Текст книги "Объект «Зеро»"

Автор книги: Сергей Волков

Время шло. Пора. Я протянул руку, намереваясь отвести беглянку домой, но она вдруг шагнула в заросли, и ветви сомкнулись за ее спиной.

– Стой, ты куда!

– Ты слишком взволнован. Я уйду. Тут пять минут ходьбы берегом до наших хижин. Не провожай и не беспокойся.

Теперь она говорила совершенно нормально, без пугающей распевности в голосе, и я немного успокоился.

– Нет, давай я все же провожу тебя. Мало ли что.

– Дурачок. Ты же ничего не понял, Кли-им… – донеслось до меня, и тут же зашелестели ветви – она ушла. Я вломился в кустарник, ободрал руки и лицо, запнулся, ушиб едва зажившее колено, а в ушах ручейком звенел смех девушки…

В конце концов, выбравшись к реке, я уселся на теплый галечник. В черном небе горели чужие звезды, между холмов, в ложбинах, желтели пятна далеких костров.

«Завтра будет радость и удача. Но забудь женщину с холодными глазами. Тебе с ней не по пути…» – вертелось у меня в голове. Я знал только одну женщину, с которой мне было не по пути. Но ее глаза не всегда были холодными. По крайней мере когда-то я видел в этих глазах и тепло, и свет…

10 октября 2204 года

Утро выдалось теплым и таким ясным, как будто за ночь некий чародей раскрасил все вокруг специальными волшебными красками. Панкратов уже ждал меня в штабе вместе с Цендоржем. Они приготовили ранец с сухпайками, флягу воды и несколько кусков копченой прыгунятины.

– А где этот… Миха, что ли? – спросил Гришка, выбирая из груды самодельных ножей тесак побольше.

Я пожал плечами. Лускус вчера сказал, что шнырь пойдет с нами, но как и когда – этого мы оговорить не успели. В общем-то Миха нужен был нам постольку-поскольку. В случае встречи с червями ожидать помощи делом или советом от этого вертлявого мужичонки не приходилось. По моему разумению, одноглазый отправлял Миху с нами в качестве соглядатая, чтобы получить информацию об обстановке на равнине за Перевалом со слов очевидца. Если это правда, тогда получалось, что Лускус не доверял нам. Но меня все эти подковерные интриги заботили мало. Власть коменданта в колонии была незыблемой, и никаких претендентов на нее не наблюдалось.

На Перевале хозяйничал Прохор Лапин. За ночь Шерхель изготовил несколько сотен кирпичей, и из них уже выложили часть основания стены. Смотрелось это все чудно и дико: первобытное небо, серые скалы, расставленные повсюду плафоны с водой, по которым вымеряли уровень, и груды тусклых медных блоков, громоздящиеся поодаль. Почему-то мне вспомнились Фермопилы, триста спартанцев, каменные стены, что возводили бриттские короли в темные века для защиты от кельтов и саксов…

Дозорные, что сидели на утесах над Перевалом, сообщили нам, что ни ночью, ни утром червей они не видели. Зато с первыми лучами Эос на горизонте появились небольшие стада прыгунов.

– Похоже, Яныч прав, – сказал Гришка, поправляя ранец с припасами. – Не любят эти твари сухую погоду. Или, как вампиры, боятся солнечного света…

Переступив зримую черту, отделявшую худо-бедно обжитой нами мир от непознанных просторов Медеи, мы двинулись в глубь равнины, стараясь держать путь от холма к холму, чтобы иметь обзор и не оказаться застигнутыми врасплох.

Топот сзади послышался, когда мы отшагали примерно с километр.

– Стопари, начальник! – фальцетом кричал Миха, размахивая руками. – Припозднился я, сорряй. Сунулся в ваш кампус, а мне сезают – свалили вояджеры. Еле догнал.

– Можешь назад бежать, – сухо сказал я шнырю, когда тот поравнялся с нами. – Мне твои сорряи без надобности.

– Все, все, начальник! Виноват. – Миха прижал руку с короткими пальцами к курячей груди.

Цендорж, всю дорогу молчавший, неожиданно схватил его за шиворот, подтащил к себе и, страшно выпучив глаза, прошипел сквозь зубы:

– Ты, совсем баран, да? Гулять вышел, да? Вперед иди, далеко смотри. Еще плохо сделаешь – придушу.

