Текст книги "Лейтенант милиции Вязов. Книга 1"
Автор книги: Сергей Волгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Глава 15
Трусов торопился. Впервые ему было дано серьезное задание, связанное с раскрытием преступления. Он должен был действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Трусов ясно представлял себе, как он войдет в квартиру человека – не преступника, но имеющего отношение к убийству, войдет и сразу заметит необходимые детали, которые дадут ему в руки нити преступления. Человек будет отказываться, юлить, но железная логика вещественных доказательств сломит сопротивление.
Переулок, по которому шел Трусов, был глухой и узкий, по обеим сторонам его тянулись бесконечные дувалы с нависшими над ними могучими орешинами и карагачами.
За поворотом дувалы неожиданно кончились, и Трусов увидел два кирпичных трехэтажных дома с балконами и парадными подъездами. Трусов вошел в обширный двор и направился к ближайшему дому. Неожиданно из подъезда выбежали две женщины, одна из них тащила ведро с водой, другая – утюг, и обе истошно вопили:
– Пожар! Горим! Матушки мои!
– Где пожар? – спросил подошедший Трусов.
– В этой квартире… Здесь… – Женщины одновременно указали на окно нижнего этажа. – Родители ушли, там остались только детишки… Двое их… маленькие совсем… Что же делать? Что делать? Помогите скорее! – тараторили женщины.
Трусов заглянул в окно. Комната была полна дыма, рассмотреть в ней что-либо уже стало невозможно; кое-где сквозь дым вспыхивали язычки пламени. Слышался приглушенный плач детей, кашель.
– Дверь открыть надо, – сказал Трусов.
– Не открывается. Она крепкая. Пробовали, – объясняли женщины.
– Пожарных вызвали?
– Татьяна Петровна звонит.
Секунду Трусов стоял, раздумывая над тем, что он может предпринять, потом решительно сказал женщине, державшей ведро:
– Лейте на меня воду!
Женщина с недоумением, молча уставилась ошалелыми глазами на шелковый белоснежный костюм участкового.
Трусов вырвал ведро у нее из рук и опрокинул его на себя. Затем двумя сильными ударами тяжелого камня он высадил раму и полез в окно. Навстречу ему из комнаты валил клубами черный дым. В лицо пахнуло жаром. Трусов спрыгнул с подоконника и, закрыл глаза, ощупью пошел в ту сторону, откуда слышался крик детей. Один раз он обо что-то споткнулся и упал. Поднявшись, он пригнулся, стараясь не дышать, пошел быстрее. Дети стояли в углу возле каких-то коробок. Он взял их в охапку и пошел обратно, высоко поднимая ноги, боясь упасть снова. На мгновение открыл глаза, чтобы увидеть окно. Откуда-то сбоку в лицо опять плеснуло пламенем. Трусов рванулся вперед, ударился коленями о подоконник. Кто-то выхватил у него детей. В это мгновение что-то горячее упало на спину, и Трусов одним прыжком выскочил из окна. Не успел он еще опомниться, как в него ударила сильная струя холодной воды. Он провел ладонью по лицу и открыл глаза. Перед ним стояли два пожарника в брезентовых костюмах, в медных сверкающих касках.
– Кажется, не особенно обожгло, – сказал один из них.
Трусов посмотрел на свой костюм и ужаснулся: китель во многих местах был прожжен, из белого превратился в грязножелтый. «Как же я пойду по городу?»– подумал он, продолжая оглядывать себя, и спросил:
– Где дети?.. Живы они?..
– Живы, живы, – ответила женщина, у которой он брал ведро с водой. – Пойдемте, товарищ участковый, ко мне, я вам дам рубашку и брюки. И вазелин у меня есть, ожоги надо сейчас же смазать. – Она взяла его за рукав и повела в подъезд.
По двору ходили пожарные, у водопроводной колонки стояли две красные машины, вокруг которых толпились люди. В разбитом окне дыма уже не было, из него тянуло запахом горелых тряпок и мокрой глины.
