Текст книги "От Балаклавы к Инкерману"
Автор книги: Сергей Ченнык
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Наверное, любая другая пехота давно или отошла бы, или остановилась. В данном случае этого не случилось. Англичане вновь имели дело с той пехотой, которую помнили по Альме. Той, которая могла стоять среди трупов своих товарищей, но продолжать вести огонь; той, которая могла сближаться под сильнейшими выстрелами, демонстрируя, может быть, и не нежную жертвенность, но невольно вызывая уважение сильного противника и страх слабого.
Вот и сейчас противник привычно демонстрировал во все времена поражавшую устойчивость под огнем и, смыкаясь, упорно двигался к цели, не замечая уже нависшей над ним смертельной опасности:{1130} «Русские представляют отличный материал для войны. Как они умеют умирать!».{1131}
К великому сожалению, под имевшимся в Крыму командованием эта великолепная пехота могла быть способной только на прямолинейные действия и оказывалась чувствительной к противнику, пусть и более малочисленному, но умело маневрировавшему. Что и произошло сейчас. Что потом повторится при Инкермане, под Евпаторией и особенно на Черной речке.
Спас положение пикет 95-го полка. Когда началась атака, командир пикета Чемпион отвел своих людей немного назад и перестроил в линию. Сам он забрался на какой-то придорожный каменный забор и что-то орал солдатам, подбадривая их и приказывая вести непрерывный огонь без команды, «подпирая» попавший в беду 49-й полк: «Я приказал офицерам трех рот моего пикета идти под кромкой холма и растянуться в цепь, чтобы быть готовыми отразить наступление неприятеля. Легкой роте было дано особое поручение: принять меры против того, чтобы неприятель не смог повернуть их правый фланг. 4-ю роту я оставил за горжей в исходной позиции для защиты ее и батареи».{1132}
Едва завязался бой, как понявший все Эванс сообразил, что при случае можно будет вполне отрезать увлекшихся атакой русских и разгромить их, достойно отомстив за вчерашнее поражение у Балаклавы.
Выполняя его приказ, английские передовые пикеты удерживали позиции, пока не опорожнили патронные сумки почти до последнего патрона, но дождались помощи от дивизии и подошедшей артиллерии.{1133}
Расстрел
Эванс своего добился. Тактика пикетов себя полностью оправдала, и англичане получили так необходимое им время. Федоров вывел войска на английские батареи, уже изготовившиеся к стрельбе.
Не понимая грозившей им смертельной опасности, в азарте некоторые русские офицеры увлекали за собой солдат, самоуверенно надеясь таким образом решить исход боя. Один из таких, прапорщик Бутырского полка Кудрявцев, ворвался в казалось слабо защищенное укрепление, но неожиданно наткнувшись на защищавших его англичан, был убит сам и погубил находившихся с ним нижних чинов.
Кажется, именно его тело нашел потом на своей позиции Чемпион: «…Я видел одного русского офицера, которого мы убили на холме, его лицо выражало благородство».{1134}
Хотя таким же мог быть и поручик Бородинского егерского полка Урановский, убитый, «…когда полк подошел к вражеской батарее».{1135}
Британцы, не допуская русских на близкую дистанцию, «выжали» все из своих дальнобойных ружей и просто расстреляли их издалека.{1136} Хорошую поддержку оказали им подошедшие роты 41-го, 47-го, 49-го, 55-го а также 7-го Королевского фузилерного полка и несколько рот Стрелковой бригады, которыми командовал майор Троубридж.
