Текст книги "От Балаклавы к Инкерману"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Выбив турок, два батальона Украинского полка заняли редуты № 2 и № 3. Один батальон расположился у редута №3, а один оставался в резерве у Трактирного моста нар. Черной.{501}

Донская № 3 батарея отошла к редуту № 1 и развернулась фронтом в сторону Балаклавской долины.{502} Конфигурация линии русских войск делала невозможной атаку со стороны Сапун-горы, кроме как ценой больших потерь. Это предусмотрительное решение уже скоро сделает артиллеристов героями дня, вышедшими победителями из тяжелой схватки с английскими кавалеристами. Ее соседями справа и спереди была пехота Жабокрицкого на Федюхиных высотах, слева – Семякин со своими батальонами и стрелками на редутах.{503}

Из редута №3 турки («некоторое число их»){504} отходили к следующему в линии, организованно отбиваясь от наседавших русских кавалеристов.{505}

Редут №4 пал последним, продолжив «домино». Оставив Одесскому полку и легкой №7 батарее остальные, последние «арендованные» орудия и окончательно испортив настроение британцам, турки отступили к редуту №5. Кроме пушек, русским достались «…палатки, порох, шанцевый инструмент».{506}

Сказать, что укрепление досталось одессцам без крови, нельзя. Хотя бы потому, что в числе подвигов этого дня значится штуцерник 5-й роты Одесского полка Дементий Комиссаров, которому во время боя за редут №4 оторвало осколком гранаты концы среднего и указательного пальцев левой руки.{507} Но и свою задачу одессцы выполнили полностью. Решив, что именно сюда Липранди нанесет главный удар, в его направлении начали двигаться резервы союзников.{508}

Это укрепление долго занимать не стали, оно было слишком выдвинутым вперед. По приказу Липранди орудия заклепали, сбросили, предварительно изрубив лафеты, а сам редут срыли,{509} использовав для этого, вероятно, найденный на месте трофейный шанцевый инструмент.

Герен считает, что турки отступили после ожесточенного сопротивления, так и не дождавшись помощи от англичан.{510} Он мыслит правильно. Как и следовало ожидать, англичане не слишком озаботились помощью своим союзникам. Хотя их артиллерия и выдвинулась было вперед, эту попытку русские быстро пресекли: «…Во время нашей атаки шесть английских полевых орудий выехало между редутами № 1 и № 2 для действования во фланг атакующим, но штуцерные Украинского полка и дивизион батарейной № 4 батареи под командою поручика Постникова заставили их немедленно отступить и тем много облегчили атаку. По занятии редута полковник Афанасьев с четырьмя орудиями легкой № 6 батареи поднялся на высоту и открыл огонь по начинавшему устраиваться неприятелю, который, видя, что укрепление уже занято артиллериею, оставил свои покушения и отошел к с. Кадыкиой».{511}

Дальше пути уцелевших турок разделились. Одни, как говорит Руссе, отступив, заняли позиции рядом с кавалерией.{512} О них мы еще упомянем. Другие устремились по направлению к подходившим горцам. О них мы тоже еще вспомним.

Русские оценили сопротивление турок как серьезное, но успешно преодоленное.{513} По достоинству оценили турок и их упорное сопротивление на редутах{514} французы, вообще считавшие, что при хорошем отношении, снабжении и заботе турецкий солдат был не хуже союзного, что не раз демонстрировал во время этой войны.{515}

Была ли паника у турок, или Легенда о «Боно Джонни»…

Едва ли не все, кто брался за описание поведения турецких солдат при Балаклаве, рисуют орущую, бегущую с криками «на корабли!» толпу, по пути грабящую английские палатки и по этой причине жестоко битую солдатскими женами.

