Текст книги "До и после Победы. Книга 2. Становление(СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Одновременно мы получили и защиту от пуль МП-40. Их восьмиграммовые пульки с начальной скоростью в четыреста метров в секунду пробивали трехмиллиметровые листы только при стрельбе с десяти метров, и только по нормали – отклонение уже в двадцать градусов надежно защищало от очереди, выпущенонй в упор. Причем удельная энергия после пробития была около десяти джоулей на квадратный сантиметр – максимум, что они оставляли, это синяк – и сечение пули было уже большим, и пуля при пробитии стального листа деформировалась. Бойцы перестали бояться этих трещоток – надо было только следить, чтобы первые выстрелы пришлись на бронелисты, а не в незащищенную бочину, ну тут у нас были сделаны специальные тренажеры, на которых бойцы учились уворачиваться от очередей в упор. Советский ППШ или наш ППК и то были опаснее – пуля массой пять грамм и калибром 7,62 при начальной скорости 500 метров в секунду пробивала наши листы и даже после пробития имела удельную энергию в сто четырнадцать джоулей на сантиметр – убьет и не поморщится. Поэтому фрицы и старались завладеть и применить именно наше или советское автоматическое оружие. К счастью, у них это не особо получалось – и мало его было, и быстро заканчивались патроны. К зиме 42го фрицы наладили выпуск наших ППК, но к тому времени и наша защита была уже более совершенна.

После более-менее успешных работ по защите от мелких осколоков мы, естественно, не стали останавливаться, а продолжили наши работы. Хотелось бы иметь защиту от крупных осколков и, самое главное, от немецких пуль калибра 7,92, которые немцы использовали как в винтовках, так и, самое опасное – в пулеметах. Эти пульки были непростой инженерной задачкой. При начальной скорости в 755 метров в секунду они имели энергию 3648 Джоулей, или, с учетом калибра – 7408 Джоулей на квадратный сантиметр удельной энергии. Такой таран мог прошить не одного бойца. Даже с защитой трехмиллиметровыми пластинами ее убойная сила сохранялась практически на всех мыслимых дистанциях огня – лишь начиная с расстояний в полтора километра, где ее скорость составляла двести восемьдесят три метра в секунду, пуля переставала быть опасной при наличии бронезащиты. На всех же меньших дистанциях она сохраняла убойность, хотя и теряла на наших пластинах значительную долю энергии – в пять раз при выстрелах в упор, и более чем в десять – на расстояниях от километра и выше. Добавление второй пластины в три миллиметра снизило убойность пули до дистанций в семьсот метров – наигрыш был ниочем – как раз на таких расстояниях огонь и становился метким, а, следовательно, эффективным. Правда, такая конструкция защищала уже от девятиграммовых осколков размером в тринадцать миллиметров. Но нам хотелось большего. И только наращивание толщины бронезащиты до тринадцати миллиметров дало доспехи, непробиваемые винтовочными пулями 7,92. Дополительно такая защита держала уже семидесятиграммовые осколки диаметром в двадцать шесть миллиметров – если, конечно, боец мог бы выдержать энергию удара в 22 килоджоуля, которую имел такой осколок на расстоянии в ноль метров, ну это помимо ударной волны от взрыва – я таких терминаторов не знал. Но вес одной такой пластины двадцать на двадцать миллиметров составлял уже более четырех килограммов – с таким грузом особо не побегаешь, тем более что для хоть какой-то нормальной защиты нужно как минимум две пластины – середина груди и живота. Это не говоря о том, что все эти три с половиной тысячи джоулей энергии от пули распределятся по площади в четыреста квадратных сантиметров только в лучшем случае, обычно пуля будет бить в какой-то край, и площадь контакта, по которой распределится ее энергия, составит хорошо если половину, а это уже удар в восемнадцать джоулей на квадратный сантиметр – как минимум общирная гематома, по-просту – синяк.