Полностью оправдала себя практика создания учебного центра пехоты в Чобхеме, через который прошли многие солдаты с 1853 г., и повышенное внимание к освоению нового оружия в войсках, что позволило в основном «излечить» солдат от вызванной боевым стрессом порочной практики забивания в ствол двух и более пуль, чем страдала ранее армия, вооруженная ударными гладкоствольными «Браун Бесс». А еще ранее, в 1852 г., по одному офицеру и два солдата откомандировывались от каждого армейского полка в Вулидж, где проходили инструкторскую подготовку, изучая и практикуясь в стрельбе из новых ружей Р1851.{1137}
Результаты такой методики сказались еще на Альме и оказались весомым аргументом в обоих сражениях при Инкермане. Интересно, что ни один из русских солдат и офицеров в этот день даже не увидел противника. Исключая, может быть, нескольких пехотинцев, пытавшихся разделаться с отбившимся от своих лейтенантом Конолли. На поле боя «правила бал» новая эпоха войн, в которой смерть приходила издалека. Сами англичане признали, что основная масса жертв была на счету огня стрелкового оружия.
Изучение опыта Крымской кампании подтвердило правильность такой типично английской тактики ведения боя как массированный огонь из развернутого строя пехотных подразделений: «…Стойкость под огнем, спокойное состояние духа – le courage froid – качество, врожденное преимущественно у англичан, требует развернутого строя. При этих условиях он в обороне приобретает громадную силу. Бешеное увлечение – l'impétuosité – отличительная черта французских войск (furia francesa) требует колонны».{1138}
Считалось, что в среднем 2/3 общего времени боя ведут стрелки. Остальные подразделения вводятся в бой, сообразуясь с местностью, постепенно усиливая стрелков и часто тоже разворачиваясь из колонн в линии. Именно так, сообразуясь с условиями местности, атаковали левый фланг русской позиции на Альме французские дивизии Канробера и принца Наполеона.{1139}
До штыков в первом Инкермане дело почти не доходило. Чемпион прокричал знаменитое “Fix Bayonetts!”, приказав своим бойцам примкнуть штыки лишь когда ряды русских были расстроены и можно было начинать преследование. Но этого не получилось. Солдаты были обессилены и не имели ни малейшего желания что-либо еще делать, предоставляя эту возможность тем, кто только вступал в бой: «…Я сказал нашим солдатам, что к нам идет подмога, приказал им примкнуть штыки и идти в атаку с криком «ура!», что обескуражило русских, которые почти выбили нас из траншей, развернув один фланг. Я попытался было поднять атаку, но это было выше человеческих сил, со мной было мало людей; но они немного прошли вперед, сделав несколько выстрелов, и русские отступили».{1140}
Атака 2-й дивизии
Когда 2-я дивизия построилась и вышла за пределы лагеря, где располагалась под прикрытием передовых постов, был уже почти полдень. Вскоре можно было увидеть, что пикеты, которые уже какое-то время вели яростную перестрелку, отходили назад, а русские шли по Снарядной горке сомкнутыми колоннами с массой штуцерников впереди.{1141}
Дивизия немедленно развернулась перед лагерем, левым флангом командовал Пеннефатер, правым – Адаме.
Тем временем герцог Кембриджский подвел Гвардейскую бригаду к правому флангу 2-й дивизии, стремясь прикрыть Пеннефатера от попытки русских опрокинуть его фланг. Русские, оказавшись перед теперь уже усилившимся противником, остановились, подались назад и вскоре очистили подступы к Снарядной горке. Боске двинулся с пятью батальонами на помощь англичанам.
Британцы быстро подтянули настолько больше силы пехоты, что дальнейшее продвижение вперед становилось для русских самоубийственным предприятием. Сильный огонь вели уже две английские батареи: капитанов Тернера (доказавшего ранее свое умение поддерживать пехоту на Альме и под Балаклавой) и Йетс, которых привел к месту боя подполковник Фитцмайер. Еще одну батарею (на самом деле в бою приняли участие только два ее орудия) подтягивал подполковник Дакрес.{1142}
Вскоре 18 (19)[49] орудий вели огонь по русской пехоты, в некоторых случаях даже через головы своих войск: «…Наша артиллерия косила русских сотнями, и вскоре поле было завалено убитыми и ранеными. Помощь подоспевших гвардейцев почти не понадобилась – не больше, во всяком случае, чем под Балаклавой».{1143}
Вновь важным вкладом в успех сражения оказалась английская картечная граната – шрапнель. Ее невероятно удачная конструкция позволяла эффективно накрывать большую площадь, не давая шанс на спасение даже тем, кто, казалось, находил укрытие за каким-либо местным предметом.
