Текст книги "Ришелье. Спаситель Франции или коварный интриган?"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Маршал д’Орнано был арестован и препровождён в тюрьму Венсеннского замка. Братья де Вандоммы (сводные братья короля) были арестованы и посажены в замок Амбуаз, использовавшийся в качестве тюрьмы для важных политических фигур. Что касается герцогини де Шеврёз, то ей было предписано отправиться в ссылку в провинцию Пуату, неблагоприятный климат которой хорошо был известен кардиналу по личным ощущениям.

После этого, как уже говорилось, Гастона вопреки его желанию обвенчали с герцогиней де Монпансье. Церковную службу в кафедральном соборе Нанта вёл сам кардинал де Ришелье. Этим нежеланным браком он, согласовав всё с королём, надеялся умерить претензии Гастона. С другой стороны, герцогиня была сказочно богата, да ещё в ознаменование этого события король объявил о передаче Гастону герцогства Орлеанского. Отныне этот никчёмный мальчишка стал ещё и герцогом Орлеанским.

А потом королевский суд продолжил свои приостановленные на время свадьбы заседания. Тщетно мать графа де Шале добивалась аудиенции у короля. Людовик XIII только пообещал ей, что смягчит казнь осуждённого. Тогда бедная женщина попыталась подкупить палачей, но у неё ничего не вышло.

Бедняга де Шале тем временем отказался от всех своих показаний, утверждая, что он сделал их кардиналу при условии дарования ему жизни. Потом он потребовал очной ставки с графом де Лувиньи, во время которой последний отказался от большей части своих свидетельств, но всё было бесполезно, так как решение о казни графа уже было принято на самом высоком уровне.

Граф де Шале по дороге на казнь. Художник М. Лелуар

В конечном итоге граф де Шале был обезглавлен. Произошло это 19 августа 1626 года. Узнав о казни, Гастон, игравший в тот момент в карты, невозмутимо продолжил своё занятие – как будто всё это не имело к нему ни малейшего отношения.

Таким образом, вполне заурядный молодой граф оказался практически единственным, кто жестоко поплатился за участие в заговоре, представлявшем собой попытку придворной знати, окончательно оттеснённой кардиналом от участия в государственных делах, расправиться с виновником своего "бесправного положения", а заодно и с Людовиком XIII путём замены его на безвольного и легкомысленного Гастона.

9

После раскрытия этого заговора кардинал де Ришелье получил право завести для охраны собственных гвардейцев (сначала это было 50 мушкетёров[17]17
  В отличие от королевских мушкетёров, одетых в голубые плащи с серебряными крестами и королевскими лилиями, гвардейцы кардинала носили красные плащи (под цвет кардинальской мантии) с серебряными крестами без королевских лилий.


[Закрыть], а потом их число было увеличено до 150).

Что касается Анны Австрийской, то она едва упросила мужа не отправлять её в монастырь.

С Марией Медичи дело обстояло гораздо сложнее. Дело в том, что, отдалившись от жены, Людовик XIII вновь сблизился с матерью, влияние которой на дела государства продолжало оставаться значительным.

Её биограф Мишель Кармона совершенно справедливо называет динамику её отношений с кардиналом де Ришелье "великим разрывом".

Сам кардинал писал:

"Я – её ставленник. Это она возвысила меня, открыла путь к власти, даровала мне аббатства и бенефиции, благодаря которым из бедности я шагнул в богатство. Она убеждена, что всем я обязан ей, что она вправе требовать от меня абс олютного повиновения и что у меня не может быть иной воли кроме её собственной. Она не в состоянии понять, что с того самого дня, когда она поставила меня у штурвала корабля, я стал ответствен только перед Господом Богом и королём… Душой и умом она тяготеет исключительно к католической политике. Для неё безразлично, что Франция была бы унижена. Она не может примириться с тем, что, сражаясь с протестантизмом внутри страны, я в то же время поддерживаю союз с ним за её пределами… У неё претензии женщины и матери: я помешал ей передать Монсеньору (Гастону Орлеанскому), который, увы, возможно, унаследует трон, право на управление Бургундией и Шампанью. Я не могу допустить, чтобы охрана наших границ попала в столь слабые руки. Она считает меня врагом её дочерей на том основании, что одну из них я выдал замуж за протестантского государя (Карла I Английского), а с мужьями двух других – королём Испании и герцогом Савойским – нахожусь в состоянии войны. Всё разделяет нас, и это навсегда. Будущее зависит только от воли короля".

