Текст книги "До и после Победы. Книга 2. Становление(СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Одновременно мы всячески способствовали повышению духа и устойчивости наших бойцов, и не только тренировками. Прежде всего, мы старались снизить число стрессоров, которые воздействуют на бойцов на поле боя. Вот почему много сил и средств мы тратили на уничтожение артиллерии и авиации. Если остальные виды огневого поражения еще как-то были терпимы, то взрывы снарядов, прилетавших неизвестно откуда и неизвестно в какой момент, или бомб, которые своей разрушительной силой были просто огромны по сравнению с маленьким человечком, сильно снижали воинственный настрой. И мы всячески старались снизить давление внешних условий на психику бойца.

Чтобы человек не тратил силы хотя бы на борьбу с предметными проблемами – надо организовать его предметное окружение – тогда у него будет больше сил на решение собственных проблем. Но нужно знать – как те или предметы отражаются в его психике – может оказаться так, что их изменеие никак не повлияет на его психику. Например, привычность территории – для нас более привычен лес, для немцев – открытая местность. Поэтому для боев мы старались выбирать местность, подходящую нам. В Красной Армии почему-то не учитывалось, как окружающая среда, обстановка, динамика ситуации влияет на человека – там считалось, что важен только дух. Ну да – дух-то важен конечно, без него никакие благоприятные условия не помогут, но и дух – не всесилен, лишь у малого количества людей дух может победить все обстоятельства. Но воюют-то не только они, так вот для остальных – кто менее силен духом – и важно создавать благоприятные условия, учитывать, как они влияют на это дух и при необходимости создавать условия, которые укрепят это дух – да просто пролететь звеном истребителей над войсками – уже укрепит дух, покажет, что про них не забыли, их поддерживают. Перекинуть пару крупнокалиберных батарей, показать на пару часов танковую роту – это сильно повышает устойчивость бойцов. Не надо рассматривать людей как машины – включил – и поехала. Машины, и те домаются, что уж говорить о людях. Нужна профилактика их психического состояния.

Мы старались найти средства укрепления психики, чтобы даже в самые критичные моменты боя подразделения и бойцы сохраняли боеспособность. Сейчас немецкая армия находится на пике своих возможностей – предыдущие два победных года подняли их воинский дух на небывалую высоту. Соответственно, нам надо в ближайшее время опустить их на землю и ниже, обломать так, чтобы в следующие тысячу лет у них не возникало даже мысли чтобы хоть как-то пытаться на нас напасть. Для этого и нужно укреплять воинский дух – как специальными методиками, так и победами – постепенно, не торопясь, но и не задерживаясь. Поэтому мы и уделяли столько внимания психопрофилактике и психогигиене – отслеживание изменений в психике военнослужащих – как психологами, их командирами и коллегами, так и самими бойцами, и созданием комфортных условий – не бросать в бессмысленные атаки, обеспечивать боеприпасами, гарантировать эвакуацию при ранении, гарантировать прикрытие в случае неблагоприятного развития ситуации, объяснять приказы, обучать нужным навыкам, объяснять варианты поражающих факторов и как их избежать, обеспечивать сносные бытовые условия, хорошая кормежка, спиртное, ротация частей, отпуска чтобы повидаться с родными – такие технические моменты психопрофилактики, которые можно сделать независимо от психики бойца, мы старались использовать на всю катушку, чтобы только снизить нагрузку на психику.

Так, мы выяснили, что процесс адаптации к боевым действиям длится примерно две недели, после чего боец достигает пика морально-психологических возможностей – просто привыкает к боевой обстановке, входит в нее, становится внимательным, осторожным, агрессивным. Но после шести-семи недель наступает быстрый спад. То есть боец максимально действует две-три недели – потом его надо отводить на отдых. И мы снижали удельную интенсивность боевых дествий, то есть просто чаще делали ротации, чтобы солдаты не начинали ускоренно переутомляться от постоянных боев. Нехватку солдат старались компенсировать техникой и вооружением, прежде всего автоматическим и осколочным, особенно минометами – мы прикинули, что один минометный расчет 60мм миномета заменяет взвод бойцов. Поэтому старались максимально насытить войска минометами, а автоматические роторные линии позволяли давать в войска мин "хоть залейся" – в апреле мы вышли на показатель производства в двадцать тысяч килограммовых мин в сутки. И наши старательно заливали немецкие позиции и колонны этими огурцами – прицельно или просто в беспокоящем режиме – нехрен тут спать. Тем более, что минометчики не видели результатов своей работы, поэтому им было проще заниматься такой механической деятельностью.

