Текст книги "Талейран"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава восьмая
СПАСЕНИЕ ФРАНЦИИ

Враг на подступах к Парижу

Ситуация на театре военных действий складывалась все более и более мрачная. Войска союзников подходили к границам Франции, и изменить что-либо уже не представлялось возможным. Тем не менее где-то до середины марта 1814 года союзные державы твердо держались намерения вести переговоры с Наполеоном, чтобы заключить с ним договор на основе сохранения им власти.

Но Наполеон своим упрямством фактически сам спровоцировал свое крушение, поставиз Францию перед необходимостью вести с торжествующим противником переговоры о своем существовании и спасении.

В «Мемуарах» Талейрана читаем: «Успехи ослепили его до такой степени, что он не заметил, как вовне и внутри страны он довел до крайностей ту политическую систему, с которой он себя так безумно связал; он утомил как Францию, так и другие народы и заставлял их искать помимо него гарантии, которые обеспечили бы всем общий мир, а французам еще, сверх того, пользование их гражданскими правами» [403]403
  369 Талейран.Мемуары. С. 278–279.


[Закрыть].

Удивительно, но, идя на Париж, союзные государи еще не имели никакого готового решения относительно правительства, которое им предстояло предложить постнаполеоновской Франции.

Будучи человеком дальновидным и очень умным, Талейран, естественно, не мог не думать об этом. Ему важно было правильно спрогнозировать ход событий, ибо любая ошибка в подобных делах была смерти подобна.

Сохранение у власти Наполеона даже не обсуждалось: с ним, похоже, все было кончено. Признать регентство императрицы Марии Луизы могла лишь ее родная Австрия, но она не очень высоко котировалась в стане союзников. Кто еще? Маршал Бернадотт? Эжен де Богарне?

Время шло, и Талейрану с каждым днем становилась все более очевидной необходимость подготовки правительства, которое быстро заменило бы развалившуюся власть. В своих «Мемуарах» он написал: «Следовало точно установить, чего желает Франция и чего должна желать Европа» [404]404
  370 Там же. С. 292.


[Закрыть].

При этом Талейран не сомневался, что во главе того, «чего желает Франция и чего должна желать Европа», должен стоять именно он. Пусть временно, но именно на то время, когда будет решаться судьба Франции, потому что только так он сможет гарантировать соблюдение ее и своих собственных интересов.

Относительно наследников освобождавшегося престола Талейран сразу же сделал ставку на Бурбонов. Ну конечно же Бурбоны! Только Бурбоны могли бы быстро удалить иностранные войска, оккупировавшие Францию, только Бурбоны могли бы возвратить Франции ее положение и выгодные для нее границы, только Бурбоны могли бы отвратить от Франции всю ту жажду отмщения, что накопилась в ходе двадцати лет наполеоновского надругательства над Европой.

По сути же, слово «Франция» можно было легко заменить на слово «Талейран», и это означало еще одну причину принятого Талейраном решения. Только Бурбоны могли вернуть ему то высокое положение, которое он был предназначен занимать в социальной системе, они одни могли отвратить от него жажду отмщения и т. д.

Но одного желания Талейрана для реставрации во Франции власти Бурбонов было явно недостаточно. В необходимости именно этого еще нужно было убедить союзников. Но как это сделать?

Русский император Александр не был особым приверженцем такого поворота событий. Еще в 1807 году он назвал Людовика XVIII «самым посредственным и незначительным во всей Европе». Он больше склонялся к кандидатурам бывшего наполеоновского маршала Бернадотга, усыновленного королем Швеции и ставшего наследником шведского престола, и Эжена де Богарне, а также к идее Регентского совета с особыми правами малолетнего сына [405]405
  Это долгожданное дитя – Наполеон Франсуа Жозеф-Шарль Бонапарт – родилось у Наполеона 20 марта 1811 года.


[Закрыть]Наполеона. Австрийцы тоже были за Регентский совет, но, естественно, больше поддерживали дочь своего императора Марию Луизу. За Бурбонов, в частности за Людовика XVIII, реально была одна лишь Англия, которая ни о каких родственниках Наполеона и слышать не хотела.