Когда Трусов умылся, переоделся и посмотрел на себя в зеркало, он нашел, что вид у него вполне приличный, если не считать подпаленных бровей и красных пятен на щеках. Узнав от хозяйки, что нужный ему человек живет этажом ниже, Трусов поблагодарил женщину, пообещав принести ей одежду к концу дня, спустился по лестнице и позвонил в указанную квартиру.
– Входите! – раздался за дверью приглушенный голос.
Трусов вошел в узкий коридорчик, потом в большую комнату, обставленную массивной дубовой мебелью, и увидел утонувшего в кресле худенького седоголового старика с газетой в руках. Хозяин поверх очков посмотрел на вошедшего.
– Здесь живет Никонов? – спросил Трусов.
– Вы погромче, молодой человек, я не особенно хорошо слышу, – сказал старик. Трусов повторил вопрос погромче. Старик кивнул головой. – Я и есть Никонов.
Трусов прошел к столу и сел на стул против хозяина.
– Вам именно я нужен? – тревожно спросил старик. Он отложил газету в сторону, снял очки.
– Да. Не узнаете своего участкового? – улыбнулся Трусов. – У вас на первом этаже произошел пожар. Не слышали?!
– Пожар? – Старик живо поднялся.
– Потушили уже. Сидите, пожалуйста, – сказал Трусов. Никонов сел. – Мне пришлось принять участие, и костюм мой… вот он, – Трусов похлопал рукой по газетному свертку, – пришел в негодность. Спасибо, нашлись добрые люди. Дали брюки и рубашку, – продолжал он, в то же время с сомнением думая, мог ли глухой старик принять участие в убийстве.
– Зачем же я потребовался вам, товарищ участковый? – спросил Никонов.
– Давно вы знаете шофера Чурикова? – напрямик спросил Трусов и пристально посмотрел на старика.
– Я такого не знаю.
– Чуриков убит, – сказал Трусов.
– Постойте, постойте… – Старик вдруг заволновался. – Вспоминаю теперь… мне сын рассказывал об убийстве шофера и пассажира… кажется, он назвал такую фамилию… Они, вроде, были знакомые…
– А где ваш сын?
– Вчера он уехал в командировку. Вот несчастье! Коля рассказал бы все, верное слово.
Узнав, где работает сын Никонова, куда и на сколько дней он уехал в командировку, Трусов ушел подавленный. Никаких материалов получить ему не удалось, ничего толком он не узнал, задание, можно сказать, не выполнил. Что ему скажет майор? Наверное, рассердится. До сих пор почти никаких следов преступников не обнаружено и начальник отделения рвет и мечет, срывает зло на всех работниках.
В отделении Трусова встретил Вязов, вышедший из кабинета начальника. Лейтенант озабоченно смотрел на лист бумаги, медленно шагая по коридору, и лицом к лицу столкнулся с участковым.
– Какие результаты? – спросил он, остановившись.
Трусов грустно покачал головой, сказав, что Никонов уехал в командировку в Самарканд.
– Пошли к майору, – сказал было Вязов, но вдруг, осмотрев участкового с ног до головы, спросил:– Почему в таком виде?
Смущаясь, Трусов коротко рассказал о пожаре.
– Тогда идемте сначала к капитану, – сказал Вязов и круто повернулся.
– Зачем? – спрашивал Трусов, шагая вслед за лейтенантом.
– Подробнее расскажешь о пожаре. О том, как детей спас. Это же подвиг!
– Я все рассказал… Никаких подвигов не было… – оправдывался Трусов.
Вязов остановился и с улыбкой посмотрел в глаза участковому.
– Эх, Петр Силантьевич, не знаешь ты, какой ты хороший человек, – сказал он и легонько подтолкнул товарища к две|ри заместителя начальника.
Глава 16
До пятнадцати лет Миша Вязов жил с отцом и матерью в Дубовке. Местечко это дачное, лес там тянется километров на двадцать – по одну сторону железнодорожного полотна дубовый, а по другую – сосновый; лес пересекает небольшая речка, которая то превращается в озера, заросшие по берегам камышом, то в быстрые ручьи.
