Текст книги "Талейран"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Коленкур, Ней и Макдональд тут же отправились с этим документом в Париж.

На следующий день Наполеон сказал маршалу Лефевру:

– Я гибну от предательства. Талейран – разбойник: он предал религию, Людовика XVI, Учредительное собрание, Директорию. Почему я его не расстрелял?

Отречение императора коренным образом изменило положение дел. Теперь маршал Мармон счел свою миссию выполненной и решил прекратить жертвовать собой. Он передал командование корпусом генералу Суаму и тоже отправился в Париж.

Приехав в Париж, Мармон присоединился к делегации, которая вела переговоры с императором Александром, отстаивая права сына Наполеона и идею регентства. Дискуссия была долгой и очень оживленной. Император Александр закончил ее, объявив, что не может один решать такой важный вопрос и что он должен посоветоваться со своими союзниками.

Утром 5 апреля все собрались в доме маршала Нея, чтобы дожидаться окончательного ответа Александра. В это время из Эссона примчался полковник Фавье и объявил Мармону, что через некоторое время после его отъезда прибыло несколько императорских адъютантов с целью найти его и срочно доставить к Наполеону в Фонтенбло. Так как Мармона на месте не было, в Генеральный штаб было предложено явиться командовавшему вместо него генералу Суаму. Испугавшись этого предписания, генерал, решив обезопасить себя, не нашел ничего лучше, чем поднять войска и двинуться в сторону расположения противника. Полковник Фавье умолял генерала дождаться возвращения Мармона или его указаний, за которыми он, собственно, и приехал. Мармон тут же отправил в Эссон своего первого адъютанта Дамремона и уже собирался ехать сам, как офицер, присланный императором Александром, доложил, что весь 6-й корпус в этот самый момент уже прибыл в Версаль.

Таким образом войска Мармона оказались выставленными на милость союзников.

Мармон помчался в Версаль, чтобы провести смотр войск и попытаться объяснить им обстоятельства, в которые они попали, но не успел он тронуться в путь, как ему сообщили о вспыхнувшем большом восстании. Солдаты кричали, что их предали. Генералы бежали, а войска двинулись на соединение с Наполеоном. Мармон решил, что должен восстановить дисциплину и спасти их. Ускорив свое движение, он достиг Версальской заставы, где нашел всех генералов; корпус же шел сам по себе в направлении Рамбуйе. Генерал Компан закричал:

– Берегитесь, господин маршал, солдаты встретят вас выстрелами!

– Господа, вы вольны остаться, – ответил Мармон, – если вам так хочется. Что касается меня, то мое решение принято. Через час я либо погибну, либо заставлю их признать мою власть.

Догнав колонну, он приказал войскам остановиться. Приказ был выполнен. Мармон спешился и вошел в первую группу офицеров, которая стояла на его пути. Он говорил эмоционально, с жаром и воодушевлением. Затем в других группах офицеров он повторял то же самое, поручая им передавать свои слова солдатам. В конце концов корпус взялся за оружие и закричал:

– Да здравствует маршал! Да здравствует герцог Рагузский!

Затем он двинулся в район Манта, где Мармон предписал ему разбить лагерь.

6 апреля рано утром полномочные представители вернулись из Парижа в Фонтенбло. Они доложили Наполеону о том, что союзники в конечном итоге отказались от признания прав династии Бонапартов на престол. Выслушав их рассказ, Наполеон подошел к столу и подписал акт отречения.

На этот раз Наполеон написал следующее:

Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон есть единственное препятствие к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии, потому что нет такой личной жертвы, даже жертвы жизнью, которую он не был бы готов принести в интересах Франции [423]423
  387 Там же. С. 438.


[Закрыть].

