Текст книги "Интеллектуальный слой в советском обществе"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

выплачивались квартирные деньги: 70-250, 150-600 и 300-2000 р. соответственно.

Художники. Руководители мастерских Академии художеств имели оклады в 2400 р. в год, профессора – 2000, преподаватели – 400-

2800. В провинциальных училищах преподаватели искусств получали 1200 р. и казенную квартиру, в прочих учреждениях живописцы

и архитекторы получали от 500 до 1600 р. Известные же художники зарабатывали до 12 тыс. р. и более.

Актеры. На провинциальной сцене актеры получали, как правило, 1200-1800 р. в год, что превышало актерские оклады в

государственных театрах. Минимальным окладом на казенной сцене считался оклад 600 р. При этом оклады наиболее видных актеров

императорских театров достигали 12 тыс. р.

Адвокаты имели годовой доход 1-2 тыс. р. (7, 9%), 2-10 тыс. (84, 7%) и даже 10-50 тыс. (7, 4%). Профессора вузов получали не менее

2000 р. в год, в среднем 3-5 тыс., иногда до 12 тыс. (15)

В целом же в 1913 г. при среднем заработке рабочего 258 р. в год заработок лиц интеллектуальных профессий составлял 1058 р.

(технического персонала – 1462 р.). Лишь некоторые низшие категории этого слоя: учителя сельских начальных школ, фельдшера и

т.п. – имели заработки, сопоставимые с основной массой населения. При выслуге установленного срока службы пенсия назначалась в

размере полного оклада жалованья. Так что благосостояние среднего представителя образованного слоя в полной мере позволяло ему

поддерживать престиж своей профессии и отвечало представлениям о роли этого слоя в обществе.

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ

ГЛАВА 2.

Ликвидация старого и подход к созданию нового

образованного слоя.

Социальный слой носителей российской культуры и государственности был уничтожен вместе с культурой и государственностью

исторической России в результате большевистского переворота. В течение полутора десятилетий после установления

коммунистического режима было в основном покончено с его остатками и одновременно шел процесс создания “новой

интеллигенции”, обеспечивший то положение и состояние интеллектуального слоя в стране, которое он занимает и в настоящее

время. Такое развитие событий было предопределено как характером российского образованного сословия, так и положениями

коммунистической доктрины касательно идеального общественного устройства и места в нем слоя лиц умственного труда.

Большевистскую революцию российский образованный слой встретил, естественно, резко враждебно. Более того, он был

единственным, кто оказал ей сразу же активное вооруженное сопротивление – еще в то время, (осень 1917 – зима 1918 гг.), когда

крестьянство и даже казачество оставались пассивны. Хотя в сопротивлении непосредственно участвовала лишь небольшая часть

этого слоя (большинство и его представителей оказались не на высоте, проявив крайнее недомыслие, нерешительность и трусость), но

среди тех, кто оказывал сопротивление установлению большевистской диктатуры в стране, представители образованного сословия

составляли до 80-90%. Именно такой состав имела на первых порах Добровольческая армия и аналогичные ей формирования на

других фронтах (из 3683 участников “Ледяного похода” более 3 тыс. были офицерами, юнкерами, студентами, гимназистами и т.п.; на

Востоке осенью 1918 г. из 5261 штыков Среднесибирского корпуса 2929 были офицерами и т.д.).Следует иметь в виду, что к 1917 г.

почти все лица “призывного” возраста, имеющие образование, были офицерами. Руководители белых армий именно на этот

контингент и рассчитывали. М.В.Алексеев, говоря о необходимости создания новой русской армии, писал, что “офицеры, студенты,

интеллигенция должны составить контингент”. Я.А.Слащев, вспоминая о первых днях Добровольческой армии и призыве ее вождей,

собравшись на Дону, продолжить борьбу против немцев и большевиков, писал: ”Но пошли ли массы на эту борьбу? Нет. В

Новочеркасск собралась только группа интеллигенции в две тысячи человек, а народные массы остались глухи к их призыву” (16).

Большевики, со своей стороны, вполне отдавали себе отчет в том, что их реальными противниками в гражданской войне были не

мифические “капиталисты и помещики”, а интеллигенция – в погонах и без оных. По свидетельству А.В.Луначарского, “кучку

праведников (имеются в виду революционеры) вся остальная интеллигенции рассматривала как величайших изменников знамени

интеллигенции. Это привело к тому, что русская интеллигенции оказалась на стороне врагов революции и рабочего класса...