Отец Миши работал слесарем-лекальщиком, каждый день ездил на завод на поезде, а по выходным дням любил порыбачить. Миша увязывался с ним. Вставали они задолго до рассвета, поеживаясь, шли сначала по лесу, потом спускались в долину, в травянистые луга. У отца были облюбованные места, в зависимости от времени года или погоды он шел на быстрину или к озерам, сидел на берегу, не шевелясь, покуривая старую трубку. Миша не любил ждать, пока рыба сама придет, он ходил с удочкой по берегу, приглядывался и закидывал там, где, по его расчетам и догадкам, можно было без особого терпения подцепить щуку или окуня. И надо сказать, что они с отцом пользовались переменным успехом. Отец, идя с рыбалки, добродушно посмеивался, если у сына кошелка была потяжелее.
– Ты, наверное, Мишка, следопытом будешь. Ходишь все да высматриваешь и, глянь, подцепишь.
– Плохо, что ли? – смеялся Миша. – Рыба умная, ее интересно перехитрить.
– Рыбу-то перехитрить не трудно, человека гораздо труднее, – говорил отец.
Михаил вспомнил о детстве, когда однажды встретил возле своего дома Костю с Виктором. Они, видимо, ругались.
– Чего не поделили, камни на мостовой? – спросил Михаил. – Здравствуйте, орлы!
Костя обрадовался, а Виктор руки не подал, посмотрел на лейтенанта исподлобья и отвернулся.
– Сразу видно, что у товарищей экзамены, – продолжал Вязов, искоса поглядывая на насупленного Виктора, – побледнели, разговаривают нервозно, смотрят исподлобья.
– Это вон Виктор нервничает, – кивнул головой на товарища Костя, – а я спокоен. Я хотел к вам зайти,
Михаил Анисимович, а он не хочет.
– Почему?.. – Вязов с прищуром посмотрел на парня. – Нажаловался на меня отцу, а теперь стыдно.
«Ага, значит, попало от отца», – подумал Виктор и злорадно усмехнулся.
– Милости прошу ко мне, – весело продолжал Вязов. – Я не злопамятный, дружбу из-за пустяков не теряю.
– Ладно, я тоже не злопамятный, – Сказал Виктор, ожидавший, что лейтенант начнет сейчас его упрекать, читать нравоучения.
Костя вошел в комнату, как старый знакомый, сказав: «Там соседки для нас, Михаил Анисимович, чай не приготовили?», а Виктор критически осмотрел скудную обстановку, скривил губы, но в глубине души остался доволен его холостяцким жильем.
– Чай для нас всегда готов, – засмеялся Михаил– вы посмотрите пока здесь книжки, я мигом.
Когда Вязов вышел, Костя сказал:
– Смотри теперь сам. Не верил!
– Может быть, он деньги копит, – не сдавался Виктор.
– Такие люди, как Михаил Анисимович, деньги не копят, живут просто, не п пример моему старику-скопидому.
– Хватит, не будем об этом говорить, – сердито оборвал товарища Виктор. – Еще хозяин услышит.
– Боишься?
– Ты что-то задираться стал, Коська. Раньше был тихонький, а сейчас ходишь нос кверху, что Наполеон.
– Раньше ты мной командовал, а теперь я хочу тобой командовать.
– Эх, ты! Справишься? – Виктор не моргая смотрел на товарища, губы его постепенно растягивались в улыбку, в желтых глазах мелькнул огонек насмешки. – Трудную задачу ты задал себе, боюсь, коленки у тебя трястись будут.
Костя собрался ответить тоже язвительно, но тут вошел Вязов.
– Чаю, ребята, нет, – сказал он, – все хозяйки ушли в театры. Может быть, пол-литра принести?
– Не надо, – возразил Костя.
– А твое мнение, Виктор, – спросил Михаил по-приятельски. – Может быть, для тебя принести?
– Пусть ему Суслик носит, – вмешался Костя, – а мы и без этого обойдемся. – Он сел за стол и попросил:– Вы, Михаил Анисимович, все знаете о Суслике, расскажите, за что он сидел в тюрьме.
– Пусть нам Виктор расскажет, они, кажется, друзья, – отшутился Вязов, с улыбкой посматривая на Костю.
– Я его не расспрашивал, – хрипло сказал Виктор.
