Текст книги "Пионер Советского Союза"

Автор книги: Сергей Арсеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 17

– …даже до Вологды не доехала, так жаль. Лучше бы мы в городе остались, честное слово. Но нельзя, приказ был эвакуироваться, а там уж растаяло всё. Вообще страшно было ехать очень. Представляешь, льда вовсе не видно, машина прямо по воде идёт, там надо льдом воды чуть не с полметра было талой. Вот, так по воде и ехали, мы же одним из последних караванов эвакуировались, это не то двадцатого, не то двадцать второго апреля было, всё уже растаяло. Через пару дней после этого дорогу и вовсе закрыли, лёд раскололся, но мы проскочить успели. Мама вот только…

– Бабуль, не плач, – Ленка успокаивающе поглаживает по морщинистой руке сидящую на стуле возле стола седую старушку.

– Я не плачу, Леночка, не плачу, – сквозь слёзы улыбается старушка, промакивая себе уголки глаз носовым платком. – Она ведь всех троих нас вытащила, мамочка наша. Машины к самому берегу подойти не могли, там совсем лёд слабый был. Настилы какие-то из досок бойцы строили, но сколько они строить-то их будут? А нам что, так и сидеть в кузове, ждать? Вот и скомандовал старший выгружаться прямо на лёд и идти к берегу пешком. А холодно, апрель месяц, да ветер ещё с Ладоги жгучий такой, а идти-то метров сто, да всё по воде ледяной. Мы с Галкой-то покойницей в кузове остались, а мама Лизоньку понесла. Так-то ей по колено воды было, только вот в яму что ли или в трещину какую провалилась она. Лизоньку-то не намочила, она её сразу вверх подняла на руках, а сама вот по грудь провалилась в воду. Люди, конечно, подскочили, помогли выбраться, но одежда-то мокрая вся уже. Ты что не кушаешь, Сашенька?

– Да нет, я кушаю, кушаю, – успокаиваю я старушку. – Очень вкусное варенье, Вероника Степановна, спасибо.

– Я сама его варила осенью. Это уже в эвакуации, на Алтае меня бабушка одна научила такое варить, ох и мастерица она была варенья да соленья всякие готовить!

– Моя мама тоже варенье вкусное варит, но у Вас вкуснее.

– Кушай на здоровье. Лен, поухаживай за гостем, что сидишь?

– Да нет, я сам, Вы не беспокойтесь.

– Накладывай ещё себе, Сашенька, варенья много. Вот. А как Лизоньку-то до берега донесла, мама за мной вернулась, я слабая тогда совсем была от голода, еле ходила. Мама меня на закорках несла. А потом ещё и за Галочкой сходила, и её вынесла. Галка говорила, что сама может дойти, она уже большая, ей четырнадцать, но мама не разрешила ей самой идти по воде, вынесла и её. И всё это в мокрой одежде, да на ветру. Вот.

– Надо переодеться сразу было в сухое.

– А у нас не во что переодеваться было, вещей совсем мало взяли, только Лизоньке, да мне, да бельё, да документы, да фотографий с десяток, на память – вот и все вещи наши. Маме и переодеться не во что. Там палатка медицинская на берегу стояла, мама зашла в неё, разделась, отжала всё как следует, да обратно мокрое и надела. Вот. А на другой день жар у неё поднялся, так и сгорела в три дня.

– Что ж к врачу-то не обратились?

– Да какие там врачи, милый! Эшелон ползёт еле-еле, постоянно замирает на каких-то полустанках, в вагоне щели вот-такущие, оттуда ветер, а у нас даже одеяла не было маму накрыть. Галка ей своё пальто отдала, сама в одном платье тонком осталась, но не помогло это. Из лекарств-то у нас хорошо, если кипяток был, да и кипяток нечасто достать удавалось. Как остановимся где на станции, так я с мамой оставалась, а Галка бежит кипяток искать. Она моё пальто надевала, хоть и мало оно ей было, а всё одно лучше, чем просто в платье одном. Однажды чуть не отстала от эшелона. Ушла, а тут мы тронулись, да и поехали. Я уж думала всё, потерялась сестра старшая. Ан, нет, на следующем полустанке прибежала к нам. Оказывается, в последнем вагоне ехала, едва-едва вскочить в него успела. Вот. А потом мама умерла, не довезли мы её.