Тут проблема решалась уже одновремено с доработками касок. Стальной шлем начали заменять еще в конце 41го. В СШ-40 не нравилось то, что он не держал самые распространенные на поле боя осколки массой в один грамм, летящие со скоростью выше трехсот метров в секунду. Увеличивать толщину стального слоя было нежелательно – нагрузка на шею станет слишком большой, это не распределять ее по всему телу. Поэтому по технологичности шлем быстро обогнал бронезащиту тела – мы начали разработку многослойных шлемов из стеклопластика со стальными, а затем и титановыми вставками, и развитой системой амортизации, которая бы позволила компенсировать удар от винтовочных пуль и крупных осколоков. Постепенно шлем становился все более сложным – добавлялись элементы в виде утолщенных передних и боковых пластин, сверху и сзади – наоборот – их толщина снижалась или вообще убиралась, оставив в конце концов защиту титановыми пластинами только в передней полусфере – по результатам испытания и исследованию поражений в ходе боя именно там были наиболее частые попадания пуль и осколоков. Ведь снаряды падают как правило со стороны врага, соответственно, осколки больше летят вперед и в стороны, а назад, в сторону врага, их летит значительно меньше. В итоге шлем состоял из наружной титановой полосы толщиной пять миллиметров, проходящей ото лба до макушки, внутренней двухмиллиметровой, проходящей под ней на расстоянии сантиметра, двух одинарных боковых титановых пластин толщиной три миллиметра, и все это хозяйство было надежно зафиксировано в стеклопластиковой сфере переменной толщиной от двух до одного сантиметра. Закрытые уши позволяли снизить воздействие ударных волн. Некоторые бойцы надевали плечевой воротник, который хотя и затруднял движения головой, зато давал надежный упор каске при попадании в нее винтовочных пуль – без такого упора могла сломаться шея, а так – даже при выстреле в упор пуля уходила рикошетом или же теряла энергию на пробитие титановых пластин и затем застревала в стеклопластиковом массиве. Конечно, были и неудачные попадания, но в целом новая защита головы снизила повреждения черепа более чем в десять раз. При этом масса шлема так и не вышла за полтора килограмма. Воинов по-прежнему могло сбить с ног, оглушить, но пробития были очень редки – если крупными осколками близко разорвавшегося снаряда, или из винтовки в упор сбоку ... Такие случаи редки относительно основной массы поражающих элементов, летающих на поле боя.

Аналогично дорабатывались и бронежилеты – в карманы разгрузки помещались слоеные пластины – внешний твердый, промежуточный из стеклопластика, и еще один внутренний – тоже из металла. Даже пробив первую металлическую платину, пуля вязла в слое стеклопластика, и, даже если она не начинала разрушаться после прохождения внешнего стального слоя, то как правило ее разворачивало в пластике, так что она как бы заныривала в этот вязкий слой и подходила ко второй пластине под углом, из-за чего рикошетировала от нее, окончательно увязая внутри. Бойцы после боя даже устраивали соревнования – у кого пуля пойдет заковыристее и интереснее. Естественно, для разных поверхностей тела толщина пластин была разной. Толще всего была фронтальная защита – она должна была держать винтовочную пулю под углом в тридцать градусов – тут уже боец должен был вертеться и не подставляться по прямой выстрел – боковые по фронтальной платине либо давали рикошет от внешней либо вязли внутри. Исследования ранений показывали, что пули редко входили в тело под прямым углом – все-таки бойцы перемещались пригнувшись. Так что мы сознательно пошли на менее надежную защиту, положившись на то, что бронепластины практически всегда будут под углом к пуле и таким образом по ней будет работать больше металла защиты. Зато это позволило снижать вес бронепластин, и солдаты охотнее их навешивали на себя. Боковые пластины вообще защищали только от осколоков, как и наспинные – они были идентичны друг другу. Общая масса пластин полного комплекта достигала десяти килограммов, поэтому его брали не все, а только штурмовики, остальные же органичивались фронтальными и верхней наспинной, оставляя бока и поясницу незащищенными – статистика давала по ним лишь десять процентов поражений, тогда как грудь и живот – более шестидесяти, бока – по пять процентов. Так что, с учетом каски, вероятность поражения снижалась более чем на семьдесят процентов – неудачные попадания пуль и крупные осколоки все-равно пробивали даже эту усовершенствованную бронезащиту пехотинца, правда, защита значительно ослабляла такие поражающие элементы, так что у воина оставались высокие шансы выжить, если ему быстро окажут медицинскую помощь. А для уменьшения контузии от попадания в бронезащиту уже в конце 41го под пластины стали приклеиваться наборы валиков из пористого каучука – заодно они обеспечивали и вентиляцию. И это помимо того, что и сам стеклопластик давал неплохую амортизацию, переводя энергию пули в деформацию своих вязких слоев и в тепло.