* * *

Какой бы сложной ни казалась задача, решение было найдено, как всегда, моментально. Талейран вызвал к себе своего близкого человека Эммериха фон Дальберга, а тот привел с собой своего агента Эжена д’Арно, барона де Витролля.

Барон Эжен Франсуа Огюст де Витролль был ярым роялистом. После революции он эмигрировал и служил в армии принца Конде. Вернувшись в 1799 году во Францию, он поступил на службу к Наполеону и через десять лет дослужился до должности инспектора императорских овчарен. Богатое событиями роялистское прошлое де Витролля не ускользнуло от внимания Дальберга, и сейчас он счел, что момент выведения на сцену нового игрока наступил.

После короткого совещания и получения подробных инструкций 6 марта 1814 года барон де Витролль покинул Париж, а 10-го уже был в расположении армии союзников в Труа. Там он постарался живописно изобразить нетерпение, с которым ожидала прихода освободителей французская столица. Более того, он представил все дело так, будто анти-наполеоновское временное правительство уже создано и его нужно лишь признать и поддержать.

Это был явный блеф, но это был еще и прямой удар в спину Наполеона. Устами де Витролля Талейран фактически призывал союзников быстрее идти на Париж и давал им знать, что никаких войск, способных оборонять столицу, нет. Риск подобного демарша был велик: если бы, не дай бог, победил Наполеон, за подобные контакты с врагами он мог бы просто-напросто велеть расстрелять их зачинщиков. Но Талейран умел точно взвешивать все «за» и «против».

Следует сказать, что в вопросе о необходимости быстрого вступления в Париж среди союзников не было единого мнения. Австрийцы и англичане предпочитали не торопиться с этим, опасаясь возрастания политического веса России, войска которой сыграли бы решающую роль в окончательной победе над Наполеоном, а ведь именно так всеми трактовался бы захват французской столицы. Министр иностранных дел Австрии князь Клеменс фон Меттерних даже писал фельдмаршалу Шварценбергу, командовавшему австрийскими войсками, чтобы тот продвигался к Парижу «умно, что означает – медленно» [406]406
  371 История дипломатии. Т. I. С. 491.


[Закрыть].

Талейран предусмотрел и это. По его совету барон де Витролль направился прямо к русскому дипломату графу Карлу Васильевичу Нессельроде и вручил ему секретную записку, написанную специальными симпатическими чернилами. В этой записке говорилось о том, что предъявитель ее заслуживает полного доверия и что его необходимо выслушать. Записка была написана рукой фон Дальберга, но граф Нессельроде моментально понял, кто является ее настоящим автором. Он тут же организовал барону де Витроллю встречу с императором Александром, слово которого, несомненно, было решающим в стане союзников. Таким образом, записка Талейрана решила вопрос о движении союзных войск на Париж.

После визита в лагерь союзников де Витролль отправился в лагерь Бурбонов – к графу д’Артуа, младшему брату Людовика XVI. В это время сам Талейран играл в Париже в вист, развлекая императрицу Марию Луизу рассказами о последних сражениях и о готовности французов до последней капли крови защищать своего любимого императора и членов его семьи.

Вступление союзников в Париж

Рональд Делдерфилд в своей книге «Закат Империи», изданной в Англии в 1968 году, пишет: «Историки уже полтора века спорят о мотивах поведения Талейрана весной 1814 года. Рассчитывал ли он получить оправдание за свое прошлое перед угрозой неизбежной победы европейских монархов, или он действовал, будучи искренне убежденным в том, что сдача Парижа врагу – единственное, что может спасти Францию? Мы не можем ответить на этот вопрос, то есть убедительно подтвердить первое или второе. Талейран был Талейраном, так же как и Меттерних был Меттернихом. Оба политика были до крайности изощрены в искусстве интриги, и им не был свойствен бескорыстный идеализм, который, впрочем, существует в каждом человеке, явно или тайно, в той или иной мере. Но у подобных дипломатов и политических игроков своя мера, свои коды, свои правила, их путь похож на путь брезгливых котов, крадущихся среди мусорных куч. Они любили интригу ради интриги, но это еще не означает, что их интересы были всегда низкими. Они действовали сообразно обстоятельствам так же, как ученые действуют согласно научным формулам и законам природы, математики – согласно математическим уравнениям, а поэты – подчиняясь законам языка. Проблемы, которые стояли перед ними в этот конкретный момент, настолько поглощали все их существо, что они не могли думать о людях, о народе, и их мало интересовало то, что множество людей меньшего политического масштаба были озабочены теми же проблемами, что и они» [407]407
  372 Делдерфилд.Закат Империи. С. 302–303.