Миха, шумно втягивая воздух раскрытым ртом, хотел было что-то ответить, но, взглянув на наши с Панкратовым серьезные лица, потупился. Шмыгнув носом, он молча занял место впереди нашего маленького отряда, и мы продолжили путь.

С Перевала хорошо просматривался довольно большой, метров в сто пятьдесят высотой, холм, отстоявший от наших скал километров на пять. Холм этот господствовал над равниной, и именно его я выбрал первой целью экспедиции. С плоской вершины, увенчанной щетиной кустарника, можно было осмотреться и выбрать направление, чтобы двигаться дальше.

– Печет-то как. – Гришка откупорил флягу, глотнул. – Эх, сейчас бы походный костюм с кондишеном…

Над нашими головами, высоко-высоко в бирюзовом небе кружила одинокая птица. Попискивали в высокой траве неведомые местные зверушки, то и дело из-под ног вспархивали мелкие птахи. Зной растекался над равниной, и дрожащий воздух скрадывал пространство, точно кисейный занавес.

«Идиллия, просто идиллия, – думал я. – Точно и не было никаких хрустальных червей, точно и не было бойни на Перевале».

Похоже, точно такие же мысли царили и в головах моих спутников. Цендорж тихонько напевал по-монгольски, и в раскосых глазах его стояла тоска по родным степям. Миха, сшибавший железным прутом сиреневые метелки с высокой травы, вел себя так беспечно, словно мы шагали по подмосковному лугу. Панкратов, в начале пути беспрерывно озиравшийся, успокоился, сунул руки в карманы и время от времени насвистывал разные модные мотивчики. В общем, получалась не разведка, а какой-то пикник, экскурсия школьников на природу.

Когда мы поднялись на холм, я объявил привал. Расстелив пластиковое полотнище, мы вывалили на него наши припасы. Миха и Цендорж принялись вскрывать пайки и резать мясо, Гришка отлучился в кусты, а я отошел на несколько шагов, осматривая окрестности.

С севера и востока равнину окаймляли скалы, а в южном и западном направлении она тянулась без конца и края, постепенно понижаясь. Там уже не было холмов; ровная, как стол, плосковина уходила к далекому горизонту. На юго-западе, на самой границе видимости я разглядел темную полоску. Что это было – далекие горы или лес, – никто не знал.

Довольно многочисленное стадо прыгунов мирно паслось в паре километров от нас. Судя по всему, им не угрожала никакая опасность. Стало быть, первым результатом нашего похода стала твердая уверенность, что в радиусе как минимум десяти километров на равнине червей нет и внезапного нападения ожидать не стоит.

«Надо бы в будущем построить на этом холме укрепленный пост, а то и поселение и прыгуньи фермы», – пронеслось у меня в голове. И тут же возникла другая мысль: «Эге, а ведь я уже прикидываю, как нам жить и выживать самим, без помощи сверху…»

– Еда готова, сэр! – доложил Цендорж.

– Ага, начальник! Вара варой, а обед по расписанию, – поддакнул Миха.

Я вернулся к нашему походному столу, уселся на смятую траву и вместе с остальными воздал, как писали в старинных книгах, дань желудку.

– А скажи-ка, друг Цендорж, как тебя занесло на Медею? – с набитым ртом поинтересовался Панкратов.

Монгол отложил надкусанную галету, посмотрел вдаль и ответил:

– До войны я баранов пас. В моем роду все мужчины баранов пасли. За баранов платили хорошо – живое мясо, богатые люди любят такое. Когда ваши поссорились с Коалицией, у нас в Монголии курултай собрали. Долго думали, как быть. Одни говорили: «Надо тихо сидеть, баранов пасти, лошадей. Монголам в чужой войне проку нет». Другие говорили: «Мы всегда с Россией были. Нельзя Россию бросать – она обидится». Третьи говорили: «От России пользы нам нет. Наших коней, коров, баранов в Америке покупают. Если мы вступим в Коалицию, у нас базы построят. Монголия между Россией и Китаем лежит. Они испугаются, когда тут войска Коалиции появятся. И войны не будет».

