Текст книги "Объект «Зеро»"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Черви уже спустились с Перевала и теперь двигались в сторону наших поселений. Страшно было представить, что случилось бы, доберись они до поселков вокруг модуля, где под навесами в хижинах лежали тысячи раненых, где спали сейчас детишки и их матери.

Думаю, эти полупрозрачные твари обладают каким-то разумом. Ибо едва только мы оказались рядом с ними, как черви принялись довольно шустро улепетывать прочь.

– Окружай! – воодушевленно взревел Лускус, размахивая почти потухшим факелом. – С боков, с боков заходи!

На склоне мы взяли червей в кольцо. Поняв, что выхода нет, они громко захрюкали и угрожающе растопырили воронки, густо окрасившись фиолетовым. В первый же жадно распахнутый рот полетело сразу несколько факелов. Червь немедленно закрыл воронку, сжался, завалился на бок – и потух! Его свечение как будто выключили, как выключают иллюминацию на новогодней елке.

– Не лю-ю-юбишь, с-сука!! – радостно захохотал Прохор Лапин и бросил свой факел в горловину ближайшему червю. Вслед за ним остальные обрушили на хрюкающих тварей настоящий огненный вал, и спустя буквально несколько минут все было кончено.

– Камнями, камнями их привалите! А потом облить все растворителем – и сжечь, – распорядилась Акка. – Лускус, Чернышов! Поставить усиленные двойные дозоры на Перевале, по периметру жилых секторов и вокруг леса. Смена – каждый час. Дежурить всем! Смотреть в оба. Если эти… черви проберутся туда, где живут колонисты…

Она не закончила, но все и так понимали, что будет.

Аконит опять затянуло тучами. Дождь чуть поутих, на северо-востоке небо посерело – близился рассвет.

Накормленные факелами черви дергались на земле, извивались, некоторые даже пытались подняться и раскрыть свои смертоносные воронки. Завалив омерзительных существ валунами и набросав сверху сучьев и веток, мы щедро полили все вокруг остро пахнущим растворителем из принесенных канистр и под дружное «Аминь!» с нескольких сторон запалили получившийся червемогильник.

Сине-красное пламя с ревом взметнулось в темное небо, пожирая останки червей, но некоторое время сквозь треск огня я явственно слышал зловещее хрюкание…

6 октября 2204 года

Дождь льет не переставая. Земля раскисла, повсюду виднеются лужи. Заметно похолодало. В хижинах, а то и просто под навесами люди жгут костры, и множество дымов поднимается над равниной.

После ночного вторжения хрустальных червей Сокол приостановил разделку модуля, и все добры брошены на возведение баррикад и защитных стен на Перевале. Тысячи насквозь промокших людей денно и нощно таскают камни, бревна, мешки, корзины и носилки с щебенкой.

Толя Кислицын разыскал меня среди строителей баррикады, замахал рукой:

– Клим! Пойдем. Там… Проблема там. Чернышов приказал тебе заняться…

Проблема оказалась трупом. Голым трупом человека, убитого совсем недавно. Его нашли случайно. Дети, за которыми так и не уследила блондинистая Соня, копались в грудах обломков по ту сторону модуля и нашли присыпанное мусором и землей тело.

Это оказался взрослый мужчина лет сорока пяти, здоровый и загорелый, точно он провел месяц на курорте. На бородатом лице его застыло выражение безграничного удивления, в широко раскрытых глазах стояла дождевая вода.

Я отложил костыль, прикрикнул на толпившихся поодаль ребятишек и их любопытных мамаш, побросавших стряпню – в стороне располагались общественные столовые, – и присел на корточки, разглядывая труп.

Волосатый живот убитого пересекал наискось кровавивший, широкий, «щедрый», как говаривал командир нашей десантно-штурмовой машины Валентин Сайко, порез, заканчивающийся в районе печени большой рваной раной.

Мокрый Кислицын, вытирая грязной пятерней дождевые капли с лица, вздохнул:

– Кто ж его так? И за что?

