Текст книги "Дайвинг - Блюз"

Автор книги: Сергей Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Так, что у нас там по программе? Кстати, что-то очень кушать хочется, – вернула их к реалиям голодная

прагматичная Лорик. – А давайте пожрем чего-нибудь. Или кого… – она, сделав страшные глаза, посмотрела по

сторонам.

– Да, – встрепенулся Гоша, – второй акт нашей постановки – посещение рыбацкого стана и уха. Ну и,

конечно, байки у костра. Куда без них?

И невольно встретил взгляд Данки. Оба немного смутились. Наверное, они боялись довериться этому

мимолетному чувству единения, которое всколыхнула в них глубина моря. Он по жизни был один не потому, что не

хотел! Попросту последние годы никого близко к себе не подпускал. Так камни выпали. И она была со многими, но

не оставалась ни с кем надолго. И тоже кого-то ждала, надеялась. Так показывали ее звезды.

Они со страхом чувствовали все возраставшую симпатию друг к другу. зная наперед взрослую истину, что все

это закончится, как обычно. Ведь чудес не бывает… Но в глубине души, сквозь дожди житейских разочарований,

как дети, верили в радужные рассветы. Надеялись, а вдруг на этот раз все случится по другому. Будет, как в сказке

про прекрасного принца и пробудившуюся принцессу. Господи, почему нет? Так пусть это произойдет хотя бы один

раз в жизни!

* * *

На Атлеше, древнем прибежище пиратов и рыбаков, их уже ждали. Атлеш величественно возвышался диким

утесом, отвесно обрывавшимся в море. И гнездившиеся в каменной сорокаметровой круче чайки пели здесь свои

надрывные предвечерние песни.

Удивительно быстро с этими погружениями пролетел день. Спокойный серый сумрак наступал с моря, сменяя

алый горизонт безумного заката. Голод судорожно сжал внутренний мир. Тот перестал мудрствовать и завопил о

пище. И костер внизу с душистой ухой в бурлящемкотле был как раз вовремя.

Как по мановению волшебной палочки на струганном деревянном столе появились закуски и бутылка

запотевшей водки. Все проводили первую рюмку, закусив неимоверно вкусной прессованной икрой кефали с

хлебом. А с ними лук и помидоры, и поверх – крупной солью. Неизменные рыбацкие угощенья утолили первый

голод в ожидании главного блюда –царской ушицы.

– Эта икрица, кефалиная, – начал первую баечку костровой, старый матрос рыбачьего стана, – она того…

дуже ценилась в древности. Эти, как их… О, византийцы, так те ценили ее выше черной. Ну и мы ее под водочку

полюбляем. А можно и с пивом! Эх! Это Константиныч, его благодарите, – он кивнул на Гошу, – он у нас всегда

дорогой гость. Ну и его друзья – наши друзья. Потому вам такое редкое угощение. Клюзив, як кажуть у кини, – на

какой-то смеси языков закончил он.

– Сразу не представил – думал, что вы его уже знаете. Его знают все. Вот, знакомьтесь, это вездесущий

Рачибо. Местный дух, моряк, старый пират и баечник. Как кот-баюн… и старуха Изергиль в одном лице.

– Нет, Рачибо больше на краба схожий, – улыбнулся молодой моряк. – Атлешский краб-баюн Рачибо.

Все повернулись к догоравшему костру. Дана мягко пригрелась под крылом у Гоши. И теплом своим

растапливала его гордое и неприступное эго.

– Эк, – крякнул Рачибо, – такий я потому, что предки мои из этих мест. Помесь степняков и мореходов.

Вообще древние это места, – начал он. – Это сколько рокив? Двадцать, а може, и тридцать тому. Заходили до нас

на рыбачий стан ахренологи. Чи археологи. Кумедные хлопцы. Так они за чарочкой да под таку саму ушицу сказки

сказывали. Я цю ихню баечку наизусть знаю. Слухайте.

Пришли якось издалека люди. Чи марийцы, чи арийцы. Огнепоклонцы були ти перши люди. Хоч и

трудолюбны. Нарыли землянок у степу, шатров походных соорудили, привели конячок да верблюдов, баранов та

коз всяких. Только до моря подходить еще близко боялись – больно страшным оно им казалось после

неподвижных степных просторов. Вроде как враждебная стихия.

