Текст книги "От Балаклавы к Инкерману"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

11-й Принца Альберта гусарский полк (11th (Prince Albert's Own) Regiment of (Light) Dragoons (Hussars). На момент отправки из гарнизона Дублина для погрузки в Крым в Кингстоне 10 мая 1854 г. насчитывал в эскадронах: 20 офицеров, 295 сержантов, трубачей, капралов и рядовых. 250 лошадей (не считая офицерских).{329}

^{Солдат 5-го Принцессы Шарлотты Уэльской драгунского (5th (Princess Charlotte of Wales's) Dragoon Guards) полка.} 

25 октября имел 142 человека в строю. Полк имел в строю не только штатного командира подполковника Джона Дугласа, но и своего «полковника» (шефа, а по сути – собственника) генерала Кардигана, командира Легкой бригады. Как «шефский» полк был сборищем необычайно интересных персонажей, таких как лейтенант Данн, канадец, типичный искатель приключений. Но был там человек в звании рядового, общением с которым гордились многие офицеры всего английского контингента. Рядовой Вильям Пеннингтон, говоря современным языком, «звезда» лондонского бомонда, актер, которого в армию загнал не голод, как его сослуживцев-ирландцев, а очередной любовный скандал с соблазнением одной влиятельной дамы и последовавшим преследованием рогоносца-мужа. Естественно, такой солдат мог попасть только в 11-й полк к Кардигдну.

13-й Легкий драгунский полк (13th Regiment of (Light) Dragoons). Командир полка в день сражения капитан Олдхэм, ветеран полка, служивший в нем с 1847 г.

На момент отправки из гарнизона Брайтона для погрузки в Крым в Портсмуте 12 мая 1854 г. насчитывал в эскадронах: 20 офицеров, 16 сержантов, 4 трубачей, 272 капралов и рядовых, 298 лошадей (включая офицерских).{330}

25 октября имел 126 человек в строю. Штатный командир полка подполковник Доэрти заболел и за несколько дней до сражения его на транспорте эвакуировали в Скутари.

17-й уланский полк (17th Regiment of (Light) Dragoons (Lancers). На момент отправки из гарнизона Брайтона для погрузки в Крым в Портсмуте 25 апреля 1854 г. насчитывал в эскадронах: 20 офицеров, 18 сержантов, 5 трубачей, 271 капралов и рядовых, 297 лошадей (включая офицерских).{331}

25 октября имел 147 человек в строю. Полк, еще не скрестив сабли с русскими, умудрился потерять двух своих лидеров. Командир полка подполковник Лоуренсон был травмирован, едва высадившись в Крыму, а сменивший его майор Виллетт умер от холеры где-то между Альмой и Балаклавой. 25 октября должность принял капитан Моррис, строгий и принципиальный офицер, выпускник Сандхеорста и друг капитана Нолана, адъютанта Раглана.

Пехота 

Количество пехоты у Балаклавы было совершенно недопустимо малым, особенно в пропорции к сомнительно необходимой кавалерии. Правда, командование было столь же несравнимо лучшим.

93-й горский полк Сазерленда (93rd (Sutherland Highlanders) Regiment of Foot):

В Балаклавском сражении им командовал штатный командир подполковник Уильям Эйнсли. В строю насчитывалось: по русским и французским данным (Тотлебен, Руссе), 650 чел.{332} Англичане приводят немного другие данные. «Исторический очерк 93-го…» уточняет, что полк быт разделен на две части. Одной командовал сам Эйнсли, другая (8 офицеров, 16 сержантов, 2 волынщика, 304 рядовых под командованием майора Гордона находилась в готовности, выполняя роль передового пикета.{333}

Королевский военно-морской флот – Морская бригада: 1100 чел.{334}

У Балаклавы находились 1-й и 2-й сводные батальоны Морской бригады{335} (капитаны Хопкинс и Мехекс).

