Текст книги "Ришелье. Спаситель Франции или коварный интриган?"

Автор книги: Сергей Нечаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Часть четвёртая
ГЛАВНЫЙ МИНИСТР

1

Но до этого произошло ещё множество разных событий.

Например, такое. 23 февраля 1631 года Марии Медичи, находившейся в Компьеньском замке, вдруг объявили, что прибыл кардинал де Ришелье.

Отметим, что в Компьене к ней относились плохо. Как пишет Андре Кастело, "её всячески притесняли, унижали, строго следили за каждым шагом, так что ей было всё труднее выносить такую враждебную атмосферу подозрительности и неприязни".

Сказать, что Мария Медичи была удивлена, увидев кардинала, – это ничего не сказать. Соответственно, и взаимные приветствия дались им обоим с видимым трудом. А потом кардинал заявил, что изгнаннице следует уехать ещё дальше от Парижа и что это необходимо прежде всего для её же безопасности, а также для безопасности других лиц, судьба которых ей небезразлична.

– Каких других лиц? – удивилась бывшая королева. – Все остальные и так уже либо истреблены, либо находятся…

– Вам необходимо принять эти условия, мадам, – грубо перебил её кардинал.

– Исчадие ада, да будь ты проклят! – ещё раз крикнула изгнанница, понимая, что возражения бесполезны.

Конечно же кардинал имел в виду Гастона Орлеанского, младшего сына Марии Медичи и покойного короля Генриха IV, считавшегося престолонаследником до рождения будущего Людовика XIV, а теперь именовавшегося просто «Месье». Понятно, что у Гастона были весьма сложные отношения с венценосным братом. Понятно также, что его судьба не могла быть безразлична его матери. Как видим, кардинал де Ришелье всегда бил точно в цель.

С Гастоном ситуация выглядела следующим образом. В 1630 году ему было двадцать два года. Он был красивым молодым человеком, легкомысленным, коварным, малодушным, но весьма любезным. Всем было ясно, что его видимое примирение с братом Людовиком не могло продлиться долго. Он и сам прекрасно понимал, что его шансы унаследовать трон с каждым днём всё возрастают и возрастают. И действительно, тогда многим казалось более чем вероятным, что он унаследует трон старшего брата. В его власти было начать ради этого настоящую гражданскую войну. И при этом он мог рассчитывать на поддержку со стороны старой родовитой аристократии, и всё, что бы он ни сделал благодаря статусу наследника Людовика, всё равно оставило бы его безнаказанным.

В результате 30 января 1631 года Гастон незаметно исчез из Парижа и отправился в Орлеан. А через несколько месяцев он перебрался в Безансон, находившийся тогда под управлением испанцев. А там, заручившись обещанием помощи от Мадрида, он начал формировать армию для похода на Париж.

Кардинал де Ришелье, естественно, поднял тревогу и доложил обо всём королю.

Что же касается Марии Медичи, то новым местом ссылки ей был предложен небольшой городок Мулен.

Оскар Егер в своей "Всемирной истории" пишет:

"Людовик XIII, робкий, сознававший свою умственную зависимость, слабый и телом и духом, далеко не речистый, понимал, однако, достоинство своего сана, чувству я в то же время потребность опоры в человеке сильном, который был бы способен один нести бремя правления, опираясь на свой ум и силу воли. Согласившись с мнением своего министра, Людовик предложил своей матери переехать в Мулен. Попытки примирить её с сыном были тщетными. Вместе с ней покинул двор и герцог Орлеанский".

Она согласилась отправиться туда, но попросила, чтобы ей позволили на некоторое время задержаться, – пока Мулен не будет очищен от свирепствовавшей там эпидемии, а местный замок не отремонтируют должным образом. Такое разрешение ей было дано.

20 марта 1631 года Людовик XIII написал ей, что Мулен полностью готов к её приёму, но она опять нашла массу отговорок для того, чтобы в очередной раз отсрочить свой отъезд. После этого кардинал де Ришелье стал нашёптывать королю, что всё это неспроста, что его мать, возможно, готовит побег.