Но на этом мы не остановились. Весной 42го стали делать и конструкции бронеплит с пространственными внутренними перегородками – в пространстве между металлическими пластинами стали устанавливать под углом металлические планки, если смотреть с верхнего или нижнего торца, то между наружными пластинами получался набор треугольников. Эти планки заставляли пулю смещаться вбок – теперь ей приходилось проминать стеклопластик не только острым концом в направлении своего движения, но и боковой поверхностью в направлении, под углом в первоначальному движению – получался эдакий "рикошет", который к тому же происходил в сильновязком пространстве. Порой получалось, что пули торчали из бронепластины, не в силах преодолеть возросшее сопротивление преграды. Конечно, бронепластину при этом очень сильно дергало вбок, так что пришлось усилить ее крепление, но это ощутимо снизило ранения от высокоскоростных пуль. К этому времени мы увеличили размеры пластин до тридцати на двадцать сантиметров, чтобы перекрыть весь корпус по ширине. А некоторые бойцы навешивали еще и дополнительные композитные пластины, закрывавшие полосу в десять сантиметров вдоль передней поверхности туловища. Такие конструкции из двух плит удерживали и прямой выстрел из винтовки, при этом бойцы отделывались обширными синяками, даже без сломанных ребер или обширной контузии – большая площадь двух пористых каучуковых подкладок хорошо вбирали в себя импульс, полученный бронепластиной от пули. А к лету мы разработали уже третью систему станкового крепления – на поясницу надевался ремень с полужесткими вертикальными элементами, и уже на них крепились пластины – нагрузка переместилась с плеч на ноги, человек меньше уставал, ну а ноги мы тренировали как ничто другое – именно они были главным рабочим инструментом бойца.

Глядя на нас, немцы начали выпускать броники только по результатам провального для них лета 42го года – до этого пехота, конечно, использовала наши трофейные, делала что-то в мастерских, но на высшем политическом уровне они начали делать их только осенью. Если на низшем и среднем уровне у них было много вменяемых и толковых людей, то верхушка первые полтора года войны пребывала в каком-то вымышленном мире – успехи вскружили им голову и они были совершенно неадекватны изменившейся обстановке – они ее просто не хотели замечать, пока не потеряли Кенигсберг.

Конечно, этим мы подложили свинью Красной Армии – ну так пусть и сами шевелятся, тем более я помню, что уже в Сталинградской битве применялись кирасы. Так что адеквата там было гораздо больше. И поступить по-другому, придержав броники, я тоже не мог – только так, мелкими технологическими преимуществами, мы и могли выстоять первые два года, пока не научимся воевать крупными соединениями и пока не выйдем на массовое производство тяжелого вооружения.

ГЛАВА 22.

А проблему крупных соединений мы пока решили не форсировать. Стратегические наступления нам все-равно были недоступны из-за несовместимых весовых категорий – только глухая оборона, засады и рейды по тылам – а там отлично справляются и комбаты, координируя свои действия с соседями. Махновщина, но пока работало. Все, что мы пока сделали по результатам боев – это развернули одиннадцать наиболее успешных батальонов в полки с соответствующим повышением званий и дожностей. А высшие командиры РККА, кто не захотел или опасался возвращаться на большую землю, занимались обеспечением боевой и тыловой подготовки – проверить чистоту полов или наличие запасов на вещевом складе они вполне могли. Тем и занимались, оставив даже обучение наших войск нашим же специалистам – они обучали тому, что было нужно нам и в наших условиях. Крупные соединения под единым командиром нам все-равно потребуются, вот только командир должен быть грамотным, приученным к нашему способу войны – протискивание через слабые направления, окружение и последующее отбитие деблокирующих атак, контратаки, нападения на колонны.

Естественно, все это подкреплялось мощными грузовыми потоками на вездеходах и транспортных самолетах. Комбаты хотя и координировали действия между собой, но не всегда успешно – мешали недостаток владения обстановкой, а то и просто амбиции – все прошли уже не один десяток боев, поэтому далеко не всегда могли обуздать свое эго и начать выполнять задачи, которые стояли перед соседями, когда были и другие, не менее вкусные задачи.