Третьи победили. Монголия стала страной Коалиции. Нас всех сразу призвали на войну. Я воевать не умею, дома только старый лучемет был, волков стрелять. Но меня тоже взяли на войну. Возле озера Хубсугул есть поселок Хатгал. Там базу стратолетов сделали. Ночью черные треугольники взлетали из-под земли, утром прилетали обратно. Вокруг стены, силовые линии, называются «периметр», народу много, гравилеты по степи ходят, диверсантов ищут.

Мне форму дали, новый лучемет дали, хороший. Большой начальник из Коалиции сказал: «Цендорж, ты теперь солдат свободного мира. Бери своих пастухов, бери баранов и гони к Хубсугулу. Будешь пасти их и мясо отдавать нашим пилотам, чтобы они хорошо кушали и хорошо воевали».

Монгол судьбу не выбирает, монгол судьбе подчиняется. Три месяца весь мой род жил у синего озера Хубсугул. Три месяца черные треугольники взлетали из-под земли. Три месяца я кормил их пилотов.

Потом с неба упали ракеты и земля затряслась, а следом пришли русские десантники. Они подбили гравилеты, сломали стены, отключили периметр, многих пришлых людей убили, еще больше взяли в плен. Я был в форме Коалиции, с лучеметом – и меня тоже взяли. Капитан с усами сказал: «Дурак, кому ты служишь!» Я сказал ему, что не стрелял в его десантников. Но меня и всех моих родственников все равно посадили в транспортный стратолет и увезли далеко-далеко. Там, в лагере на берегу соленого моря, мы жили почти год. Ели, спали – больше ничего не делали. А потом нам сказали: «Все, кто хочет искупить вину и вернуться домой, должны полететь на планету Медея». И мы полетели. Вот так я оказался здесь.

– То есть вам обещали возвращение на Землю? – уточнил я. – И в договоре есть такой пункт?

– Договор? Какой договор? – впервые за все время на бесстрастном лице Цендоржа мелькнула тень удивления. – Нам начальник сказал – надо лететь, потом все вернетесь…

– Вот не люблю я этого паскудства! – взорвался Гришка Панкратов. – Не первый раз уже слышу: наобещали тут всем с три короба. Это все эти, из новых европейских союзничков… Как жареным запахло, они к нам переметнулись, а теперь наравне со всеми заправляют. Твари! Цендорж, ты хоть понимаешь, что вас надули? Вас, Рахматулло, арабов этих, сопляков из Корпуса… Те вообще за романтикой сюда летели, мол, разведаем, освоим, отстроим – и дальше по Вселенной, неся свет и цивилизацию. Тьфу, дурни… Я специально спрашивал – ни одного стерила среди них нету. Стало быть, там, на Земле, в руководстве Департамента Колонизации, с самого начала знали, что они тут останутся. Жить, детей рожать.

– Стерилов среди колонистов практически нет, – подтвердил я. – Только в экипаже «Руси» и, наверное, среди заключенных. Миха, много у вас стерилов?

Миха неохотно оторвался от еды, вытер жирные пальцы о траву:

– А я знаю, начальник? Мужики талкали, что нас зацепили до кучи, потому как нехватка была. Хайкам лимонарий на этой планете нужон был. А пипловсов не хватало. Тут и нас хватанули. Я-то по третьей ходке отвисал, в Греции, зона у Домокоса. Три года еще слипать оставалось. Так нас вымели под зиро, прямо с флэтов. Мы – начальник, куда? А там доги из Внутренней Службы, сезают: щетап свой фак мауф, и вся недолга.

Я только тут, на планете, пролукал – согнали со всей Европы, и варовых, и блатных, и кто по хозчасти подсел. Даже стэлменов притащили! Мы с корешами перетерли эту мазу и насаенсали вот чего: сюда только тех, кто не нужен, брали. Тех, кого не жалко… Хайки верняк секли, что тут палево. Мне стэлмен один, из олдовых, слился, что банку нашу, «Русь» эту, к списанию готовили. Эндовый рейс у нее был на Медею. Такие дела, начальник…

И Миха вернулся к еде.

Некоторое время все молчали. Споров по поводу странного состава, отправленного на Медею в качестве колонистов, и на Соколе, и в приватных разговорах велось предостаточно. До чего только не договаривались, каких только идей не выдвигали – от халатности до заговора, от случайности до происков агентов Коалиции.