^{Генерал-лейтенант Каткарт. В сражении под Балаклавой 13 (25) октября 1854 г. командовал 4-й дивизией.}

Вместе с Морской бригадой находилась рота инвалидов. Иногда ее воспринимают примерно так же, как массу аристократов в Легкой бригаде. То есть воображение рисует сотню убогих калек в старых потертых латаных мундирах и частично на костылях. На деле это не совсем так. Подобные формирования создавались с 1757 г. для усиления Королевской артиллерии из военнослужащих старших возрастов, но решивших продолжить службу на более выгодных, чем обычные солдаты, условиях. Как правило, это были опытные специалисты, предназначенные прежде всего для осадной артиллерии. В Крымской кампании участвовали сначала роты 13-го батальона, с апреля 1855 г. смененные 14-м батальоном.{336} Несмотря на нумерацию, они были временными формированиями. В Крыму их сформировали 25 сентября 1854 г., собрав по 20–25 человек от разных полков.

25 октября в распоряжении Кемпбела набралось около 100 чел. из этого подразделения.{337} Командовал ими и остальными разрозненными людьми из разных частей, по различным причинам находившихся в районе Балаклавы, майор (бревет-подполковник^{[11]) Бартон Девени из 1-го Королевского полка.{338} По приказу Раглана от 9 октября 1854 г. в его подчинение поступал Временный (сводный) батальон, сформированный из находившихся в Балаклаве разрозненных подразделений, в том числе 93-го полка и Королевского флота.{339}}

Еще одно аналогичное подразделение у Балаклавы, которым командовал капитан Александер, входило в состав Королевской морской артиллерии.

Артиллерия

Подвижной артиллерией в распоряжении Кемпбела, способной быстро поддержать передовые позиции, были батареи W Королевской артиллерии (капитан Баркер),{340} временно переданной из 3-й дивизии, и I Королевской конной артиллерии (капитан Г.А. Мод){341} от кавалерийской дивизии. Последнюю еще в Болгарии придали Легкой бригаде.{342}

Этого было мало, но предполагалось, что остальные артиллерийские подразделения, принадлежащие разным дивизиям, подойдут в ходе боя.

Похоже, Раглан надеялся лишь на видимость, создаваемую массой войск, особенно малопригодной в условиях позиционной войны кавалерией. С одной стороны, ему это удалось. По крайней мере кавалерийский лагерь русское командование упорно считало артиллерийским парком и во что бы то ни стало желало уничтожить, для чего и усилило назначенные силы кавалерией.

Ошибкой, ставшей в этот день роковой, стало поручение им защиты важнейших передовых укреплений самому худшему османскому контингенту.{343} О его истинном боевом качестве мы еще скажем. Но и того «пушечного мяса», что было предназначено английским командующим к насаживанию на русские штыки, было явно мало. Вынесенные далеко за главную линию редуты, по мнению офицера штаба русского главнокомандующего подполковника Циммермана, требовали для защиты больше людей, чем имели{344}.

Силы сторон: русские

Готовились к бою тщательно, стараясь не допустить просчетов недавней Альмы. Основную надежду возлагали на 12-ю пехотную дивизию с ее амбициозным, агрессивным и вполне самостоятельным командиром, заслуженно считавшимся одним из когорты наиболее талантливых командиров Российской императорской армии.{345}

О его личных качествах выше мы уже говорили. Что касается военных дарований, то Липранди из немногих, кто выработал единственно верный стиль руководства войсками в мирное время и на войне, предполагавший содействие инициативе младших командиров и поддержание должного уровня готовности в полках. При этом он обладал редким для того времени качеством не жертвовать напрасно солдатскими и офицерскими жизнями, предпочитая тщательное планирование до начала сражения пышным похоронам после него.

В обществе генералов Павел Петрович слыл весьма оригиналом: за все время своего 17-летнего командования различными полками Липранди не арестовал ни одного офицера и не подверг телесному наказанию ни одного нижнего чина. Союзные военные командиры считали его одним из наиболее ярких русских военачальников Крымской войны.{346}

Под его непосредственное командование поступали значительные силы, соединявшие пехоту, артиллерию, кавалерию и саперов.