По большому счёту это было в её стиле.

Мария Медичи находилась в отчаянном положении. Старания хоть как-то воздействовать на Людовика ни к чему не приводили. Почему? Да потому, что каждый раз на пути королевы-матери возникал кардинал де Ришелье, и это раз за разом становилось непреодолимым барьером между ней и сыном.

Иногда в приступах ярости она начинала проклинать саму себя за бессилие. Иногда, забывая, что она лишь слабая женщина, она буквально выла от осознания того, что упустила момент, когда можно было тривиально проткнуть этого гадкого Ришелье кинжалом, как это испокон веков было принято в её родной Флоренции. Но Мария Медичи слишком ненавидела кардинала, а, как известно, чем ненависть бессильнее, тем она упорнее и опаснее. Её может победить только прощение, но тут ни о каком прощении не могло быть и речи.

Вечером 18 июля 1631 года она всё же покинула Компьень. Местная охрана прозевала это событие, но, как потом выяснилось, королева-мать действительно сбежала. Пока она намеревалась остаться во Франции, в приграничном городке Ла-Капелль, у друга её любимого сына Гастона маркиза де Варда, который пообещал открыть перед ней обитые железом ворота.

Естественно, кардинал де Ришелье узнал про этот план и успел сорвать попытку Марии Медичи войти в Ла-Капелль.

После этого, опасаясь возможного преследования, она была вынуждена двигаться дальше и пересечь границу. Так она прибыла в Авен, ближайший город на принадлежавшей испанцам территории. Произошло это вечером 20 июля, а потом она отправилась в испанские Нидерланды – сначала в Моне, а затем в Брюссель. Как пишет в своей "Всемирной истории" Оскар Егер, "завязалась новая испанская интрига".

Людовика XIII известие о бегстве матери привело в ужас. Он, как водится, сразу же пал духом и решил, что раз мать вновь на свободе, то она обязательно найдёт способ отомстить ему. Уж он-то знал, на что она была способна, когда её загоняли в угол…

Пока происходили эти события, проснулись надежды врагов кардинала де Ришелье. Сам же кардинал, казалось, остался совершенно безразличным к сообщению о побеге королевы-матери. Если он и проявил какие-то эмоции, которые хоть как-то можно было трактовать как опасение, то лишь потому, что Гастон Орлеанский вновь выступил против своего брата-короля, получив поддержку нескольких герцогов, собравших свои отряды в Лангедоке и готовых к походу на Париж.

А тем временем Мария Медичи, находясь в Брюсселе, писала своему сыну Людовику гневные послания, обвиняя кардинала де Ришелье во всех мыслимых и немыслимых грехах. Она даже обратилась в Парижский парламент с призывом признать кардинала виновным в незаконной узурпации власти в стране. В результате Людовик XIII был вынужден выступить перед судьями и опровергнуть доводы своей матери.

По определению биографа кардинала де Ришелье Энтони Леви, "с этого момента жизнь Марии Медичи превратилась в печальную повесть об утраченных иллюзиях, бесславном угасании и нищете. Нигде ей не были готовы предоставить приют надолго – ни в Нидерландах, ни в Англии, ни в Германии. Людовик XIII урезал расходы на её содержание и так и не позволил ей вернуться во Францию, даже когда она оказалась в стеснённых финансовых обстоятельствах в Кёльне; такое решение было одобрено Королевским советом в 1639 году".

2

Гастон Орлеанский тем временем набрал армию и, обретя союзников, в том числе в лице герцога де Монморанси[18]18
  Генрих II де Монморанси (1595–1632) был крестником короля Генриха IV. В семнадцать лет он стал адмиралом Франции и губернатором Лангедока.


[Закрыть], знаменитого своей неустрашимостью и многочисленными победами, выступил против войск короля и кардинала де Ришелье. Но на деле отряды Гастона, столь расхваливаемые за их якобы прекрасную подготовку и немалую численность, оказались всего лишь пёстрым сборищем испанцев, валлонов и французских дезертиров. С характерными для него проблемами со здравым смыслом и дисциплиной Гастон двинул это воинство вперёд на три дня раньше, чем было договорено с опытным де Монморанси.