Революция тоже определила свое отношении к интеллигенции. Поскольку дело дошло до гражданской войны, нужно воевать. Это

совершенно ясно: ни один настоящий революционер не скажет интеллигенту так – я позволю тебе стрелять в меня; я же в тебя стрелять

не буду”. Один из высших руководителей ВЧК – М.Лацис (Судрабс), характеризовал своих противников более конкретно: ”Юнкера,

офицеры старого времени, учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь...они-то и составляли боевые соединения наших

противников, из нее-то и состояли белогвардейские полки. Действительно, на Восточном фронте белая гвардия состояла из учащейся

молодежи, офицеров, учительства, лиц свободных профессий и прочих мелкобуржуазных элементов” (17). М.Н.Покровский также

отмечал, что в белой армии “лилась кровь именно мелкого интеллигента-прапорщика” (18).

Вследствие этого красный террор был направлен именно против интеллектуального слоя. Его представители составляли огромное

большинство расстрелянных, не говоря уже о ставших жертвами толпы. В рекомендациях органам ЧК прямо указывалось на

необходимость руководствоваться при вынесении приговора профессией и образованием попавших им в руки лиц: ”Не ищите в деле

обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому

классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны

разрешить судьбу обвиняемого”. В приказе ВЧК “Об учете специалистов и лиц, могущих являться заложниками” Дзержинский

подчеркивал, что заложниками должны браться лица, ”кем они (белогвардейцы) дорожат”, и уточнялось: “Выдающиеся работники,

ученые, родственники находящихся при власти у них лиц. Из этой среды и следует забирать заложников. Второй вопрос – это спецы.

Наши спецы – люди буржуазного круга и уклада мысли. Лиц подобной категории мы по обыкновению подвергаем аресту как

заложников или помещаем в концентрационные лагеря на общественные работы”. В инструкциях местным органам советской власти

по взятию заложников для расстрела также указывался круг соответствующих профессий будущих жертв. Все это тогда ничуть не

скрывалось, и большевистские вожди смысл и цели террора видели в подавлении именно интеллигенции (как писал Троцкий: ”Террор

как демонстрация силы и воли рабочего класса получит свое историческое оправдание именно в том факте, что пролетариату удалось

сломить политическую волю интеллигенции” (19)).

В результате потерь образованного слоя от террора, а также голода и эпидемий, явившихся непосредственным следствием революции,

и гибели его представителей в боях гражданской войны, его численность сократилась на несколько сот тысяч чел. Весьма

показательно, что за годы гражданской войны население столиц (где было сосредоточено от четверти до трети всего образованного

слоя) сократилось: Москвы в 2, а Петрограда даже в 3 раза. В эмиграции, по минимальным подсчетам, оказалось 1,5 – 2 млн. чел., из

которых к образованному слою принадлежало не менее трети, наконец, десятки тысяч представителей этого слоя (не учитываемые в

числе эмигрантов) остались на отпавших от страны территориях (в Прибалтике, Польше, Финляндии, западной части Украины и

Белоруссии). Страна не только лишилась большей части своего интеллектуального потенциала, но старый образованный слой вовсе

перестал существовать как социальной общность и культурная сила. Гибель старого российского образованного слоя составляет,

впрочем, предмет отдельного исследования, поэтому здесь подробно не рассматривается.

Участь оставшихся в стране представителей интеллектуального слоя, естественно, была трагичной. В отношении его остатков

проводилась целенаправленная репрессивная политика. Как писал один из идеологов нового строя: ”Крупная буржуазия убежала, или

спряталась, или была сметена, а представительствовавшая ее и сохранившая идейную верность старому строю интеллигенции

осталась. И ей пришлось, – по большей части вполне заслуженно, – изведать участь побежденного” (20). Другой злорадно замечал:

”Интеллигенция испугалась – за себя. Буржуазия даст ей жизненные удобства и привилегии, народ же не признает ее духовное

первенство и сравняет во всех правах с собой” (21). В начале 1923 г. Луначарский отмечал, что интеллигенция “в большей своей части

все еще находится на различных ступенях враждебности к нам”. Для отношении к интеллигенции весьма характерно, например, такое

высказывание (статья называлась “Рабочий должен создать красную интеллигенцию”): ”Разве мы спокойны, когда наших детей учат

господа от кокарды?...Разве не внутренние чехословаки – инженеры, администраторы – пособляют голоду?...Очень жаль, что мы еще

нуждаемся во вчерашних людях: надо поскорее, где можно, избавиться от их фарисейской помощи” (22).