– В его биографии ничего интересного нет, – уже серьезно сказал Вязов. – Последний раз Суслик сидел за то, что унес вещи у старушки-пенсионерки, у которой стоял на квартире. Старушка родственников не имела и попала в трудное положение. Вещи, конечно, ее нашли. Вообще, Суслик – гадкий человек, ничем не брезгует, чтобы добыть деньги на водку. И с тобой, Виктор, он завел дружбу для того, чтобы, в случае необходимости, воспользоваться положением твоего отца. Ты прошлый раз зря обиделся на меня. Я еще не во всем разобрался, полностью не знаю, что произошло тогда, но мне известно одно: если бы преступление совершилось, тебе тоже не поздоровилось. Ты не маленький, и тебе пора это понимать. – Вязов дружески улыбнулся и добавил:– Пека прекратим подобные разговоры, они очень неприятны гостям, я лучше вам покажу фокусы.
Михаил вытащил из стола новенькую колоду карт. Перетасовывая карты, он следил за ребятами. Костя смотрел на товарища победоносно. «А смелости не мало у этого, невзрачного на вид, парня», – подумал Михаил с удовольствием. Виктор сидел смущенный, он не ждал откровенного дружеского разговора и был ошеломлен этим. Когда же Вязов предложил им вытащить из колоды по одной карте и сказал, что он эти карты угадает, Виктор оживился и стал с интересом наблюдать за руками лейтенанта. Вязов точно назвал карты, которые держали ребята в руках, потом разложил колоду на столе, предложил загадать любую карту мысленно и опять угадал. Показав еще один фокус, Вязов засмеялся и сказал:
– Ладно, расскажу я вам свои секреты.
Ребята были довольны, и когда вышли из подъезда, Костя спросил Виктора:
– Ну как, интересно?
– Я и раньше знал, что лейтенант интересный человек, – сказал Виктор сухо.
– Раньше. Он тебе не Суслик какой-то.
Виктор помрачнел, но ничего не сказал.
Глава 17
– Какой завтра день? Воскресенье? – спросил подполковник Урманов, расхаживая по кабинету Копытова. – Черт возьми! Пойду хоть высплюсь, а то голова совершенно не работает. Советую и вам, Терентий Федорович, отдохнуть. В таком состоянии мы вообще ничего не сделаем. До свидания.
Подполковник вышел, а Копытов ладонями потер виски. Отдохнуть надо, спору нет, и хорошо бы где-нибудь в тишине, в одиночестве. Столько неприятностей! Правильно говорят, что одна беда не ходит, обязательно тащит за собой другую… Шутка ли сказать, до сих пор не напали на след преступников, сын связался с подозрительной компанией, отбивается от рук, и эти разговоры о взяточничестве в его отделении. Доведись любому, самому крепкому человеку попасть в такой переплет, едва ли выдержит. Терентий Федорович иногда даже впадал в уныние. В эти тяжелые минуты ему все казалось вокруг мрачным, неустроенным, а жизнь – сплошным мучением. Не он ли отдает всего себя без остатка работе, не знает отдыха, а неполадки есть.
В кабинет без разрешения вошла Позднякова – начальник паспортного стола. Копытов поднял голову и ладонью пригладил редкие волосы.
Позднякова положила на стол для подписи несколь– ко паспортов. Копытов молча взял ручку.
– У вас такой усталый вид, Терентий Федорович, – сказала Позднякова. В ее голосе Копытову послышалось сочувствие. Ему стало жарко, он ниже опустил голову и ничего не ответил. «Почему она является до мне, когда я в кабинете один, и начинает соболезновать? Уволить, что ли, ее? – с раздражением подумал Терентий Федорович. – Не может же начальник иметь интимные отношения с подчиненными! Стоит только допустить слабинку, и в отделении начнется кутерьма…»
Терентий Федорович поставил последнюю подпись и строго взглянул на Позднякову.
– У меня часто усталый вид, старею, ничего не поделаешь, – сказал он.
– Не наговаривайте на себя, – возразила Позднякова, и в ее темных сощуренных глазах Терентий Федорович увидел затаенную улыбку. Он собрался было ответить грубо, но тут вошел Стоичев, и Позднякова поднялась.
