Текст книги "До и после Победы. Книга 2. Становление(СИ)"

Автор книги: Сергей Суханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 6.

Главное же – у нас наконец-то родилась качествено новая армия – как раз за девять месяцев. И дело было не столько в вооружении и тактике – из бойцов мы сделали оптимистов. И большую роль в этом сыграла служба психологического обеспечения. Работа велась прежде всего по индивидуальной психологии бойца.

Психологи этой службы постоянно беседовали с солдатами, собирали фактический материал с описаниями их действий, что бойцы чувствовали в разные моменты, почему такое происходило, как они справлялись с проблемами, как преодолевали себя. На основе этих сведений составлялись методички по работе с военнослужащими разных уровней и склада характера, профессиональной ориентации и в разных ситуациях, и одновременно эта же информация доводилась и до военнослужащих с тем, чтобы они сами могли контролировать свое психологическое состояние и давали обратную связь по тем методикам, которые им предлагались. По результатам составлялись мотивационные карты – способы побуждения бойцов к ответственному и качественному выполнению боевых задач, преодолению отсутствия мотивации. Естественно, к бойцам был индивидуальный подход – кто-то живо откликался на беседы с психологами, им было интересно узнать что-то новое, поучаствовать в опросах, экспериментах, а другим все это было до лампочки. В таких случаях психолог только отслеживал состояние бойца, особо на него не наседая с беседами – ну не хочет человек общаться, и не надо лезть к нему в душу, делает дело – и ладно. Вот если дело не делает – тут уж другой разговор, с привлечением как минимум командира.

В месяц ротный психолог тратил до восьми часов на бойца – как на корректировку его психического состояния и мотивационных целей, так и на анализ, описание возникавших ситуаций, методическую и аналитическую работу по новым данным, изучение новых методик и приемов, поступавших от руководства.

Упор в работе с бойцами делался прежде всего на психологическое консультирование, психопрофилактику негативных состояний – лучше обучить человека самому отслеживать и корректировать свою психику, чем потом исправлять последствия психологических травм. Конечно, получалось это не у всех и не сразу – тогда немедленная помощь психолога или более подкованного товарища оказывалась неоценима – "минуты года берегут" – пока травмирующая ситуация не создала устойчивые нейронные связи, ее необходимо выговорить, разрушить зарождающуюся проблему, заместить ее нормальным отношением, чтобы в дальнейшем как можно меньше возникало проблем.

Одновременно продолжалась работа по составлению и уточнению методик психологического воспитания и поведения бойцов в разные периоды и моменты – получение повестки, прибытие в военкомат, поступление в обучающий центр, подбор ВУС, ознакомление с новыми знаниями и навыками, переход в боевую часть, заступление на караул, в засаду, первый бой – оборонительный, наступательный, последующие бои, гибель однополчан, ранение, победа в бою – общая и индивидуальная, убийство врага – все эти моменты постоянно прорабатывались и уточнялись на основе бесед с конкретными бойцами и наблюдением за ситуациями.

Результатом работы психологов были не только методические указания, но и популярные брошюры по психологии, проведение лекций и семинаров с бойцами и командирами – люди сами становились себе психологами, чем и снижали нагрузку на штатных психологов и политруков, и вовремя купировали негативные явления как у себя, так и у своих товарищей.

Немаловажным фактором в повышении роли и значимости работников службы психологического обеспечения было то, что каждый психолог был не только кабинетным работником, он сам проходил все те шаги, что и рядовые бойцы, в том числе ходил в атаку, отстреливался в окопах, сидел в засадах – иначе бойцы не будут доверять его рассказам и рекомендациям. Хотя и не в первых рядах, но все-равно – всегда был рядом. Наряду с политруками и корреспондентами психологи стали тем дополнением, что сцементировало нашу армию, сделало ее однородным организмом, направленным на победу над врагом.