Но и "труп врага пахнет приятно", поэтому специальные команды как можно быстрее убирали наших убитых бойцов и подбитую технику, а немецкие – наоборот подтаскивали к маршрутам колонн. Надо было снижать страхи перед "непобедимыми" немцами, так пусть увидят, что эти "непобедимые воины" – обычные куски мяса. С этой же целью по подразделениям водили немецких пленных, чтобы народ видел, во что он может превратить этих "победителей Европы", что они тоже боятся, просто воевали-тренировались уже два года, поэтому у них и были временные успехи. А теперь – все, "Гитлер-капут". Ничего, мы их быстро нагоним и перегоним. Надо только поднапрячься, потренироваться, и сделать свою работу. "Вы делаете работу" – мы вбивали в головы эту речевку-мантру – "Мы делаем работу". Перед атакой, после атаки, в любой момент – чтобы это было якорем для человека в любую сложную ситуацию, требующую риска и убийства – "Мы делаем работу" – и "мы" – чтобы человек чувствовал, что это не только он, но и все делали ту же работу, поэтому и ответственость лежит не только на нем, а на всех, что это нормально – убивать врага, потому что это не прихоть конкретного человека, а необходимость для каждого защитника своей Родины.

Самым сложным элементом боя была для нас атака. По-началу в лучшем случае четверть бойцов вела осознанную деятельность – прицельно стреляли, целесобразно перемещались на поле боя. Остальные проявляли активность лишь на виду у командира, а при его отсутствии – прятались, ломали технику, "сопровождали" раненных в тыл. Решением как раз и стало создание боевых троек и пятерок во главе с опытным и бесстрашным воином – он мобилизовывал, подталкивал остальных на продолжение атаки. Самым сложным было подняться в атаку – в этот момент воин еще видит возможность не делать этого, вернуться обратно в такой безопасный окоп. А уж когда поднялся – другого пути нет как только вперед. И мы уделяли моменту выхода в атаку особое внимание – многократно проигрывали этот момент в тренировках, настрополяли, что этим он не бросит товарищей. После выхода в атаку мы старались, чтобы боец уловил чувство эйфории от того, что все-таки смог это сделать. И потом, перед очередными "атаками", также старались, чтобы воин стремился к этому чувству, котрое он может получить, выйдя в атаку. Дальше, после выхода, тоже все непросто. На поле боя, пока боец бежит вперед, его страх усиливается, усиливается ожидание что сейчас его убьют. Но если он смог пробежать за 200 метров до врага – снова появляется эйфория, что вот не убили, и осталось немного – надо преодолеть броском, ворваться и кромсать сук. А после атаки наступает амнезия – боец не может вспомнить, что чувствовал. Поэтому психологам приходилось подлавливать моменты и делать многократные короткие опросы, чтобы составить психологическую картину атаки.

Так мы старались разработать технологическую систему по поддержанию высокого психологического ресурса, нужного для выполнения боевых, а впоследствии и трудовых задач. Этого ресурса должно быть достаточно и для выполнения боевой задачи, и для сохранения психического здоровья, и для обеспечения нормального возврата к мирной жизни.

– А Вы думаете, что все доживут до этой мирной жизни ?

– Вот. – я указал пальцем на задавшего вопрос – Именно об этом я и говорю – вот что значит – "не хватает психологического ресурса". У человека пропадает вера в удачный исход, он не надеется выжить, он себя уже похоронил. Будет ли он эффективно выполнять поставленные перед ним задачи ? Нет. Ему это уже не надо. И это надо исправлять, товарищи ! Надо, чтобы каждый такой разуверившийся снова нашел в себе силы верить в благоприятный исход, и чтобы имеющие веру ее не растеряли.

– Бога нет !

– Я разве говорил что-то про Бога ?

