Текст книги "До и после Победы. Книга 1. Начало. (СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Еще более равномерным волокно пошло, когда стали следить за постоянством и в пространстве над фильерами. Стекло вытекает в фильеры под давлением, которое оказывает стекломасса в емкости. И тут выявилась очередная проблема – с понижением уровня стекломассы она все меньше и меньше давит на нижние слои, соответственно падает скорость истекания стекла через фильеры. Пришлось перейти к непрерывной подпитке, когда стекломасса постояно подливалась в горшки малыми дозами, чтобы не вызвать резких скачков уровня стекла и соответственно давления на нижние слои. Так что теперь надо было термостабилизировать как фильерную, так и пополняющие емкости. Но это снизило обрывность еще где-то на 0,6 на один килограмм стекломассы.

Обрывам способствует и термическая неоднородность стекломассы. От нее избавиись просто – обложили горшок с расплавом изоляцией из стекловаты, и за время, пока горшок протекал через фильеры, температура оставалась более-менее постоянной. К тому же, одинаковая температура рабочей и пополняющей стекломасс обеспечила равномерность температурного поля – отсутствие скачков температуры не создавало переходов во внутренней структуре стекла. Как уж они справились с еще одной напастью – затеканием стекломассы снаружи вверх по фильерам – я не интересовался – затребовал отработанную на тот момент технологию получения ста килограммов стекловолокна в сутки и побежал – "А! И фильтры ! С вас фильтры из стекловаты для техники !!!" – решать другие проблемы.

– ГЛАВА 20

А другими проблемами были наши доморощенные авиастроители. Образовав в конце июля несколько рабочих групп, в начале августа они получили первые образцы стеклоткани и смолы и стали отрабатывать технологию их использования. К середине августа общее количество занимавшихся этим людей возросло с семидесяти до более чем двухсот человек – как за счет выхода к нам новых сбитых летунов, механов, все еще блуждавших по окрестным лесам, освобожденных из плена, так и за счет рекрутирования более-менее технически грамотных или просто толковых людей обоего пола. И вот вся эта команда увлеченно занималась самообучением конструкции самолетов, изучением аэродинамики и созданием оснастки и технологии ее использования. Вроде бы все отлично. Но когда я стал знакомиться с промежуточными результатами их работы, я пришел в уныние. Нет, обучение и знакомство с конструкциями – дело конечно полезное, это никогда не помешает. Но зачем же повторять старые конструкции на новых материалах ?!? И вроде бы люди-то подобрались технически грамотные, особенно механы со стажем или летчики, некоторые из них даже пытались строить свои самолеты, то есть с были знакомы даже с аэродинамическими расчетами. Но мыслили как-то слишком однобоко.

– У вас же есть материал, который по удельной прочности превосходит все существующие материалы !!! И сталь, и дюраль, и дерево, не говоря уж об этом перкале ! Так какого хрена вы сейчас повторяете конструкции, которые рассчитаны на этот мусор ?!?

– Ну не такой уж он и мусор ...

– Да, согласен, не мусор. Но те же деревянные конструкции – хотя они и сравнимы пока – пока! – со стеклопластиком по удельной прочности, но способы-то обработки у них разные !!! Ведь у стекловолокна отсутствует ярковыраженная слоистость ! Его можно формовать и наматывать как угодно – в этом плане оно значительно превосходит металлические конструкции и при этом не требует термообработки !!! Ну то есть что захотели, то и слепили !!! А что захотели вы ?

Я почему так разорялся ? Я видел конструкцию крыла того же И-16. Не спорю, для тех материалов она скоре всего была наиболее подходяща. И честь и хвала и конструкторам, создавшим ее, и рабочим, кропотливо воплощавшим ее в жизнь в тысячах – тысячах !!! – самолетов. Но есть одно "но". То же крыло. Взять его лонжероны, проходящие вдоль крыла. Каждый из двух лонжеронов сделан так. Две трубы – верхняя и нижняя, диаметром, ну, в пару сантиметров – соединены между собой дюралюминиевыми вертикальными планками – передней и задней. Каждая планка крепится к трубе заклепками, штук сто на ряд. И таких рядов заклепок – четыре – два для верхней трубы на переднюю и заднюю планку по их верхнему краю, и на нижнюю трубу – тоже два – уже на нижние кромки передней и задней планок. Всего – четыре сотни заклепок. Только на один лонжерон. Да, трубы образуют верхнюю и нижнюю части, планки – соответственно прееднюю и заднюю, все вместе – нормальный такой короб.

