Текст книги "До и после Победы. Книга 2. Становление(СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Строители совершили не менее героический подвиг. Оборудования было много, оно было крупным, горячим, и по условиям сохранения температуры проката его надо было размещать рядом. То есть получался большой завод, который будет хорошо заметен с воздуха. Понятно, что фрицы его просто так не оставят. Так наши строители мало того что выкопали котлованы и сделали завод полуподземным, так еще насыпали на крыши земли, закрыли дерном и высадили там настоящий лес – кусты и деревья. Я пролетал на самолете – не видно ничего уже с двухсот метров, а ниже немцев мы не пустим. Каждый день несколько раз специальная служба делала облет территории и исправляла нарушения в маскировке.

Чтобы не выдать себя дымами, которых на металлургическом производстве боле чем достаточно, конструктора разработали целую систему дымоулавливателей, очистителей и вентиляции. Побочным эффектом этого стала хорошая экологическая обстановка. Химики сейчас корпели над уловленной гадостью, пытаясь придумать – куда бы ее использовать. Найдут, что я – наших химиков не знаю ?

Пока у танка были недостаточно мощные электромоторы поворота башни. Ситуация несколько исправлялась тем, что на новые танки сажали опытных мехводов, многие из которых раньше ездили на САУ, где они научились быстро наводить пушку поворотом всего танка. Здесь они также стали помогать наводчику. Так что даже если враг будет проноситься близко, есть вероятность подловить его – с нашей-то динамикой.

Литая броня хуже катаной на 5-7%, так что можно было бы отливать детали – башню и корпус. Выходило бы технологичнее. Но у нас были проблемы с крупногабаритной литейкой – нужных специалистов не было, а те кто были не обещали результатов ранее чем через год. Поэтому мы пользовались катанкой, тем более что она позволяла экономить вес при той же стойкости. Стойкость брони мы постоянно проверяли обстрелами из немецких пушек под разными углами. На основании этих обстрелов мы строили тактические диаграммы снарядостойкости по разным направлениям и исходя из нее разрабатывали тактику действий конкретного танка – против кого и с каких углов и расстояний он выстоит, а против кого лучше не ждать выстрела и уничтожить либо укрыться.

Опору башни переделывали три раза. Расчеты строились на прикидке сил, которым предстоит противодействовать башне. Так, в горизонтальной плоскости в качестве таких сил мы выбрали удары снарядами разных масс и скорости, а в вертикальной – инерцию башни при разных режимах движения. Но опытные стрельбы и испытания на полигоне выявили недостатки этого варианта – при угле поворота в тридцать градусов снаряды 88-мм пушки могли заклинить башню, также ее клинило при повышенных скоростях передвижения на ухабистой местности – башню начинало сильно мотать вверх-вниз и она в конце концов смещалась. Пришлось поменять конструкцию опоры – если раньше башня опиралась на шарики изнутри, то в новом варианте она это делала снаружи. Это увеличило устойчивость башни в горизонтали за счет того, что при сдвиге она упиралась в шарик со стороны силы – зажимала его между нижним скосом подвижного погона башни и верхним скосом неподвижного погона корпуса – то есть этим шариком башня как бы цеплялась за погон, как пальцем. В старом варианте так зажимало шарик с противоположной от силы стороне – она как бы упиралась, из-за чего башню могло опрокинуть – ведь со стороны действия силы ее ничто не удерживало. Побочным эффектом было увеличение просвета для экипажа – работать стало комфортнее. Башня и корпус ничем не сцеплялись кроме как скосами через шарики – крепление было и технологичнее, особенно по сравнению с тридцатьчетверкой, у которой каналы для шариков были цилиндрическими с вертикальной и горизонтальной плоскостями, а в горизонтали башня удерживалась отдельными внешними захватами, а также выступом вдоль подвижного погона и соответствующим ему вырезом вдоль неподвижного – а еще говорят что он был высокотехнологичным танком ... да на один погон наверное требовалось несколько десятков часов высококвалифицированной механообработки на горизонтально-расточных станках, а башню при этом все-равно клинит, и сорвать может запросто – эти охваты выдержат удар не всякого снаряда.