Испанские войска сосредоточились на границе с Францией, но не пошли вперёд, пока не обозначится хоть какой-нибудь успех французского восстания. В конечном итоге уверенность кардинала де Ришелье в успехе оправдалась: как бы французы ни досадовали на суровое правление главного министра и на обращение короля с Марией Медичи, им ещё меньше нравился союз королевы-матери с младшим сыном, грозивший вторжением в страну орды иностранных наёмников.

Две армии встретились 1 сентября 1632 года в районе Кастельнодари. Королевской армией командовали маршалы Анри де Шомберг и Жак де Ла Форс, бунтовщиками – герцог де Монморанси и Гастон Орлеанский.

Перед сражением, во время военного совета, Гастон сказал:

– Господа, всем известно, скольких усилий нам стоило собрать войско. Следовательно, вам легко понять, что если мы проиграем сражение, то наверняка погибнем. Что же касается кардинала, то он всегда найдёт возможность выкрутиться. Мы должны беречь свои войска. Нам нужна осторожность, прежде всего, и благоразумие.

В свою очередь, герцог де Монморанси заявил, что не думает о последствиях поражения по той простой причине, что решил, если всё сложится плохо, умереть прямо на поле сражения.

Когда начался бой, войска короля тут же стали теснить людей "Месье", и тот бежал с поля боя, даже не попытавшись привести в порядок свои ряды. Наверное, если бы всё пошло по заранее подготовленному плану, то Гастон сохранил бы лицо, а тот запас храбрости, с которым он проснулся утром, непременно поддержал бы его до конца сражения. Но, к сожалению, всё сразу пошло не так, и солдаты начали разбегаться…

В результате Гастон впал в такую депрессию, какого устыдилась бы даже женщина: он спрятался и всё время говорил какие-то невнятные слова, словно страдая от лихорадки.

Герцог де Монморанси был взят в плен, и кампания закончилась полной победой Людовика XIII и его главного министра.

Тем, кому в этот раз удалось спастись и кто ещё мог поддаться искушению вновь собраться под знамёнами неумелого и мнительного Гастона, был преподнесён урок в виде публичной казни герцога де Монморанси.

Это был один из самых родовитых и знатных дворян Франции. Он не принадлежал к ярым противникам кардинала де Ришелье, но, на свою беду, находился под сильным влиянием своей жены, а вот та была активной сторонницей Марии Медичи и Гастона Орлеанского[19]19
  Герцогиня де Монморанси (урождённая Фелиция Орсини) была итальянкой, и один из её предков был женат на Изабелле Медичи. Соответственно, теперь она была одной из самых непримиримых противниц кардинала. Именно она толкнула мужа на путь государственной измены.


[Закрыть].

Когда истекающий кровью (во время сражения он получил семнадцать ран) герцог был взят в плен, во французском обществе надеялись, что, учитывая его высокое происхождение, он будет помилован. К Людовику XIII и к кардиналу де Ришелье стали пачками поступать соответствующие ходатайства. Но на это кардинал заявил:

– Нынешнее положение дел таково, что диктует потребность в большом уроке.

"Большой урок" был преподнесён 30 октября 1632 года в Тулузе. В тот день герцог де Монморанси в испачканной кровью одежде и ещё не оправившийся от ран взошёл на эшафот.

Перед казнью он сказал своему палачу:

– Давай, бей смелее…

Отметим, что эта казнь вызвала глубокое потрясение во французском обществе, ведь речь шла о человеке, чья родословная насчитывала более семисот лет, о первом дворянине королевства, следовавшем сразу после принцев крови. Он был молод (всего тридцать шесть лет), знатен, популярен и даже любим, но всегда такой нерешительный король здесь вдруг проявил полную солидарность со своим главным министром. А заступникам за жизнь мятежного герцога он заявил:

– Я не был бы королём, если бы позволил себе иметь личные чувства.