Остатки старого интеллектуального слоя не могли проявлять открытой враждебности, их основной идеологией стало

“сменовеховство”, с одной стороны обеспечивавшее им относительную безопасность, а с другой – дававшее моральное оправдание

работе на большевиков, в котором они нуждались чрезвычайно остро. В результате неофициальной беседы в 1922 г. в Москве с 230

инженерами (в т.ч. 45 бывших владельцев, директоров и т.п.) были получены следующие данные: 46 выразили безразличие к

Советской власти, 28 – сочувствие, 12 – враждебность, а 110 оказались “сменовеховцами” (23).

Старая интеллигенции рассматривалась как некий тип вредных животных, подлежащих уничтожению, и все помыслы строителей

нового общества были направлены к тому, чтобы истребить ее если не физически, как в 1917-1922 гг., то как социальной слой. Одним

из главных идеологов этого процесса выступал тесть Бухарина Ю.Ларин. В практическом плане наряду с задачей как можно быстрее

заменить представителей “старой интеллигенции” в сфере их профессионального труда “советской интеллигенцией”, ставилась задача

лишить их вообще возможности заниматься умственным трудом. Что же касается судьбы, уготованной старой интеллигенции, то

считалось, что для “среднеинтеллигентских слоев, какие будут постепенно вытесняться из привычного для них положения... лучшим

выходом будет либо земледельческая колонизация, либо переучивание для физической работы в промышленности. Прошло время,

когда почетным был труд “белоручки”, когда “выйти в люди” означало стать интеллигентом, доктором, чиновником. Теперь идут

условия, когда и материально молодняк прежней буржуазно-ориентированной интеллигенции будет счастлив, если ему удастся

физическим рабочим войти в промышленное заведение. Это будет заодно означать для него теперь и в общественном отношении

действительно “выход в люди”, снимающий клеймо прошлого и включающий окончательно в рамки советского строя”.

Предлагалось также упразднение вовсе некоторых видов деятельности, которыми могли заниматься лишь преимущественно старые

специалисты. ”Какими же средствами, в каком духе должно пойти изменение нашего аппарата, чтобы сделать ненужной изрядную

долю тех функций, какие выполняются сейчас представителями типа средней интеллигенции ?... Приведем несколько примеров из

жизни, не стесняясь примитивно-варварским способом расправиться с священнейшими заветами прошлого”, – писал один из

идеологов коммунистического режима. Например, “при условии твердого обеспечения классового состава суда – предоставить суду

судить по своему рабочему сознанию без всяких подробных уголовных кодексов”, так как “суд рабочей совести не уступает суду по

уголовному кодексу”, а “весь избыток законности и формалистики, вся надобность в старой интеллигенции для того, чтобы

справиться с ними, отпадает”. Затем предлагалось отменить прописку, паспорта и регистрацию брака, чтобы оставить без работы

нашедших себе занятие в этой сфере образованных людей старой формации, но главное – под лозунгом “Советский строй требует

простоты” отменить вообще все то, чем не могли бы в должной мере овладеть рабочие и крестьяне.

Прежде всего это касалось образования, систему которого требовалось предельно упростить. Историю, например, преподавать

“большим мазком” – от каменного века к современности: ”Юлий Цезарь, крестовые походы и Наполеон окажутся за пределами

обязательного изучения. Поставить дело так – значит вместе с тем создать широкую возможность для приспособления к выполнению

этой функции (в данном случае преподавания истории в средней школе) социально-близких нам элементов (в данном случае низовой

интеллигенции, которой все равно приходится знакомиться и с “первобытной культурой”, и с историей современности, – начиная с

политграмоты, – но которую не переделать в среднеинтеллигентское жречество, монопольно обладающее знаниями о Ромуле и Реме,

Людовике ХIV, Лютере и Вашингтоне)”. (Как известно, это и было осуществлено – историю до конца 30-х годов вообще запрещалось

преподавать.) Поскольку “многоязычие неизбежно будет доступно лишь избранному меньшинству”, преподавание языков

предлагалось отменить ради “освобождения от части тех элементов среднепреподавательского мира, какие обычно к низовой

интеллигенции не относятся (иностранные языки довольно часто преподаются как раз обломками прежних господствующих классов)”

и перейти на эсперанто.