Эти три информационные вертикали не только доносили политику до рядовых бойцов, но и позволяли четко отслеживать ситуацию в воинских коллективах. Теперь у командиров уже не было возможности зажать невзлюбившегося бойца или покрыть просчеты любимчиков – эта информация сразу становилась доступна и такие проблемы решались уже на более высоком уровне. Естественно, командиры были не особо рады такому положению дел, но и с ними постоянно велась разъяснительная и воспитательная работа, да и, что уж говорить, многие видели и пользу от этих вспомогательных служб – далеко не всегда у командира хватало сил или времени, чтобы поддерживать своих бойцов. Так что в общем и целом процесс хоть и со скрипом, но налаживался, а особо упорствующих в нежелании работать по-новому мы как минимум не продвигали дальше, а то и заменяли на более вменяемых командиров, передвигая упрямцев на должности, не связанные непосредственно с работой с людьми, а то и понижая в звании или должности. Естественно, при этом учитывалась и эффективность действия этих командиров – в ряде случаев лучше было наоборот – оставить под командой такого командира только тех людей, с которыми он как-то мог взаимодействовать, а остальных вывести в другие подразделения – мы старались не выплеснуть с водой и ребенка. В любом случае, взаимодействие командира подразделения и психолога в случае конфликта сводилось к тому, чтобы прежде всего разбираться в ситуации, с целью не наказать, а выправить ее.

К апрелю же мы вполне отладили и процессы подбора под людей военно-учетных специальностей и боевых заданий.

Подбор ВУС выполнялся на основе тестов, которыми мы выявляли особенности человека – подходимость к конкретным ВУС, устойчивость в бою, склонность к трусости, способность подчиняться и командовать, нервно-психологическая неустойчивость – склонность к срывам при больших физических и психологических нагрузках. Естественно, все эти тесты проходили не одномоментно, а за два-три подхода – человек мог просто разнервничаться или растеряться в незнакомой обстановке, и тем самым показать совсем не те результаты, на которые он способен. Поэтому в учебке он проходил тесты ежедневно – каждый день по два-три теста, с повторением каждую неделю – так и мы отслеживали динамику, и человек, привыкнув к новой обстановке, мог сосредодочить внимание на самих заданиях, а не на том, что о нем подумают если он ошибется или вообще каких-то отвлеченных вещах – той же потертости от неправильно намотанной портянки. Но и в дальнейшем тестирование так же повторялось – человек ведь развивлася, узнавал что-то новое, овладевал новыми навыками – все это, естественно, отражалось и на его настрое, знаниях, целеустремленности. Поэтому-то мы и отслеживали с помощью тестов изменения в человеке, чтобы при случае направить его еще на какие-то курсы, и так получить еще более подготовленного бойца или командира.

Подбор командиром военнослужащих к решению задач по их волевым и психологическим качествам также проходил с учетом свойств конкретного бойца – не было смысла посылать неторопливого увальня в разведку, пусть лучше таскает пулемет и гвоздит фрица из окопа. А чтобы человек не застаивался, получал возможность развиваться, командир и психолог под каждого подбирали задания, с которыми они смогут справиться и вместе с тем которые будут развивать самого человека. Уж воспользуется он или нет предоставившейся возможностью – лежало целиком на самом человеке, но саму возможность и соответствующие установки ему предоставлялись. Не сидеть постоянно в окопе, а сходить в группе огневого прикрытия разведки, не рубить постоянно дрова в хозвзводе, а оборудовать окоп, отразить атаку – людям постоянно предоставлялась возможность попробовать и узнать что-то новое.

Мы еще и дополнили тягу к новому соответствующей системой вознаграждений, и не только денежными премиями, или наградами и нашивками, которые также влекли доплаты, но и повышением их статуса в коллективе – позволять больше вольностей, выделять их из массы путем прислушивания к их советам и возражениям, в том числе и публично – чтобы и остальные захотели, чтобы они могли поступать так же. Но и не позволять садиться на шею – командиров учили делать внушения корректно, чтобы не ранить ценного бойца и вместе с тем чтобы воздействие достигало своих целей.

