Текст книги "Талейран"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

К сожалению, на Венском конгрессе России пришлось столкнуться с противником, оказавшимся гораздо опаснее, чем Наполеон и его армии. Этим противником стала Англия с ее тайной дипломатией. Ее премьер-министр лорд Уильям Питт, яростный ненавистник России, умерший в 1806 году, еще задолго до вступления русских войск в Париж весьма недвусмысленно заметил:

– Если эти византийцы захватят Париж сами, то подчинят себе всю Европу, а мы будем сидеть на одной овсянке!

Теперь «византийцы» захватили Париж и могли диктовать Европе свою волю с позиции силы. Европе это, естественно, не нравилось и провоцировало всевозможные закулисные переговоры, инициаторами которых были князья фон Меттерних и фон Гарденберг.

Что же касается Талейрана, то этот бывший соратник Наполеона, приехав в Вену, принялся мастерски подстрекать антирусские настроения австрийцев и пруссаков. Конечно же этот «заговор Европы» происходил в обстановке повышенной секретности, все-таки непобедимые русские полки служили всем серьезным напоминанием о том, кто есть кто, однако они же и провоцировали агрессивный страх российских недругов. В результате была достигнута тайная договоренность Англии, Франции, Австрии и Пруссии о создании секретного военнополитического союза против России.

Как же такой опытный и тонкий политик, как Александр I, мог не заметить этой коварной интриги у себя за спиной? Это так и остается загадкой. Очевидно, он недооценивал степень реальной угрозы и предпочитал сохранять видимость единства в стане победителей Наполеона. Ко всему прочему, конгресс работал очень медленно, но зато весьма живо развлекался, и Вена буквально утопала под дождем из цветов и ураганами здравиц.

Развлекался и император Александр. Например, однажды княгиня Мария Эстергази, муж которой был на охоте, получила от Александра записку, где сообщалось, что он проведет вечер у нее. В ответ княгиня послала ему список дам, попросив вычеркнуть тех, кого он не хотел бы у нее встретить. Император вычеркнул всех… кроме нее! Он желал видеть только ее.

Княгиня успела предупредить мужа о предстоящем визите русского императора, и тот возвратился с охоты. Бедняга-муж так и не понял, почему Александр пробыл у него во дворце лишь несколько минут…

После этой неудачи Александр предпринял новую атаку. На балу у графа Палфи ему очень понравилась графиня Секени-Гилфорд, и он сказал ей:

– Ваш муж отсутствует. Было бы очень приятно занять его место…

– Не принимает ли Ваше Величество меня за завоеванную область? – ответила ему графиня.

После конгресса русский император говорил, что протанцевал целых сорок ночей, и это не было пустым хвастовством. Так оно и было на самом деле. Каждый день полицейские докладывали императору Францу самые пикантные новости из жизни его русского «коллеги».

В те дни бывшие «в курсе» венцы острили: «Русский император любит, король Дании пьет, король Вюртемберга ест, король Пруссии думает, король Баварии говорит, а император Австрии за все это платит». В этой шутке была горькая правда: каждый день конгресса обходился австрийскому императору, а точнее австрийским налогоплательщикам, пополнявшим государственную казну, в 220 тысяч флоринов» [440]440
  403 Бокова.Декабрист Сергей Григорьевич Волконский. С. 64.


[Закрыть].

Генерал А. И. Михайловский-Данилевский, находившийся на конгрессе при императоре Александре, рассказывает: «Венский двор был неистощим в изобретении увеселений и праздников. Балы, по многочисленности своей, становились уже слишком единообразны, почему принуждены были прибегнуть к другого рода забавам. Лишь только выпал снег, то начали приготовлять катанье в великолепных санях, блестящих позолотой и сделанных наподобие колесниц; но, к несчастью, снег скоро сошел, и принуждены были отрядить множество людей, которые собирали оный по полям в корзинах и усыпали им дорогу, по коей надлежало ехать» [441]441
  404 Михайловский-Данилевский.Записки. С. 129.