При этом всю вину за подобный исход Наполеон возложил на маршала Мармона (кто-то же должен был в очередной раз быть виноватым в его поражении). В отчаянии Наполеон кричал:

– Несчастный не знает, что его ждет! Его имя опозорено! Поверьте мне, я не думаю о себе, мое поприще кончено или близко к концу… Я думаю о Франции! Ах, если бы эти дураки не предали меня, ведь я в четыре часа восстановил бы ее величие, потому что, поверьте мне, союзники, сохраняя свое нынешнее положение, имея Париж в тылу и меня перед собой, погибли бы! Если бы они вышли из Парижа, чтобы избежать этой опасности, они бы уже туда не вернулись. Этот несчастный Мармон сделал невозможной эту прекрасную развязку…

Как видим, «козлом отпущения» и главным виновником наполеоновской катастрофы 1814 года стал ни в чем не повинный маршал Мармон. При этом, как отмечает историк Луи Бастид, «Мармон не предал. Он возражал против смены флага, так как хорошо понимал, что армия с трудом сможет отказаться от тех национальных цветов, с которыми она так часто ходила навстречу победе» [424]424
  388 Bastide.Vie religieuse et politique de Talleyrand-Perigord. P. 332,


[Закрыть].

Въезд в Париж графа д’Артуа

Тем временем, находясь в Фонтенбло, Наполеон предпринял попытку самоубийства. Это случилось именно в то время, когда младший брат Людовика XVI граф д’Артуа совершил свой въезд в Париж – 12 апреля 1814 года.

Будущему королю Франции Карлу X (на трон он взойдет через десять лет) в это время было 56 лет. Принц Шарль Филипп де Бурбон, получивший при рождении титул графа д’Артуа, был человеком не слишком усердным в науках, легкомысленным и упрямым. В этом отношении он оказался полной противоположностью своему более благоразумному и основательному старшему брату – графу Прованскому, вошедшему в историю под именем короля Людовика XVIII. С другой стороны, по свидетельствам современников, граф д’Артуа, в отличие от вечно страдающего от каких-то недугов Людовика XVIII, всегда был полон энергии, обладал изящными манерами и считался воплощением придворной элегантности. Короче говоря, граф д’Артуа слыл личностью яркой и противоречивой: он отличался рыцарским благородством и сердечной добротой, но при этом был связан множеством аристократических предрассудков и отличался ультрароялистскими взглядами.

Первые десятилетия своей жизни граф д’Артуа провел в роскоши и бесконечных любовных приключениях. С началом революции он в спорах со своим братом королем Людовиком XVI настаивал на самых решительных мерах против «смутьянов и бунтовщиков». Этим он так сильно скомпрометировал себя, что сразу после падения Бастилии был вынужден бежать за границу. Здесь его двор быстро превратился в настоящий центр контрреволюционной эмиграции. Граф д’Артуа стал организатором и участником всех основных военных акций против революционной Франции: кампании 1792 года, высадки роялистского десанта на полуострове Киберон и экспедиции в Вандею в 1795 году. После череды чувствительных поражений он поселился в Англии, где и жил до 1814 года.

12 апреля 1814 года граф д’Артуа въехал в Париж «в сопровождении многочисленной национальной гвардии и в ее мундире» [425]425
  389 Богданович.История царствования императора Александра I и России в его время. С. 531.


[Закрыть].

При этом он сказал:

– Во Франции ничего не переменилось, только стало одним французом больше.

Это был один из «экспромтов, на досуге придуманных Талейраном и Бёньо и подсказанных ими принцу» [426]426
  390 Там же.


[Закрыть].

Потом в течение нескольких дней – до прибытия Людовика XVIII – он управлял Францией в качестве генерал-лейтенанта королевства.

Талейран во главе временного правительства встретил графа д’Артуа. Об этой встрече он написал в своих «Мемуарах» следующее: «Я нашел его так же благожелательно расположенным ко мне, как ночью 17 июля 1789 года, когда мы разлучились и он отправился в эмиграцию, а я бросился в тот водоворот, который привел меня к руководству временным правительством. Странные судьбы!» [427]427
  391 Талейран.Мемуары. С. 300.


[Закрыть]

23 апреля 1814 года Талейран стал одним из тех, кто подписал Парижское соглашение между союзными державами и наместником короля Франции, каковым выступил граф д’Артуа.