К сожалению, определенная консервативность русской военной мысли первой половины XIX в. сыграла в Крымской кампании злую шутку по отношению к отечественной артиллерии. Являясь лидерами в разработке нового типа боеприпасов, русские артиллеристы умудрились благодаря консервативности власти и ее успокоенности после окончания кампании 1812–1814 гг. не принять на вооружение прекрасную картечную гранату П.Г. Дивова обр. 1813 г., по всем показателям превосходившую систему подполковника Королевской артиллерии Шрапнеля.[50] В конце концов, только в начале 1840-х годов картечные гранаты были приняты на вооружение русской артиллерии, но они были повторением системы Шрапнеля, а в Британии уже разрабатывались их более совершенные типы.{1144}
Вторая дивизия только вступала в бой, когда перестрелка с обеих сторон достигла своего пика. О том, насколько плотным был огонь, свидетельствует случай, происшедший с хирургом 95-го полка Кларком, который во время остановки на Снарядной горке оказывал помощь на месте солдату, получившему тяжелое ранение. Майор Хьюм сказал медику: «Сэр, вы слишком медлите!». «Я делаю всё, что в моих силах», – ответил Кларк и едва это произнес, как другая пуля попала в раненого во второй раз и убила его. «Теперь я ничем не могу ему помочь», – сказал Кларк, поднимаясь на ноги.{1145}
Что касается интенсивности огня, то Малый Инкерман интересен прежде всего тем, что в нем обе противоборствующие стороны пытались решить задачи огнем. Это первое сражение Крымской войны, где и русские, и англичане, обрушив друг на друга свинцовый ливень, стремились сокрушить стойкость противника. В этом отношении его можно назвать революционным. Впервые огонь вели не плотные строи солдат, а солдаты в разомкнутых строях. Привычно двигавшиеся впереди строя русские командиры понесли тяжелые потери.
В разгар боя был тяжело ранен полковник Федоров. По команде начальство принял командир Лейб-Бородинского полка полковник Веревкин-Шелюта, которому уже ничего не оставалось, как под сильнейшим неприятельским огнем выводить войска из сражения.
Отход русских войск
При отступлении русские оказались в зоне действия Ланкастерской и Пятиглазой батарей, которые открыли жестокий и точный огонь по батальонам бутырцев и бородинцев, нанеся им тяжелые потери.{1146}
Вслед отходящим русским бросили 4 роты 41-го и 4 роты 47-го полков, преследовавшие отходивших почти до самых передовых позиций оборонительной линии. 55-й полк оставался на месте, составляя резерв: «…Мы гнали русских до самого города. кое-кто из офицеров думал даже, что мы войдем в Севастополь вслед за ними; но доблестный наш командир хорошо знал свое дело (я имею в виду сэра де Лейси Эванса, командовавшего боем)».{1147}
В суматохе боя злую шутку сыграли необычные головные уборы Бутырского полка. При отходе пехоты одна из русских батарей посчитала бутырцев за французов и открыла огонь, стоивший полку еще нескольких убитых и раненных. К счастью, разобрались быстро.{1148}
Но уже вскоре, в сражении при Инкермане, это обойдется большими жертвами…
Потери: русские
По «кровавости», как и по значению, Малый Инкерман чаще недооценивают, объясняя его необходимость всего лишь «разведкой боем». На него смотрят как на некое малозначительное столкновение, сильно, впрочем, на положении дел в Крыму не повлиявшее. Но если принять в расчет кратковременность его основной фазы (Калторп говорит, что ожесточенный бой продолжался не более получаса) и число погибших, то картина будет совсем иной. А если учесть соотношение потерь сторон в этом бою, то выяснится, что русских просто расстреляли.