[Закрыть].

Балы и всевозможные приемы и в самом деле проводились ежедневно. Это обстоятельство весьма остроумно прокомментировал бельгийский дипломат князь Шарль Жозеф де Линь, который написал: «Конгресс танцует, но не движется вперед» [442]442
  405 Bastide.Vie religieuse et politique de Talleyrand-Perigord. P. 350.


[Закрыть].

Герцогиня Курляндская-2

Как мы уже говорили, Талейран прибыл в Вену 23 сентября 1814 года, и вместе с ним в Вену приехала и 21-летняя Доротея де Талейран-Перигор (урожденная герцогиня Курляндская). Напомним, эта красивая молодая женщина была женой генерала Эдмона де Талейран-Перигора, племянника Талейрана.

Во время Венского конгресса генерал де Талейран-Перигор находился в Северной Италии, по месту дислокации своей воинской части. Как утверждает Дэвид Лодей, Доротея к тому времени «переросла Эдмона во всех отношениях» [443]443
  406 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 398.


[Закрыть].

Она поселилась в одном дворце с Талейраном и, судя по всему, именно тогда начала играть важную роль в жизни дяди своего супруга. Более того, считается, что именно в Вене она стала его любовницей.

Еще 3 января 1814 года Талейран писал матери Доротеи:

Я вас люблю _удорогая моя, всей своей душой, как в жесткие времена, так и во времена более мягкие. Прижимаю вас к своему сердцу… [444]444
  407 Talleyrand intime. P. 17.


[Закрыть]

Возможно, это была всего лишь формула вежливости. Но словами «я вас люблю» заканчивались практически все его письма к герцогине. И при этом почти в каждом письме он рассказывал ей, что ходил или собирается пойти к Доротее. Тогда они просто вместе обедали. Теперь же, всего через несколько месяцев, несмотря на огромную разницу в возрасте, составлявшую почти сорок лет, Талейран нашел в Доротее ученицу и помощницу, которой можно доверить самую секретную информацию, и в конечном итоге единомышленницу и политическую союзницу.

В Вене «они составляли диковинную пару» [445]445
  408 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 397.


[Закрыть].

Конечно, подобная связь могла вызвать скандал в высшем обществе, но в данном случае императорский двор в Вене безмолвствовал.

Более того, во дворце князя фон Кауница Доротея принимала многочисленных гостей, покоряя их блеском своей красоты и туалетов. Она умело вела светские беседы, получая при этом ценнейшую дипломатическую информацию, а также помогала Талейрану вести тайную переписку.

Биограф Талейрана Дэвид Лодей по этому поводу пишет: «В салоне царила Доротея. Она танцевала. Она вела балы. Темноволосая, черноглазая, воздушная, быстролетная, Доротея стала любимицей высшего общества Вены» [446]446
  409 Там же. С. 396.


[Закрыть].

Венский конгресс-2

Но это все было потом, а поначалу приехавшего в Вену Талейрана неделю держали на своеобразном «карантине», и только 30 сентября он принял участие в серьезном заседании представителей «большой четверки».

Заседание проходило в здании Государственной канцелярии на Бальхаузплац. Представитель Людовика XVIII вошел в зал, окинув ироничным взглядом всех присутствовавших. Потом он уселся между представителями Пруссии и Австрии, а последний объявил ему, что государственные секретари соответствующих стран собрались для согласования текста предварительного соглашения.

Талейран удивленно поднял правую бровь:

– Государственные секретари?

Потом он указал на двух господ, сидевших перед ним, и сказал:

– Но господин де Лабрадор не является таковым и господин фон Гумбольдт тоже.