Вслед за этим полетело немало и других голов. Двери тюремных камер захлопывались за самыми родовитыми персонами Франции. Те же, кому Людовик и кардинал де Ришелье не смогли предъявить реальных обвинений в измене, были устранены с помощью наводивших настоящий ужас королевских указов, по которым без суда и без права апелляции заключали в тюрьму на любое количество лет по усмотрению победителей.

Охваченный паникой Гастон Орлеанский сбежал – сначала в испанский Франш-Конте, а затем в Лотарингию.

Когда Мария Медичи, находившаяся в то время в Брюсселе, серьёзно заболела, она потребовала выслать к ней Франсуа Вотье, своего бывшего врача и хорошего специалиста, которого кардинал де Ришелье бросил в Бастилию. В этом ей, естественно, было отказано в самой жёсткой форме.

Несчастная женщина уже готова была наложить на себя руки от бессилия.

Тогда она конечно же не могла знать, что её старший сын сосредоточится теперь на нейтрализации Гастона Орлеанского, находившегося в Лотарингии. Не могла она знать и о том, что с политической карьерой "Месье" также уже всё было покончено. Он женится на Маргарите Лотарингской (графине де Водемон), сестре местного герцога Карла IV, и умрёт 2 февраля 1660 года в возрасте пятидесяти одного года, когда во Франции уже вовсю будет править сын Людовика XIII и Анны Австрийской[20]20
  От своего сына Гастона Мария Медичи будет иметь несколько внуков и внучек: одну – от герцогини де Монпансье, пятерых – от Маргариты Лотарингской, одного – от Луизы Роже деля Марбельер.


[Закрыть].

Но это будет позже. А пока же Гастон приехал к матери в Брюссель. Местных начальников, давших ей приют, очень сильно раздражали бесконечные ссоры и жалобы в среде тех, кто, оказавшись в изгнании, присоединился к Марии Медичи. Со своей стороны, старая королева занималась сочинением бесконечных писем, изобилующих перечислением нанесённых ей обид и оскорблений, которые она направляла разным своим родственникам и всем посольствам в Европе. Конечно же немало грязи в этих письмах было вылито на голову кардинала де Ришелье, да и её старшему сыну тоже доставалось. Этим властолюбивой флорентийке удалось в какой-то мере утолить жажду мести, но она уже не могла влиять ни на что. Из Франции она бежала, а посему с ней уже никто особо не считался.

Что же касается кардинала де Ришелье, то он, обычно такой находчивый по части охраны заключённых в тюрьмах, сознательно пренебрёг охраной королевы-матери. В самом деле, она уже не представляла для него никакой серьёзной угрозы. И та лишь сыграла ему на руку, сбежав из Компьеня, чтобы влачить жалкое существование в провинциальном Брюсселе в качестве содержанки испанского правительства.

Оказавшись в столь безнадёжных обстоятельствах рядом с матерью, Гастон быстро зачах. Он со вздохами возвращался в воспоминаниях к блеску своей жизни при французском дворе, к своим схваткам с кардиналом (ему они в общем-то легко сходили с рук), а также к роскоши положения наследника престола. Теперь же ему явно недоставало денег, и не было никакой надежды на то, что любящая мать сможет удовлетворить его нужды. К тому же она очень скоро начала серьёзно действовать ему на нервы. Полный раздражения, неблагодарный Гастон пришёл к выводу, что его бедственное положение – целиком и полностью вина матери.

А что? Он же не изменил старшему брату-королю, а всего лишь был введён в заблуждение теми, кто хотел их поссорить. Именно в таком духе он и послал письмо Людовику, прося у него прощения и разрешения вернуться на родину.

После этого Гастон получил огромную сумму в полмиллиона ливров для уплаты долгов и гарантии того, что он прощён и его ждут при дворе. В результате в сентябре 1632 года Гастон постыдно сбежал из Брюсселя, даже не простившись с матерью, и помчался в Сен-Жермен, где буквально бросился к ногам Людовика.

При этом Людовик XIII назидательно сказал ему:

– Брат мой, я прошу вас любить господина кардинала.

– Я буду любить его, как самого себя, – охотно поспешил заверить брата Гастон. – Я буду всегда и во всём следовать его советам.

