Текст книги "Объект «Зеро»"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

2 октября 2204 года

Еще вчера вечером обратил внимание, что из-за нагромождения скал, которые, подобно лезвию исполинского топора, разрубили наш модуль, практически перестал идти дым. Выходит, кормовая часть модуля выгорела, и вполне можно отправиться туда и разведать, нельзя ли как-то использовать то, что осталось.

На вечернем Соколе я поставил этот вопрос, и Лускус поддержал меня, хотя Акка, Чернышов и прочие были против, мол, чудовищный пожар, что бушевал там месяц с лишним, уничтожил все, а местность за гребнем может оказаться небезопасной из-за химического, радиационного и бог весть еще какого заражения.

Но я настоял на своем и в конце концов получил добро на проведение однодневной вылазки за гребень в составе группы из трех человек.

Разумеется, главой этой микроэкспедиции я тут же назначил себя, в помощники взял Цендоржа, а экспертом пригласил Петра Яновича Желтовского.

Мы вышли рано, едва ослепительный краешек Зоряной звезды выглянул из туманной дымки на северо-востоке. Накануне меня сильно начала беспокоить нога, но я твердо решил не откладывать поход. Изольда Ивановна, наложив на колено пахучую бурую мазь, настрого запретила мне физические нагрузки и приговорила к постельному режиму. Я заверил эту милейшую женщину, что выполню все в точности, но спустя пять часов уже бойко ковылял в сопровождении Цендоржа и Желтовского по направлению к скалам.

Надо сказать, что попытки проникнуть к кормовой части модуля предпринимались и ранее. Несколько раз «неприсоединившиеся» желторобники посылали туда своих шнырей, благо из их лагеря до гребня было рукой подать, да и наша неугомонная ребятня лазила на скалы, пытаясь заглянуть в источающую жирный дым котловину.

Попытки эти закончились неудачно, если не сказать – трагически. Не знаю, какова статистика у «неприсоединенцев», но мы имели троих подростков, которых угораздило вдохнуть смрадный дым, принесенный ветром из котловины. Ожоги слизистой, поражение глаз, общая интоксикация – такой оказалась цена любопытства.

Конечно, я прекрасно отдавал себе отчет в том, что и мы можем столкнуться с чем-то подобным. Разнообразные грузы, хранившиеся во вместительных кормовых трюмах, были так же весьма разнообразны по химическому составу. Пластмассы различных видов, удобрения, баллоны с сжиженными газами, комплекты экипировки, машины и механизмы, аккумуляторы и накопители, строительные материалы, сырье для их производства – все это превратилось в невообразимую кашу. А если добавить к этому утечку радиации из реактора и взрыв топливохранилищ, послуживших причиной колоссальному пожару, то там создались условия для таких химических реакций, которые не сможет вообразить даже больная фантазия сумасшедшего химика.

И все же, не имея ни дозиметров, ни герметичных скафандров, мы шли на гребень. Так устроен человек – ему обязательно надо знать, что за окоемом. Надо. Можно привести тысячи доводов, зачем, для чего, но самый емкий и короткий умещается в одно это слово: «надо».

Обогнув полуразобранный модуль, вокруг которого уже суетились добровцы, мы к полудню прошли примерно двенадцать километров, вплотную приблизившись к скалам. Цендорж, как самый молодой и сильный из нас, нес защитные костюмы, правда без шлемов, и флягу с водой. Желтовский прихватил с собой старинный оптический прибор, найденный в модуле и называемый бинокль, а также разнокалиберные склянки для отбора проб и образцов. Я имел в ранце лишь несколько листов бумаги для записей и костыль под мышкой.

Гребень, простирающийся к северу и югу на добрых двадцать километров, слева упирался в Обрыв, а справа уходил к заснеженным горам, плавно переходя в возвышенность, вздымающуюся у горизонта на запредельную высоту.

Перед нами же громоздились серые, довольно пологие скалы и каменистые осыпи, вполне пригодные для подъема. Поначалу мне казалось, что это будет нетрудно – взобраться туда, преодолев каких-то три сотни метров. Но уже на середине восхождения Цендорж взял меня на буксир, поминутно приговаривая:

– Держитесь, сэр! Осталось немного, сэр!

