Текст книги "Амулет (Потревоженное проклятие)"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВРТАЯ

«Человек предпологает, а судьба распологает…»

Без комментариев

Под утро мы проскочили наконец и пресловутый Бавлинский перекресток. Почему он так называется, я сперва не понял, мне только бросилась в глаза огромная стелла с какими-то надписями, издали напоминающая гигантский фаллос. Потом, разглядывая атлас, я увидел, что неподалеку находится городишко со странным названием Бавлы.

Вокруг дороги стояли ларьки, палатки, вагончики – видать, перкресток был еще одним злачным местом на трассе.

– Все! Советской власти дальше нет! – махнул рукой, как отрубил что-то, Пеклеванный: – Теперь главный принцип – не останавливаться нигде до Уфы!

– Что, тут тоже рэкет? – поинтересовался Смирнов.

– Тут хуже! Тут беспредел – ведра продают! – ответил водитель, сразу как-то подсобравшись.

– То есть? – не понял я.

– Да были случаи… Останавливаются водилы отлить, а к ним подкатывают парнишки на «тачках», с ржавым, дырявым ведром: «Здорово, мужики! Купите ведерко, в хозяйстве пригодиться!». Ну, водилы, понятно, не в какую – на хрена оно нужно, дырявое? А парнишки достают стволы, пики – и опять: «Может подумаете, мужики? Хорошое ведь ведерко!». Ну, и просят за него лимона три – «дальнобои» всегда с собой деньгу имеют, вот и покупают… А потом садяться в машину, едут дальше, ведро это, понятно, выбрасывают. Так те, на «тачках», их снова догоняют, и опять: «Че, мужики, богатые очень – такое хорошое ведро выбрасываите? Давай, покупай по новой!»

– И снова покупают? – спросил я.

– А куда денешься – все равно: деньги отнимут, почки отобьют, колеса порежут или машину сожгут – и поминай, как звали! – Пеклеванный невесло усмехнулся: – Я же говорю – беспредел!

«Весело!», – подумал я, глядя на блестящую в свете фар дорогу: «Этак и не доедем вовсе – пришьют какие-нибудь беспредельщики – у меня патронов не хватит отстреливаться!».

Кстати! Как я мог забыть, обалдуй! У меня же оружие не чищено, а запасной барабан пустой!

Под равнодушным взглядом Смирнова, и завистливым – Пеклеванного, я расстелил на коленях носовой платок, достал наган, ветошь, шомпол, и начал прочищать ствол от гари. В кабине сразу запахло порохом, металлом, словом, настоящими мужскими запахами!

Перезарядив запасной барабан, я на просвет проверил внутреннюю поверхность ствола (зеркало!), снарядил наган и убрал его назад, в кабуру.

– Мальбрук в поход собрался! – иронично сказал Смирнов. Я повернулся к нему:

– Что?

– Ничего! Мысли вслух… – экспедитор поудобнее уселся на сидении и отвернулся к окну, за которым проплывали высокие пологие холмы, скорее даже сопки, только безлесые, голые, как коленки. Скоро Урал!

* * *

Несколько часов ехали в молчании: Смирнов спал, я тоже дремал, а Саня слушал радио. Однообразный пейзаж, серое ноябрьское небо, нудный дождик, грязная дорога – мне казалось, что я уже целую вечность куда-то еду, трясусь на черном сидении «Камаза», и не было в моей жизни до этого ничего – ни детства, ни школы, ни работы, ни жены, ни Москвы, ни смерти Николеньки, ни Бориса с Паганелем, ни Леднева, ни Судакова – ни-че-го! Как будто я родился в этой кабине!

Впереди замаячил контрольно-пропускной пункт, кирпичная двухэтажная будка, шлагбаум, милиционеры с автоматами. По обе стороны дороги выросли щиты с грозными надписями: «Скорость не более 5 км в час! Движение только в один ряд! Остановка по первому требованию милиции! Зона досмотра грузов и багажа!».

– Бащкирская «таможня»! – объявил Пеклеванный, и добавил, помолчав: Только бы не прецепились!