Старушка опять заплакала, Ленка обнимает её, успокаивает, а я не знаю, что и делать мне. Сижу, бестолково чайной ложкой воду в стакане перемешиваю. А что тут сказать? Нечего мне сказать.

– На очередной остановке выгрузили мы тело мамино из вагона, и поехали уже дальше втроём. Не хоронили, эшелон ждать не будет, местные жители потом похоронят. Да там часто таких вот покойников на остановках сгружали, почти на каждой остановке. Вроде, вырвались люди, спаслись, да видишь, не все доезжали. И мама наша не доехала.

– А как же… баба Лиза-то?

– Да вот так! Остались мы с Галкой, две девчонки-соплюшки, да младенец при нас. Я же ещё и ходила плохо, у меня дистрофия была. Мама ведь Лизоньку кормила, я вот потому ей часть пайки своей отдавала, маме хорошо кушать нужно было. Ну, а мне… уж чего оставалось. Галка-то покрепче была, она ещё с осени рабочий паёк получала, а у меня сперва детский был, а потом иждивенческий, как двенадцать в феврале стукнуло.

– Рабочий? Бабуль, да откуда рабочий-то паёк?

– Эх, Лен, а кто, как ты думаешь, в Ленинграде работал на заводах, как война началась? Мужики-то всё больше на фронт. Нет, не все, конечно, самые пожилые да опытные остались, а вот молодёжь почти вся ушла, разве что больные были какие. Вот. А работать-то нужно всё равно. Так и пошли на заводы женщины да ребята. И Галка, сестра моя, тоже работать стала в октябре.

– Она разве умела?

– Не умела. А всё одно пошла. Я, помню, на завод к ней ходила раза два. Первый раз пришла, долго найти не могла её в цеху. Хорошо, парень подсказал какой-то. Вон она, говорит, у стены. Подхожу – и верно, Галка стоит возле станка. А она хоть и шустрая была, но мелкая, невысокая, неудобно ей. Так что придумала-то? Ящичек какой-то притащила откуда-то, на него забралась, и вот так, стоя на ящике, работала. Иначе не доставала. Она там корпуса мин миномётных вытачивала, это помню. Вот. А ещё помню, на стене рядом с её станком плакатик такой висел. Маленький совсем, самодельный. Так там написано было, не напечатано, а именно написано руками: «Не уйду, пока не выполню норму!». И ведь не уходила, так и было всё. Порой, по три-четыре дня домой ночевать не возвращалась, ночью спала в цеху где-то. А ещё Галка рассказывала мне, что как на заводе электричество отключили в декабре, так она ещё с двумя девчонками станок вручную вращала, а дядя Миша, рабочий такой у них там был старенький и опытный, так он на том станке всё равно работать продолжал. Даже без электричества, в неотапливаемом цеху! Вот…

Да. Так и оказался я в будущем. Впервые общаюсь с кем-то оттуда, кроме Ленки. Она меня в гости к своей прабабушке привезла, к бабе Вере. Мы долго ехали, сначала на метро, потом на электричке. В метро народу – жуть! Куда там берлинскому метро, даже близко ничего похожего на московское нет. Хотя. Это у меня о берлинском метро 1940 года воспоминания. Наверное, в 2013 году там такая же давка. Ленка же сказала, что это и не давка совсем, мы не в час-пик едем. Вот часов в шесть вечера там действительно беда.

Мы пока в метро были, я Ленку всё время за руку держал, потеряться боялся. Но когда уже поднимались наверх на эскалаторе подумал, что, может, это я зря делал. Там перед нами парень с девчонкой шли, на пару лет нас старше, так они тоже за руки держались. А как на эскалатор встали, немедленно целоваться начали. Ага, вот прямо при всех, на виду, обнялись и принялись целоваться. А я не знаю, что мне и делать-то, стою столбом. Думаю, а вдруг тут так принято? Вдруг Ленка сейчас целоваться полезет? Она-то ведь местная! Не то, чтобы мне это неприятно было бы, даже совсем наоборот, только вот как на такое реагировать и что делать дальше не имею ни малейшего представления. Оконфузиться боялся. К счастью, целоваться Ленка ко мне не полезла.