На и-линге он говорил с чудовищным акцентом, по-русски – еще хуже, и его слова звучали примерно как: «Деризитец, зэ-эр! Осталася ненога, зэ-эр!» Петр Янович пыхтел позади нас, то и дело поминая неведомого мне пса, который был «крев».

Когда наша группа наконец поднялась на вершину многоглавой скалы, покрытой сетью трещин, сил почти не осталось. Я скомандовал привал, и мы, тяжело дыша, разлеглись на нагретых камнях. Цендорж пустил по кругу флягу, потом мы погрызли энергетические брикеты из сухпая.

Чтобы перевалить гребень и заглянуть в котловину, нам оставалось пройти еще метров восемьдесят относительно чистого склона.

– Имеет смысл облачиться в защитные костюмы, господа! – сказал Желтовский, поднимаясь на ноги. – Мало ли что…

– Надо, надо одеться, сэр! – радостно закивал коротко стриженной круглой головой Цендорж, которому надоело таскать на себе тюк с «заками».

В оранжевых костюмах мы стали похожи на героев детского приключенческого фильма. Некую долю комизма добавляло то, что мы не могли опустить защитные маски и загерметизировать «заки» – без электричества вся хитрая электронная начинка костюмов была совершенно бесполезна.

– Зато если вы случайно наступите в лужу серной кислоты, ваша нога не пострадает! – обнадеживающе улыбнулся Желтовский, взлохматил волосы и первым двинулся вперед.

Когда мы перевалили через гребень, Цендорж вскрикнул и отступил назад, едва не упав. Петр Янович молча покачал головой. Я хотел было удивленно присвистнуть, но тут же забыл об этом своем желании.

Под нами лежала узкая, вытянутая вдоль Обрыва долина, вся черная от копоти. Чуть в стороне, к югу от нас, гигантской футуристической скульптурой, изваянием в честь инопланетных богов, высилась корма модуля, курившаяся редкими дымками.

Покрытая толстенным слоем пушистой сажи, вся в каких-то натеках, она напоминала готический собор, на который разгневанный Создатель вылил исполинскую бочку кипящей смолы.

Пространство вокруг покрывала сплошная спекшаяся корка, уходящая во все стороны на несколько километров. Это застывшее аспидно-черное озеро усеивали многометровые причудливые образования, возвышающиеся повсюду. Одни были похожи на столбы, другие – на корявые оплывшие деревья, а подлеском им служили вздувшиеся пузыри, бублы на ножках, напоминавшие жутковатые черные грибы.

– Мертвый пластмассовый лес, сотворенный джинном прогресса, вырвавшимся из-под власти человека, – несколько высокопарно произнес Желтовский.

– Чернышов говорил, что в кормовых гипносиумах размещалось около двухсот тысяч человек. – Я сел на скальный выступ, вытянул ногу. – Они все погибли в этой душегубке…

– Думаю, смерть все же была к ним милостива. – Желтовский задумчиво разглядывал пластмассовый лес внизу. – Насколько я знаю, при посадке прошла команда на пробуждение именно кормовых гипносиумов, там размещались среди прочих бойцы внутренних войск, которые должны были обеспечивать порядок при высадке. Но именно в этот момент Медея впервые показала свой норов: произошел сбой, и сработали системы пробуждения всех гипносиумов, кроме кормовых. Таким образом мы все выжили, а они – нет.

Я сразу вспомнил подслушанный обрывок разговора на Центральном посту: хриплый голос капитана «Руси» адмирала Старыгина: «Большой, пора! Будите вэвэшников, к моменту посадки они должны…»

– Страшно… Мертвая земля… Все мертвое… – раскачиваясь, пробормотал Цендорж и зачем-то добавил: – Сэр!

– Пожалуй что можно возвращаться, – подытожил я, стараясь дышать ртом – резкая химическая вонь, смешанная с тошнотворным запахом гари, забивала нос.

– Надо будет написать на скалах предупреждение для особо любопытных. Думаю, окажись мы сейчас вон там, внизу, мы были бы уже мертвы. – Петр Янович вздохнул и двинулся вниз, удрученно качая своей лохматой седой головой.