– А чего ты боишься? – удивился я: – Документы у нас в порядке, все нормально!

– Э-эх, Серега! – с горечью ответил водитель: – Если они захотят, то к чему хошь прикопаются! Придется платить!

– Если нас остановят, с милицией буду разговаривать я! – неожиданно подал голос Смирнов. Я повернулся к экспедитору – он явно нервничал! Не то, что бы это было сильно заметно, но как-то странно выглядели на совершенно спокойном лице бегающие глазки, да и короткопалые руки в тонких перчатках дрожали…

«Тут что-то не то!», – промелькнула у меня мысль, но я сразу отвлекся – мы въехали под шлагбаум, и милиционер в камуфляже, с автоматом на плече, решительно махнул полосатым жезлом – стой!

«Камаз» остановился. Пеклеванный вытащил права, путевку, еще какие-то бумажки из «бардачка» и вылез из машины. Смирнов покопался в портфеле, выудил пластиковую папочку, и тоже вышел, впервые оставив свой портфель в машине, да еще и открытым!

«Эге! Здорово напугался экспедитор – даже свой драгоценный портфельчик забыл закрыть!», – подумал я, глядя, как Пеклеванный о чем-то спорит с милиционером. Вот к ним подошел Смирнов, показал несколько листов, вынутых из папочки, и спор возобновился с новой силой.

Брать чужое нехорошо. Совать свой нос в чужие дела – порой еще хуже. Но меня так и тянуло заглянуть в Смирновский портфель – что такое он там прячет? Я поколебался, затем решил – да ладно, я только одним глазком! – и скосив глаза, заглянул внутрь.

В нем было три отделения. Одно заполняли бумажные свертки, в другом лежали вещи – рубашка, носки, разные таблетки, завернутые в полиэтилен. А в третьем отделении, среди бумаг, мне сразу бросилась в глаза свернутая карта, покрытая линиями и испещренная очень знакомыми значками и пометками!

Тут же раздался звук открываемой дверцы. Я испуганно обернулся, чувствуя, что краснею, словно меня застали за подглядыванием в женскую раздевалку. Водительская дверца распахнулась, и в кабину влез злой Пеклеванный. Он ничего не заметил – слишком допекли его башкирские стражи порядка.

– У-у, суки! Тристо тысяч содрали! Вообще арестовать машину хотели хорошо, Николаич помог – развел ментов, нагрузил им лапши, они и поверили!

– Да погоди! – изумился я: – Как же так? За что тристо тысяч? У нас же все в порядке!

– Ты как с луны упал! – усмехнулся Пеклеванный: – Считай: номера грязные – раз! Машина не мытая – два! Выхлопные газы не соответствуют три! Накладной на тару в кунге нету – четыре! А если в бутылку полезешь заставят в трубку дуть!

– Ну и что – ты же не пил?

– Ха, чудак-человек! В ихние трубки младенец дыхнет – и то алкоголий покажется, не то что взрослый мужик! А раз алкоголий – все! Машину на арестантскую площадку, и вызволяй ее потом. А там, между прочим, сутки в восемьсот тысяч обходятся!

– Ну ни хрена себе! – вырвалось у меня – я впервые в жизни столкнулся с таким законным проявлением беззакония и здорово удивился.

В кабину залез Смирнов, сразу сцапал свой портфель, сунул туда свои бумаги, кивнул Пеклеванному:

– Все, поехали, Александр!

«Надо же, как общие проблемы обьединяют людей!», – подумал я, вспоминая вчерашние матюки водителя в адрес экспедитора.

Дорога то карабкалась в гору, то сбегала вниз длинными, нудными тягунами. Мы пару раз останавливались – один раз заправиться, другой перекусить в придорожной столовой, где цены приближались к московским ресторанным, а качество пищи остовляло желать и желать.

