Текст книги "Лучи жизни"

Автор книги: Сергей Розвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Гонорар Билля господин Брегер присоединил к своим доходам. Он считал это подтверждением принципа, который всегда исповедовал: работай честно, – и деньги придут сами собой. Словом, добродетель торжествовала, порок был наказан.

25. Юристы и парламентарии говорят свое слово

Милы в парламенте серьезные дебаты,

Когда не чересчур болтливы депутаты.

Д. Байрон. "Беппо""

Двадцатилетняя старуха" Эльга Оллис обратилась в суд с иском, требуя, чтобы Чьюз вернул ей похищенную молодость. В случае невозможности вернуть ей те годы, которые, по ее заявлению, были лучшими в ее жизни, она соглашалась удовлетвориться денежным эквивалентом в размере одного миллиона. Такова была, по ее мнению, цена человеческой юности. Адвокат "двадцатилетней старухи" Джон Грэпс (Чьюз сразу вспомнил этого гладко прилизанного лысеющего человека) точно обосновывал размер исковой суммы. Его объяснения по этому поводу были напечатаны во многих газетах.

Джон Грэпс не ограничился этим: он доказывал, что настоящее дело является отнюдь не гражданским, а уголовным, ибо преступление Чьюза может быть приравнено к членовредительству и намеренному лишению трудоспособности.

Адвокат Чьюза Самуэль Ношевский опубликовал ответную статью. Отрицая самую возможность внезапного постарения, Ношевский главный удар направил против юридических доводов Грэпса, доказывая, что постарение нельзя рассматривать, как членовредительство. Джон Грэпс сейчас же ответил, что старость закономерна только в старые годы жизни, насильственное же причинение старости в молодые годы незаконно. С этой точки зрения, причиненные истице старческие морщины, порча фигуры, выпадение зубов должны рассматриваться как членовредительство. Самуэль Ношевский ответил, что согласно точному смыслу закона (глава такая-то, статья такая-то, параграф такой-то, пункт такой-то) старческие морщины, дурная фигура и выпадение зубов не подходят под понятие членовредительства. "Уважаемый господин Джон Грэпс, – писал Ношевский, – показал слабое знакомство с законами Великании". Джон Грэпс ответил, что еврей не имеет права учить его законам Великании. На этом научно-юридический спор прервался.

Чьюз, удивленный содержанием этой полемики, спросил своего адвоката, зачем он занимается чепухой.

– Любезный профессор, – возразил адвокат, – вы, естественно, незнакомы со всеми юридическими тонкостями, а потому предоставьте действовать мне. Неужели я сам не понимаю, что мои статьи – чепуха?

Ввиду юридической сложности дела многие газеты обратились за разъяснением к генеральному прокурору. Интервью прокурора было помещено во всех газетах.

– Настоящее дело, – сказал генеральный прокурор господин Уолтер Брайф, представляет собой значительные трудности. Нам не известны прецеденты. Закон не предусматривает случая насильственного причинения старости. Но поскольку подобное явление прежде всего нарушает личную свободу, столь высоко чтимую в ВДР, закон, естественно, в силу своего свободолюбивого духа, не может пройти мимо этого явления. Вопрос, таким образом, лишь в том, по какой статье квалифицировать данный случай. Возможны разные варианты: членовредительство, хищение, оскорбление действием. Пока суд рассмотрит дело в гражданском порядке.

Домогательства Джона Грэпса и интервью прокурора вызвали бурю протеста среди ученых, студентов, рабочих. "Ассоциация прогрессивных ученых" заявила в своем бюллетене, что "подготовляемая против величайшего ученого судебная комедия представляет собой позор, равного которому не помнит история, и выставит Великую республику в самом смешном и жалком виде перед лицом мирового общественного мнения".