Говорил Рачибо, складно выговаривая умные слова. Когда-то услышав, их крепко держала его память.

Казалось, он сам менял облик, преображаясь в того археолога, заморочившего ему голову когда-то своими

застольными, за рюмкой, рассказами.

– Прошло время, и сильные стали поджимать до самой кромки земли, к морю, слабых. А травы – ну вы ж

сами видели – никакие. Скудные и соленые. Да кручи – опасные и обрывистые. В общем, не дюже.

И была у этих кочевников-степняков дивчина прекрасная. Чародейка и жрица, хранительница священного

огня. И звали ее Атлеш, что значило на их древнем языке «огненная». Може, руденька була. Таки и доси в наших

местах девчата. Первая из своего народа испробовала она в эту теплую морскую купель – Чашу. Почувствовала

здесь, в природных разломах, присутствие великого духа. Только, казали те археологи, уровень моря тогда был

набагато меньший, чем сейчас. Так что в той купели воды було, може, трохи бильше, чем мне о… – показал он

рукой под пояс глубину. – Ну вам, девчатам, буде по эти...

– Нет, дед, ты точно озабоченный! – почему-то смутилась Лариска.

– Слухай, то ли будет! Понравилось ей отдыхать в прозрачной воде нашей каменной чаши. Нежилась она как

рыбка золотая, только без чешуи. И дневала в той купели и ночевала. Здесь и подкараулил ее хозяин здешних мест.

Дэв Тархан. Дэвы эти когда были? В совсем стародавние времена. Так и он был тогда великаном, устроил туннели,

гроты и пещеры. Вымастил для себя в рифе купель. Баньку. Это когда молодой был. Може что планировал себе, як

кажуть. Сильные и хитрые были те одароблы. Злые и одинокие. Моя хата с краю. А обвал устроить или шторм

закрутить – на раз. Отаки. Но проиграли ци великаны свою главную битву богам, а може, архангелам. Тела их

низвергли в тартарары, глубоко под землю. Та деяки под видом ветра повернулись. Одна суть бестелесая. Потому,

кажуть, с тех пор существовали они на грани миров. Мощные бестелесые духи-демоны. Повелители ветров, снов и

туманов.

И каково же было удивление того страшного духа-демона, когда увидел он в своей купели Атлеш. Такую юную,

с прекрасным крепким телом. Хотел он сначала поднять огромную волну с моря, через край купели, чтобы

размозжить о камни незваную пришелицу. Но не смог устоять Дэв к красоте девушки. Полюбил ее крепкой и

нелюдской любовью. И ласкал ее, сонную, обволакивая теплым туманом. И проникал дуновением мягкого ветра во

все ее девичьи тайны. Принимал в ее снах прекрасные образы. А она стонала в видениях, представляя себя в

объятиях морехода. Вот так!

Уже собрались кочевники обратно в Великую степь, по Большому пути. А Атлешка осталась, не в силах

бросить свои наваждения.

Надеялся Дэв, что будет Атлеш принадлежать только ему. И никогда ее никто не увидит. Крепко охранял он эти

места. Много раз, увидев мореходов, незваных пришельцев, призывал суровые ветры и разбивал их лодки о камни.

А души их ловил и хранил там же, где и ветры – в шкуряном мешке. Мучались вместе там они, бились о стенки и

просились на волю.

Она же нежилась в чаше, приходя каждый раз на это место, не зная, что Дэв завладел ею. И обладал в ее

полусне, представляясь образами погибших мореходов. Много сил уходило у него на это. И утомленный Дэв

отдыхал в прохладных темных скальных гротах. А Атлеш, напуганная неимоверными снами, собирала обломки

лодок и зажигала очищающий огонь. Молила своих богов прервать это сладостное безумие. И вняли боги молитвам

девушки.

Как-то под вечер Дэв наслаждался сладостным эфиром после любовных утех. Вместе с ним ветер спал и

волна дремала. Пользуясь штилем, зашли в Атлешскую бухту мореходы.

