Текст книги "Лучи жизни"

Автор книги: Сергей Розвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Дух Петера узнал бы, что во всей стране только один человек его действительно жалел. И это был как раз тот, в кого Гуд стрелял и кого теперь называли убийцей Гуда.

Смерть Гуда потрясла Чьюза. Всю жизнь боровшийся со смертью, он не понимал, как мог человек лишить себя жизни из-за таких пустяков!

Он был потрясен и тем, что "лучи жизни" стали хотя бы косвенной причиной чьей-то смерти. Он укорял себя за то, что недостаточно внимательно отнесся к незнакомцу.

На другой же день после смерти Гуда Чьюзу пришлось вести беседу по поводу него. Роберт доложил о приезде Регуара. Чьюз не хотел верить: как, после такого оскорбления?

Принять или отказать? Но все-таки... Докпуллер – это Докпуллер.

Регуар вошел в кабинет Чьюза как ни в чем не бывало. Он выразил глубочайшее сожаление от имени господина Докпуллера и от себя лично по поводу злодейского выстрела. Господин Докпуллер и он, Регуар, верят, что само провидение отвело руку преступника и спасло уважаемого профессора. Господин Докпуллер и он, Регуар, высоко ценят благородство профессора Чьюза, который отказался от обвинения преступника, ранившего себя и обреченного на смерть.

– Откуда вы взяли, что в меня стреляли? – недовольно спросил Чьюз.

– Неужели вы в этом сомневаетесь, любезный профессор? – высоко поднял брови Регуар. – Вы настолько благородны, что не можете допустить мысли о существовании такого преступника, который посмел бы поднять руку на изобретателя "лучей жизни". К сожалению, это так. Ваш шофер, любезный профессор, прав! Если вы даже не слыхали выстрела, то посудите сами: зачем этот Гуд бросился бежать? Ведь он мог застрелиться и около вас. Зачем за ним погнался шофер? Ведь все происходило так, не правда ли? Мы достаточно осведомлены (профессор Регуар говорил правду: не использовав отчет Уиппля для газеты, Керри передал его Регуару).

Чьюз удивился простоте и логичности этих доказательств.

– Однако газеты пишут другое... – сказал он с горечью.

– В том-то и дело, – подхватил Регуар, – те люди, ради которых вы трудились, которых хотите спасти, против вас. Едва вы задели их интересы, все сразу изменилось: они уже не рукоплещут вам, а стреляют в вас. Разве Гуд думал о том, что ваше изобретение может спасти тысячи жизней? Что ему эти жизни перед его маленькими интересами? Он пошел стрелять в вас. Это грубая чернь! Разве она способна оценить ваши изобретения? Я вас предупреждал, профессор. Вы думали, что это недоброжелательство к вам... Теперь вы убедились... Только одни слухи о вашем изобретении вызвали кризис. А что же будет с самим изобретением? Какие потрясения! Чернь обрушится на вас, на вашу лабораторию и уничтожит ее. Ни мы, ни власти – никто не в состоянии будет вас защитить.

Регуар впился глазами в лицо Чьюза и с удовольствием заметил, что его слова произвели впечатление.

– Что же делать? – после долгого молчания растерянно спросил Чьюз.

– Я уже указал вам выход, – вкрадчиво сказал Регуар. – Предложение господина Докпуллера остается в силе. Вам уже сегодня нужна защита от черни. Господин Докпуллер готов...

– Ах, вы опять об этом... – махнул рукой Чьюз. – А я уже было вам поверил...

Регуар мысленно выругался: здание, возведенное с таким трудом, мигом рухнуло.

Несколько мгновений гость и хозяин молчали, сидя друг против друга. Наконец Чьюз сказал:

– Если бы вам когда-нибудь и удалось убедить меня, то мне достаточно было бы на несколько секунд закрыть глаза и вспомнить все смерти, какие я видел... – Чьюз действительно закрыл глаза. Лицо его сразу постарело и приняло усталый вид. – Вот они проходят передо мной... – медленно произнес он, точно рассказывая сон, который сейчас видел. – Сотни, тысячи детей, подростков, только что начавших жить и уже задушенных болезнями... И когда я вижу их, от всех ваших слов, доказательств, угроз, льстивых обещаний, от всех ваших экономических теорий не остается решительно ничего!