В двух последних фразах заключён главный смысл происходившего. С одной, впрочем, оговоркой: всю свою жизнь кардинал будет заботиться о том, чтобы его собственная воля выглядела как королевская воля, "от которой зависит будущее".

И как, интересно, могла относиться ко всему этому сама Мария Медичи?

Историк Ги Шоссинан-Ногаре отвечает на этот вопрос так:

"Мария чувствовала себя одураченной и хотела только одного: добиться смещения де Ришелье".

Франсуа де Ларошфуко в своих "Мемуарах" пишет:

"Уже тогда говорили о размолвке между королевой-матерью и кардиналом де Ришелье и предугадывали, что она должна повести к весьма значительным последствиям, но предугадать, чем это всё завершится, было ещё нелегко. Королева-мать поставила короля в известность, что кардинал влюблён в королеву, его супругу. Это сообщение возымело действие, и король был им чувствительно задет. Больше того, казалось, что он расположен прогнать кардинала и даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства; она, однако, заколебалась и никого не решилась назвать, то ли опасаясь, как бы её ставленники не оказались королю неприятны, то ли потому, что не успела договориться с тем, кого хотела возвысить. Этот промах со стороны королевы-матери явился причиной её опалы и спас кардинала. Король, ленивый и робкий, страшился бремени государственных дел и не желал потерять человека, способного снять с него этот груз".

Кардинал же, получив в своё распоряжение достаточно времени и все необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков королевы-матери. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, "ещё не чувствуя себя в силах сломить её, он не упустил ничего, что могло бы поколебать её положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда".

Шанс для решительного отмщения представился кардиналу де Ришелье в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. По свидетельству всё того же Франсуа де Ларошфуко, Людовик XIII тогда занемог "настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадёжной".

В самом деле, 22 сентября у короля поднялась температура, и он был уложен в постель. Жар усиливался, и ежедневные кровопускания ничего не могли с этим поделать.

Болезнь протекала в крайне тяжёлой форме. Организм короля был истощён до предела, и растерянные доктора уже не оставляли никаких надежд на благополучный исход. Людовик XIII исповедался и принял причастие.

А 29-го числа Людовику стало ещё хуже, и он, готовясь к скорой смерти, помирился с матерью и попросил передать своим подданным, что просит у них прощения. Было видно, что он доживёт до следующего дня…

Все вокруг только и говорили, что во всём виноват кардинал де Ришелье, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Северную Италию. Все гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона Орлеанского. А ещё всех интересовал вопрос, выйдет ли Анна Австрийская за него замуж, чтобы тем самым узаконить права Гастона на престол. Что же касается кардинала де Ришелье, то ему отводили лишь три возможности: ссылку, заточение в тюрьму или казнь…

На его счастье, у Людовика вдруг началось стремительное выздоровление.

"Не знаю, жив я или мёртв, – писал в те дни кардинал графу де Шомбергу. – Признаюсь вам, что некоторые заявления докторов внушили мне столь невыносимый страх, что я до сих пор не могу от него избавиться".

Понятно, что Людовик XIII долгое время ещё был очень слаб, но всем стало понятно, что он выжил, а значит, выжил и кардинал де Ришелье.

Когда королю стало существенно лучше, Мария Медичи попыталась поговорить с ним.

Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно "накачав" его назиданиями типа: "Будь твёрд, дорогой мой мальчик" или "Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, мы добьёмся своего".

Однако Людовик XIII, хотя и чувствовал себя неважно, сразу же предложил матери усмирить своё воинственное настроение. Он, не скрывая раздражения, сказал:

– Я по вашему лицу, мадам, вижу, как вы озлоблены. Вижу, как дуется Гастон. Клянусь Богом, я сыт по горло всеми этими вашими сценами!

– Ваш брат несчастен, – объявила Мария Медичи. – Я тоже…

Людовик удивился:

– Мой брат, герцог Орлеанский, владеет многочисленными городами и поместьями, у него огромное состояние. Он может делать всё, что ему вздумается. С чего бы ему быть несчастным?

– Меня женили на мадемуазель де Монпансье, а я хотел бы жениться на Маргарите Лотарингской, сестре герцога Карла Лотарингского, – заявил Гастон. – Я хотел бы иметь право сам делать выбор.