Забегая вперед, скажу, что подобная жертвенность для Русской армии дело обычное и ее в Крымской кампании мы еще увидим не раз, например, во время атаки Галицкого полка в Чернореченском сражении.
Действительно, что для русских банальная разведка боем, то для англичан – The Charge of the Light Brigade.
По Тотлебену, русские потеряли в общей сложности 270 человек, в том числе 25 офицеров убитыми, раненными и пропавшими без вести.{1149} Одних удалось вынести с поля, как капитана Бутырского пехотного полка Августовского, умершего вскоре от полученных в сражении ран.{1150} Поручика этого же полка Бушковского вынесли мертвым.{1151}
Другие остались на неприятельской стороне. Цифр точных нет. По одним данным, противник обнаружил на поле боя тела 181 нижних чинов и двух офицеров, которых предали земле в этот и на следующий день. Калторп говорит о 96 русских солдатах и офицерах, преданных земле 27 октября.{1152}
По другим данным, русские потеряли попавшими в плен более 100 человек и оставили более 130 мертвых тел на позициях англичан.{1153} В рапорте Эванса говорилось о 80 пленных. Общие потери русских командир 2-й дивизии оценил, явно завысив, в 600 чел.{1154}
Потери: англичане
Общие потери составили 2 офицера и 10 солдат убитыми, 51 офицер и солдат раненными.{1155}
Наиболее пострадали принявшие на себя силу главного удара русской пехоты передовые пикеты 49-го и 95-го полков. В 95-м полку, на который легла основная тяжесть боя, были убиты 7 нижних чинов, ранены 1 офицер и 24 солдата.{1156}
Перемирие: новые отношения между противниками
Первый (Малый) Инкерман связан с событием, тогда незаметным, а потом ставшим регулярным. Именно благодаря ему родился бытующий в среде неискоренимых романтиков от истории образ Крымской войны как последней войны джентльменов. Это первое в кампании перемирие, заключенное между русскими и союзными войсками. Теме перемирий уделено много (зачастую даже излишне) в исторических исследованиях Восточной войны. Некоторые именно в этом считают ее отличающейся от большинства иных, которые были до и уж тем более после. Именно отсюда появились совершенные глупости, облаченные в определения такого рода, как «последняя война джентльменов», «рыцарская война» и проч.
На самом деле перемирия объявлялись совсем не ради того, чтобы офицеры могли по-французски пощебетать и коньячком «побаловаться». В самом термине «перемирие» и его классическом определении, содержащемся во многих энциклопедиях или энциклопедических словарях, определен его смысл.
Перемирие – временное прекращение военных действий, обеспечиваемое договором между воюющими сторонами. Во время Перемирия военное положение продолжается, право войны остается в силе. Перемирие, как все международные договоры, заключается верховной государственной властью. На театре войны этим правом пользуются по необходимости и военные власти, но заключаемые последними. Перемирия всегда специальны по своему предмету (уход за ранеными на поле сражения, похороны убитых, получение ожидаемых инструкций и т. п. неотложные нужды военного характера), краткосрочны (заключаются иногда всего на несколько часов) и территориально ограничены. Для них существует и особый термин – приостановка военных действий.{1157}
Это из Брокгауза и Эфрона. Другие почти не отличаются.
27 октября 1854 г. большая территория от Балаклавы до Инкерманских высот была усеяна телами людей и лошадей, павших в двухдневном бою. Если своих хоронить еще получалось, то таскать тела неприятельских солдат никто особенно не хотел. Да и своих всех похоронить не удавалось, так как большое их число оставалось или на территории, занятой противником, или на нейтральной территории, но в зоне огня артиллерии и стрелкового оружия. Оставить их там означало через некоторое время получить вблизи от занимаемой живыми людьми зоны десятки, сотни наполнивших воздух вонью, разлагающихся трупов людей и животных, а значит и смертельно опасный источник сумасшедшего «букета» страшнейших, во многом смертельных болезней.