Сомнений относительно того – кто, у меня в общем-то не было. До лагеря желторобников-«неприсоединенцев» отсюда шаг шагнуть, а то, что труп раздели, лишний раз доказывало, что этого бедолагу убили уголовники. Что касалось второго Толиного вопроса, тут версий могло быть множество, от вполне банальных – за еду, за проигрыш в карты, просто в драке – до сложных и запутанных. Не исключено, что покойный мог иметь кровников, оказавшихся на Медее вместе с ним, или был в лагере осведомителем администрации, и с ним свели счеты, как только этой самой администрации не стало. Гадать можно было бесконечно – и с неизменным нулевым результатом.

Я выпрямился и повертел головой – дождь, мокрые камни, мокрые кусты, мокрый Кислицын. Мокрое тело и мокрое дело, в котором нет нужды разбираться…

Хруст камешков под подошвами застал меня врасплох. Обернувшись, я с удивлением (ведь, кроме Толи, вокруг никого не было!) обнаружил рядом Миху.

– Хайствуй, начальник! – он зыркнул глазами на труп, перекрестился и сморщил лицо. – Типяга стэлменский жмур. «Комету» лукаешь? Ихняя райтовка. «Системники» его мочили, начальник.

Сказав это, Миха сплюнул едва ли не на голову покойника и ушел легкой походкой всезнающего человека. Я посмотрел ему вслед и вспомнил слова Лускуса о том, что «системных» стэлменов на Медее нет и что вообще можно не беспокоиться по этому поводу.

«Что-то хитришь ты, брат Циклоп», – подумал я и решил все же вытрясти из одноглазого командира добров все, что он знает о стэлменах.

Отправив Кислицына за похоронной командой, я поставил возле тела караул из пацанов постарше, настрого велев отгонять малышню и вообще всех любопытных, а сам отправился к Перевалу…

Возведение баррикад шло полным ходом. Семисотметровое пространство между скалами, естественные врата, соединяющие обширную Прыгунью долину и наше каменистое плоскогорье, было заполнено людьми. Начав с двух сторон, строители громоздили валуны, выкладывали стены из плохо обработанных бревен и засыпали пространство между ними щебнем. Постепенно проход сужался, но все еще оставался достаточно широким.

Если смотреть с Перевала, равнина выглядела пустынной – ни прыгунов, ни каких иных зверей. Лишь кружили в сером небе уже хорошо знакомые нам длинношеие черные чайки, да отдельные черви появлялись вдали, но не приближались к нашей линии обороны.

Дождь все не прекращался. Люди устали, но сильнее усталости их изматывал страх. Лускус во время перерыва на обед подсел ко мне и, вылавливая деревянной ложкой из самодельной жестяной миски волокна прыгуньего мяса, сказал:

– Не ладно все. Народ стонет. Зачем, грят, мы сюда прилетели? Тут, грят, чудовища живут, а людям места нет. И еще: бросили нас, грят. Никто помогать не прилетит.

– Эти разговоры надо как-то кончать! – Я огляделся. Вокруг на камнях и бревнах сидели строители баррикады, кухарки разливали похлебку, костры под навесами чадили, всюду грязь, щепа, мусор. Сказать откровенно, наша «великая стройка» выглядела настолько безрадостно, что хотелось материться.

– Э, браток, – Лускус доел и перевернул миску. – Разговоры кончать – это полицию нужно заводить тайную, сыск устраивать, агентов внедрять, тюрьму строить. Или ты предлагаешь сразу в расход?

– Да ничего я не предлагаю! Но если черви пойдут на приступ, мы должны их встретить все вместе. Едины мы должны быть, понимаешь? Друг о друге думать, а не о том, что тут места людям нет. Это же теперь наша планета!

Дернув изуродованной щекой, Лускус встал, сунул ложку в нагрудный карман.

– Как знать, браток, как знать… Не спешит что-то помощь. Ладно, хватит, языком стену не построишь…

И он зашагал вдоль баррикады, размахивая рукой с зажатой в ней тарелкой и зычно крича:

– Кончай обед! За работу, братва, за работу!