Князь фон Меттерних принялся объяснять, что маркиз Педро де Лабрадор – это единственный представитель Испании в Вене, а барон фон Гумбольдт сопровождает канцлера фон Гарденберга, который плохо слышит и не может обходиться без помощника. Бедняга фон Гумбольдт тут же доказал это, начав пересказывать прямо в ухо своему 64-летнему начальнику все, что происходит.

Талейран, бывший, как известно, хромым от рождения, тут же подхватил мысль Меттерниха и заявил:

– Если физическая немощь тут так уважается, то я тоже могу приходить в сопровождении помощников…

Меттерних открыл заседание, сказав несколько слов о долге, лежащем на конгрессе и заключающемся в том, чтобы укрепить только что восстановленный в Европе мир. Князь Карл Август фон Гарденберг добавил, что для прочности мира нужно свято соблюдать взятые на себя обязательства и что таково намерение союзных держав…

– Союзных держав? – перебил его Талейран. – Но против кого же направлен этот союз?

В своих «Мемуарах» он потом описал это так: «Я сидел рядом с Гарденбергом и, естественно, должен был говорить после него» [447]447
  410 Талейран.Мемуары. С. 306.


[Закрыть].

На самом деле это не совсем так. Дело было не в том, кто за кем должен был говорить. Просто ситуация складывалась таким образом, что не вмешаться было невозможно. Несмотря на то, что мир был заключен, все кабинеты в начале переговоров занимали «если не совершенно враждебную, то, по меньшей мере, весьма двусмысленную позицию в отношении Франции. Они все считали себя в большей или меньшей степени заинтересованными в том, чтобы еще больше ослабить ее» [448]448
  411 Там же. С. 305.


[Закрыть].

– Уж не против ли Наполеона направлен союз? – продолжил свое выступление Талейран. – Но он, если я не ошибаюсь, находится на острове Эльба… Так, может быть, против Франции? Но мир заключен, и французский король служит порукой его прочности. Господа, будем откровенны, если еще имеются союзные державы, то я здесь явно лишний.

Было видно, что слова Талейрана произвели впечатление на присутствовавших. А он вновь заговорил:

– Если бы меня здесь не было, вам бы недоставало меня. Господа, я, может быть, единственный из всех присутствующих, который ничего не требует. Подлинное уважение – это все, что я желаю для Франции. Она достаточно могущественна, благодаря своему богатству, своей протяженности, численности и духу своего населения, единству своей администрации, а также защите, которую природа дала ее границам. Повторяю, я ничего не желаю для нее, но бесконечно много могу дать вам. Присутствие здесь министра Людовика XVIII освящает начала, на которых покоится весь социальный порядок. Основная потребность Европы – это изгнание навсегда мысли о возможности приобретения прав одним завоеванием и восстановление священного принципа легитимности, из которого проистекают порядок и устойчивость. Показав теперь, что Франция мешает вашим совещаниям, вы этим самым сказали бы, что вы не руководствуетесь больше истинными принципами и что вы отвергаете саму справедливость. Эта мысль далека от меня, так как мы все одинаково понимаем, что только простой и прямой путь достоин той благородной миссии, которую нам предстоит выполнить.

В зале заседаний поднялся шум, но Талейран как ни в чем не бывало продолжил:

– Парижский договор гласит: «Все державы, участвовавшие на той и другой стороне в настоящей войне, отправят в Вену полномочных представителей для того, чтобы принять на общем конгрессе постановления, которые должны дополнить предписания Парижского договора» [449]449
  412 Там же. С. 307.


[Закрыть]. Когда откроется общий конгресс? Когда начнутся его заседания? Эти вопросы ставят все те, кого привели сюда их интересы. Если бы некоторые державы, находящиеся в привилегированном положении, захотели, как об этом уже распространяются слухи, осуществить на конгрессе диктаторскую власть, то я должен сказать следующее: опираясь на условия Парижского договора, я не мог бы согласиться на признание над этим собранием какой-либо высшей власти.

Говорил Талейран почти два часа, и, надо признать, его выступление «изменило тональность всей конференции» [450]450
  413 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 391.