Поэтому строить очередные гипотезы и предположения всем нам казалось бессмысленно. Все случилось именно так, как случилось, и сейчас для нас куда важнее было то, что будет, а не то, что было…

– А я строителем работал, – неожиданно проговорил Панкратов. – Инженером-оператором строительно-монтажной установки. Про жилые комплексы-«тысячники» на Ангаре слыхали? Ну, «Светлый-12», «Таежный-2», «Таежный-3»?

Я сказал, что слышал. Эти возводимые методом секторного монтажа структурированные городки-спутники, предназначенные не столько для жизни, сколько для сна и отдыха работающей молодежи, в свое время породили много дискуссий в прессе. «Строить общежития для молодежи – это шаг назад!» – предостерегали одни. «Светлые, устремленные ввысь, в будущее жилые комплексы буквально фонтанируют энтузиазмом и юношеским задором!» – восторгались другие.

«Тысячники» и впрямь поражали. Жилые кварталы с просторными, удобными квартирами, спортивные залы, бассейны, увеселительные заведения, театры и залы «объемки», висячие сады, информационные модули для тех, кто работал на «удаленке», отлично налаженный быт и инфраструктура – все это разительно отличалось от старых мегаполисов, с их вечной экономией всего и вся.

Но была и оборотная сторона медали. Далеко не всякий мог комфортно чувствовать себя в таком хай-тек городе, где человек воленс-ноленс обезличивался, превращался если не в винтик, то по крайней мере в обитателя какого-то удивительного суперсовременного аквариума.

Истина, как ей и было положено, находилась где-то посредине. Устремленные ввысь на тысячу метров, снабженные всем необходимым для плодотворной работы и хорошего отдыха новые города как нельзя лучше подходили военным, терраформировщикам, метеотейкерам, транспортникам, инженерам и техникам многочисленных автоматизированных комплексов – словом, всем тем, кто большую часть своей жизни отдавал работе, кто жил работой и кого до срока мало интересовало обустройство собственного родового гнезда.

– Чего ж ты в ВКС подался? Вас же, строителей, не брали… – поинтересовался я.

– А надоело! – откликнулся Гришка. Он отложил миску, лег на спину и продолжил: – Конечно, СМУха моя – это да, мощная штуковина! Двенадцать «ног», гравитационные грузоподъемные стрелы, блоки монтажных манипуляторов. Реку надо перешагнуть – запросто. Участок леса перенести – как нечего делать. Сидишь в операторской и чувствуешь себя властелином мира!

Но это поначалу. А как третий «тысячник» строить начал – тоска взяла. Одно и то же, одно и то же. Программу задал, с подвозом сырья все связи проинтегрировал, расчетные параметры для монтажеров ввел, корректировку провел – и сиди, ворон считай да с метеотейкерами контачь, чтобы погода бяку какую не подбросила. Рутина!

Тут война. Ты правильно сказал – нас, строителей, не брали. Но я сам заявление отправил в Генеральный штаб. Уж очень мне хотелось дела, настоящего, чтобы не зря все. Они там тянуть не стали, у меня подготовка-то – ого! Так я на флот и попал. На «Посейдоне» ходил, был такой спейс-хантер, потом на «Лире», это БКЭР, большой корабль электронной разведки. До капитана дослужился, заведовал информационно-коммуникативной сетью корабля. Когда нас у Аякса подбили, в плен попал… Ну, дальше военная рутина – лагерь на Клио, обмен после гермесских соглашений, потом проверки, понижение в звании, потом – «Русь»…

Панкратов умолк, по-прежнему глядя в высокое небо Медеи. У меня вертелся на языке вопрос: а не стерил ли Гришка? – но, во-первых, спрашивать про такое было не принято, а во-вторых, я и без вопросов яснее ясного понимал, что да, стерил. Те, кто может оставить после себя не только мертвую материю, пусть и организованную в виде городов, кораблей, произведений искусства, но и детей, то есть продлить свой род, не искушают судьбу так разнообразно и бесшабашно…

С этими грустными мыслями я дожевал вдруг сразу ставшее безвкусным мясо.