– Знаете, что я придумал, Терентий Федорович? – заговорил Николай Павлович, провожая глазами статную фигуру Поздняковой. – Увезти вас сегодня на рыбалку.
– Еще не хватало мне мальчишества, – проворчал Копытов.
– Мальчишества? Да есть ли на свете лучший отдых, чем ловля рыбы удочкой на берегу?
– Нам сейчас не до отдыха, работать надо. – Копытов собрал со стола бумаги и спрятал их в стол. Рыбалку он не любил, но уехать куда-нибудь на несколько часов ему хотелось, и поэтому возражал он устало, равнодушно.
– Никакая работа не пойдет без нормального отдыха. Три минуты назад подполковник Урманов мне сказал, что он сутки будет спать. Его дело. Кому что нравится, а я не особенный любитель дрыхнуть, лучше поваляться на берегу, подышать чистым воздухом и посмотреть на ясные звезды – они здесь в городе какие-то блеклые. Уговорил? – Николай Павлович пыхнул изо рта папиросным дымком. До сих пор ему не доводилось встречаться с Копытовым в свободной обстановке, и это, как думал Стоичев, накладывало на их отношения много официальщины и вызывало чувство недоверия друг к другу. К тому же по некоторым делам надо было поговорить по душам, откровенно; может быть, на берегу удастся расшевелить Копытова, заглянуть в его душевный мир. Ведь слаженно работать – это не только правильно рассуждать, иметь единое мнение, – надо еще понимать друг друга.
Терентий Федорович закрыл ящик стола, положил ключ в карман и сказал:
– Уговорил. Только связь надо было бы организовать с дежурным.
– Проще пареной репы, – обрадовался Николай Павлович. – Мы отправим шофера домой, и дежурный в любое время может прислать его к нам. Здесь ведь всего пятнадцать километров.
Немало удивив жен поспешностью сборов, Копытов и Стоичев через полчаса зашли в магазин на окраине города, взяли несколько банок рыбных консервов.
– На берегу надо есть рыбу, – шутил Николай Павлович.
Перемигнувшись, они положили в карманы по бутылке водки, и Стоичев серьезно сказал:
– От комаров.
«Газик» резко подпрыгивал на выбоинах, разбрызгивал колесами по сторонам похожую на муку пыль, оставляя позади себя длинный пушистый хвост. По обеим сторонам полевой дороги росли деревья, за ними зеленели поля. Отцветающие акации роняли на землю белые лепестки, будто сыпали серебряную мелочь. Николаю Павловичу казалось, что воздух – насыщен запахами спелых дынь, арбузов и помидоров, – такой он ныл сладкий и густой.
Дорога пошла вниз. Впереди раскинулась широкая лощина, искрившаяся под лучами вечернего солнца; синее небо сливалось с голубой дымкой горизонта. Слева внизу заблестели озерки воды.
– Вон и Кара-Камыш! – радостно воскликнул Стоичев.
– А?.. Что? – Копытов вскинул голову, тупо посмотрел по сторонам покрасневшими глазами. Он задремал. – Где?
– Смотрите налево, – засмеялся Николай Павлович. – Так можно всю красоту природы проспать.
– Задремал малость, – смущенно признался Терентий Федорович. – Укачало.
Вскоре машина повернула к берегу и остановилась возле узенького перешейка, ведущего на небольшой полуостровок. Вокруг по берегу рос камыш, отражаясь в чистой спокойной воде. Тишину нарушали всплески большой рыбы.
Когда на полуостровок были перенесены вещи и продукты, а машина отправлена, Терентий Федорович вдруг сказал:
– А я хочу есть.
– Естественно. Около воды аппетит волчий. Но консервы открывать сейчас не будем, пет времени. Возьмите в моем чемоданчике сало и хлеб, сделайте бутерброд, – говорил Николай Павлович, разматывая удочки. – Может быть, там еще что-нибудь найдется подходящее, не знаю, чего там жинка насобирала.
– Так, так, здесь и колбаска есть и сырок, – мурлыкал Терентий Федорович. – У тебя жинка сообразительная, ничего не скажешь.