Положение Талейрана

Строго говоря, положение Талейрана в эти дни было не из простых. Конечно же за его мартовско-апрельские «заслуги» он мог надеяться на благодарность только со стороны Бурбонов. За то короткое время, что он был главой временного правительства, он успел выискать в архивах и уничтожить компрометировавшие его документы о казни герцога Энгиенского, а также целый ряд других не очень хорошо характеризовавших его бумаг.

Враг Талейрана Поль Баррас позднее привел цифру взяток и хищений Талейрана, совершенных им в 1814 году в связи с реставрацией Бурбонов. По его информации, речь могла идти о 28 миллионах франков. Правда это или нет, сказать трудно, ведь Баррас, как мы помним, после 18 брюмера ненавидел Талейрана, но бесспорным является одно: Талейран был сказочно богат и не хотел с этим богатством, каким бы способом оно ни было добыто, расставаться. Кроме того, он не прочь был сохранить свое княжество Беневентское в Италии, пожалованное ему Наполеоном, а также все знаки отличия, полученные им в годы Империи.

Неприятно было лишь то, что семейство Бурбонов и не думало скрывать признаки своего более, нежели отрицательного отношения к моральным качествам Талейрана. Оно, казалось, совсем не желало признавать его главным автором реставрации своей королевской династии, не говоря уж о том, чтобы считать его своим благодетелем. Герцог и герцогиня Ангулемские, то есть племянник и племянница Людовика XVIII, в общении с ним обнаруживали даже нечто очень похожее на брезгливость. Сам Людовик XVIII тоже умел говорить неприятности. Довольно резок временами бывал и граф д’Артуа.

Наконец, среди придворной аристократии ставки Талейрана тоже котировались не очень высоко. Эта аристократия состояла из старой эмигрантской части дворянства, из так называемых «бывших», вернувшихся вместе с Бурбонами, а также из новой – наполеоновской, за которой остались все ее титулы, данные императором. И те и другие, кто тайно, а кто и открыто, ненавидели и презирали Талейрана.

Старые аристократы не хотели простить ему его религиозного и политического отступничества в начале революции, конфискации церковного имущества и всего его поведения в 1789–1792 годах. Кроме того, они были возмущены и его ролью в похищении и казни герцога Энгиенского. С другой стороны, наполеоновские герцоги, графы и маршалы гордились тем, что они, за немногими исключениями, присягнули Бурбонам лишь после отречения императора и по прямому разрешению низложенного Наполеона. На Талейрана же и ему подобных они смотрели как на презренных изменников, продавших Наполеона и вонзивших кинжал ему в спину, как раз в тот момент, когда он из последних сил боролся против всей Европы, отстаивая целость французской территории.

Все колкости, шедшие от этих людей, и неприятности, связанные с ними, Талейран мог до поры до времени игнорировать. Он был нужен, он был незаменим, и Бурбоны не могли не использовать его.

Прибытие Людовика XVIII

Встречать Людовика XVIII Талейран отправился в Компьень, небольшой городок в 70 километрах к северо-востоку от Парижа.

Королем оказался человек, «не обладавший величественной наружностью, тучный, страдавший подагрой, одетый мешковато, в бархатных сапогах» [428]428
  392 Богданович.История царствования императора Александра I и России в его время. С. 533.


[Закрыть].

Впервые увидев Талейрана, он почтительно сказал:

– Я очень рад вас видеть. Ваш род и мой восходят к одной эпохе. Мои предки были более ловки; если бы более искусными оказались ваши предки, то теперь вы сказали бы мне: возьмите стул, придвиньтесь ко мне и поговорим о делах. Но вместо того я говорю вам: садитесь и побеседуем.

В ходе разговора Людовик XVIII продемонстрировал свою признательность Талейрану за его деятельность.

– Меня восхищает, – сказал король, – ваше влияние на все, что произошло во Франции. И как вам в свое время удалось свергнуть Директорию, а совсем недавно – колоссальную мощь Бонапарта?

– Мой Бог, сир, – ответил ему Талейран, – я ничего не сделал для этого.