А сил батальонов хватало не всегда – мы не могли окружить например полк, не говоря о дивизии – только поставить заслон на каком-то направлении, чтобы перенаправить крупное соединение немцев в другую сторону. Справедливости ради надо отметить, что и такой карамболь сильно трепал немцев – батальоны занимали несколько взаимосвязанных оборонительных позиций на направлениях наиболее удобного движения, и немецкая часть, словно шар от бортов, отскакивала от очередной позиции, чтобы через некоторое время упереться в следующую и отскочить уже от нее, и так, пройдя по касательной к нашим позициям несколько раз, в конце концов вырывалась из частичного окружения, как правило уже без тяжелого вооружения и с большими потерями, но все-равно не уничтоженная полностью. При наличии у нас общего командования даже уровня полка дивизия скорее всего просто не вышла бы к своим – достаточно было перекрыть еще пару-тройку направлений – и все – она бы так и тыкалась в нашу оборону, пока бы не закончилась. И только отсутствие координации, которой все должны подчиняться, позволяло им вырываться.

Подчинение частей одному командиру позволяет быстрее реагировать на ситуацию. В этом случае части просто исполняют приказ своего командования. Если бы какие-то части подчинялись другому командиру, пришлось бы посылать тому запрос на исполнение приказа его частям, тот командир должен был бы вникнуть в "чужую" ситуацию, за которой он вообще-то не особо следит – своих дел хватает, и если приказ не противоречит его целям – приказать исполнить его, а если противоречит – тогда мог и не приказать – и тогда бы пришлось образаться в более высокие инстанции – а это снова время. Ведь почему отдельный командир не из той же иерархии не исполнит чужой приказ ? Потому что у него есть свои цели и задачи, приказы, отданные его командованием. Вот для чего и нужны были крупные части под единым коандованием – у мелких просто не хватало сил для того уровня операций, на который мы сейчас выходили. И ускорить процессы мы никак не могли – оставалось ждать, пока командиры вырастут сами, мы лишь слегка подталкивали этот процесс, когда отдельным успешным командирам ставили задачи, которые чуть превышали их уровень, одновременно придавая им какие-то средства усиления, в том числе и по их запросам – и смотрели – и как он спланирует, и как справится, с задачей.

Сама предметная область – общевойсковой бой – была довольно медлительной сущностью. Это не натренировать бойца в преодолении полосы препятствий – пока будет разведена местность и противник, пока выполнен расчет потребных сил и подтянуты резервы, боеприпасы и топливо – все эти детали, на которых командиры могут потренироваться и показать себя, требуют времени гораздо больше, чем на индивидуальную подготовку, где все видно буквально в течение пяти минут. Так что единственное, что мы могли улучшить – это выполнять как можно больше операций, чтобы можно было прпустить через них как можно больше командиров. Это хотя и не ускоряло процесс роста каждого конкретного командира, но зато хотя бы давало нам возможность набрать пул потенциальных кандидатов на командование крупными соединениями, и потом терпеливо, словно под микроскопом, изучать все их движения, не забывая и оглядываться по сторонам в поисках других – вдруг успехи были случайны. Время – вот чего нам больше всего не хватало.

Поэтому мы старательно и терпеливо придумывали все новые и новые операции, одновременно стирая этим рашпилем наиболее боеспособные немецкие части. Так, начавшись летом 42го, эти маневренные бои продолжались до начала февраля 43го года, когда изменившаяся обстановка на западном фронте поменяла всю конфигурацию сил.

У немцев появились высотные зенитные ракеты. Как потом выяснила советская разведка, одна из наших ракет проломила фюзеляж немецкого бомбардировщика, но не взорвалась – издержки массового производства. Немцы уволокли трофей, разобрали по винтикам, и уже через пять месяцев, как раз в феврале, последовал разгром восьмой воздушной армии американцев, которую те перебросили в Англию еще летом 42го. Несмотря на то, что американцы летали на бомбежки ночью, из налета второго февраля 43го из семисот машин вернулось сто двадцать – остальные густо покрыли своими обломками поля Германии и Голландии. Американцы и до этого отмечали появление у немцев нового оружия, но оценивали его эффективность как невысокую – что-то такое взрывалось, но наносило приемлемые потери. Оказалось, немцы просто отлаживали технологию, тактику, и копили запасы. А затем вдарили. Часть ракет была осветительными снарядами. Залетев на высоту девять километров, они начинали медленно спускаться на парашютах, отлично подсвечивая цели уже для боевых ракет. Немецкие операторы пунктуально тратили по три ракеты на самолет, что приводило к огромным повреждениям и потерям – когда такой двухсотмиллиметровый гостинец взрывался в плотном строю бомбардировщиков, доставалось многим – взрывная волна раскидывала бомбардировщики в стороны настолько мощно, что пилоты не успевали компенсировать внезапное изменение плотности воздуха и машины, подпрыгивая на неожиданных ухабах, сталкивались друг с другом. А то и, если взрыв был недалеко, самолет мог налететь крылом на внезапно появившуюся область воздуха высокой плотности – и привет. Это как если бы на пути вдруг появился огромный валун – полскость крыла отлетала только так, да и корпус получал обширные повреждения.