– Но четыреста заклепок на один лонжерон !!! А их два, и только в одном крыле !!! А крыльев – два !!! Для какого-то вшивого коробка !!! И что вы тут делаете ? Вы делаете такие же детали для изготовления такого же коробка. То есть две трубы и две планки. Отлично. Скреплять наверное также будете заклепками, так ?

– Ну ... или шурупами ...

– Еще лучше. У нас шурупов просто завались. Вам-же-ну-жен-ко-роб. У вас же есть лента. Так намотайте ее на оправку екарный бабай !!!

Тут до народа стало доходить. Просветление в глазах сменилось виноватым выражением и уже оно – недоумением и злостью. Ха-ты-ж-черт ! А мы то тут ... действительно глупо получилось.

И дело пошло. Хотя все-равно приходилось следить – теперь руководители групп сначала показывали планы разработок, и только после их одобрения или корректировки начинались работы.

– А вы зачем планируете делать столько нервюр ? Сколько их в крыле ?

– Одиннадцать.

– Так это количество ведь рассчитано на дюраль и обшивку наполовину из дюрали наполовину из перкали – такие материалы, особено перкаль, естественно требуют частого набора, иначе будут проминаться и терять форму. У нас же в качестве обшивки гораздо более прочный материал. Он ведь наверное будет успешнее сопротивляться давлению, соответственно меньше потребуется и нервюр ?

– Надо подумать.

Через некоторое время разработчик подходил:

– Да, действительно, можно обойтись и семью нервюрами.

– Ну вот, отлично. Покажите, какими они будут.

– Вот.

– Что ? Опять ?

– А что ?

– Ну мы же уже разбирали это на примере лонжерона.

– Не понимаю.

– Вот смотрите, что Вы пытаетесь сделать. Вы опять пытаетесь повторить существующую конструкцию. А зачем ? Она же сейчас что содержит ? Во-первых – замкнутая планка, повторяющая профиль крыла в разрезе. Во-вторых – раскосы внутри этой планки, которые придают ей жесткость. А в-третиьх – крепеж всех этих раскосов к планке !!! И на каждую точку крепления – пара пластин с каждой стороны и ... сколько там? ... девять клепок на одну планку ? Это получается на одно крепление – восемнадцать заклепок, по девять на каждую сторону ... а всего сколько креплений ?

– По семь на каждую ...

– То есть – семь нервюр, на каждую семь креплений, на каждое – две планки и восемнадцать заклепок ... сколько же это будет ... сорок девять на восемнадцать .... Получается восемьсот ... восемьдесят ... две заклепки на крыло, два крыла – тысяча семьсот. Ну и планок там соклько-то сотню что-ли ... Ну ?

– Ну да. А как же тогда ? Это же нервюра ... плоский элемент с раскосами ее не намотаешь как лонжерон ...

– А надо думать. Ведь можно сделать форму, в которой выложить полку, на которой будет лежать обшивка, и раскосы. Все ленты будут в форме торцами, и ширина ленты определит ширину нервюры ... как-то так ...

– Так это потребуется сдавливать все с боков .. больно сложная пресс-форма, там части должны двигаться и вертикально – для полок, и горизонтально – для раскосов, причем в разные стороны.

– Да, сложновато. А что делать ? Зато за один проход получим нервюру безо всякой клепки, одной деталью ...

– Надо думать.

– Да, успехов.

Через три дня он пришел весь какой-то окрыленный.

– Я тут что подумал ! Ведь материал у нас легче и прочнее дюраля, нервюр меньше, так зачем нам эти раскосы ?!? Сделаем плоскую пластину, они и будет поддерживать полки нервюры ...

– Оп-па !!! А ведь это мысль !!! И насколько нервюра будет тяжелее ?

– На двести грамм.

– Делаем !!! Хотя ... если получится сделать еще и ребра жесткости по пластине – будет совсем отлично – сделать там при укладке вертикальные или еще лучше косые защипы сверху донизу ... или еще как – смять ткань и потом чем-то ее придавить не только сверху, но и вбок – чтобы сжать эти защипы. Ребра жесткости, думаю, никогда не помешают.