Группа прогрессивных депутатов подняла вопрос об Y-лучах в парламенте. Указывая на общенациональное и даже мировое значение изобретения, депутаты предлагали парламенту выделить специальную комиссию в составе членов парламента и виднейших ученых-экспертов для всесторонней научной, общественной и экономической экспертизы изобретения. Впредь до решения комиссии всякие судебные иски против профессора Чьюза признать преждевременными. В случае, если выводы комиссии совпадут с утверждениями профессора Чьюза, принять следующие меры: 1) обсудить в парламенте возможности осуществления изобретения за государственный счет; 2) прекратить судебные иски против профессора Чьюза, как несостоятельные; 3) произвести расследование нашумевшей истории с Эльгой Оллис для привлечения организаторов к судебной ответственности по обвинению в мошенничестве.

Выдвинувшая это предложение группа депутатов была малочисленной, но в нее входили и ее поддержали некоторые видные общественные деятели. Требование же создать комиссию было столь естественным и обычным в практике парламента, что уклониться от него представлялось чрезвычайно трудным.

После выступления инициатора заявления прогрессивного депутата Рони выступил Кэрс, известный реакционный депутат. Он заявил, что изобретение Чьюза, так же, как и возбужденный против него иск, является частным делом и, как таковое, не должно интересовать парламент. Он даже не считает возможным тратить на них то драгоценное время, которое назначено для государственных дел. (Аплодисменты справа.)

– Не для того выбирал нас народ! (Шумные аплодисменты справа.) Наше время принадлежит не нам, а народу! (Бурные аплодисменты справа.) Для этого рода дел имеются другие учреждения, в данном случае, например, суд, который сам отлично разберется. Вмешиваться в его функции значило бы не доверять не только суду, но и конституции ВДР. (Аплодисменты справа.) Это является оскорблением ВДР, каковое действие, несмотря на всю его чудовищность, становится объяснимым, если вспомнить, от кого оно исходит. (Бурные аплодисменты справа, сильный шум слева.)

Далее Кэрс взял под защиту прокурора, на которого нападал Рони, но тут же заявил, что он не согласен с мнением прокурора об отсутствии прецедентов. Наоборот, известны случаи превращения женщин, если и не в старух, то... некоторые другие случаи, а если возможны одни превращения, то почему невозможны другие? Кэрс заявил, что он опирается на такое авторитетное свидетельство, которому никто не смеет не поверить.

В напряженной тишине он потряс над головой толстым томом и воскликнул:

– Это свидетельство – библия! (Бурные аплодисменты справа.)

Так как Кэрс начал с первой страницы, ничего не утаивал, читал не спеша, с выразительностью, какой позавидовал бы любой актер, то добрался до интересовавшего его прецедента лишь к концу пятого дня. Этим прецедентом оказалось превращение жены Лота в соляной столб. При этом сообщении некоторые депутаты сами чуть не превратились в соляные столбы. Но затем, сообразив, какой неопровержимый аргумент выдвинул Кэрс, депутаты наградили его бурной овацией.

Выступивший вслед за Кэрсом депутат Дэбон выразил свою радость по поводу того, что замечательная речь его почтенного товарища по партии внесла в дело полную ясность.

– Вряд ли кто-нибудь посмеет теперь толковать о мошенничестве. Впрочем, можно ожидать, – язвительно заметил Дэбон, повернувшись в сторону Рони, – что красные опустятся до кощунственного отрицания свидетельств библии!

Когда появившийся на трибуне Рони действительно продолжал упорствовать, возмущенный зал проводил его криками:

– Долой красного врага библии!

Депутат Бустель, декан юридического колледжа, известный знаток вопросов частного права, доказал, что вмешательство парламента в частноправовые споры граждан Эдварда Чьюза и Эльги Оллис явилось бы вопиющим нарушением принципов свободы...

Несмотря на всю глубину парламентской дискуссии, интерес к ней заметно охладевал. Не только хоры для гостей пустовали, но и в зале осталось так мало депутатов, что когда на десятый день прения исчерпались, принять резолюцию оказалось невозможным из-за отсутствия кворума.