Тогда ще люди только начали осваивать море. Блуждали по нему на хрупких утлых суденцах. Може, лучших

мест для жизни шукали. Или вообще тикали от кого – теперь уж не разберешь. Добрые были моряки – ни бури, ни

штормы не могли сбить их с пути. Даже Повелитель моря, морской Батя , проникся уважением к их безрассудной

смелости. – Рачибо остановился, важно окинув слушателей взглядом , и снова продолжил на смешанном своем

языке:– Той наварх-предводитель представ до ней, заслонив солнце. И тики побачила морехода дивчина , – сразу

впознала героя снов своих. А он, оценив молодую красавицу, сам набросился на нее с утроенной страстью. Мы,

моряки, все так!– дед прикрякнул , встрепенулся,– Ну в общем, так в жизни бувае, спочатку трохи побились. А

потом сдружились они с ней, Слюбились, и миловались в чаше. И так зажигали с той Атлешкой – аж ховайся.

Да только побачил то Дэв. И возненавидел их. Порешил он погубить мореходов. Однажды под вечер подкинул

им свой шкуряной мешок. Ну такой, мешок,чувал-не чувал , бурдюк – не бурдюк! И зашептал разными голосами

Дэв, проникнув в сознание моряков предвечерним ветром: «Откройте, откройте мешок, не пожалеете».

Дождались-дочекались моряки, когда уснул на корабле их утомленный утехами предводитель. И вскрыли

бурдюк наспех. Но так неумело, что разлетелись из него вокруг с диким свистом и стоном души погибших

мореходов, а злые ветры наполнили паруса и понесли их судно прочь, в открытое море. Не знаю, что было с ними,

но до сих пор потомки их скитаются по свету. С тех давних пор и у нас в скалах и лагунах поселились эти ветры.

Много их – от легкого бриза и до штормового шквала. – Он снова окинул взглядом аудиторию, заинтригованную

его рассказом, и продолжил: – И что же та Атлешка? Долго рыдала она на самом краю обрыва, взывая к

удаляющемуся суденышку, протягивала вдаль руки. Молила вернуться обратно любимого. Но все дальше уносили

ветры мореходов. Распалила тогда та Атлешка на утесе самом высоком кострище. И стала заклинать в этом месте

путеводный огонь, изо дня в день, из ночи в ночь. А Дэв напьется ветра из своего мешка и дует потом что есть

мочи, старается потушить огонь. Но только сильнее его раздувает.

И повелось с тех пор в наших местах палить огонь на самой высокой скале. Чтобы видели его далеко в море и

возвращались домой, спешили на его яркий отблеск мореходы.

А как померла Атлешка, то и поховали ее в каменной могиле, как прародительницу огненного культа. И ее

именем наш утес назвали – Атлеш.

Отсюда моряки пошли в наших краях. Ну, и пираты. Вот от них, смеси степняков и мореходов, кажуть, и пошла

наша порода. Мы доси такие. Он в прошлом годе лесовоз ветром на Джангуле выкинуло, прямо на скалы. Так за

неделю с него бревна растаскали. Не смотря, что обрыв метров пятьдесят, шторм – не шторм, буря– не буря! И те

тоже, жгли костры, зазывая к себе мореходов. Если в течение попал, и ветер прижимной – то знай, на скалы

выбросит. А потом грабили их, а корабли сжигали в большом атлешском гроте. И сейчас сохранились на верхнем

своде грота следы от тех огромных костров. Бачили?

Много всякого видели наши места. Кажуть, яки тильки народы их не заселяли. И каждый приносил с собой

свои верування, сказки и легенды. Своих богов и духов. Потим народы счезали, може, вымирали, а може, мешались

с другими, а демоны и духи залышались. Оттуда взялись наши демоны огня и ветра. Еще духи подводных гротов,

пещер и колодцев. У нас потому залышылись, что в других местах их вытеснила эта… цивилизация. Люди

понастроили города, заковали в бетон берега, распахали всю землю, даже речки пустили по трубам. А тут у нас

захолустье, ученые кажут, чи не едине у Европе. Самэ глибоке захолустя. От.

– А что, и сейчас эти духи и демоны живут здесь? – испуганно спросила старика Данка, еще сильнее

прижавшись к сильному и теплому Гоше.

– А то как же! От, побачьте, как живой ветер поднимает пламя. Бьется с ним, победить хочет. Но только

сильнее его раздувает.