У меня из головы все не шла карта, увиденная в Смирновском портфеле. Абсолютно точно – такими же значками пользовались искатели, я видел их и на компьютерной карте Профессора, и на карте Москвы, которую мы изучали у Паганеля перед походом в овраг…

Но откуда такая карта у Смирнова? Кто он вообще такой? Меня просто оторопь взяла, когда я вчера услышал его рассуждения про автокатострофы, отравления… И если он связан с искателями, то зачем ему работать экспедитором в каком-то вшивом Ряжске, которому больше подошло бы название «Заднинск»? А может, спросить его на прямую? Мол, так и так – я знаком с тем-то и тем-то, и мне кажется, что у нас общие знакомые!

И, как только я про это подумал, как сразу же мой внутренний голос сказал: «Не торопись! Успеешь! Погляди со стороны – может быть, еще чего-нибудь узнаешь!». Я пораскинул мозгами, и согласился – мало ли что, попаду в дурацкое положение, – вдруг окажется, что Смирнов и знать не знает ни о каком «Поиске», а карту купил в магазине перед командировкой, чтобы иметь представление, куда он едет…

А вдруг Смирнов – это Судаков?!

От такой мысли мне вдруг стало жарко, но я сразу одернул себя фантазер! Наплел с три короба, сам себя запутал! Да и не похожь он ни чем на Судакова – тот вальяжный, в себе уверенный, наглый, а этот спит в основном, да молчит. И лицо совсем другое… Хотя с лицом-то сложнее – я Судакова вблизи не видел ни разу, и о том, как он выглядит, имею смутное представление…

«Олух!», – вдруг сказал мне внутренний голос: «Судаков знает тебя, как облупленного – у него же есть твоя фотография! Если бы экспедитор был Судаковым, он давно бы тебя пришил и скрылся! Да и не может быть таких совпадений!»

Я покосился на дремавшего экспедитора – сморчок сморчком! Действительно, таких совпадений быть не может!

* * *

Впереди показалась Уфа. Саня включил радио, и из динамиков полилилась незнакомая, быстрая и непонятная речь. Потом тонкий женский голос завел песню на башкирском языке. «Да, Россия кончилась!», – промелькнуло у меня в голове.

Неожиданно встречный «Зил» моргнул нам фарами, Пеклеванный в ответ помахал рукой – мол, спасибо!

– Чего это он? – спросил я, кивнув на проносящуюся мимо машину.

– Тут на трассе везде у водил обычай такой – фарами предупреждать друг друга, что менты в засаде сидят! – объяснил Саня, снижая скорость.

– Вроде дорожного братства?

– Ну, типа того… А вон и они! – водитель указал рукой на притулившийся в далеке у обочины «Уазик»-буханку, на крыше которой торчал какой-то небольшой предмет.

– Гады, за машину сховались и секут по радару, кто скорость превышает! Вон, смотри!

Нас быстро обогнала красная «шестерка» и помчалась вперед. Из-за «Уазика» выскочил гаишник, взмахнул палочкой, свистнул в свисток… Машина остановилась, оттуда вылез понурый водитель, и на ходу доставая что-то из кармана, пошел к милиционеру.

– Все, попался, ясный сокол! – прокомментировал Пеклеванный: – А мы тут, под шумок, и проскочим!

– Лихо они его!

– Ну так жить-то всем надо!

– И много берут?

– Где как… Но, думаю, не меньше сотни, это точно!

Мы минули гаишников и через пять минут въехали в Уфу.

* * *

После Уфы дорога сузилась, стало больше колдобин, горы вокруг выросли, появились отвесные скалы, да и растительность по бокам дороги изменилась вместо обычных среднерусских лип, кленов и тополей появились сосны, лиственницы, елки…

– Скоро перевалы начнуться! – сказал Пеклеванный: – Тут зимой еще хуже, чем в Жигулях! Хорошо, погода нормальная, а то опять попадем в «промблему»!

– Саня, черт! Ты сейчас опять сглазишь! Давай уж про погоду молчок! прервал я Пеклеванного.

– Ладно, ладно…

Вечерело. Дорога карабкалась вверх, потом падал вниз. Временами мне становилось страшно – то слева, то справа виднелись крутые обрывы, попадались могилки у обочин. На многих обелисках я видел покореженные рули – последние пристанище погибших шоферов…

Мы проехали Сим, справа за горой остался Катав-Ивановск, и к полуночи наш «Камаз» въехал в Миасс.