А ведь помимо ударной волны, ракеты начинялись и готовыми поражающими элементами. Стальные двухсантиметровые шарики прошивали корпуса самолетов насквозь, разрывая тяги управления, ломая элероны, разбрызгивая тела пилотов, стрелков и штурманов по изрешеченным внутренностям самолетов. Обстрелы были недолгими – над одной батареей каждая группа бомбардировщиков проходила минут за пять. Но это были кошмарные минуты, а батарей было много – ракеты – это дешево ! И над каждой батареей группы бомбардировщиков сыпали вниз оболмками машин. Позиции отстрелявшихся батарей вскрывались выпущенной ими подсветкой и американцы пытались их обходить, но натыкались на до поры молчавшие позиции и те выгрызали у жертвы свою законную добычу. Двести пятнадцать пусков из семидесяти пусковых установок слизнули с неба около трехсот самолетов. Еще столько же были повреждены, но продолжали лететь. Хотя ни о каком строе речи уже не шло – группы распались, пилоты лихорадочно сбрасывали бомбы в леса и поля и ложились на обратный курс. Но это было еще не все. В дело вступили немецкие ночные истребители.

Дождавшись, когда свое слово скажет новое оружие, они цепко насели на разрозненные бомберы и стали практически безнаказанно расстреливать беззащитные цели. Налетая втроем-впятером с разных направлений, они раздергивали оставшуюся оборону и добивали подранков. Трассеры вгрызались в жирные туши, вырывали из них куски обшивки, отрывали части крыльев и корпуса, и некогда гордые машины в огненном вращении устремлялись вниз. Собственно, выжила только группа, летевшая самой последней. Они слышали панический эфир, но не понимали что происходит, пока сами не попали под обстрел первого зенитно-ракетного дивизиона. Все сразу стало кристально ясно. Скинув бомбы, группа дружно развернулась и направилась домой, и при этом успешно отбилась от атак истребителей – ее строй не развалился и те были встречены плотным огнем многочисленных крупнокалиберных пулеметов.

Британцы посмеялись над пугливыми янки, и на следующий день устроили дневной налет. Не вернулся никто. Все пятьсот машин остались на ухоженных европейских полях. Германия с облегчением вздохнула и принялась клепать сотни ракет. Англосаксы утерлись, выдали широкую улыбку и стали "наращивать силы" и "выполнять передислокацию" – американцы быстренько вернули остатки разгромленной армады в Америку, англичане нарастили выпуск истребителей и стали усиленно рыть бомбоубежища.

ГЛАВА 23.

Мы также ограничили полеты своих высотных бомбардировщиков – только разведка и точечные удары по крупным складам и мостам. Появление ракет у немцев нами уже давно предвиделось – это оружие мы применяли уже более полугода, свою эффективность оно доказало, и они бы разработали его и без нашей ракеты – она просто ускорила работы, показав эффективность нового оружия. Ну и применение каналов в порохах твердотопливных двигателей тоже наверняка ускорило их работы. Мы же создавали оружие противодействия – установили на бомбардировщики самозарядные дробовики, которые три раза в секунду выплевывали конус из стальных шариков на сто метров – достаточно для одной ракеты. Близкие подрывы причиняли некоторые повреждения, но пока ни один наш самолет не был сбит. Стрелки с удовольствием садили из них не только по ракетам, но и по истребителям фашистов. Для наших же истребителей ракеты не были страшны – и скорость истребителя была выше, и маневренность ракеты, а главное – оператора, были недостаточны, чтобы поймать машину, стремительно проносящуюся мимо.