[Закрыть].

А в Париж тогда поступали противоречивые сообщения о том, что происходило на полях сражений между Марной и Сеной, и Талейран, как и многие другие, «тщательно перебирал возможные варианты своих действий» [408]408
  373 Там же. С. 303.


[Закрыть].

Для большинства, способного анализировать эти сообщения, было ясно, что судьба Империи уже практически предрешена. Военная кампания 1814 года вступила в свою завершающую стадию. После неудачного сражения при Ля-Ротьере, где французы потеряли около шести тысяч человек и 50 орудий, Наполеон отступил к Труа. Затем, правда, последовало несколько побед, в том числе при Монтрё, но силы императора уже были на исходе. Об этом периоде барон де Марбо так написал в «Мемуарах»:

«Количество вражеских войск достигало 500–600 тысяч человек. Франция была измучена 25-летней войной. Свыше половины французских солдат находились в плену, многие французские провинции готовы были отделиться при первом же удобном случае» [409]409
  374 Марбо.Мемуары. С. 707.


[Закрыть].

7 марта французы были биты союзниками при Краоне, а затем, еще более жестоко, и при Лаоне. Положение становилось просто критическим. Ко всему прочему, на юго-западе Франции британские войска герцога Веллингтона после победы при Ортезе теснили маршала Сульта к Тулузе, Эжен де Богарне еле-еле удерживал свои позиции в Италии, а маршал Даву был окружен и заблокирован в Гамбурге. Но больше всего Наполеона разочаровал герой сражения при Кастельоне, командующий Ронской армией маршал Ожеро, который сдал союзникам Лион.

20 марта Наполеон двинулся на Арсисюр-Об, где столкнулся с австрийской армией князя Шварценберга, и только нерешительность последнего спасла императора от поражения. Под Наполеоном была убита лошадь, а сам он лишь чудом остался цел и невредим. 23 марта Наполеон уже был в Сен-Дизье.

Получив информацию от Талейрана и изучив оперативную обстановку, командование союзников приняло решение собрать примерно 180 тысяч солдат и двинуть их на Париж. При этом союзниками было решено не обращать внимания на действия Наполеона против их тыловых коммуникаций. Ничего не подозревавший Наполеон провел в Сен-Дизье четыре дня, ожидая подкреплений. 27 марта он получил известия о том, что войска маршалов Мармона и Мортье оттеснены союзниками от Фер-Шампенуаза и отступают к Парижу. Две дивизии национальной гвардии были практически уничтожены. Теперь ждать подмоги от Мармона и Мортье уже не имело смысла, они сами нуждались в подкреплении. Но это оказалось не самым страшным: для того чтобы опередить союзников в гонке к Парижу, также не осталось ни одного шанса, а на старшего брата Жозефа, командовавшего в столице, особых надежд никогда и не возлагалось.

* * *

По образному выражению Рональда Делдерфилда, «распад Империи Наполеона можно сравнить с тем, как распадается на берегу моря замок из песка, построенный ребенком» [410]410
  375 Делдерфилд.Закат Империи. С. 338.


[Закрыть].

В Париже царила паника. Вечером 28 марта был созван Регентский совет под председательством Марии Луизы, который должен был решить, настало ли время регентше и наследнику Наполеона покинуть Париж.