– Не обижаюсь, хозяйство знает, – улыбнулся Николай Павлович.
– Может быть, аппетитчику добавить? – Терентий Федорович выразительно взглянул на бутылки, потом на Стоичева.
– Не советую, – возразил Николай Павлович. – Вечерком, когда комары пойдут в атаку, водочка очень пригодится.
Стоичев закинул удочку, сел на траву, закурил и с облегчением вздохнул. Предстояли часы абсолютного покоя, как он говорил, служебные и домашние дела отошли в сторону, перед глазами покачивались поплавки, и было одно желание, чтобы поплавки вздрогнули и ушли в воду.
Терентий Федорович, подкрепившись, насыпал в карман пижамы конфет, обнаруженных в бауле Стоичева взял удочку и пошел по берегу. Сидеть на одном месте он не умел, терпения не хватало.
Берег был крутой, с него хорошо были видны темные водоросли и каждая камышинка под водой. Терентий Федорович остановился и замер. Из камыша выплыли четыре солидных усача и, покачивая хвостами, направились к противоположному берегу. Упругие тела их легко рассекали воду, они плыли, чуть пошевеливая плавниками. За большими рыбами потянулась мелочь, но она, заметив человека, брызнула врассыпную. Терентий Федорович торопливо насадил на крючок мякиш хлеба, закинул удочку и затрепетал: сейчас один из этих здоровенных усачей схватит насадку, и ловля начнется. Но ничего подобного не случилось, усачи равнодушно проплыли мимо, продолжая удаляться в прежнем направлении.
– Черт возьми! – возмутился Терентий Федорович. – Ну и хитрая рыба.
Теперь он начал действовать иначе: тихонько закинет удочку из-за камыша и осторожно выглядывает. Усачи, уже другие и не менее крупные, иногда выплывали на чистое место, с интересом осматривали насадку и спокойно уходили в сторону. Терентий Федорович даже вспотел от напряжения, а ни одна рыба ни разу не клюнула. Наконец он разозлился, схватил удочку, подбежал к Стоичеву и закричал:
– Они что, смеются надо мной?!
– Кто? – не понял Николай Павлович.
– Усачи. Подойдут, понюхают и – в сторону,
Стоичев разразился веселым смехом.
– Чего же ты смеешься? – недоуменно поднял брови Копытов.
– Рыба, говорите, не признает начальства? – продолжая смеяться, проговорил Николай Павлович. – Она важная особа, нахрапом ее не возьмешь. Подход нужен, деликатный подход,
– Ты уж и наговоришь– улыбнулся и Терентий Федорович.
– Вы закидывайте поближе к камышу да потерпите минуточку, не бегайте с места на место, – посоветовал Стоичев. – Может, какая дура и зацепится.
– Попробую, – сказал Терентий Федорович и присел рядом со Стоичевым.
Поплавок замер. Терентий Федорович терпеливо ждал, боясь пошевелиться. Словно дразня и издеваясь, мимо спокойно проплывали усачи. «Сукины сыны! – мысленно ругал их Копытов. – Сеточку бы на вас накинуть, посмотрел бы я, как вы затрепыхались».
Но вот поплавок окунулся, вынырнул и замер. У Терентия Федоровича затряслись колени, застучало сердце, он сжал в кулаке конец удилища, как кинжал. «Ну, теперь ты не уйдешь!»-с задором подумал Терентий Федорович, а поплавок качнулся и медленно поплыл к камышам. Копытов вскочил и с силой дернул удилище. В воздухе блеснула серебряная рыбка, сорвалась с крючка и улетела в траву. Терентий Федорович бросился за ней, как коршун, и хотя рыбку найти было трудно, он нашел ее, положил на ладонь и, торжествующий, показал Стоичеву. Грязная, уже полуживая рыбка вся умещалась на широкой ладони, но она была поймана собственными руками и вызывала восторг.
Николай Павлович тоже вскочил, удилище в его руке изогнулось дугой, туго натянутая леска разрезала воду то в одном направлении, то в другом.
– Тяни ее скорее! – закричал Терентий Федорович, готовый броситься в воду и руками схватить добычу.