Спуск всегда тяжелее подъема. Но одно дело – спускаться с покоренной вершины, когда в тебе живет осознание того, что ты победитель, и совсем другое – идти вниз по скалам со сломанной ногой, зная, что за спиной твоей осталась мертвая, исковерканная земля, на которой в одночасье сгорело население среднего европейского города. В какой-то момент мне показалось, что жирная сажа, покрывавшая все вокруг, покрыла и мою душу.

Дорогой, слишком дорогой ценой досталась нам Медея, но самое паскудное – еще неизвестно, досталась ли…

У подножия гребня я вновь объявил привал. Мы повалились на жесткую траву, перекусили, запили хрустящие на зубах брикеты водой и минут двадцать молча лежали, глядя в безоблачное высокое небо.

Парило. Воздух дрожал над камнями, нагретыми лучами Эос, и в какой-то момент мне показалось, что ничего не было – ни сине-бирюзового шара Медеи, ни посадки, ставшей катастрофой, ни ровных рядов погибших, накрытых полосами теплоизолянта, ни бешеных глаз Акки, ни мертвого тела Фиста…

«Конечно, это просто сон! Сон! Я на Земле, на нашей доброй старушке олд-мамми. У меня отпуск, и мы поехали на Алтай. Я подвернул ногу, лежу, отдыхаю. Сейчас я проснусь, а Левка Филимонов, дурачась, скажет: «О, вот и ихнее величество королевич Елисей соблаговолили зенки продрать! Не повелеть ли, батюшка, квасу да скоморохов?» А Костя Зыкин схватит гитару и запоет, подыгрывая себе на балалаечный манер:

 
Баба сеяла горох, видит – в поле скоморох,
«Дашь напиться?» – «Как не дать!»
А потом пришлось рожать…
 

– Сэр! Воду пить будете, сэр?

Голос Цендоржа выдернул меня из мира грез. Я открыл глаза, и жестокая реальность обрушилась со всех сторон – я на Медее, мы потерпели крушение, мы в беде, ждем помощи и пытаемся, изо всех сил пытаемся хоть как-то помочь сами себе.

Глотнув из фляги и с трудом поднявшись на ноги, я махнул костылем – пошли, мол. И только тут понял, что у меня в ушах так и звучит гитарное брянькание. «Перегрелся. Только теплового удара мне и не хватало для полного счастья», – пронеслось в голове, но тут Желтовский поднял вверх скрюченный палец, призывая нас к тишине:

– Слышите, Клим? Цендорж, а вы? Что это? Мандолина? Банджо?

– А я уж решил, Петр Янович, что у меня того… шарики за ролики из-за жары, – я завертел головой, пытаясь определить, откуда доносятся звуки, но сын степей Цендорж, взбежав по заросшему склону холма, призывно замахал нам рукой.

Мы поднялись наверх и наткнулись на плотные заросли местного жесткого кустарника, который рос тут повсюду. Однако наигрыш стал слышнее, а кроме того, мы различили голоса. Несколько человек негромко, но проникновенно пели хором.

Песня была на и-линге, но припев исполнялся по-русски, и оказался он таким:

 
И сказал Поводырь:
«Эй, глуши реактор, бля!
Бог и дьявол нас забыли.
Мы уходим с корабля!»
 

Я вздрогнул. Стэлмены. Только этого нам не хватало…

Оставив Цендоржа и Желтовского охранять тыл, я осторожно, стараясь не шуметь, полез через заросли. Последние метры пришлось проползти на животе. Стэлмены отличаются патологической подозрительностью к чужакам, и если бы меня заметили… Варианты тут могли быть разные, но всегда с плачевным финалом.