А если уж кто-то и после такого подхода все время старался спрятаться в тину, прикрыться товарищем – тут уж не взыщи – сначала – месяц в штрафной роте, чтобы прочувствовал альтернативу, а потом – и вплоть до суда и расстрела за проявленную трусость – как ни ценен каждый человек, но хитрожопость сразу и мгновенно деморализует весь коллектив – когда все видят, что можно схитрить и пересидеть в безопасности, то многие так и начинают делать – "а чем я хуже ?" – и тогда потери возрастают многократно – просто перестает хватать стволов, чтобы надежно перекрыть все сектора стрельбы – и привет – немцы подбираются и закидывают гранатами. Поэтому-то и приходилось действовать порой жестоко, да еще и описывать подобные случаи в газетах и боевых листках, чтобы остальные, кому придет в голову "умная" мысль схитрить за счет товарищей, сто раз подумал, прежде чем решиться на такое. Риск погибнуть от хитрожопости становился выше риска погибнуть в бою.

Но все эти поощрения и наказания были лишь дополнением к основной движущей силе. Мы старались сделать мотивацию к действиям, направленным на общественное благо. Этому способствовала разработка пирамиды целей, о которой постоянно писалось в газетах, и которая была не отвлеченной абстракцией, но к ней привязывались конкретные задачи, которые командиры ставили перед подчиненными товарищами. Самый верхний – стратегический уровень – включал в себя базовые для нашего общества цели – как насущные, так и отдаленные на каждом из этапов – какие вообще цели хотим достичь, и соответственно создание общего настроя, способствующего достижению этих целей. Естественно, сейчас главной целью была победа в войне, соответственно, под нее и подгонялся настрой общества, который кратко можно было охарактеризовать двумя словами – "Всех порвем". Но и про более долгосрочные цели мы не забывали – обеспечение достойной жизни – "уважаем своих и помогаем им, всячески вредим врагам". Тактический уровень – какие есть подцели в достижении цели. Уничтожить врага в таком-то квадрате, обстрелять колонну, построить дом – вот подцели, которые вели к основным целям стратегического уровня. Ну и, на оперативном уровне, рассмативались уже конкретные действия, от которых зависело достижение тактических целей – взять высоту, подбить танк, обучить новобранцев. И на каждом из уровней пирамида целей обеспечивалась соответствующим настроем и мотивацией бойцов и сотрудников, с по возможности соответствующим обеспечением их ресурсами и навыками.

И мы постоянно обучали командиров, чтобы они четко встраивали текущие задачи в эту пирамиду, чтобы бойцы видели, как выполнение приказа продвинет их к глобальным целям. Такая уверенность в полезности приказов очень повышала мотивацию к действиям – бойцы видели, что их усилия не напрасны, а это много значит для человека. И мы постоянно продвигали эти мысли через печатные органы, начальников и командиров, психологическую службу, партийные органы, общественные организации, куда входит человек, коллектив, его актив, общество, клубы, семью – для каждого из путей воздействия мы старались разработать методики продвижения взглядов, направленных на достижение поставленных нами самими целей. Так что каждый человек находился под постоянным прессом, который не давал ему забывать, для чего он прилагает столько усилий на боевом и трудовом фронте.

Единственное, на что я надеялся, что наш идеологический пресс, в отличие от советского, все-таки более конкретный, привязанный к повседневной жизни людей, отчего он был более понятным каждому человеку, и соответственно легче им воспринимался – не набивал оскомину своими пустыми лозунгами, а закалял характер, давал подпитку, когда встречающиеся трудности начинали превышать возможности конкретного человека. Мы старались добраться до активного начала каждого человека, старались его пробудить и направить на достижение нужных обществу целей и отвлечь от ненужных. Проблема была в том, что у каждого человека свои побудительные мотивы к действию – кто-то верит в светлое будущее, кто-то хочет, чтобы на его улице было чисто и горело освещение, а кто-то – просто чтобы не искать еду и в доме было тепло и сухо. И к каждой группе подходили свои доводы, мы лишь пытались совмещать их в одних статьях и радиопередачах. Но делали это постоянно, день за днем, чтобы у людей стержень нарастал в нужную нам сторону.