Ну, потом на поезде ехали (на электрическом!) ещё часа полтора, от станции пешком шли минут десять, и оказались в гостях у бабы Веры. Она старенькая совсем уже, ходит с трудом. Кстати, практически моя ровесница, да-да! Она всего-то на три месяца меня моложе. Так вот и получилось, что я из 1940 года сюда с Ленкиной помощью проник, а её прабабушка своим ходом добралась. Причём, что интересно, до войны баба Вера тоже в Ленинграде жила и зиму 41/42 годов, самое тяжёлое время, провела в городе!

Жила баба Вера в небольшом трёхэтажном домике, у неё на первом этаже квартирка однокомнатная была. Мы с Ленкой с ночёвкой приехали в гости, переночуем – а утром, в воскресенье, вернёмся в Москву. Жила баба Вера одна, муж у неё умер давно уже. Для Ленки тут раскладушка была (она и раньше в гости с ночёвкой приезжала), а мне на полу постелить обещали.

Ещё я по хозяйству бабе Вере помог, а то живёт старушка одна, без мужчины в доме. Кто всё чинить-то будет? Для начала я поменял три перегоревшие электрические лампочки по всему дому. Но это так, для разгона. Потом наладил слегка подтекавший бачок в туалете. (Чёрт, ну кто так делает, всё на соплях же!) Затем разобрал капающий кран в ванной и стал его изучать. Очень простая и интересная конструкция. Пакля вообще не используется, то есть совсем! Всё на кольцах резиновых. Просто, красиво, эффективно, легко и быстро чинится и собирается обратно. А ещё непрочно. Я же говорил, всё на соплях, ну кто так делает?!

Вентили в туалете мы перекрыли быстро, так что на пол успело натечь совсем немного, даже меньше, чем полведра. Я остался убирать лужу с пола, а Ленка, буркнув «питекантроп разбушевался», побежала в хозяйственный магазин за новым краном. Заодно и ключ гаечный новый купит, я ей обломки старого отдал, чтобы не перепутала ничего. Ключ тоже оказался очень непрочным. Либо по нему просто не нужно было стучать молотком.

Пока Ленки не было, я спросил, что ещё надо починить. Баба Вера немного помялась, но всё же дала мне шанс исправиться (добрая старушка, а то я себя неловко чувствовал после конфуза с краном). У неё гирлянда от новогодней ёлки гореть перестала, что-то сломалось в ней.

С электрическими приборами я не очень, радиоприёмник чинить не взялся бы, так что я несколько неуверенно помогать согласился. К счастью, там всё просто оказалось. Я снял крышку с крохотного, размером со спичечный коробок, трансформатора гирлянды и сразу неисправность увидел. Там один из двух проводков отпаялся и болтался в воздухе. Тот, кто гирлянду собирал, очень сильно пожадничал и олова для припаивания отвёл крохотную капельку. Неудивительно, что проводок отпаялся.

А как же удобно паять электрическим паяльником! Это что-то. Не нужно постоянно на примусе греть его, паяльник и так всегда горячий. Поскольку я не такой жмот как тот, кто изначально гирлянду собирал, то я олова не пожалел, хорошо так навалил, очень прочно припаял, теперь не оторвётся. Заодно я и второй проводок перепаял, а то он тоже на соплях держался. После моего ремонта оба проводка стало возможно выдрать только с мясом, сами не оторвутся ни за что. Правда, из-за слишком больших блямб олова, перестала закрываться крышка трансформатора. Но разве это так важно? Зато гирлянда заработала!

Тут как раз и Ленка вернулась с новым водопроводным краном и новым гаечным ключом. Ну, второй раз я умнее был, понял уже, что всё у них тут очень нежное и хлипкое. Новый кран я привернул на место без проблем, всё заработало. Баба Вера была довольна и даже в шутку (в шутку?) сказала, что лет через пять не возражала бы против такого жениха для Леночки.