Не ожидая исхода парламентской дискуссии, имевшей чисто теоретический характер, суд начал разбор иска о возврате похищенной юности.

26. Дело о похищенной юности

Разве мы не видим здесь самой серьезной после средневековья попытки разрушить образование? Единственная разница в том, что подсудимый не может быть сожжен сейчас, как сожгли бы его тогда. Но как знать? Быть может, мы еще к этому вернемся.

Защитительная речь адвоката Дорроу на "обезьяньем процессе" в Дайтоне, США, июль 1925 г.

Чьюз все-таки еще не верил, что суд состоится, – он казался ему более нелепым, чем все те нелепости, через которые ему уже пришлось пройти.

– Вы знаете, я иногда чувствую себя не живым человеком, – говорил он Ношевскому, – а героем какого-то сатирического произведения.

– Вероятно, так же чувствовал себя тот, кого осудили за преподавание теории Дарвина, – заметил Ношевский. – Если был возможен тот процесс, то почему невозможен этот? Согласитесь, профессор, теория Дарвина пользуется еще более всеобщим признанием, чем ваше открытие. Не забывайте и того, что уже в двадцатом веке слушались дела о "ритуальных убийствах".

– Так что же, мы, по-вашему, живем в средневековье? Может быть, меня сожгут на костре, как ведьму?

– Нет, зачем же? – улыбнулся Ношевский. – В двадцатом веке существуют более усовершенствованные способы устранения опасных людей. Впрочем, если вы окажетесь в руках "рыцарей" или "золотых рубашек", то можете угодить и на костер!..

Только одно обстоятельство все-таки подбодряло Чьюза. Пока в парламенте шло чтение библии, авторитетная научная комиссия произвела исследование Y-лучей и снова пришла к заключению о том, что они совершенно безвредны для человека. Таким образом, Чьюз мог опереться на официальное научное решение, которое нельзя было так просто отвести, как это было сделано с заключением комиссии "Ассоциации прогрессивных ученых".

Одновременно с выступлением прогрессивных депутатов парламента буря протестов против предстоящего процесса поднялась как в самой стране, так и за ее пределами. Количество телеграмм, резолюций ученых обществ, рабочих организаций, профсоюзов, научных институтов все увеличивалось; телеграммы на имя правительства требовали не допустить фарса, позорящего страну. Не было уже уголка на земном шаре, откуда бы не шли эти телеграммы. "Горячие новости", "Рекорд сенсаций" и подобные им газеты сначала пробовали величественно игнорировать это движение, но и они не выдержали, когда "Рабочий" опубликовал открытое письмо Чьюзу от академий, научных институтов, научных организаций и профсоюзов Коммунистической страны. В этом письме выражалось соболезнование профессору Чьюзу по поводу того, что ему приходится жить и работать в стране, которая еще не вышла из полосы средневековья и где ученых судят, как колдунов и ведьм. "Неслыханное оскорбление!", "Коммунисты смеют нас учить!", "Вмешательство во внутренние дела!" – наперебой закричали газеты "Рекорд сенсаций" и "Горячие новости". Газета "Руки по швам!" требовала немедленного разрыва дипломатических отношений, объявления войны и воздушной бомбардировки коммунистической столицы. "Мы им покажем средневековье! – кричали "Руки по швам!" – Наша авиация и бомбы докажут им, что мы самая передовая страна!""

Свобода" была несколько умереннее."

Всему миру известно, – писала газета, – что в Коммунистической стране академии и научные институты являются государственными организациями. Поэтому заявление от их имени представляет собой не что иное, как попытку вмешательства Коммунистического государства во внутренние дела Великой Демократической республики. Иск гражданки Оллис к гражданину Чьюзу – частный спор двух свободных граждан Великой Демократической республики и, как таковой, подлежит рассмотрению нелицеприятного суда. Письмо коммунистических академий и институтов является недостойной попыткой оказать давление на свободный суд, что противоречит принципам и традициям великанской демократии. Факт посылки вышеназванного письма доказывает, что в Коммунистической державе эти великие демократические принципы попираются, но Великая Демократическая республика и все цивилизованное человечество свято чтут их. Вышеназванное письмо нарушает основные права человека, свободу совести и прочие демократические свободы. Если у Чьюза осталась хоть капля патриотизма, он сам должен потребовать, чтобы оскорбительное письмо было взято назад".