Пеклеванный остановил машину у большого, ярко освещенного поста ГАИ, обьявил, что завтра к обеду мы будем в Куртамыше, а сейчас он устал и хочет спать.

Я помог ему залезть в спальник, усмехнулся, услышав, как водитель ворчит: «Первый раз ночуем, как люди!», и вышел из машины размять ноги.

Порошил снежок. Подморозило, чистый воздух пах хвоей, впереди светился огнями город, вдалеке темнели Уральские горы.

«А все же хорошо! Хорошо, что я устроился на эту работу, хорошо, что я поехал в эту командировку – когда бы еще мне удалось объехать полстраны! Черт возьми, как я бредил романтикой дальних странствий в детстве! Можно сказать, что мечты сбылись!».

Тогда я и не предпологал, что ждет меня завтра…

Ночь прошла спокойно. Вообще, после заносов под Исаклами все пошло хорошо, и я уже надеялся, что все беды, которые навлек на меня амулет, позади!

Утром мы позавтракали в пельменной и поехали дальше, к полудню позади остался заснеженный дымный Челябинск, а еще через пару часов «Камаз» свернул у Шумихи на Куртамышскую дорогу.

– Через минут сорок будем на месте! Николаич, ты знаешь, куда нам ехать в этом Куртамыше? – поинтересовался Пеклеванный.

Смирнов замялся:

– Нам не в сам Куртамыш – надо будет свернуть, я покажу, где, и еще километров сорок-пятьдесят по проселку. Сейчас холодно, грязь замерзла, думаю, мы не застрянем!

Горы отступили от дороги еще под Челябинском, теперь вокруг расстилалась тайга, заснеженные сосны, ели, кедры покрывали склоны холмов, угрюмо надвинувшись к самой обочине.

Мы не доехали до Куртамыша трех километров, когда Смирнов обьявил, что пора поворачивать. «Камаз» съехал с асфальта на грунтовку, уходящую в глубь тайги, и мы запрыгали на сиденьях – проселок напоминал стиральную доску. Скачка продолжалась почти час, стало смеркаться, и почти в четыре мы наконец выскочили на высокий заснеженный берег большой, еще не замерзшей реки. Дорога вела вниз, к самой воде, где и заканчивалась. Приехали!

– Ну и куда дальше? – неприятным голосом спросил Пеклеванный.

– А дальше я хочу с вами поговорить! – Смирнов снял, по-моему в первый раз за все время, свою шляпу, вытер платком пот со лба, хотя в кабине было не жарко, внимательно посмотрел на нас, и сказал:

– Дело в том, что я хочу дать вам возможность заработать! Вы оба явно не богачи, и пять тысяч долларов каждому будут не лишними!

– Э-э-э? – протянул Пеклеванный, заблестев глазами. Что касается меня, то я ничего не понял – о чем, черт возьми, идет речь?

– Мы приехали сюда не за кедровым маслом! – продолжил между тем Смирнов: – Нет, по документам мы повезем отсюда именно его, но на самом деле здесь, недалеко, за рекой, лежит имущество нашей метеорологической экспедиции – приборы, журналы наблюдений и прочее. Приборы очень ценные, дорогие, но если вывозить их обычным путем – хлопот не оберешься! Во многих приборах ртуть, радиоактивные элементы, нужно запастись кучей справок из санэпидстанции, разных экологических организаций, а на их сбор уйдет полгода! Поэтому мы решили вывезти все втихарая, не привлекая внимания.

– А почему ваше… ваши вещи оказалось здесь? – спросил Пеклеванный, наторожившись.

– Мы прошедшим летом проводили в этой речной долине микроклиматические исследования для одной шведской фирмы. Кажется, шведы хотят построить здесь какой-то рудник, и им нужно знать, подходит ли здешний климат для шведских специалистов и рабочих, к слову, на Западе всегда так делают!