И действительно, вечерний бриз с моря, будто следуя его рассказу, начал задувать порывами. Вихри рвали

пламя костра, обдавая всех вокруг жемчужными искрами. Все сидели, зачарованные пламенем. Казалось, сам

огонь, повинуясь тайному заклинанию, нашептывал сказочные истории. И то, что исходило это из искривленных

временем уст Рачибо, словно бы не имело никакого значения.

– Иной ветер здесь так задувает, что ховайся, – тот, который скалы волнами ломает и корабли кидает на

камни. Другой же, наоборот, игрив до безобразия.

– Точно дед говорит, – откликнулся один дайвер. – Этим летом схватил ветер надувной матрас с какой-то

толстой образиной, отдыхающей, и занес, играючись, далеко в море. Погранцам потом пришлось задерживать

нарушительницу катером. У нейтральных вод. Или на песчаном пляже, в поселке, часто бывает: выберет этот ветер

красивую купальщицу, улучит момент, когда выходит она из моря – да и набежит, наподдаст волной сзади. Да так

кинет, что купальника – как не бывало. И бежит в волнах на берег она в чем мать родила, прикрываясь и

повизгивая от мнимого стыда. Ни дать ни взять прекрасная наяда.

– Во-во, – вставился Рачибо. – А вин ее сзаду подталкует волной. Безцеремонно пхнэ в упругую круглу

попку, прости грешного…

– Ну это ты, дед, уже про стриптиз сказывать пошел, – зашевелилась Лариска, – Вот тоже, старый

проказник! Лишь бы только сам показа не устроил.

– Я то шо? Так, где что чув – под себя переложив. Вот ваш Константиныч – он такое сочиняет! Песни. И как

поет – аж слезу вышибает. Про цих… водолазов,.. – он указал своей рукой-клешней в сторону Гоши.

– Да ну тебя, старый! Так, песня, не песня. Зарисовочка под гитару. Из жизни дайверов, – заулыбался Гоша.

– Нет, просим, просим! – все, и гости, и рыбаки, наперебой принялись уговаривать его.

И Данка с надеждой глядела на него во все свои ясные глаза:

– Гошик, Трепа, ну пожалуйста! Ну спойте!

– Дайвинг-блюз. Давай! – запросили дайверы с лагеря.

– Ладно. Все равно уговорите. Давайте гитару.

Шустрый морячок быстро принес из служебки рыбачьей бригады гитару. Все затихли. А Гоша, быстро

отстроив инструмент, объявил:

– Дайвинг-блюз. – И заиграл на гитаре в блюзовом стиле. Его сильный, немного хриплый баритон разрывал

тишину мелодичным надрывом:

– Я и мой старый акваланг,

участник в глубине забав,

идем мы вместе на погруженье!

Забыв про мира суету,

я погружаюсь в глубину,

влечет меня пучины наважденье…

И царь морской, владыка вод,

он будто за душу берет…

Он пел вдохновенно– надрывно блюз, грустную песню о жажде жизни и роковых приключений, подыгрывая

себе на гитаре И при свете костра казался Данке тем смелым мореходом, которого, может быть, именно здесь

полюбила одинокая красавица Атлеш вопреки козням злых демонов.

И снова его голос зазвучал в ночи;

– И царь морской, владыка вод,

несет меня в водоворот,

уносит вниз, в свои владенья.

Он обещает в тишине,

в безмолвной синей глубине,

безумные русалок обольщенья.

Он царь морской, владыка вод,

он будто за душу берет.

И она любовалась им, не отрываясь, словно околдованная духами этих мест, накрепко завороженная этим

костром, плеском моря, шумом ветра и песнями под гитару.

Очарованья лунной ночи

С Атлеша они ехали поздно. Гоша чувствовал прилив непонятной радости. Радости быть, чувствовать,

общаться. Когда в себе наблюдал такое? В юности, что ли…

Дана часто смотрела на него и чему-то тихо и счастливо улыбалась.

А неугомонная Лариска щебетала как птичка. О песнях, сокровищах, ветре и огнепоклонцах:

– Слушайте, вот было бы здорово, если бы мы нашли эти богатства!.. Я бы открыла свой тренажерный зал,

или еще что в этом русле. А этот Черный дайвер – он кто, реальный чувак? Или может, демон какой? Страшно

интересно.