– Но ведь вера ...

– Вера никак не связана с Богом ! Да, можно верить и в Бога. И кому это помогает – Бога ради ! но можно верить и в себя, в своих товарищей, в свои силы, в нашу победу. И это тоже будет вера ! Которая поможет справиться с трудностями. Не зря Революция освободила нас от оков мракобесия ! Теперь человек сам может выбрать – во что он будет верить ! Главное, чтобы: во-первых – эта вера была и, во-вторых – чтобы она помогала преодолевать трудности. Все. Вот два единственных критерия, которые помогут нам победить фашистов. И нам надо разработать приемы, чтобы разбудить и поддерживать веру. В себе и других. Вот задача, которую сейчас ставят перед вами, товарищи психологи, партия, народ и правительство !

И мы действовали, исходя из таких постулатов, которые я или кто-то из сподвижников выдавали на мнгочисленных совещаниях, в статьях и на митингах:

– Солдата надо встряхивать. На поле боя командиры групп должны следить за состоянием бойцов – бойцы должны стать оружием в руках командира. Ни в коем случае нельзя потворствовать трусости, паникерству – это временные явления, но если позволить затрусившему бойцу отсидеться за спинами, многие тоже начнут проявлять трусость – ведь это позволит не лезть под пули – жить-то хочется всем. Поэтому все мысли бойца должны быть направлены на то, чтобы как можно быстрее уничтожить источник опасности, а не отсидеться за спинами товарищей. Каждый боец должен быть уверен, что ему не удастся профилонить. Командирам – всячески избегать грузить на тех, кто везет. Нагрузка боевыми заданиями должна быть равномерной. Допускается новичкам по-началу выдавать более простые задания и страховать опытными бойцами. Но. Работать. Должны. Все. Это потребует от командира больше сил и внимания. Подключайте к руководству опытных бойцов. Цель командира – не только выполнить задачу и сберечь подчиненных, но и вырастить других командиров – себе на смену. Поэтому. Если видите, что солдат не готов к заданию – проведите с ним беседу, другую – сколько надо. Поставьте над ним персонального куратора на время выполнения задания. Но заставьте его сделать дело. А еще лучше – заставьте его найти в себе силы сделать дело. – Такие краткие речи я готовил для наших занятий – продумывал тезисы и потом мы разбирали их – как решить, что поправить или дополнить – у нас вовсю шло коллективное творчество.

И командиры все чаще при разработке операций учитывали условия, в которых будет происходить операция – динамика предыдущих действий, погода, степень подготовленности личного состава. Исходя из этих условий психологи составляли план психологической подготовки, командиры – потребности в боевом обеспечении, подготовке – покормить, сводить в баню, потренировать в определенных действиях, которым недостаточно обучены бойцы, но которые потребуются в предстоящей операции. И уже перед и во время проведения операции командиры мотались по окопам и встряхивали бойцов – соберись ! твои товарищи сражаются ! не бросай их !!! убей фашистов !!! – и боец начинает трясти головой, его взгляд становился жестким, рука сжималась на цевье, и вот он уже осознанно выцеливает ненавистные серые фигурки и жмет спусковой крючок своего оружия.

Дополнительно, из наиболее устойчивых бойцов мы формировали группы активности, которые направляли действия остального коллектива – формировали стадный инстинкт. В атаку выгоняли не пинками, а тихими быстрыми словами давай-давай, пошли, быстрее, все наверх – и так далее – часть актива шла первыми, подавая пример, часть – следила чтобы вышли все. Выход в атаку выполнялся группами – "на миру и смерть красна" – так легче решиться, чем если решение будет принимать каждый индивидуально. Выход в атаку тренировали многократно, так что он становился естественным для человека, поэтому в реальную атаку боец выходил уже не задумываясь, действуя только подкоркой – после сотни учебных выходов этот выход становился всего лишь сто первым. Тем более что перед выходом проводились ритуалы – переклички, проверки оружия, рассказ анекдотов, пение песен и так далее – было разработано более десятка ритуалов, которые внешне выглядели целесообразными или полезными, но единственное назначение которых – не дать солдату задуматься – а что же он здесь делает. Не нужны уже эти мысли – под градом снарядов до добра они точно не доведут. Все, что надо – было сказано ранее, теперь остается только пойти и убить врага. Люди-то не дураки – многие догадывались, для чего все это делается, благо что обучались на курсах психологии боя – именно поэтому-то они и поддерживали все эти действия, активно участвовали в обсуждениях, шутках, перекличках – от знания принципв действия таких приемов возникал кумулятивный эффект, который многократно усиливал эти самые приемы.