– Вам все равно не дадут спасти этих детей! – воскликнул Регуар. – Не все Гуды так плохо стреляют...

– Да, Гуды и... Докпуллеры... – согласился Чьюз. – Пусть... Все же я обязан... я должен попробовать...

– Конечно, если вам надоела жизнь... – сухо сказал Регуар. – Каждый сам выбирает способ самоубийства. Это ваше личное дело. Но наука – наше общее дело. А чернь уничтожит ее.

– Наука, которая может, но не смеет спасти детей, потому что это не угодно Докпуллерам и Гудам... – покачав головой, с горечью сказал Чьюз.

– Вам уже, кажется, не дорога и наука? – язвительно усмехнулся Регуар. Варвары сметут все, слышите, все! Культуру, цивилизацию, общество...

– Цивилизацию? – все еще не открывая глаз и так же медленно сказал Чьюз. Но зачем цивилизация, если нельзя спасти детей?

– Значит, пусть чернь уничтожает ее? – вскочил Регуар.

– Пусть... – миролюбиво согласился Чьюз.

– Вы... вы... – Регуар не мог найти нужное слово. – Вы – разрушитель общества... анархист... вы... вы – коммунист!

– Нет, я политикой не занимаюсь, – сказал Чьюз вдогонку выбежавшему из комнаты Регуару.

30. Заключительное слово ученых Докпуллера

...Предприятия имеют такое же право нанимать ученых, как и других людей.

Г. Стриблинг. "Мегафон"

Итак, дух Петера Гуда мог бы узнать много неожиданного. Он узнал бы, что ближайший помощник Докпуллера причислил его к черни. Если бы он подумал, что это сказано лишь для Чьюза, то, подслушав разговор во дворце самого Докпуллера, узнал бы еще более удивительные вещи.

Ему это было бы тем более интересно, что разговор вели оставшиеся неизвестными авторы знаменитой книги "Как он стал Докпуллером".

– Этот малый очень кстати выстрелил в себя, – сказал профессор Регуар.

– Он и умер очень кстати, – добавил профессор Ферн.

– Несомненно, – согласился Регуар. – Но, боже мой, нашелся идиот, который хотел спасти его: хозяин Гуда Крэп. Сначала он готов был поднять шум из-за несчастных грошей, украденных у него Гудом, и успокоился только после того, как я перевел ему эту ничтожную сумму. Потом он, очевидно, вообразил, что мы покровительствуем Гуду, и, решив заслужить благоволение Докпуллера, выписал Вирма! Представьте себе, что было бы, если бы этот чудотворец спас Гуда? Из погибшего героя-страдальца он превратился бы в подсудимого. Шофер Чьюза удивительно упрямый парень: он продолжал твердить свое даже после того, как мои люди предложили ему очень хорошие деньги. Этакий негодяй! Не только отказался от денег, но и грозил рассказать обо всем Чьюзу. А для Чьюза достаточно было бы нескольких слов. Я сам в одну минуту убедил его в том, что Гуд стрелял в него.

– Крэп – болван, – без всяких обиняков сказал Ферн.

– Мне стоило больших трудов отправить Вирма назад.

– Неужели он согласился?

– Нет, с этими "спасителями человечества" так просто нельзя: когда они рвутся спасти человека, их ничем не остановишь, даже... потерей гонорара.

– То есть?

– Вы знаете, кто все устроил? Этот молодчина Кенгей! Право же, надо рекомендовать Олкрайту взять его к себе в помощники – это очень ценный человек для нашей "Культурно-информационной службы". Дело в том, что самолет, на котором летел Вирм, должен был иметь одну остановку. Кенгей воспользовался этим и разыскал тяжелого больного, нуждавшегося в срочной хирургической помощи. А тут как раз пришла телеграмма от Крэпа (вы понимаете, я взял его в руки) о том, что Гуд безнадежен. Гонорар, понятно, прилагался. Вирм остался, оперировал больного и, разумеется, спас его...