Так что пока новое оружие немцев нам мешало не сильно. Еще осенью 42го мы вышли на юге из припятских лесов, закрепились на линии Ковель-Брест-Брест-подляски-Замбрув-Остроленка-Алленштейн-Браунсберг (Фрауэнбург) на западе – почти прямая линия на северо-северо-запад от Бреста, реки Горынь, Припять до Мозыря. Гомель-Могилев-Орша-Витебск на востоке, Вильно-Ковно-Тильзит – на севере. На этих рубежах мы закопались в землю по самую макушку и стали ждать летнего наступления немцев – то, что оно будет, мы не сомневались, а наступать самим у нас уже не было сил – прежде всего боеприпасов, но и людей для такой территории хватало только на оборону, к тому же активную. Нас и основной фронт разделяли территории, занятые немцами – полоса в двести километров с востока на запад и по пятьсот на юге и севере – Киев-Полтава-Курск-Орел-Брянск-Смоленск-Ржев-Великие Луки-Рига-Таллин были немецкими, Псков, Новгород, Бологое, Вязьма, Елец, Воронеж, Белгород, Старый Оскол, Харьков, Кривой Рог, Запорожье, Одесса – эти были советскими – осенью 42го немцам удалось-таки взять Киев, хотя большинство наших войск и вырвалось из окружения, правда, практически без артиллерии. Причем сухопутное сообщение через Кенигсберг было прервано нами – северная группировка снабжалась немецким флотом и по воздуху, по своей наземной полосе они только маневрировали войсками – тащить в Прибалтику подкрепления вокруг нашей территории через Украину было слишком накладно. Хотя морское снабжение также постепенно ухудшалось – наша авиация и шесть трофейных подлодок почти каждый день топили транспорты, шедшие из Германии в Прибалтику и обратно. Такого они явно терпеть не будут и постараются перерезать нашу территорию – скорее всего через Кенигсберг – исконно их город.

К началу 43го года на почти две с половиной тысячи километров нашего фронта приходилось чуть более миллиона бойцов, тысяча танков и САУ, причем только сто – нашего производства, и тысячи двухсот самолетов – тут наших уже почти восемьсот штук, причем двести из них – штурмовики, а у остальных усилено бронирование и установлены более мощные моторы. А ведь наш фронт длиной – почти сорок процентов от основного, где у наших больше сил раз в шесть, если не больше. Да и у немцев их прилично. Да, слишком широко шагнули – не порвать бы штаны. Так что 43й год – только глухая оборона, и скорее всего что-то придется отдавать – скорее всего Ковно и Кенигсберг – пути наступления там достаточно хорошие – болот и лесов гораздо меньше, чем на остальных направлениях, так что можно развернуть в боевые порядки довольно крупные силы, которые проломят любую оборону, особенно если по нам сможет работать крупнокалиберная артиллерия – уж ее-то, свою главную ударную силу, немцы будут теперь защищать очень тщательно. Так что нам останется только перемолоть как можно больше живой силы и техники в засадах и контратаках и отступить – биться стенка-на-стенку с гитлеровской армадой мы пока не готовы. Попробуем конечно, но упорствовать не будем – если что – отсидимся за лесами – наш вклад в победу уже бесспорен – более миллиона фашистов, почти две тысячи танков и полторы тысячи самолетов, и все это – безвозвратно, раненных у них еще с два миллиона, из них тысяч двести уже будут непригодны к военной службе. Да еще спасли более сорока миллионов советских граждан от концлагерей, оккупации или предательства – десять миллионов вытянули к себе, еще тридцать успели эвакуироваться из-за более низких темпов немецкого наступления – история точно пойдет по-другому, даже если сейчас нас отодвинут обратно в белорусские леса – в них-то мы продержимся сколь угодно долго – с мощной и рассредоточенной металлургической промышленностью, сельским хозяйством на массовой мехтяге, собственным производством топлива и за естественными преградами – да там нам сам черт не брат. Кенигсебрг конечно будет жалко – здесь мы его пока спасли от англосаксонских бомбежек 44го и нашего штурма 45го. Теперь скорее всего ему предстоит подвергнуться немецкому штурму 43го – просто так отдавать мы его не будем – уж больно много тут можно положить фашистов и оставить им только руины – даже если они захватят город, восстанавливать движение через него будут не меньше трех месяцев – приличный срок, за это время много чего может произойти. Хотя ... если уничтожить северную и восточную группировки немцев – это позволит снять с этих фронтов наши части, и к ним присоединятся советские части с этих же фронтов ... Надо прикинуть ...

После трех недель ожесточенного планирования стало что-то вырисовываться – на грани фола, но мы были к этому привычны.