После еды мы обсудили дальнейшие планы. Меня волновала темная полоска на юго-западе, но из-за марева, стоявшего над равниной, трудно было сориентироваться, какое расстояние отделяет нас от нее и сумеем ли мы вернуться засветло к Перевалу. В темноте наш маленький отряд мог легко сбиться с дороги, а кроме того, неизвестно, как ведут себя черви после заката Эос. По крайней мере нападали они всегда ночью, и это нужно было учитывать.

Разомлевший после трапезы Панкратов предлагал рискнуть. Миха, когда я спросил его мнение, пожал плечами – мол, ты начальник, ты и думай. Тогда я обратился к Цендоржу, все-таки он единственный из нас родился и жил в местности, похожей на эту травянистую равнину.

После некоторого раздумья монгол встал, приложив ладонь козырьком к глазам, внимательно посмотрел туда, где я видел темную полосу, и покачал головой:

– Нет, не надо идти. Далеко, однако. Птица быстро летит, человек по земле идет. Солнце спрячется – плохо. Не надо идти.

– Ну что ж, быть по сему, – подытожил я. – Береженого бог бережет. Давайте передохнем еще немного и будем собираться обратно.

– Сайленайте! – вдруг прошипел Миха, подняв вверх указательный палец и прислушиваясь. – Тш-ш-ш… Слышь, начальник? Сонгает кто-то…

– И верно, – удивился Гришка, навострив уши, – я тоже слышу. Песня. И звенит… Как колокольчики!

– Эльфы, – улыбнулся я, а сам вспомнил вчерашние слова непонятной девушки Медеи: «Завтра будет радость и удача…»

Монотонное пение и странный звон приближались. Кто-то двигался по равнине, причем двигался явно в нашу сторону.

– Эта… – Цендорж озадаченно поскреб ежик черных волос. – Человека за нами послали, да?

Я пожал плечами:

– Вряд ли. Если бы это был посыльный, гонец, он бы не песни распевал, а бегом бежал и орал благим матом, привлекая к себе внимание. А певец этот передвигается не спеша, да еще звон… Что может так звенеть?

И вдруг, повинуясь молниеносному наитию, я вскочил на ноги, дернул к себе скатерть.

– Быстро! Все убрать – и прячемся!

Мы торопливо собрали остатки снеди, расхватали сумки и ранцы. И едва только втиснулись в колючие заросли кустарника, как над взлобком холма появилась голова прыгуна. Зверь фыркнул, поводя длинными ушами. Миха тихонько охнул. И было отчего – на морде прыгуна отчетливо просматривалась сбруя, а уши животного украшали разноцветные ленточки.

Пение смолкло, раздался приглушенный возглас, и прыгун начал подниматься на холм. Точно во сне, я видел, как он вырастает из густой травы, а за его мохнатым горбом так же медленно появляется в моем поле зрения плетенный из травы навес, под которым в высоком деревянном кресле покачивалось существо, облаченное в… наверное, в скафандр, по крайней мере, все тело его было защищено, голову венчал глухой шлем, а за плечами веерообразно расходились кверху узкие треугольные полосы – видимо, антенны.

– Етитская сила! – восторженно прошептал Миха. – Гуманоид!

– Это что, контакт?! – ошалело спросил Панкратов. – Вот здесь, среди колючек – контакт?

Мне неожиданно до смерти захотелось рассмеяться, и, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, я прошипел сквозь зубы:

– Тихо всем! Пока можно сказать только одно – это не наш и не грейт. Гуманоидное существо – это да. И только.

– Человек это, – уверенно пробормотал Цендорж. – Чужой человек.

– Сам ты… – шепотом рассердился Гришка. – Смотри – он в скафандре! Зачем человеку на Медее в скафандре ходить?

– В таком скафандре мои предки весь мир завоевали, – с ехидцей в голосе ответил Цендорж. – Человек это. Но не наш, не колонист, да.

В разговор влез Миха. Хрипя и брызгая слюной, он понес какую-то околесицу про гуманоидов, про стэлменов, которые-де с ними уже встречались, про Ники Каттера…

Краем уха я слушал их тихий спор, разглядывал медленно едущее вокруг вершины холма существо. Его прыгун вез за собой тележку на двух высоких колесах, на которой возвышался темный цилиндр сантиметров семьдесят в диаметре и метров двух высотой. Наездник сидел в своем кресле, понукая мохнатого скакуна с помощью веревочных вожжей. Все это сопровождалось тем самым мелодичным звоном, что так удивил нас поначалу. Скорее всего, звенели те самые заостренные полосы, торчащие над плечами и головой гуманоида.