Очень важное значение придавалось недопущению проникновения в “новую интеллигенцию” детей интеллигенции дореволюционной

– с тем, чтобы интеллектуальный слой не мог не только самовоспроизводиться, но и исчез бы совершенно в самое ближайшее время.

”В инженеры, в командиры промышленности наш строй (то есть существующая у нас диктатура пролетариата) может открыть дорогу

только рабочим и рабочему молодняку. Точно так и городская школа II ступени, подготавливающая среднюю интеллигенцию, еще ряд

лет будет доступна только для рабочего населения. Кроме являющихся пионерами, при том наиболее даровитых детей нерабочего

происхождения вряд ли кто сможет попадать в течение ряда лет в школу II ступени – и для нашего периода это правильно. Судьба

прежней интеллигенции и ее молодняка отличается, следовательно, тем, что в дальнейшем нельзя ожидать увеличения применения в

государственном аппарате именно этого людского материала. Он будет частью замещен новым, частью делаться просто ненужным, и

таким образом даже естественная убыль этого слоя (интеллигенции) не сможет вызвать замещение его в тех же размерах из своей

среды” (24).

Отнесение представителей интеллектуального слоя к “буржуазии” при всей формальной нелепости такой идентификации (свыше 90%

его жило только на жалованье) на самом деле было в понятиях того времени совершенно оправданным. Для большевистской

пропаганды и практики “буржуазия” обозначала совокупность их идейных и политических противников, некоторую общность,

альтернативную “рабочим и крестьянам”, и, поскольку и в культурном, и в политическом отношении российский образованный слой

(крайне незначительную часть которого составляла и собственно буржуазия) именно в этой роли и выступал, то называть не

принадлежащих к большевистской партии интеллектуалов “буржуазией” было вполне естественным. Поэтому известное

предпочтение, оказывавшееся большевиками уголовным элементам не должно вызывать удивления, с классовой точки зрения они

действительно были “своими”, хотя и “оступившимися”. Помещенные на самый низ социальной лестницы, представители

образованного слоя были дискриминированы и в сфере юридической практики. В приказе ВЧК 8.01.1921 г. Дзержинский

подчеркивал, что лозунгом органов ВЧК должно быть : “Тюрьма для буржуазии, товарищеское воздействие для рабочих и крестьян”.

Чрезвычайным комиссиям предлагалось: “Сугубое внимание обратить на дела подследственных рабочих и крестьян, рассматривая

последних не как наших классовых врагов, а как совершивших проступки в силу социальных условий переходного периода от

капитализма к социализму. В целях оттенения отличия рабочих и крестьян от враждебной нам по классу буржуазии – в отношении

последней репрессии усилить: а) освобождать на поруки лиц буржуазного класса лишь в крайних случаях; б) досрочного

освобождения к буржуазии не применять. Создать для буржуазии особые концентрационные лагеря”. В докладной записке в ЦКК

РКП(б) об основных принципах карательной политики 17.02.1924 г. он напоминал, что в отношении этих лиц “наказание не имеет в

виду воспитание преступника, а ограждение от него республики и классовое терроризирование общественного мнения классовых

врагов трудящихся”.

Новый образованный слой с самого начала создавался на принципах, во многом противоположных дореволюционным. Но самое

существенное то, что он, исходя из социологических концепций новых правителей, должен был иметь как бы “временный” характер.

Как известно, один из краеугольных постулатов марксизма заключается в построении в будущем “бесклассового” общества.

Интеллектуальный слой, и без того плохо вписывающийся своим существованием в марксистские схемы “классового общества”, как

бы постоянно “путался под ногами” у теоретиков марксизма.

Согласно воззрениям строителей нового общества, в будущем особый образованный слой вообще не должен был существовать.