Наша экспедиция проработала все лето, но в конце августа из-за конфликта с местными властями нам пришлось свернуть наблюдения и уехать, причем на оборудование они хотели наложить арест – на том берегу заповедник, и мы, якобы, нарушали закон, работая на его территории. Все осталось там – все данные, записи, анализы, плод работы десяти человек! Мы сообщили заказчику, что случилось – и нам предложили вывезти все вот таким вот способом, не привлекая внимания.

Вы не волнуйтесь, все будет в порядке! Все печати, бланки, накладные у меня с собой – комар носа не подточит! И, кроме того, я плачу вам за участие и молчание – пять тысяч долларов каждому! Это большие деньги!

– А почему вы нам сразу не сказали, в чем дело? Ну, еще там, в Ряжске? – спросил я.

– Честно сказать, я побоялся, что вы откажетесь, и наша поездка не состоиться!

– Ага! А теперь нам вроде и деваться некуда! – как-то слишком радостно сказал Пеклеванный, и тут же добавил: – Ну, раз другого выхода нет, я согласен! Серег, а ты?

Я колебался, и чтобы протянуть время, спросил:

– А это оборудование ваше, оно что, в чистом поле лежит?

– Нет, зачем же в поле! Мы в стороне от базы выкопали траншею, упаковали все приборы и журналы с записями в полиэтилен, уложили внутрь, накрыли сверху досками и засыпали землей! Места тут глухие, вряд ли кто что тронет!

– А как мы попадем на тот берег?

Смирнов усмехнулся:

– Так вы согласны?

Я помотал головой:

– Ну, а все-таки?

– Тут, под обрывом, спрятана лодка! Я рейсов за пять-шесть перевезу все на этот берег, а вы поможете мне уложить приборы в ящики и погрузить их в машину! Ну как, идет?

Я снова помотал головой и обратился к Пеклеванному:

– Саня, пойдем-ка, выйдем!

Мы вылезли из теплой кабины на снег, закурили, и я спросил его:

– Ты серьезно думаешь, что у него там приборы?

– А хрен его знает! – беспечно махнул рукой Пеклеванный: – Нам-то с тобой какая разница – он такую деньгу платит, во! А на счет груза – так ты не боись, никто эти ящики вскрывать не будет! Да, почитай, половина машин на трассе везет не то, что в путевках или накладных написано! И ничего, все путем! Давай, Серега, соглашайся! Я машину сразу куплю, ну, не новую, косаря за три! А на остальные мы с женой летом на юга махнем, на Кипр! А то сколько живу, ни разу за границей не был!

Я плюнул, понаблюдал, как желтоватый шарик слюны протаял в снегу ямку, и сказал:

– Ладно. Согласен!

– Вот и ништяк! Вот и зашибись! – засуетился Пеклеванный, подбежал к «Камазу», рванул дверцу: – Николаич! Серега согласен! Давай, командуй, че, как, когда начнем!

Лже-экспедитор вылез из машины, надел шляпу и сказал:

– Тянуть не будем – сейчас и начнем! Сергей, вы пойдете со мной, поможите с лодкой, а вы, Александр, резверните машину и подгоните ее к самой реке!

Смирнов покопался в портфеле, достал оттуда обьемный сверток, развернул его, и в его руках оказались мягкие резиновые сапоги-бродни от армейского ОЗК. Смирнов натянул их поверх своих ботиночек, подвязал лямки к поясу, спрыгнул с подножки на снег:

– Все, пойдемте, это тут, рядом!

Мы пошли вдоль узкой ледяной кромки, наморозившейся у берега. Сзади зарычал разворачивающийся «Камаз». Смирнов освещал дорогу карманным фонариком, вглядываясь в бурелом под обрывом. Минут через пять он остановился у большой кучи веток:

– Это – здесь!

Мы быстро раскидали сушняк, под ним обнаружилась перевернутая вверху дном небольшая лодка, под которой лежали весла, две лопаты и лом. Не смотря на размеры, лодка была довольно тяжелая, и пришлось повозиться, прежде чем мы перевернули ее и по камням дотащили до воды.