Первым взял слово военный министр генерал Кларк, герцог Фельтрский. Крайне взволнованный происходящим, он высказался за срочный отъезд в Блуа, город на Луаре, расположенный между Орлеаном и Туром (там находилась одна из бывших королевских резиденций).

Его предложение вызвало неодобрение большинства членов совета. Как бы резюмируя общее мнение, Талейран заявил, что отъезд Марии Луизы равнозначен сдаче Парижа роялистам, и коалиция, пользуясь случаем, совершит династический переворот.

По сути, исходя из своих тайных планов, князь Беневентский был прав. Если бы императрица осталась в столице и собственной персоной встретила отца, это существенно затруднило бы реставрацию Бурбонов. Положение регентши вынудило бы союзников относиться к ней как к представительнице законной власти. В то время как за пределами Парижа она была просто императрицей в изгнании.

Кроме того, отъезд Марии Луизы глубоко разочаровал бы парижан, ведь национальная гвардия, а это те же парижане, поклялась Наполеону защищать ее.

Потом взял слово граф Антуан Буле де ля Мёрт. Он сказал:

– Ваше Величество, возьмите на руки Римского короля [411]411
  Сын Наполеона сразу после рождения был провозглашен Римским королем.


[Закрыть]и выйдите с ним к народу. Пройдитесь по улицам, по бульварам, побывайте в предместьях, зайдите в Ратушу и явите пример героической решимости. И тогда весь Париж поднимется на врага…

Мария Луиза, со слезами на глазах, заявила о своей готовности остаться в Париже.

Совет почти единогласно проголосовал против отъезда императрицы и Римского короля.

Но тут Жозеф Бонапарт, панически боявшийся оказаться в руках у русских казаков, прочитал письмо Наполеона, полученное им в начале февраля. Наполеон в нем писал:

«Я не оставлю императрицу и сына вдали от меня, поскольку может случиться так, что их обоих заберут и отправят в Вену. Это может произойти с еще большей вероятностью в случае моей смерти. Если придет известие о проигранной битве и о моей смерти, вы узнаете об этом раньше министров. Отправьте императрицу и Римского короля в Рамбуйе. Отдайте приказ Сенату, Совету и всем войскам собраться на Луаре. В Париже оставьте префекта или имперского комиссара, или же мэра. <…> Но не дайте императрице и Римскому королю попасть в руки неприятеля. Будьте уверены в том, что, начиная с этого момента, Австрия потеряет к событиям всякий интерес и что она возьмет императрицу к себе с богатой добычей, под предлогом того, что отец хочет видеть дочь счастливой, а французам навяжут все, что пожелает регент Англии и русский царь. <…> В интересах самого же Парижа, чтобы императрица и Римский король покинули город [412]412
  376 Бретон.Наполеон и Мария Луиза. С. 80.


[Закрыть].

Письмо всех взволновало. Членов совета занимал вопрос: следует ли подчиняться приказу почти двухмесячной давности? В результате кто-то начал умолять императрицу не считаться с письмом и оставаться в Париже.

Тогда Жозеф, потребовав тишины, прочел другое письмо Наполеона, датированное уже серединой марта, в котором, в частности, говорилось следующее:

Если неприятель двинется на Париж с такими силами, противостоять которым не будет никакой возможности, отправьте на Луару регентшу и моего сына. <…> Помните о том, что я предпочел бы, чтобы она бросилась в Сену, нежели попала бы в руки врагов Франции [413]413
  377 Там же. С. 81.


[Закрыть].

Теперь сомнений не было: нужно подчиняться.

В полночь, когда императрица, вся в слезах, следила за тем, как упаковывали вещи и закрывали дорожные сундуки, Талейран веселым тоном объявил в кругу друзей:

– Вот и конец всей этой истории!

* * *

29 марта Мария Луиза, перед тем как уехать в Блуа, отправила свою придворную даму герцогиню де Монтебелло спросить у Талейрана, когда тот планирует отправиться в путь.

– Мой Бог, – ответил Талейран, – если честно, я еще не знаю.