Мародеров тоже никто не отменял, и оградить убитых от разорения, а раненых от грабежа хотели все.
26 и 27 октября оставались еще не преданными земле тела английских и турецких солдат на поле у Балаклавы. Убитых 26 октября русских солдат удалось частично захоронить (тех, кто был убит уже на английских позициях или рядом с ними). Но несколько сотен оставались лежать перед русскими позициями под огнем с обеих сторон (правда, как союзники утверждают, «грешили» исключительно русские артиллеристы). Это сомнительно, так как в эти дни уже действовал режим экономии боеприпасов и просто так пострелять по «разбегающимся мишеням» артиллерийские командиры позволить себе не могли.
28 октября по приказу Раглана к русским передовым кавалерийским пикетам выехал капитан Феллоу, адъютант квартирмейстера кавалерийской дивизии. Его сопровождал трубач 17-го уланского полка, у которого в руках была пика с надетым на нее белым флагом. Капитан подъехал к кавалерийским пикетам русских и вскоре туда же подъехали два русских офицера, прекрасно говорившие по-французски. Нужно сказать, что в России в то время английский язык был больше популярен среди морских офицеров, армейские же по старинке предпочитали французский. Поэтому незнание английского языка русскими офицерами, о котором иногда можно слышать как о признаке бескультурия «русских варваров», не более чем дань бытовавшим в то время традициям общества. В конце концов, французский был просто более модным.
Феллоу передал русским коллегам письма офицеров Бородинского и Бутырского полков, находившихся в плену, и список других пленных. В ответ просил предоставить аналогичные сведения об английских офицерах и солдатах, оказавшихся в русском плену после сражения у Балаклавы, и их состояние. Особенно волновало англичан положение иностранца, по собственной глупости (у Калторпа написано «по-дурацки») принявшего участие в атаке Легкой бригады и оказавшегося «в интересном положении»: не являясь военнослужащим ни одной из армий, участвовавших в войне, он имел такие же права на дальнейшее существование, как пленный пират, стоящий под реей, с которой уже свисает добросовестно намыленная петля.
Этим романтичным искателем приключений, нашедшим их на одну из своих частей тела в избытке, был сардинский офицер Джузеппе Ландриани, увязавшийся в атаку с 13-м полком и подобранный русскими на поле боя с тяжелым ранением, от последствий отдал душу Богу в 1858 г. Другим сардинцем, участвовавшим в этом бою, был лейтенант Джузеппе Говоне, которому повезло выбраться из сумасшедшей переделки с минимальным для себя ущербом.[51] Правда, на его психике это безумие, похоже, все-таки отразилось: через 18 лет он пустил себе пулю в голову.{1158}
Третий иностранец, увязавшийся за Легкой бригадой, французский офицер штаба Раглана, благоразумно предпочел выйти из боя, не подвергая свою жизнь смертельной опасности.
Русский офицер вежливо принял бумаги и отправился к своему главнокомандующему. Феллоу остался с другим офицером и, по его воспоминаниям, провел время в вежливом общении, когда недостаток языковых познаний компенсировался взаимным угощением сигаретами. Через несколько часов появился офицер русского штаба, доставивший положительный ответ и разрешение на следующий день, 29 октября, для Феллоу прибыть к русским позициям у Балаклавы.
В этот день Феллоу прибыл к передовым пикетам русской кавалерии у Кадыкоя, где его уже ждали. Он получил подробные сведения об англичанах, оказавшихся в плену, в том числе их письма своим родным. Один из них, корнет Кловс из 8-го гусарского полка, сообщал своему брату, тоже офицеру этого полка, что к ним прекрасно относятся, никакого насилия не творят и они готовятся к отправке в Симферополь, а оттуда, по всей видимости, дальше, вглубь империи.{1159}
После небольшого обсуждения условий и согласования формальностей стороны получили возможность забрать своих павших и предать земле.