Но даже она не способна была вывести их из глубокого погружения в счастливое молчание.

Ночью Гоша не мог уснуть. Все ворочался в своей постели. Сначала мешали своим лаем соседские собаки.

Потом петухи доставали, выкукарекивая приближение рассвета.

«И на черта мне вся эта бессонница на склоне лет? – думалось ему под всевидящим оком луны. – Признайся

себе: понравилась девчонка. Правда, хороша: красота, классное тело, ум – все при ней. Данка... Как дар Божий. И

какая-то лукавость и внутренняя недосказанность. Грустная тайна какая-то интригует. Да, жизнь все-таки штука

шаловливая… Трахну ее завтра, и дело с концом!– он перевернулся на другой бок под скрипучий аккомпанемент

кровати. Но разбуженный голос червил: – И что? Очередной курортный роман? А вот и не так вроде складывается.

Теплота первого впечатления завораживает, что ли? И эта улыбка, и глаза цвета моря. Как где то, когда-то…»

И почувствовал, что пульс участился, как подумал о ней. Налицо все признаки. Только этого ему не хватало.

Наваждение какое-то – удивлялся себе, гнал от себя ее образ. И все равно думал о ней. Неожиданно нахлынуло,

охватило душу острое чувство одиночества. А может, было бы и славно, в самом деле! Обычные, присущие

простым людям радости жизни. Семья, любимая женушка, маленькая и игривая. Дом, в который бы хотелось

возвращаться. Дети, гаденькие и проказливые шалуны. Нет, поздно уже. Кто он? Одинокий просоленный волк.

Старый холостяк, у которого все на своих местах. Наверняка все будет раздражать: женские вещи, раскиданные по

дому, немытая посуда, мелкие ссоры на почве быта, обоюдные претензии, слезы… Ни к чему все это!

Потом представилось, как она там, в своей постели, сопит во сне, свернувшись калачиком, как маленькая

девочка.

Воистину говорят, двух вещей желает настоящий мужчина – опасности и игры. И потому нужна ему женщина,

как самая опасная из игрушек. Горячая, сексуальная, влекущая…

* * *

А где-то рядом, через несколько комнат пансионата, в призрачных полуснах тарханкутской ночи маялась на

кровати Данка. И параллелила схожие мысли: «Этот Гоша – классный. И такой вообще резвый, бывалый, умный. И

не как другие. Что-то в нем такое! Он как подранок – с израненной душой».

Чувствовала, что невольно примеряет его к себе. И теряется в этом образе. Уже чтобы подавить волну

чувственности, выходящую из-под контроля, призывала на помощь теорию. Вспоминала компот, который давали

на этике. Преподаватель, толстая накрученная тетя, сухо выспрашивала аудиторию: «Что такое любовь?» И сама же

отвечала: «Это Привязанность, Влюбленность, Сексуальность, Приятие, Комфортность. Все вместе. Каждое из

состояний является временной заменой любви на определенном этапе возрастного развития. И духовного тоже.

Все они направлены на расширение сознания, творческих способностей. Снимают конфликты между внутренним и

внешним в человеке. И это сопровождается мощным выбросом эндорфина – естественного для организма

наркотика. Наркотика, записали?»

И в самом деле, где-то в недрах мозга будто пыхнула маленькая железка. И вот оно уже, состояние

своеобразного дурмана, блаженства и наслаждения. Многие подсадили себя на эту, внутреннюю дозу

удовольствий. Колюня, например. Унюхался совсем. Это заменяет ему любовь, с ее выбросом эндорфина. Хотя

какая у него может быть любовь! И чего вспомнился мерзкий Колюня? Она поежилась и поняла неожиданно, что и

его сравнивает с Гошей. Но почему-то ее так сильно тянуло к этому Гоше. Как никогда ни к кому раньше.

«Как там дальше?– не обращая на слабое храпение Лариски, произносила про себя она. – Да, девочка

испытывает влюбленность, но называет это взрослым словом Любовь. И старается вести себя по правилам —

любить одного и навсегда…».