Диспозицию генерал Липранди составил обстоятельно.{347} Каждый полковой, батальонный и батарейный командир имел точнейшие задачи на весь период боя, притом даже в зависимости от той или иной ситуации его развития. В письменном виде ее получил каждый полковой и батарейный командир. Планировали действовать тремя отрядами, каждый под своим командованием, имевшими разные задачи, но согласованные цели, с выделением общего резерва и войсками, прикрывающими фланг.

Мы помним, в каком напряжении шло планирование операции, с какими интригами пришлось столкнуться Липранди при этом, и потому, думаю, читателю будет интересно прочитать документ полностью.

Диспозиция на 13-е число октября 1854 г. Бивак при с. Чоргунь.

Всем войскам в 5 часов утра быть в совершенной готовности к выступлению в бой.

Левая колонна под начальством генерал-майора Гриббе: 1-й, 2-й и 3-й батальоны Днепровского пехотного полка, с 6-ю орудиями легкой № 6-го батареи, выступает по ущелью, ведущему на Байдарскую долину, вытянувшись в лощину, поворачивает направо и идет дорогою, ведущей к с. Комары, которое и занимает.

Сотня казаков, при колонне находящаяся, быв вначале в голове, по выходе на высоты оставляет человек 50 при колонне; остальные бросаются быстро к монастырю Иоанна Постного и там занимают дорогу, идущую в Балаклаву, послав разъезды по оной далее.

Два дивизиона Сводного уланского полка находятся при сей колонне и, следуя вначале в хвосте, впоследствии действуют по усмотрению генерал-майора Гриббе.

Средняя колонна, имеющая назначение овладеть высотою, где расположен лагерь неприятеля, составляется из двух отделений:

Первое отделение – из первых трех батальонов Азовского пехотного полка, с 6-ю орудиями легкой №6-го батареи.

Второе отделение – 4-й батальон Днепровского пехотного полка и 4-й же Азовского, с 4-мя орудиями батарейной, №4-го батареи.

Оба отделения подчиняются командиру 1-й бригады, генерал-майору Семякину, и действуют по его указанию.

Правая колонна, под командою командира Одесского егерского полка полковника Скюдери – из четырех батальонов Одесского егерского полка, с 8-ю орудиями легкой №7-го батареи.

Назначение этой колонны – овладеть редутом, ближайшим к высоте.

При сей колонне, на правом фланге, будет три сотни казаков №53-го полка, из которых одна сотня немедленно, с переходом войск через мост, занимает высоты направо.

Резерв, под начальством командира 2-й бригады генерал-майора Левуцкого, состоит из Украинского егерского полка, с четырьмя орудиями батарейной №4-го батареи.

Один батальон сего полка, с легкою №8-го батареею, остаются на позиции при с. Чоргунь.

Когда выйдут на высоты, за мостом влево батарейная батарея становится на выгодную позицию и прикрывается по флангам двумя батальонами этого полка, построенными в ротные колонны в две лини. При 3-м батальоне сего полка четыре орудия легкой №7-го батареи.

^{Император Николай I в мундире Лейб-гвардии конного полка. Портрет работы В. Сверчкова, 1856 г. Музей Гвардии, Эрмитаж, Санкт-Петербург,} 

Особые части действуют по моим приказаниям:

4-й стрелковый батальон отделяет в каждую из трех колонн по одной роте; 4-я рота остается при резерве. При ротах этих действуют и штуцерники от полков.

Два полка 6-й кавалерийской дивизии и Уральский казачий №1-го полк, выйдя из ущелья, идущего к Черной речке, и перейдя через мост, строятся в колонны к атаке на равнине и действуют по моему приказанию.

Кавалерия с конной батареей состоит под начальством генерал-лейтенанта Рыжова.

При войсках должны находиться: в пехоте по одному патронному ящику на батальон, которые останавливаются сзади резерва, вместе с артиллерийскими вторыми и третьими зарядными ящиками и запасными лафетами.