Потом чай пить сели с вареньем. А варенье действительно у бабы Веры вкуснющее! Я такого и не пробовал раньше. Значит, и в 2013 году умеют ещё готовить, не все пельменями морожеными питаются. Баба Вера же, пока чай пили, всё про детство своё рассказывала мне. Именно мне, Ленке-то она об этом уже не раз говорила. Про войну, про Блокаду, про то, как она со своей старшей сестрой спасала во время эвакуации маленькую Лизоньку, свою младшую сестру. И ведь спасли, вырастили! Две девчонки спасли младенца! По дороге, пока ехали, все вещи свои на молоко обменяли, остались только платья, на тело надетые. Но зато Лизоньку довезли, она и по сей день жива ещё, в городе Казани живёт.

Когда же чай допили, баба Вера достала из книжного шкафа альбом с фотографиями, мне показать. Вот её муж покойный. Вот Ленку из роддома выписывают (такой свёрток смешной, розовой лентой перевязанный). Вот Галка покойная, в 82-м году в гости приезжала. А вот Лизонька, это на выпускной в школе она нарядилась так. Красивая! А вот… Ой!!

Это…

А это я.

Это же я!! Баба Вера старую, довоенную ещё фотографию показывает. Вот она, говорит, под плакатом. Вижу. А я всё думал, кого же мне старушка напоминает? Чёрт. Так это же Верка Маслова из «А» класса, я знаю её! Да что там, не далее, как вчера я с ней в раздевалке столкнулся случайно (а не будет стоять на дороге!). И фотография. У меня точно такая же есть дома! Это оба наши шестых класса Симкин папа, дядя Вова, фотографировал второго сентября, перед началом занятий. Мы на крыльце школьном стоим, нарядные все. Александр Степанович, наш классный руководитель, тоже стоит в своём неизменном галстуке-бабочке. Михайлова в носу ковыряет (вот дурища, так и получилась на фотографии!). Верка Маслова стоит под плакатом. И я сбоку, около куста на самой нижней ступеньке. Да, у меня дома есть абсолютно такая же фотография, даже правая лямка передника у Гришиной точно так же сползла вбок. У меня есть такая же фотография.

Или не такая?

На моей фотографии рядом со мной стоит Ленка в своей новенькой школьной форме. А тут… Тут какая-то совершенно незнакомая мне светловолосая девчонка с длинной косой. Стоит прямо рядом со мной, отвернувшись от меня в сторону. И это не Ленка. Кто же это? Первый раз её вижу…

Глава 18

(написано Леной)

«Штирлиц шёл по левой стороне Блюменштрассе. В окне дома напротив он увидел на подоконнике сорок четыре утюга, а рояль был выкрашен в зелёный цвет и привинчен ножками к потолку. „Явка провалена“, – догадался разведчик.»

Брр! Вот что за чушь в голову лезет?! Хотя, конечно, ситуация довольно похожая, я тут совсем как Штирлиц из кино. Правда, в кино там не сам Штирлиц ходил по Блюменштрассе, а профессор какой-то (забыла, как зовут его), а я вовсе и не по Блюменштрасс иду сейчас, но суть от этого не меняется. Всё точно так же, иду по фашистскому городу и, как Штирлиц, сама притворяюсь фашисткой. Я даже Сашкин значок со свастикой на платье себе нацепила на всякий случай. Документов-то у меня вовсе никаких нет, да и немецкий язык знаю на уровне советского фронтовика 43-го года, но всё-таки. Какая-никакая, а защита. Надеюсь, к девчонке со свастикой на груди цепляться будут хоть чуть-чуть, но поменьше. Во всяком случае, в метро значок мне явно помог.

Ладно, ладно, ну дура я, головой не подумала. Торопилась я очень, быстрее-быстрее нужно было всё сделать. Это сейчас можно не спешить никуда, могу даже и переночевать тут, ничего страшного. Или нельзя? Блин, а в Ленинграде-то время идёт, там-то оно не остановлено! Вот чёрт, засада! За Вовкой в садик через два часа идти нужно, а я в Берлине! Допустим, Вовка не пропадёт, ему-то не грозит ничего. В крайнем случае, тётя Шура заберёт. Правда, нам с Сашкой после обязательно попадёт, когда мы вернёмся. И чувствую, что на этот раз ремнём достанется не только Сашке, но и мне, ибо тётя Шура всерьёз моим воспитанием занялась и на самом деле уже считает меня дочерью. К дочери же отношение совершенно иное, нежели к гостю. Неважно, переживу я ремень, сейчас Сашку доставать нужно. Ох, ну и дурак! Зачем, ну зачем он полез?