7 октября 2204 года

Баррикада почти построена. Боевые группы, вооруженные каменными топорами, заточенными ножками от стульев, арматурой и дубинками, дежурили теперь на Перевале, готовые отбить новую атаку червей. Впрочем, удивительные свойства этих полупрозрачных тварей сращивать свою кисельную плоть вокруг любого рубящего орудия не оставляли нашим боевикам шансов на победу. Вся надежда была на стены и завалы, через которые, как мы надеялись, перебраться хрустальные черви не сумеют.

Единственным действенным способом борьбы с ними, как показали события той памятной ночи, оставался огонь, но ни огнеметов, ни даже горючих жидкостей в нужном количестве у колонии не имелось. Чтобы разжечь под проливным дождем факелы и костры, нужны были время и сноровка, и Прохор Лапин взялся за организацию, как он выразился, «огневого вала». Под устроенные у Перевала навесы добровцы стаскивали ветки и сучья, а сам бывший охотник поддерживал несколько укрытых от дождя костерков. Под рукой у сибиряка всегда имелись две оставшиеся канистры с растворителем – к ним приставили специальных дежурных, готовых быстро доставить огнеопасную жидкость в любую точку баррикады.

Возможно, будь у нас топоры, мечи, сабли или иное профессиональное рубящее и режущее оружие, червям бы не поздоровилось, но, увы, перед лицом опасности мы оказались практически безоружными.

И тогда на Соколе Зигфрид Шерхель заявил, что колонии необходимо вооружаться.

– Медь, господа! Мы с Петром Яновичем еще на прошлой неделе обнаружили в предгорьях на юге самородную медь, и запасы ее колоссальны, а качество изумительно. Нужно устроить несколько плавилен, и тогда, я вам гарантирую, мы сумеем в достаточно короткие сроки вооружить наши боевые группы вполне приличным оружием.

– Медь – слишком мягкий металл, – возразили ему.

– Олово, цинк и прочие необходимые компоненты для создания твердых сплавов на основе меди я позаимствую из приборов и кабелей, снятых с модуля, – тут же ответил Шерхель и, не давая никому опомниться, зачастил, мешая русские слова с немецкими и прихлопывая ладонью о ладонь: – Мне нужны арбайтеры, три-четыре сотни крепких мужчин с ясной головой, я? Мне нужна отдельная бригада лесорубов, мне нужно питание, и, наконец, мне нужно временя – три-четыре дня…

Акка встала и обвела собравшихся тяжелым взглядом:

– Возражения будут?

Кто-то в задних рядах пробурчал, что, мол, это реконструкторская блажь, исторические ролевые игры и вообще несерьезно, но и только.

– Значит, быть посему! – подвела итог Акка. – Герр Шерхель, вы назначаетесь руководителем промышленного сектора колонии. Через четыре дня вы должны представить образцы ваших изделий. Люди и ресурсы – все, что нужно, – в вашем распоряжении.

– Данке! – церемонно поклонился улыбающийся Шерхель и быстрым шагом вышел из штабной палатки.

И завертелось! Энергичный немец точно обрел смысл жизни. Глядя на него, казалось, что все прожитые до этого годы он занимался чем-то не тем и вот только здесь, на Медее, наконец-то нашел свое место, получил карт-бланш, дабы реализовать себя на все сто.

Он изменился даже внешне – выпрямился, расправил плечи, его глаза заблестели, голос обрел пугающую властность, а движения и жесты – четкость и основательность.

Рабочих для себя Шерхель отобрал быстро, использовав весьма оригинальный способ: просто подошел к отдыхающим добровцам и прокричал несколько фраз на немецком. Вскоре его уже окружала толпа в несколько сотен человек. Когда я поинтересовался, что же он им такого сказал, Зигфрид ухмыльнулся в ответ:

– Я крикнул: «Кто говорит по-немецки – подойдите ко мне, вас ждет интересная работа!» Видите ли, герр Елисеев, металлы – это всего лишь мое хобби, и я не владею современной международной терминологией. Естественно, общаться с арбайтерами мне придется не на и-линге, а на языке Гете и Гейне. Так что все просто.

Место, где будут построены литейни, Шерхель определил, руководствуясь чистым прагматизмом – чтобы топливо, то бишь лес, сырье, то бишь горы, и вода, то бишь река, находились неподалеку. Таким образом, он обосновался в нескольких километрах от прыгуньих загонов, по ту сторону реки.