– Вы, как всегда, предусмотрительны, Регуар, – одобрил своего помощника главный советник Докпуллера. – Но сознайтесь, даже вы, разрабатывая план биржевого краха, все же не предвидели этого выстрела.

– Конечно, – согласился Регуар. – То есть я понимал, что без самоубийств не обойдется, но такого театрального эффекта никак не ожидал. Экзальтированные дураки иногда полезны...

– Очень удачно, что он не попал в Чьюза. Старичок нам еще пригодится хочет он этого или нет, а своим секретом он должен будет поделиться. Сейчас у нас много союзников: все это мелкие людишки, потерявшие свои гроши. Им кажется, что эти гроши завтра сделали бы их Докпуллерами. Идиоты! Но они нам помогут. Возмущение против Чьюза сейчас одинаково велико и среди этой мелюзги и среди настоящих коммерсантов. Вы очень умело провели всю операцию.

– О, это было уже не трудно... – застенчиво улыбнулся Регуар. Изобретение Чьюза само по себе наделало так много шуму... Качнуть биржу ничего не стоило, особенно после того, как мои люди пустили по городу соответствующие слухи, а затем выбросили на рынок тучу акций...

– Вы не менее удачно выбрали момент, чтобы скупить всю массу выброшенных акций.

– Этим я только помог бирже снова стать на ноги...

– Да, конечно, – согласился Ферн. – И заодно сняли недурной урожай. Господин Докпуллер просил передать вам благодарность.

– Я счастлив, – благоговейно склонил голову Регуар. – Я счастлив, но... не вполне. Этот фанатик Чьюз! Он, вероятно, единственный человек в стране, на которого биржевой крах не произвел никакого впечатления. И я буду вполне счастлив тогда лишь, когда удастся его сломить. Он упрям, ограничен, больше того: он попросту не понимает, что такое деньги...

– Тем хуже для него, – зло усмехнулся Ферн. – Мы предлагали ему очень подходящие условия. Не хочет – пусть пеняет на себя. Ваш план был блестящ, а не угодно ли познакомиться с моим?

Часть II. ЛУЧИ СТАРОСТИ

1. "Чем опасны лучи жизни?"

...Любая напечатанная ложь, вышедшая из-под пера любого отъявленного негодяя, тотчас... принимается за чистую монету, хотя бы она прямо противоречила характеру и всему образу поведения человека, о котором идет речь.

Ч. Диккенс. "Американские заметки"

Чьюз понимал, что дело всей его жизни зашло в тупик. В своей мирной лаборатории он чувствовал себя как в осажденной крепости. Что делать? Как собрать лигу? Все средства борьбы – аппарат лиги, печать, радио – были в руках врагов.

Однажды к нему прибежал запыхавшийся Уиппль.

– Вот их план, вот их удар! – закричал он еще с порога и сунул Чьюзу длинные полоски бумаги, на которых было что-то напечатано."

Чем опасны лучи жизни проф. Чьюза?" – гласил заголовок. "Интересно, чем они опасны?" – спросил себя профессор, принимаясь за чтение.

Сначала шел сплошной панегирик. Автор с большой похвалой отзывался о многолетней и многополезной научной деятельности профессора Чьюза."

Венцом ее явилось сенсационное изобретение "лучей жизни". В этом изобретении все поистине замечательно: начиная от природы новых лучей, оказывающих удивительное действие на животные организмы, и кончая благородным стремлением изобретателя совершенно искоренить болезни на земле. К сожалению, ни изобретатель, ни его последователи не обратили внимания на одно немаловажное свойство лучей. Сам профессор Чьюз доказал, что под воздействием его лучей развитие животных организмов убыстряется. Произведенные им опыты показали, что облученные крысы, кролики, телята, поросята вдвое или даже втрое быстрей обычного превращаются во вполне взрослых особей. Таким образом, Y-лучи ускоряют все жизненные процессы, ускоряют самую жизнь.

Конечно, для скотоводства это имеет колоссальное положительное значение.