Да что там жены, пнуть турок не хотел только самый ленивый! Артиллерист капитан Ванделир, который сам в деле не был, по причине обгаженных накануне из-за дизентерии штанов, но много слышавший о сражении от участвовавших в нем коллег по батарее, все свалил на головы несчастных османов: «…трусливые негодяи, отвечавшие за пять фортов на гребне высот, оставили врагу все наши пушки, не произведя ни единого выстрела».{516}

На самом деле это, мягко говоря, ложь, порожденная колониальным мышлением английского журналиста. «Турки дрались столько, сколько могли»,{517} – эти слова Кемпбела лучшим образом характеризуют бой за редуты.

Известные своим неистовым хамством британские полковые тетки могли, конечно, сильно не церемонясь, по примеру мужей оскорбить или ударить раненого турецкого солдата, из последних сил доковылявшего до Балаклавы. «Исторический очерк 93-го…» говорит о некой солдатской жене Кокане Смит, которая, собрав женщин, успешно отражала атаку турок на семейное добро.{518} При этом им было совершенно безразлично, кто перед ней, раненый солдат, пытающийся найти тряпку, чтобы перемотать рану, или действительно в панике удирающий боец.

^{Отправка 4-го Королевского Ирландского гвардейского драгунского (4th Royal Irish Dragoon Guards) полка в Крым. 1854 г. Рисунок неизвестного английского художника. Сер. XIX в.}

Свое прозвище «Кокана» она получила, по английской версии, когда, собрав женщин, вышла навстречу бегущим туркам и стала избивать их палкой. Когда турки пытались ей что-то объяснить (возможно, говоря, что они ранены и нуждаются в помощи), тетка впала в ярость и подключила пинки своими ногами (а по воспоминаниям, была она высокой и плечистой), обутыми в солдатские ботинки.

Турецкие солдаты (вместо того чтобы тупо ткнуть ей в живот штыком) вежливо просили, называя «Коканой», как они обычно обращались к европейским женщинам высокого ранга, отстать от них. Неизвестно, чем завершилась эта история, но «подвиг» шотландки стал известен всем.{519}

После сражения турок обвиняли в трусости все или почти все английские командиры. По их мнению, первыми бросились бежать офицеры, а за ними «рванули» к Балаклаве солдаты.{520}

Хотя думаю, что первыми бросились бежать именно английские офицеры. Причина для этого у них была (если конечно они о ней знали). До принятия в 1854 г. нового Положения о содержании пленных взятым в плен турецким пашам было предписано выплачивать денежное содержание, равное жалованию русских генералов. Пашей и штаб-офицеров указано отправлять на почтовых, а обер-офицеров на обывательских подводах. Всех остальных пленных, включая иностранцев, служивших в Турецкой армии и взятых с оружием в руках, следовало невзирая на звания отправлять пешком этапным порядком, принятым для движения арестантов. Новое Положение о пленных было утверждено 16 марта 1854 г. В него были включены все принятые до этого распоряжения. Сохраняя в целом принятые еще в 1829 г. правила содержания пленных, новое Положение ужесточало отношение к иностранцам, воевавшим в составе Турецкой армии. Их, независимо от чинов, предписывалось препровождать этапным порядком и довольствовать наравне с турецкими нижними чинами.{521}

Правда, при этом британцы соглашались, что по причине выдвинутого положения редутов, их удаленности от главных сил турки не чувствовали за спиной силы Английской армии. Правда, тут есть неясности. Вуд, как мы помним, упомянул избиение бегущих английскими кавалеристами.{522} Но ведь со своей позиции он вполне мог принять за это убийство турецких солдат русскими казаками?{523}

Точно также, вероятно, не совсем точен Калторп, находившийся рядом с Рагланом. Подполковник говорит, что они наблюдали бегущих с редута людей через несколько минут после начала атаки русских.{524} Но мы уже говорили, что ими могли быть первые раненые, которые, естественно, потянулись из укрепления в тыл.

Правда, он же вскоре поправляется. Частично османские солдаты с редута №2, куда, как выясняется, добежали и некоторые уцелевшие из уже взятого №1,{525} не дружно «рванули на корабли», а перебежали на редут № 3, укрепив его гарнизон.{526}

Это и потребовало вмешательства русской артиллерии, о котором пишет Калинин. Иначе зачем Оболенскому потребовалось передавать приказ Липранди Донской батарее выдвигаться к редуту №3, если, как гласит основная бытовавшая до настоящего времени версия событий, турки оттуда в страхе бежали. Вероятно, лишь для того, чтобы «намекнуть» защитникам укрепления: уходите скорее, иначе смерть.