Естественно, мало кто из участников и свидетелей этого спектакля поверил в искренность главных действующих лиц. Но факт остаётся фактом: главная цель была достигнута, и "Месье", возвращённый на родину, был выведен из-под влияния врагов Франции.

Со своей стороны, Анна Австрийская при встрече назвала Гастона предателем и, повернувшись к нему спиной, гордо удалилась.

3

Между тем в ноябре 1631 года войска маршала де Ла Форса совершили неожиданный марш-бросок и оказались у стен Седана, где прятался Фредерик-Морис де Ла Тур д'Овернь, 2-й герцог Буйонский, находившийся в тайном сговоре с Марией Медичи.

Город был быстро взят и присягнул на верность Людовику XIII. Потом маршал де Ла Форс двинулся к Вердену и там соединился с другой армией, которой командовал сам Людовик XIII. Вскоре обе армии сосредоточились у германских границ.

Это стало не просто строгим внушением герцогу Лотарингскому, предоставившему в своё время убежище сбежавшему Гастону и многим другим злейшим врагам Людовика XIII и кардинала де Ришелье, но и положило начало присоединению к Франции этого независимого герцогства, географически разделявшего Францию и Германию и находившегося под формальной опекой Священной Римской империи.

Укрепив позиции Франции в Лотарингии, кардинал начал подумывать о походе в соседний Эльзас, но тут он не встретил понимания со стороны своего ближайшего помощника отца Жозефа. Тот утверждал, что в первую очередь следовало бы помешать захватническим устремлениям шведского короля Густава II Адольфа в западной части Германии. К тому же, полагал отец Жозеф, "христианнейший" король был просто обязан выполнить своё обещание, данное католическим князьям Германии, – защищать их от шведского завоевания.

В результате, кардинал де Ришелье счёл аргументы своего помощника вескими и отказался от похода в Эльзас, а в Майнц, где в тот момент находился лагерь Густава II Адольфа, было направлено специальное посольство во главе с бароном Эркюлем де Шарпасе – одним из лучших дипломатов школы Ришелье. Его заместителем был назначен Урбэн дс Майе, маркиз де Брезе, шурин (муж младшей сестры) кардинала. У послов имелись чёткие предписания: всеми средствами склонить короля Швеции повернуть оружие против Фердинанда II Габсбурга в его наследственных землях, то есть в Австрии и Чехии. Кроме того, нужно было получить от Густава II Адольфа обещание не посягать на территории католических княжеств Германии, находившихся под покровительством Людовика XIII.

Переговоры шли тяжело, но в конечном итоге они завершились тем, что протестантская Швеция стала активным союзником католической Франции и немецких государств, восставших против императора Священной Римской империи Фердинанда II Габсбурга. Таким образом, политика Франции окончательно вошла в конфликт с интересами Испании. В течение двух лет король Швеции показал себя величайшим полководцем в Европе, а император Фердинанд потерпел серию таких жестоких поражений, что война загремела уже на границах Эльзаса.

К сожалению, отважный Густав II Адольф, один стоивший целой армии, погиб в битве при Лютцене 16 ноября 1632 года.

Кардинал де Ришелье написал тогда Людовику XIII:

"Если бы шведский король догадался умереть хотя бы на полгода позднее, то дела Вашего Величества, совершенно очевидно, находились бы куда в лучшем состоянии".

Тем не менее, чтобы спасти Священную Римскую империю от распада, теперь требовалось немедленное вмешательство испанских Габсбургов.

Со своей стороны, политика кардинала де Ришелье была направлена на возвышение Франции, на установление равновесия в Европе и на подрыв могущества Испании и Священной Римской империи, то есть на ликвидацию гегемонии правивших и там, и там Габсбургов.

А поддержка Испанией Марии Медичи и жалкого восстания Гастона Орлеанского настолько взбесила Людовика XIII, что он в июне 1635 года подписал обращение к населению испанских Нидерландов с призывом к национальному восстанию.

В ответ на это Испания объявила Франции войну, и её войска вторглись в Пикардию.