Большой итог малого Инкермана
Как ни странно, большое значение Малого Инкермана выражается совершенно короткой фразой, которую используют английские исследователи Крымской войны:
«Русские узнали, что хотели узнать. Никто не сомневался в том, что на следующий день они вернутся и их будет намного больше…».{1160}
В связи с условиями местности и общей ситуацией англичане, не имея возможности создания полноценной оборонительной линии в ближайшей перспективе, взяли на вооружение практику прикрытия основных сил сильными пикетами. Их задачей было даже не удерживание позиций, а только сдерживание наступающего противника, давая возможность основным силам собраться, организоваться и приготовиться к отпору.
Главная суть действий пикетов была в отходе их по намеченным рубежам, одновременно выводя атакующих под огонь артиллерии и выходя самими из зоны обстрела. Самим своим присутствием на некотором удалении от главных сил они обеспечивали наблюдение за неприятелем и подготавливали встречу его огнем с возможно дальнего расстояния, не давая укрыться в зоне действительных выстрелов.{1161}
После того как артиллеристы и огонь стрелкового оружия в сочетании с трудным рельефом окончательно расстроят ряды русских, предполагалось ударами пехоты с флангов, огнем с места и фронтальным давлением вытеснить их обратно. То есть, налицо идеальная тактика контрударов для восстановления утраченного, притом с нанесением максимальных потерь неприятелю при минимальных своих.
Но доверившись пикетной службе, англичане совершенно забыли о необходимости укрепления позиции: «Небрежность, допущенная англичанами при занятии их позиций, чрезвычайно позорна для их командования. Ничем нельзя оправдать ни то, что не был занят холм на южном берегу Черной речки, ни то, что не было полевых укреплений на этой важной позиции, для наступления на которую сосредоточивалось, как было хорошо известно английскому командованию, несколько тысяч русских».{1162}
26 октября она была успешно апробирована и как разумное решение вполне оправдала себя через десять дней в сражении при Инкермане.
Англичане расценивают это наступление как зондирование русскими правого фланга союзных оборонительных линий: «… Атака 26-го была ни больше, ни меньше пробой сил, подготовкой к памятной Инкерманской битве, но стоила русским очень дорого, хоть и мы потеряли немало людей».{1163}
Бой имел возможность стать центральным пунктом всей операции по попытке деблокации Севастополя, предпринятой Меншиковым в октябре-ноябре 1854 г. Но не имевшая отчетливого смысла акция, приведшая лишь к напрасным жертвам, оказалась скорее вредной, чем полезной. Демонстративные действия Федорова лишний раз подтвердили, что «…Фронтальная атака какого бы то ни было местного предмета может быть оправдана только как крайняя мера лишь в том случае, когда окажется, что по каким бы то ни было причинам обход окончательно невозможен».{1164}
Русская пехота в очередной раз доказала свою фатальную храбрость, а ее начальники, как позднее определил Леер, традиционную склонность к поспешности и необдуманности в действиях.{1165}
После Малого Инкермана большая часть офицеров уже не верила в способность своих начальников одерживать победы в полевых сражениях, особенно когда требовались инициатива, решительность, готовность пойти на разумный риск, характерные для активных наступательных действий: «Нет у нас начальников и вождей, в которых мы бы веровали и надеялись… как на каменную гору… Командиры корпусов – ниже посредственного. Начальники дивизий и командиры бригад хороши на бастионах и совсем несостоятельны в полевых боях».{1166}
Для Меншикова Малый Инкерман – сильнейший удар по самолюбию. Отныне он уже не сможет удерживать инициативу в своих руках. Главнокомандующий и до этого времени не страдавший доверием к своему окружению, за исключением нескольких проверенных преданностью лиц, окончательно перестал верить всем.