Следует отметить, что в этот момент он как раз мучился вопросом: как сделать так, чтобы разом и уехать из Парижа и не уезжать из Парижа?

Бывший министр находился перед труднейшим выбором: ехать ему за императрицей, как велел Наполеон всем главнейшим сановникам, или оставаться в Париже? Если ослушаться императора и остаться в Париже, то в случае победы Наполеона, а также в случае его отречения в пользу своего сына ему, Талейрану, это может очень дорого обойтись. С другой стороны, было очень похоже, что союзники победили окончательно и бесповоротно, а это необычайно повышало шансы Бурбонов, и вот тут-то Талейран и мог бы, если он останется в городе, взять на себя деятельную роль соединительного звена между союзниками и Бурбонами. Кто, как не он, мог в этой ситуации с ловкостью организовать все так, будто сама Франция низлагает династию Бонапартов и призывает на трон династию Бурбонов?

Итак, и уехать из Парижа было нельзя, и не уезжать – тоже нельзя. Решение такой задачи на первый взгляд противоречило элементарным законам физики, но это не остановило такого человека, как Талейран, который в самых безвыходных ситуациях всегда как раз и проявлял наибольшую находчивость.

В конечном итоге Талейран придумал следующую комбинацию: при выезде из города, в Пасси, «народ» не пропустил его дальше и «силой» принудил вернуться домой. Этим «народом» был отряд национальной гвардии, командир которого, остановив груженную чемоданами карету Талейрана, спросил:

– Ваши паспорта, господа?

– Вы что, не видите, это же великий вице-электор империи! – возмущенно закричали сопровождавшие Талейрана, не бывшие в курсе его хитроумного плана.

– И что с того? – переспросил офицер.

– Нет-нет, – быстро сказал Талейран, – ничего страшного. У меня нет паспорта, и я подчиняюсь. Чем выше звание, тем больше следует уважать законы.

После этого он приказал развернуть карету и с довольным видом отправился туда, откуда приехал.

Получилось, что он, Талейран, очень хотел, во имя исполнения своего верноподданнического долга и согласно приказу Его Величества, присоединиться в Блуа к императрице и ее сыну, наследнику императорского престола, но, к великому прискорбию, ему на глазах у всех помешали исполнить свой долг какие-то наглые солдаты…

После этого он направил рапорт о случившемся «прискорбном инциденте» архиканцлеру империи Жану Жаку Режи де Камбасересу, герцогу Пармскому.

Так Талейран застраховал себя от возможного гнева Наполеона.

Бывший секретарь Наполеона Луи Антуан де Бурьенн потом написал в «Мемуарах»:

«В то время я приходил к господину де Талейрану каждый день. Когда я явился 30 марта, мне сказали, что он уехал. Однако я поднялся наверх и оставался некоторое время в его особняке с несколькими друзьями, которых я там нашел. Вскоре мы увидели, что он вернулся» [414]414
  378 Bastide.Vie religieuse et politique de Talleyrand-Perigord. P. 316.


[Закрыть].

В довершение этого рассказа имеет смысл привести еще один интересный факт: офицером национальной гвардии, который «задержал» князя в Пасси, был… Шарль де Ремюза, муж его старой доброй знакомой, «без колебаний согласившийся подыграть Талейрану, зная, что маршалы Наполеона, защищавшие город, были готовы вот-вот сдать его» [415]415
  379 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 360.


[Закрыть].

В тот же день, 30 марта 1814 года, была подписана капитуляция Парижа. Талейран же в это время уже работал над подготовкой возвращения или, как уже начали говорить, реставрации Бурбонов.

Парижане, в отличие от москвичей в 1812 году, не только не подумали поджигать свой город, но и не попытались даже толком оборонять его. Большинство горожан, заполнив тротуары и балконы домов, с интересом смотрели на разноцветные колонны союзников, бурно приветствуя «освободителей».

Наполеон в это время во весь опор мчался в направлении к Фонтенбло, там он и встретил курьера, сообщившего ему о сдаче столицы.