Чьюз не заставил себя долго ждать. В "Рабочем" появился его ответ: "Друзья и коллеги! – писал он ("О, он называет коммунистических ученых друзьями!" завопили "Горячие новости"). – Я благодарен вам за поддержку и сочувствие. Конечно, нашу страну оскорбляете не вы. Ее оскорбляют те, кто смеет обвинять ученых в колдовстве. Но я верю в наш народ и поэтому верю, что судебная комедия будет разоблачена".

Через несколько дней последовал взрыв, не менее оглушительный: "Рабочий" перепечатал интервью, данное профессором Чьюзом-младшим журналистам в коммунистической столице."

– Меня спрашивают, возможен ли все-таки этот чудовищный процесс, – сказал профессор Чьюз-младший, – это нелепое "дело о похищенной юности"?

Самый этот вопрос показывает, какая пропасть разделяет наши социальные системы. Что бы вы ни слышали, что бы вы ни знали о нашей стране, вам все-таки кажется невероятным, что ученого, средь бела дня, в столице крупнейшего государства, гордящегося своей цивилизацией, могут обвинять в том, что правильно названо в письме ваших ученых колдовством. А для меня, родившегося и прожившего много лет в этой стране, понятно другое: в нашей стране уже нельзя обойтись без таких процессов, наш социальный строй не может без них существовать. Вы помните, как в течение нескольких лет весь мир защищал двух никому неведомых людей. Невиновность их была очевидна, и все-таки наши правители посадили их на электрический стул. Подумайте о том, что наши судьи не засудили Дарвина только потому, что он не мог попасться им в лапы, но они сделали это посмертно в лице одного из его последователей. Они даже не подозревают, что человека оскорбляет родство не с обезьяной, а с ними, господами судьями. Нет, такие процессы у нас неизбежны: большой обман проходится подпирать малыми обманами.

Вас, может быть, удивит то, что очередное мошенничество со старой "юной девой" я называю мелким обманом. Конечно, само по себе оно не так уж мелко, но сравните его с тем грандиозным мошенничеством, благодаря которому безобразная старуха-плутократия, кривляясь и кокетничая, в течение многих десятилетий выдает себя за прекрасную юную деву-демократию! А в ней демократии столько же, сколько юности в старой мошеннице, выступающей сейчас на суде. В этом смысле предстоящий процесс приобретает, мне кажется, символическое значение".

Что тут произошло! "Изменник, величайший преступник всех времен и народов" – других названий для Чьюза-младшего у газет не нашлось. Они так набросились на сына, что даже на некоторое время забыли об отце.

Редактор "Рабочего" Рэдчелл был вызван в Комиссию по расследованию антивеликанской деятельности. Его спасла только депутатская неприкосновенность: он был членом парламента.

В такой атмосфере начался сенсационный судебный процесс. Наплыв зрителей был так велик, что из сравнительно небольшого зала, где обычно рассматривались гражданские иски, суд сразу же был перенесен в крупнейший зал столицы.

Каждое утро Чьюз, под охраной группы вооруженных студентов – членов "Союза защиты Чьюза", подъезжал к зданию суда. Он протискивался сквозь узкий проход, оставленный между двумя рядами юпитеров и киноаппаратов.

В тот же день на страницах газет, на экранах кино и телевизоров появлялись многочисленные снимки: "Чьюз выходит из автомобиля", "Чьюз разговаривает со своей охраной", "Чьюз идет к зданию суда", "Чьюз хмурится", "Чьюз чихнул".