Союзники узнали неискоренимую манеру русских начальников наносить повторный удар в одну и туже точку, поняли, что после каждой большой разведки боем последует удар примерно в этом же направлении. Теперь они не сомневались, что все последующие операции будут направлены исключительно против их правого фланга: «Можно предположить, что 26 октября русские лишь провели разведку боем в ожидании подкреплений».{1167}
Осталось лишь малое – узнать, когда и определить более-менее точное направление действий русских. Англичане, апробировав систему прикрытия позиций сильными пикетами, убедились в ее правильности и необходимости их усиления в том числе артиллерией.
Относительно малые потери и быстрый отход русских, встреченных стеной ружейного огня, подняли дух союзников, слегка «увядший» после Балаклавы.{1168}
ПРЕДЧУВСТВИЕ БОЛЬШОЙ КРОВИ: ПУТЬ К БОЛЬШОМУ ИНКЕРМАНУ
«…Атака 26-го была ни больше, ни меньше как пробой сил, подготовкой к памятной Инкерманской битве».
Тимоти Гоуинг, сержант 7-го Королевского фузилерного полка.
Накануне
Прошедшие после Балаклавы и Малого Инкермана несколько недель хотя и изменили ситуацию, казалось, в лучшую сторону, не смогли убедить союзников отказаться от решающего штурма крепости. В его успехе трудно было сомневаться. Французы подвели свои осадные работы к 65 саженям от исходящего угла 4-го бастиона, его способность выдерживать постоянное огневое воздействие, приводившее к большим жертвам и разрушениям, постепенно, но неумолимо иссякала.
Оборонительная линия русских хотя и была сильной, но не настолько, чтобы выдержать одновременную атаку, а если ее провести согласованно с нескольких направлении, то атакующий гарантированно добивался успеха{1169}.
Для доведения обороны до совершенства требовалось время. Для того чтобы это время получить, крайне необходимо было заставить союзников отказаться от намерения штурмовать Севастополь. После этого на помощь русским приходил вечный союзник – непогода, а в тылу союзников появлялся «партизан», действовавший против их коммуникаций – штормовое осеннее море.
Нет ни малейшего сомнения, что Меншиков все это знал. Моряки, за десятки лет изучившие коварство Понта Эвксинского,[52] наверняка ему неоднократно об этом говорили.
За то, чтобы получить время, нужно было заплатить ценой большой крови. Но ставки в этой игре с ее начала были высокими, и Меншиков решился атаковать.
Едва отгремели Балаклава и Малый Инкерман, раненые были отправлены в тыл, а убитые отпеты и похоронены под Севастополем, резко понизилась температура. 29 октября союзники впервые ощутили на себе леденящий холод крымской осени.{1170}
Рассел, чьи репортажи с понижением температуры повышали градус разыгрывавшейся в Крыму трагедии, писал: «Войска, обученные лишь бряцать оружием, внезапно столкнулись с превратностями настоящей войны. Но британский солдат всегда готов к бою со смертельным врагом и безропотно сносит удары судьбы. Единственное, перед чем он беззащитен – небрежение высших чинов и губительная халатность армейских служб. В час триумфа, в час победного восторга сердце нации вдруг застыло – это с Севастопольских высот донеслись скорбные вопли. Затем Британия услышала рассказы об ужасах и страданиях, напомнившие ей о самом злополучном и постыдном эпизоде ее военной истории. Те, кто помнил Вальхерен[53], тщетно искали в хрониках Голландской экспедиции примеры такой высокой смертности, такого бедственного положения солдат».{1171}
Рядовой 20-го полка писал домой в Англию: «Я попал в самую неприятную ситуацию. Погода влажная и холодная, у нас есть одежда, но мало одежды, чтобы согревать нас. У нас нет огня, чтобы готовить, но когда мы сталкиваемся с деревьями или домами, разбираем их на топливо. Мы заражены паразитами и покрыты грязью. Люди умирают от действия холода. Мы проводим 20 дней в месяц на открытом месте, наблюдая за неприятелем, и есть все признаки нашего пребывания в этом положении всю зиму».{1172}
Начиналось еще одно испытание, которое по устоявшейся вековой традиции терпит каждый враг, вторгшийся на землю России, и которое для многих из них заканчивается стуком заступа о мерзлую могильную землю.