Еще через три дня я держал в руках коробку с изогнутыми краями, и меня переполняла радость от того, что народ наконец перестроил мозги и начал мыслить, отталкиваясь от того, что им надо сделать, а не от того, как делают сейчас. То, что это нервюра, я понял сразу, по характерным изгибам верхней и нижней граней. Но радовало меня не то, что я догадался о назначении предмета, а краткий рассказ, каким образом вообще пршли к этой конструкции:

– Ну Вы сказали, что хорощо бы сделать ребра жесткости, а я еще подумал – это же сколько мороки – прокладывать ленту, вести защип через всю боковую плоскость, промазывать смолой, прокатывать плоскость и сжимать защип ... и так слоя три наверное ... Иду значит, и вижу, как наматывают лонжерон. Вспоминл я, как Вы лихо расправились со всеми его деталями, и тут думаю: "Эге ... а если и мне так же ?".

– И ? – мне даже не надо было играть радость.

– Ну и вот – полки для обшивки есть, коробчатая конструкция заменяет ребра и даже более того ... – он принял загадочный вид.

– Что ?

– Теперь потребуется только пять нервюр !!!

– Да ну ?!?

– ДА !!! Эту коробчатую штуку и танк не раздавит ! Так что ее жесткости хватит как раз на три-четыре старых нервюры, ну мы взяли с запасом – мало ли ... да и мало получается точек поддержки.

– Не, это правильно. Ну ... что сказать ... от лица всего и всех объявляю благодарность, и подготовьте списки отличившихся ... пока не знаю как будем награждать, но что-нибудь придумаем.

Придумывать-то было особо нечего – сделали пока наградные грамоты да ордена и медали для награждения ударников трудового фронта. Потом как-то надо будет выбивать для них нормальные медали или еще как-то донаграждать, если не получится. Дело-то сделали большое, да нет – просто огромное !!! По трудоемкости крыло сравнимо со всем остальным самолетом, а тут мы общими усилиями снизили количество деталей для сборки более чем вдвое, не говоря уже о том, что и сами детали были сборными и проще в изготовлении даже не на порядок, а больше – мы убрали более трех тысяч точек клепки, причем само крыло получилось и крепче, и легче. При этом технология позволяла распараллелить работы – если в старом крыле после сборки его еще обтягивали тканью, то в нашем этого не требовалось – листы обшивки крепились целиком.

И вот сейчас мы стояли в ангаре, смотрели на крыло, и я замечал на себе мимолетные взгляды ... даже не знаю как на кого ... на Бога что-ли ... Хотя это мне казалось странным – я им и говорил, что этот материал очень легкий и прочный, да и делали крыло уже всем миром. Поэтому чего они удивлялись – мне было непонятно. А вот поди ж ты – видимо, только сейчас они прочувствовали ту задумку, в которую изначально скорее всего не верили, да и поверили наверняка только сейчас, пройдя весь тот путь, по которому я вел их почти три месяца, да и то скорее всего не до конца – слишком отличалась эта технология от всего того, к чему они привыкли. Ничего, то ли еще будет.

И я ковал железо, пока горячо, пока люди, ошарашенные своими достижениями, легко воспринимали и мои новые идеи, настолько легко, что считали их естественным развитием всех предыдущих работ в области авиации.

– Вот смотрите. У нас есть легкое и прочное крыло. С ним ведь наверняка увеличилась скорость полета ? самолет-то ведь стал легче более чем на сотню килограммов ...

– Да, скорость увеличилась где-то на двадцать километров.

– А что если нам сделать и облегченный корпус ? Килограммов пятьдесят наверняка выгадаем ... А это снова – увеличение скорости.

– Да, пятьдесят – это минимум.

– Но это еще не все. – я продолжал, как заправский фокусник, доставать голубей из рукавов. – Крыло ведь рассчитано на самолет определенонй массы, к которому предъявлялись определенные требования. Так ?

– Да, маневренность ставилась во главу угла.

– Но мы видим, что немцы воюют вовсе не на маневренности, их конек – скорость. Наскочить, ударить, убежать – вот и вся их тактика. Ну, конечно, она дополняется и групповой работой. Но базис всего, помимо раций – это скорость. Видели ведь, какие у них тощие самолеты, какие тонкие крылья ...