Позднее мы смогли усовершенствовать механизмы поворота башни – поставили более мощный мотор для быстрого переноса огня на большие расстояния, а также тормоза для мгновенного переноса на малые углы – рукоятка управления башней отслеживала характер воздействия и поворачивлаа башню либо пока не будет убрано усилие на рукоятке, либо – при кратковременных толчках – на один, три, семь градусов – в зависимости от степени наклона и быстроты отпускания рукоятки – с такой техникой более-менее натренированный наводчик мог переносить огонь гораздо быстрее и точнее немцев, что давало значительное перимущество в боях. Добавили и стопорящий механизм, который автоматически выбирал люфты башни непосредственно перед выстрелом, когда наводчик выбирал предварительный ход рукоятки спуска – так повышалась точность из-за избавления от сдвига башни при выстреле.

Позднее подтвердилось и наше решение делать гусеницы с цевочным зацеплением, а не гребневым, как было у Т-34 – надежность гусениц и ведущих колес значительно повысилась, прежде всего за счет большего количества точек сцепления. А сколько было споров, как всем хотелось использовать уже существующее на другой технике решение – «ведь не зря так сделали, есть ведь смысл». Но я постоянно приводил конкретные аргументы за цевочное зацепление – тут оппонентам крыть было нечем кроме «а на Т-34 не так», и они вынуждены были согласиться делать его. Дополнительно, мы сделали длину трака всего двенадцать сантиметров, что уменьшило потери на трение из-за перегиба гусеницы на ведущем колесе и на ленивце, и также увеличило число точек сцепления, что еще больше снизило нагрузку на зубья и цевки. Ну и замена гусениц тоже была проще – на Т-34 надо было ставить попеременно траки с гребнем и без него, чтобы оставалось место под ролики зацепления на ведущем колесе. В нашем варианте все траки были взаимозаменяемыми. С проявившейся проблемой выпучивания гусеницы при набеге на ведущее колесо при торможениях справились изменением формы зубьев ведущего колеса и введением норматива по периодичности подтягивания гусеницы и более частым профилактическим работам по навариванию износостойких слоев на поверхности, подверженные истиранию. Осенью потребовалось наварить на все танки кронштейны, которые вычищали грязь с ведущих колес при их вращении – без этого гусеницы могли слететь от набившейся грязи и камней.

Конструкторы разработали совсем футуристический вариант гусеницы – все шарниры являлись игольчатыми подшипниками качения, по колесу тоже прокатывался игольчатый подшипник. Все щели были надежно залиты малофрикционными сплавами цветных металлов. Легкость и тишина хода оказались изумительными – никакого там железного лязга – солидное шуршание. А тянуть танк можно было конечно не рукой, но грузовик вполне справлялся. Такие цепи стали делать пока только для танков, участвующих в спецоперациях – уж больно они были трудоемкими.

Имелись и недостатки, основным из которых было то, что заднее расположение башни привело к меньшей защищенности трансмисии – особенно доставалось бортовым передачам, с которых мощность передавалась непосредственно на колесо – от попаданий снарядов их и клинило, и гнуло, и размалывало. Но я оставался непреклонен – будем делать только такую схему, так как для нас самое важное – это сохранность экипажа.

ГЛАВА 18.

Каунас между собой называли Ковно. Польско-еврейский в девятнадцатом, к тридцать девятому он стал литовско-еврейским, сейчас был литовским под властью немцев, ну а теперь будет русским. Он был нам интересен и до этого – через него проходила сеть железных дорог. Но раньше у нас недоставало сил для его захвата. После бойни под Оршей немцы притихли и больше окапывались, так что к концу мая мы смогли подкопить новой техники – двадцать новых танков и САУ, полторы сотни истребителей и двести штурмовиков. И это помимо более чем трехсот старых танков и САУ – как трофейных или на их платформе, так и уже нашей разработки первой версии САУ. А из-за перекрытия железнодорожных путей Витебск-Смоленск в Ковно скопилось много грузов, предназначенных для Центрального и Северного фронта немцев. Они в спешном порядке перешивали железные дороги, проходящие на восток севернее Витебской, но пока грузов прибывало больше, чем они могли увозить автотранспортом – такой хабар надо было брать – там скопилось боеприпасов, продовольствия и снаряжения чуть ли не на пять дивизий – даже если все не вывезем, то уничтожим – потеря таких запасов сильно осложнит гитлеровцам жизнь.