Он прекрасно понимал, что слова – это одно, а вот мысли Людовика XVIII были совсем другими. А посему он позволил себе добавить:

– Видимо, что-то необъяснимое находится во мне, и это приносит несчастье всем правительствам, которые начинают мной пренебрегать.

После этих слов щека Людовика XVIII нервно дернулась, а Талейран как ни в чем не бывало продолжил давать королю подробный отчет о положении дел в Париже и во Франции в целом. Этот первый их разговор, по слова самого Талейрана, «был очень продолжителен».

В «Мемуарах» Талейран написал: «Я доставил удовольствие своему дяде, архиепископу Реймсскому, передав ему любезные слова короля относительно нашей семьи. В тот же вечер я повторил их находившемуся в Компьене русскому императору, который с большим интересом спросил меня, остался ли я доволен королем. Это его подлинное выражение. Я не имел слабости сообщить начало этого разговора другим лицам. Я дал королю подробный отчет о положении, в котором он найдет дела» [429]429
  393 Талейран.Мемуары. С. 301.


[Закрыть].

* * *

Следует отметить, что Людовик XVIII (а в свое время граф Прованский) покинул Францию в 1791 году. В 1793 году, после казни своего брата Людовика XVI, он объявил себя регентом королевства, а после объявления о гибели малолетнего сына Людовика XVI эмигранты провозгласили его своим королем. В 1796 году он перебрался из Италии, ставшей республикой, в Пруссию, затем – в Варшаву, а затем – в Англию. В Англии его деятельность ограничивалась изданиями манифестов, но он даже и не мечтал о восхождении на французский трон. Во всяком случае, в отличие от своего более энергичного брата, он ничего для этого не делал.

23 апреля Людовик прибыл в Дувр, а на следующий день, после 23 лет отсутствия, он высадился на французской земле в Кале и стал ждать решения своей судьбы.

* * *

3 мая под колокольный звон и пушечный салют Людовик XVIII совершил торжественный въезд в Париж, а 13 мая шестидесятилетний Талейран, переставший быть главой временного правительства по причине прекращения его деятельности, был назначен им министром иностранных дел.

По мнению историка Фридриха Кристофа Шлоссера, «Талейран был в министерстве единственным человеком, знавшим и правильно понимавшим время» [430]430
  394 Шлоссер.История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской империи. С. 419.


[Закрыть].

Подобную характеристику следует понимать так: Людовику XVIII был необходим человек опытный и не витающий в облаках. Как отмечает Луи Бастид, «несмотря на недостаток симпатии к Талейрану, он оказался почти перед необходимостью доверить ему портфель министра иностранных дел, который мог быть передан только в руки человека с большим опытом ведения дипломатических дел и привычного договариваться с иностранными дворами» [431]431
  395 Bastide.Vie religieuse et politique de Talleyrand-Perigord. P. 348.


[Закрыть].

А еще Талейран правильно понимал самого Людовика XVIII. Он видел, что тот находится в состоянии некоей эгоистической эйфории, но при этом он «был единственным человеком, предостерегавшим короля от обольщений, которыми обманывали его люди, окружавшие Бурбонов» [432]432
  396 Шлоссер.История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской империи. С. 414.


[Закрыть].

Короче говоря, Талейран и Людовик XVIII оказались на данный момент нужны друг другу. Но до этого происходил еще целый ряд событий, не рассказать о которых нельзя. Дело в том, что для выполнения самых деликатных поручений у Талейрана были свои «надежные люди», пользовавшиеся его полным доверием. Прежде всего это были дядя и племянник Дальберги. Дядю звали Карл Теодор фон Дальберг, племянника – Эммерих фон Дальберг. Оба они происходили из старинного немецкого дворянского рода и были очень и очень богаты.

Старшему из них, бывшему священнику, в 1814 году было уже под семьдесят. Он был человеком весьма прогрессивных взглядов, слыл философом и водил знакомство с Гете и Шиллером. А еще он входил в одну из влиятельнейших масонских лож Баварии, через которую, собственно, и познакомился с Талейраном, с которым у него тут же обнаружилось, как говорится, «единство взглядов по ряду вопросов». После революции Карл Теодор фон Дальберг вступил в ряды яростных ее противников и перебрался в Австрию, а с 1803 года он начал сотрудничать с Наполеоном и даже удостоился чести быть приглашенным на его коронацию.