Однако лучи, призванные уничтожить микробов и инфекционные болезни, может быть, и достигнув этой цели, вместе с тем окажут убыстряющее действие на жизнь людей. Человеческая жизнь сократится вдвое-втрое – вместо прежних семидесяти-восьмидесяти лет человек будет жить в среднем двадцать пять, максимум сорок лет.

Дело, однако, не только в том, что будут умирать двадцатипятилетние девушки и юноши (против чего, кстати сказать, как будто бы и борется профессор Чьюз), дело еще и в том, что эти двадцатипятилетние будут вовсе не юноши, а старики – лысые, со сморщенной кожей, выпадающими зубами, слезящимися глазами, короче говоря, со всеми болезнями старости, не менее ужасными, чем уничтоженные инфекционные болезни.

Подобно телятам и поросятам, над которыми профессор Чьюз проделал свои знаменитые опыты, человеческие дети в семь-десять лет будут уже не детьми, а зрелыми мужчинами и женщинами и начнут давать потомство. Пятнадцатилетние мальчики станут стареющими мужчинами с брюшком, мешками под глазами и явной лысиной. Прекрасные двадцатилетние девушки, пленяющие молодым румянцем, жемчужным блеском крепких зубов и чудесным отливом каштановых и золотых волос, превратятся в седых и беззубых старух. Не слишком ли дорого заплатит человечество за уничтожение инфекционных болезней?"

– Какая чушь! – изумился Чьюз. – Где вы это взяли, Уиппль?

– Это статья, профессор. Она появится завтра в "Свободе".

– Не может быть! – презрительно сказал Чьюз. – Это просто невозможно...

– Скажите лучше, профессор, что это невозможно предотвратить! Так же, как невозможно остановить восход солнца.

– Я бы скорей сравнил это с закатом. Да, это будет означать закат вашей газеты, Уиппль. Неужели ваш редактор настолько потерял голову, что не понимает, в какое глупое положение он себя поставит? Его поднимут на смех. Ведь надо же быть глупцом, чтобы поверить...

– Откуда вы знаете, профессор, что читатели нашей газеты не глупцы? перебил Уиппль, отлично запомнивший недавние лекции Керри о теории обмана. – И как вы опровергнете этот вздор?

– Нет ничего легче! Для того, чтобы уничтожить микробов, достаточно действия лучей, измеряемого минутами, – это доказывают опыты. Для того же, чтобы ускорить развитие животных, необходимо непрерывное облучение в течение всего периода развития. Это тоже доказано опытами. Лучи, которые буквально в несколько мгновений убивают микробов, за то же время не произведут ровно никакого действия на животных и людей. Доказательство уже имеется: мои опыты над Гарри. Сеанс облучения я довел до трех часов, однако мальчик не "стареет", а только излечивается от рахита. Боже мой, какая глупость! При чем тут "старение"? Речь идет о более быстром развитии, о созидающем действии, а не о старении, то есть разрушении. Сразу видно, что писал не только подлец, но и невежда. Он даже побоялся подписаться под этой чушью.

– Профессор, неужели вы все-таки не сделаете попытки приостановить появление статьи? Может быть, вас удерживает опасение выдать меня? Пожалуйста, не думайте об этом.

– Я решительно ничего не собираюсь предпринимать, – возразил Чьюз. – Ваша газета – мой враг, враг всего человечества. Кто же останавливает врага, когда он делает глупость? Истина не нуждается в защите. Она сама сумеет себя защитить!

– Напротив, ничто так не нуждается в защите, как истина, потому что ни на что так не нападают, как на нее. Не теряйте времени, профессор! Надо что-нибудь придумать... В нашем распоряжении еще целый день.

– Я не двину пальцем, Уиппль! Пусть Керри валится в ту яму, которую копает для меня. Если появится статья, я дам опровержение – этого будет достаточно.

Уиппль ушел от профессора, так ничего и не добившись.

2. "Слава богу, у нас свобода печати!"

Ссылаться может черт

На доводы священного писанья.

В. Шекспир."