– Так и нагрузка на крыло у них – под двести килограммов на метр, не сравнить с нашими стодесять-сто двадцать – никакого маневра !

– О чем и речь. Маневр уходит в прошлое, во главу угла ставится скорость. Ну и групповые действия, в основе которых стоит именно скорость. Вот я и думаю ...

– ... ?

– А что если и нам, ну скажем, уменьшить толщину и площадь крыла, сделать его более узким и менее толстым ? Повысить скажем нагрузку килограммов до ста пятидесяти ... и корпус заузить и возможно удлиннить ...

– Так самолет станет совсем неповоротливым – центр давления сместится еще дальше назад, уже и сейчас, с более легким крылом, центр масс вылез вперед, к мотору ...

– И что ?

– Сложнее стало вертеться.

– То есть сам самолет стал устойчивее ?

– Это да, это так ... И стрелять стало удобнее, но это если подберешься ... а без маневрирвоания подобраться сложно ... хотя ... с возросшей скоростью ...

– О чем и речь !!! Мы будем бить фрицев их же приемами !!! Когда сможете дать прикидки по изменению планера ?

– Дня через три ... А старые крылья нам делать ?

– Так ... новый планер и крылья ведь всяко надо будет месяц отлаживать, да ? Если не два ...

– Да уж месяц минимум ...

– Делайте. Даже существующий вариант крыльев даст нам некоторый выигрыш, и по качеству самолетов, и по их количеству. Так что делайте.

И самолетчики пошли и делать, и прикидывать. Но и стекольщики с химиками не сидели сложа руки. На следующий день ко мне пришли Ваня с Маней – стекольщик отлично спелся с этой кнопкой, которая изначально и занималась смолами, и, чувствую, дело идет к свадьбе. Но пришли они по другому поводу.

– А нам продолжать работы ?

– Ну да ... а что там у вас ?

– Есть некоторые улучшения, только нужна Ваша виза на продолжение работ, а то склад не выдает материалы, да и рабочие с лаборантами тоже отвлекаются на другие работы ...

И они по-рассказали мне много интересного и поучительного. Я-то по простоте душевной думал, что стеклопластик – он стеклопластик и есть, и ничего в нем особо такого нет, мы его сделали и дальше остается только совершенствовать технологию сборки. И в очередной раз понял, что все не так просто и нет предела совершенству.

Ну ... даже не знаю с чего начать. Совершенствовать можно было буквально все, что только относилось к стеклопластикам – и смолы, и нити, состав их стекла, режим вытяжки, и изготовление самого стеклопластика.

– Знаете, сатиновое или саржевое переплетение будут лучше гарнитуровым.

– Чего ... ? Гарнитурным ?

– Гар-ни-ту-рО-вым. Ну, сейчас у нас стеклоткань плетется гарнитуровым переплетением.

– Э ...

– Ну, сплетается каждая нитка.

– Тааааккк ... ииии ... ?

– А в сатиновом нитки основы сплетаются через три, через четыре.

– ииии ... ?

– Так нитки реже изгибаются, а ведь каждый изгиб – это потенциальное место излома.

– Аааа ! Понятно. Что от меня требуется ?

– Санкция на изменние плетения.

– Сначала даю санкцию на исследования, чтобы были количественные результаты, ну там насколько повысилась прочность, или технологичность ...

– Да, это сделаем. Далее.

– Далее ?

– Ха-ха-ха у нас много всего. У нас сейчас стекло обычное, натриевое, так вот ... Вань, расскажи лучше ты.

– Да, мы сейчас делаем нити из натриевого стекла. Но оно растворяется, даже водой, не говоря уж о щелочах – при пропитке водой оно само начинает выделять щелочь – там ведь натрий – и она растворяет кремнезем.

– Как это ? Вроде стекла все целые ...

– Это оконные стекла целые, да и то ... Ну так вот, оконное стекло имеет небольшую относительную поверхность, а у нитей поверхность просто огромная, и этой поверхностью она впитывает воду, отчего разрушается гораздо быстрее.

– Насколько быстрее ?

– В сотни раз.

– То есть стеклопластик может просто развалиться в воздухе ?

– Ну ... теоретически да, хотя это скорее заметят еще на земле – пластик-то начнет рваться, пучиться.