Весь прочий обоз остается за с. Чоргунь, на месте, где ныне находится легкий вагенбург, которому иметь лошадей запряженными.

При каждом батальоне иметь определенное число носилок с назначенными I относа раненых людьми под командою благонадежных унтер-офицеров и от пол офицера.

Перевязочных пунктов первоначально назначается два: для левой колонны у моста через ручей, текущий из Байдарской долины; для средней и правой – у моста через канал Черной речки.

На этих пунктах от частей, колонны составляющих, должны быть все телеги, медики, фельдшера, цирюльники и, для помощи, музыканты.

Смотря на удаление действия войск, перевязочные пункты продвигаются ближе

Всех раненых, по подании первой помощи, отправлять в с. Чоргунь, где дивизионному доктору распорядиться временно разместить доставленных людей, и для сего отрядить от всех войск одного или двух медиков, с приличным числом фельдшером а рабочими снабдить командира остающегося в селении Украинского батальона.

Общее приказание.

Войскам действовать: первой линии в ротных колоннах, имея штуцерников рассыпанными впереди; ротным же колоннам второй линии быть не ближе 100 шагов от третьей линии иметь колонны к атаке и быть от второй не ближе 200 шагов.

Из фронта строго воспретить кому-либо выходить для отвода раненых, кроме команд, для сего назначенных; пехоте убирать раненых всех частей без разбора.

Обращаю внимание гг. частных начальников, что при подобных предприятиях штык есть главное оружие к достижению верного и скорого успеха.{348}

Таким образом, единственная главная задача, действительно указанная главнокомандующим и отраженная в диспозиции, заключалась в атаке высот у дерев! Кадыкой,{349} где располагался укрепленный неприятельский лагерь, прикрывающие дорогу из Севастополя на Балаклаву:{350} «…желая воспользоваться прибытием свежих войск и положить основание дальнейшим наступательным действиям в обширном размере, князь Меншиков решился провести наступление на тыл неприятельской армии со стороны Чоргуна, по направлению к Балаклаве».{351}

После ее выполнения все дальнейшее теряло смысл и сражение можно было считать успешно завершенным. Даже удержание за собой отдельных укреплений не считалось необходимым. Фронтальная атака на редут № 3, даже в случае успеха и его занятия, не имела бы продолжения, ибо «…если бы наши войска и заняли это укрепление, то не могли бы там держаться, подвергаясь перекрестному огню с командующего местностью редута № 1 и выстрелам с редута № 4; вести же единовременно атаку и на последнее укрепление мы не могли, не открывая своего правого фланга французским батареям генерала Боске, расположенным на горе Сапун».{352}

У Липранди было мало времени, и не подлежит сомнению, что в основание его плана легла разработанная им же несколько дней назад идея, которую пришлось скоординировать, исходя из отличного от планируемого им числа задействованных войск.

Довели ее до бригадных, полковых и батарейных командиров вечером 12 (24) октября перед наступлением темноты на совете близ Чоргуна. Ближе к полуночи командиры собрали офицеров, те, в свою очередь, разъяснили задачу грядущего дня солдатам.{353} Кстати, обратим внимание, насколько разнится начало операции от недавних событий на Альме, где еще за несколько дней до сражения никто не знал, что будет и что ему делать, а когда дело дошло до стрельбы, вел бой по своему усмотрению, своей совести и на свой страх и риск.

^{Генерал-адъютант, князь А.С. Меншиков. Главнокомандующий Российской армией в Крыму. Портрет неизвестного художника. Сер. XIX в.}

Балаклавский бой в его основной стадии был управляемым, а потому невероятно скучным. Альминское сражение при полном отсутствии централизованного управления, рухнувшего спустя час после начала, было «частным делом» нескольких дивизионных, а в большинстве случаев полковых и даже батальонных командиров и потому чрезвычайно интересным. Представляю, какой шок вызвала эта фраза у большинства читателей, для которых Балаклава – это прежде всего атака Легкой бригады, но рискну их разочаровать.