Но Стоичев плавно повел удилище в сторону, и через мгновенье на берегу лежал желтоватый сазан с растопыренными плавниками, тупоносый, с нахальными выпуклыми глазами.
– Хорош, стервец! – восхищался Терентий Федорович, взял рыбу в руки и рассматривал ее со всех сторон. – Теперь уха будет! Сейчас я начну варить.
– Еще одного поймать надо, – возразил Николай Павлович. – Время есть, мы как-нибудь другого такого подцепим.
– Нет, больше я не ловлю, пойду готовить костер, – Терентий Федорович бросил удилище и отправился за сухим камышом. Вскоре он вбил в землю колышки, повесил кастрюлю, сел рядом со Стоичевым и принялся усердно чистить картошку.
– Почему я не способен ловить рыбу? Не усидчив– рассуждал Терентий Федорович. – Меня тянет бегать, шуровать, как говорят некоторые непоседы. Иногда сердце зайдется до того, что того и гляди лопнет, а я скачу и думаю: сковырнусь и – баста. Отжил свое майор, ушел в небытие, и никто его не вспомнит добрым словом, разве убийцы да воры ругнут на досуге! – Терентий Федорович тяжело вздохнул. – В детстве я тоже канительный был, отец с матерью покоя от меня не знали. Один раз поехал верхом лошадь поить на речку, конечно, поскакал галопом, а тут, как назло, из подворотни свинья высунула пятачок и хрюкнула. Кобыла моя бросилась в одну сторону, я полетел в другую, да так грохнулся о камни, что месяц отлеживался; полагали, черту или богу душу отдам, а я выкарабкался и еще озорнее стал. – Терентий Федорович тихо и задушевно рассмеялся. – И с девками любил побаловаться, они меня уважали, хотя и плакали не раз.
Сумрак вокруг камышей, распространяясь, стелился все дальше и дальше, вода у крутых обрывистых берегов чернела на глазах. Вокруг отстаивалась тишина, лишь в камышах изредка шуршали водяные крысы. Терентий Федорович ушел к костру. Он долго сидел один, фигура его то ярко освещалась пламенем, то вновь погружалась в темноту.
– Часами смотреть на поплавок – надо сойти с ума, – недовольно ворчал он себе под нос. – Да, а картошка еще сыровата.
От берега послышался всплеск.
– Поймал? – оживился Терентий Федорович.
Улыбающийся Николай Павлович подошел, держа обеими руками большого, с черной спиной сазана.
– И комары не едят тебя? – сказал Терентий Федорович.
– Едят, черти длинноносые, – отозвался Николай Павлович, – всю шею изгрызли.
– Давай ужинать… Готова, пожалуй, ушица-то.
Уха оказалась такая вкусная, что Терентий Федорович дважды прикусил язык, ругался добродушно, но ел быстро, обжигаясь. В миску иногда попадали комары или пепел от костра, но от этого уха не теряла вкуса; она пахла тиной и лавровым листом. Когда костер горел хорошо, комары налетали тучами, лезли за ворот и в уши, но если камыш начинал дымить, они отступали, зато дым беспощадно выедал глаза.
– Все тридцать три удовольствия сразу… – шутил Николай Павлович, хлопая себя по коленке. – Даже сквозь штанину, проклятые, кусают.
– И долго они будут нападать?
– До утра.
– Надо вокруг налить водки, может, они спьянеют и свалятся в камышах, – сказал Терентий Федорович и тотчас же сам повалился там, где сидел, и мгновенно захрапел.
Николай Павлович лениво подбрасывал в костер по камышинке, с удовольствием курил, посматривая то на небо, то на спящего майора. В озере изредка плескалась рыба. Далеко-далеко два голоса запели:
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой…
Но сбились и затихли. «Такие же два друга, как мы, только повеселее», – предположил Николай Павлович и тяжело вздохнул. Мало веселья выпало на его долю. Пятнадцати лет он пришел на завод, старался добиться высокой квалификации, учился у всех упорно, но едва успел крепко встать на ноги, началась война. После демобилизации опять пришлось привыкать, хотел сконструировать новый станок, много ночей просидел над чертежами, но так и не довел дело до конца, – райком послал работать в милицию. Завертелись напряженные дни и ночи, как на фронте.