– Блин ... и что делать ?

– Надо переходить на бесщелочные стекла.

– На какие ? Бесщелочные ?

– Ну – без натрия и калия. На алюмоборосиликатные. Там алюминий препятствует образованию щелочи и защищает кремний ... вроде.

– Так вроде или защищает ?

– Защищает. Растворимость таких нитей в горячих растворах щелочей гораздо меньше.

– Ну хорошо ... что от меня требуется ?

– Надо откуда-то достать буру или еще что-то, содержащее бор. Оксид алюминия у нас есть.

– Без бора никак ?

– Пока без него и работаем, но с ним лучше.

– Хорошо. Озаботимся, но быстро не обещаем. Вот блин, еще надо будет техникам в инструкции вписать проверку стеклопластика. Тут тоже подумайте – по каким призакам можно определить рубеж целостности.

– Хорошо.

– Хорошо.

– Что еще ?

– Тут уже больше достижения.

– Хвастайтесь. Достижения я люблю.

– Опытным путем установлено, что при диаметре волокна до трех микрон его прочность довольно высока, а потом довольно резко падает. Поэтому надо переходить на как можно более тонкое волокно – пять, шесть, ну край девять микрометров. Опыты уже ставили.

– Ну так и переходите.

– Нужна санкция. Там ведь потребуются новые фильеры.

– А чем не подходят старые ?

– Опытным путем мы установили, что для каждого диаметра волокна оптимален свой диаметр фильеры – при других возрастает обрывность волокон.

– А. Это важно. Да, готовьте постановление и переходите.

– Потребуется платина для новых фильер.

– А другие металлы не подойдут ? Сталь там ...

– Нет, она прогорит.

– Ну хорошо, платина будет. – наши бригады по сбору ресурсов насобирали много ценных вещей, в том числе и из платины, поэтому запас в несколько десятков килограммов у нас был.

– И еще. Ведь снизится выделка волокна.

– В смысле ?

– Для каждого размера фильер оптимальна своя скорость вытяжки, плюс – чем тоньше волокно, тем меньше расход стекломассы и соответственно меньше вес получающегося стекловолокна, а Вы говорили что не менее ста килограмм ... правда, мы сейчас пытаемся перейти с сорока– на стафильерные аппараты ...

– Ну и переходите заодно. Только согласуйте с авиаторами выход и свойства материала. Как кстати они изменятся ?

– Про вид ткани мы еще выясним, по типу стекла – прочность повысится где-то процентов на двадцать ...

– Даже так ? Ничего себе ...

– Да, волокна из щелочных стекол ниже по прочности, чем бесщелочные. Ну и за счет более тонкого волокна – процентов на сто, сто двадцать.

– Ого ! Переходите немедленно !!!

– Ну, так сразу не получится, нужен еще месяц ... режимы там подобрать ...

– Хорошо. Докладывайте не стандартно, а раз в три дня. – я ввел правило делать доклады о ведущихся проектах минимум раз в неделю, и чтобы народ сам за этим следил – я иногда вспоминаю про какой-то проект только когда мне принесут очередной доклад или сам куратор придет со своими проблемами и достижениями. А по таким срочным проектам я устанавливал меньший срок – и народ зря не дергать, и руку держать на пульсе. О чем докладывать, народ уже знал – исполнение планов предыдущего периода, что помешало, что появилось нового, и планы на предстоящий.

– Да, хорошо.

– А кстати, а если изгиб нити влияет на прочность, то может мы зря ее и скручиваем в нить ? может так и надо плести пучком, а то и вообще – не плести, а укладывать как-то ...

– Да, мы этим тоже занимаемся, но пока, как и по типу плетения, точных цифр дать не можем.

– Хорошо, ждем. На этом все ?

– Да, все.

– Спасибо.