На самом деле турки действительно бежали, но в большинстве своем не с поля боя, а из укрепления в укрепление. Предпоследний бросок они сделали после падения редута № 3, когда часть его защитников перешла в редут № 4{527} и только оттуда покинула поле боя, вероятно, все-таки примкнув к линии 93-го полка. По его словам, их было не менее 300 чел., которых Кемпбел поставил на флангах горского полка.{528}

Кемпбел «пристроил» их к одной из элитных рот полка – гренадерской, которой командовал капитан Росс.{529} В этом случае на известной картине Гибба должны быть изображены солдаты в синих турецких мундирах, а не в килтах цветов клана Сазерленд, так как правый фланг горцев составляли или турки, или кто-то еще, но только не шотландцы. Таким образом, еще даже не вступив в дело, «тонкая красная линия» начала откровенно синеть.^[17]

^{Сержант, трубач и рядовые 4-го легкого драгунского полка в походной форме. 1854 г. Рисунок А. Хейса.}

Другая часть отошла к недостроенному редуту № 5 и закрепилась в нем. О них Калторп упоминает одну интересную вещь. Турки (те, которые не рискнули еще раз попасть под русские сабли) держались в редуте №4 и после того, как на всех остальных уже были русские. Покинули они его только после того, как увидели приближающиеся массы русской кавалерии, и только по причине страха быть отрезанными.{530} Они-то знали, что ждет их, если противник ворвется в укрепление, а отступать будет уже некуда.

Но и это не все. Калторп прекрасно видел и честно сообщил, что даже из редута № 4 турки не всей толпой бросились бежать, а вполне организованно частью отошли к невооруженному редуту № 5, где и находились до конца сражения и в котором их обнаружили французы.{531}

Это формально давало союзникам основание считать, что линия передовых укреплений была не взята русскими полностью. Может быть, потому в русской исторической литературе оставшиеся два редута №№ 5 и 6 просто исключили из оборонительной линии, а турок (с помощью англичан) сделали банальными трусами? Таким образом, получается вполне себе альминская ситуация, когда в результате нашего исследования из второстепенных участников турецкие солдаты становятся если не героями дня (а при Балаклаве они имеют полное право таковыми быть), то хотя бы полноправными участниками события.

Поведение османских войск в сражении, невзирая на робкие попытки оправдать их{532} стало причиной того, что особенно для англичан турки стали в дальнейшем объектом абсолютного презрения и самого жестокого отношения: общение стало простым – «удар или пинок для этих бедолаг и одни только самые отборные ругательства». {533}

Отныне доверия к туркам не было, и они продолжали войну на самых тяжелых работах. Корнет Фишер сравнивал: «Русские – ангелы по сравнению с этими собаками».{534} Их считали главными виновниками тяжелых потерь, понесенных вскоре в этот день британцами.{535} Всем было безразлично, что их ряды косили холод, голод, тиф, холера и дизентерия. Кроме физических оскорблений, турок унижали морально, не считаясь даже с их религиозными чувствами: интендантство додумалось выдавать туркам солонину (свинину), которую те, естественно, есть не могли.{536}

Возможности туркам проявить себя под Севастополем англичане после Балаклавского сражения больше не предоставляли, хотя совсем скоро события под Евпаторией доказали, что при грамотном управлении турки могут воевать ничуть не хуже их европейских друзей.

Меняли даже их национальную принадлежность. Войска, сражавшиеся у Балаклавы, сначала были турками, потом стали тунисцами, а под конец уже египтянами – «никто не хочет принадлежать к отряду, защищавшему балаклавские редуты».{537}

СТИПЛЬ-ЧЕЗ ПОД БАЛАКЛАВОЙ

Стипль-чез (англ. steeple-chase) – первоначально скачка по пересечённой местности до заранее условленного пункта. Сейчас это один из наиболее зрелищных видов конно-спортивных соревнований, требующий от лошади невероятной силы, резвости и выносливости, отличающийся повышенной опасностью получения травм.