Естественно, мы полагались не только на пропаганду в газетах, по радио, на собраниях и в разборе бытовых ситуаций. Основным средством нашей пропаганды я считал конкретные дела. Вся наша система обучения была направлена на то, чтобы снизить энергетические затраты человека в конкретных ситуациях. Ведь чем меньше человек подготовлен, тем непривычнее для него обстановка и тем меньше его способности к адаптации – слишком много новых факторов распыляют его внимание и он просто теряется – мозг не успевает обработать поступающуюу информацию – ведь по каждому факту надо сделать множество вещей – распознать его, оценить степень опасности, выработать алгоритм противодействия или использования в своих целях. Естественно, даже если все это множество факторов приятно и полезно, человек все-равно впадает в ступор – "столько много счастья !!!". Что уж говорить, когда эти факторы опасны – напряжение в человеке нарастает, его психика истощается – тупо перестает хватать нейромедиаторов, вырабатываемых мозгом – человек внешне начинает "тормозить", хотя по-просту у него перестает хватать химических веществ для передачи сигналов и выстраивания в мозгу новых связей, которые будут обрабатывать конкретные ситуации.

Поэтому мы вводили новобранцев, в том числе и из освобожденных из плена и уже повоевавших бойцов, в новую для них среду постепенно. С первых же дней службы они приучались к рваному ритму жизни – постоянные тревоги, марши, сборы, во время которых мы старались максимально воспроизвести постоянно присутствующую опасность – делали холостые взрывы, организовывали заход нашей авиации в атаку на маршевые колонны и окопавшиеся подразделения, производили танковые атаки на расположение – только заранее предупреждали противотанкистов и зенитчиков, чтобы те не приняли учебную атаку за настоящую. Имитация действий диверсантов, распускание слухов об успешных действиях противника – все было направлено на то, чтобы человек привыкал к звукам, запахам, ощущениям боевой обстановки, учился быстро выбирать правильную последовательность действий. Учебное поле должно быть более зловещим, чем поле боя. Дым, сжигание покрышек и ведер с бензином, резкие хлопки взрывпакетов, звук пуль, которые пролетали поверх голов, немецкие трупы – настоящие, и наши – в виде муляжей, "ранения" товарищей с фонтанирующей кровью – мы старались воспроизвести поле боя как можно точнее. Но вводили все эти элементы постепенно, по одному-двум за раз, чтобы человек смог сначала с ними познакомиться, а потом, после повторений, если и не привыкнуть, то хотя бы смириться с их наличием. Темп тренировок также постепенно наращивался до запредельного – командами, вводными, имитацией появления противника – командиры учебок день ото дня все быстрее и быстрее грузили бойцов этой информацией, постоянно изощрялись в продумывании все более злокозненных тренировок. Дым, пыль, шум от взрывов, который перекрывает команды и звук летящих снарядов, выстрелов, свиста пуль – все это дополнительно мешало воспринимать команды и обстановку. Так боец выстраивал в своем мозгу цепочки из нейронов, с помощью которых затем быстрее, практически на автомате распознавал разные факты и ситуации боевой обстановки, и уже не тратил время на них, просто отмечая фоном "это мне известно, как действовать – знаю". Все – на выработку психологической устойчивости.

Ведь чем больше энергетических усилий требует ситуация для своего распознавания, тем больше снижается психический ресурс. При экстремальных нагрузках человек просто не знает как поступить и цена неудачи для него очень высока. Все из-за того, что новое – это неизвестное, оно пугает своей неизвестностью, возможными страданиями, ущербом. И мы своими тренировками старались зародить в бойцах ощущение того, что новое таит неожиданности, с которыми человек справится, так же как он и раньше справлялся с другими неожиданностями. Ожидание успешного действия в неожиданной ситуации, или – в ожидаемой, но неизветно когда именно наступящей, а потому внезапной – это и было целью всех этих тренировок. Мы старались снизить напряженость – предвосхищение негативных последствий, уменьшить негативное ожидание, постоянно держать чувство позитивного ожидания, что все будет хорошо. Ождание удачи, успеха – вот что было целью всех тренировок.