Весь май наши инженерные части с новой техникой тренировались в прокладке скрытых путей передвижения – пока на своей территории. Помимо повышения связности территорий мы получали тренировку в быстром освоении местности. Кроме того, тренировочные пути позволяли быстро и скрытно маневрировать ударными частями для парирования немецких атак на нашу территорию – ведь пока немцы притихли, но это явно ненадолго – после оршинского щелчка по носу они от нас уже не отстанут, пока не уничтожат. Собственно, и до этого они на нас наседали, но уж теперь ...

Так что в начале июня, когда местность достаточно просохла, дорожные строители начали тянуть нити дорог уже по оккупированной территории – в лесах и болотах – с таким расчетом, чтобы танковые мобильные батальоны смогли быстро и скоординированно пройти местность и выйти к населенным пунктам и пунктам обороны противника с той стороны, откуда они не ждали – из-за того, что считали ту местность непроходимой. После прокладки пути ДРГ засели на их охрану – чтобы немцы не пронюхали раньше времени, что мы можем там перебросить значительные силы.

Быстрая прокладка скрытых путей передвижения через леса и болота стала нашей очередной фишкой, которую мы придумали и проработали на штабных играх и обкатали на нашей территории. И, как нам казалось, это было чем-то новеньким, что сможет неприятно удивить фрицев. Перед Первой Мировой Войной идеология боя заключалась в том, что на поле боя идет война пехоты и тяжелой артиллерии. Сейчас шла война танков и самолетов. Мы создали свою идеологию – быстрого наскока танками, самолетами, аритиллерией, пехотой, снайперами – в общем, всем, чем толкьо можно, при одновременном подавлении возможностей передвижения противника, подвоза боеприпасов, координации его действий – все было направлено на то, чтобы сорвать его планы и нарушить управление. И, нанеся максимально возможный урон за максимально короткое время, быстро отскочить, прикрывая основные силы арьергардными боями, чтобы преследующие превосходящие силы противника постоянно наталкивались на внезапный и жесткий огонь, а потом, подтянув дополнительные силы, били пустоту, откуда еще недавно по ним стреляли. Не сохранение территории, а нанесение максимального ущерба живой силе и технике врага стало нашей главной целью – мы научились отступать, чтобы потом вернуться. А территория рассматривалась нами лишь как способ, точнее, как один из инструментов такого ведения боевых действий. Так и с прокладкой скрытых путей – мы все время старались быть на шаг впереди – продлевать тенденцию на год и считать, что она уже наступила. А тенденцией в ближайший год будет уплотнение оборонительных порядков немцев на проходимых для техники направлениях. Поэтому мы взяли за правило каждый квартал менять тактику, иногда даже с возвратом к той, что была год назад, хотя и с учетом изменившейся обстановки и новых возможностей – своеобразный кризис-менеджмент. Вот и сейчас мы планировали использовать тактику, к которой немцы придут еще не скоро, точнее, не придут никогда – просто не успеют – они привыкли ездить по уже готовым дорогам, ну а нам не привыкать.

Правда, сейчас ставки повышались – мы хотели залезть на территорию, которая все время с начала войны была под контролем фашистов и имела разветвленную сеть хороших дорог. До нее еще надо добраться, но вот когда доберемся, наше преимущество из-за высокой проходимости по бездорожью будет значительно уменьшено. Но приходилось ставить на карту все – сейчас только максимально агрессивные действия могли еще как-то отсрочить наш разгром – чем меньше сейчас останется у немцев людей и техники, тем меньше они смогут направить на нас сил в дальнейшем. Так что, если выгорит, то и куш в виде трофеев и урона врагу будет очень большим, да и немцам придется оттянуть на нас от главного фронта большие силы – все будет по-легче.

