!

– Молчишь! – продолжал Паганель, распаляясь: – Молчишь, сволочь! Тогда я отвечу! Ты, человек, которого я пустил в свой дом, которому помог, верил, как другу, оказался неблагодарной скотиной! Ты подставил меня, продал, а кому – я все равно узнаю! Молчишь?! Ну молчи, молчи! Посмотрим, что ты заговоришь через пару дней, посидев здесь без воды, без пищи! Все, прощай, я ухожу!

Желтый свет фонарика в окошке померк, послышались удаляющиеся шаги, мелькнул последний, слабый отсвет и все погрузилось во мрак. Я остался один, и первой моей мыслью было: «Ну почему я не взял с собой наган!». Только темнота была мне ответом…

* * *

Убедившись, что Паганель ушел, и даже слабое эхо его шагов замерло где-то вдали, я решил осмотреть мою подземную темницу. Чиркнув колесиком зажигалки, осторожно, чтобы не сбить пламя, я пошел от двери вдоль стены, внимательно оглядываясь вокруг…

Я находился в квадратной комнате, шагов десять на десять, с земляным сыроватым полом и бетонным, закопченным потолком. В кирпичные стены кое-где были вбиты железные крючья, на полу в углу валялась пара насмерть сгнивших досок. Под самым потолком над дверью я увидел замазанный штукатуркой свежий шов. Все, больше в комнате ничего небыло…

Поначалу я не терял присутствие духа. Темнота не действовала на меня угнетающе – с раннего детства я был приучен спать один, без родителей и без света, да и потом, уже в школьные годы чудесные выигрывал немало мальчишеских споров, в одиночку проходя насквозь подвалы под домами или принося «цветочек» с гордского кладбища. Была у нас такая идиотская с точки зрения взрослого человека «игра» – ночью сходить к свежей могиле, и принести в подтверждение своего «подвига» бумажный цветок с венка…

Я обшарил карманы брюк, рубашки, бушлата, и обнаружил: сто тридцать восемь тысяч двести рублей, одноразовую зажигалку, пачку «Элэма», в которой оставалось две сигареты, ключи, ни один из которых даже по форме своей не подходил к замку в двери, блокнот, японскую шариковую ручку в блестящем серебристом металлическом корпусе, носовой платок и злосчатную фибулу, завернутую в бумагу. Да, не густо!

Зажав ключи в горсти, я, как смог, простучал стены моей темницы ничего, везде сплошной глухой, тупой звук.

При свете зажигалки еще раз осмотрев дверь, я пришел к весьма не утешительному выводу – свареная из пятимиллиметровых стальных листов, она могла бы выдержать прямое попадание артеллерийского снаряда.

Вдруг меня осенило: земляной пол! Конечно, можно же сделать подкоп! Правда, у меня нет ничего похожего на шанцевый инструмент, но это не так уж важно – мягкую землю можно ковырять чем угодно, хотя бы теми же ключми, если их правильно зажать в руке.

Я приступил к земляным работам. Сперва я начал копать прямо под дверью, но очень скоро выяснилось, что там в глубину уходит бетонная стена фундамента. Я проследил ее на глубине сорока сантиметров, и понял, что это бесполезно. На всякий случай, для очистки совести, я поковырялся у всех трех стен моей темницы – результат тот же! Конечно, кирпичные стены не будут ставить на мягком груньте, под них обязательно должны были подвести мощный фундамент, и будь у меня даже лопата, сомневаюсь, что мне бы удалось докопаться до основания фундамента.