В военном деле все, что хорошо управляется и проходит успешно – скучно. Нас чаще побуждают к изучению, спорам и дискуссиям героические неудачи, чем естественные, рационально спланированные и организованно проведенные победы.

Мы не любим профессионалов, а приходим в восторг от дилетантов. И в этом смысле Балаклава едва ли не эталон. Первая часть сражения, то есть само выполнение задачи (об этом немного дальше) занимает несколько строк в повествованиях о нем, а апофеоз дилетантизма (то есть действия кавалерии, о которых речь тоже еще впереди) порождают восторг, невероятные эмоции и фантастические мифы. Вот ровно это и случилось с Балаклавским сражением.

Интрига началась с того, что утонченный интеллектуал Меншиков счел ниже достоинства делиться планами с теми, кого считал недостойными или, что, пожалуй, важнее, неспособными понять его (пусть и неплохой) план дальнейших действий. К счастью, не менее утонченный, дружащий с лучшими представителями российской интеллигенции Липранди позаботился, чтобы в свете завещания великого Суворова не только генералы и офицеры, но и каждый солдат «знал свой маневр».

Исполнение главной задачи возлагалась на отряд, который возглавлял генерал-майор Константин Романович Семякин, «…человек большого ума, обладавший недюжинными способностями и сильным духом, он с первых же шагов своего служебного поприща выделяется из массы, и всякого рода деятельность, исполненная им, является в высшей степени плодотворною.

Ярче всего обрисовывается его сильная фигура во время славного севастопольского сидения. Среди всех ужасов осады, ежеминутно рискуя жизнью, в зависимости от всякого рода случайностей, он является одним из самых надежных и мужественных оборонителей города. Одного присутствия его было достаточно, чтобы влить спокойствие и презрение к опасности в окружающих, и, глядя на него, солдат знал, что Семякин не выдаст, и благодаря этому совершал чудеса храбрости».{354}

^{Генерал-адъютант Э.И. Тотлебен. В 1854 г. – подполковник. Создатель инженерной обороны Севастополя.}

О нем мы говорили не раз. Генерал, несомненно, опытный, неоднократно награжденный, выполнявший не раз сложнейшие поручения, из которых более всего удавались операции маневренные, авангардные, в отрыве от главных сил (как, например, в Польше и Венгрии). Во время похода 1848–1849 гг. на подавление Венгерского мятежа союзных русским австрийцев не раз удивляли действия возглавляемого им Брянского пехотного полка, который Семякин, не раздумывая, бросал в штыковые атаки, появляясь именно там, где решалась судьба сражения. В сражении у дер. Перед полк дважды выручал союзников из опасного положения.

Заслуги Семякина были оценены, и за это сражение он был произведен в генерал-майоры, а австрийский император пожаловал ему командорский знак ордена св. Леопольда 2-й степени. За отличие при осаде крепости Коморн был награжден орденом Св.Станислава 1-й ст.

Притом в военной биографии генерала множество странностей, «белых пятен, труднообъяснимых событий, в том числе уходы или увольнения со службы и возвращение на нее, быстрые смены равных должностей и недолгие пребывания в подчинении у больших начальников. Скорее всего, подобное свидетельствует о сложном характере, независимости и постоянном стремлении отличиться, пусть даже любой ценой. Такие люди как никто лучше подходят для выполнения главных задач, особенно если это потребует определенной инициативы и импровизации. Участник обороны Севастополя Андрианов недаром поставил его в число наиболее выдающихся «главарей» Крымской войны.{355}

Под его командование поступала средняя (главная) колонна:

Первый эшелон: 4 батальона Азовского пехотного полка, 1 батальон Днепровского пехотного полка, рота 4-го стрелкового батальона, батарейная №4 батарея (4 орудия) и легкая №6 батарея (6 орудий) 12-й артиллерийской бригады. Самые опытные части отряда, с боевым опытом и богатыми традициями. Неудивительно, что командование над ними принял сам Семякин.