По этому же коридору под темной вуалью проходила "двадцатилетняя старуха" – и опять весь мир видел? "Эльга Оллис выходит из автомобиля", "Эльга Оллис идет в суд", "Эльга Оллис страдает под вуалью"... Какое прекрасное время для газетчиков! Они упивались, они разрывались на части, они сходили с ума!..

Процесс грозил затянуться надолго: свидетели насчитывались сотнями.

Первые три дня были посвящены выяснению картины событий, развернувшихся перед домом Чьюза. Двести с лишним свидетельниц – "юных дев" единодушно опровергали заявление Чьюза о том, что он не выходил из своего кабинета. Все они видели его на подоконнике рядом с этим ужасным аппаратом. Блеск направленных на них лучей был ярче солнца. Многие свидетельницы ощущали даже ожоги. Особенно выразительно рассказывала об этом прелестная Дороти Эрландо. Она провисела на решетке несколько минут и спаслась от постарения только благодаря героизму Эльги Оллис, которая прикрыла ее своим телом.

– Зато как поплатилась несчастная Эльга! – патетически воскликнула Эрландо.

И весь зал перевел глаза с прекрасной "юной девы" на древнюю старуху, в которой никак нельзя было узнать миловидную Эльгу, столь хорошо знакомую публике по многочисленным фотографиям.

О версии с медным тазом Чьюз молчал. Если это и было правдой, то все-таки носило слишком уж неправдоподобный характер, чтобы говорить об этом на суде, да еще без всяких доказательств. Адвокат Ношевский даже считал, что это только повредило бы делу. Он, правда, узнал о самоубийстве Уиппля, но в тайну его проникнуть не мог. Ношевский избрал другой способ защиты.

Он объяснил суду, что прожектор настолько велик, что ни перенести его, ни поместить на подоконнике просто невозможно. Окна же лаборатории выходят не на улицу, а в сад. Ношевский приглашал суд выехать на место, чтобы убедиться в этом.

Адвокат истицы Джон Грэпс возразил, что у профессора Чьюза могли быть аппараты меньшего размера, которые теперь скрыты или даже уничтожены. Судья согласился с ним и от выезда на место отказался.

Адвокат Ношевский представил заключения двух научных комиссий. Адвокат Грэпс заявил, что он относится с полным уважением к обеим комиссиям и не имеет ни желания, ни права оспаривать их выводы. Но профессор Чьюз изобрел целую серию лучей различной интенсивности – в этом можно убедиться, прочитав его статью (Грэпс прочел выдержки). Где же гарантия, что профессор Чьюз представил комиссиям для обследования те самые лучи, которые он направлял против "Юных дев"? Где гарантия, что он не скрыл наиболее вредные лучи? Заключения комиссий только показывают, что среди лучей Чьюза есть безвредные, – в этом никто не сомневается! Но никто также не сомневается и в том, что среди этих лучей есть весьма вредные. Доказательства – налицо! (Трагический жест в сторону истицы.)

Четвертый, пятый и шестой дни были заняты выяснением картины превращения Эльги Оллис в старуху. Прошло около ста свидетелей и, главным образом, свидетельниц, которым посчастливилось быть в этот трагический момент в магазине Конрой и Конрой. При описании этой сцены многие присутствовавшие на суде дамы плакали.

Адвокат Ношевский подробно интересовался тем, как расположена комната продавщиц в соответствующем отделе магазина Конрой и Конрой, имеет ли она отдельный вход, кроме выхода в зал магазина, присутствовал ли кто-нибудь в комнате во время "превращения".

Чьюз уже не слушал. Вереницы "юных дев" ему невероятно надоели. Он углубился в свои мысли.

Седьмой день был посвящен самому серьезному вопросу: выяснению тождества между старухой, называющей себя Оллис, и прежний, молодой Оллис. Главной свидетельницей со стороны истицы была Люсинда Оллис, мать Эльги, которая без всяких колебаний признала в старухе свою дочь.