Младшему из баронов Дальбергов в 1814 году было чуть больше сорока. В годы империи он представлял в Париже Баденское герцогство, слыл личным другом Талейрана, снабжал последнего конфиденциальной информацией и был замешан практически во всех его самых деликатных делах.

Ни дядя, ни племянник не питали к Наполеону, несмотря на все то, что тот для них сделал, ни малейшей симпатии. В 1802 году они оказались замешаны в роялистский заговор против узурпатора (тогда Наполеон был еще Первым консулом), и Талейран был прекрасно осведомлен об этом, а в 1814 году имели самое непосредственное отношение к так называемому «делу графа де Мобрёя». Кстати сказать, Дальберг-младший в 1814 году, как всем казалось, бог весть за какие заслуги оказался в составе временного правительства Талейрана и способствовал приходу к власти во Франции Бурбонов. Бог весть за какие заслуги? Но так могли рассуждать только непосвященные: случайных людей в ближайшем окружении Талейрана не было и быть не могло.

Помимо Дальбергов у Талейрана был еще один супернадежный человек – его личный помощник Антуан Атанас Ру де Лабори. Этого Ру де Лабори биограф Талейрана Жан Орьё характеризует так: «Он знал всё и мог сделать всё в любое время дня и ночи» [433]433
  397 Orieux.Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 578.


[Закрыть].

Этот «человек, который мог сделать всё», якобы и был использован Талейраном для организации покушения на самого Наполеона.

Во всяком случае, головорез-роялист граф Мари Арман де Герри-Мобрёй, отданный в 1814 году под суд за бандитизм, утверждал, что именно Ру де Лабори предлагал ему убить императора.

* * *

По своим политическим взглядам граф де Герри-Мобрёй, маркиз д’Орво, был убежденным роялистом. Его отец и еще человек пятнадцать – двадцать членов его семьи в свое время погибли во время гражданской войны в Вандее. Наполеона он ненавидел лютой ненавистью, а во время вступления союзных войск в Париж он отличился тем, что гарцевал на своей лошади с орденом Почетного легиона, привязанным к ее хвосту.

Помимо всего прочего, граф де Герри-Мобрёй находился в приятельских отношениях с бывшим адвокатом Ру де Лабори, который в скором времени получил пост генерального секретаря созданного Талейраном временного правительства. Можно сказать, что они были близкими друзьями и виделись практически ежедневно.

Согласно версии, изложенной самим графом, вечером 1 апреля 1814 года, вернувшись к себе домой, он нашел несколько записок от Ру де Лабори, в которых тот просил его срочно прибыть в особняк Талейрана.

На следующее утро де Герри-Мобрёй явился на улицу Сен-Флорантен. Ру де Лабори радостно встретил его, провел в кабинет Талейрана и усадил в его личное кресло. Несказанно удивленный подобным приемом, де Герри-Мобрёй вопросительно уставился на своего друга.

– Ты хотел восстановить свое былое положение в обществе и заработать неплохие деньги? – спросил Ру де Лабори. – Теперь все это стало реальным и зависит только от тебя самого.

– И что я должен для этого сделать? – усмехнулся де Герри-Мобрёй.

– Ты обладаешь необходимой храбростью и решительностью, избавь нас от императора. За это ты можешь получить двести тысяч ливров ренты, титул герцога, генеральский чин и должность губернатора одной из провинций.

– Заманчивое предложение, ничего не скажешь, но я не вижу, как я мог бы это сделать.

– Все очень просто. В ближайшие день-два император наверняка даст какое-нибудь очередное сражение. Возьми сотню верных людей и переодень их в униформу императорской гвардии. Смешайтесь с его войсками в Фонтенбло, и тогда вам будет легко оказать нам требуемую услугу во время или после сражения.