Венецианский купец"

На другой день статья в "Свободе" появилась. Сличив ее с первоначальным оттиском, Чьюз убедился, что ни одно слово в ней не изменено. Новостью было лишь появление подписи: "Проф. Довс, научный сотрудник Института имени Докпуллера". Так вот в чем дело: Докпуллер! Но, с другой стороны, как мог найтись в институте подобный невежда? И кто такой этот Довс? Чьюз решительно не мог вспомнить этой фамилии среди работников института.

– Что под статьей имеется имя Докпуллера, – говорил Чьюз Уипплю, – меня не удивляет. Удивительно то, что автор – сотрудник института. Я не могу допустить, чтобы во всей этой гнусной кампании участвовали профессора Рибо, Турек, Берроу и другие. Они настоящие, крупные ученые. Между тем статья этого неизвестного Довса как будто выражает мнение института. Во всяком случае, Уиппль, сегодня же, сейчас же я напишу ответную статью. Признаюсь, я не верил, что эта галиматья может появиться, и не подготовил ответа. Будьте любезны, Уиппль, немного подождать...

– Вы же знаете, профессор, как отнесется к этому редактор, – уныло произнес Уиппль. – Он попросту откажется поместить ваш ответ.

– Не посмеет! – воскликнул профессор. – Я напишу без всякого полемического задора, без нападок не только на Докпуллера, но и на Довса. Это будет холодная, строго научная статья. Газета не имеет права отказать ученому с мировым именем.

Чьюз так разволновался, что даже изменил своей обычной скромности.

– Ваш редактор сам говорил мне, что он не вмешивается в чисто научные вопросы. Если он дает место Довсу, то не посмеет отказать и мне!

– Ах, профессор, вы все еще верите тому, что говорит Керри.

– Вы, может быть, боитесь передать статью?

– За что вы меня обижаете?

– Ну, хорошо, хорошо... Так что же делать?

– По-моему, передать статью должны вы сами. Мне редактор откажет без всяких объяснений, а с вами он вынужден будет объясниться.

Это было очень неприятно, но Чьюз все-таки поехал в редакцию. Керри принял его со своей обычной любезностью, как будто между ними не было недавнего столкновения.

– Отлично, профессор, оставьте вашу статью, мы ее рассмотрим, – сказал он.

Когда Чьюз выразил удивление, как "Свобода" могла поместить вздорную болтовню Довса, Керри с улыбкой заметил:

– Слава богу, у нас свобода печати! Мы – орган демократический, радикальный, мы уважаем чужое мнение. Если даже оно ошибочно, мы спокойно это докажем, но затыкать рта никому не будем. Профессор Довс – ученый, сотрудник всемирно известного научного института, носящего славное имя покровителя науки господина Докпуллера. У нас нет никаких оснований отказывать ему, даже если его статья направлена против другого ученого. В конце концов, только в споре, в столкновении мнений рождается истина, особенно научная. Вам, профессор, как ученому, следовало бы это знать.

Чьюз молча выслушал нравоучение и так же молча удалился, чувствуя на себе торжествующий взгляд редактора.

3. Еще ученые Докпуллера

В общем жители Геттингена делятся на студентов, профессоров, филистеров и скотов, каковые четыре сословия, однако, далеко не строго различаются между собой.

Г. Гейне. "Путевые картины"

Развернув на другое утро "Свободу", Чьюз не нашел своей статьи, зато на видном месте было напечатано интервью Докпуллера. Миллиардер считал, что никаких оснований для тревоги нет. "Будучи уверены, – заявлял Докпуллер, – что в положении дел нет ничего такого, что могло бы оправдать падение ценностей, происходившее на бирже несколько дней назад. Сын мой и я покупаем акции солидных предприятий". Далее он опровергал слухи, связанные с "Лигой спасения": "В качестве президента "Лиги спасения" категорически заявляю, что все слухи, будто бы лига подорвет существование ряда отраслей промышленности, лишены всякого основания, и, очевидно, распускаются злонамеренными лицами в целях создания благоприятной для них биржевой ситуации. Как президент лиги, заявляю, что мною никогда не будет допущено никакого ущерба экономической жизни Великой республики. Впрочем, новые свойства Y-лучей, недавно открытые сотрудником института моего имени проф. Довсом и представляющие опасность для человечества, подвергнутся тщательному исследованию, в зависимости от чего и будет решен вопрос о дальнейшем функционировании "Лиги спасения".