– Как же это не Эльга, – говорила мать, – если она знает всю нашу жизнь с момента, когда ей было лет шесть, знает всех родственников, все семейные тайны?

Адвокат Джон Грэпс спросил свидетельницу, не может ли она перед судом задать своей дочери такие вопросы, ответы на которые доказали бы, что та действительно ее дочь. Во избежание всяких сомнений Грэпс предложил, чтобы истица была временно удалена из зала, а мать сообщила суду вопросы и правильные ответы на них.

Когда все это было проделано и старуха вновь появилась в зале, напряжение дошло до предела.

– Скажи-ка, дочка, – спросила Люсинда Оллис, – кого из наших родственников ты особенно любила?

– Ну, конечно же, дядюшку Тома, – улыбнулась беззубым ртом старуха.

– Может быть, ты опишешь его наружность?

– Маленький, толстенький, с цепочкой от часов на круглом животе, с вьющимися волосами вокруг блестящей лысины.

– А что вам, ребятам, особенно нравилось в дядюшке?

– Он постоянно угощал нас конфетами.

– А где он держал их?

– О, это мы хорошо знали! Мы забирались к нему на колени и запускали руки в левый карман пиджака.

Люсинда Оллис с торжеством посмотрела в зал: разве она не говорила, что ее дочка все помнит?

– А может быть, ты помнишь и тетушку Полли?

Да, старушка помнила и тетушку Полли, с вставной челюстью, которая вываливалась у нее, когда она засыпала в кресле, – это всегда очень удивляло и пугало детей.

После тетушки Полли принялись за дедушку. Семейные воспоминания, вероятно, продолжались бы бесконечно, если бы адвокат Самуэль Ношевский не заявил, что вполне удовлетворен.

– Ваша честь, – обратился Ношевский к судье, – если вы разрешите, я обязуюсь показать точно такой же фокус не дальше, чем завтра. Выберите кого угодно из публики, и он так же отлично вспомнит и расскажет о моем дядюшке Билле, о тетушке Розе, о моих дедушке, бабушке и всех родственниках до третьего колена.

Адвокат Джон Грэпс горячо протестовал против содержавшегося в этих словах недостойного намека, направленного против чести уважаемой престарелой матери, которая и без того убита ужасным горем. Только человек, лишенный всего человеческого, не поймет, что мать не может назвать своей дочерью постороннего человека. Что же касается предложения господина Ношевского относительно своих предков, то, он, разумеется, прав: каждому сидящему в зале хорошо известно, кто были его предки. Во всяком случае, каждому известно, что они не были гражданами ВДР. Вероятно, этим и объясняются такие выражения господина Ношевского, как "фокус". Эти выражения свидетельствуют о явном неуважении к суду ВДР. Необходимо напомнить господину Ношевскому, что он находится не в библейской стране своих предков. Необходимо призвать адвоката Ношевского к порядку.

Судья призвал адвоката Ношевского к порядку.

Но беспокойный адвокат решительно не хотел порядка. На другой же день он снова нарушил его. Началось с пустяков. Ношевский пожелал узнать у хозяина магазина господина Конрой, вызванного в качестве свидетеля, каковы были деловые качества Эльги Оллис как продавщицы. Господин Конрой отозвался о ней очень одобрительно: она, несомненно, была одной из самых ловких, способных и знающих продавщиц, специалисток по домашним электровещам.

Ношевский предъявил истице журнал "Всемирное зеркало" с кадром из киножурнала "Аргус". На этом кадре улыбающаяся Эльга Оллис предлагала покупателям товар.

– Скажите, это вы? – спросил он.

– Да, это я. Нет, это то, чем я была еще недавно, – сказала старуха с таким душераздирающим вздохом, что у многих дам невольно навернулись слезы.

Но Ношевского это не тронуло.

– В таком случае скажите, что вы продаете?

Старуха молчала.

– Что это такое?

Старуха молчала.