А старый ролик в голове прокручивал назад события ее жизни. И что из этого вышло? Тогда тоже, дура,

думала: он должен быть только моим и навсегда со мной. И не обращать внимания на других. А он оказался

подлым скотом. Вернее, был им всегда. Будто мстил кому-то. Раскачал и продал в рабство в Стамбуле. Едва

вернулась…

И неожиданно снова выплывал образ Гоши. И мысль: интересно, как он в постели? Такой мощняга. Все при

нем.

Но тут же гнала от себя такие фантазии. Ну, в самом деле! Он опытный мужик. Боец, дайвер, хозяин частного

пансионата. Что ему она? Игрушка. И вообще никаких отношений. Вариантов нет. Влюбленность в его возрасте

становится эгоистичной. Объект влюбленности для него не важен. Нужен скорее как повод, для удовлетворения

внутренней потребности контакта с молодым и красивым телом. Для самоутверждения. И чтобы повампирить от

молодого энергетического поля. Ему это нужно для того, чтобы, как в экстриме, выбросить гормоны. Как и каждому

нормальному мужику. А что хотела? Короче, не более чем хреновый «блайнд хеппининг». Типа розыгрыша слепого,

разнополого, его и себя.

Она пыталась заснуть, чтобы уйти от этих мыслей. Прочь гнала их от себя, маялась и вздыхала. И все равно в

каком-то полусне ей казалось, что кто-то, похожий на Гошу, сильный и теплый, подкрался к ней откуда-то из

темноты и крепко обнимает ее, ласкает и целует. И уводит в какие-то неизведанные выси блаженства.

* * *

– Подъем, девчонки! Умываться и на завтрак, – Гоша по-хозяйски уверенно и дробно стучал в их дверь.

За завтраком они молча улыбались и исподволь поглядывали друг на друга, словно стыдились каждый своих

ночных видений и хотели увидеть друг в друге что-то необычное, новое после магических наваждений ночи. И

встретив взгляд, чувствовали большую близость, чем вчера. С надеждой быть еще ближе.

– Что сегодня у нас по программе? Огласите, пожалуйста, весь список! – стебалась цитатами из старых

фильмов Лариска.

– Сегодня у нас серфинг-день. Прямо на Караджинском лимане пройдемся на доске под парусами. Он

идеально подходит для начинающих. И вода в нем всегда теплая, соленая и заживляет всякие ранки.

– Здорово! – оживилась Данка, – Давно мечтала попробовать прокатиться на доске, но не решалась. У меня

получится?

– Конечно. У тебя все получится! А после обеда еще одно путешествие. На Джангуль. Такое природное диво

здесь, неподалеку, заповедник. На велобайках по степи покатаемся.

– Ну, это я пас, – откликнулась Лариска, – Как-то в детстве с велика звезданулась. По-серьезному – хрясь!

Хватило этого.

– А я с удовольствием. А бросать камешки будем? Как вчера.

– Любой каприз! – Гоша перетряс в ладони камни и выложил на стол. Они гулко цокнулись друг о друга и

разъехалисьв разные стороны. – Ну вот, опять куши. Твой день, Данка!

– Ага! Это вы специально нам куши выбрасываете. Вот колдун! – смеялась Данка. – Или обманщик. Хотя на

обманщика не похожи. Скажите, а проведете эту экскурсию для меня лично? Проведешь? – и Данка, невольно

перейдя на «ты», смутилась, пугаясь своей наглости.

– Я мечтал провести ее для тебя. И надеюсь. Идем по программе. Сегодня Джангуль. Ну, а завтра в ту сторону.

К раскопкам древних крепостей Кульчук и Беляус, – объяснял Гоша, – А там еще конная прогулка и купание на

античном пляже.

– На меня фишки не кидайте. Я лучше на пляже покупаюсь. Завтра. Сегодня раньше спать лягу. Ты же знаешь,

я соня, – подмигивала Данке Лорик, намекая на прекрасную возможность, мол, уединенный фул-контакт.

Та покраснела, как девчонка, застыдившись нарождающемуся чувству. Но потом сдюжила и перевела все в

шутку.

– Правильно, Лариса, чаек погоняй на пляже, с серферами потусуйся. В баре там, на пляже.