[Закрыть]. Во всяком случае, после этого державы-победительницы не устраивали больше совещаний без участия Франции. Более того, Талейран каждый раз вел себя так, как если бы он был министром не побежденной, а победившей страны.

«Теперь за столом переговоров сидела уже “большая пятерка”. Франция получила равное право управлять работой конгресса» [451]451
  414 Там же.


[Закрыть].

Биограф Талейрана сэр Генри Литтон Булвер пишет: «Талейран в Вене следовал линии поведения, которая всегда была своей собственной, независимо от правительств, которым он служил и которые полностью полагались на него – он был усердным и верным. Одним словом, он показал себя активным и очень ловким, служа политике, которую Людовик XVIII, с которым он поддерживал частную переписку, считал лучшей для своей династии и для Франции» [452]452
  415 Bulwer.Essai sur Talleyrand. P. 293.


[Закрыть].

В приведенной выше цитате кому-то может показаться странным слово «верный». Но это лишь тем, кто, следуя стереотипам, считает Талейрана «политическим хамелеоном». А некоторые вообще уверены, что дитя, брошенное в свое время родной матерью, вообще не способно на верность. Но Талейран действительно был человеком верным – верным самому себе и верным интересам Франции. И при этом Людовик XVIII, с которым Талейран действительно поддерживал частную переписку, мог считать лучшим для своей династии все, что угодно…

* * *

Напомним, Наполеон в это время находился в ссылке на средиземноморском острове Эльба, и Талейран, будучи на самом деле реалистом, постоянно напоминал и Каслри, и Меттерниху об опасности, все еще исходящей от экс-императора. Он даже советовал Людовику XVIII: «Формируется твердое убеждение в необходимости удалить Наполеона с Эльбы. Никто пока не знает куда. Я рекомендую Азорские острова. Они находятся в пятистах льё от любой большой земли. Лорд Каслри полагает, что португальцы не будут возражать. Хотя остается проблема – кто все это будет финансировать» [453]453
  416 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 400.


[Закрыть].

Король согласился с этим вариантом, попросив Талейрана подготовить более конкретные предложения. К Рождеству Талейран уже писал королю, что «идея приносит плоды», и ему вроде бы удалось договориться о том, что Англия возьмет на себя расходы по содержанию Наполеона. Однако план Талейрана сорвался из-за того, что император Александр категорически отказался нарушить условия отречения, согласованные с бывшим императором французов.

И все же «благодаря железной логике Талейран выиграл первый раунд конференции» [454]454
  417 Там же.


[Закрыть].

Казалось бы, «большая четверка» уже договорилась отдать России Польшу, а Пруссии – Саксонию, но очень скоро в ней наметился раскол.

Безусловно, Талейрану не было особой нужды настраивать Меттерниха против императора Александра: они и так почти не переносили друг друга. В свое время они сильно повздорили по вопросу о судьбе Швейцарии, и вследствие этого в их отношениях «появилась зияющая брешь», которая потом переросла в «открытое противоборство на всех фронтах» [455]455
  418 Крейе.Политика Меттерниха. С. 312–313.


[Закрыть].

В Вене благородный Меттерних заявил, что его страна ни за что не отдаст Галицию, южный край Польши, и не позволит Польше сделаться марионеткой России. В ответ, говорят, Александр пригрозил ему дуэлью, но поединок конечно же не состоялся. После этого они долго не разговаривали друг с другом.

Политика Меттерниха всегда была последовательной и независимой от часто непредсказуемых решений таких людей, как Александр или Наполеон. В этом смысле ему гораздо ближе был Талейран. Тот, в свою очередь, всегда симпатизировал Австрии, а теперь убеждал Меттерниха в том, что Австрии не нужна полностью восстановленная Польша, что поляки никогда не смогут стать полностью независимыми от России и т. д. В том же духе он говорил и о Саксонии.