Поэтому в ударные части мы стянули наиболее подготовленных бойцов и технику, оставив на остальных участках новые пополнения под руководством инструкторов – наши оборонительные позиции по остальному периметру превратились больше в учебно-тренировочные лагеря, которые не смогут оказать сколько-нибудь длительного сопротивления хорошо отлаженной немецкой махине. Но риск виделся оправданным – судя по всему, на юге начиналось немецкое наступление на Киев и все их силы и внимание были прикованы именно туда, так что можно было надеяться на передышку в месяц, прежде чем немцы продавят оборону на главном фронте. Да даже если они развернутся на нас раньше – это не будет катастрофой – по территории создавалось множество взаимосвязанных узлов обороны – фрицы будут преодолевать наши леса и болота минимум месяц, а уж наши ДРГ постараются максимально усложнить им эту задачу. Мы действовали по-ленински – не бояться отдавать второстепенные участки, чтобы сконцентрироваться на главных, как Ленин в Гражданскую. Отчаянный азарт, кураж и смелость, бесшабашность – только так мы могли бы проскочить этот период. Пусть что-то потеряем в малом, но выиграем в большом. Будем делать войсками 'качели' по своей территории – нам-то перебрасывать войска по внутренним коммуникациям, это немцам, чтобы перегруппировать выдененные против нас силы – сконцентрировать их на каком-то направлении, надо будет их снимать с других участков и гнать вокруг нашей территории. А держать на всех направлениях силы для контрудара – это для них слишком накладно – войска будут стоять без движения, тогда как мы можем бить в любом месте, на время перебросив туда большинство наших войск – даже если немцы пойдут в наступление, мы успеем вернуть часть переборшенных ранее сил для его остановки – нам-то надо перебрасывать войска на двести, ну, триста километров максимум – день пути.

Тем более очень много мы ставили на штурмовую авиацию. Ее максимальная концентрация по колоннам уже показала свою эффективность, так что купировать кризисные моменты, если они возникнут, мы планировали прежде всего именно с ее помощью – как наиболее мобильный род войск, она могла в считанные минуты преодолеть километры и вывалить свой смертоносный груз на головы врага. Конечно, с учетом перезарядки, дозаправки, время реагирования по нашим расчетам составляло порядка часа – еще ведь надо будет и долететь до места прорыва. Но ведь и немцы не помчатся по нашей территории стремительными сайгаками – пока будут продираться через засады, устроенные им ДРГ, пока упрутся в опорные пункты, пока развернут артиллерию – часа три пройдет как минимум. Как самый минимум. Так что успеем отработать раза три, если не пять – ведь при обнаружении намечающегося прорыва мы, конечно же, все штурмовые силы перебросим именно туда, оставив на время участки, на которых они работали по плану. Соответственно, плечо подлета сократится. А две сотни штурмовиков, да еще каждый час – такое сможет выдержать далеко не всякая военная машина. Немецкая даже если и выдержит, то как минимум замедлится. А на только это и надо будет – замедлить немцев, чтобы успеть перебросить дополнительные наземные части и встать ими в глухую, но активную оборону. Конечно, истребителям придется нелегко – немцы наверняка будут по-максимум прикрывать свои наступающие войска авиацией, так что нам в свою очередь придется прикрывать штурмовики. Да, дело, если закрутится, будет жарким. Но рискнуть и перекинуть большинство войск на одно направление все-равно стоило – пока немцы не пронюхали про нашу новую тактику, ее надо использовать. Темп, темп и еще раз темп. Так что, если что, наше лекарство – это вылеты штурмовиков группами по 20-30 самолетов и – утюжить, утюжить ... Справимся.

Тем более, что по всем признакам к немцам уже приходило понимание, что они ухватили за уши медведя. От нашего до советского фронта было километров двести. Тут бы немцам и концентрировать свои силы, и играть на внутренних коммуникациях. Но, похоже, они опасались заводить туда много своих войск – после остановки их прошлогоднего наступления они уже понимали, что простая прогулка у них не получится. Поэтому-то они и решили сначала додавить Красную Армию на Украине, и только потом разбираться с более северными участками – об этом говорили и сведения, доставленные разведкой – что нашей, что советской. Да и с советским командованием у нас была договоренность на ближайшие три недели – если что, подавить немного фрицев со своей стороны, чтобы те не смогли быстро перебросить войска с Черниговского фронта – юго-восточный фас был для нас самым проблемным местом – он был наиболее удален от места проведения намечавшейся операции, соответственно, наша реакция на наступление немцев с того направления будет самой долгой – надо будет перебросить войска через всю республику. Советскому командованию там тоже было выгодно усилить свою группировку, так как они и сами считали киевское направление местом главного удара в предстоящей летней кампании, поэтому подпереть фланг парой-тройкой дивизий для них было нелишним.