Одним из основных способов снятия мандража было проговаривание командирами предстоящих действий – сначала общих, потом – конкретно по людям – кто куда движется, где останавливается и стреляет – вплоть до рисования на дне окопа. И все это – словно действия уже произошли – "так, вышел – и сразу вправо наискосок к бугру – залег там и ждешь", в разных вариациях, по кругу, раз за разом, пока не прозвучит сигнал к атаке. И тогда – "Пошли-пошли-пошли ! Смирнов – не зевать, Кондратьев – прими вправо, Желябов – подтяни сумку чтобы не порвать" – загрузить мозг мелочами, чтобы не думали о глобальном. А до выхода между отделениями мечется комвзвода и рукводит процессом, напоминает комодам что делать, подбадривает – "Сейчас, еще положит арта три десятка – и пойдем на зачистку".

Как результат – все больше бойцов начинало проявлять осознанные акты мужества, когда подвиги совершались не под действием внезапного фактора, так удачно подействовавшего на бойца, а когда боец постояно находился в состоянии эмоционального подъема. Именно для этого мы и разрабатывали все эти методики и приемы – чтобы каждого научить вызывать это состояние – каждый должен под руководством психолога осознать это состояние – как оно отзывается в теле конкретного человека – и затем научиться осознанно, по своей воле, нащупывать эти ощущения и таким образом приходить в это состояние.

Дополнительным фактором, который способствовал психической усточивости бойцов и командиров, было то, что мы с февраля начали обучать их знаниям следующей ступени. Каждый солдат должен знать свой маневр – не только что делать, но и почему именно это надо делать. Поэтому, пропустив новобранца через КМБ, его тут же отправляли на двухнедельные сержантские курсы, где ему кратко давались знания о руководстве отделением во время боя. Конечно, после таких курсов новобранец был еще неспособен взять на себя руководство отделением, но он начинал понимать, почему ему отдаются именно такие приказы. А это придавало ему уверенности как в правильности понимания им своей задачи, так и в самой поставленной задаче. А, зная, что и на более высоких уровнях практикуется такая же методика, он спокойнее относился и к общей обстановке на поле боя – лейтенант не подставит по-глупому сержанта – ведь сержант знает что к чему, капитан – лейтананта, ну и так далее, глядишь – и сам боец выживет и вернется с победой.

Медики также были включены в разработку методик по морально-психологическому воспитанию и восстановлени бойцов. Они изучали воздействие нагрузок на организм и способы их устранения, методы ускоренного отдыха – как продуктами питания, так и самовнушением, массажем, иглоукалыванием, растяжкой, специальными упражнениями – и все – на разные случаи жизни. Это потом пригодилось нам и в профессиональном спорте, пока он не стал работать в других странах на препаратах. Но к тому моменту мы уже нащупали способы максимизации физических сил без применения медикаментозных препаратов, то есть практичеси без последствий – ну или как раз применяли препараты для реабилитации после чрезмерных нагрузок – это-то было не запрещено.

Все это отражалось и на гражданском обществе. Мы постоянно проводили мысль, что если человек не видит за собой прегрешений, а его без обяснений пытаются арестовать, то норма поведения в такой ситуации – это оказать максимальное сопротивление – попытка ареста означает, что человеку хотят навредить враги– и неважно, что они пытаются выдать себя за своих – это еще хуже. Так я пытался сделать обществу прививку от произвольных арестов – те, кто арестовывет, должны знать, что наши люди окажут сопротивление – таким сопротивлением они если и не помогут себе, то помогут другим – и примером для них, и примером для арестующих – те будут понимать, что тезисы о сопротивлении – это не слова, а руководство к действию. Тут, конечно, мы подкладывали свинью и себе – человек ведь будет сопротивляться и нам. Но тут остается уповать на то, что мы не ошиблись и арестуемый действительно виноват, поэтому его возможная гибель при сопротивлении окажется законно обоснованной.