– Сотню? Да ты смеешься, где я наберу столько, как ты говоришь, «верных людей»? Да мне и не нужно столько. Человек десяти-двенадцати было бы вполне достаточно. Это количество я вполне мог бы подобрать в армии, но мне нужны гарантии их досрочного продвижения по службе в случае успеха нашего предприятия.

– Можешь рассчитывать на такие гарантии: десять или двенадцать лишних полковников – это сущая ерунда для нашей армии.

После этого граф де Герри-Мобрёй попросил время на размышления и условился встретиться с Ру де Лабори назавтра в это же время.

3 апреля утром де Герри-Мобрёй (опять же по его словам) снова был в особняке Талейрана на улице Сен-Флорантен.

– Я согласен, – заявил он встретившему его Ру де Лабори, – но мне мало только твоих гарантий. Не обижайся, но я хотел бы иметь что-нибудь посолиднее. Я хотел бы увидеться с самим Талейраном и получить задание от него лично.

– Можно подумать, что ты боишься, – удивился Ру де Лабори и потрепал друга по плечу. – Смелее! Но если тебе нужны дополнительные гарантии лично от князя, ты их получишь.

После этого он попросил де Герри-Мобрёя подождать и удалился. Через несколько минут он вернулся, но не один, а в компании самого Талейрана. Князь Беневентский пожал руку де Герри-Мобрёю и, улыбаясь, кивнул головой, что, по-видимому, должно было восприниматься как его одобрение и поддержка задуманной операции…

* * *

Вроде бы вырисовывается следующая комбинация: как в свое время убийство герцога Энгиенского упрощало возведение Наполеона на французский трон, так теперь убийство самого Наполеона упрощало возвращение на трон представителя клана Бурбонов. А для Талейрана соображения целесообразности всегда были превыше любых иных соображений…

Большинство биографов Талейрана не верят в это. В частности, Жан Орьё пишет: «Авантюрист Мобрёй всплыл на поверхность. Он начал раз за разом повторять, что Талейран хотел купить его и его руками убить Наполеона. Это было неправдой, но некоторые думали, что это может быть правдой, и, даже если в это не верили, то повторяли. Талейрана мучили все эти слухи» [434]434
  398 Там же. P. 666.


[Закрыть].

И все же остается бесспорным фактом, что граф де Герри-Мобрёй начал готовиться к покушению и подбирать для этого надежных исполнителей. С одной стороны, никто его не торопил, с другой – он и сам, понимая всю опасность предприятия, не проявлял особой настырности. Кому охота рисковать жизнью, когда до окончания опустошавших несчастную Францию войн оставались считаные дни. А потом через своих друзей-роялистов де Герри-Мобрёй узнал, что Екатерина Вюртембергская, жена Жерома Бонапарта, жившая в Париже на улице Мон-Блан в особняке кардинала Феша, должна была выехать в Германию. Подумаешь, информация. Мало ли кто собирался в это время покидать захваченный противниками Наполеона Париж. Но де Герри-Мобрёй был тертый калач и быстро сообразил, что родственница Наполеона поедет не одна, а повезет с собой свои драгоценности и деньги. Прикинув все «за» и «против», он совершенно справедливо решил, что пытаться заработать, атакуя окруженного преданными войсками Наполеона, гораздо более рискованно, чем атакуя на проселочной дороге одинокую карету, не имеющую никакой охраны.

Наведя дополнительные справки, де Герри-Моб-рёй узнал, что отъезд бывшей королевы Вестфалии намечен на 6 апреля. Предусмотрительно запасшись документами, подписанными министром полиции Жюлем Англе, де Герри-Мобрёй объявил, что выезжает в Фонтенбло, а сам вместе со своим верным помощником по имени Дази притаился на улице Мон-Блан и стал следить за особняком кардинала Феша. В три часа ночи Екатерина Вюртембергская погрузилась в карету и тронулась в направлении Орлеана. Де Герри-Мобрёй и Дази последовали вслед за ней. В Орлеане карета бывшей королевы повернула в сторону Бургундии. Прикинув дальнейший маршрут ее движения, де Герри-Мобрёй и Дази опередили ее и стали поджидать на небольшой почтовой станции Фоссар в полульё от Монтро.