Падение Парижа было предопределено: защищать его оказалось практически некому. Обороной безуспешно пытались заниматься маршалы Мармон и Мортье, но силы оказались слишком неравными. Напрасно Мармон в изрешеченном пулями мундире летал с одного фланга на другой и со шпагой в руке водил в атаки свои слабые и плохо вооруженные войска. Сначала он был отброшен к заставе Ля Виллетт, чуть позже после незначительного сопротивления у него был отбит Монмартр. На требование сдать оружие Мармон ответил с негодованием и презрением. На предложение уйти из Парижа в сторону Бретани он заявил, что пойдет туда, куда сочтет необходимым, никому при этом не подчиняясь.

Мортье и его войска начали отступление первыми и направились на юг в сторону Эссона. Войска Мармона разбили лагерь на Елисейских Полях и пустились в путь на следующее утро в семь часов. К восьми часам заставы уже были сданы противнику.

Находившийся в Фонтенбло Наполеон все еще не верил, что его дело безнадежно проиграно. У него еще было 36 тысяч штыков, через пару дней их, с Божьей помощью, могло стать 60 тысяч, но что это такое по сравнению с многократно превосходящими их силами союзников? Капля в море. В отчаянии Наполеон все же приказал наступать на Париж, но маршал Ней резко ответил ему, что измученная боями армия уже больше никуда не выступит.

– Но армия повинуется мне! – возмутился император.

– Нет, армия повинуется своим генералам, – перебил его Ней, давая понять, что решение уже принято и останется неизменным.

«Бомба» в Енисейском дворце

Войдя в Париж, император Александр должен был остановиться в Елисейском дворце, использовавшемся при Наполеоне для нужд правительства. Однако из-за сообщения о якобы заложенной там бомбе он принял решение расположиться у Талейрана в его особняке на улице Сен-Флорантен, дом 2. Этот особняк, построенный по проекту того же архитектора, который был автором флигелей Версальского дворца и Малого Трианона, Талейран купил совсем недавно (в мае 1812 года). Он был большим и просторным, на каждом из его этажей имелось по шестнадцать-семнадцать комнат, чего было вполне достаточно, чтобы принять не только русского императора, но и всю русскую делегацию.

Откуда появилось предупреждение о заложенной бомбе, можно было только догадываться. При этом сам Талейран в своих «Мемуарах» утверждает, что император Александр получил предупреждение об опасности «неизвестно откуда» и сам «предпочел остаться» у него [416]416
  380 Талейран.Мемуары. С. 297.


[Закрыть].

Просто предпочел и всё. А не сам ли Талейран инспирировал все эти слухи о бомбе? Как это было на него похоже! Не способный заложить реальную бомбу, он прекрасно умел извлекать выгоду из самим же им спровоцированных слухов. Ни разрушений, ни шума, ни крови – одна лишь чистая выгода, а она состояла в том, что теперь Талейран мог быть ближайшим другом и советником, своего рода, «фаворитом русского царя». Теперь он мог подавать русскому императору нужную информацию и контролировать все его действия.

В особняке Талейрана на улице Сен-Флорантен Александр прожил двенадцать дней: сам он поселился на втором этаже, а третий этаж стал филиалом русского Министерства иностранных дел – здесь разместились граф Нессельроде и его сотрудники.

Естественно, что в это время Талейран много общался с Александром, подводя его к мысли, что народ Франции мечтает о возвращении Бурбонов.

Выглядит все это удивительно. Напомним, что в 1793 году он же писал мадам де Сталь из Лондона: «Королевский дом Бурбонов кончен для Франции» [417]417
  381 Talleyrand intime. P. 13.


[Закрыть].

Теперь же он начал с того, что заявил, что «республика невозможна. Регентство, Бернадотт – не что иное, как интриги. Одни лишь Бурбоны могут послужить основанием» [418]418
  382 Богданович.История царствования императора Александра I и России в его время. С. 511.


[Закрыть].