Интервью Докпуллера было напечатано во всех газетах. Итак, хотя и в скрытой, "объективной" форме, Докпуллер становился на сторону Довса. Теперь Чьюз уже не сомневался, что статья Довса инспирирована миллиардером. Ему стал ясен путь, каким пойдут Докпуллер и другие враги. Но как же понимать "тщательное исследование"? Такие ученые, как Рибо и Турек, не пойдут на подлость – они признают беспочвенность обвинений Довса.

Чьюз даже и не попытался узнать о судьбе своей статьи: после интервью Докпуллера было ясно, что "Свобода" ее не напечатает – Уиппль оказался прав. Чьюзу в редакции газет "Время" и "Честь", которые тоже пользовались репутацией "солидных", вежливо отказали. Газеты не чувствовали себя вправе решать чисто научный спор двух ученых, который, к тому же, судя по заявлению господина Докпуллера, будет решен авторитетной комиссией.

Чьюз с горечью подумал о том, что его уже ставят на одну доску с каким-то Довсом. Несмотря на всю свою скромность, он почувствовал себя оскорбленным. В ожидании "тщательного исследования" он решил написать профессору Рибо.

Но Рибо в тот же вечер явился сам. Вид у него был весьма смущенный.

Рибо выразил Чьюзу свое сожаление по поводу событий последних дней. Все произошло помимо его ведома. Пусть профессор Чьюз будет уверен, что никто в институте не разделяет точки зрения Довса.

– Вы считаете, что статья Довса – "научная" точка зрения, которую вы "научно" же не разделяете? – в упор спросил Чьюз. – С каких это пор подлость стала наукой? – Рибо вздрогнул. – Крупные дельцы из низменных материальных побуждений хотят уничтожить мое изобретение, – так же резко продолжал Чьюз. После того как вашему Докпуллеру не удалось подкупить меня, он использовал Довса. Я не знаю его, но удивляюсь, как могли вы допустить у себя в институте такое сочетание подлости и невежества. Во всяком случае, могу вас поздравить, профессор, – имя вашего института впервые в его истории красуется под столь оригинальным научным трудом, как статья Довса!

Рибо вновь дернулся в кресле.

– Профессор, прошу вас, выслушайте, прежде чем обвинять, – умоляющим тоном сказал он. – Все это произошло помимо нас. В конце концов, Довс даже не наш сотрудник. Точнее, он состоял в институте, но еще лет пять назад был уволен по моему настоянию. Помните, профессор, скандал с Хэрти, фабрикантом патентованных средств? Странно, что не помните, – тогда об этом много говорили. Так вот Довс совмещал работу в нашем институте с работой у Хэрти. Мне это и раньше не нравилось – известно, что такое патентованные средства. Как раз в это время научные круги боролись за издание закона о контроле над патентованными средствами. Сущность работы Довса мне была ясна: фабрикант нуждался для рекламы в человеке с именем или, по крайней мере, с научным званием. Но вы понимаете, каково было мне видеть в этой рекламе упоминание о научном сотруднике моего института. И вдруг этот скандал... Среди изобретений Хэрти особым успехом пользовалось так называемое "Счастье толстяков". Действительно, даже объективные медицинские наблюдения подтверждали, что пилюли вызывали у толстяков быстрое и заметное похудание. И вдруг сенсация! Оказывается, Хэрти пичкал своих пациентов... Чем бы вы думали?

Рибо сделал паузу, Чьюз в недоумении смотрел на него.

– Солитерчиками, молодыми солитерчиками! – воскликнул Рибо. – В кишечниках пациентов они быстро вырастали, изнуряли их и приносили славу и доход изобретательному фабриканту.

– Фу, какая гадость! – поморщился Чьюз. – Неужели это возможно?