Ребята и в самом деле отлично поработали. Ну и раскрыли мне глаза на многие тонкости и ньансы этого материала. У них уже сложились команды лаборантов и техников, которые в течение месяца провели ряд важных работ. Прежде всего, они выяснили, что любой изгиб нити действительно снижал ее прочность – по сравнению с волокном до тридцати процентов. Поэтому, только уменьшив закрутку нити со ста пятидесяти до пятидесяти оборотов на метр и перейдя на сатиновое плетение, мы увеличили прочность стеклоткани на двадцать процентов. Плюс – разработали новый вид стеклоткани – с направленным покрытием, где пучки просто укладывались безо всякого плетения в нить и с редким переплетением нитями утка – только чтобы пучки не разъезжались. Такая ткань отлично работала в одном направлении, и народ активно пользовался этим свойством – к тому времени у нас уже было достаточно специалистов, которые вполне могли выжимать из нового материала по максимуму. К тому же, уменьшение закрутки или ее полное отсутствие улучшили пропитываемость тканей смолами, что уменьшило количество воздуха в стеклопластике и увеличило его прочность за счет лучшей пропитки и соответственно меньшего смещения нитей. Все эти меры увеличили прочность тканей на разрыв с первоначальных двадцати килограмм-сил до более чем тридцати. Еще пятнашку прибавил переход на алюмоборосиликатные стекла и, самое главное – на более тонкие волокна. То есть уже к новому году прочность стеклотканей выросла до сорока пяти килограмм-сил на квадратный миллиметр, увеличившись почти в два с половиной раза по сравнению с первоначальными. При этом наши материалы вплотную подобрались и даже превысили по прочности дюралюминий. Направленные же ткани увеличили прочность вдоль волокон более чем в четыре раза, превзойдя дюралюминий более чем вдвое. Правда, стекольщикам пришлось повозиться – и зависимость вязкости от температуры другая, и зависимости протекания стекла через фильеры изменились. Но справились. Потом они еще поэкспериментировали с атмосферой в камере вытяжки – атмосфера азота в районе фильер прибавила еще почти десять килограмм-сил. Но это было уже делом следующего года, когда стеклопластик прочно вошел в использование. Само собой, Ваня и Маня поженились, и мы долгое время дружили семьями. И за посиделками они еще долгие годы рассказывали в том числе и о достижениях, интересных случаях и курьезах материала, которому я дал жизнь. А интересного там было много – и активация поверхности волокон для лучшей адгезии с пропиткой, и термическая и прочие виды постобработки, после которой прочность изделий повышалась более чем в два раза. Много интересного. И Ваня все вспоминал, как он на меня злился, что их свадьба отодвинулась на три месяца. А все из-за того, что я как-то вскользь упомянул про пластики на полиэфирных смолах – вспомнилось что-то такое название, а Маня его сразу подхватила и пропала в лабораториях на три месяца. Тогда она даже не думала, что зарабатывает себе Нобелевскую премию по химии – она просто работала над новой темой. И выдала нам к новому году новый класс связующих и технологию их получения.

– ГЛАВА 21

Но стеклопластики оказались не таким уж чудо-материалом. Так как они были композитом, они состояли из системы двух разных веществ – стекла и смолы, которые обладали разными свойствами. Стеклопластики набирали воду из влажного воздуха – их прочность снижалась. В них были остаточные напряжения, которые отрывали волокна от смолы – прочность снижалась. При динамических нагрузках также был возможен отрыв волокон от смолы – и опять снижалась прочность. Нагрев размягчал смолу, ультрафиолет, озон, вода, разные химические вещества, которые попадали из окружающей естественной среды и среды ангаров и аэродромов на пластик пусть и в мизерных количествах, но постоянно – все это разрушало стеклопластиковые материалы. И со всеми этими недостатками и работали наши лаборатории, неделю за неделей повышая прочность и стойкость нашего крылатого материала. Новые составы стекла, новые отверждающие смолы, новые технологии пропитки, формования изделий – все это работало на нашу победу.