После этого он пояснил, что «династия Бурбонов призывается как всеми теми, кто мечтает о древней монархии с нравственными правилами и добродетелями Людовика XII, так и теми, кто желает новой монархии со свободной конституцией» [419]419
  383 Талейран.Мемуары. С. 297.


[Закрыть].

Александр желал казаться либералом и любил рассуждать об уважении к воле французского народа, а посему он недоверчиво спросил Талейрана:

– Как я могу быть уверен, что французский народ желает именно Бурбонов?

Не моргнув глазом, тот ответил:

– На основании того решения, Ваше Величество, которое я берусь провести в сенате, и результаты которого Ваше Величество тотчас же увидит.

– Вы уверены в этом? – переспросил Александр.

– Я отвечаю за это.

Короче говоря, вопрос сразу же был сведен к выбору: или Наполеон, или Людовик XVIII…

Но о Наполеоне, понятное дело, и речи быть не могло.

Талейран сформулировал свою мысль так:

– Можете мне поверить, есть лишь две возможные вещи – Наполеон или Людовик XVIII. Каждый из этих двух людей представляет целую партию, а все остальное – это лишь маленькие кружки.

Но, ведя подобную игру, Талейран, естественно, «не хотел избавиться от деспотизма Наполеона, чтобы тут же попасть под деспотизм Людовика XVIII» [420]420
  384 Bulwer.Essai sur Talleyrand. P. 231.


[Закрыть].

Низложение «корсиканского чудовища»

1 апреля 1814 года управляемый Талейраном сенат образовал временное правительство, во главе которого встал… сам Талейран. Пусть всего на две недели, но князь добился своего: он оказался во главе исполнительной власти Франции, и многие знатные посетители теперь часами ожидали приема у его дверей.

А 2 апреля Талейран созвал сенат и уже вечером принес императору Александру решение о низложении «корсиканского чудовища» и о восстановлении власти Бурбонов с конституционными гарантиями.

Самым главным в этом решении было обращение к французской армии, освобождавшее солдат и офицеров от присяги человеку, который «не являлся даже французом».

Нельзя сказать, что низложение Наполеона вызвало в Париже национальный траур. Большинство населения, уставшего от бесконечных войн, действительно готово было встретить союзников как освободителей. Однако решение сената далось Талейрану не так-то просто.

В ночь с 31 марта на 1 апреля он послал своих верных людей Эммериха фон Дальберга, маркиза де Жокура и аббата де Прадта к спящим сенаторам, которых необходимо было срочно разбудить и всеми правдами и неправдами «вытащить» на экстренное заседание. Сенаторы, многие из которых еще сохранили остатки республиканского духа, приняли пожелание Талейрана без особого энтузиазма. В результате явилось лишь шестьдесят три человека из ста сорока. Но могло ли хоть что-то остановить Талейрана? Необходимый кворум был достигнут следующим образом: несколько депутатов действительно болели, и их вынудили проголосовать прямо в постели, заявив, что все остальные уже проголосовали «за».

Временное правительство

В состав временного правительства, помимо Талейрана, вошли верные маркиз Франсуа де Жокур и Эммерих фон Дальберг, а также граф Пьер Риэль де Бёрнонвилль и граф Франсуа Ксавье де Монтескью-Фезенсак.

Историк Фридрих Кристоф Шлоссер отмечает: «Душой французского правительства был с 31 марта Талейран. Мы не можем похвалить его характер, но должны сказать, что он и теперь, и впоследствии при Людовике XVIII старался сохранить учреждения, введенные с 1789 года, и старался удержать натиск эмигрантов, старинных придворных и ханжей. Будучи президентом временного правительства, он заместил все должности своими креатурами» [421]421
  385 Шлоссер.История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской империи. С. 411–412.


[Закрыть].

Прежде всего временное правительство Талейрана занялось восстановлением разрушенной административной машины. Историк Луи Бастид называет все это словом «tripotage», что можно перевести на русский как «делишки» или «махинации». Что он под этим подразумевал? Например, то, что к работе привлекли аббата де Прадта, чтобы не оставалось вакантным место великого канцлера Почетного легиона, а также генерала Пьера Антуана Дюпона де л’Этана, которого за капитуляцию при Байлене (в Испании) Наполеон разжаловал и бросил в тюрьму.