И тренировки "ощущениями" дополнялись теоретическим и практическим материалом. Негативные состояния ведь возникают и при отсутствии навыков адекватной оценки критических ситуаций. И КМБ включал рассказы про различные поражающие факторы и как их избежать. Про обстрел снарядами – бойцам объясняли поражающие действия снарядов и у человека появятся знания, как их избежать. Про ранения – как происходят ранения, к каким последствиям они приводят, как минимизировать негативные последствия – главное – не потерять много крови, треть – вполне допустимо – тут рассказывали про депо крови в печени и селезенке, за счет которого организм частично компенсирует резкую потерю крови при ранениях. Про стрельбу – учили оценивать – откуда могут стрелять, как уйти от выстрела – двигаться перебежками, чтобы противник не успел прицелиться, и зигзагом, чтобы затруднить прицеливание и заставить взять неверное упреждение, использовать укрытия, чтобы или бойца просто не было видно немецкому пулеметчику, или чтобы пули попадали в землю и изменяли траекторию или хотя бы теряли энергию. Рассказывали, как бронежилет снижает вероятность серьезных поражений за счет снижения энергии осколков и пуль и сколько энергии нужно, чтобы серьезно повредить человека.

То же – про танки – что нужно сделать, чтобы танк был подбит и был поражен экипаж – о мертвой зоне, в которой бойца не видно из танка, о непростреливаемой зоне, из которой бойца не достать, об уязвимых местах – как гранатой порвать гусеницу или сбить каток и тем самым обездвижить танк, как закинуть бутылку с зажигательной смесью на жалюзи двигателя, чтобы горящая смесь протекла вниз и сожгла, расплавила уплотнения и трубопроводы, подпалила топливо и масло, или – просто закинуть на те же жалюзи гранату, чтобы она перебила топливопроводы осколками и взрывной волной. То есть в процессе подготовки мы старались сформировать у воина максимальное количество образов действий и ситуаций, с которыми он может встретиться на войне, в этом случае эти ситуации уже не будут для него новыми и он не впадет в ступор или еще какие-то неадекватные действия.

А при адекватной оценке ситуации снижается и стресс – у более-менее обученного новобранца попадание в боевую обстановку приводило уже не к ступору, а к обычному мандражу. Тут уже начинали работать методики по саморегуляции психики и поддержка коллектива. Так, бойцов обучали отслеживать свое внутреннее состояние, и, как только оно станет непривычным – тут же пытаться выяснить, что именно не так. Сам по себе стресс – это нехарактерный набор реакций на внешние раздражители. Соответственно, отследив, что он вдруг стал вести себя как-то по-другому, боец понимал, что у него наверняка стресс – само наблюдение уже частично его разрушает, и оставалось только подкорректировать свое состояние поиском подходящих ощущений, чтобы более-менее придти в норму. Каждого учли приему – отследить появление мысли, ощущения – страха, скованности – и подумать – "а с чего это он появился ? из какой области мозга ?" и найти – откуда он появился, понаблюдать за ним – от этого страх тает. И при тренировках – бойцов внезапно спрашивали – какие он испытывает ощущения, где именно – так у них в голове откладывалась привычка следить за своим состоянием, знать, в каких именно ощущениях проявляется страх. И учить преобразовывать его в приятное чувство. Бесстрашие – не отсутствие страха, а его преодоление. Каждый воин должен определить – как именно он ощущает страх, что он при этом чувствует, и затем преобразовывать его в ощущения радости, подъема. "Страх – это радость !" – бойцы справлялись со страхом в том числе и такими мантрами, вбитыми им в голову многократным повторением – ведь не всегда есть возможность сосредоточиться на ощущениях, и тогда такие якоря давали временную передышку. Тем более что мы постоянно твердили бойцам, что страх – это нормальная реакция, не надо бояться, что кто-то увидит что вы боитесь – ваша задача – победить врага несмотря на свой страх. Если это получится – вы молодцы. "Cтрах не может помешать", "Страх не мешает", "Страх. Мне. Не. Мешает.". "Убить источник страха". "Убьешь источник – страх пропадет". Приветствовалось для снятия страха и подшучивать над собой. Можно и над знакомым, если знаете друг друга уже давно и у вас хорошие взаимоотнощения – тогда он не воспримет это как оскорбление.