9 апреля в семь часов утра карета Екатерины Вюртембергской появилась в Фоссаре. Де Герри-Мобрёй, показав бумаги от министра полиции, призывавшие всех полицейских чинов Франции, префектов и комиссаров оказывать их предъявителю, выполняющему важную секретную миссию, всю необходимую помощь, получил в свое распоряжение конный отряд, во главе которого он и остановил карету бывшей королевы. Отрекомендовавшись представителем временного правительства, он приказал ей выйти и начал обыск. Было обнаружено одиннадцать дорожных сумок и сундуков, в одном из которых находилось 84 тысячи франков золотом, а в другом – личные драгоценности принцессы и ее мужа.

Совершенно естественно, что испуганная родственница Наполеона безропотно отдала все эти ценности, даже не подозревая, что перед ней не представители временного правительства, а обыкновенные авантюристы, промышляющие самым тривиальным грабежом. Но Екатерина Вюртембергская была не только женой младшего брата Наполеона, она была еще и кузиной русского императора. Едва оправившись от испуга, она тут же написала Александру и рассказала ему обо всем произошедшем. Разразился скандал, была поднята на ноги вся полиция, и в результате граф де Герри-Мобрёй был арестован и обвинен в бандитизме.

Во время суда де Герри-Мобрёй пытался защищаться, выдвигая различные версии, объяснявшие его поведение. Он утверждал, что ему приказали совершить покушение на Наполеона, для чего ему нужно было набрать исполнителей, а исполнителям – хорошо заплатить. Для этого, собственно, он и напал на бывшую королеву Вестфалии. Но Наполеона убивать он якобы и не собирался, ведь он же не какой-нибудь там убийца, а дворянин. Он лишь просто хотел восстановить материальное положение своей семьи, разрушенное в годы революции. Не более того…

Вся же гнусная затея с покушением на Наполеона, по словам де Герри-Мобрёя, принадлежала Талейрану. В качестве свидетеля он потребовал вызвать Ру де Лабори.

Ни Руде Лабори, ни Талейран, естественно, не признали своей причастности к «грязным делишкам» обвиняемого. Они заявили, что знать не знают никакого де Герри-Мобрёя.

Венский конгресс

У Талейрана в тот момент были дела поважнее: 30 мая 1814 года он подписал мирное соглашение, согласно которому Франция вернулась в свои границы начала 1792 года. Таким образом, у нее не осталось ни республиканских завоеваний, ни имперских. Пришлось, как говорится, уступить силе обстоятельств.

А потом в Вене собрались представители от всех европейских государств, чтобы дополнить постановления Парижского мира и привести Европу в тот внешний вид, из которого она была выведена сначала Великой французской революцией, а потом императором французов.

Сроком конгресса было назначено 1 августа 1814 года, но из-за поездки императора Александра, пользовавшегося почти неоспоримым правом на учет своего мнения, в Россию он был отложен до октября.

В конечном итоге Венский конгресс открылся 4 октября 1814 года.

Осенью 1814 года красавица-Вена, не забывшая еще грохота наполеоновских пушек и стука башмаков марширующих по ее улицам французских солдат, пышно встретила представителей России, Пруссии, Англии и других стран, в чьих руках теперь находились судьба мира, «торжество добра и любви» и урегулирование всех европейских проблем.

«Никогда еще в одном городе не собиралось столько венценосных особ, великих князей, герцогов и дипломатов, как в Вене осенью 1814 года» [435]435
  399 Лодей.Талейран. Главный министр Наполеона. С. 394.


[Закрыть].

Кого только не представляли многочисленные делегации! Это была блестящая и весьма пестрая толпа: два императора, две императрицы, пять королей, одна королева, два наследных принца, три великих герцогини, три принца крови, 215 глав княжеских домов и т. д. Если прибавить к ним придворных, генералов, дипломатов, советников, секретарей, законных жен и вездесущих любовниц, шпионов и шпионок разного калибра, то всего, можно сказать, в Венском конгрессе принимало участие до семисот делегатов плюс около ста тысяч гостей.