– Все возможно, профессор. Нет такой гадости, на которую не нашлось бы охотника. Все дело в цене... После этого скандала Довс, конечно, не мог оставаться в институте. Что же касается Хэрти, его дело не дошло до суда только потому, что он достаточно богат: говорят, он не поскупился хорошо вознаградить кое-кого из пострадавших, кое-кого из чиновников. Кроме того, помогла ловкость его адвоката Грэпса.

– Грэпса? – переспросил Чьюз. – Почему мне знакомо это имя?

Чьюз задумался – и перед ним возникли гладко причесанная голова, лысеющий пробор, церемонный поклон.

– Ну, конечно! – воскликнул Чьюз. – Тот самый адвокат, который предлагал мне отступного за отказ от изобретения. Да, вспоминаю: он говорил и от имени фабрикантов патентованных средств. Теперь все понятно: интересы Докпуллера и Хэрти совпали, и оба коммерсанта использовали вашего Довса. Однако позвольте, профессор, почему же он ваш? Вы же сказали, что он давно уволен.

– Это – самое неприятное, – сокрушенно сказал Рибо. – Дело в том, что недавно я был вызван профессором Ферном. Вы знаете его – это правая рука Докпуллера. Ферн передал мне письменную просьбу Довса о возвращении в институт. При этом Ферн заявил, что решение, конечно, зависит от меня, но Докпуллер считает возможным удовлетворить просьбу Довса. Я высказался против. Но Ферн многозначительно повторил: господин Докпуллер считает возможным. Господин Докпуллер находит, что пять лет пребывания вне института достаточное наказание для ученого; к тому же, твердо установлено, что Довс не работает больше у Хэрти. И, сознаюсь, я сделал ошибку... Мне было как-то неловко отказать человеку, на средства которого содержится институт... Конечно, институт автономен, я – полный хозяин, но все-таки, знаете... Словом, я уступил... Конечно, я не мог предвидеть того, что случилось. Как видите, меня перехитрили, бесчестно обманули...

Рибо замолчал. Молчал и Чьюз.

– Когда я прочел статью Довса, – продолжал Рибо, – я в бешенстве бросился к Ферну. Но он был спокоен. "Это частное дело Довса", – сказал он мне. Я возразил: "Какое же это частное дело, если под статьей не только фамилия, но и звание сотрудника института?" И тут – не могу вспомнить об этом без содрогания – Ферн прозрачно намекнул, что было бы хорошо, если бы институт солидаризовался с мнением Довса. Я взбесился окончательно и не стал больше играть в прятки. "Наоборот, мы выступим против Довса", – сказал я резко. "В этом нет никакой надобности, – возразил Ферн. – Институт выразил свое отношение к Y-лучам, присудив премию их изобретателю". – "И он должен теперь открыто защищать свое мнение", – настаивал я. "Господин Докпуллер против этого!" – "Я предпочту уйти из института, чем молчать!" – ответил я. "Как вам угодно, – ледяным тоном сказал Ферн. – Господин Докпуллер скорее откажется от института, чем позволит вмешиваться в это дело. Впрочем, закрывать институт не придется: если вы не умеете ценить исключительности своего положения в институте, то найдется достаточно ученых, которые не имеют этих условий и будут счастливы получить их".

– Я убежал от этого мерзавца, – продолжал Рибо. – Я понял, что эти люди готовы на все: и на мою отставку и на отставку других ученых, несмотря на их известность, авторитет, труды... Но в то же время я сознавал, что таких условий работы мы действительно нигде не найдем, а на наше место найдется достаточно охотников. У меня начат целый ряд интересных работ... Конечно... при моем положении я не останусь без места, без лаборатории... Но, может быть, ради заработка придется больше, чем теперь, заниматься педагогической работой, а знаете, как это отрывает от научных исследований. Неизвестно, буду ли я иметь такую лабораторию, столько сотрудников...

Рибо снова помолчал.

– Профессор Турек подал в отставку... Положение его ужасно... Он вел ценную работу, несомненно, был накануне крупного открытия. Теперь он остался без места... Неизвестно, будет ли у него возможность вернуться к работе...

Рибо искоса взглянул на Чьюза. Тот молчал, устремив неподвижный взгляд в окно.