Брата уже часа три, как забрали, и это я ещё с последнего урока удрала, чтобы времени не терять. А быстрее не получалось, мне ведь ещё домой заскочить нужно было, денег взять. Потом ещё и ехать покупать рейхсмарки, я как-то не сообразила их раньше купить на всякий случай. С другой стороны, а зачем они мне нужны, какой от них толк? В Берлин-1940 я до сегодняшнего дня и не собиралась ехать, нужен он мне больно. Лотар в своём письме Сашке звал, конечно. Даже очень настойчиво звал. Предлагал приехать к нему любым составом, хоть всей семьёй на любое время. Причём все расходы обещал оплатить его отец. Расходы не только на дорогу в оба конца, но и на проживание. И лучшие номера в лучшей гостинице Берлина (с круглосуточной подачей горячей воды, как у нас!) обещал купить. Да что там, Лотар в письме дошёл даже до того, что утверждал, будто и бюрократии никакой не будет – Сашке или мне достаточно просто обратиться в Германское консульство и паспорта нам выправят мгновенно, чуть ли не в тот же день. Но это он, наверное, врал, так не бывает. Кроме того, ещё ведь нужно и разрешение советских властей выехать из страны, и вот с этим отец Лотара (кем бы он ни был) вряд ли смог бы серьёзно помочь.

Ой. Вот это лужа! Вот тебе и Германия, вот тебе и Берлин! Оказывается, тут тоже лужи на тротуарах бывают будь здоров. Да, хорошая лужа. Глубокая, наверное. И проверять лично её глубину мне как-то не хочется. Хорошо, кто-то накидал в лужу кирпичей и даже сверху уложил на них доски, можно пройти, не замочив ног, что я и сделала. С другой стороны лужи трое мальчишек немногим старше меня терпеливо ждали, пока я пройду по доске. К луже мы подошли одновременно, но с разных концов и один из них (наверное, старший) жестами вежливо предложил мне идти первой, так как разойтись посреди лужи на узкой доске было бы проблематично. Прошла, и этот самый старший что-то сказал мне. Только я – то ведь не разговариваю на улице с незнакомыми мальчишками, так что я гордо вскинула голову и молча удалилась неспешным шагом. Хорошо, платье на мне длинное, не видно, как коленки дрожат, как перетрусила я. Но мальчишки были воспитанные, они поняли, что разговаривать я с ними не хочу оттого, что мы друг другу не представлены, а вовсе не оттого что не поняла я, что именно мне сказали, как на самом деле и было.

Да, хорошее платье, только узкое немного. Пухлый кошелёк в кармане некрасиво выпирает. Но кроме как в карман платья положить мне его некуда, других карманов на мне нет, а взять с собой сумочку я не догадалась. Да и нет у меня сумочки, похожей на местные. Представляю, как глупо я бы выглядела в Берлине-1940 со своей любимой яркой розово-жёлтой сумочкой с надписью «Yellow bear» и нарисованным медвежонком. Нет, я не настолько тупая, чтобы тащить это сюда. Дура, конечно, но не настолько.

О том, что я дура, догадалась я, стоя около кассы метро (берлинского). А всё почему? Потому что быстрее хотела всё сделать, торопилась, за Сашку беспокоюсь очень. Так торопилась, что за рейхсмарками на такси поехала (пятьсот рублей, надбавка за скорость!). В результате, у меня денег осталось всего чуть больше восьми тысяч. Рублей РФ, я имею в виду. Ну, я и от жадности купила самую выгодную купюру. То есть такую, в которой больше всего рейхсмарок на рубль приходится. Практически все свои деньги я отдала за одну единственную бумажку – банкноту достоинством 1000 рейхсмарок. Что я буду делать с ней дальше, сразу как-то и не подумала.

Вот так и получилось, что я минут десять набиралась храбрости и выжидала момент, чтобы народу поменьше было около кассы метро. Ведь тысяча рейхсмарок – это вам не тысяча рублей. Я так примерно (очень-очень примерно) прикинула, и у меня получилось, что 1000 рейхсмарок в 1940 году это от двадцати до сорока тысяч рублей в году 2013. Ага, а я с такой бумажкой притащилась билет на метро покупать. Разве не дура?