Таким образом, Вена на время стала настоящим центром всего цивилизованного мира.

Гостеприимный австрийский император Франц не пожалел денег для того, чтобы придать конгрессу самый праздничный, самый торжественный вид. Придворные балы, маскарады, фейерверки, охота, маневры и смотры войскам – все это беспрестанно сменялось одно другим.

Конечно же в этом «бомонде Европы» великие державы стояли особняком.

Россию в Вене представляли император Александр, канцлер Карл Васильевич Нессельроде и граф Андрей Кириллович Разумовский, сын последнего гетмана Украины, много лет живший в австрийской столице и под влиянием жены, графини фон Тюргейм, принявший католичество.

Со стороны Австрии был конечно же император Франц, человек по-своему честный и мужественный, но находившийся под полным влиянием своего канцлера – князя Клеменса Венцеля Лотара фон Меттерниха, суждениям которого он доверял больше, чем своим собственным.

От Пруссии «выступали» король Фридрих Вильгельм III и его канцлер князь Карл Август фон Гарденберг, от Англии – министр иностранных дел Роберт Стюарт (он же виконт Каслри и маркиз Лондондерри) и фельдмаршал Артур Уэлльсли, герцог Веллингтон.

А что же Талейран? Он был назначен министром иностранных дел 13 мая 1814 года, и Людовик XVIII отправил его в Вену на замену графу Луи де Нарбонн-Лара, который был послом Франции в Вене, но умер от тифа в ноябре 1813 года. Однако Людовик XVIII не испытывал особого доверия к Талейрану, а посему приставил к нему двух своих людей – маркиза де Ла Тур дю Пэна и графа Алексиса де Ноайя, бывшего адъютанта своего брата, графа д’Артуа. Сопровождал Талейрана в Вену и герцог Эммерих фон Дальберг, баденец, находившийся на службе у Наполеона с 1809 года.

Об этих людях Талейран говорил: «Я беру с собой Дальберга для разглашения секретов, о которых, по моему мнению, должны знать все. Ноай нужен, так как всегда лучше находиться под наблюдением известного шпиона, чем неизвестного. Ла Тур дю Пэн послужит для визирования паспортов, это тоже необходимо» [436]436
  400 Bastide.Vie religieuse et politique de Talleyrand-Perigord. P. 350.


[Закрыть].

Эти иронические оценки не мешали Талейрану активно использовать своих сотрудников.

* * *

Талейран прибыл в Вену 23 сентября 1814 года и остановился в роскошных апартаментах дворца князя фон Кауница, специально снятых для французской дипломатической миссии. Когда он входил во дворец, швейцар вручил ему несколько писем, адресованных: «Князю Талейрану [437]437
  Этот титул он получил от Людовика XVIII, пожелавшего показать свое негативное отношение к императорскому титулу князь Беневентский.


[Закрыть], дом Кауница».

В «Мемуарах» князь написал: «Мне казалось, что сочетание этих двух имен предвещает удачу» [438]438
  401 Талейран.Мемуары. С. 304.


[Закрыть].

Наиболее высокопоставленных гостей поселили в Хофбурге – венской императорской резиденции, где вместе с королем Пруссии и императором России разместили еще двух императриц (российскую и австрийскую), а также трех королей (Дании, Баварии и Вюртемберга).

А вот британская миссия сняла себе резиденцию в частном доме.

Естественно, итоги Венского конгресса поначалу задумывались как согласованные решения «большой четверки», то есть великих держав, победивших Наполеона, однако главная проблема заключалась в том, что их интересы не совпадали. Так, например, Россия и Пруссия уже заключили некий негласный союз, решив настаивать на своих интересах вместе. Кстати сказать, Александр и Фридрих Вильгельм демонстрировали всем свое единство еще до начала переговоров. Публицист Фридрих Гентц, секретарь и доверенное лицо при князе фон Меттернихе, написал потом: «Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией» [439]439
  402 История дипломатии. Т. 1. С. 377.


[Закрыть].