Мне было очень любопытно, как Зигфрид собирается плавить медь в условиях полнейшего отсутствия механизации. Сам я с трудом представлял себе весь процесс, но даже из школьного курса истории помнил, что наши далекие предки строили печи, в которых, собственно, и доводили медную руду до жидкого состояния посредством высоких температур.

Сообразительный немец поступил проще. В процессе разделки модуля добровцы отделили около сотни дюз тормозных двигателей. Напоминавшие ступы двухметрового диаметра и трехметровой высоты, эти дюзы за ненадобностью мокли под казавшимся нам уже вечным дождем. Некоторые, правда, пытались использовать их в качестве жилища, ставя на попа, но согласитесь, даже спать в таком тесном колпаке не очень удобно, не говоря уж обо всем прочем.

Шерхель, похоже, все рассчитал заранее. Несколько десятков его арбайтеров с молодецкими криками и прибаутками споро перекатали двенадцать дюз к месту будущей литейни, где уже были готовы вырытые в земле узкие ямы.

Одновременно шла массовая заготовка дров, изрядно проредившая опушку леса. Наконец, почти две сотни человек, волею «безумного Зига», как, посмеиваясь, называли Шерхеля, превратившись в рудокопов, нарыли и натаскали самородную медь, нагромоздив возле каждой печи по небольшой пирамиде.

Рыжий немец был недоволен всем. Дюзы, превратившиеся в плавильные котлы, стояли, по его мнению, криво, ямы под ними, где должны были гореть дрова, оказались вырыты недостаточно глубоко, руды арбайтеры принесли мало, и вообще если так работать, то у него ничего не получится.

– Как бы не перенервничал наш Зиги, – усмехался Лускус, глядя на стремительно возводимые литейни. – Он не ниппонец, конечно, но если все это кончится пшиком, боюсь, руки на себя наложит.

– Глина, мне нужна глина! – кричал тем временем Шерхель, бегая по берегу реки. И глина, конечно же, нашлась. Правда, не такая, как надо, и не в том количестве, но ее вполне хватило, чтобы замазать отверстия, через которые в дюзы подавалось топливо.

Вечером третьего с начала работ дня Зигфрид пригласил весь Сокол на первую, пробную плавку, благо дождь стих, из проливного превратившись в моросящий.

Под котлом-дюзой, уже загруженной кусками породы, горели дрова. Огонь был жаркий, и капли дождя, не успевая долететь до котла, испарялись, отчего вокруг стояла сизая дымка.

Голые по пояс арбайтеры, блестя мокрыми плечами, то и дело подбрасывали поленья, а сам Шерхель стоял наверху, у закрытого куском обшивки широкого конца дюзы, и время от времени покрикивал:

– Больше жара! Больше!

Жар и так был невыносимый, все вокруг колыхалось и плыло, а Шерхель казался сквозь эту завесу дрожащего воздуха неким миражом, существом из виртуального мира, богом огня с увенчанной рыжими кудрями головой.

– Зигфрид! – крикнула ему Франческа Кьянци, миловидная брюнеточка – рядовой из отдела автоматизации. – Вы же сгорите! Спускайтесь к нам!

– Найн, фрейлейн Франческа! – прокричал Шерхель, заглядывая в котел. – Сейчас все случится. Давайте желоб!

Последние слова он адресовал своим подчиненным, которые уже волокли выгнутый из листа все той же обшивки длинный желоб. Один конец они поместили в самом пламени, под дном дюзы, другой повис над заранее сделанной из глины плоской односторонней формой. Под желоб подвели стойки.

– Вы бы отошли, господа, – низким басом обратился к нам один из арбайтеров, явно земляк Прохора Лапина. – Ну как сорвется чего или пойдет не туда…

Мы послушались и встали в стороне.

– Айн! – начал наверху отсчет Шерхель. – Цвай! Драй!

– Давай! – рявкнул полуголый сибиряк, и двое литейщиков длинными кусками арматуры быстро раздолбили снизу глиняную пробку.