Талейран писал Меттерниху:

Как вы можете допустить, чтобы такой давний и достойный сосед, как Саксония, был отдан вашему подлинному врагу [456]456
  419 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 401.


[Закрыть]

Гораздо труднее Талейрану было иметь дело с флегматичным Каслри – британцев мало волновало, что возрожденная Польша может оказаться под пятой у России.

Талейран в подготовленных к конгрессу директивах представлял себе «равновесие сил» в Европе совсем не так. Он писал: «Это может быть только система относительного равновесия. Абсолютное равенство сил между государствами не только невозможно, но и нежелательно для политического баланса и в некотором смысле может навредить. Такой баланс заключается в соотношении между силой сопротивления и силой нападения. Если Европа будет слагаться из государств, соотносящихся между собой таким образом, что минимальная сила сопротивления самых малых из них была бы эквивалентна максимальной силе агрессии самых крупных, тогда мы и имели бы подлинное равновесие сил. Но такой ситуации нет и никогда не будет в Европе. Реальная ситуация допускает лишь искусственный и неустойчивый баланс сил, который может поддерживаться, лишь когда крупные государства, чтобы сохранить его, руководствуются чувством меры и справедливости» [457]457
  420 Там же. С. 402.


[Закрыть].

В конце концов Каслри согласился с теорией Талейрана, но вот император Александр резко заявил, что русские войска находятся в Польше, что их там много, и если кому-то это не нравится, пусть он попробует выгнать их оттуда.

К концу 1814 года на конгрессе запахло новой войной. И вот тогда-то Талейран «выиграл и второй раунд: на этот раз в закулисной борьбе со своими главными оппонентами – Россией и Пруссией. Ему удалось уговорить Меттерниха и Каслри заключить секретный договор об альянсе против России и Пруссии, и 3 января он был подписан» [458]458
  421 Там же. С. 402–403.


[Закрыть].

Подписывая этот договор, три страны договорились, что, «если одной из них будет угрожать нападение, другие будут помогать ей мирным, а потом и вооруженным содействием» [459]459
  422 Шлоссер.История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской империи. С. 433.


[Закрыть].

Талейран ликовал и в своем секретном донесении Людовику XVIII с гордостью доложил:

В самых дерзких своих мечтах я не смел обольщать себя надеждой достичь такого оглушительного успеха. Я могу с уверенностью сказать, сир, что коалиция распалась раз и навсегда. Франция не просто покончила со своей изоляцией в Европе. У Вашего Величества теперь есть федеративная международная система, какую маловероятно создать и за пятьдесят лет переговоров. Франция идет теперь рука об руку с двумя великими державами… и скоро сможет объединиться со всеми государствами, придерживающимися принципов и правил поведения, не приемлющих революции. Франция будет стержнем и душой этого союза, формирующегося для защиты принципов, которые она первой и провозгласила. Таким великим и счастливым событием мы обязаны Провидению, возвратившему нам Ваше Величество [460]460
  423 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 403.


[Закрыть].

Итак, коалиция была разрушена и теперь побежденная Франция вышла из международной изоляции и могла оказывать ощутимое давление на «большую четверку». Талейрану в этом деле удалось гениально использовать противоречия между недавними союзниками, которые легко находили общий язык, только пока были связаны друг с другом целью разгромить Наполеона. При этом он проявил блистательное дипломатическое искусство, если не сказать неподражаемую ловкость. «По сути, это оказался грандиозный блеф, побудивший пойти на блеф царя Александра и короля Фридриха Вильгельма, когда они узнали о тайном сговоре. Они вовсе и не собирались развязывать войну из-за Польши и Саксонии» [461]461
  424 Там же. С. 403.


[Закрыть].

Как пишет Дэвид Лодей, «подковерная дипломатия Талейрана дала результат, внезапно открыв двери для компромиссов» [462]462
  425 Там же.


[Закрыть].