В голове моей проносились строчки из дополнения к Уставу ВКС, а точнее – из обязательной инструкции Военно-Космических сил, озаглавленной кратко и емко: «О контакте с внеземным разумом». Там много чего было понаписано, но главное я запомнил четко: «Если в случае встречи с представителями иного разума военнослужащий/ие ВКС не имеют уверенности в силовом превосходстве, необходимо избегать прямого контакта до момента, когда это превосходство будет достигнуто».

Говоря по-простому – пока у нас не будет уверенности, что мы сможем гарантированно завалить этого песняра, обнаруживать себя мы не имеем права.

И сразу стало легко и понятно. Все же устав – великая вещь. Гражданские этого оценить не могут, да и не смогут никогда, а вот для тех, кто в дерьме по уши, воинский устав да бог на седьмом небе – главное подспорье.

– Цыц! – я осадил разошедшихся контактеров и вкратце обрисовал им план действий. Мы будем следить за наездником до тех пор, пока он не выкажет своих намерений. Едет гуманоид тихо, и в случае, если ему вздумается направиться в сторону Перевала, мы сумеем незаметно обогнать его и подготовить встречу согласно инструкции: «…когда это превосходство будет достигнуто».

– Так он же один! – хмыкнул Панкратов. – Чего он нам сделает? Если что – сдернем с прыгуна и свяжем.

– Нет! – я решительно помотал головой. – Мы не знаем, какими технологиями располагает его цивилизация. Тут масса вариантов – от неизвестного нам оружия до опять же неизвестных средств связи. Вдруг острия – это антенны какого-нибудь передатчика, использующего неизвестный нам принцип связи? Мы к нему, а он посылает сигнал своим, и через час тут уже целая армия…

– Ага, – не сдавался упрямый Панкратов. – Армия верхом на прыгунах. Ха-ха. Ясно же видно, что технологически этот парень не круче средневекового рыцаря. И не скафандр на нем, а доспехи. Цендорж вон сразу понял…

Всадник неожиданно замер, повернул голову в шлеме и посмотрел в нашу сторону.

– Ти-ише! – я приник к земле, рядом вжались в бурьян и колючки остальные.

Некоторое время поозиравшись, гуманоид что-то произнес, тронул прыгуна и начал спускаться с холма. Вскоре до нас долетело его заунывное пение.

– Погоди-ка, начальник… – изумленно сказал Миха. – А сонга-то того… наша сонга-то!

Я уже и сам разобрал в невнятном бубнеже вполне понятные и даже знакомые русские слова:

 
Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.
 
 
Очень холодно девчонке,
Бьет девчонку дрожь,
Промочила все юбчонки,
Идя через рожь.
 
 
Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмешь?
 
 
И кому какое дело,
Если у межи,
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи…
 

И кончилась песня.

У певца явно были проблемы со слухом, он перевирал даже свой собственный самодельный мотив, но слова-то, слова!

– Это Роберт Бернс. Безо всяких сомнений… – тихо произнес я.

– Перевод Маршака, – блеснул эрудицией Панкратов. – Ни хрена не понимаю.

А русскоязычный гуманоид между тем начал удаляться и затянул новую песню:

 
Когда похоронный патруль уйдет
И коршуны улетят,
Приходит о мертвом взять отчет
Мудрых гиен отряд.
 
 
За что он умер и как он жил —
Это им все равно.
Добраться до мяса, костей и жил
Им надо, пока темно.
 
 
Война приготовила пир для них,
Где можно жрать без помех.
Из всех беззащитных тварей земных
Мертвец беззащитней всех.
 
 
Козел бодает, воняет тля,
Ребенок дает пинки.
Но бедный мертвый солдат короля
Не может поднять руки.
 
 
Гиены вонзают в песок клыки,
И чавкают, и рычат.
И вот уж солдатские башмаки
Навстречу луне торчат.
 
 
Вот он и вышел на свет, солдат, —
Ни друзей, никого.
Одни гиеньи глаза глядят
В пустые зрачки его.
 