Я ожидал, что по желобу хлынет искрящийся огненный поток, но вместо этого по нему медленно, словно нехотя, в форму потекла струйка расплавленного металла.

– Э-э-э… И это вот медь? – спросил кто-то.

– Бронза, господа! Бронза! Здесь десять процентов олова. – Торжествующий Шерхель – подбородок вперед, рот до ушей – встал возле формы, внимательно следя за процессом. – Сейчас, господа, сейчас…

Струйка иссякла. Форма наполнилась более чем наполовину.

– Вассер! Скорее! – закричал немец, размахивая рукой. Двое рабочих принялись поливать форму водой. Пар ударил во все стороны, скрывая от наших глаз происходящее. – Если сплав не охладить быстро, – донесся из мутного облака возбужденный голос Зигфрида, – то возможна ликвация, то есть расслоение сплава обратно на медь и олово. Нужен фосфор и цинк, чтобы этого не произошло, но у меня пока их… Да лейте же, камраден! Лейте!

Шипение вскоре стихло, пар рассеялся. Мы увидели Шерхеля, гордо вздымающего серый предмет, весьма отдаленно напоминающий топор. Кто-то фыркнул, Лускус пробормотал что-то язвительное.

– Вот, господа! После обработки это будет самый настоящий келт! – торжественно произнес Зигфрид.

– Господин Зигфрид, а не могли бы вы… – смущаясь, тоненьким голоском спросила Франческа Кьянци, – не могли бы вы сделать нам ложечки? И вилочки. А то кушать… неудобно.

Все рассмеялись. Шерхель тоже улыбнулся, но ответил со всей почтительностью:

– Увы, милая фрейлейн. Пища содержит кислоты, которые при взаимодействии с медью могут создавать ядовитые вещества, поэтому для столовых приборов этот металл непригоден.

– Вы молодец, герр Шерхель, – очень серьезно сказала Акка. Она взяла из рук немца отливку, осмотрела и кивнула. – Хорошо. Нам нужны топоры. И пилы. И лопаты. Чем больше – тем лучше. Сколько сможет выдавать ваш… э-э-э… завод при полной загрузке?

– Фрау Анна, в данный момент я не могу в точности ответить на ваш вопрос, – солидно ответил Шерхель, – но, думаю, к утру у вас будет вся информация.

И при взгляде на него мне впервые подумалось, что, похоже, наше пусть и трагическое, но все же приключение оборачивается чем-то гораздо большим…

8 октября 2204 года

Дождь, дав нам передышку, обрушился на колонию с новой силой. Желтовский высказал предположение, что произошла смена циклонов и что, возможно, их движение имеет сезонный характер.

В импровизированной литейной, наскоро защищенной от дождя полотнищами теплоизолянта, Зигфрид Шерхель производил плавку за плавкой, пытаясь подобрать оптимальную формулу для медных сплавов. Куски самородной меди загружали, как я уже писал, в установленные вертикально дюзы тормозных двигателей, предварительно замазав глиной отверстия, через которые прежде подавалось топливо, и разводили под ними огромные костры. Но жара от дров не хватало, сырость мешала кострам разгораться. Нужен был поддув, меха или иное приспособление, чтобы увеличить приток воздуха и повысить температуру под плавильнями. Кроме того, нужен был уголь или много сухой смолистой древесины.

– Если бы это помогло, я бы сам прыгнул в костер! – в отчаянии повторял Шерхель, потрясая обожженными руками. – Древним египтянам было проще – у них дожди случались три раза в год. А тут – кругом вода, сырость…

Мы – Желтовский, Шерхель, Чернышов и я – сидели под навесом вокруг плоского камня, служившего столом, и пытались найти выход из тупика. Оружие и орудия требовались колонии позарез, от этого зависело наше выживание. Смешно – люди из двадцать третьего века, умеющие летать меж звезд, не могут придумать, как расплавить медь в полевых условиях!