Кажется, значок меня выручил фашистский. Кассирша очень подозрительно посмотрела на меня, но, заметив значок, немного подобрела. Правда, мою тысячерейхсмарковую денежку изучала она долго и очень-очень придирчиво. Наконец, признав ту годной, выдала мне билет на метро и целую кучу купюр и монет, которые теперь некрасиво топорщатся в кошельке у меня на платье.

Так, вот и подъезд Лотара, дорогу я нашла быстро. На всякий случай, прошла мимо, как будто мне не сюда. Свернув за угол, постояла на месте секунд двадцать, а затем резко развернулась и пошла в противоположном направлении, туда, откуда пришла только что. Постояла у витрины какого-то шляпного магазина (ну и уродливые шляпы!) минут пять, внимательно рассматривая в стекле отражение улицы у себя за спиной. Ничего подозрительно не заметила. Больше никаких шпионских штучек я не знаю, придётся рискнуть. Ладно, чего стоять-то на месте? Выдохнула и решительно направилась к подъезду, в котором жил Лотар. Только бы он дома был сейчас!..

Интерлюдия G

(а в это время в замке у шефа)

[11.09.1940, 14:22 (мск). Ленинград, детский сад номер N]

– … А он первый начал!

– Нет, он!

– Он!!

– Он!!!

– Тихо! Прекратить! Степанов, что ты ревёшь как девчонка? Ты ведь мальчик, как тебе не стыдно!

– Уууу!.. – сказал Степанов, размазывая по щекам слёзы и сопли.

– Перестань! Круглов, чем ты его стукнул?

– Кулаком, – сердито буркнул Вовка. – А не будет воровать, сам виноват.

– Но драться-то не нужно! Мог прийти и мне рассказать.

– Я не ябеда!

– Всё равно, бить товарища – это очень плохо. А брать без спроса чужие вещи – ещё хуже! Ты мог бы подойти и попросить Вову, он и так дал бы тебе поиграть. Ведь дал бы, Вова?

– Дал бы. А он украл, вот и получил по рогам.

– Всё, мальчики, попросите друг у друга прощения и марш по кроватям, тихий час ведь. Степанов, да прекрати ты реветь, в конце-то концов! Хуже девчонки, честное слово!..

Полтора часа спустя воспитательница Дарья Степановна сидела в группе на своём стуле и играла в игрушку, которую отобрала у двоих подравшихся воспитанников. Да, она, взрослая женщина, уже больше часа сидела и увлечённо играла в детскую игрушку. Тихий час подошёл к концу. Нянечка тётя Дуся будила разоспавшихся ребят и помогала им одеваться. У Смирнова оторвалась пуговица на штанишках, Красновой нужно заплести косу, она не умеет сама, Алёшина опять описалась в постели – прямо беда с ней. Но Дарья Степановна в этих хлопотах сегодня не участвовала. Она играла, играла в детскую игрушку и никак не могла оторваться от неё.

Играть было очень интересно, таких занимательных игрушек Дарья Степановна раньше не встречала, хотя в детских учреждениях работала уже полтора десятка лет. Дарья Степановна играла и всё пыталась вспомнить, как же эта чудесная игрушка называется. Как назвал её Вова Круглов, который и притащил ту сегодня утром в детсад? Как? Кажется, он сказал что-то вроде: «Кубик Рубика»…

(продолжение главы 18)

Ух, как страшно! С каждым моим шагом подъезд Лотара всё ближе и ближе, а я ужасно трушу. Вдруг, что не так? Ведь я этого Лотара ну совершенно не знаю. Да, он парень очень красивый, тут сомнений нет. И я ему понравилась, было заметно. Ещё бы не заметно, если последний раз, когда я провожала его в Берлин, он прямо в подвале целоваться ко мне полез, я еле отбилась. Откровенно говоря, не так чтобы я и отбивалась яростно, но сопротивление некоторое оказывала. Потому что если бы я не сопротивлялась, то всего двумя поцелуями и минутой тисканья, как у нас с Лотаром тогда произошло, дело бы не ограничилось. Эй, стоп!! Я ничего этого не говорила! И с Лотаром у нас ничего не было, совсем-совсем ничего. В любом случае, Сашке – ни звука о том случае, а то они с Лотаром наверняка подерутся, когда встретятся.