Так что третьего июня, мысленно перекрестясь (коммунисты все-таки !) мы пошли вперед. Скрытно переправленные в тыл немцев танки при поддержке тяжелой пехоты и штурмовых У-2Ш буквально за час взяли с тыла опорные пункты немцев на десять километров в обе стороны от дороги, туда же подтянулись стрелковые батальоны и стали окапываться. По шоссе Вильно-Ковно безостановочно двинулась основная колонна, изредка проезжая зачищенные ударными группами населенные пункты. Когда через три часа передовые части подходили к Ковно, там уже вовсю шла стрельба – наши штурмовики применили уже опробованную тактику – заранее просочились в город и начали отстрел немцев и националистов – сначала из бесшумного оружия, а затем, когда все-таки им стали отвечать, тоже перестали тихушничать и вдарили из всех стволов.

Тут сработала еще одна наша новая заготовка – гренадеры. Я уже давно закинул нашим оружейникам идею подствольных гранатометов, и они даже что-то сделали, но производство пока было сложным. Поэтому они дополнительно сделали переломный гранатомет в виде отдельного оружия. Штука военным очень понравилась – они облизнулись и сказали "дайте всего и по-больше" – немецкие хлопушки они видели и при случае использовали, но были не в восторге – и мощность маловата, и дальность. И это естественно – ведь гранаты выстреливалась либо из сигнального пистолета калибра 26 миллиметров либо из мортирки калибром 30 мм для винтовки. Во втором случае требовался холостой выстрел – их GewehrSprenggranate 30 летела метров на пятьдесят, хотя немцы и заявляли чуть ли не триста метров, и из-за применения мортирки с коротким стволом даже на тридцати метрах говорить об особой точности не приходилось. Выстрелы для сигнального пистолета калибром 26 мм также, по заявлениям немцев, летели чуть ли не на 400 метров. В кого они там могли попасть, немцы не говорили, хотя в ближнем бою наши, как и немцы, ею пользовались, хотя и с переменным успехом – уж слишком короткий ствол и ненадежный, без приклада, упор. Ну и заявленный радиус поражения в тридцать метров – это из области фантастики. При общей массе в сто сорок грамм там просто не наберется достаточного количества осколков, чтобы надежно, с гарантией, обеспечить нужную для поражения плотность осколоков на таком расстоянии, либо же они будут насколько мелкими, что уже через десять метров потеряют свои убойные свойства. Но – это оружие позволяло метать гранаты из укрытий, через амбразуры, да и в обратную сторону, когда надо попасть в узкую щель или окно, они были предпочтительнее, чем метать ручные гранаты.

Поэтому-то мы и разрабатывали наши варианты гранат, единственное что я подкинул – увеличенный калибр и более длинный ствол, а то по-началу собирались тупо скопировать немецкие образцы. А так – наша пукалка стреляла четырехсотграммовыми гранатами чуть ли не на пятьсот метров, радиус гарантированного поражения для них действительно был более десяти метров, а так осколки могли ранить и за пятьдесят метров, но это уже надо быть особо невезучим – как правило на таком расстоянии щиты на полигоне только царапались, то есть от осколоков могло защить и осеннее обмундирование – та же шинель, ну если только немного поцарапает кожу, без проникновения внутрь. А так – длинный ствол в тридцать сантиметров, к тому же с нарезами, приклад, который обеспечивал устойчивость при выстреле, приличный вышибной и стартовый заряды, что обеспечивали высокую скорость в пятьдесят метров в секунду и соответствено приличную настильность траектории на первой сотне метров – все это позволяло довольно метко стрелять и на пятьдесят, и на сто, и, у некоторых – даже на сто пятьдесят метров. А уж навесом, по площадям "лапоть вправо-лапоть влево" – и на все четыреста, на пятистах все-таки разброс был уже за гранью разумного.

Получилось мощное и легкое оружие. Поэтому мастерским пришлось перейти на авральный режим работ, но за месяц они выдали более тысячи ручных гранатометов и под сто тысяч гранат, так что с начала мая все больше гранатометчиков, которых мы стали называть гренадерами, овладевали новым оружием. Надо сказать, у некоторых были поразительные успехи – запулить сорокамиллиметровой гранатой за тридцать метров чуть ли не в консервную банку – это надо очень постараться. И вот сейчас такие умельцы мастерски отвечали нашими новыми гостинцами в любую дырку, которая начинала стрелять. Медленно продвигаяь по городу, они буквально зачищали его от немцев и местных националистов – те дрались отчаянно, но против залетевшей в окно гранаты не могли ничего сделать кроме как погибнуть. Так что к вечеру город был наш и первые колонны грузовиков с добычей потянулись на нашу территорию.