– Ах вот как? – хмыкнул король. – Может быть, вы ещё потребуете и мою корону в придачу, дорогой брат? Ведь на самом деле вы этого добиваетесь?

После этого Людовик XIII вдруг вскочил с места и закричал:

– Мой ответ – нет! Нет и ещё раз нет!

– Подождите! – воскликнула Мария Медичи. – Ваш брат верен вам. Его требования – это одно, но есть вещь не менее важная. Ришелье по-прежнему при должности. Я ждала… Долго ждала… Но теперь я заявляю, что вы просто обязаны избавиться от него! Иначе мира между нами не будет!

– Ах вот как?! – закричал в ответ Людовик. – Никого не заботят моё спокойствие духа и здоровье… Вы не отстаёте от меня ни днём, ни ночью, требуя устранить лучшего из моих слуг… Вы оскорбляете и высмеиваете его… Вы не даёте мне покоя, но я отвергаю ваши требования! Абсолютно все ваши требования! Ришелье останется при мне…

– Ваш кардинал – предатель! – заявил Гастон. – Если вы не прогоните его, то лично я знаю, как себя защитить.

– Неблагодарный сын! – поддержала его мать. – Пообещайте, что завтра этот дьявол будет заточён в Бастилию! Если нет, я оставлю вас! Я покину вас и двор раз и навсегда!

В ответ Людовик сказал как отрезал:

– Ришелье останется. Это моё окончательное решение.

Потом он резко развернулся и вышел.

Мария Медичи грязно выругалась по-итальянски и шепнула Гастону:

– Нас не заставят свернуть с выбранного пути, сын мой. Мы осуществим наш план в этой игре. Возможно, кровавой игре – не исключено и такое… Они ещё увидят… Этот его любимый кардинал… Мы с ними покончим, а Людовик ещё не один раз пожалеет, что встал на его сторону…

Исходя из вышеизложенного, можно с уверенностью утверждать, что Людовик целиком и полностью поддерживал кардинала де Ришелье как с личностной, так и с политической точки зрения.

Однако, по словам современников, полнейшим антиподом короля была его мать, Мария Медичи, которая всячески выказывала своё крайнее неодобрение действиями кардинала и в течение долгих лет собиралась отправить его в отставку. Более того, Его Высокопреосвященству грозило тюремное заключение: прекрасно понимая, в каком плачевном состоянии находится король, Мария Медичи приняла твёрдое решение дождаться смерти сына, а затем заточить ненавистного кардинала в лионскую тюрьму Пьер-Ансиз и приставить к нему надзирателя в лице коменданта города Лиона господина д’Аленкура.

Увы, все её планы по устранению де Ришелье, равно как и попытки склонить короля на свою сторону, с треском провалились. Видя, как один за другим рушатся её воздушные замки, она решила взять реванш и поговорить с сыном с глазу на глаз. И вот она снова предстала перед Людовиком, на этот раз уверяя, что любит его и никоим образом не намерена вступать с ним в открытую борьбу. При этом Мария Медичи отметила, что если он её тоже любит, то ему придётся сделать окончательный и бесповоротный выбор – мать или кардинал.

Обстановка накалялась; оба родственника заметно нервничали и говорили на повышенных тонах. И в тот самый момент, когда беседа достигла своего эмоционального апогея, в комнату неожиданно вошёл… конечно же вездесущий кардинал де Ришелье.

– Я знаю, – с порога сказал он. – Вы говорили обо мне. Не так ли, мадам?

Это внезапное вмешательство ввело Марию Медичи в кратковременный ступор. Дыхание её пресеклось, и ей потребовалось несколько мучительно долгих секунд, чтобы взять себя в руки. Гордо подняв голову, она отрывисто произнесла:

– Вовсе нет.

Но вдруг волна жгучей ненависти, смешанная с горечью от собственной растерянности, захлестнула её. Она резко повернулась к кардиналу и заговорила, чувствуя, как всё её лицо покрывает испарина:

– Вообще-то… Да… Мы говорили о вас, причём говорили как о человеке самого низкого и неблагородного достоинства.