Зал затаил дыхание...

– Вероятно, фотография неясна, – вдруг сказал Грэпс.

– Фотография неясна, – повторила старуха. – Я не могу разобрать.

– Вполне возможно, – с готовностью согласился Ношевский, вытаскивая из-под кресла полированный ящичек среднего размера. – Я охотно помогу вам, продолжал он, раскрывая ящик и показывая его старухе. – Вот та же самая вещь, я сегодня купил ее в магазине Конрой и Конрой.

Он протянул старухе нечто металлическое, никелированное, с трубками и проводами. Но старуха спрятала руки назад.

– Продавщица объяснила мне способ употребления, но боюсь, не напутал ли я. Не будете ли вы добры объяснить мне назначение этой вещи?

Старуха молчала.

– Ну, по крайней мере, как она называется?

Старуха не ответила и на этот вопрос.

– Странно, очень странно, – с сожалением сказал Ношевский. – Ведь это же знаменитый комнатный электропылесос-пульверизатор – изобретение и монополия фирмы Конрой и Конрой. Может быть, вы все-таки скажете, сколько он стоит?

Старуха будто онемела.

– Тогда будьте добры сказать, сколько стоят электроутюги большого, среднего и малого размера? А комнатный вентилятор номер семнадцатый?

Старуха не произнесла ни слова.

– Я прошу суд, – сказал Ношевский, – выехать на место и установить, что все продавщицы магазина Конрой и Конрой отлично знают цены товаров, и умеют объяснить их употребление.

Адвокат Джон Грэпс немедленно выступил с протестом против этого предложения.

– Мой уважаемый коллега, – сказал он, – проявил большую изобретательность, но вместе с тем и поразительное непонимание той ужасной трагедии, которая произошла с этой несчастной женщиной. Для нас не прошло и месяца с того момента, как изображенная на фотографии прекрасная Эльга Оллис продавала пылесос-пульверизатор. Но это только для нас. Для несчастной Оллис в одну-две минуты промчалось тридцать, сорок, пятьдесят, – мы не знаем даже сколько лет. В эти несколько минут весь организм ее мгновенно изменился. Почему же вы не допускаете, что изменила ей и память?

– Однако она отлично помнит даже детские годы, – перебил Ношевский.

Судья призвал беспокойного адвоката к порядку.

– Что же в этом удивительного? – возразил Грэпс. – Старики всегда помнят детство лучше, чем зрелые годы. Кто из нас не знает, что многие детские впечатления врезаются в память на всю жизнь? Во всяком случае, прежде чем обсуждать просьбу господина Ношевского, я прошу назначить медицинскую экспертизу, которая установила бы правильность высказанных мной соображений.

Судья удовлетворил ходатайство адвоката Джона Грэпса.

Экспертизе были поставлены два вопроса:

* Если человек в несколько минут стареет на несколько десятков лет, то возможно ли при этом такое же ослабление памяти, какое обычно сопутствует постепенному, нормальному постарению?

* Может ли старик с ослабленной памятью отчетливо помнить факты из своего детства?

Экспертиза заявила, что ответить на первый вопрос она затрудняется, так как случаи мгновенного постарения ей не только неизвестны, но и представляются невероятными с научной точки зрения. На второй вопрос эксперты ответили положительно.

На основании этого судья отказал адвокату Ношевскому в его просьбе относительно выезда в магазин Конрой и Конрой.

На следующий день судья спросил, не может ли свидетельница Люсинда Оллис, ввиду возникших сомнений, представить какие-либо материальные доказательства того, что истица действительно является ее дочерью Эльгой Оллис.

– Могу, но стесняюсь, – ответила Люсинда.

– Вам нечего бояться, – торжественно сказал судья. – Здесь вы под защитой закона Великой Демократической республики!

Тогда мать сказала:

– У Эльги была большая родинка на левой ноге, чуть выше колена. Она немножко напоминала сердечко. Когда Эльга была маленькой, я часто целовала ее в это сердечко, и Эльга смеялась.