– Вот и я тоже говорю. Ладно, где там ваши скафандры для серфинга? Господи, опять затягивать в эту резину

мое роскошное тело!

Серфинг в лимане оказался силовым и захватывающим спортивным аттракционом. Амазонки быстро

научились стоять на досках. Гоша в своем серферском полукостюме выглядел как диковинный воин, покоритель

пространства. Ну и носились, оседлав проворные доски под парусом, Данка, Лорик, набирая скорость, повизгивая

от невыразимого удовольствия. Падали с доски на поворотах смешно и неуклюже в теплую соленую воду лимана.

Помогали друг другу снова взгромоздиться на скользкий парусный болид. Радость победы над водой и ветром

дурманило душу и заставляло ликовать тело. Они чувствовали себя вместе как какие-то новые, только что

появившиеся в природе стайные существа. Ветро– волно-человеки. По-хозяйски оседлав стихии воды и ветра, сами

покорялись пространству. А рядом радостно носились умелые серферы. Разноцветные паруса придавали

неповторимо праздничный фон этой серфинговой регате.

Потом был обед. Жареная камбала по-рыбацки, выложенная большими кусками целиком на зелени блюда. И

пряный белый соус. И овощи со свежим хлебом. И сухое белое вино, немного кисловатое и в меру терпкое. Что еще

нужно, чтобы подкрепиться!

– А теперь сиеста, девочки. Надо отдохнуть перед вечерним походом.

Гоша погнал их спать, как физрук в пионерлагере на «мертвый час».

В цветах и зелени Джангуля

Едва спала жара, во дворе пансионата появились снаряженные велобайки. Лариска подошла, потрогала

седло, засомневалась:

– Нет, ребята, это уже без меня. Я лучше вечером джина с тоником хапану и уткнусь в телик. Правда, без меня.

Выкатили на улицу. Впереди Гоша. За ним, с непривычки виляя, Данка. И смело закрутили педали в

направлении заката. Охваченные теплым, совсем еще летним ветерком, они мчали по мягким тарханкутским

буеракам в степь. Байки подбрасывало на каменных, словно выросших из земли кочках, но это только добавляло

задора, словно вернувшегося из детства.

Дорогой он рассказывал, притормаживая на ухабах:

– Эта степь и есть конец кочевого пути. Кстати, единственное нетронутое, непаханое место во всей Европе.

Сохранилось таким, как было в древности. Так и кажется, что из ближайшего распадка появится конный разъезд

каких-нибудь сарматов. Или половцев, на худой конец. Смотри, здесь прикольное место: дорога уходит в три

стороны. Только путеводного камня на развилке не хватает. Ничего не напоминает?

– Да, как в древней былине: направо пойдешь – богатство найдешь, прямо – любовь, а налево – все

потеряешь.

– Выбирайте дорогу, мисс. Проверим на удачу.

Озорница прибавила прыти и поехала по дорожке прямо. С кручи распадка открывался вид на всю бухту, мыс

и на конце его подающий световые сигналы Тарханкутский маяк. И, все дальше отдаляясь от поселка, уходили они

вместе с закатом в другой мир. Мир взаимности чувств и потребности друг в друге.

Перевалив через кручу пересохшего водораздела, они быстро спускались в маленькую лощину.

– Слушай, мне кажется, и я начинаю чувствовать, как энергия поднимается внутри. В детстве, когда каталась

на качелях, так было, – кричала она ему, отчаянно прокручивая педали.

– Это чувство пространства. Так бывает, когда быстро мчишься, – кричал он ей в ответ.

Потом еще один подъем, дальше ровное, как степь, плато, на котором разгуливал вольно табун черных и

коричневых лошадок. Лошадиная молодь бежала чуть в стороне от весело несущимихя в пространстве наездников,

конячки победно ржали, обгоняя, и сворачивали, обратно в степь.

Наконец они достигли высокого обрыва. Было страшно и интересно. Любопытство толкало увидеть пропасть

как можно ближе, подойти к самому краю земли. А с моря дул в грудь, отталкивая, плотный ветер, который,

казалось, можно было хлебать ртом, как эфирную массу. И он заставлял слова застревать в горле.

– Потрясающе! – не могла надышаться Данка. – Есть еще привольные места для тех, кто одинок вдвоем.