– Сергей! Скажите Александру, чтобы он включил габариты у машины, а то я вас не найду! – сказал Смирнов, залезая в лодку.

Затем он оттолкнулся веслом и сноровисто погреб, удалясь от берега. Темное пятно было хорошо видно на светлой воде, и я, почти профессионал в гребле, удивился, как быстро плывет, да еще и на перерез течению, утлый челн Смирнова.

Вернувшись к машине, я застал Пеклеванного за разгрузкой ящиков из кунга.

– Давай, помогай! – крикнул мне водитель, стаскивая на землю сразу несколько пустых ящиков. Мы вытащили всю тару на берег, уселись сверху, закурили…

– Эх, и рыбалка же здесь летом! Да и сейчас, наверное, тоже клюет! Жалко, удочек не захватил! – посетовал Пеклеванный, присел на корточки у воды и сполоснул руки:

– Б-р-р! А холодна водица! Обжигает, как кипяток!

– Сань! А как река-то эта называется? – лениво спросил я, щелчком отправляя окурок в воду.

– Да хрен его знает! Как ты думаешь, Николаич долго будет возить свои приборы?

– Думаю, всю ночь! Кстати, он просил тебя габариты включить, а то боиться промахнуться в темноте!

Пеклеванный залез в кабину, завел двигатель, вспыхнули красные фонари по краям кунга. Я, в одиночестве оставшийся на берегу, почувствовал себя сиротой, закинутым злою судьбиною в эти дикие места. Конечно, если бы мы сейчас спокойно загрузились кедровым маслом и поехали назад, я бы чувствовал себя гораздо увереннее, но… Назвался груздем – полезай в кузов!

Смирнов вернулся через час, как и обещал. Его резиновые бахилы были перепачканы свежей землей, а половину лодки занимали полиэтиленовые свертки и пакеты разного размера и веса, в чем я убедился, укладывая их в приготовленные ящики.

Смирнов был весел, чуть не напевал, помогая нам разгружать лодку.

– Все оказалось гораздо проще! Я думаю, еще два рейса – и можно будет ехать! К полуночи вернемся в Куртамыш! – крикнул нам он, забираясь в лодку и отплывая.

Пока мы убрали заполненные ящики в кунг, пока покурили – опять послышался плеск весел, Смирнов вернулся с новой партией своих таинственных приборов.

На этот раз свертков было меньше, но весили они куда как тяжелее предыдущих. Я украдкой встряхнул один – внутри что-то металлически звякнуло – прибор!

Больше всего меня удивляло, как Смирнов, не здоровяк, да и не юноша уже давно, смог так быстро и сноровисто переплывать реку, загружать лодку и возвращаться! Вот тебе и сморчок! Действительно – первое впечатление обманчиво!

Лодка уплыла – и через десять минут вернулась!

– Там осталось самое громоздкое! – объяснил Смирнов, перебираясь через борт: – Серегей, вам придется сплавать со мной, помочь – один я не справлюсь! Захватите пару ящиков – уложим все в них прямо на месте.

Я подхватил тару, угнездил ее на корме, залез в лодку, и, пользуясь случаем размяться, попросил у Смирнова весла.

– Здесь очень сильное течение! – ответил он, делая мощные, широкие гребки: – Боюсь, вы не справитесь!

Я про себя обиделся, отвернулся, и стал смотреть на приближающийся берег, белеющий впереди – больно надо, не хочешь, греби сам!

Мы пристали у невысокого холмика, с одной стороны которого на снегу виднелась куча свежей земли.

– Еще неделька, и пришлось бы долбить! – кивнул на кучу Смирнов, выбираясь из лодки: – Хорошо, успели до морозов! Я залезу внутрь, а вы подадите мне ящики, а потом примите их, груженые!

Мы поднялись на холм. С этой стороны реки берег был пологим, и заснеженная равнинаа тянулась во все стороны километров на пять, только слева темнела тайга, вплотную подходящая к реке…

«Где-то я все это уже видел!», – подумал я, помогая Смирнову протащить ящики сквозь не широкую дыру в земле. Честно говоря, я представлял себе все это по другому – никакой траншеей тут и не пахло – обычная нора, только большая! Под снегом было не понять, но мне показалось, что холм словно бы срыт с одной стороны – противоположной от реки.