Пилотам нравился "теплый ламповый" полет на самолетах из стеклопластика – он отлично демпфировал колебания и вибрации конструкции, поэтому их воздействие на летчика значительно снижалось. Но больше всего пилотам понравились характеристики новых моделей самолетов. Да-да – именно моделей, во множестенном числе. Они пошли косяком уже с конца сентября. Резко уменьшившаяся трудоемкость изготовления подвигла наших авиаинженеров на проработку разных вариантов профилей крыла. Мои забросы про уменьшение толщины и площади крыла народ воспринял как руководство к действию. Тут же образовалось более десятка бригад, которые стали отрабатывать каждая свой вариант крыла. Разная толщина, площадь, размах – буквально каждый день проверялось по одному-двум вариантам. Эволюция наших летательных аппаратов шла постепенно, изменения вносились постепенно, с шагом в один-два сантиметра по толщине и до десяти – по ширине и длине – чтобы можно было хоть как-то предсказывать поведение самолета с новыми аэродинамическими поверхностями – все-таки у нас не было достаточно времени на детальный просчет и продувку новых конструкций, поэтому мы и не бросались в омут с головой, а по-немногу щупали воду. Поэтому по-началу внешние очертания крыльев ненамного отличались от существующего на наших И-16. Немцы, конечно, отмечали повысившуюся скорость наших самолетов, но пока еще не связывали ее с новыми конструкциями, тем более что фальшивыми переговорами по рации мы забросили им дезу, что это просто наши самолеты летают со сниженным запасом топлива и боекомплектом. Фрицы клюнули, и пару недель хитрили – своим появлением заставляли наши самолеты подняться в воздух и просто кружились неподалеку, не ввязываясь в бой – ждали, пока у нас кончится топливо и придется идти на посадку – тут-то они нас и подловят. Это нам рассказывали пленные летчики. Но как-то не выходило – вроде бы самолеты и шли вскорости на посадку, тут-то немцы к ним и устремлялись. Но вдруг на них наваливались другие самолеты, которые мы поднимали с соседних аэродромов, да и "выдохшиеся" внезапно обретали второе дыхание, поэтому резво возвращались к своим несостоявшимся победителям, брали их в клещи и вламывали им по полной. Только потеряв таким образом за две недели более ста истребителей и около пятидесяти пикирующих бомбардировщиков, немцы начали что-то подозревать. Они уже не ждали, когда мы выработаем топливо, нападали смело и решительно, но точно так же – смело и решительно – получали люлей, не понимая, что не так с этими русскими самолетами – вроде бы те же самые машины, что они сбивали чуть ли не пачками, ну, по рассказам в своем кругу и отчетами перед начальством, вдруг оказывались достаточно быстрыми машинами, которые легко выскальзывали из-под ударов и которых невозможно было догнать, но сами они легко догоняли бравых немецких летчиков. Некоторые особо трусливые везунчики, которым удавалось вырваться из западни и вернуться на свои аэродромы, утверждали, что это другие самолеты – у них другие крылья. Но командование им не верило и посылало на убой все новые звенья и эскадрильи. Но постепенно донесения о "других" крыльях накапливались, и это уже невозможно было игнорировать. Получалось, что русские самолеты каким-то образом худели, становились более поджарыми – и не только крылья, но и корпуса – бывшие ранее бочонками, они усыхали и вытягивались, приближаясь по внешним очертаниям к "непревзойденным" мессершмидтам. Поверить в такое сразу было невозможно, и фрицы продолжали нести существенные потери – по два-три самолета ежедневно только сбитыми, и еще минимум по десятку – с повреждениями, которые далеко не всегда удавалось быстро устранить в полевых условиях. Приходилось снижать напор. Окончательно он выдохся лишь в конце октября, когда командование получило достаточно качественных снимков наших новых самолетов, и некоторые фотографии однозначно говорили о том, что у русских действительно появились новые машины – форма крыльев, корпуса – таких самолетов у русских раньше явно не встречалось. Но окончательную точку в приказе о прекращении воздушного наступления на "партизан" командование поставило в связи с исчерпанием самолетов, выделенных на операцию – Гитлер наконец-то прочувствовал, что его криков явно недостаточно для того, чтобы победить уже вроде бы побежденную Белоруссию, он даже вернул в строй нескольких офицеров, которых лично снял незадолго до этого за невозможность справиться с какими-то недобитками, засевшими в дремучих лесах. И теперь фрицы решили передохнуть и разобраться – что за чертовщина вообще происходит. Ну не могут самолеты так быстро измениться.