Слова срывались с её губ сами собой, как извержение вулкана, как неудержимая снежная лавина, сель, камнепад…

Она чувствовала, как всё то, что угнетало и терзало её неё это время, выплёскивается наружу, притом не в самой пристойной форме. Она не замечала ничего вокруг, выкрикивая оскорбления в адрес Ришелье, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах: якобы он задумал покушение на короля, он распространяет слухи, будто Людовик XIII – незаконный сын Генриха IV и потому занимает престол не по праву, он…

Между гем сам Людовик XIII сидел, стиснув зубы, бледный, как полотно, а лицо его выражало гремучую смесь страха и негодования.

Весьма несладко приходилось и Ришелье. Он крепко стиснул зубы и сжал кулаки, не замечая капелек пота, обильно выступивших у него на лбу. Решалась его судьба: в одно мгновение он мог быть низвергнут и растоптан, а мог и вознестись до невероятных высот.

Некоторые историки утверждают, что, повинуясь некоему внезапному эмоциональному порыву, он якобы даже "упал на колени перед своей бывшей благодетельницей" и "умолял не верить возводимой на него клевете". Особенно падкие до эмоций авторы отмечали, что при этом кардинал плакал и молил о пощаде.

Франсуа де Ларошфуко в своих "Мемуарах" так и пишет:

"Он пал к её ногам и пытался смягчить её своей покорностью и слезами. Но всё было тщетно, и она осталась непреклонной в своей решимости".

Однако полностью и безоговорочно доверять мемуаристам – дело неблагодарное и пустое. С другой стороны, сразу несколько человек сообщают нам, что в ходе той беседы кардинал де Ришелье попросил отставки.

В конце концов Людовик сумел утихомирить мать и, будучи при этом весьма сконфуженным, приказал кардиналу удалиться. Казалось, Мария Медичи одержала бескомпромиссную победу, а когда прошёл слух о том, что кардинал в расстроенных чувствах собирается покинуть Париж, сторонники королевы-матери и вовсе стали втайне потирать руки. На поверку же всё обстояло несколько иначе, если не сказать – с точностью до наоборот.

Измождённый стычками с матерью и внутренним разладом в стране, Людовик в конечном итоге вновь вызвал к себе кардинала. Тот нашёл Его Величество в состоянии полнейшего смятения: король сидел у камина, обхватив голову руками; его лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги. Услышав, как в комнату вошёл Ришелье, он вздрогнул и устремил на него пустой, ничего не выражающий взгляд.

– Как мне быть? – голос его был глухой и звучал едва слышно. – Ведь она моя мать. Ришелье, помогите мне, дайте совет, что мне делать?

– Сир, – осторожно начал кардинал, и голос его был исполнен жалости. – Подумайте прежде всего о себе: ваш брат ненавидит вас. Ваш трон и ваша власть в опасности.

Король отнял ладони от лица и заговорил быстро, с лёгкой ноткой истерики, словно сам не до конца верил в правдивость своих слов.

– Я знаю, знаю. Но вы ведь давно знакомы с моей матерью. Она же не станет, в самом деле, помогать заговорщикам в борьбе против нас.

– Увы, – сокрушённо ответил кардинал. – Позволено ли мне будет ненадолго вернуться к прошлому?

– Если это необходимо, я как король обязан вас выслушать.

Людовик кивнул и внимательно взглянул на кардинала. Тот, заложив руки за спину, тихо произнёс:

– Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил за невестой огромное приданое. И где оно теперь? Королева-мать продала всё, а деньги были отправлены на покупку оружия.

Плечи короля дрогнули и опустились. Он весь подался вперёд; казалось, что его сейчас стошнит. Какой кошмар! Родная мать раздобыла деньги на восстание против своего собственного сына! Теперь все её попытки устранить кардинала казались весьма логичными, ведь в этом случае лишённый поддержки король стал бы для неё лёгкой добычей. А тогда одному Богу известно, что бы с ним сотворили мать и этот негодяй Гастон. Яд, кинжал… Да мало ли способов убрать неугодного человека! Не стоило забывать: на родине Марии Медичи, во Флоренции, подобного рода "решения проблем" давно стали традицией, неотъемлемой частью существования в обществе, так что ей убить кого-то было всё равно что муху прихлопнуть. С этим нужно было покончить… Во что бы то ни стало, немедленно, сию же секунду…

Людовик встал. Неровный свет камина бросал на его лицо рваные янтарные отсветы, отчего оно казалось тёмным и угрюмым. Глаза, очерченные болезненного вида красной каймой, предательски блестели.