В течение одного месяца было достигнуто соглашение по Польше. Она осталась разделенной. За Пруссией «закрепили» несколько урезанную западную часть Польши, Австрия сохранила Галицию, а Россия добавила к своим польским землям созданное Наполеоном герцогство Варшавское. На бумаге Польша выглядела как независимое королевство со столицей в Варшаве, а фактически она была отдана на откуп России. Император Александр стал еще и польским королем. Он «не добился всего, чего хотел, но получил достаточно, чтобы удовлетворить и свои аппетиты, и не раздражать Талейрана и Меттерниха, опасавшихся, что царь станет хозяином всей срединной Европы» [463]463
  426 Там же. С. 404.


[Закрыть].

Австрия присоединила к себе Тироль и славянские земли Иллирии на Адриатике, восстановила свою гегемонию в Ломбардии, Тоскане, Венеции и Парме. Возросло влияние Австрии и в Южной Италии: конгресс принял секретное решение, по которому австрийская армия могла двинуться на юг, чтобы сместить с неаполитанского трона наполеоновского маршала Мюрата.

Получил обратно свои земли и многострадальный папа, включая и княжество Талейрана – Беневенто.

Пруссия тоже не осталась в убытке, получив часть Саксонии, значительную территорию Вестфалии и Рейнской области.

Маленький Люксембург стал независимым, выйдя из-под французского контроля. Дания, бывшая союзница Франции, лишилась Норвегии, которую передали Швеции.

Кроме того, на Венском конгрессе было решено соединить разрозненные части Нидерландов в одно королевство. При этом Голландия поглотила Бельгию и на престол нового государства был возведен Вильгельм Оранский. Следует отметить, что объединение Голландии и Бельгии закрепило за Англией город Антверпен. Таким образом, виконт Каслри добился поставленной перед ним цели. По сути, это была единственная проблема, которая действительно волновала его в Вене. Как только Антверпен был включен в блок соглашений конгресса, он тут же уехал в Лондон, а его место на дальнейших переговорах занял герцог Веллингтон.

Замена, произошедшая в английской делегации, обрадовала Талейрана: «Он терпел Каслри, но предпочитал ему Веллингтона как более приятного и разговорчивого собеседника» [464]464
  427 Там же. С. 405.


[Закрыть].

* * *

Позднее, уже в 1815 году, Талейран написал Людовику XVIII донесение, представляющее собой сводку работ, проведенных им в апреле 1814 года и на Венском конгрессе. В нем говорилось:

В апреле 1814 года Франция была занята тремястами тысячами иностранных войск, за которыми готовы были последовать еще пятьсот тысяч. Внутри страны у нее оставалась лишь горсть уже изнуренных солдат, совершивших чудеса доблести. Она имела вовне хотя и большие, но рассеянные и лишенные связи военные силы, которые не могли принести ей никакой пользы и даже не были в состоянии оказать помощь друг другу. Часть этих военных сил находилась взаперти е отдаленных крепостях, которые можно было бы удерживать в продолжение более или менее длительного времени, но которые, по всей вероятности, должны были пасть при простой осаде. Двести тысяч французов стали военнопленными. При таком положении вещей надо было во что бы то ни стало прекратить военные действия путем заключения перемирия, что и произошло 23 апреля.

Это перемирие было не только необходимо, но оно представляло акт мудрой политики. Прежде всего, требовалось, чтобы союзники заменили насилие доверием к нам, а его надо было внушить. Кроме того, перемирие не лишало Францию ничего того, что могло бы служить ей поддержкой в настоящем или хотя бы в самом отдаленном будущем; оно не лишало ее и части того, на сохранение чего она могла иметь хоть малейшую надежду. Все считавшие, что отсрочка сдачи крепостей до заключения мира позволила бы добиться лучших его условий, не знают или забывают, что помимо невозможности для Франции заключить перемирие без сдачи крепостей попытка продолжить их занятие вызвала бы недоверие союзников и, следовательно, изменила бы их намерения.