Я сел на корточки, задумался, и почему-то представил, как я потом, когда выберусь отсюда (а в том, что я выберусь, я в ту минуту, не смотря на постигшую меня неудачу, не сомневался!), буду рассказывать Борису о своих попытках освободиться, и он очень уверено заявит: «Ну, старик, из твоей камеры можно было бы уйти тысячей разных способов!». И конечно, начнет предлагать свои варианты, как будто я тут, в темноте и тишине, все эти варианты не продумал, не попробывал, и не отбросил, как невыполнимые…

Что ж! Раз сделать ничего нельзя, остается ждать! Я сел на пол, закурил, и начал размышлять…

Конечно, если группа Слепцова подорвалась на мине, ФСБ обязано заинтересоваться этим подземельем. Они расчистят завалы, пройдут по всем лабиринтам, и в конце концов отыщут меня! Даже если предположить, что все, кто знал о нашей операции, погибли, есть же еще Борис, который обьяснит, подскажет, поможет! И если вдруг взять самый худший вариант – ФСБ не сможет меня найти, то Борис-то должен предпринять какие-то шаги! Вообщем, надо не раскисать, а ждать и надеется!

Я сидел и вслушивался в глухую тишину, обволакивающую меня, словно вата. Иногда, где-то очень далеко и очень тихо, напределе возможности человеческого слуха, мне мерещился отдаленный грохот. Я вслушивался, вслушивался – и понял, что это отзвуки движения поездов метро… Больше до меня не долетало ни звука. Правда, иногда в коридоре с потолка срывалась капля воды, и я каждый раз вздрагивал от этого безысходного – кап! но со временем привык, и перестал замечать.

Хуже всего было то, что у меня осталась одна сигарета и не было часов. Наградной «Роллекс» спас мне жизнь, героически «погибнув» от ножа Судакова, и лежал сейчас на холодном дне Тобола, – испугавшись, что на часах мог остаться яд, я выкинул их в реку. Моя же старенькая «Электроника» осталась дома, в ящике кухонного стола, и теперь я изнывал от безвремения почему-то мне казалось, что ждать, зная, сколько прошло времени, легче…

Постепено мои мысли перенеслись к событиям далекого и не очень далекого прошлого. Я вспоминал свое детство, безхитросные мальчишеские радости, школу, спортивную секцию, в которую меня привел отец, озабоченный тем, что его отпрыск растет хилым и слабым, друзей-приятелей. Как-то само собой всплыло из памяти лицо Николеньки, наши с ним разговоры, забавы юности, вроде походов за арбузами на ночной городской рынок, или вечеринок по квартирам друзей и подруг, спровадивших родителей на дачи или в гости…

Эх-ма, веселое было время – первые поцелуи, портвейн по рубль двадцать, сигареты «Космос», драки на дискотеках, бесцельное мотание по городу, сидение в подъездах… Как говорил Николенька: «В-в Р-россии есть д-две б-беды, но не д-дураки и д-дороги, а б-бездомье и б-безденежье!».

Как-то само собой я вспомнил учебу в институте, общагу, куда я, бравый дембель с гранатой в голове, приехал получать образование, и образовался выше крыши – бессонные ночи, пьянки, безотказные подружки, волшебная травка – анаша, нудные преподаватели с их нудными, никому не нужными лекциями. А потом – диплом, грандиозная пьянка, когда вся общага неделю стояла «на ушах», и вдруг – неожиданное распеределение в престижный московский проектный институт, работа, Катерина, свадьба… А тут как раз развалился Советский Союз, и завертелось, и понеслось!..

Я снова ощутил, как соскучился по своей, пускай и бывшей, жене. Вспомнил ее неожиданный звонок накануне моего отъезда в Куртамыш, затаенную грусть в голосе…

Не знаю, сколько я просидел так, в кромешной тьме, вспоминая и размышляя. Может быть, два часа, а может и пять! Все мое самообладание куда-то улетучилось, потихоньку подполз страх. Я начал понимать во всей полноте значение древнего слова «темница». Это когда не видно ни зги, когда не знаешь, прошла минута или вечность, когда стены и потолок начинают сдвигаться, давить, сжимать… И не важно, что это происходит лишь в твоей голове – волосы встают дыбом, и ты ощущаешь себя в могиле, куда никогда не попадет ни лучика света…