Говорят, что цивилизации развиваются циклично, как качели, – прогресс-регресс, прогресс-регресс. В ходе регресса человечество опять возвращается к примитивным технологиям, начиная сначала, с каменных топоров и медных наконечников для копий. Так вот, каменные топоры мы освоили – и только. Если медь нам не покорится, никакого прогресса не будет – хрустальные черви попросту сожрут нас. Мы вымрем. Как Стеллеровы коровы, как странствующие голуби. Как мамонты. Разница будет лишь в одном – и несчастных коров, и глупых голубей, и мохнатых слонов истребили вооруженные человеки разумные, а нас съедят безмозглые твари, у которых нет даже лап и хвостов и которые представляют собой один большой желудок…

За невеселыми мыслями я отвлекся от спора между Никитой и Шерхелем по поводу водяного колеса. Немец предлагал бросить все силы на строительство плотины на Безымянке и устройства водяного привода для поддува, а Чернышов доказывал, что это невозможно – нет ни людей, ни времени, ни необходимых инструментов.

– Аркаим! – вдруг воскликнул молчавший Желтовский. Он вскочил, привычным жестом взлохматил свою седую гриву и снова повторил: – Аркаим! Нужно рыть колодец!

– Петр Янович, с вами все в порядке? – встревоженно поинтересовался Чернышов.

– Оставьте, Никита! – отмахнулся от лейтенанта Желтовский и повернулся к Шерхелю: – Герр Зигфрид, почему, если заткнуть трубу, огонь в печи погаснет?

– Э? – Шерхель развел руками. – При чем тут печь?

– Тяги не станет! – быстро проговорил я. – То есть прекратится приток воздуха…

– Именно – тяги! – Желтовский обрадованно засмеялся. – Нам нужна тяга! Как получить ее, не имея высокой трубы над огнем? А очень просто. Ваши арийские предки, господа яфетиты, решили эту проблему, что называется, «на раз». В древнем городе Аркаиме, это на Южном Урале, были обнаружены колодцы, много колодцев. Возле каждой кузницы – по колодцу. И из колодца к горну вел воздуховод… Ну, Шерхель!

– Разница давлений и температур… – пробормотал немец. Наверное, он был плохим теоретиком и придумщиком, но надо признать, соображал он быстро.

Повторяя себе под нос: «Колодец, колодец…» – Шерхель рассеянно глянул на нас и быстрым шагом поспешил к своим рабочим-арбайтерам. Вскоре от плавилен раздались его резкие команды на немецком, а спустя минуту два десятка человек с самодельными лопатами и ломами уже вовсю долбили каменистую землю.

– Теперь, думаю, все получится, – удовлетворенно потер руки Желтовский. – Господа, не пора ли нам на Перевал? Госпожа комендант просила меня проинспектировать нашу фортификацию, наш лимес.

– Наш – что? – не понял я.

– Лимес. Так называлась укрепленная граница Римской империи, – ответил Желтовский.

– Мне пора заступать на дежурство. – Чернышов поднялся. – Клим, проводи профессора. Увидишь там Панкратова или Кислицына – пусть зайдут вечером в штаб.

– Лады! – Я пожал Никите руку, сунул под мышку костыль, и мы отправились в путь.

Дождь припустил с новой силой. Слава богу, что температура воздуха держалась где-то на уровне двадцати пяти градусов по Цельсию, иначе мы все неминуемо заболели бы.

Укрепления на Перевале выглядели весьма внушительно. Трех-четырехметровая стена из камней и бревен должна была стать серьезным препятствием на пути хрустальных червей, если они вновь нападут на колонию.

Акка, руководящая строительством, завидев нас, легко сбежала с груды камней. Люди вокруг с интересом оглядывались – что за новости мы принесли.

Желтовский с кряхтением расправил плечи, как на воинском смотре, и кратко доложил о делах у Шерхеля.

– Добро! – Акка коротко кивнула, с капюшона брызнули капли дождя. – Петр Янович, как считаете – стоит ждать появления червей в ближайшее время?

Желтовский развел руками:

– Увы, я ведь не биолог. Впрочем, – хотя я могу и ошибаться! – мне кажется, что их активность должна быть связана исключительно с пищевым фактором. Если у этих существ в настоящий момент есть достаточно пищи, они не двинутся с места. В противном случае весьма возможна экспансия.

– Клим, а ты как думаешь? – Акка повернулась ко мне.