Когда встретятся…

Блин, Сашка! Балбес! Из-за него мне теперь пришлось в Берлин переться, просить о помощи фашистов. Фашистов! А кого ещё-то? Ну, можно было попробовать наших мальчишек из Ленинграда-1940 попросить, конечно. Но это значит, увеличить количество посвящённых в тайну, чего мне совсем не хочется. Лотар же о проходе в будущее и так знает и даже сам побывал там уже. Опять же, если что пойдёт не так, фашистов меньше жалко. А что может пойти не так? Не знаю, что угодно, но я практически наверняка уверена в том, что Сашку отбивать придётся силой, на законное решение его случая у моих родителей тупо не хватит денег. Если только квартиру продать. А вот отбить силой вполне возможно. Ведь Сашку же (хотя бы первое время) не в настоящей тюрьме держать будут, а в каком-нибудь спецприёмнике или ещё в чём-то подобном. Вытащить оттуда одного мальчишку у ребят из гитлерюгенда силы и дури хватит, почитала я уже про их организацию.

Ну, вытащат, а дальше что? Ха, так я их сюда отправлю, обратно. И Сашку тоже сюда отправлю. Пусть потом хоть все полицейские мира ищут их – не найдут ничего всё равно, пусть даже они там на всех видеокамерах подряд засветятся. Мне только самой светиться не нужно рядом, ибо меня-то как раз найти и смогут. По этой же причине я и не просила помочь никого из наших ребят в 2013 году. У нас же тоже не одни только гомики да нарики в школе, вполне нормальные ребята встречаются, причём не так уж и редко. Конечно, некоторые не без странностей. Например, Мишка Курочкин днём совершенно адекватный парень, но ежедневно после 18 часов он волшебным образом превращается в таурена 90 уровня. А Герман Хузиахметов, мечта половины девчонок нашего класса, на хоккее повёрнут. У него если игры или тренировки нет, так он либо в качалке, либо кросс бежит, я его не раз в парке бегающим видела. Замой, для разнообразия, может на лыжах пойти.

Да, если всё объяснить и рассказать, я уверена, что и Курочкин и Хузиахметов Сашку выручать пойдут. И не только они, не только. Ещё человек пять нормальных ребят можно найти, а то все семь. Чтобы подгадить Гейдару и его шакалам снимет свои очки, отложит модельки и пойдёт даже Лёшка Шмуельсон. Он, несмотря на столь, мягко говоря, одиозную фамилию, тоже вполне себе вменяемый человек. Потому что этот Гейдар уже всех нормальных людей достал, честное слово.

То, что их «поляну» из школьных окон не видно, даёт нашему директору возможность делать вид, будто она ничего не знает. И действительно. Находится «поляна» не на территории школы (аж целых двадцать метров до школьного забора!), в окна не видна (за трансформаторной будкой стыдливо прячется), так чего ещё нужно? Какие к директору вопросы?

А мимо этой будки, честно говоря, даже идти бывает страшно. Вечером девчонки и приближаться к ней опасаются, школу с другой стороны обходят. Я, во всяком случае, всегда обхожу. Мало ли, что там этим укуркам в головы взбредёт. И все про это знают, и родители, и полиция, и жители окрестных домов. Знают, но сделать ничего не могут. Несколько раз полиция приезжала, забирала обитателей «поляны», только на следующий день они возвращались обратно и всё оставалось без изменений.

Почему так? А я знаю? Я ж ребёнок ещё почти! У меня вообще, иногда такое впечатление складывается, будто живу я в оккупированном городе, что была война, нас завоевали, а потом понаехали оккупанты. Причём, что интересно, Германа Хузиахметова оккупантом я не считаю ни разу. Потому что он наш, русский, несмотря на свою явно татарскую морду, всё равно он русский. А вот мелкого и шустрого остроносого гомика, любимую шестёрку (любимую – в физиологическом смысле) самого Гейдара, русским я признавать отказываюсь, даже несмотря на фамилию Иванов (имени не знаю его настоящего, да оно мне и неинтересно). По мне, так Лёха Шмуельсон в сто раз более русский, чем этот пидор Иванов.