Так начался так называемый франко-шведский период знаменитой Тридцатилетней войны в Европе, длившейся, то разгораясь, то утихая, уже с 1618 года.

Соответственно, Франция объявила войну Испании. Потом в конфликт были вовлечены герцогство Савойское, герцогство Мантуанское и Венецианская республика… Потом Швеция перебросила дополнительные войска в Германию… И пошло-поехало…

Одновременно с этим Людовик XIII задумал разрешить и свои семейные проблемы, то есть развестись с Анной Австрийской. Он об этом постоянно думал все последние годы, и формальный предлог у него был – за двадцать лет супружеской жизни королева так и не сподобилась подарить Франции наследника. Но для развода требовалось согласие римского папы, и Людовик XIII даже распорядился о снаряжении специальной делегации в Ватикан. Однако приготовления пришлось отложить. Война была важнее. Тем более что с 1638 года в ней обозначился явный перелом в пользу антигабсбурской коалиции.

На следующий год шведы вторглись в Богемию, а голландский адмирал Мартин ван Тромп уничтожил испанский флот у Гравелина и в проливе Ла-Манш. Осенью 1640 года соединённая франко-шведская армия совершила успешный поход в Баварию…

Эта отвратительная война, которую историк Франсуа Блюш называет "чередованием практически одинаковых периодов успехов и поражений, надежд и разочарований", известная даже фактами каннибализма, вызванными страшным голодом, это страшное кровопролитие, граничащее со зверством, будет продолжаться до октября 1648 года, то есть до того момента, когда будет подписан Вестфальский мир. Этот мир положит конец Тридцатилетней войне. Согласно его условиям, Франция получит Южный Эльзас и лотарингские епископства Мец, Туль и Верден. Швеция – Западную Померанию и герцогство Бремен, Саксония – Лузацию, Бавария – Верхний Пфальц, а Бранденбург – Восточную Померанию, архиепископство Магдебург и епископство Минден. Будет признана независимость Нидерландов.

А вот война же между Францией и Испанией, не пожелавшей заключать мир без удовлетворения требований Марии Медичи и без отстранения от власти кардинала де Ришелье, продолжится ещё одиннадцать лет и закончится Пиренейским миром 1659 года.

Итогом всего этого станет завершение эпохи господства Габсбургов в Европе. Ведущая роль в европейской политике, как и мечтал кардинал де Ришелье, перейдёт к Франции. Но это всё будет ещё очень и очень не скоро…

Мария Медичи в это время перебралась из Брюсселя в Кёльн, где местный курфюрст выразил желание оказать ей приём. Там она и умерла 3 июля 1642 года, всеми во Франции забытая и практически в полной нищете (курфюрст оказался человеком весьма прижимистым). Через неполных два месяца ей должно было исполниться шестьдесят девять. Она была ещё достаточно крепкой, но совсем заплывшей жиром. Её точно налитое свинцом лицо выглядело ещё крупнее из-за двойного подбородка, который имелся у неё уже и в двадцать семь лет, когда она выходила замуж за Генриха IV. Довершали её портрет голубые глаза навыкате, вьющиеся седые волосы, уложенные наверх по флорентийской моде, узкий лоб и характерный для всех Медичи упрямый изгиб губ. В длительном изгнании число жемчугов и бриллиантов, к которым она всегда питала страсть, свелось к нулю, зато особая набожность, всегда её отличавшая, достигла ни с чем не сравнимых масштабов.

Некоторые утверждают, что перед смертью Мария Медичи простила кардинала де Ришелье. Как говорится, не факт. Во всяком случае, когда папский нунций, отправлявший её в последний путь, предложил ей в знак примирения отправить кардиналу браслет с её портретом, который она носила на руке, бывшая королева ответила:

– Это уж слишком…

Что касается кардинала до Ришелье, то он, узнан о её смерти, лишь презрительно усмехнулся. Впрочем, надо отдать ему должное: он позаботился о том, чтобы честь Франции была соблюдена, лично передан сто тысяч ливров на оплату её долгов и подготовив всё для возвращения её тела в Париж (она была похоронена в Сен-Дени, рядом с мужем-королём и его предшественниками). Тогда он и предположить не мог, что ему самому оставалось жить всего каких-то пять месяцев.