– Ришелье!

– Да, сир?

– Я понимаю. Мою мать нельзя оставлять на свободе. Как это сделать?

Кардинал посмотрел на короля с некоторой смесью удивления и одобрения. Можно было даже подумать, что губы его тронула едва заметная улыбка, впрочем, вероятно, то была всего лишь причудливая игра света и тени. Немного поразмыслив, он ответил:

Лувр при Людовике XIII. Неизвестный художник

– Прикажите её двору отправиться в Компьень. Там всё будет организовано. Детали оставьте мне, вам же сейчас требуется отдых. Я поступлю с Её Величеством так, как если бы сам был её сыном.

– Да будет так, – пробормотал король.

И создалось впечатление, что эти слова – печать, скрепившая некий незримый договор.

– Но только пусть всё произойдёт побыстрее. Ожидание гложет меня изнутри.

– Поверьте, сир, через неделю всё закончится, и вы станете в значительно большей степени королём Франции, чем сейчас.

С этим кардинал изобразил почтительный намёк на поклон и неслышно покинул комнату. Опустошённый король же остался стоять у камина, один на один с самим собой, в очередной раз вверив свою жизнь и судьбу государства в чужие руки.

Итак, ситуация переменилась коренным образом. Как всё было на самом деле, утверждать трудно, однако факт остаётся фактом – Людовик XIII призвал к себе кардинала де Ришелье и прямо заявил: он бесконечно признателен ему за всё, что кардинал сделал для его матери и для Франции, он решительно настроен защитить Ришелье от врагов, находящихся под покровительством Марии Медичи, и он намерен и впредь пользоваться его услугами.

Дальше – больше. Король открыто признал, что советы Ришелье более ценны для Франции, чем советы королевы-матери, заявив при этом, что сама Мария Медичи вовсе не является противником номер один. Все беды – от её окружения, и вот с ним-то он и намерен разделаться. После этого король пригласил к себе министров и государственных секретарей. В результате самые ярые сторонники Марии Медичи были сняты со своих постов…

10

Тот день вошёл в историю как «День Одураченных».

Тогда, осенью 1630 года, вряд ли кто-то из участников событий мог бы представить себе, какие изменения ожидают каждого из них в самом скором будущем.

Собственно, непосредственно в "День Одураченных", то есть 10 ноября 1630 года, Мария Медичи публично оскорбила Марию-Мадлен де Комбале, племянницу (дочь сестры) кардинала де Ришелье и свою фрейлину. Она открыто обвинила её в шпионаже в пользу кардинала, что, возможно, и не было лишено основании.

Тогда всем казалось, что с кардиналом покончено, и Мария Медичи совсем позабыла об осторожности. В тот же день она объявила о передаче руководства делами Королевского совета канцлеру Мишелю де Марийяку. Одновременно она заявила, что все родственники, друзья и помощники кардинала де Ришелье подлежат немедленной высылке из Парижа.

И, надо сказать, что молва об опале кардинала распространилась с такой быстротой, что придворные толпой устремились к королеве-матери, чтобы разделить с ней её торжество.

В ответ кардинал де Ришелье избрал неожиданную для своих противников тактику. Он и в самом деле написал Марии Медичи письмо с извещением о своём решении уйти в отставку и покинуть Париж вместе с мадам де Комбале: и он сам, и его племянница якобы не желают терпеть возводимых на них незаслуженных обвинений. Разумеется, хитрый кардинал постарался, чтобы содержание этого письма стало известно и Людовику XIII. Он даже сделал вид, что спешно собирается в Гавр, откуда можно было выехать из Франции.

Реакция Людовика XIII на этот ход кардинала спутала карты противников последнего. Король вдруг впал в ипохондрию, сопровождавшуюся приступами продолжительных и безутешных рыданий, а потом заявил, что обязан государству больше, чем матери. А государству нужен такой человек, как кардинал де Ришелье.

Кардиналу же он сказал:

– В вашем лице я имею самого верного и самого любящего слугу, которого когда-либо знал мир. Что же касается моей матери, то она оказалась во власти интриганов, но я сумею положить этому конец.