Да не ругаюсь я, говорю просто. Выговаривать фразу «лицо нетрадиционной сексуальной ориентации» мне лениво и противно. Какое он лицо? Пидор – он пидор и есть. Жопа он, а не лицо. Откуда я знаю? Так это у нас только директор школы и полиция не знают ничего, остальные-то не в вакууме живут. Про то, чем там на поляне между дозами занимаются вся школа в курсе. Думаете, почему у них девчонок так мало? Да потому, что не больно-то они им и нужны, сами справляются. Я слышала, там у них даже целая система иерархическая на этом деле построена. То есть Гейдар может кого угодно. Его шестёрки – всех, кроме другой шестёрки босса и самого Гейдара. И так далее по нисходящей. Может, и врут, конечно, я со свечкой там не стояла, но внешне на правду похоже.

Больше всего бессилие бесит. Никто почему-то не может справиться с этой мразью. Действительно, как под оккупацией живём. Вроде бы, наших больше, но как-то так получается, что в случае конфликта всегда одиночка оказывается перед стаей. Естественно, одиночка огребает, ведь «стае рыжих псов даже Хатхи уступает дорогу». Вот и Сашка огрёб, в одиночку не осилил.

Не знаю, что там случилось, с чего началось, и почему Сашка полез. Конечно, шакалы Гейдара по морде сто раз заслужили уже, тут вопросов нет, но что конкретно было поводом, отчего Сашка не выдержал? Ведь я предупреждала его, в том числе и про стаю Гейдара рассказывала.

Зря я его одного оставила, не готов он ещё в одиночку по 2013 году ходить. А что делать было? Мне же в школу надо! У меня и так прогулов куча, нельзя мне больше пропускать занятия. Вот и пришлось Сашку одного на улице оставить. Я от бабы Веры приехала в понедельник утром сразу в школу, нормально, я и раньше так делала. Дура я, лучше бы денег Сашке дала, да в Макдональдсе посадила, пусть бы мороженым нагружался. Но это я уже потом сообразила, все мы задним умом крепки. А я вместо этого попросила брата погулять где-нибудь в окрестностях школы, пока у меня занятия не закончатся. Я даже часы ему свои дала, чтобы он знал, когда к школе вернуться нужно. У меня же часы и в мобильнике есть, я и так время узнаю. Погулял, блин.

Сашку самого я не видела, его на полицейской машине увезли. Я Гейдара видела, когда он из школьного медпункта выходил. Сашка, конечно, дурень, но всё равно он молодец. Гейдару губу разбил и бровь рассёк. Так-то, знай наших! И ведь это не кому-то, а самому Гейдару! Ведь Сашке, чтобы просто дотянуться до него, нужно было сквозь кучу шестёрок прорваться, и он смог, смог! Молодец какой.

Что там с самим Сашкой случилось, не имею понятия, я его так и не увидела, увезла его полиция, говорю же! Думаю, что разбитой губой и рассечённой бровью он не отделался. Да ладно бы ещё это, так нет. Старшие девчонки на перемене в туалете (вот, сплетницы, кто-то что-то где-то слышал) говорили, что ненормальный, напавший на самого Гейдара, загремит теперь по полной. У него, мол, нашли при себе наркотики и официальная версия сейчас такая: Сашка пришёл к нашей школе торговать наркотиками, а Гейдар с товарищами героически остановили его. Абсолютно всем (включая полицейских) понятно, что это полное враньё, но… так будет записано.

Вот потому я и в Берлине сейчас. Пусть мне фашисты юные помогут, плевать! И не так уж тут и плохо всё, в Третьем Рейхе. Кое-какие вещи и нам перенять было бы хорошо. Во всяком случае, в отношении нариков и гомиков я с Гитлером полностью согласна, тут он прав. Да и газовые камеры, если подумать, не всегда зло. Для двух вышеуказанных категорий человекообразных они, безусловно, оправданны.

Ой, пришла. Хоть и старалась идти помедленней (боюсь!), но пришла. Подъезд Лотара. Какая дверь тяжёлая у него. Хорошо хоть, домофона нет, не придумали пока ещё.