Раздвинув кусты, я осмотрелся. Передо мной лежала уютная лощина, этакий вполне земной, я бы даже сказал – сибирский распадочек между двумя невысокими сопками. Сокрытый от посторонних глаз, распадок оказался густо заселен. У меня пропали последние сомнения – это совершенно точно были стэлмены. Наша будущая, а возможно, уже и нынешняя головная боль…

«Цирки» из прозрачной молекулярной пленки усеивали всю долину. Стэлмены, конечно же, прибыли на Медею в числе заключенных – на это указывали желтые куртки, мелькавшие повсюду. Кроме того, я вспомнил, что пару лет назад патруль накрыл стэлменовский сходняк на какой-то забытой всеми богами планетке, и сразу одиннадцать «Поводырей» попали в места не столь отдаленные. А следом за ними, как водится у этой братии, в лагеря добровольно потянулись и «люди системы» – чтобы «вращаться».

«Вот и «вращались» бы там, в Сахаре или в Гоби, – со злостью подумал я, – Нет, в конечном итоге вся шайка-лейка оказалась тут. Ну федеральные начальнички, мать вашу, ну удружили…»

Пятясь задом, я выбрался из зарослей, и вскоре мы оставили негостеприимные склоны Черного гребня, как нарек скалы Желтовский, далеко позади.

И только тут я вдруг понял, что Лускус не мог не знать о стэлменах! Даже если он сам каким-то чудом не заметил их, у него в подчинении имелся резиноволицый Миха и целая команда шнырей, которые уж наверняка были в курсе.

Раз так, значит, Циклоп о стэлменах знал. Знал – и не сказал. Почему?

Я отложил эту загадку на потом – нам предстояло проделать немалый путь, а между тем нога разболелась так, что хоть вой. Пришлось сделать инъекцию боевого стимулятора, так что остаток дня, вечер и ночь практически не запечатлелись у меня в памяти…

5 октября 2204 года

Спал всего три часа. Вчера допоздна возился с переписью. Процесс еще далеко не окончен, но общая картина вырисовывается. Лускус оказался прав – нас около полумиллиона. Мужчин больше, чем женщин, но если к женщинам добавить детей и стариков, то мужчин получается меньшинство. Это плохо. Когда прибудут спасатели, медикаменты, строительные материалы и прочее необходимое для развития колонии (теперь многие говорят не «спасатели», а «помощь», потому что смотрят в будущее не так пессимистично), словом, когда все устаканится, нам придется трудно. На первых порах одному мужчине придется кормить несколько едоков. А как быть с семьями, потерявшими кормильца? Куда девать сирот, немощных, престарелых? Вывозить на Землю вместе с ранеными? Словом, вопросов масса.

Утром, едва Эос вынырнула из серой дымки, очередная команда загонщиков отправились на Перевал – за прыгунами. Собралось около трех тысяч человек, по большей части добровцы. За ними увязалось втрое больше народу – посмотреть, как это будет. Лапин, руководящий охотой, зевак обматерил и отправил обратно к модулю – стадо прыгунов могло потоптать любопытных, особенно детей.

Погода стоит по-прежнему сухая и теплая, правда, с севера начало подтягивать облачка, и Зоряная звезда иногда прячет за ними свой пресветлый лик. Перевал находится в нескольких километрах от штабной палатки, но видимость отличная, и я наблюдаю, как загонщики вереницей поднимаются по пологому склону, исчезая за гребнем.

Рахматулло прислал человека, передал – новые загоны готовы. Будем ждать…

День прошел в рутинных мелочах. Вместе с Изольдой Ивановной укомплектовали тринадцать женских добров, посадили шить куртки и штаны из теплоизолянта. Вместо ниток они используют расплетенные световоды из оптоволоконных кабелей. Получается страшновато, но вполне сносно в буквальном смысле слова.

Заработал первый детский сад, разместившийся в огромной хижине на берегу реки. Акка была на открытии, попросила набраться мужества и подождать еще немного – помощь близка. Я попытался переговорить с ней, но она только улыбнулась в ответ совершенно вымученной улыбкой и отправилась к шотландцам. Старик Мак-Даун вместе со своими фрименами собирается, не дожидаясь спасателей, уходить на юг, в горы. Он уверен, что там, за заснеженными вершинами хребта, есть пригодные для жизни долины. Акка попыталась объяснить упрямым шотландцам, что без соответствующего снаряжения и оборудования, без связи, медикаментов и приличного запаса питания они приведут свою общину к гибели. Бородачи-фримены ее доводы выслушали, со всем согласились, а потом собрали немудреный скарб и под плач волынок двинулись к горам.