Естественно, такое возможно только при умеренных нагрузках, которые со временем приводят к адаптации. Чрезмерные же нагрузки быстро приводили к срывам – за этим уж следили более опытные товарищи и психолог. Они первое время отслеживали состояние новичка и, заметив странности, заводили с ним разговор, чтобы он выговорил свои переживания, тем самым освободившись от них, пусть и частично. Тут главное сильно не давить – мягкий обволакивающий разговор, и уже в конце – можно немного и встряхнуть человека. Тогда уж он и сам был способен взять себя в руки. Вообще, большинство новичков сначала перед выполнением заданий боялись и нервничали, но уже через некоторое время шли на то же самое уже с шуточками. Страх скорее всего оставался, но уже не мешал боевой работе. А командир и психолог следили, чтобы на новичка не наваливать сразу слишком много – ведь ситуация для него новая, ему еще неизвестны или непривычны пути ее преодоления, и если к нему применить слишком высокие требования, у него возникнет дисбаланс между этими требованиям и недостатком собственных возможностей, пусть и мнимым – дело-то субъективное, и если нет веры – нет и возможностей. Поэтому новичков вводили в дело постепенно – каждый раз требовали все больше и больше, но не намного – только чтобы человек взял следующую планку, такую, которая кажется достижимой. А для этого ему обясняли, почему она уже достижима – исходя из его текущего опыта и прежних достижений – и как он может улучшить свои действия, чтобы взять новую высоту.

ГЛАВА 7.

Собственно, именно так мы выстраивали и нашу армию – постепенно, мелкими шажками, от простого к сложному. Новичков ведь тоже не бросали сразу в пекло – сначала просто побыть под обстрелом, бомбежкой, посмотреть на них со стороны или переждать в надежном укрытии, потом – поучаствовать в отражении атаки в задних линиях. Было замечено, что уже в четвертом-пятом бою влияние внезапности, неожиданности, опасности, новизны снижается в полтора-два с половиной раза, так что достаточно перетерпеть первые два боя – и тревога упадет на треть, пять боев – в два раза, десять – уже в четыре. Главное – обкатать новобранцев в этих боях – не ставить их на опасные направления, пусть успеют привыкнуть.

Парни в общем были такими же, как и в мое время – кто-то не испытывал страха и рвался в бой, кто-то наоброт трусил, но крепился, чтобы не потерять лица. Так что все разговоры про то, что вот раньше были люди, а в мое время – трусы – ерунда. Так было всегда. Да и разговоры, что в Великую Отечественную повыбили весь генофонд – тоже странные. Про Гражданскую тоже говорили, что повыбили лучший генофонд, но кто же тогда победил фашизм во Второй Мировой ? Вот так-то. Да и потом герои не переводились. Так что всегда на смену одним придут другие. Главное – идеология и настроение общества.

Эти два момента тоже уже активно использовались в воспитании бойцов. И мы усиливали мотивацию к бою на всех трех уровнях мотивов – социальных – любовь к родине, ненависть к врагу, чувство долга; коллективных – товарищество, взаимовыручка, страх группового презрения, и индивдуальных – премии, награды, возможность повысить свой статус, испытать свои силы. Проще всего вырабатывались коллективные уровни мотивации – коллектив как никто другой мог оперативно оказать влияние и воздействие на индивида. Но уже от них боец рос и до социальных, а уже если подключались еще и индивидуальные из направленных на личностный рост, то можно было считать, что психолог, командир и коллектив поработали просто отлично. Наши мотивы, цели, настроения, воля должны были быть сильнее, чем у противника.

Социальные факторы, как наиболее доступную для массовой пропаганды сторону психологического воспитания, мы продвигали всеми способами – статьи в газетах, выступления на радио, кинофильмы, спектакли – каждая единица культмассовой продукции поднимала те или иные стороны и вопросы – составление правильного – священного и освободительного – образа войны в глазах общества, правильного, нацеленного на победу над врагом, отношения к войне – все эти вопросы раз за разом поднимались и разжевывались в многочисленных произведениях и статьях. Отмечу, что в первые недели и месяцы войны эти образы в глазах людей были достаточно негативны – и по причине наших поражений, и по причине особенностей, и это мягко сказано, поведения значительного количества прдставителей советской власти. Поэтому-то и приходилось преодолевать отсутствие энтузиазма – настрой был негативный, и мы его выправляли фразами "вот суки что делают, ну ща мы им вломим, раз не хотят по-хорошему". К армии и к нам отношение тоже было негативным, у многих она потеряла доверие, ее воспринимали как нахлебника, который не смог справиться с врагом, хотя ее так много кормили. Поэтому по-началу в отношении к нам бывали и такие настроения, что "вы тут воюете, а нас потом из-за вас убьют". С такими разговорами мы справлялись в легкую – "не, дед – убьют тебя не из-за нас, а из-за того, что они на нас напали".