 
Гиены и трусов, и храбрецов
Жуют без лишних затей,
Но они не пятнают имен мертвецов:
Это – дело людей…
 

Прыгун и его поющий наездник скрылись из виду.

– А это я не знаю… – растерянно сказал Гришка, выбираясь из кустов.

– Хорошая песня. Мертвых зверь ест – так правильно… – убежденно проговорил Цендорж, поднимаясь на ноги. Миха молча вытянул из зарослей свою котомку, повертел носом, словно принюхиваясь.

– Редьярд Киплинг. Перевод Константина Симонова, – я задумчиво ковырнул тесаком землю. – Но если он не инопланетянин, а человек, то почему так странно одет? Может, стэлмены давным-давно заселили Медею? Или здесь все же обосновались грейты и адаптировались к местным условиям? Или…

– Надо брать, начальник! Забондажим – и пусть талкает, че почем! – Миха азартно потер руки. – Ну чего, джампуем?

– Была не была! – Я скинул ранец на траву. – Гришка, ты с мной, вы двое заходите справа. Догоняем сзади, валим, держим руки-ноги. Далее – по обстоятельствам. И это… Прыгуна не упустите! Все, вперед!

И мы рванулись вдогон, треща бурьяном и спотыкаясь. Тележка и цилиндр на ней маячили метрах в двухстах впереди. Ничего не подозревающий всадник по-прежнему распевал песни, и, подбежав ближе, мы услышали:

 
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье —
Белой армии оплот.
 
 
Наливалися знамена
Кумачом последних ран,
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан.
 
 
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда,
Партизанские отряды
Занимали города.
 
 
И останутся, как в сказке,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
 
 
Разгромили атаманов,
Разогнали воевод
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
 

– Великий век! Песня времен Гражданской войны в России! – прохрипел я на бегу.

– Это которая с путчистами? – не понял Панкратов.

– Это которая с белогвардейцами. Все, тихо, не топать, не орать! – я поднял руку, давая знак бегущим шагах в тридцати от нас Михе и Цендоржу.

Шелестела трава под ногами, скрипела повозка, звенел металл за спиной у незнакомца. Ближе, ближе, ближе…

– Стоять! Не двигаться! – вдруг страшным голосом заорал Панкратов, хватая наездника за левую руку. Прыгун всхрапнул и попятился. С противоположной стороны в правую руку седока вцепился Миха, а Цендорж за его спиной угрожающе занес заточенный блестящий штырь, свирепо оскалившись.

Всадник издал нечленораздельный вопль, завертел головой.

– Снимайте его! – распорядился я, на всякий случай держа тесак наготове.

Некоторое время Гришка и Миха тянули совершенно обалдевшего певца каждый в свою сторону. Потом Цендорж дал Михе подзатыльник, тот выпустил пленника, и всадник, грохоча доспехами и звеня своим металлическим павлиньим хвостом, грохнулся в траву у наших ног.

– Готово! – радостно улыбнулся Панкратов. – Ну-ка, держи его, Клим. Пришло время снять маски…

Он стащил с головы незнакомца глухой, похожий на горшок шлем, и на нас вытаращился его обладатель – белобрысый курносый парняга с обиженными голубыми глазами.

– Вы чего… Вы совсем озверели? – дрожащим голосом крикнул он, пытаясь сесть. – Да осторожнее! Руку-то пусти! Изрежетесь сейчас все о звенчи…

Цендорж, оставив Миху держать прыгуна, встал над пленником и рявкнул:

– Лежать! Руки опусти! Убью!

Парень послушно замер и с нескрываемым удивлением оглядел нас, главным образом обращая внимание на мой и Гришкин мундиры.

– Коалиция? Или… Погодите, не соображу никак… Ребята, так вы же… наши? Наши?!

– Мы, может, и наши, а вот ты каковский? – серьезно поинтересовался Панкратов, поигрывая трофейным шлемом.

– Я… да я… Второй модуль! Спаслись! А мы уж думали… Думали – все, никого… Парни! Не может быть… Не может быть!!

Спустя час, рассевшись у уютно потрескивающего костерка, мы от души хохотали, вспоминая наш лихой налет и пленение незнакомца, который оказался пассажиром Второго малого модуля «Руси» Игорем Макаровым.