Людовику XIII важно было, чтобы народ считал его королём справедливым, и он пригласил к себе королеву-мать, Гастона Орлеанского и кардинала де Ришелье, потребовав у них немедленного примирения. Все трое вынуждены были заверить короля и друг друга во взаимном расположении, обязавшись совместно действовать исключительно во благо Франции и её правителя. Это произошло 21 ноября 1629 года. В тот же день Людовик XIII подписал указ о возведении кардинала Ришелье в ранг главного министра королевства (этот указ узаконил те функции главы Королевского совета, которые Ришелье уже выполнял в течение пяти с лишним лет).

Конечно, подобное решение возникло в голове у короля не само по себе. Это наш герой ловко воспользовался положением дел и, овладев волей короля, заставил принять решение, выгодное лишь ему самому.

Ну а потом на противников кардинала посыпались кары, одна другой страшнее.

В частности, Маргарита Лотарингская, принцесса де Конти, дочь герцога Генриха де Гиза, организатора убийств гугенотов в Варфоломеевскую ночь, и Карл IV Лотарингский, герцог де Гиз, её брат, были изгнаны из Франции. Франсуа де Бассомпьер, отличившийся при осаде Ла-Рошели и ставший маршалом, был отправлен в Бастилию. Маршалу Луи де Марийяку, объявленному изменником, отрубили голову на Гревской площади. Канцлер Мишель до Марийяк, его брат, был заключён в тюрьму, где оставался до самой смерти…

Этот скорбный список можно было бы продолжать ещё очень и очень долго. За многими в нём не было никакой вины, кроме близости к Марии Медичи. Например, Мишель де Марийяк был её ближайшим советником, и он настойчиво требовал заключения мира с Испанией и Священной Римской империей на любых условиях. А Луи де Марийяк, маршал де Бассомпьер и герцог де Гиз, подыгрывая ей, пытались склонить короля к необходимости отставки кардинала.

Аресты ближайших сподвижников буквально раздавили Марию Медичи. Несчастная женщина переживала глубочайшее душевное потрясение. Между тем двор её опустел. Все, кто ещё вчера всеми правдами и неправдами искал её расположения, заискивал перед ней, клялся в верности, вдруг куда-то исчезли…

Франсуа де Ларошфуко, отец которого тоже пострадал, в своих "Мемуарах" констатирует:

"Все вельможи королевства, видя себя поверженными, считали, что после былой свободы они впали в рабство".

На самом деле, утверждает историк Виктор-Люсен Та-пье, "совершают грубую ошибку те, кто принимает борьбу Ришелье с грандами за его враждебность по отношению к дворянству в целом. Он никогда не забывал, что оно [дворянство. – Авт.] было нервом государства <…>. Напротив, он считал дворянство необходимой пружиной общества. Но нужно, чтобы оно перестало быть недисциплинированным и праздным".

То есть вельможи королевства не "впали в рабство". Просто кардинал де Ришелье со свойственной ему прагматичностью отдавал явное предпочтение служилому дворянству, а не кучке аристократов крови, совершенно бесполезных и даже обременительных для государства. Недаром в своём "Политическом завещании" кардинал советовал королю "по достоинству оценивать услуги дворян, не забывая и о строгости, когда они пренебрегают своим долгом".

Естественно, аристократы, со своей стороны, откровенно возненавидели кардинала за попрание их "исконных" прав. Они с трудом, но мирились с притеснениями короля: в конце концов король – первый из дворян, и сто "исторические права" стали чем-то привычным. Другое дело – власть какого-то выскочки, которая в глазах знати не имела ни юридических, ни моральных оснований.

Сопротивление грандов росло, и первым их предупреждением "зарвавшемуся" кардиналу был заговор графа де Шале. С ним кардинал успешно расправился, а теперь он нанёс второй, гораздо более сильный, контрудар. В результате Марии Медичи было велено удалиться из Парижа в Компьень, что в семидесяти километрах к северо-востоку от Парижа.

В целом же можно сказать, что поражение "одураченных" значительно упрочило позиции кардинала де Ришелье. Свидетельством этого стало, в частности, решение короля, принятое в сентябре 1631 года, о возведении фамильного удела Ришелье в герцогство и пэрство. Это значило, что с этого момента кардинал и главный министр королевства стал ещё и герцогом, а также пэром Франции. Он победителем вышел из опаснейшего испытания. Отныне он превратился в подлинного правителя Франции – на все оставшиеся ему одиннадцать лет жизни.