Полторы тысячи километров нашего периметра представляли собой территорию разной степени труднодоступности – леса, болота, мелкие речки, овраги – все эти естественные препятствия не позволяли развернуть большие группы войск на данных направлениях – и не было достаточно мест, чтобы их накопить для массированного удара – танковую дивизию в болото не загонишь – там она и останется, и линии снабжения не обладали достаточной пропускной способностью – многие дороги были без твердого покрытия, поэтому при интенсивном движени они быстро бы превратились в набор ям, который не позволял бы двигаться автомобилям быстрее пешехода. К тому же многие дороги проходили через леса, поэтому могли быть легко перекрыты. Соответственно, можно было рассчитывать, что на каждые сто километров будет достаточно оставить по сто бойцов ДРГ на вездеходах, чьей задачей будет вовремя отследить появление крупных сил и затем устроить одну-две засады на дорогах – только чтобы пртормозить их движение с тем, чтобы мы успели подтянуть резервы. И еще сотню человек – в опорных пунктах в местах немногочисленных переправ – с теми же целями. Итого – по двести человек на сто километров, три тысячи на все полторы тысячи. Им в усиление дать по эскадрилье штурмовиков и по две эскадрильи истребителей на каждые пятьсот километров – всего девяносто самолетов – они поддержат налетами наземные части на своем участке и помогут в случае обострения обстановки на соседних – высокая маневренность авиации позволяла оперативно перебрасывать ее на большие расстояния, а склады мы организуем. Позади, также на каждые пятьсот километров – ударный мотопехотный батальон с десятком САУ и десятком танков – в случае обнаружения сколения немцев им потребуется совершить марш в двести-двести пятьдесят километров, чтобы вовремя подпереть части прикрытия – это немного, часов шесть максимум, с учетом наших уже вполне приличных дорог и большого количества вездеходов и автомобилей. К тому же, у них и так больше половины времени тренировок составляли марши, так что успеют. Во все эти части, кроме ДРГ, можно принять до девяноста процентов новобранцев – основная часть работы по удержанию периметра выпадет на ДРГ и штурмовики, поэтому новобранцы одновременно пройдут КМБ под руководством опытных бойцов и командиров. Оборонительные укрепления они также выстроят себе сами – им не надо держать фронт против танковых дивизий, а десяток танков можно остановить и из земляных укреплений, тем более будет поддержка штурмовиками и максимум через пять часов сможет подойти ударный батальон. К тому же эта полоса была не сплошной, она прерывалась полосами усиленной обороны, где планировалось ставить серьезные силы – они тоже могли прийти на помощь, если будут попытки прорваться через соседей.

Оставшаяся тысяча километров требовала гораздо более серьезной обороны – как минимум по роте на километр.

Прежде всего – стокилометровый участок от Браунсберга на побережье Балтики до Алленштейна у Мазурских болот. Мы рассматривали этот участок как наиболее вероятный для главного удара со стороны немцев, поэтому сосредоточили там сто тысяч человек личного состава, сто танков, сто штурмовиков, триста истребителей и всю тяжелобомбардировочную авиацию. Двадцать экскаваторов ежедневно выкапывали по одному котловану на многоуровневый ДОТ, который сможет выдержать трехкратные попадания снарядов до 250 миллиметров или одну пятисоткилограммовую бомбу – мы рассчитыыали, что истребители, штурмовики и ударные разведчики помешают класть бомбы и снаряды с более высокой интенсивностью, поэтому рассчитывали на такие единичные попадания, пока батарея не будет подавлена, а бомбардировщики – отогнаны. Два-три этажа, многочисленные фланкирующие орудийные и пулеметные бойницы, секретные выходы, запасы воды, оружие и продовольствия минимум на месяц, миниэлектростанция – ДОТ при отсутствии попаданий из тяжелого оружия мог держаться вечно, ну, не менее месяца, если не подвозить продовольствие и боеприпасы, и если не подберутся к бойницам и не закидают гранатами. Каждый такой ДОТ был ядром опорного пункта из более легких дотов и траншей. Траншеекопательные машины каждый день прорывали километры окопов и ходов сообщения, которые затем дооборудовались пехотными частями. Также создавались на глубине от двух до шести метров убежища, склады, лазареты, где люди и припасы будут защищены от крупнокалиберных ударов артиллерии и авиации. Система огня проектировалась с учетом многократного перекрытия всех подступов. Возможные места установки немецких батарей, организации складов и мест сосредоточения войск пристреливались артиллерией и минометами и минировались управляемыми фугасами. Механизированные установщики проволочных заграждений каждый день вбивали в землю сотни кольев и наматывали на них колючую проволоку.