– Разведка нужна, – ответил я. – Группы три-четыре, в разные стороны. Черви бегущего человека догнать не могут. Стало быть, нужно отправить самых быстрых…

Она усмехнулась – устало, но где-то и покровительственно, мол, всегда ты меня недооценивал:

– Уже. Двенадцать человек во главе с Панкратовым ушли по трем направлениям. Час назад примерно. Ждем.

– Ждем, – согласился я.

Мы поднялись на баррикаду. Из-за дождя видимость существенно снизилась. Я еще различал отдельные кусты и холмы шагах в трехстах от нашего, как назвал его Желтовский, лимеса, а дальше все тонуло в серой дождевой пелене. Неумолчный ровный шелест мириадов падающих капель стоял над равниной, и мне почудилось, что сквозь него я слышу тихий и печальный женский голос, что-то нашептывающий мне.

«Музыкальная композиция «Голос Медеи»», – усмехнулся я и хотел уже спуститься вниз, чтобы по просьбе Чернышова разыскать Толю Кислицына, как вдруг из дождевой мглы вынырнули три человеческие фигуры.

Они мчались по равнине, постоянно оглядываясь. Из-под ног бегущих летели брызги и ошметки грязи, время от времени кто-нибудь из них поскальзывался и падал, и тогда остальные останавливались и помогали ему встать. И все это – с постоянной оглядкой, быстро и суетливо. Чувствовалось, что наши разведчики напуганы, а стало быть, пришло время пугаться и нам.

Их заметили многие. Работа сама собой приостановилась. Все сгрудились на баррикаде, с тревогой ожидая вестей. Когда разведчики приблизились шагов на пятьдесят, я узнал в одном из заляпанных грязью людей Гришку Панкратова. Он отчаянно размахивал руками и что-то кричал, но шелест дождя заглушал слова.

– Идут! Они идут! Много… – долетело наконец до нас. Акка нахмурилась.

Спустя несколько секунд белый как мел Гришка вместе со своими товарищами уже стоял наверху. У него тряслись губы, руки дрожали.

– Они идут… Остальных… в общем…

– Панкратов! – рявкнула Акка. – Вы же воевали! Возьмите себя в руки. Докладывайте по существу.

– Я… мне… эти твари…

От пощечины Гришкина голова дернулась, дождевые капли веером разлетелись во все стороны. Выпучив глаза, Панкратов перестал дергаться и замер, точно кролик перед удавом.

– Еще? – потирая руку, холодно поинтересовалась Акка.

– Н-нет, – Гришка глубоко вздохнул и заговорил связно: – Они… Черви обнаружены примерно в километре от нас. Идут сюда. Мы попали в окружение. Все остальные погибли… сразу. Это все.

– Много их? – прогудел Прохор Лапин, внимательно прислушивающийся к разговору.

Гришка посмотрел на него, потом обвел взглядом баррикаду, мокрых напряженных людей, Акку и выдохнул:

– Волна…

Он оказался прав, этот неунывающий балагур и остроумец Панкратов. Черви в самом деле шли волной, накатывая на наши укрепления живым девятым валом, несущим смерть.

Мы увидели их не сразу. Вначале в сыром сумраке, что сгущался над равниной, замелькали темные пятна. Потом они слились в одну сплошную стену, и эта стена начала расти вширь, заполняя собой все пространство.

– Огня! – скомандовала Акка. – Разводите костры! Всем держаться вместе.

Приказ передали по цепочке, и вскоре из-под навесов стали подниматься вверх белесые дымки – это огневая бригада Лапина поджигала заготовленное топливо. Сам Прохор с канистрой растворителя в руках метался вдоль баррикады, зло покрикивая на мешкающих.

Я поискал глазами Лускуса. Его желтая куртка мелькала в самой гуще добровцев. Над толпой возвышался двухметровый Минхас Багика Синх. Он раздавал оружие – каменные топоры, самодельные копья, тесаки, дубины, которые защитники передавали из рук в руки. Поодаль несколько человек готовили камни. Мне сунули в руки заточенный металлический дрын, тяжелый и неудобный.