Если Великий век оказался эпохой прорыва, изменившей мироустройство и перемешавшей народы олд-мамми, то в следующем за ним двадцать первом веке восторжествовали консервативные и традиционалистские идеи. И пока развитые страны постепенно образовывали два полюса силы, два центра, вокруг которых потом и возникли Федерация Свободных Государств, или Восточная Федерация, и Великая Коалиция Свободных Штатов, или Западная Коалиция, очень многие народы выбрали путь самоизоляции. В Африканской зоне, в Азии, в Южной Америке люди жили так, как их предки и двести, и триста лет назад. Находясь в тени, отбрасываемой такими монстрами, как наша Федерация или грейтовская Коалиция, эти страны пребывали в относительном благоденствии – до тех пор, пока не началась прямая конфронтация между Востоком и Западом.

И когда грейты на Земле капитулировали, их союзники и сателлиты оказались в незавидном положении, и многим пришлось расплачиваться за предоставленные под военные базы территории, как монголам, или за участие в военных действиях, как афганцам, или за помощь ресурсами, как саудитам-бедуинам. Фримены, основавшие «Свободную Шотландию», тоже попали под репрессии – их обвинили в пособничестве Великой Коалиции и сепаратизме. И вот теперь они вновь собираются отделиться. Такая тяга к свободе (да и к свободе ли?) – это уже патология. Но все же будем надеяться, что у Мак-Дауна все получится…

Выкроив момент, я разыскал Лускуса и поинтересовался у него – а что стэлмены? Он не стал отпираться, но огорошил меня:

– Да брось ты, Клим! Какая от них беда? Чудики чудиками. Сидят под своей пленкой, в носу ковыряются. Забудь.

– Но это же стэлмены! Они же… – я едва не задохнулся от возмущения. – Они же помогали… А мятеж на Аппо? А пиратская эскадра Никки Картера? А резня на станции «Новая-9»?

Лускус покачал головой и хлопнул меня по плечу:

– Иных уж нет, а те далече. Забудь. Я тебя уверяю – стэлмены, что попали сюда, – не «системники» и никакой угрозы не представляют. Работать они, правда, не будут, ну да и хрен с ними. Все, я пошел, дел по горло…

Ближе к вечеру (черт возьми, как же не хватает часов!) на Перевале появились первые загонщики. Они весело орали что-то, но из-за расстояния слов было не разобрать. А потом следом за ними хлынул сплошной поток прыгунов, сотни, тысячи зверей, тесно сбившихся в единую бурую массу.

Акка первой оценила опасность и быстро начала выстраивать живую цепь из людей, чтобы прыгуны не разбежались по плоскогорью. Но дело едва не закончилось трагедией, и только зажженные факелы и адский шум, поднятый ребятней, грохотавшей листами обшивки, заставили прыгунов свернуть налево, к загонам, где их уже ждали «камикадзе» Рахматулло.

Стояла густая темень, когда последних прыгунов завели за изгородь. Факелы рвали мрак на куски, возбужденные люди весело переговаривались и покрикивали на прижимающих уши животных.

Чернышов, участвовавший в охоте, воткнул в землю факел и, усевшись на срубленный ствол каменной сосны, принялся переобуваться, с удивлением рассматривая стертые чуть не в кровь ноги. Я остановился рядом.

– Что, лейтенант, тяжело?

– Да не, сержант, нормально, – вопреки обыкновению, Никита пребывал в хорошем расположении духа. – Только рожденный летать никак вот ходить не научится. Да, я забыл сказать: мы там, за Перевалом, на равнине, видели червяков этих… хрустальных. Штук десять, может, больше. Стоят вертикально, расширились, переливаются, дрожат, хрюкают. На живые бочонки с мягкими стенками похожи. Размеры – метра два в высоту, метр в диаметре. Ты Желтовскому передай, он интересовался. Пусть завтра сходит – поглядит.

В стороне Рахматулло, де-факто оказавшийся главным прыгуноводом, собрал возле себя кучу подростков:

– Ну что, бачата. Завтра утром пойдете вокруг леса. Там много травы растет. Будете рвать разную, большими пучками. Траву не смешивать. Прыгунов кормить станем. А сейчас – спать!