”Социализм есть нормальное общество, единственно здоровое... можно было бы сказать, что в нормальном обществе разновидность -

“интеллигент” исчезнет... В законченном социалистическом обществе интеллигенции не будет... В будущем вся масса превратится в

интеллигенцию, и это будет смерть для теперешней интеллигенции, но смерть чрезвычайно радостная, ибо она будет означать

конечную победу пролетариата... тогда будет создано бесклассовое общество, тогда будет достигнуто моральное равенство всего

человечества, и тогда интеллигенция будет не нужна”. Итак, интеллигенция должна была исчезнуть как особый слой с превращением

всех людей в интеллигентов. Вот почему “стирание граней между физическим и умственным трудом” было одной из основных целей

всякого приходившего к власти коммунистического режима (как предельно доступно выразился корейский коммунистический лидер

Ким Ир Сен, ”чтобы уничтожить интеллигенцию, надо превратить всех людей в интеллигентов”). Классический опыт в этом

отношении был приобретен в нашей стране. Вся история “советской интеллигенции” проходила именно под этим лозунгом, и все

социальные процессы, связанные так или иначе с политикой в области образование, рассматривались сквозь призму задачи

“становления социальной однородности советского общества”.

Впрочем, надо заметить, что наиболее дальновидные теоретики опасались, что и “новая” интеллигенция тоже может со временем

“интеллигентизироваться”, проявляя тенденцию к превращению в социальный слой с соответствующей идеологией. Луначарский, в

частности, писал: ”Мы будем создавать новую интеллигенцию. Она заменит старую, но не получится ли пропасть между этой

интеллигенцией и рабочими?... И может случиться так, что интеллигенция усвоит психологию спеца... Такой отход... будет иметь

место для отдельных индивидов, и, вероятно, он будет иметь место не как отход от коммунизма и революции, а как своеобразное

толкование их. Эта публика будет стремиться обезопасить себя от влияния якобы устарелой, догматической, ортодоксальной части

коммунистов, будет говорить, что жизнь требует нового подхода...” (25). Прогнозы эти, надо сказать, оправдались в гораздо большей

мере, чем думал автор. Коммунистов и в этом случае подвел “человеческий фактор”, который они всегда склонны были

недооценивать: присущее обладателям сколько-нибудь развитого интеллекта стремление обосабливаться, тем более стимулированное

массовым производством квазиинтеллектуалов, абсолютно лишних в экономике, но выполняющих заветную социальную функцию

размывания интеллектуального слоя и достижений социальной однородности.

Понятно, что интеллектуальный слой, создаваемый исходя из подобных задач, должен был как бы отрицать собственную сущность -

сущность элитарного слоя, каковым он является в нормальном обществе. С другой стороны, практические задачи государственного

выживания до известной степени препятствовали полной реализации теоретических посылок коммунистической идеологии,

поскольку требовали наличия хотя бы минимального числа отвечающих своему прямому назначению интеллектуалов, без которых не

может существовать никакое государство. Под знаком противоестественного сочетания этих двух взаимоисключающих тенденций и

проходило становление образованного слоя в советский период.

ГЛАВА 3.

Формирование советского образованного слоя и его состав.

Формирование образованного слоя в советский период характеризовалось некоторыми основными чертами, которые оставались в

принципе неизменными в течение всего этого времени, от 20-х до 80-х годов, поскольку были обусловлены базовыми

идеологическими представлениями коммунистического режима. Речь могла идти только о том, что некоторые из этих черт

проявлялись с одинаковой или возрастающей интенсивностью на протяжении всего советского периода, а некоторые могли временами

ослабевать. Взятые в целом, они обеспечили тот облик и положение интеллектуального слоя нашей страны, которые сложились к

настоящему времени.

1. Рост численности образованного слоя

и изменение его положения в социальной структуре населения.

Важнейшим обстоятельством, оказавшим решающее влияние на большинство проблем, связанных с обликом и положением

интеллектуального слоя, стал быстрый, искусственный и гипертрофированный рост его численности. Подготовка специалистов и

развитие сети учебных заведений форсировались практически на всех этапах истории советского общества, ибо были прямо связаны с

целью лишить интеллектуальный слой особого привилегированного статуса путем “превращения всех людей в интеллигентов”.

Темпы подготовки инженеров и других специалистов массовых интеллигентских профессий намного опережали реальные

потребности экономики (особенно в производственной сфере) и диктовались, главным образом, пропагандистскими и политическими

соображениями.