Вообще, норма – если кто-то наезжает на человека – тот вправе отвечать максимально неадекватно. А не надо было наезжать, а уж наехал – будь готов получить по-полной. Именно такой принцип мы исповедовали в отнощени к фашистам. Конечно, в мирной жизни степень ответки можно наращивать и постепенно. Сначала, после начала наезда, если нет непосредственной опасности, можно сказать, что это не нравится, и попросить прекратить так делать – и уже если он не прислушался – тут уж не взыщи. Все чаще суды оправдывали человека в случаях, если в ответ на оскорбления он избил того, кто оскорблял. А оскорблявшего приговаривал к штрафу – за агрессивное действие путем оскорбления или распространения заведомо порочащих слухов. Непорочащие слухи – это подкрепленные – это уже сопротивление неправильным действиям, и то – если человек после предупреждения их прекратил, то его не надо за это преследовать, если не был нанесен материальный или моральный урон – например, если он оболгал и ложь распространилась, то урон уже нанесен – и можно врезать – акт словесной агрессии уже непоправимо состоялся. Ведь оценка морального ущерба субъективна – разные люди по-разному реагируют, для них разные уровни оценки ущерба – один спокойно относится к тому, что его обзовут дураком, а другой – болезненно. И только пострадавший может оценить адекватность ответного наказания.

Несмотря на все эти успехи, к моему сожалению, мы очень отставали в разработке методик от реалий жизни. Так, только к маю сорок второго нами были более-менее проработаны вопросы индивидуальной подготовки бойцов и командиров, и только сейчас приступили к разработкам для малых групп – то же понятие сплоченности воинского коллектива было для нас сплошным туманом. Так-то, на обывательском уровне, оно было понятно. Но как измерить уровень сплоченности, как ее повысить, как отслеживать динамику – этими вопросами еще предстояло заниматься. Когда займемся большими – уровня батальона и выше – коллективами, сказать было пока трудно – все шло гораздо медленее, чем я бы хотел. И ускорить работы уже не получалось – слишком много было взаимосвязей, и тупое наращивание количества работников психологической службы ни к чему не приведет – просто возрастут накладные расходы на координацию – это мы уже проходили и пока от такой практики отказались – просто не нашли пока способа, как уменьшить эти расходы. Но все-равно, в этом направлении мы были впереди всех остальных соперников и союзников.

Как бы то ни было, в результате всех этих мероприятий за первые три месяца дезертирство рядовых снизилось с восьми до двух человек на сотню в неделю, а за первый год – до двух, но уже на тысячу.

ГЛАВА 8.

За заботами об армии я не забывал и о себе. Моя личная СБ выросла к этому времени до тридцати человек. Два руководителя, технический отдел из пяти человек, десять топтунов, семь аналитиков и шесть боевиков, они же – личная охрана. Людей я подбирал тщательно, выискивал по крупицам самородков и вместе с тем старался подбирать их так, чтобы не снюхались. Так, руководителями были бывший офицер охранки и опальный НКВДшник, вытащенный мною чуть ли не из расстрельной камеры. Топтунами были и милиционеры, и карманники, и просто наблюдательные крестьяне. Аналитиками работали и бывшие корреспонденты, специалисты разогнанной Сталиным СВР, секретарь обкома, а боевиками были краснофлотец, два казака и кое-кто из спецназеров новой волны. Все эти люди были в неладах со властью – по их или ее вине, так что они были моими глазами и руками в щекотливых вопросах личной безопасности, а я – их крышей от властей. Все эти самородки постояно тренировали свои навыки – я объяснил им элементы паркура, чтобы могли преодолевать непреодолимые для нормального человека препятствия городской среды, они между собой делились своими знаниями – карманника, медвежатника, актера – для перевоплощения личности и маскировки, наблюдения, экстремального вождения, метания ножей, стрельбы с двух рук и так далее. Эти люди работали в непосредственном моем окружении, так сказать – последний рубеж. Кроме этого республиканская СБ работала на более далеких рубежах и более обширно, хотя структура была примерно такой же, только больше народа.