Столь оригинальное название, больше похожее на спортивную, чем на военную терминологию, выбрано для описания столкновения русской и союзной кавалерии не случайно. В сравнении с логическими играми мы описывали события первых трех книг. Речь шла в основном о шахматах, когда Меншиков попытался сыграть с союзниками по правилам и проиграл Альминское сражение, и с картами, когда князь, поняв, что имеет дело с банальными жуликами, их же способами обвел вокруг пальца во время лихой партии в покер.

События под Балаклавой в отдельных случаях мало поддаются логике и потому не будем сравнивать их с играми, требующими напряжения ума. Тут больше действий и более уместен другой спорт, как в нашем случае – конный. Если уж речь зашла об аллегориях, то признаюсь, «лошадиное» сравнение – не моя выдумка. Это от Гоуинга, который, волею случая став зрителем сражения, написал в своих воспоминаниях: «Мы слышали пальбу под Балаклавой, но думали, что это перестрелка между турками и русскими, которая обычно заканчивается вничью. Увидали мы и ординарцев, и штабных офицеров, несущихся сломя голову, будто на скачках в Дерби».{538}

Точно так же сказал француз Руссе, впоследствии метко назвавший кавалерийские схватки у Кадыкоя «кровавым стипль-чезом».{539}

Действия русской кавалерии у Балаклавы подвержены нещадной, часто даже уничижительной критике как со стороны современников, так и в более поздних исследованиях. Мы не собираемся ни опровергать, ни подтверждать происходившее, тем более, что в этом нет никакого смысла.

Для русской кавалерии Балаклавское сражение – суровое испытание. Впервые с эпохи победоносных наполеоновских войн ей пришлось скрестить клинки с одной из европейских конниц. Можно сколько угодно говорить о грандиозных реформах Николая I, касающихся кавалерии, в том числе о тщательном изучении и внедрении опыта «грозной стратегической конницы Мюрата» эпохи побед начала века. Вот только к моменту апробирования этих реформ эпоха кавалерии в прежнем ее виде приблизилась к закату и Балаклаве суждено было стать одним из его рубежей.{540}

В целом то, что случилось в этот день, много незначительнее внимания, которое оно к себе привлекло и продолжает привлекать. Особенно пугает повышенное внимание к мелочам, затеняющим детали намного более интересные и значимые.

^{Сержант 17- го уланского (17th Regiment of (Light) Dragoons (Lancers) полка . Рис. Ш. Пайоля.}

^{Сержант 1-го Королевского (1st Royal Dragoons) драгунского полка. Рис. Ш. Пайоля.} 

Вся «кавалерийская суета» с обеих сторон свелась к совершенно бестолковым (сначала русским, потом английским) столкновениям и существенного влияния на ход и исход боя не оказала. Меншиков даже не указал на нее в своем рапорте об итогах дня.{541} Конные схватки этого дня внесли больший вклад в мировую литературу, чем в историю войн и военного искусства. Все без исключения их участники демонстрировали храбрость, индивидуальное искусство, но результат не стоил затраченных усилий, не говоря о жизнях людей, которые цены не имеют.

Балаклава началась для англичан столь же обычно, как почти все большие и малые сражения Крымской кампании, когда непринятие должных мер охранения не всегда проходит безнаказанно, а иногда за него приходится расплачиваться гибелью солдат и репутацией военачальников.{542}

Это было тем более удивительно, что нападения русских ждали, к нему готовились, но… по привычке прозевали. Не удивительно – аванпостная и разведывательная служба англичанами по-прежнему неслась отвратительно.{543}

Итак, русская кавалерия. События, в которых она стала главным действующим лицом, порождают много вопросов и дают мало на них ответов. Например, как получилось, что Липранди блестяще, можно сказать, академически организовавший взаимодействие пехоты, артиллерии, отдельных отрядов, взятие передовых позиций, затем совершенно логично расставивший свои войска на «шахматной доске» поля боя, вдруг перестает ими управлять.