Места, где веет дух свободной стихии моря! На этих кручах тарханкутских витает мощная энергетика. Правда. Мне

раньше многие, кто побывал здесь, говорили. Ну ведь недаром дед тот, рыбак, рассказывал, что всякие духи тут

обитали. И люди исполняли древние культы. Огня там. Моря. И мы тоже сюда стремимся. И, один раз побывав,

наверное, тянемся приехать сюда снова. Почему так?

– По моим наблюдениям за приезжей тусовкой, сюда тянет тех, кто хочет сбросить напряжение жизни.

Вытеснить городскую суету урбанизма новыми ощущениями. Дикими и естественными. Одни так стараются скинуть

с себя эту зависимость. Понимают, что там ты раб, и тебя использует в своих целях некая мощная сила, называемая

обществом и государством. А здесь – наоборот, место, где низвергли под воду этих общественных кумиров. И

больше ничего довлеющего над тобой, только единение с природой. Но все мы живем в нашем жутком социуме. И

общественные отношения так или иначе играют определенную роль в жизни. Влияют, ничего с этим не поделать.

Заставляют смириться и безропотно выполнять свою роль в матрице общества.

– Как это? А если я против?? Достало уже делать все по чьей-то указке. Вот ходила в школу, в секцию, кружок.

И учителя, родители, менты, дядьки на портретах – все они грозили, не быть бы худу, если что. И дальше тоже в

жизни одни гады! Задолбали!

– Вот именно. С раннего детства наш человек так воспитан. До сих пор испытывает на себе влияние и

давление различных личностей. Уже новых на месте старых, отцовских. И чем ниже духовный статус, тем больше

подвержен человек такому воздействию, от которого тяжело избавиться. Так и живут до смерти со многими

одетыми на себя уздечками. А если есть уздечка, то за нее дергают разные руки. Это превращает взнузданного в

автомат. В зомби. В ретранслятор чужих энергий и идей. Не сознающий или сознающий и довольный этим. И

выполняющий свою надуманную программу. Может, потому в начале девяностых годов, как по приказу, летели из

окон на асфальт красные банкиры.

– Или недавно стрелялись на дачах незалежные министры?

– Да, и они тоже. Чем не роботы, не автоматы, зацикленные на каком-то приказе? Или сигнале. Получил сигнал

– и пулю в лоб. Или из окна хлобысь на асфальт! Или еще чего хуже: вывели куда-нибудь на стадион, на площадь

сотни тысяч людей и заставили посредством синдрома толпы бесноваться, превращая в плещущих психоэнергией

фанатиков. Для чего, во имя чего? – никто в итоге сказать не может! Вот и выходит, что автоматов породили какие-

то непознанные нами до конца, нечеловеческие структуры, для своих определенных целей. Какие-то злобные

эгрегоры. Одароблы – как тот дед сказал. И питаются они нашей энергией на эмоциональном уровне, по типу того

демона в легенде. Но здесь по-другому. Наша задача – стереть эту их программу. Вернуть простой и первобытный

человеческий образ. На Тарханкуте в палатке пожить. В глубину занырнуть. Брать пищу у моря и готовить на

костре. На время пребывания здесь. Чтобы полюбить это место и стремиться сюда снова.

Они ехали дальше на велосипедах по обрывистому краю тарханской степи. Им было весело и свободно в

круге терпко пахучего степного разнотравья. И никакие силы не могли помешать им быть вместе.

Закат золотил степь впереди. От этого она казалась совсем нетронутой и дикой. Вдруг впереди из высокой

полыни вынырнули на тропинку несколько перепелок. Они сразу взяли темп и неслись впереди байков, весело

попискивая.

– Смотри, и эти состязаются с нами! Как бодро бежит первая птица. Большая Мама! И остальные, по

субординации. Смешные. Несутся, торопятся! А последняя, посмотри, всегда пойдет добычей, потому и спешит,

подталкивает остальных.

– Ух ты! А это что за пестрый клубок полетел?

– Еще одна здешняя редкая птица – джангульский удод. Водится только здесь и еще на горе Опук. Это на

другом краю Крыма. И больше нигде в мире.

– Так уж и нигде? – передразнила она его.