Но аббат де Прадт (он же Доминик Фредерик Дюфур) был умнейшим человеком, бывшим депутатом Генеральных штатов, кузеном гофмаршала Мишеля Дюрока и капелланом императора. В свое время он сделал отличную церковную карьеру, был архиепископом, а потом, как и Талейран, вошел в оппозицию к Наполеону.

Что же касается генерала Дюпона, то после низложения Наполеона он был освобожден и назначен военным министром в составе временного правительства Талейрана.

Отметим, что термин «позорная капитуляция» закрепился за Дюпоном благодаря Наполеону (император, обеляя себя, вообще любил создавать «козлов отпущения»). На самом деле это был очень способный генерал, которого обстоятельства поставили в условия, когда дальнейшее сопротивление оказалось невозможным. Безусловно, это тема отдельной книги, но факт остается фактом – когда был создан кабинет министров Людовика XVIII, за Дюпоном пост военного министра был сохранен.

Два вышеназванных человека стали членами временного правительства 3 апреля 1814 года. Кроме них, министром иностранных дел стал Антуан Матюрен, граф де Лафоре, министром юстиции – Пьер Поль Николя Анрион де Пансэ, министром внутренних дел – Жак Клод Бёньо (бывший советник Люсьена Бонапарта), министром финансов – барон Жозеф Доминик Луи и министром полиции – Жюль Англе.

«Измена» Мармона и отречение Наполеона

Тем временем маршал Мармон отправился в Фонтенбло повидаться с императором и обсудить с ним последние события.

После разговора с маршалом Неем Наполеон начал понимать свое истинное положение: дело было совсем плохо, и ему необходимо было вступать в переговоры. Казалось, он остановился на том, чтобы собрать остатки своих сил, по возможности увеличить их, не проводя больше никаких боевых операций, и, базируясь на этом, начать переговоры. В тот же день он приехал осмотреть позиции корпуса Мармона. В это время из Парижа вернулись офицеры, остававшиеся там для сдачи застав союзникам. Это были Дени де Дамремон и Шарль Николя Фавье. Они доложили о проявлениях радости и восторга, которыми были встречены вражеские войска при вступлении в столицу, а также о заявлении русского императора Александра о его нежелании вести переговоры. Такой рассказ глубоко огорчил Наполеона и вынудил его вернуться назад в Фонтенбло. Больше Мармон его не видел, а вскоре он получил из Парижа известие о его низложении.

В сложившихся обстоятельствах маршалу ничего не оставалось, как сохранять перемирие и вступать в переговоры с союзниками. Это было мучительно, но необходимо. Можно себе представить, что творилось в душе отважного Мармона, героя сражений при Цнайме и Саламанке. Перед тем как окончательно принять решение, он захотел выслушать мнения своих генералов. Все генералы, находившиеся под его командованием, собрались у него, и он передал им последние новости из Парижа. Мнение было единогласным: было решено признать временное правительство и присоединиться к нему во имя спасения Франции.

Наполеон все это время оставался в Фонтенбло. 4 апреля 1814 года к нему явились маршалы Ней, Удино, Лефевр, Макдональд и Монсей. Там же уже находились Бертье и Коленкур. Наполеон начал излагать им свои планы, но ответом ему стало лишь их гробовое молчание.

– Что же вы хотите, господа?! – воскликнул император.

– Отречения! – ответили от имени всех присутствовавших Ней и Удино.

Наполеон не стал спорить и быстро набросал проект акта отречения в пользу своего трехлетнего сына при регентстве императрицы Марии Луизы. Очевидно, он уже продумывал эту возможность.

Наполеон написал:

Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон есть единственное препятствие к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что он готов уйти с престола, покинув Францию и даже положив жизнь ради блага отечества – блага, неразрывно связанного с правами его сына, правами регентства императрицы и законами империи [422]422
  386 Тарле.Наполеон. С. 434.


[Закрыть].