4

Но вернёмся пока во Францию, в 30-е годы.

В то время кардинал де Ришелье отвечал на все бросаемые ему вызовы мастерски, то есть он жестоко и беспощадно их подавлял.

Множество блестящих представителей французской аристократии кончили в те годы жизнь на эшафоте пли в тюремной камере, и все их мольбы перед королём о помиловании остались без ответа. В их числе погибших можно назвать маршала Жана-Батиста д’Орнано (умер в тюрьме в 1626 году), Александра де Бурбона, шевалье де Вандомма (умер в тюрьме в 1629 году), маршала Луи дс Марийяка (обезглавлен в 1632 году), его брата, Мишеля де Марийяка, советника парламента (умер в тюрьме в 1632 году) и многих-многих других.

Это дало повод всё тому же Франсуа де Ларошфуко сделать вывод:

"Столько пролитой крови и столько исковерканных судеб сделали правление кардинала Ришелье ненавистным для всех".

Биограф Ришелье Франсуа Блюш категорически не согласен с таким толкованием и объясняет подобное отношение к кардиналу следующим образом:

"Воспоминание о государственных узниках тянет за собой вопрос о взаимном влиянии и ответственности короля и кардинала, кардинала и короля. Были ведь и королевские узники, осуждённые (и ожидавшие помилования) или сосланные, но в глазах современников все они были жертвами ужасного Ришелье".

Историк Луи Баттифоль уверен, что происходило так отнюдь не случайно, и это была сознательная тактика Людовика XIII, который "делал вид или заставлял верить в то, что единственным виновником был Ришелье".

Военные потрясения 1635–1636 годов весьма негативно сказались на хозяйственном положении Франции. Пикардия и Бургундия – две богатейшие её провинции – были буквально опустошены. Отражение иностранных вторжений потребовало необычайного напряжения всех ресурсов – как людских, так и материальных. Военные издержки в 1636 году достигли невиданного прежде уровня – 60 миллионов ливров, а сбор основного налога не превысил по всей стране 50 миллионов ливров.

Нехватающие суммы выколачивались всеми правдами и неправдами, вызывая массовое разорение и без того нуждающегося населения и как следствие крестьянские и городские восстания.

Особо простые французы были недовольны введением налога на соль (gabelle), а также косвенными налогами на вино, мясо, рыбу и некоторые другие продовольственные товары (aides).

По сути, народные волнения имели место во все годы правления кардинала до Ришелье, но пик их активности пришёлся на вторую половину 30-х годов, когда огромные военные расходы вызвали просто катастрофическое ухудшение положения населения в целом ряде регионов королевства.

В 1635–1636 годах волна бурных крестьянских возмущений прокатилась по юго-западу Франции, охватив провинции Перигор и Ангумуа. Там толпы сельских жителей, предводительствуемые местными кюре, собирались и оказывали открытое сопротивление сборщикам палого". Власти пытались утвердить волю короля силой, но недовольные в ответ тоже взялись за оружие.

В июле 1636 года аналогичное восстание вспыхнуло в Пуату, Лимузене и в ряде других провинций. Восставшие называли себя "кроканами"[21]21
  Термин «кроканы» (croquants) произошёл от призыва «На грызунов!» (Aux croquants!) – так восставшие называли дворянство, духовенство и королевских чиновников. По другой версии, термин произошёл от округа Крок (провинция Марш), где в своё время началось это движение.


[Закрыть].

Зимой из-за сильных морозов восстания пошли на убыль, но с наступлением весны они разгорелись с новой силой, охватив уже почти всё королевство. Их подавление требовало постоянного отзыва войск с театров военных действий, а старания договориться с руководителями кроканов в большинстве случаев ни к чему не приводили.

Самое крупное восстание началось в 1637 году в Пери-горе. Там кроканы сформировали настоящую народную армию[22]22
  Силы восставших в Пери горе доходили до 60 000 человек.