У нас – могут. За конец сентября-октябрь они прошли значительные изменения, которые шли постепено и непрерывно, тут же обкатываясь не только в испытательных полетах, он и в боях. Неудивительно, что немцы так долго не могли не то что разобраться с тем, что происходит, но просто понять, что что-то происходит. Внешний вид наших самолетов как бы проходил последовательные метаморфозы, напоминая компьютерный морфинг – они плавно перетекали из одной конструкции в другую – немного уменьшить толщину профиля, немного – ширину крыла – и снизившееся сопротивление повышало скорость полета, а снижение подъемной силы компенсировалось уменьшением веса конструкции из новых материалов, поэтому общая скорость возрастала – только за счет крыльев она возросла почти на сотню километров в час при том же моторе. Этому же способствовали и игры с корпусом – ужать его по бокам, снизить высоту, перенеся тяги управления в каналы сбоку от летчика, удлиннить корпус, чтобы еще снизить волновое сопротивление – и вот корпус становится тоньше, что еще повышает скорость километров на тридцать. Только за счет крыльев и корпуса скорость "И-16" возросла с четыресот пятидесяти до шестисот километров в час, превысив скорость эмилей и фридрихов – Bf.109-Е и -F на двадцать пять километров в час. А меньший вес новых планеров позволял им увеличить свою резвость – при весе полностью заправленного и вооруженного самолета чуть более тысячи двухсот килограммов его энерговооруженность даже для моделей с моторами М-62 в семьсот-восемьсот лошадиных сил была выше мессеров с их тысячью-тысячью сто силами на более чем две с половиной тонны. Модели же "И-16" с М-63 с его тысячью лошадей приводили в изумление даже наших летчиков, а неподготовленные к таким сюрпризам фрицы поначалу даже забывали стрелять, когда не совсем обычная "крыса" вдруг резво убегала от них. Но повышению скорости способствовал и прогресс в двигателях. Естественно, мы применили напыление металлов и в авиадвигателях, что прибавило им до десяти процентов мощности. Под новую мощность пришлось делать и новые винты, на старых уже было невозможно перевести новых лошадей в воздушную тягу. В результате у доработчиков двигателей и доработчиков винтов на некоторое время образовалась своеобразная гонка – двигателисты все наращивали мощность, а винтоделы пытались догнать ее в максимальном использовании новых мощностей. В результате каждую неделю самолеты прибавляли по десять-пятнадцать километров в час. В итоге пришли к некоторому равновесию лишь в середине ноября – тогда двигателисты освоили систему непосредственного впрыска, а винтовики – трехлопастные винты. Система непосредственного впрыска была практически полностью позаимствована с немецких двигателей BMW801, собственно, на первые модели М-62Н ставились узлы с распотрошенных "немцев". Непосредственный впрыск позволил увеличить степень сжатия с шести до семи с половиной на тех же топливах, правда, пришлось подбирать новые точки зажигания и работы клапанов. Зато мощность мотора скакнула с восьмисот до более чем тысячи лошадей, что увеличило скорость на полсотни километров. Для М-63Н мощность повысилась всего на сто лошадей, до тысячи ста, но и это дало прибавку в скорости на тридцатник, а учитывая большую начальную мощность, истребители с этим двигателем давали шестьсот пятьдесят километров – более чем на семьдесят километров в час быстрее, чем его основной противник Bf.109-F. Установка же BMW801, хотя и повысила скорость еще на тридцатку, но потребовала значительных переделок в планере – этот мотор был тяжелее наших М-62Н и М-63Н более чем на четыреста килограммов, и, хотя его мощность и превышала полторы тысячи лошадей, а на взлетном режиме – и все тысячу восемьсот, но мы уже не могли ее полноценно использовать – аэродинамика наших слепленых на коленке планеров не позволяла разгонять себя выше шестисот семидесяти километров в час даже в пике. Требовались более фундаментальные расчеты и продувки. Поэтому, достигнув потолка, авиаконструкторы засели за учебники и материальную часть, а двигателисты начали по-немногу осваивать производство своих моторов – ведь пока мы летали на том, что смогли собрать по округе – своего и трофейного – а это было около двухсот моторов, примерно такое количество самолетов у нас и было. Это если считать по истребителям, как наиболее важному на тот момент виду авиационной техники – надо было отбиваться от наседавшего фрица, чтобы на земле могли относительно спокойно устанавливать и развивать производство. И, кстати, я выполнил свое обещание перед летчиками – посадил их на самолеты и дал возможность бить врага. Теперь с них причиталось, и, естественно, я затребовал с них, помимо "синего неба над головой", еще и по пятерых летчиков, подготовленных за три месяца каждым из трехсот пилотов, которые были у нас на тот момент. Пусть стараются, пока у нас есть возможность – фрицы, получив ушат холодной воды, временно притихли.