– Мы с профессором Берроу, – продолжал Рибо, – в виде протеста тоже решили подать в отставку, если вы найдете это целесообразным.

Чьюз молчал.

– У вас и Берроу – большие работы, – сказал он наконец, все так же не отрывая взгляда от окна. – Я понимаю ваше положение... Но... зачем ваши работы?

– Как зачем?

– Вот именно: зачем? Я работал над "лучами жизни" двадцать лет. А зачем?

Рибо не нашелся что ответить.

– Простите, профессор, я лягу, мне не совсем хорошо, – вдруг сказал Чьюз, с трудом поднимаясь с кресла. В эту минуту он показался Рибо совсем дряхлым стариком. – Если вы останетесь ночевать, я отдам распоряжение.

Рибо поспешил сказать, что остановился в гостинице. С неприятным чувством уезжал он от Чьюза.

4. Печать защищает народ и науку

Вонючки по внешнему виду изящнее и красивее барсуков. Нет, кажется, во всем мире более противного, зловонного вещества, чем то, которое распространяют вокруг себя эти животные. Наименование этого смрада "чумный" вполне справедливо: от всякого, кто имел несчастье войти с вонючкой в близкое соприкосновение, действительно все будут долгое время сторониться, как от зараженного чумой.

Брэм. "Жизнь животных"

Уиппль стал чем-то вроде личного секретаря профессора Чьюза. Он подбирал выступления печати против "лучей жизни", делал вырезки и передавал их профессору. Чьюз сам просил его об этом: он хотел быть полностью в курсе дел. Точно по сигналу ("А, может быть, и в самом деле по сигналу?" – думал Чьюз), тон газетных статей резко изменился. То время, когда Чьюза восхваляли, давно прошло. После выстрела Гуда ни одна "демократическая" газета уже не позволила бы себе одобрительно отозваться о "лучах жизни". Но по сравнению с тем воем, какой поднялся после статьи Довса, нападки, вызванные биржевым крахом и самоубийством Гуда, могли бы показаться объяснением в любви. Если раньше только "Рекорд сенсаций", "Горячие новости" и другие газетки столь же бульварного типа называли Чьюза преступником, злодеем, убийцей, то теперь от них не отставали и "солидные" органы печати. Теперь уже все газеты писали об экономической катастрофе, грозящей человечеству в результате изобретений Чьюза, об ожидающей народ трагедии вырождения, о неизбежной эпидемии самоубийств, предвестником которой явилась смерть Гуда...

Только "Свобода" заняла странную позицию. Сыграв свою роль зачинщика, газета вдруг смолкла. Она не опубликовала ни строчки комментариев к статье Довса и вообще ни слова о Чьюзе, если не считать интервью Докпуллера. Уиппль видел в этом тонкий замысел: Керри решил надеть на себя личину объективности, чтобы сделать тем более убедительным и верным окончательный удар.

И все же этот шумный газетный переполох казался ничем рядом с бурей в эфире. Никогда еще в эфир не изрыгалось такого бурного, тяжелого, грязного потока обвинений и ругательств.

Уиппль видел, что "Центральная радиокомпания" в точности придерживается принципа Керри: толпа мыслит не мозгами, а ушами. Решительно повсюду – на улицах и в магазинах, на вокзалах и в квартирах, в банях и в храмах, в тюрьмах и на кладбищах – репродукторы – эти металлические глотки, не знающие усталости и отдыха, – вещали, кричали, вопили с такой яростью, что всякая самостоятельная мысль, осмелившаяся появиться в человеческом мозгу, была бы беспощадно заглушена в самом своем зародыше.

Чьюз попробовал было отвечать на кое-какие обвинения, но вскоре убедился, что ничто уже не может остановить извержения этого грязевого вулкана."

Почему молчит злодей Чьюз? – грозно спрашивали "Горячие новости". – Если бы обвинение было несправедливо, он опроверг бы его. Но он молчит – значит, публично признает свою вину. Сознается, что пытался обмануть народ, обмануть ученых и, произнося речи о благе для человечества, в действительности хотел превратить всех в стариков и старух".