Смирнов ловко нырнул в лаз, зажег внутри фонарик, и я понял, что никакая это не траншея – свет фонарика удалялся, удалялся, пока не исчез совсем.

«Интересно! Что это за катакомбы тут нарыты?», – подумал я, встал на колени и заглянул в нору.

Там царил полумрак, но тусклые лучи фонарика, пробивающиеся откуда-то из-за угла, все же освещали не высокий, зато довольно просторный коридор, уводящий в другую от реки сторону. Пахло сухой землей, слегка – гнилью и ржавчиной, как в погребе. На земле что-то тускло блестело. Я пригляделся пол коридора покрывала плитка, что-то вроде кафеля. Мне стало совсем интересно, и я полез внутрь…

Однако осмотреть подземелье мне не удалось – только я протиснулся в узкий лаз, как послышался шум, и из коридора появился Смирнов, волокущий за собой один из ящиков. Я поспешно выбрался наружу, принял тяжеленный ящик и оттащил его в сторону.

– Сейчас, Сергей! Последний ящик – и поплывем назад! – голос Смирнова прозвучал глухо и странно, как с того света. Свет фонарика снова померк, и я остался один.

Черное небо над моей головой светилось мириадами звезд, серебрился снег, холодный ветерок заставлял ежиться – мороз набирал обороты, было, пожалуй, уже градусов восемь, а то и десять! Я присел на ящик, закурил, и стал смотреть на реку. Сквозь тьму еле виднелись красные огоньки нашего «Камаза», с тихим шорохом катились невидимые мне волны.

«Как же все таки называется эта река?», – опять подумал я, и решил посмотреть, что лежит в ящике, на котором я сижу. Любопытство, как известно, не порок!

Я присел на корточки и приподнял дощатую крышку. Внутри блестели уже знакомые мне свертки, под полиэтиленом была бумага, и рассмотреть ничего не удавалось. Я выбрал один из свертков, похожий по форме на кочан капусты, немного отогнул полиэтилен, бумагу, и в нос мне ударил затхлый, гнилостный запах тлена. Матерь божья, что это?! Я зажег спичку, и в пляшущем ее свете увидел обтянутый сморщеной, сухой и коричневой кожей череп!

В панике швырнув сверток обратно в ящик и вытирая руки о бушлат, я отшатнулся, попятился, запнулся о лежащую в снегу лопату и упал.

Все! Попались! Наколол нас экспедитор! Он раскопал чью-то могилу, и если нас поймают…

Стоп! Так это же… Курган на берегу Тобола, коридор, ведущий в погребальную камеру, мумия арийского жреца…

Я вскочил, бросился к ящику, начал лихорадочно разворачивать другие свертки, зажег спичку, еще боясь поверить своей догадке – вот оно! Все сходится! Вот кожаное одеяние с нашитыми золотыми пластинами, вот шлем, а вот и серп на рукояти! Это тот самый, Николенькин курган! А Смирнов…

Из лаза послышался голос:

– Сергей! Принимайте!

Я выпрямился, на деревянных ногах подошел к норе, машинально взялся за край ящика и вытащил его наружу. Следом за ящиком из подземелья появился Смирнов. Он подсвечивал себе фонариком, посмотрел на меня, протянул руку скрюченные пальцы были перепачканы землей.

– Серегй! Помогите мне, дайте руку!

– Как называется эта река? – каким-то чужим голосом спросил я, возвышаясь над лазом.

– Тобол, а что? Что с вами? Дайте, наконец, руку!

– Как ваша фамилия?

– Смирнов! Что за глупости! Отойдите, я сам вылезу!

– Ваша фамилия не Смирнов! – я пристально смотрел в глаза скрючевшемуся в норе человеку: – Ваша фамилия – Судаков!