Образ немцев тоже по-началу был не слишком-то и мрачным, и нам приходилось бороться с этим образом культурной европейской нации – "да они сжигают дервни и расстреливают раненных", с образом братского пролетариата – "этот пролетариат только и ждет, чтобы стать барином – им обещали наделы, а ты на них будешь горбатиться батраком – вот и будет тебе пролетарское братство. Ты пойми – они сейчас отравлены своей буржуазией – та влила им в уши, что их жизненное пространство на востоке – думаешь, почему они подержали Гитлера ? А вот – захотели землицы. Ну мы им обеспечим ... пару метров – больше-то и не надо" – "А-гагагагга". Так мы постепенно растили образ ненавистного врага, посягнувшего на нашу свободу. Правда, на это тоже находились возражения – "А у нас можно подумать больше свободы" – "Так ты же за нее не дрался – так с чего тебе немцы ее дадут ? Дерись – и будет тебе свобода". Против возражений "эта война нужна только коммунякам" делалось возражение, что "гитлеровцы воюют не против коммуняк, а против народов СССР – им нужно жизненное пространство независимо от того, есть ли здесь коммунисты, и мы тут в любом случае – лишние – им не нужно столько людей, чтобы обслуживать новых помещиков. А разговоры что они воюют против коммуняк – это их пропаганда, чтобы разделить наше общество – выделить самых нестойких и сделать из них предателей. Ты хочешь быть предателем ? Хочешь предать соседа, брата ? Чтобы твоя сестра прислуживала немцам ?". Так, постепенно, уже к зиме сформировался прочный настрой нашего общества на победу, который был подкреплен и нашими успехами.

И эти успехи базировались не только на обеспечении и тренировках, они базировались и на том, что мы прививали бойцам особый настрой – давить врага всеми силами и средствами, не считаясь ни с какими законами человечности. Врага надо убить. Точка.

Постепенно мы пришли к тому, что объектом противобороства для нас стали не сами немцы, а прежде всего их способность и воля к сопротивлению. Именно на подавление воли были направлены множество акций – массированные и короткие обстрелы, снайперский террор, когда одну часть загоняли под перекрестный огонь снайперов, и не давали выйти из-под него несколько часов, вместе с тем не позволяя другим частям фрицев прийти к ним на помощь. А потом отпускали выживших, чтобы они разносили панические настроения. Дополнительно до немцев довели, что если случится попадание в санитарный БТР или в госпиталь – уничтожаем всю часть и пленных не берем. И это работало – за все время было уничтожено под корень только три немецких полка. И еще два – из-за расстрела пленных. Причем если немец переходил в другой полк – на тот полк тоже распростарнялось проклятие – про него доводили до немцев. С летчиками разговор тоже был коротким – если хоть одна бомба упадет на жилое здание – в течение недели уничтожается вся эскадрилья – перекидывали на этот участок фронта усиление и вырезали, уничтожали их снайперами, засадами, фугасами. Даже раненных из этих частей. Сбивали в воздухе выпрыгнувших с парашютом. Правда, это удавалось не всегда – последнего летчика из последней такой эскадрильи унитожили только в 1969 году, в Сиэтле.

И боевая устойчивость немцев после этих акций начала снижаться – если вначале они были боеспособны при потерях до 70%, то к весне 42го уже и 20% потерь выводило из боя все подразделение – они просто знали, что если уж пошли такие потери, то за них принялись всерьез, и просто остаться в живых, пусть даже и в плену, будет чудом. Тем более неизвестно – вдруг кто-то из их полка накосячил, вот нас из-за него и мочат – все эти слова немцы уже отлично знали из листовок, в которых мы рассказывали – кого и за что конкретно замочили. Был период, когда мы и присочиняли истории – тогда фронт немецкого полка порой рушился после первых же выстрелов. Но продолжалось это недолго – расстрелами и отправками в штрафбаты немецкое командование снова заставило солдат бояться себя больше, чем нас. Но и то хлеб.