Костер погас. Николай Павлович задремал, но через час услышал чертыхания Копытова. Терентий Федорович разжигал костер и ругался:
– Сгорели бы вы, кровопийцы! Нет на вас чумы. Где наши горе-химики, почему не придумают какую-нибудь отраву для этих паразитов. Лицо и руки вспухли… Проклятье! И понесло меня в эту отрезвиловку, черт возьми!
– А ведь верно: сюда бы алкоголиков посылать на лечение, – согласился проснувшийся Стоичев, чиркая спичкой и прикуривая папиросу.
– Это ты меня потащил на такой издевательский отдых. – Терентий Федорович поднял голову: вспыхнувший костер осветил его помятое, в волдырях лицо, красные сердитые глаза. Николай Павлович рассмеялся:
– Я не знал, что комары вас так любят, Терентий Федорович. Ко мне они не особенно липнут.
– Не в любви дело. Вообще ты мне делаешь много вреда.
– Какой же вред я принес, кроме комаров?
– Людей подговариваешь против меня, с сыном привязался, Вязова подсылал домой… Какого черта тебе надо? Неужели со мной нельзя было поговорить? Или я такой олух, что ничего не понимаю? И вообще я не перевариваю благодетелей.
Николай Павлович поднялся, подошел к костру и сел, накинув на плечи кожаную тужурку. «Надо ли в такой обстановке начинать серьезный разговор? – подумал он. – Пожалуй, все равно…»-и сказал:
– Иногда, Терентий Федорович, на одни и те же вещи мы с вами смотрим разными глазами. Мою заботу о вас вы принимаете как оскорбление. Чем это вызвано? Скажите откровенно.
– Заботу!.. – Терентий Федорович привстал на колени. – Не нужна мне твоя забота. Еще раз говорю: не лезь в мои семейные дела.
– Я не могу проходить мимо того, что ваш сын дружит с подозрительными людьми. Вы слишком даете волю Виктору.
– Это мое дело. Я не глупее вас с Вязовым.
Николай Павлович не думал, что Копытов так глубоко оскорблен разговором Вязова с его женой и не может понять простых слов. Но Стоичев не умел проходить мимо изъянов в людях, он был убежден, что его вмешательство хоть какую-нибудь пользу да принесет. А в данном случае надо было заставить Копытова трезво посмотреть на события.
– Вас никто не считает глупым, Терентий Федорович, не наговаривайте на себя, но разрешите мне не согласиться с вами, что воспитание вашего сына – личное ваше дело. Мы не позволим Суслику приучать Виктора к воровству, как это было однажды ночью, не позволим плодить преступников. Вы, по-моему, слишком доверяете сыну и надеетесь на себя, скорее даже на жену. А я вам скажу откровенно: Екатерина Карповна делает много вреда для сына, сама не понимая этого. Она дает ему деньги на личные расходы, разрешает выпивать, дает возможность вольно распоряжаться временем по ночам.
– И до жены добрался?! – прервал Копытов, покачал головой и зло рассмеялся. – Ну, ну, продолжай. Может быть, знаешь с кем она гуляет?
– На днях мне звонил директор школы, – продолжал Николай Павлович сдержанно, хотя злой смех Копытова возмущал его. – Речь шла о другом мальчике, но он, кстати, сказал несколько слов и о вашем сыне: учителя очень беспокоятся за Виктора, он может не окончить девятый класс.
– Кстати?.. А не специально ли ты звонил? Я теперь уверен, что ты дошел до такой мерзости. – Копытов встал.
– У нас, очевидно, разные суждения о мерзостях.
– Хватит. Давай прекратим этот разговор. Черт меня дернул отправить машину…
Холодный ветер потревожил камыши, шорох пополз по воде, как шипенье змей. Небо на востоке побелело. Николай Павлович взял удочки и пошел к берегу, а Копытов постоял немного, поежился, упал на камышовую подстилку и быстро уснул.
По дороге домой они не проронили ни слова.