Второй эшелон (генерал-майор Федор Григорьевич Левуцкий, командир 2-й бригады 12-й пехотной дивизии): 3 батальона Украинского егерского полка (командир – полковник Димитрий Степанович Лишень), батарейная № 4 батарея (4 орудия) и легкая №7 батарея (4 орудия) 12-й артиллерийской бригады.

Задача Семякина была в движении по дороге из Чоргуна на Кадыкой с последующим занятием неприятельского лагеря.{356} Для обеспечения фланга ему требовалось выделить силы, которыми занять монастырь Св. Ионы.{357}

Колонна не имела кавалерии, но включала в себя почти половину дивизии, усиленной артиллерией, являясь, по сути, тараном, который должен был пробить брешь в неприятельской оборонительной линии и к которой потом подтягивались остальные части.

Левая колонна (генерал-майор Николай Карлович Гриббе):

3 батальона Днепровского пехотного полка, 1 рота 4-го стрелкового батальона, батарейная №4 батарея (4 орудия), легкая №6 батарея (6 орудий) 12-й артиллерийской бригады, 4 эскадрона Сводного уланского полка, одной сотни Донского №53 казачьего полка.{358}

Остановимся немного на личности командира. Николай Карлович чем-то похож на своего напарника – генерала Семякина. Они почти ровесники (Семякин 1802 года рождения, Гриббе – 1800-го). Оба дворяне, но Семякин из благодатной Киевской губернии, Гриббе – из сибирской глуши. У них схожее движение по служебной лестнице, почти одни награды, среди которых выслужной орден Св. Георгия 4-й ст.

Но при этом путь Гриббе к генеральским эполетам сложнее. Выходец из Иркутска, имевший имение с целыми тремя (!) крепостными «душами», он делал карьеру трудно. Помогла, в том числе, женитьба на княгине Мещерской, имевшей 300 крепостных душ в двух имениях и дом в Москве.

Но к 1854 г. он лишь командир Днепровского пехотного полка, на который поставлен в марте 1853 г. вместо генерал-майора Марковского, отправленного «в отпуск по болезни». Среди офицеров был известен как «непонятый полком и потому не любимый ни офицерами, ни солдатами: его природную грубость в разговоре считали невежеством».{359}

Гриббе должен был двинуться по ущелью в Байдарскую долину, занять деревню Комары. Казаки выходили на высоту у монастыря Св. Ионы Постного и перекрывали ее разъездами.

Эти войска обеспечивали безопасность левого фланга Липранди, одновременно создавая угрозу глубокого охвата позиций союзников, постоянно создавая им угрозу.

Одновременный выход к монастырю войск из обеих отрядов не ошибка – этим обеспечивалась их «локтевая» связь.

Кроме того, Липранди должен был разделить силы еще по одной немаловажно? причине. Генералы, при кажущейся схожести, не переносят друг друга. Понятно, что Павел Петрович, ставя им задачу, указал каждому, что именно от него зависит успех дня и всего сражения. Таким образом, можно было быть спокойным, что оба, стремясь быть лучшими, сосредоточатся исключительно на своей роли и не будут мешать друг другу.

Правая колонна (полковник Александр Петрович Скюдери, командир Одесского егерского пока):

4 батальона Одесского егерского полка, 1 рота 4-го стрелкового батальона, легкая №7 батарея 12-й артиллерийской бригады (8 орудий) и 3 сотни Донского №53 казачьего полка.

Скюдери должен был перейти Черную и двинуться для взятия редута №3.{360}

Как правило, когда говорят о действиях этого отряда, их определяют как второстепенные: взаимодействие с основными силами (отрядом Семякина) и его поддержка На самом деле Липранди приказал Скюдери как можно энергичнее, но одновременно не спеша вести действия против редута №3, чтобы создать у союзников впечатление, что именно здесь проходит ось направления главного удара.{361}

Что важно – все действия трех основных колонн согласовывались по задачам. Отчетливо видна «классика военного жанра» всех времен: давление на фронт, обход и охват, пусть даже демонстративный.