Эти намерения были таковы, что Франция могла их разделять; они были много лучше того, на что можно было рассчитывать. Союзники были встречены как освободители; похвалы, расточаемые их великодушию, возбуждали у них желание его действительно проявить; надо было воспользоваться этим настроением, пока они проявляли его со всей горячностью, и не дать ему времени охладиться. Было еще недостаточно прекратить военные действия, надо было добиться освобождения французской территории; следовало полностью разрешить все вопросы, в которых была заинтересована Франция, и не оставить ничего неясного в ее судьбе, чтобы Ваше Величество могли сразу занять угодную вам позицию. Для достижения наилучших условий мира и извлечения из него всех тех выгод, которые он мог дать, необходимо было спешить с его подписанием.

По договору 30мая Франция потеряла лишь то, что она завоевала, и даже не все завоеванное ею в течение завершаемой этим договором борьбы. Она утратила господство, которое не означало для нее благоденствия и счастья и которое она не могла бы сохранить вместе с выгодами прочного мира.

Для правильной оценки мира 1814 года надо вспомнить о впечатлении, произведенном им на союзные народы. Император Александр в Санкт-Петербурге и король прусский в Берлине были встречены не только холодно, но даже с недовольством и ропотом, потому что договор 30мая не осуществлял надежд их подданных. Франция повсюду взимала огромные военные контрибуции; теперь ожидали, что на нее самое будет наложена контрибуция, но она не заплатила ничего; она сохранила в качестве своей собственности все завоеванные ею предметы искусства; все ее памятники были пощажены, и надо сказать, что с ней поступили с такой умеренностью, примера которой при подобных обстоятельствах не дает ни одна историческая эпоха.

Все вопросы, непосредственно интересовавшие Францию, были разрешены, в то время как решение вопросов, задевавших интересы других государств, было отложено впредь до постановлений будущего конгресса. Франция была приглашена на этот конгресс, но когда ее уполномоченные прибыли, то они обнаружили, что страсти, которые договор 30 мая должен был потушить, и предубеждения, которые он должен был рассеять, с момента его заключения снова ожили, может быть, вследствие сожалений, которые он возбудил у держав.

Они продолжали, например, называть себя союзниками, как будто война еще продолжалась. Их представители, прибыв первыми в Вену; письменно обязались в протоколах, существование которых французские уполномоченные подозревали с самого начала, но с которыми они познакомились лишь четыре месяца спустя, допустить участие Франции только ради формы.

Два таких протокола, находящиеся теперь перед глазами Вашего Величества и датированные 22 сентября 1814 года, гласят в основном, что союзные державы возьмут на себя почин во всех вопросах, подлежащих обсуждению конгресса (союзными державами называли лишь Австрию, Россию, Англию и Пруссию, потому что как договоры, так и намерения этих держав гораздо теснее связывали их друг с другом, чем с кем-нибудь другим).

Они одни должны были разрешить вопрос о распределении провинций, которыми можно было располагать, причем Франция и Испания должны были допускаться для высказывания своих мнений и возражений, которые предполагалось обсуждать вместе с ними.

Уполномоченные четырех держав должны были вступать с уполномоченными других в обсуждение вопросов, относящихся к территориальному разделу Варшавского герцогства, к Германии и к Италии лишь по мере того, как, достигнув полного между собой согласияу они целиком разрешили бы каждый из этих трех вопросов.

Союзники желали оставить Франции совершенно пассивную роль; она должна была быть не столько участницей в происходящему сколько простой зрительницей. Франция все еще вызывала недоверие, питавшееся воспоминанием о ряде ее вторжений, и враждебностьу возбуждаемую тем злом, которое еще так недавно она причиняла Европе. Страх перед ней не успел иссякнуть, ее силы еще вызывали опасения, и все надеялись достигнуть безопасности, лишь включив Европу в систему; направленную исключительно против Франции. Таким образом, коалиция все еще продолжала существовать.