[Закрыть], во главе которой стоял местный дворянин Антуан дю Пюи де ля Мотт. Окопавшись в Бержераке, главном городе провинции, де ля Мотт приказал отменить выплату всех «незаконных», как он считал, налогов[23]23
  Больше всего народ возмущал налог на вино, который правительство ввело, когда Франция стала особенно нуждаться в средствах на содержание армии. Налог этот очень сильно ударил по виноделам.


[Закрыть] и призвал все соседние города последовать этому примеру.

Естественно, отвлечение сил на борьбу с собственным народом не входило в планы правительства, вынужденного вести войну сразу с двумя мощными внешними противниками – с Испанией и со Священной Римской империей. На фронтах же победы Франции сменялись поражениями. В конечном итоге уже в 1636 году Франция не выполнила своих финансовых обязательств перед солдатами и офицерами. Как следствие начались дезертирство и переходы на сторону противника.

7 октября 1637 года в довершение всех несчастий Франция потеряла своего союзника в Северной Италии – герцога Виктора-Амадея Савойского, незадолго до этого победившего испанцев в сражении при Момбальдоне. Регентшей была объявлена его вдова Кристина (дочь Генриха IV и Марии Медичи), но её права сразу же начали оспаривать братья покойного герцога – принц Томас Кариньянский, сражавшийся в рядах имперской армии, и кардинал Мориц Савойский, убеждённый сторонник испанского короля Филиппа IV.

Таким образом, Пьемонт, служивший надёжным тылом для французских войск, оказался под угрозой.

Значительно успешнее складывались дела в районе Пиренеев, где испанцы вынуждены были оставить Сен-Жан-де-Люз. Наступление испанцев на Лангедок захлебнулось, и они с потерями отступили к Перпиньяну.

Достаточно неплохо складывалась обстановка и на севере, на границе с испанскими Нидерландами. Там французам удалось потеснить противника и осадить крепость Ландреси. Осада обещала быть трудной и весьма продолжительной, но французам удалось соорудить подкоп и заложить мощный пороховой заряд под крепостную стену. В результате взрыва в ней образовалась брешь, в которую и устремились солдаты Луи де Ногаре д’Эпернона де Ла Валетта. Ожесточённые бои развернулись на улицах города, но силы были неравны, и испанцы вскоре выкинули белый флаг. 26 июня 1637 года крепость полностью перешла в руки генерала, заслужившего поощрение короля и выражение "особенной радости" от кардинала де Ришелье.

На германском фронте военная активность Франции ограничивалась главным образом Эльзасом и Лотарингией, где действовал знаменитый генерал Бернгард Саксен-Веймарский, служивший королю Швеции. В связи с явным превосходством здесь австрийцев и испанцев, располагавших опорными базами в соседнем Франш-Конте, герцог Саксен-Веймарский, у которого было всего около пяти тысяч солдат, которых он содержал на французские деньги, вынужден был ограничиваться оборонительными действиями. С наступлением зимы он отступил в Бургундию, чем прикрыл эту провинцию от готовившегося испанского наступления из Франш-Конте.

Гораздо хуже развивались события в Северной и Восточной Германии, где действовали союзные Франции шведские войска: они не смогли взять Лейпциг и дважды потерпели поражение.

В результате, Франция даже не смогла воспользоваться смертью императора Фердинанда II, наступившей 15 февраля 1637 года, и на престол Священной Римской империи без каких-либо затруднений взошёл его сын Фердинанд III, известный своей победой над шведами при Нёрдлингене.

В самой Франции нашему герою в это время пришлось пережить очередной заговор, в центре которого стояла Анна Австрийская, начавшая тайную переписку со своими родственниками в Мадриде и Брюсселе. Её цель заключалась в том, чтобы склонить Людовика XIII к невыгодному для Франции миру с Габсбургами, предварительно добившись нейтрализации кардинала де Ришелье.

Естественно, кардиналу стало известно о намерениях супруги короля, но он тщательно скрывал это от неё, желая получить как можно больше информации. В переписке со своими шпионами он для конспирации даже именовал королеву вымышленным именем "месье де Генелль".