Начиная с 20-х годов перед политическим руководством стояла, кроме всего прочего, и проблема обеспечения лояльности

интеллектуального слоя, недопущение возможности оппозиции с его стороны. Для этого важно было, во-первых, исключить

корпоративную общность и солидарность отдельных отрядов этого слоя (традиции такой общности в дореволюционной России были

достаточно развиты), а, во-вторых, всегда иметь возможность заменить саботирующих или репрессируемых специалистов без ущерба

для дела при массовом характере их сопротивления. Избыточное увеличение численности решало обе этих проблемы. Подобная

политика в области образования характерна, кстати, для всех коммунистических режимов (26).

Систематические сведения о численности лиц, принадлежащих к слою лиц умственного труда, в первые послереволюционные годы

отсутствуют. Она, впрочем, сильно колебалась. Некоторое представление о предмете дают данные по отдельным категориям таких

лиц (27).

Учителя. В 1918-1920 гг. по 44 губерниям, 2 автономным областям и 3 автономным республикам РСФСР их насчитывалось 111521

чел. В 1921 г. во всех учреждениях системы социального воспитания насчитывалось 351 тыс. преподавателей – в основном в

начальной школе (высшее и неоконченное высшее образование из них имели 7,5%, среднее – 62%, специальную подготовку имели

лишь 12% против 51,5% в 1915 г., около 50% имели стаж 3-4 года, а 47% были в возрасте от 18 до 25 лет).

Врачи. В 1918-1919 гг. по гражданскому ведомству 39 губерний числилось 8523 медика средней и высшей категории, более 16 тыс.

врачей, не считая среднего медицинского персонала, числились в списках различных военных и гражданских ведомств (28). К

25.02.1920 г. на территории Советов (без Украины) насчитывалось 24 тыс. врачей (из них 40% в армии) и около 60 тыс. среднего

медперсонала. В 1921 г. на территории СССР было зарегистрировано 20,5 тыс. врачей и 61,2 тыс. среднего медперсонала (29).

Специалисты производственных отраслей. Число директоров и ИТР 2029 действующих предприятий в 1917 г. составляло 17906, а в

1918 г. – 15338 чел. По данным Всеросийской промышленной и профессиональной переписи от 31 августа 1918 г. инженерно-

технический персонал составлял по всем видам производств 109574 чел. В августе 1919 г. Главное бюро учета и распределения

научно-технических сил зарегистрировало 29722 специалистов (в т.ч. 15113 с высшим и 6265 со средним специальным образованием),

в 1920 г. оно имело на учете 50275 чел. (23986 или 47% с высшим и 12387 или 24% со средним специальным образованием). В 1920 г.

в системе ВСНХ служило 14890 специалистов, в Наркомпути – 4936, на транспорте и строительстве – 9287, в электротехнической

промышленности – 8234, химической – 5123, горно-металлургической – 3253, в сельском хозяйстве – 19627. Из них 1493 чел. окончили

учебные заведения в 1918-1921 гг. В 1922-1923 гг. Наркомтрудом было учтено 38385 специалистов промышленности и транспорта и

1836 специалистов сельского хозяйства (в РСФСР – 83%, на Украине 16%, причем в Москве и Петрограде – 37%). Из ИТР высшее

образование имели 41,6%, среднее специальное – 30%. Средний их стаж составлял 14-16 лет (до 5 лет – 15, 5%). Среди агрономического

персонала (15375 чел.) высшее образование имели 27,7% и столько же среднее специальное, а 44,6% были “практиками”. В 1927 г. в

ВСНХ имелось 50,8 тыс. специалистов (в т.ч. 15422 с высшим и 15415 со средним специальным образованием). В 1928 г. высшее

образование имели 233 тыс. чел., среднее специальное – 288. В промышленности (без аппарата управления) работали 24,2 тыс. ИТР со

специальным образованием (0,92% к числу работающих), в т.ч. 13,7 тыс. инженеров (0,52%), в сельском хозяйстве – 17,8 тыс.

специалистов, в т.ч. 9,3 тыс. с высшим и 8,5 тыс. со средним специальным образованием.

Лиц творческих профессий за 1918-1920 гг. стало в результате репрессий и эмиграции существенно меньше. По Москве, в частности,

число редакторов, литераторов и журналистов сократилось с 994 до 329 чел. (на 66,6%), режиссеров, актеров, музыкантов – с 4658 до

3701 (на 20, 5%). Возросло, однако, число библиотекарей и музейных работников (с 467 до 1149 чел.), так как музеи и библиотеки в

годы гражданской войны стали основным прибежищем для представителей преследуемых сословий. В 1922-1923 гг. численность

художественной интеллигенции едва ли превышала 30-35 тыс. чел. На 1.01.1925 г. имелось уже 21389 актеров, 17216 музыкантов и

2534 эстрадных и цирковых артистов, на 1.01.1927 г. – 21558, 18138 и 3038 соответственно.