Один из таких уникумов, Иван Сафронов, настолько вкусно рассказывал о своем ремесле, что мы его привлекли для передачи опыта, и он три месяца ездил по частям, рассказывая даже не столько о том, как целиться и стрелять, сколько о том, что он чувствовал, что переживал во время выполнения своей работы. А это не всякому дано. Если даже человек мастерски овладел каким-то навыком, то он уходит у него в подкорку, откуда достать тонкости уже очень трудно – он просто делает работу, а как – сказать толком уже не может. Этот же рассказывал про свою любовь к оружию, какие глубинные, интимные чувства оно у него вызывает, когда он аккуратно и плавно преламывает гранатомет, чтобы вложить в него выстрел. Как он предвкушает полет гранаты, что она полетит точно по намеченонй траектории, что он как будто подталкивает ее по всему пути – бережно, как младенца, и как его охватывает приятная дрожь, когда кладет гранату точно куда задумал – он именно бережно кладет, а не стреляет, как будто протянутой рукой, осторожно но быстро пропихивает гранатку в окно – с небольшим подкидыванием, несильным – только чтобы перемахнула через подоконник и через мгновение впилась своими развороченными боками в серые тушки этих крыс, что залезли в наш дом. Нет, мне его рассказы не передать, но до чего же загорались глаза у других гранатометчиков, когда они находили в его словах те самые чувства, что порой испытывали и они сами, когда метали в фашистов свою ненависть, оформленую такими небольшими, но такими смертоносными гранатками.

Так что новое оружие выстрелило по полной. Добыча была просто огромной – обмундирование, миллионы патронов, мин, снарядов – похоже, трофейное оружие нам послужит еще долго. И это хорошо, так как мы уже подумывали отправлять его на переплавку. Помимо этого, тут были несколько миллионов тонн еды – зерно, мороженное мясо, консервы, мука – хорошее подспорье. Самое главное – мы освободили лагерь военнопленных, почти тридцать тысяч человек. Сейчас их по уже привчной схеме пропускали через комиссии – отбирали технический персонал, медиков, военных техничесих и пехотных специалностей, сводили в подразделения, одевали и вооружали трофеями.

Про этот лагерь мы знали, но не могли представить, что освободим так много народа. У нас неожиданно появились существенные резервы, и мы заозирались по сторонам – чего бы еще такого укусить ? Из Гродно был сделан отвлекающий удар на Сувалки – вроде и недалеко, всего сто километров на запад, но мы уже вторглись на бывшую польской территорию, и это было знаком для всех. Город захвачен еще быстрее, за полдня – освободили три тысячи пленных, захватили некоторые склады, аэродром истребительной авиации, действовашей против нас, и крупную танкоремонтную базу. Это было серьезно. Вдобавок этим ударом мы перерезали крупную автомобильную и железную дорогу, которые вели с юга на север, в обход захваченного нами ранее Вильно – немцы лишились удобных рокад. А по пути прихватили еще несколько складов со снарядами для советской артиллерии – немцы так и не сподобились их вывезти или как-то использовать против нас – пушки-то и гаубицы мы все стащили к себе. В Ковно мы захватили аэродром даже по-крупнее, чем в Сувалках, но вот танков нам досталось только пять штук – и то двойки. А вот с танкоремонтной базой мы получили двадцать средних танков в полной готовности и еще пятьдесят можно было восстановить.