– Не проще выгнать несколько прыгунов на поляну и посмотреть, что они будут есть? – спросил я.

– Э-э-э! – хитро улыбнулся Рахматулло, блеснув в темноте зубами. – Зачем ходить, зачем водить? Пусть дети носят траву, мы будем кормить. Все делом заняты!

– Ну-ну… – Я пожелал хитроумному афганцу спокойной ночи и, еле передвигая ноги от усталости, отправился в штаб.

Неожиданно поднялся ветер, дувший с севера. Не очень сильный, он все же вызывал легкий озноб и приносил с собой странные запахи незнакомых цветов, что росли внизу на бескрайних равнинах под Обрывом. Еще ветер пах морем – водорослями, солью, йодом. «Наверное, будет дождь, – подумал я, шагая в темноте по берегу реки, – Первый наш дождь на Медее…»

По дороге мне встретилось человек десять экипажников, как и я, жаждущих отдохнуть после тяжелого дня. Они устало переговаривались, кто-то засмеялся. Потом женщина, судя по голосу, Софья, пышная блондинка, служившая младшим оператором ЦЭУ, пожаловалась:

– Я совершенно не умею работать с детьми. Они все время убегают куда-то! А сегодня, представляете, поймали в речке рыбу, сварили и съели! Я им говорю: вы же отравитесь! А они смеются…

– Нет в реке рыбы, – убежденно произнес мужской голос. – Мы с Петром Янычем всю ее исходили, вдоль и поперек. Если бы хоть башклейка какая, хоть синьтяпка занюханная тут водилась – Яныч ее поймал бы. Нет в реке рыбы…

– Вас, Соня, наверное, разыграли, – мягко сказала какая-то женщина, и я узнал голос Акки. – Вы уж потерпите. Скоро, уже совсем скоро прибудут наши, и вы сможете отдохнуть…

Я хотел подойти к Акке, поговорить, да просто – увидеть ее глаза, но меня опередил старый грек Киприади, который завел с ней длинный и нудный разговор о порядке получения компенсаций и прочей жлобской ерунде.

– Эх, сейчас бы включить морф – и проспать минуток триста! – с хрустом потягиваясь, сказал кто-то из экипажников. Ему тут же ответили, что и без стимуляторов готовы спать сутки напролет, дай только возможность…

Но поспать нам так и не пришлось. Едва только я вместе с остальными добрался до нашей палаточной «комендатуры», как из темноты со стороны Перевала послышались отчаянные крики, полные ужаса. Судя по звукам, несколько человек, в основном женщины, бежали по склону вниз, чем-то очень сильно напуганные.

Из-за леса выкатился серебряный диск Аконита, и в его призрачном свете я увидел людей из кришнаитского ашрама, облаченных в развевающиеся розовые сари.

– Чего тут? – зевая, спросил выбравшийся из-под навеса Гришка Панкратов. Привлеченные криками, из палаток и хижин вылезали экипажники «Руси» и члены Сокола. Я пожал плечами.

Кришнаиты подбежали к нам и повалились на землю, рыдая и раздирая на себе одежду. Великан Минхас Багика Синх, рывком воздев на ноги худого мужчину с исцарапанным ногтями лицом, тряхнул его и задал несколько вопросов на хинди.

Кришнаит сквозь слезы залопотал что-то в ответ. Синх перевел:

– Они решили провести ночь за Перевалом – воздать молитвы и хвалы Кришне вдали от людей. Потом они разделились на пары и разошлись… хм… ну, понятно. И на них кто-то напал. Светящиеся демоны… ничего не понимаю. Он говорит, что демоны в виде светящихся одеял окутывали людей и утаскивали прочь. Всего утащили таким образом пятерых, остальные убежали…

– Зажечь факелы! – резко скомандовала Акка. – Чернышов, поднимай всех – идем на поиски.

Несмотря на усталость и боль в ноге, я пошел вместе с остальными. По дороге к Перевалу высказывались различные предположения по поводу того, с кем или с чем столкнулись сладострастные кришнаиты. Версий родилось множество, но общее мнение было единым: по следам прыгунов идут те самые не обнаруженные ранее хищники.