Научных работников за годы революции и гражданской войны сильно поубавилось, так как разрекламированная впоследствии

большевистская “забота об ученых” распространялась лишь на десяток-другой самых крупных в своей области и самых нужных для

властей специалистов, а остальные тысячи разделили участь всего интеллектуального слоя. Если к 1931 г. в эмиграции по советским

данным находилось до 500 “буржуазных ученых” (30), то гораздо больше их стало жертвами голода и красного террора. На 1.11.1918

г. в 308 учреждениях было зафиксировано 12500 научных работников. К 1920 г. значительная их часть сконцентрировалась в столицах

(31). В 1919 г. насчитывалось 4100 университетских преподавателей. По другим сведениям число преподавателей вузов выросло с

1927 в 1917 г. до 3147 в 1921 г. Всего в 1921/1922 гг. в вузах было 23,5 тыс. профессоров, преподавателей и научных сотрудников

(число которых уменьшилось впоследствии в связи с некоторым сокращением числа вузов). На 1924 г. преподавателей вузов было

12715. Численность секции научных работников в 1924 г. определяется в 12030 чел., а в 1926 г. – в 13423 (32). Перепись 1926 г.

зафиксировала 13236 научных работников (в т.ч. 2651 женщин), а вместе с теми, для кого занятие наукой не являлось основным -

14896, еще 334 ученых были безработными. Общее число их, таким образом, простирается до 15230 (33). Вообще же данные о

численности научных работников отрывочны и противоречивы (см. табл. 4) (34).

Общая численность интеллигенции в начале 1918 г. оценивается приблизительно в 1 млн. чел. (менее 1% населения). Имеется ряд

данных, характеризующих численность всех категорий “служащих”, как стало принято обозначать в советского статистике всех лиц

умственного труда в отличие от рабочих и крестьян. После гражданской войны все служащие официально разделялись на 4 категории:

ответственные работники (руководители и члены коллегий наркоматов, начальники управлений и комитетов, заведующие отделами,

подотделами, секциями, бюро, директора, инспектора и т.д.), специалисты (инженеры, землемеры, химики, техники, преподавателей

вузов, ученые), канцелярский персонал (бухгалтеры, кассиры, делопроизводители, секретари, конторщики, экспедиторы, кладовщики)

, прислуга (вахтеры, швейцары, курьеры, шоферы, телеграфисты). Известно, например, что в 1917 г. в 104 союзах служащих

насчитывалось 93,6 тыс. чел., в 1918 г. в 232 союзах – 182,6 тыс., в 1919 г. в 671 союзе – 781,8 тыс. По другим сведениям в 1919 г. в

профсоюзах, стоящих “на позициях Советской власти” состояло 763,7 тыс. чел., в т.ч. почтовых и телеграфных служащих – 58683,

советских, общественных и торговых учреждений – 505241, банковских служащих – 27234, аптекарей – 12613, медиков – 97779,

искусства – 27586, агрономов – 18557, лесоводов – 15007. По переписи 1920 г. среди специалистов лица с высшим образованием

составляли 61%. Число сотрудников ВСНХ в 1921 г. исчислялось в 234305 чел., в т.ч. непосредственно аппарат ВСНХ, включавший

862 СНХ, составлял 93600 чел.

По городской переписи служащих 1923 г. было зафиксировано 1836 тыс. чел. Если считать, что в сельской местности проживала

примерно 1/4 часть служащих (перепись 1926 г.), то всего к весне 1923 г. их было (без Закавказья) около 2,3 млн. чел. Лиц умственного

труда по переписи было 573,6 тыс. – без сельских районов, Закавказья, 12-15% безработных, военных, работавших по вольному найму

и реэмигрантов (с 1921 по 1931 г. вернулось около 181,5 тыс. чел., причем наибольший приток приходился на 1921-1923 гг.). Поэтому

общее число приближается к 0,9 – 1,0 млн. Из находившихся на государственной службе административный персонал насчитывал