Черви вынырнули из дождевой пелены, и по баррикаде прокатился крик ужаса. Переливаясь, точно голографическое порождение виртуальной реальности, твари в мгновение ока затопили собой все пространство перед укреплениями, жадно разевая сиренево-фиолетовые воронки зевов.

Команды не понадобилось – сверху в червей полетели камни, множество камней, и передние ряды оказались завалены ими. Переливающееся живое море отхлынуло, черви недовольно захрюкали, извиваясь, точно исполинские гусеницы.

Баррикада радостно загудела.

– Камней, еще камней! – требовали добровцы, стоящие наверху.

И тут произошло необъяснимое. Сотни заживо погребенных червей вдруг непостижимым, неестественным для любого земного существа образом начали появляться наверху каменных завалов, пропуская придавившие их булыжники прямо сквозь свои слизистые тела.

На возродившегося врага вновь обрушился град камней. Но мы слишком поздно поняли, какую совершили ошибку! Придавленные мокрыми валунами черви вновь и вновь появлялись на поверхности, и с каждым разом все выше и выше.

– Отставить! Стойте! – закричали сразу несколько голосов, но непоправимое уже свершилось. Мы сами облегчили червям задачу, создав им каменную ступеньку, местами достигавшую полутораметровой высоты.

Живое море заволновалось, над ним возникли сотни переливающихся фиолетовым воронок – и твари бросились на нас, мгновенно заполнив собой все свободное пространство. Вал слизистых тел поднялся вровень с баррикадой, а поверх него уже лезли все новые и новые черви, стремящиеся поскорее добраться до желанной плоти.

Защитники колонии не дрогнули. Взметнулось множество рук, и на червей посыпались удары топоров, дубин, тесаков. Все это сопровождали омерзительные чавкающие звуки; ошметки слизи летели в разные стороны.

И тут черви начали жрать. Не обращая внимания на сыпящиеся со всех сторон удары, они заглатывали людей, моментально смыкая зевы воронок. Под ногами отчаянно оборонявшихся добровцев бились в полупрозрачных коконах уже с десяток человеческих тел, и с каждой секундой их становилось все больше.

На помощь несчастным бросились бойцы второй линии. Ножами, палками, голыми руками они раздирали слизистые мешки, освобождая поглощенных червями людей. И тут выяснилось ужасное. Жидкость, вырабатываемая организмами этих тварей, мгновенно сжигала кожу, выедала глаза, и те, кого удалось вытащить из смертоносных коконов, умирали от болевого шока практически мгновенно.

Баррикада щедро окрасилась кровью. Лишенные кожи, похожие на ужасные красные манекены жертвы червей корчились на камнях – и умирали, умирали страшно и мучительно.

Один из таких несчастных, до половины вытащенный из распоротого червя, лишенный глаз и всей кожи, широко разевал безгубый рот и, плюясь кровью, страшно хрипел:

– У-эйте! У-эйте ме-еня-я-я!!

Минхас Багика Синх оборвал жуткие страдания этого человека, размозжив ему голову стальным крюком от кран-балки. Я видел это, поскольку был совсем рядом, вместе с остальными отбиваясь от ползущих через баррикаду тварей.

– Они прорываются! – заорал кто-то с дальнего конца баррикады.

– Огонь наверх! – прорычал Лускус, весь покрытый чужой кровью. Он возник на самом гребне, размахивая двумя факелами, и с перекошенным от ярости лицом принялся остервенело лупить по распахнутым переливчатым воронкам.

И вновь случилось странное – те черви, которых в безнадежных попытках спасти поглощенных людей растерзали защитники баррикады, как по команде начали сращивать свою слизистую плоть, и вскоре прямо в гуще схватки возникли десятки живых червей, вновь готовых убивать.

– Жги! Жги их!

В разинутые зевы тварей летели факелы, головни, а на южном краю баррикады вставало оранжевое зарево – Прохор Лапин велел ставить сплошной огневой заслон.

Я махал своей железякой, больше отпихивая, отбрасывая червей, чем нанося им ощутимый урон. В общем-то все остальные поступали так же, потому что черви или заращивали свои раны, или зажимали и вырывали из рук защитников Перевала дубины и топоры.