– Как бы мы сами им на зуб не попали, – мрачно заметил Прохор Лапин, сжимая в волосатой руке устрашающего вида зазубренную железку.

– Не разбредаться, держаться на виду друг у друга! – крикнула Акка, когда мы поднялись на Перевал. – Минхас, спроси, где они видели… демонов?

Кришнаит, на заплетающихся ногах шедший в самой гуще экипажников, понял все без перевода и показал рукой на заросший высоким бурьяном холмик.

Мы поднялись туда, но обнаружили лишь смятую траву. Прыгуньи равнины расстилались перед нами, и призрачный свет Аконита заливал их, высеребрив каждую травинку, каждый куст.

В оглушительной тишине попискивали ночные пичуги да изредка шуршал под слабыми порывами ветра бурьян.

– Душно как-то, – нарушила общее молчание Софья. – И тревожно…

– Это что там, туман? – глазастый Кислицын указал на странную серую пелену, наплывающую с юга.

– Быстро больно для тумана-то, – проворчал Прохор Лапин.

Свет Аконита неожиданно померк – серебряный спутник Медеи скрыла плотная завеса облаков. Ветер сразу усилился, и я почувствовал, как на меня упали первые капли дождя.

Люди переговаривались, переминаясь с ноги на ногу. Идти в сгустившуюся темень под дождем, без должного ориентира, большинству казалось бессмысленной тратой времени, но все ждали, что скажет Акка.

– Тихо! – Она подняла вверх факел, сделала несколько шагов вперед, вглядываясь во мрак. – Там что-то движется…

– И хрюкает, – прогудел Никита Чернышов.

Все подняли оружие, хотя даже мне, человеку далекому от охоты и дикой природы вообще, было ясно, что заточенные кое-как куски металла вряд ли остановят сколько-нибудь серьезного хищника.

– А туман-то приближается! – прозвучал в темноте чей-то голос. И почти сразу отбежавший вперед метров на пятнадцать Гришка Панкратов заорал истошным голосом:

– Это черви! Черви хрустальные! Много!

И, словно крик этот послужил сигналом – ударил дождь. На нас обрушился сплошной поток воды, косые струи заштриховали ночь, превратив ее в пульсирующую мглу. Мы сгрудились на вершине холма, испуганно озираясь. Факелы шипели и тухли.

– Уходим! – скомандовала Акка. – Всем держаться вместе. И быстро, быстро!

Мы уже почти вернулись на Перевал, под ногами заскрипел щебень, и тут из-за дождевой завесы совсем рядом возникли черви – один, второй, пятый, десятый…

Они двигались вертикально, развернувшись в широкие раструбы, волнистые края которых беспрестанно шевелились. По прозрачным телам червей пробегали волны сиреневого света – так светятся в электрическом поле инертные газы. Помню, я еще подумал, что это невозможно, электричества-то на планете нет…

Черви приостановились, растягивая свои пульсирующие воронки. Несколько факелов еще чадили, и в их дергающемся, неверном свете я увидел, как такая воронка вдруг буквально прыгнула вперед и наделась на молодого парня из Корпуса спасения, командира одного из добров.

Миг – и отчаянно отбивающийся человек оказался внутри прозрачного мешка! Червь тут же сжался, превратившись в дергающийся кокон, и весь озарился фиолетовыми вспышками.

С десяток человек, среди которых я разглядел Лускуса и Прохора Лапина, с криками бросились к живому мешку и принялись раздирать его, пытаясь освободить пленника. Но не тут-то было! Странная слизистая плоть червя легко пропускала самодельные тесаки и пики, но на ней не оставалось ни разрывов, ни дыр. С таким же успехом можно было резать ножом кисель.

Страшно закричав, Лапин отшвырнул свой импровизированный топор и голыми руками вцепился в плотно сжавшуюся горловину червя, пытаясь растянуть ее. Остальные поспешили ему на помощь, и через несколько секунд им удалось просунуть руки внутрь кокона.