Общий резерв:

Батальон Украинского егерского полка, 1 рота стрелкового батальона и легкая №8 артиллерийская батарея.{362}

Помимо этих подразделений, диспозиция предписывала находиться в резерве конной №12 батарее. Тотлебен в таблицах распределения сил по отрядам ее даже не упоминает, хотя в ходе боя показывает ее действия.{363}

Кожухов утверждает, что, ознакомившись с диспозицией, полученной от командира батареи, обнаружил, что «…наша батарея ни в один из этих отрядов не попала; она как только пришедшая из похода назначена была с батальоном Украинского полка прикрывать вагенбург и защищать Чоргунское ущелье».{364}

Относительно небольшой резерв позволяет предположить, что не планировалось нечто масштабное, а ставилась ограниченная по времени и целям задача.

Кавалерия (генерал-лейтенант И.И. Рыжов):

2-я бригада 6-й Легкой кавалерийской дивизии (генерал-майор Иван Альбертович Халецкий) в составе:

11-й гусарский Его Императорского Высочества Князя Николая Максимилиановича (Киевский) полк (штатный командир – генерал-майор Величко в кампании не участвовал и полком в Крыму командовал И.А. Халецкий).{365}

12-й гусарский Гросс-Герцога Саксен-Веймарского (Ингерманландский) полк^[12] (полковник Бутович).^[13]

^{Генерал-майор И.П. Жабокрицкий. В сражении при Балаклаве командовал войсками правого фланга.}

Очень трудно оценивать боевое качество русской кавалерии вообще. Тем более в сложнейший военно-технический перелом середины XIX в., когда не было ясно, какие из тех боевых умений, которые оказывались наиболее ценными в эпоху наполеоновских войн, могли быть столь же успешными теперь. Без сомнения, это были не самые худшие из кавалерийских частей Российской армии, прибывшие в Крым из благодатных районов Харьковской губернии, где дислоцировались до января 1854 г.{366} Вышедший 2 января из Балаклеи, Ингерманландский полк до 31 августа «…спокойно ожидал дальнейших приказаний, переходя по временам из одного места полуострова в другое».{367}

Для своего времени они имели вполне типичную подготовку, которая, может быть, вполне соответствовала началу столетия, но безнадежно устарела к началу Крымской войны.

В строю было много офицеров, прибывших в полки с началом кампании, не знавших ни нижних чинов, ни даже офицеров. Пример – полковник Василий Павлович Кутузов, ушедший давно в отставку по возрасту из Преображенского полка. С началом войны он вернулся на службу, был направлен тем же чином (полковником) в Киевский гусарский полк и впоследствии стал его командиром.{368}

Сводный уланский полк (полковник Василий Иванович Еропкин). Был сформирован «по недостатку кавалерии» из резервных частей 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й и 6-й легких кавалерийских дивизий. По качеству полк далеко не самый лучший, «…большинство эскадронов состояло из рекрутов годового срока службы».{369}

Резервная кавалерия – это временное образование, боевая ценность которого кратно ниже, чем у обычных армейских частей. Ее основная задача состояла в пополнении убыли в полках, к которым относились их резервные составляющие, носившие в том числе полковую униформ): Донской № 53 казачий полк (полковник Александров);

Уральский № 1 казачий полк (подполковник Павел Борисович Хорошихин).{370} Казачьи полки были укомплектованы опытными людьми и по качеству, пожалуй, даже превосходили армейскую кавалерию.

^{Генерал-лейтенант П.П. Липранди. Начальник 12-й пехотной дивизии,}

Современный исследователь истории кавалерии Российской императорской армии А. Сакович приводит данные, основываясь на воспоминаниях Г.А. Бако, что в составе сводной кавалерийской группы в Балаклавском сражении принимала участие и льготная часть Лейб-гвардии Крымско-татарского полуэскадрона, но сегодня ни подтвердить это, ни опровергнуть не представляется возможным.{371} Единственным источником остается упоминание Рыжова о переходе полуэскадрона («сотня резерва гвардейских крымских татар») в его подчинение.{372}