Но перед этим и русским, и союзникам пришлось пережить одно из самых жестоких сражений мировой военной истории – Инкерманское.
Мы к нему только подошли…
* * *
Примечания
1
Кстати, само называние «Долина смерти», по одной из версий, дала фотография Роджера Фентона, никакого отношения к описываемому нами событию не имеющая.
(обратно)
2
Сомосьерра – испанская деревня в Мадридском округе, у южного края Сомосьеррского прохода (1430 м), в горах Сьерра Гвадарама. 30 ноября 1808 г. три полка французской пехоты тщетно пытались овладеть этой тесниной, защищаемой 12-тысячным испанским войском. Дело было решено атакой эскадрона уланского польского полка; атака продолжалась всего около 10 минут, но стала одной из самых блестящих кавалерийских атак в военной истории. В ходе этой безумной атаки погибли 4 офицера. Еще 4 офицера получили ранения. В строю остались только 2 офицера. Среди рядовых улан было убито 20 человек, тяжело ранено и контужено – 55 (легкие ранения и контузии не подсчитывались, хотя многие из легко раненных несколько дней не могли нести службу). Потери испанцев в точности неизвестны. Наверняка погибла большая часть обслуги пушек (на батареях находилось около 150 артиллеристов), а в плен было взято 3 тыс. испанцев.
(обратно)
3
Атака австрийских улан под Кустоцей: 24 июня 1866 г. три взвода 6-го эскадрона 12-го уланского полка австрийской армии под командованием ротмистра барона Бехтольсгейма атаковали итальянскую пехоту и артиллерию в сражении под Кустоцей. Эта атака представляет один из блестящих примеров удачного употребления в бою небольшой кавалерийской части. Посланный в разведку ротмистр Бехтольсгейм, вникнув в обстановку боя, по собственной инициативе решил принять участие в бою. Благодаря смелости и настойчивости атака дала блестящие результаты, хотя к концу боя из 100 чел. в строю оставалось лишь 17 улан (Крюденер. Атака австрийских улан в битве под Кустоцей 24-го июня 1866 года//Военный сборник. №6. СПб., 1875 г. С. 313–318).
(обратно)
4
Знаменитая атака конфедератов в 1863 г. во время сражения под Геттисбергом в ходе Гражданской войны. Генерал Ли счел себя и свои войска непобедимыми и послал пехоту в атаку на укрепления северян, закончилось все печально. Генерал Пикетт никогда не простил Ли приказа об атаке. Когда тот приказал ему организовать сбор его дивизии, Пикетт, по легенде, ответил: «Генерал Ли, у меня нет дивизии».
(обратно)
5
«Атака мертвецов» – распространённое название контратаки 8-й и 13-й рот 226-го пехотного Землянского полка 24 июля 1915 г. при отражении немецкой газовой атаки. Эпизод обороны крепости Осовец во время Первой мировой войны.
(обратно)
6
Австралийские окопы были всего в 30–40 метрах от турецких. Перед атакой была произведена артиллерийская подготовка мощными корабельными орудиями. Из-за того, что артподготовка закончилась на 7 минут раньше, чем планировалось, турки успели выйти из убежищ и занять оборонительные позиции. Три волны австралийской пехоты были выкошены полностью. Ни один австралийский солдат не достиг турецких окопов. Расстояние оказалось непреодолимым под огнем.