Многоголосый крик ударил мне по ушам. Люди разбегались в разные стороны, вопя от боли и пытаясь счистить с пальцев налипшую слизь. Червь издал утробный звук и вновь сомкнул края горловины, опять превратившись в живой мешок. Человек внутри уже перестал двигаться, и его тело в серебристом комбинезоне стало сминаться, таять, как будто оно было восковым.

Потрясенные, мы с ужасом наблюдали за этой картиной. Остальные черви, замершие в десятке метров от нас, тихонько похрюкивали, вспыхивая сиреневым. Они явно ждали результатов трапезы своего сородича…

– Бежим! – заорала Акка. – Минхас! Панкратов! Помогите Климу! Лускус! Чернышов! Поднимайте добры! Огня, больше огня!

Кокон, внутри которого еще минуту назад был живой человек, помутнел и вспыхнул красным. Это, видимо, и послужило сигналом. Черви ринулись на нас всем скопом, широко разевая воронки беззубых ртов.

И мы побежали. Великан-индус и Гришка Панкратов подхватили меня под руки и, не оглядываясь, помчали сквозь дождь и ночь. Вокруг слышался топот и тяжелое дыхание. Никто не кричал, никто не пытался остановиться и дать отпор – настолько кошмарным оказалось то, с чем мы столкнулись.

Есть такое понятие – тихая паника. Это когда люди уже очень сильно испугались, но в глубине души еще верят, что смогут все исправить, остановить беду. Вот именно такая тихая паника овладела всеми нами, пока мы неслись во мраке с Перевала.

Нас спасли быстрые ноги. Хрустальный червь не умеет передвигаться с такой скоростью, как человек. Идущего шагом он еще может догнать, но бегущего, да еще и напуганного хомо сапиенса этот живой полупрозрачный мешок настичь не в силах.

Выиграв изрядную фору, мы добрались до палаточного городка возле штаба и принялись спешно организовывать оборону. Поднятые по тревоге добровцы и присоединившиеся к ним колонисты собирались на берегу реки. Они ворчали, ежась под секущими струями, позевывая и переговариваясь. Никто из них не мог понять, что случилось, а дождь и темень мешали им разглядеть спускающихся с Перевала червей.

Но вот Аконит нашел среди туч небольшую дыру с рваными краями и осветил склон. Люди испуганно замолчали. Не менее сотни слабо светящихся сиреневым светом тварей спускались с Перевала, и вскоре стало слышно их угрожающее похрюкивание.

Появился Лускус в сопровождении Михи и еще десятка желторобников. Они несли охапки факелов, раздавая их добровцам. Я увидел в толпе Рахматулло, Желтовского, Зигфрида Шерхеля и даже старика Константина Киприади с сыновьями.

Акка поднялась на большой камень.

– Всем держаться вместе, плечом к плечу. Эти твари… – последовал энергичный жест рукой, – …очень опасны. Одного человека мы уже потеряли. Не давайте им приблизиться, окружайте и жгите огнем. Если не получится – старайтесь отогнать назад, за Перевал. Запомните: рубить и колоть их бесполезно.

– А если камнями? – крикнул Прохор Лапин. Ему уже перевязали обожженные руки, и бывший беловодец рвался в бой.

– Пробовать будем все. Но пока наше главное оружие – огонь! – ответила Акка.

– Нету такого зверя, чтобы огня не боялся! – громко подтвердил Лапин. – Эх, огнемет бы нам…

– Мы нашли несколько компенсаторных канистр с растворителем. Замки сбили, – из-за спины Акки прогудел Чернышов. – Можно попробовать…

– Тащите! – Акка спрыгнула с камня и взяла у Лускуса факел. – Ну, как говорится, с Богом… Пошли!

Наверное, со стороны мы напоминали каких-то оживших персонажей из древней истории Земли. Тысячная толпа, потрясая факелами, медленно разгонялась, переходя на бег. Все орали, всяк – свое. Кто ругался, кто призывал на помощь богов, кто просто вопил от страха. Я, зажатый между громадным Минхасом и Цендоржем, который разыскал меня и тут же принялся помогать, словно он был моим родственником, мчался вместе со всеми, кричал вместе со всеми, и мой факел разгонял тьму так же, как и другие…