Первым делом он спросил:

– Энергия? У вас есть энергия? Связь с Землей, с базами?

Получив отрицательный ответ, он нахмурился, но спустя мгновение рассмеялся:

– Мы все тут как Робинзоны – барахла много, а толку чуть.

Впрочем, поводов для веселья оказалось не так чтобы уж много – Второй малый рухнул в горное озеро, и спастись удалось лишь тем, кто находился на верхних палубах – в носовой части спусковика.

Погрустневший Игорь рассказывал, глядя в огонь:

– Большинство даже не проснулись. Как лежали в гипносиумах, так и лежат до сих пор. Озеро глубокое, модуль весь ушел, мы выныривали, тащили тех, кто не мог плавать. Все равно многие утонули. Трупы потом неделю вылавливали. Всего нас спаслось чуть больше девяти тысяч. И овцы. У нас голов тридцать их было на борту. Смешно – собаки не выплыли, коровы, свиньи, а вот овцы… Да… Никогда не думал, что овцы плавать умеют.

– Ты про людей, про людей говори, – перебил Макарова Гриша.

– Про людей – так: экипажников пятнадцать человек выжило, визуальщики, технари. Из персонала научно-технологического обеспечения колонии вообще нас двое – я да Мигель. Остальные – с бору по сосенке, и корпусники есть, и волонтеры. У вас, я гляжу, так же?

– Да нет, друг Игорь, у нас еще веселее, – быстро глянув на желтую робу Михи, ответил Панкратов.

– Но вас, хвала всем богам Галактики, полмиллиона! Женщины, детишки! – новообретенный коллега по несчастью вскочил, грохоча латами, возбужденно обвел степь руками: – Это ж сколько народищу! Вот наши обрадуются, а! А то мы уж решили, что – все… Вестей нет, помощи нет. Мы костры жгли, по два километра горящие стрелы выкладывали – ноль, ничего. Жратвы нет, инструментов никаких. А потом слизни появились…

– Слизни – это такие черви полупрозрачные? Мы их хрустальными зовем, – уточнил я.

– Во-во, они. Но Чжао сразу сообразил, чем их можно пронять. Благо тут материала до черта. Теперь живем спокойно. Конечно, в этой скорлупе, – Игорь хлопнул себя по выпуклой медной груди, – ходить без привычки жарковато, зато всегда спокоен – не сунутся голубчики.

– У вас их, наверное, мало было, – покачал головой Панкратов.

– Да какой там! Как поперли из ущелья – кисель киселем, земли не видно!

– Ваших погибло много?

– Погибло? – удивился Игорь. – Да вообще никого! Вот если б они сразу, в первые недели напали – тогда да. А так мы уже вооружились, приоделись. Звенч – великая штука против слизней. Если силенок хватит, можно нарезать хоть тысячу, хоть две, только лезвия успевай менять…

После этих его слов несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом мы все, не сговариваясь, хором спросили:

– А что такое звенч?!

Все гениальное – просто. Истина старая, как мир. И такая же основательная. Игорь показывал нам звенч: непривычную, торообразную, рукоять, короткий штырь с пазами.

– Вот сюда вставляется лезвие, видите? Вот так – щелк! Только осторожно надо, иначе сильно порежешься. И все, готово, можно махаться.

Тонкий, чуть волнистый, дребезжащий под пальцами лепесток клинка прирос к кольцу – и получилось оружие, меч – не меч, кинжал – не кинжал. Одно слово – звенч.

– У нас китаец есть, Чжао. Конструктором-проектировщиком работал до войны, на металлургическом комплексе в Джакарте, – рассказывал Игорь. – Мы когда очухались немного и стало ясно, что без энергии нам кранты с бантиками, он первым предложил оружие делать. Это еще до появления слизней было. Ну, мы быстро медь нашли, ее до черта тут везде, а потом алхимия началась. Этот Чжао натащил камней, ковырялся-ковырялся… Я понял только, что ему фосфаты нужны. В общем, в итоге сделал он топор – твердый, острый, но хрупкий. Не годится. Начали мы ножички мастерить. Та же история – режут они хорошо, но фактически одноразовые, как старинные скальпели. Чуть сильнее нажал – р-раз, и пополам.