Он вздрогнул, сузил глаза – и словно сбросил маску! Ящерицей выскользнув из лаза, мимо меня, застывшего, еще до конца не верящего, Смирнов-Судаков отскочил в сторону, и скороговоркой забормотал:

– Ну, допустим! Ну и что! Что это меняет, а? Кому какое дело до фамилий? Тебе какое дело?

– Вы – Судаков! – я разозлился, и двинулся на него, убыстряя шаг: – Вы убили Николая, моего друга! Вы убили Леднева, своего учителя!

– Че ты, че ты, фраерок! – гнусаво заговорил Судаков, пригнувшись, и отступая от меня: – Твое какое дело? Ты-то, ты сам-то кто такой?

– Я?! А ведь мы с вами знакомы! Что же вы молчите, «дядя»?!

Он замер, пораженный, потом вдруг вскинул фонарик, осветил мое лицо и закричал:

– Не-ет! Не может быть! Борода! А-а-а! Падла! Сука! Так не бывает!

– Бывает. – спокойно сказал я, продолжая идти к нему. Он пригнулся и вдруг резко, со всей силы кинул в меня чем-то, сверкающим в полете!

Я инстинктивно закрылся левой рукой и меня сильно ударило в запястье! Нож! Узкий, длинный клинок, наподобие того, которым был убит Леднев, торчал из моей руки! Все! Конец! Он наверняка отравлен, а это значит… Это значит, что дни мои сочтены, и уже завтра к вечеру я умру в страшных мучениях из-за этой падали, из-за этого подонка, который убегает сейчас к реке!

Я выхватил из кабуры наган, вскинул руку и трижды, даже особо не целясь, выстрелил по убегающей фигуре Судакова!

Он словно запнулся, упал, попытался встать, вдруг резко перевернулся на спину, захрипел, дернулся – и затих. Кончено…

В каком-то отупении я опустил наган, посмотрел на торчащий из руки нож, удивился, что мне не очень больно, взялся за черную витую рукоятку, резко дернул, и тут до меня дошло! Я отшвырнул нож в снег, закат рукав точно! Шикарный «Роллекс», дорогой подарок известного продюсера, принял удар на себя! Стекло и циферблат раскололись, механизм был покорежен и разбит, но задняя крышка лишь слегка погнулась, не пробитая лезвием! Я невредим! Я цел! Я буду жить!

И тут же оглушающе ударила меня другая мысль – я убийца! Я убил человека, пусть и негодяя, застрелил, защищаясь, безо всяких свидетелей, безо всяких смягчающих обстоятельств…

Тяжело опустившись на ящик, я дрожащими руками достал сигарету, прикурил, тупо уставившись в одну точку. Прав был Чехов – ружье из первого акта обязательно кого-нибудь убьет в третьем!

Мороз крепчал. Надо было что-то делать. В конце концов, кто будет искать этого Судакова? Пеклеванному я скажу, что он… Ни хрена! Пеклеванному я расскажу всю правду! Ящики мы перевезем назад, запихаем в курган, туда же положим труп Судакова, а потом зароем все к чертовой матери…

Нет, не пойдет! Нельзя втравливать Пеклеванного в это дело – если что, он пройдет, как соучастник. Рассказать я ему все расскажу, но с трупом разбираться мне и только мне…

Я тяжело поднялся, медленно дошагал до распростертого на прибрежных камнях Судакова, наклонился над ним, взглянул в закатившиеся, белесые глаза – и меня замутило. Отворачиваясь, я все же дотащил труп до лаза, вперед ногами спихнул его вниз, следом швырнул все еще горящий фонарик, подобрал валяющуюся неподалеку лопату и начал, все убыстряя темп, бросать мерзлую землю пополам со снегом в черную дыру подземелья…

Через полчаса, насыпав над Судаковым двухметровый слой земли, я наконец остановился. От меня валил пар, было жарко, хотелось пить. Запорошив все вокруг снегом, я по очереди перетащил ящики с останками древней мумии к лодке, загрузил их, сходил за лопатами и ломом, кинул инструменты на дно суденышка, и отплыл от низкого угрюмого берега. Как бы там ни было, покойся с миром, Петр Судаков!