Под это дело, еще на этапе становления республики, я выбил закрытую статью в расходах республиканского бюджета – средства и ресурсы поступали исключительно в мое распоряжение – в виде оговоренных позиций или же, как я их называл, открытых кредитных линий – комнатку там выделить, получить строительных материалов и рабочих под новый полигон и так далее – я старался не зарываться и как правило мы с нашими комфином и компланом находили общий язык – у каждого была возможность немного подвинуться в своих требованиях и возможностях. Естественно, я их не тратил непосредственно на собственное потребление, а только на такие вот цели – личная безопасность, обеспечение каких-то прорывных работ на начальном этапе, поддержка талантов, которые мне попадались в поле зрения.

Глядя на меня, остальные члены республиканского правительства также стали заводить личные гвардии. Хоть и малочисленнее, и с меньшим опытом и навыками, они были дополнительной страховкой моих коллег-соратников. И это меня радовало – зная, что твоя тушка хоть как-то прикрыта, легче отдавать приказания и действовать решительнее. А уж чтобы человек не зарвался – это мы друг за другом проследим.

Я не старался влезть на самую вершину, стать самым главным – слишком много это место отнимет на представительские обязанности, слишком многих придется обойти. А так – у нас был формально главный – секретарь советов республики, но все понимали, что он один из равных. А так у нас сложился своеобразный красный олигархат, ограниченный социалистической идеологией. У каждого – своя поляна, и если уж кому-то приспичило влезть на чужую – все сначала обсуждалось кулуарно. Мне так вообще не надо было светиться – я предпочитал свои мысли передавать другим, а уже те оформляли их как себя и продолжали пиарить. Мне хватало пиара и в своих областях – промышленности, частично – в военном деле, пропаганде (ну тут мы все пиарились, согласовывая свои статьи), культуре.

Руководству республики по разным каналам ежедневно доставлялась оперативная сводка о событиях, происшествиях – как правило пересекающаяся между собой – для контроля самих исполнителей. Причем составители были уже обучены передавать не только текущий срез, но и динамику какого-либо процесса, высказывать свои соображения – почему так происходит, вносить предложения – как по их мнению можно было бы поступать, почему, к чему это приведет. Привыкший в своем времени к большому потоку информации, я легко проглатывал эти сообщения и постоянно имел картину происходящего в республике и за ее пределами – куда мы могли дотянуться. Остальным членам руководства приходилось сложнее – они осваивали хорошо если половину из этого потока. Поэтому так получилось, что я становился самым компетентным из руководства – не в силу какого-то особого ума, а лишь из-за навыка работы с большими объемами разнородной информации. Но я не старался быть в каждой бочке затычкой – иногда лучше уйти в тень чем лезть в епархию другого человека. Правда и отдавать на откуп совсем вопиющие случаи я не собирался – мягко и вскользь порой затрагивал в беседах темы, которые, как мне кажется, упустил тот или иной человек. А уж он дальше сам решал – как и на что реагировать. И пока вроде получалось не сплотить против себя своих единомышленников – они хоть и единомышленники, но в своем роде зубры от политики – еще бы – пробиться наверх в такое непростое время (а когда оно бывало простым ?) – это говорит о многом. И лучше на пустом месте людей не раздражать. Вот если человек явно делает что-то не то несмотря на неоднократные намеки – тут уже можно и даже нужно его раздражать по-полной – если человек не хочет говорить, то и говорить с ним не имеет смысла – только время потеряем. Но к счастью пока серьезных проблем между нами не возникало, а мелкие шероховатости мы приучились сглаживать.