До 11 октября кавалерия (кроме Донского полка) находилась на биваках на Каче, неподалеку от Бахчисарая, но в этот день Рыжов получил приказ Меншикова передвинуть все, находившиеся в его распоряжении силы, включая артиллерию, прибыть «…к девяти часам вечера на Мекензиеву гору и оттуда с одним егерским полком и четырьмя стрелковыми батальонами, спустившись с Мекензиевой горы, со всеми военными предосторожностями направиться прямым путем в с. Чоргунь для присоединения к отряду генерала Липранди, под начальство которого я поступал».{373}

Задачу кавалерии Чоргунского отряда ставил лично Липранди. Приказ, как и всем войскам, отличался детальностью, точностью и последовательностью, то есть именно тем, что должно отличать грамотного командира от бездарных вождей. Обратим внимание, что Липранди втолковывал Рыжову не просто диспозицию, которая, как известно, только документ, указывающий командиру его и общую боевую задачу. А вот как ее выполнять – каждый должен был решать сам. Липранди, понимая, что уровень инициативности и творческого подхода у нижестоящих командиров не сильно отличается от аналогичного уровня начальников, над ним вышестоящих, подстраховался.

Судя по воспоминаниям самого Рыжова, ему все втолковали подробно: «…все его распоряжения до самых мелочей были самые благоразумные и самые дельные; каждому начальнику части были переданы меры на всякий могший произойти случай ясно, основательно и подробно».{374}

По его словам, единственной задачей бригады было «…по занятии последнего редута нашею пехотой немедленно и даже с самого места в карьер броситься на английскую кавалерию, занимавшую укрепленную позицию вблизи с. Кадыкиой и город Балаклаву».{375}

Рыжов откровенно врет. Сами участники сражения говорят, что генерал слишком уж вольно трактует приказ Липранди, в котором, как и для пехоты, для кавалерии ни о каком занятии Балаклавы речи не шло. Тем более куда-то и на кого-то бросаться не требовалось совершенно, ибо после занятия редутов английская кавалерия ничего исправить не могла и все, что было нужно гусарам, так это разрушить имевшиеся в британском лагере постройки, коновязи и проч., что могло доставить противнику если не проблемы, то хотя бы досаду.

Могу лишь предположить, что когда Липранди довел пехотным и артиллерийским командирам диспозицию с точно обозначенными задачами, Рыжов задал вопрос: «А что мне тут делать?». Липранди обозначил ему простую и понятную работу, о которой выше было сказано: выйти между взятыми к тому времени редутами, атаковать ближайшую цель (обозначенную как вагенбург) и отойти.

Это очень похоже на правду, так как когда полковник Попов еще в штабе Меншикова спросил о намерении атаковать Балаклаву самого Липранди, тот категорически ответил: «Нет, на это у меня нет достаточных сил».{376}

Еще одно подтверждение этому можно без особого труда обнаружить у Ушакова: «…начальник отряда приказал гусарской бригаде генерала Рыжова и Уральскому полку с конно-легкою № 12-го батареею, перейдя через перевал между редутами № 3 и № 4, спуститься в долину и атаковать расположенный у с. Кадыкиой английский вагенбург».{377}

И никаких Балаклав….

Таким образом, кавалерии предписывалась важная, но совершенно второстепенная задача – взять на себя функции прикрытия захваченных редутов. Единственная порученная ей активность выражалась в том, что регулярно делала пехота в вылазках под Севастополем: в порче неприятельского имущества, уничтожении произведенных работ и предании огню найденных запасов. Что и подтверждает Арбузов в своих воспоминаниях: «…по диспозиции предполагалось взять у турок четыре редута, устроенные на Балаклавских высотах, и вытеснить их из деревни Комары; потом направить Киевский и Ингерманландский гусарские полки, через взятые уже Балаклавские высоты, на неприятельский артиллерийский парк, стоявший правее Кадыкиой. Гусары, приведя в негодность парковые повозки, должны были отступить; после чего артиллерийским огнём предполагалось произвести взрыв в парке, отвести который неприятель был бы уже лишен возможности».{378}