Ваше Величество позволит мне вспомнить с некоторым удовольствием, что во всех случаях я высказывал то мнение, – пытаясь убедить в нем даже главнейших офицеров его армии, – что во имя интересов Францииу а теперь даже во имя своей славы следует добровольно отказаться от идеи возвращения Бельгии. Я считал у что без этой патриотической жертвы не может быть мира между Францией и Европой. Действительно у хотя Франция потеряла свои провинцииу но величие французской мощи держало Европу в состоянии страха, который побуждал ее сохранять враждебную позицию. Наша мощь такова, что теперь, когда Европа находится на высшей, Франция на низшей ступени своей силы, она все еще боится нашего возможного успеха в борьбе. Мой взгляд выражал в этом отношении лишь чувства нашего величества. Но большинство ваших главных слуг, но почтенные писатели, но армия, но большая часть нации не разделяли этой умеренности, без которой был невозможен никакой прочный мир и даже видимость его; эти честолюбивые намерения, которые могли быть приписаны с некоторым правом самой Франции, увеличивали и оправдывали страх, вызываемый ее силой.

Поэтому печать была полна инсинуаций или обвинений против Франции и ее уполномоченных. Они были изолированы, и почти никто не решался с ними встречаться. Небольшое число уполномоченных, не разделявших этих предубеждений, избегало их, чтобы не компрометировать себя в глазах остальных. Если что-нибудь предпринималось, то это тщательно от нас скрывалось. Происходили совещания помимо нас, и когда в начале конгресса был образован комитет по вопросу о федеративном устройстве Германии, то каждый вошедший в него уполномоченный должен был обязаться своей честью не сообщать нам ничего о происходившем там.

Хотя правительство Вашего Величества не имело ни одного из тех намерений, в котором его подозревали, хотя оно не собиралось и не хотело ни о чем просить для себя, но все вопросы, подлежавшие рассмотрению конгресса, имели для него величайшее значение. Если оно и было заинтересовано в таком способе их разрешения, который не совпадал с тогдашними временными интересами некоторых из держав, то, к счастью, этот способ соответствовал интересам их преобладающего большинства и даже длительным и постоянным интересам всех держав вообще.

Бонапарт уничтожил столько правительств и присоединил к своей империи столько земель и столько различных народов, что, когда Франция перестала быть врагом Европы и вернулась в те границы, за пределами которых она не могла бы сохранить с другими державами дружественных отношений, то почти во всех частях Европы оказались области, лишенные правительства. Государства, обобранные им, но не уничтоженные, не могли вернуть себе утраченных ими провинций, так как отчасти они перешли во владение государей, которые с тех пор успели стать их союзниками. Поэтому для установления власти в странах, лишившихся ее вследствие отказа от них Франции, и для вознаграждения государств, потерпевших отторжения, приходилось эти первые страны разделить между вторыми. Какое бы отрицательное отношение ни вызывало тогда такое распределение людей и стран, унижавшее человечество, оно стало неизбежным вследствие насильственных узурпаций, совершенных властью, которая, применяя свою силу лишь в разрушительных целях, создала необходимость созидать новое из оставленных ею обломков.

Саксония была завоевана, Неаполитанское королевство находилось во власти узурпатора; приходилось решать вопрос о судьбе этих государств.

Парижский договор гласил, что соответствующие постановления должны быть таковы, чтобы способствовать установлению в Европе реального и прочного равновесия. Ни одна держава не отрицала, что необходимо сообразоваться с этим принципом; но особые виды некоторых из них побуждали их к ложным мерам для выполнения этой цели.

С другой стороны, бесполезно было бы устанавливать подобное равновесие, если бы одновременно в основу будущего мира в Европе не были положены те принципы, которые лишь одни могут обеспечить внутреннее спокойствие государств и в то же время помешать голой силе определять их взаимные отношения.