Так, вскрылась вопиющая ситуация в зоне ответственности одного из наших товарищей – похоже, нас решили наколоть с включением русских областей в нашу республику – по конституци, менять границы республик мог только Верховный Совет СССР, а его-то и не было. Мда, с этими ухарями надо держать ухо востро. А юристы этого товарища, который и занимался организационными моментами оформления наших территорий, это дело то ли прошляпили, то ли ... об альтернативах не хотелось даже и думать, хотя надо – это вопрос выживания. Мы сразу же настояли на встрече с представителями СССР максимально высокого уровня. Переговоры с Молотовым и Кагановичем шли тяжело. Вроде бы уже договорились ранее, а тут снова какие-то непонятки. Все никак не могли забыть свое уголовное прошлое, прикрытое громкими фразами о всеобщем счастье – как были уголовниками, так и остались. Но вроде бы дело сдвинулось – после нескольких телефонных разговоров со Сталиным было решено провести Съезд Верховного Совета СССР, на котором отразить изменения в административном делении республик, заодно приняв поправки и по будущим нашим территориальным освобождениям от фашистов. К сожалению, следствие по юристам поздно выявило предательство начальника одного из комитетов – он и пара его подчиненных успели сбежать в СССР. Товарищу влепили выговор, поставили на вид, и временно отстранили от руководства этим проектом – благо на нем лежало все ЖКХ и строительство – вот пусть и занимается.

ГЛАВА 9.

В моих же вотчинах жизнь тоже била ключом – физики наконец смогли выдать приличный радар. Всего-то через полгода работы. Даже два – в ноябре мы нашли двух светил радиотехники, к ним прибились такие же увлеченные светильники с большим потенциалом и амбициями. Образовалось две группы, каждая со своими подходами к проектированию, со своим видением того, каким должен быть радар. Разрешить свои споры между собой они не смогли, поэтому обратились в технический комиссариат республики с жалобами друг на друга. Мы рассмотрели на заседании оба обращения. Обе стороны проявили сопоставимый напор в атаках на позиции оппонентов и невероятное упорство в отстаивании своих позиций. Настоящие бойцы, побольше бы таких. Причем, что особенно порадовало, обсуждение шло в основном именно по технической стороне, попытки перехода на личности пресекались лило членами комиссии либо же самими выступающими – при всей противоречивости взглядов стороны относились друг к другу уважительно. Прямо наша мечта.

Но это не помогло выбрать какой-то один из вариантов. Поэтому, после пяти часов обсуждений, я выдал предложение, которое повергло всех в ступор – делать оба варианта. Первые две минуты стояла звенящая тишина, прерываемая краткими междометиями и шумными выдохами – настолько народ не привык к таким подходам. Затем плотина молчания начала истончаться, и наконец прорвало. И не хватит средств, и потеря времени, и еще что-то наподобие. Но всех хватило на пять минут, потом я стал выяснять сколько каждой команде потребуется времени и ресурсов для получения очередных результатов по своим направлениям. И тут стало выясняться, что времени обеим командам потребуется немного, затраты по ресурсам тоже не будут критичными, то есть проблема не стоила выеденного гроша. Так и решили – обе группы идут каждая по своему направлению, но с дополнениями в организации работ – еженедельно собираем совещания по итогам новых этапов, технологическая база мастерских у обеих групп будет общей – благо всем требовались вакуумные лампы, сверхточная токарная обработка, антенные работы. И координатором работ назначили бывшего учителя физики – хотя его знаний и не хватало для полноценной работы в качестве радиоинженера-конструктора, но все-таки их было достаточно, чтобы понять, что вешают лапшу на уши, или он мог задать такие вопросы, после ответа на которые становилось понятно – лапша это или дельная вещь, а самый главный плюс – долгая работа учителем дала ему опыт терпеливого но въедливого общения с людьми.

В итоге наши ученые выдали две разные конструкции, обе – со своим достоинствами и недостатками. Одна работала в непрерывном режиме и могла хорошо отсеивать отражения от неподвижных объектов, но требовала громоздкой аппаратуры охлаждения и была не слишком дальнобойной – надежное обнаружение целей она обеспечивала на дальностях до тридцати километров, что было достаточно для подготовки к бою зенитных расчетов и наведению истребителей, находящихся в воздухе, но недостаточно для подъема с аэродромов крупных групп самолетов в случае массового нападения, чем так полюбили заниматься немцы под Оршей. Ученые обещали увеличить дальность повышением мощности и избирательности приемника, но нескоро.

Вторая установка работала в импульсном режиме и ловила самолеты на дальности до ста километров, но не всегда надежно – иногда за самолеты принималась засветка от холмов. Ученые обещали повысить помехозащищенность, правда пока не предложили путей для этого.