Тут Люсинда заплакала, ее примеру последовала старая Эльга, а вместе с ними заплакало не менее полусотни дам.

Когда шум от сморканий и всхлипываний несколько смолк, судья, в целях охраны нравственности, распорядился очистить зал от мужчин. Кроме судьи и секретаря, из мужчин остались в зале только Чьюз и оба адвоката.

Старой Эльге было предложено приподнять юбку и обнажить левую ногу выше колена. Взорам присутствующих тотчас же представилась родинка порядочных размеров, действительно весьма напоминавшая сердечко.

Люсинда Оллис зарыдала и упала в обморок. В ту же минуту зарыдали пятьдесят дам. Не менее десяти из них упали в обморок. Вследствие таких сильных потрясений среди слушателей и необходимости оказать пострадавшим срочную помощь заседание было прервано.

Когда через час оно возобновилось, адвокат Ношевский заявил, что он располагает документом, опровергающим существование "сердечка" у настоящей Эльги Оллис.

– Ваша честь, – сказал адвокат, – по этой прекрасной фотографии вы можете убедиться, что молодая, прелестная Эльга Оллис была безукоризненнее солнца и никаких пятен не имела.

Адвокат предъявил номер "Всемирного зеркала" с кадром из знаменитого документального фильма "Аргус-журнал". Молодая Эльга Оллис, в купальном костюме, демонстрировала на пляже безупречность своего сложения.

Тут адвокат Джон Грэпс не выдержал и рассмеялся. Но он сейчас же принес суду свои извинения.

– Прошу простить этот невольный смех, – сказал он. – Неужели мой уважаемый коллега не понимает, что ни одна красивая девушка не допустит на фотографии никаких пятен? Разве хоть одна уважающая себя кинофирма допустила бы это? Ведь это означало бы пятно на ее репутации!

Ношевский заявил, что он просит приобщить фотографию к делу. Грэпс потребовал, чтобы экспертиза установила, можно ли удалить пятно с фотографии. Суд назначил экспертизу. Экспертиза сообщила о различных технических способах, какими пятно может быть удалено с фотографии. Судья отказал Ношевскому в его просьбе.

Наконец, по истечении двух недель, суд вынес решение: признать доказанным факт нанесения ущерба гражданке Великой Демократической республики Эльге Оллис гражданином ВДР Эдвардом Чьюзом путем злонамеренного причинения названной гражданке преждевременной старости при помощи особых лучей, изобретенных названным гражданином. На основании вышеизложенного удовлетворить иск гражданки Эльги Оллис к гражданину Эдварду Чьюзу в возмещение понесенных ею убытков в размере одного миллиона.

Газеты много писали о беспристрастности суда.

27. Непредвиденные обстоятельства

Мой коллега принимал ветряные мельницы за великанов, я же, напротив, усматриваю в нынешних великанах только хвастливые ветряные мельницы.

Г. Гейне. "Путевые картины"

Мощная волна протестов против глупейшего обвинения "в злонамеренном причинении преждевременной старости" не прекращалась и по окончании процесса. Чьюз, до последней минуты не веривший в то, что суд посмеет удовлетворить дикий иск и пойти против мирового общественного мнения, был обескуражен приговором. Однако он решил бороться дальше и уполномочил Ношевского обратиться с апелляцией в Верховный суд.

Большой поддержкой явилось для него письмо от сына, полученное в эти дни."

Отец, я верю: после тех испытаний, что ты перенес (хотя и вдали, я переживаю их с тобой), ты поймешь мой энтузиазм. То, что я увидел здесь, увеличивает мои силы в тысячу раз, и я хотел бы передать тебе в письме хотя бы часть моей энергии".

И действительно, Чьюз чувствовал, как энергия переливается в него из строк письма. "Да, да, бороться, не уступать! – думал он. – Если это возможно там, то почему невозможно добиться этого и у нас?"