До сих пор точно непонятно, кто и зачем отдал приказы на действия кавалерийской бригаде. Под словом «приказ» в данном случае я подразумеваю его классическое отдание и исполнение, а не «киношный» взмах рукой под истерические крики «все вперед!» или что-то в этом роде. Пара английских военачальников в этот день именно по такой схеме попыталась руководить войсками, и мы скоро узнаем, к чему это привело.

Начнем сначала. По диспозиции Липранди действует с целой кавалерийской бригадой: конницы в составе Чоргунского отряда более чем достаточно, но четкая задача для нее не указана, хотя общая задача Чоргунского отряда обозначена четко: атака редутов.

Конечно, особенно страшного ничего в этом нет. Для усиления войск, перекрывших коммуникацию союзников, действующих на широком пространстве с наличием открытых флангов, конница очень даже к месту.{544} Тем более для закрепления на занятых укреплениях будет важно удерживать какое-то время за собой обширную территорию, не давая неприятелю принять меры для ее возвращения или его же попыткам помешать русским огнем нескольких выдвинутых вперед батарей.

Сам Рыжов в своих воспоминаниях туманно, нехотя, говорит о полученной задаче и, похоже, преднамеренно уходит от точного ответа на вопрос: что же, собственно, требовалось от него – как командующего конницей – в бою. По его словам, бригаде нужно было после занятия редутов подойти к ним и в карьер атаковать неприятельскую артиллерию.{545}При этом самое главное – какая это артиллерия и где она вообще должна была дожидаться атаки русской кавалерии – не говорится». Да и от самого понятия атаки кавалерией устроенных или открытых батарей как-то попахивает чем-то невероятным. При этом подразумевалось, если верить Рыжову, что английская армия и особенно кавалерия будет спокойно стоять на месте и ждать, когда ее разнесут в клочья.

Его начальники вообще стараются на эту тему не говорить. В рапорте Меншикова, о чем выше сказано, кавалерия впервые упоминается как атакованная бригадой Кардигана.{546}

В рапорте Липранди ее действия представлены как незначительное движение вперед и столь же быстрый отход на исходные позиции.{547}

Если молчат свои, то можно посмотреть, что думают по этому поводу противники. Во французских исследованиях сразу после событий Восточной войны действия Рыжова приводятся как героическая ошибка (почти как у англичан). По их мнению, имея за спиной опору на уже взятые укрепления, дававшие русским тактическое преимущество, можно было совершенно по-иному воспользоваться кавалерией, не бросая ее в бессмысленную рубку с заведомо более сильными английскими драгунами.{548}

Немецкие военные исследователи второй половины XIX в., уже готовясь к кампании против Франции, тщательно изучали опыт применения в том числе русской кавалерии и пришли к выводу, что она в делах под Балаклавой и позднее у Евпатории могла быть «….употреблена с большей пользой».{549}

Есть еще одна причина, возможно сыгравшая свою роль – моральный фактор. Русские гусары середины XIX в. – это особое явление российской военной истории. Видевшие в Симферополе офицеров Саксен-Веймарского полка обыватели обратили внимание на большое число молодых людей, праздно проводивших время, как будто рядом не было войны, они выехали на полевые маневры как «…танцующие на вулкане».{550}

Им не удалось проявить себя под Альмой, им не удалось показать себя при отходе Русской армии и при выполнении флангового маневра. В первом случае они почти все сражение простояли на месте, во втором – умудрились потерять полковой обоз. Оставался еще один шанс – Балаклава.

Гусары рвались в бой и при первой возможности считали своим долгом скрестить сабли с англичанами или французами.

Раглан думает…

Турки более часа отчаянно сдерживали русскую пехоту, постоянно оглядываясь назад в ожидании помощи от надежных союзников. Французы, находившиеся в отдалении, не могли понять, что происходит у англичан, а англичане никак не могли поверить, что русские все-таки атаковали турок. В результате пехоте и артиллерии Липранди никто не мешал и, похоже, вмешиваться в сражение не собирался.