Мы на ходу начали лепить новый план – прогуляться на запад, в сторону Кенигсберга – до пересечения дорог в Инстенбурге. От Сувалок до него было 150 километров а от Ковно – 200 – пара дней пути. Чтобы уменьшить риск наткнуться на оборону, мы сформировали колонны из новых и бывших у нас ранее трофейных танков, автомобилей и бронетранспортеров, переодели бойцов в трофейную форму, вооружили трофейным оружием и погнали на запад. Колонны добрались до Инстенбурга через три дня – сказались поломки, необходимость зачищать населенные пункты, отправлять пленных, приходовать и организовывать вывоз складов и ценного имущества. Но потерь почти не было – немцев сдергивали чуть ли не с коек, сопротивление было единичным. В Инстенбурге тоже поживились. Возникала проблема с доставкой грузов. Поэтому оставили небольшую охрану, а сами разделились на группы и за три дня зачистили местность на 150 километров к северу и югу от наших путей, заодно уничтожая мосты. А ДРГ на вездеходах выдвинулись на юг чуть не на триста километров и тоже постарались максимально разрушить коммуникации.

Неожиданно наши фланги оказались прикрыты от удара крупных соединений противника, а дорога на запад оказалась свободна.

Когда я озвучил вроде бы естественную мысль, все покрутили пальцами у виска. Но я включил свое занудство на полную и начал капать на мозги. А действительно – возвращаться назад в Ковно нам сейчас будет дальше, чем идти вперед на Кенигсберг. В Кенигсберге – узлы железной дороги, аэродромы, войск в тыловом городе наверняка мало, а складов – много. От нас вряд ли ждут такой наглости, если вообще знают что мы здесь – ну стоят какие-то немецкие части с немецком же городе – это авиаразведка и увидит. Связь мы перерезали, бегунков отлавливают наши ДРГ. Да про нас вообще могут не знать !!! А если знают – не подумают, что мы пойдем дальше. Да если даже знают и готовятся – ну, не получится – пойдем назад – все-равно нам в бок сейчас никто не сможет ударить – если кто и дойдет, так только пешком, а пехота нам в наших стальных коробочках на один зуб, от авиации мы более-менее прикрыты зенитками, да и не всякий авиатор будет стрелять по колонне своих войск. А там – склады, аэродромы, железнодорожный узел. Да вы представляеет. какой это будет удар !!! Да даже в идеологическом плане – представьте – захвачен немецкий город, сердце прусского милитаризма !!! Это будет бомба по всему миру !!! Ну сто километров – чего тут говорить, есть же поговорка – сто километров собаке не крюк. А мы даже лучше. Три часа – и на побережье. Вскупнемся ... а ?

Уже через пять минут в глазах некоторых офицеров начал появляться шальной блеск. Через полчаса все завертелось. Формировали колонны, согласовывали новые планы с оставшимися часями, нарезали всем ближайшие и перспективные задачи. Через час, еще не закончив планирование, первые колонны уже тронулись в путь.

Нас, конечно, ждали, но не то чтобы очень. Все-таки использование вражеской формы очень сбивает врага с толку, хотя сами же немцы использовали такую тактику не раз. Особенно когда не верят в такую наглость. Так что город и большинство фортов мы взяли практически с наскока. Еще три форта пока только обложили и обрезали им связь. Семь аэродромов в окрестности дали нам почти сто самолетов разых типов – не знаю что они тут делали так далеко от фронтов, но и ладно. Может, собирались действовать против нас – не знаю. Первыми мы пустили в ход самолеты – на автомобилях нам доставили экипажи летчиков, и двадцать бомбардировщиков каждые два часа начали гвоздить окружающие железнодорожные узлы и мосты. Находясь в глубоком тылу, они были без зенитной охраны и потому беззащитны против ударов с воздуха. Хорошо, мы притормозили разгром дороги в Германию и сначала сосредоточились на южных и северных направлениях, откуда был вероятнее всего подход частей, спешно снятых с фронтов. Поэтому с запада к нам тепленькими попали состав с танковым полком, два состава с горючим, пять составов с продуктами питания и пехотный полк – его правда пришлось уже расстреливать из танков – они что-то заподозрили и тормознули прямо в поле. Но все-равно удалось набрать три сотни пленных – мы их собирали для обмена. Затем мы прошли и по западным путям, но там все вышло уже не так гладко – мы прилично нашумели и немцы, временно запретив полеты своим бомбардировщикам, подтянули истребительную авиацию и стали сбивать все свои бомбардировщики, которые обнаружат в воздухе. Ну да, логично – после запрета полетов летать будут только захваченные нами – не ошибешься. Так что в двух последних налетах мы потеряли пять бомбардировщиков и семь истребителей. Но выжали из ситуации все возможное и наверное даже больше.