Хотя Хибберт пытается придать описанию ситуации ранним утром серьезность, на деле все напоминало трагикомедию с плохими актерами. Как всегда, британцы, привыкшие воевать не спеша, искренне считавшие, что так же точно должны воевать все, прозевали начало боя. В первые часы какое-либо централизованное управление отсутствовало.

Лукан с двумя офицерами штаба и командиром 4-го легкого драгунского полка Педжетом совершает выезд восточнее линии редутов, невольно оказавшись как раз почти между турками и русскими. Но любуясь красотами раннего крымского утра, офицеры этого не замечают. Прилетевшее с турецкого редута пушечное ядро приводит их в недоумение, и только такой же снаряд, но уже со стороны русских – в чувство:

«Начинало светать, когда четверо офицеров, двигаясь восточнее редутов, вдруг заметили над одним из них два реющих флага.

– Что бы это значило? – растерянно спросил Лукан.

– Это сигнал о наступлении противника! – последовал ответ.

– Вы уверены?

Пока офицеры рассуждали, недоуменно разглядывая флаги, одно из орудий редута внезапно открыло огонь, развеяв их сомнения. Немедленно раздался ответный выстрел – и ядро упало неподалеку от Педжета.

– Смотрите, – пошутил один из офицеров, – как раз между копытами вашей лошади.

Было около шести часов утра».{551}

Генерал отправляет к Раглану своего офицера штаба капитана Чартериса (которому не суждено было дожить до конца дня) с неприятной новостью – русские идут! Сам Лукан развернулся и направился к Кадыкою для принятия решения о совместном действии с Кемпбелом. Некоторых командиров еще нет на месте. В том числе тех, кто сейчас обязан быть на месте. К своим солдатам еще не прибыл Кардиган, с комфортом отдыхавший от военных будней на борту своей роскошной яхты в Балаклаве.{552}

Но и без него офицеры знают свое дело – и вскоре кавалерия уже в строю («…обе бригады собрались с рассветом»){553} ждет команды:{554} «…Люди, не успевшие ни напоить коней, ни поесть после долгой ночи, едва успели вскочить в седло при первых звуках трубы, как уже были построены на холме за редутами, стоящими впереди их лагеря, дабы отражать атаку вражеских эскадронов».{555}

Очнувшись, наконец, от спячки и поняв, что русские его опередили, Раглан, уже и без Чартериса слышавший непрерывную канонаду, отдает приказ генералам герцогу Кембриджскому и Каткарту вести 1-ю и 4-ю дивизии навстречу противнику. Еще один офицер несется к Канроберу предупредить союзников, что русские начали сражение. Французы моментально трубят тревогу и в 7.30 начинают движение к месту событий.{556}

Сам Раглан, на ходу собирая штаб, отправился к Сапун-горе, откуда и руководил всеми действиями от начала и до последней минуты.

Хотя адъютанты непрерывно мечутся с донесениями и приказами, англичане продолжают медлить. Если у капитана Макдональда с гвардейцами особых проблем не было и они через полчаса начали спускаться вниз (хотя в бой так и не вступили, прибыв на место к 10 часам, оставшись зрителями),{557} то с еще толком не воевавшей 4-й дивизией все обстояло сложнее. Встретивший прибывшего от Раглана штабного офицера капитана Эверта командир 4-й дивизии генерал-лейтенант Каткарт наивно сообщил последнему, что «…дивизию невозможно тронуть с места, так как большая часть людей только что из окопов».{558}

Опешившего от подобного спокойствия посыльного командир дивизии пригласил позавтракать. Когда тот раздраженно отказался, намекнув Каткарту, что вообще-то идет война, совсем недалеко кипит ожесточенный бой, русские наступают на Балаклаву, Кемпбел один сдерживает противника и последствия непредсказуемы, генерал разозлился и заявил, что намерен посоветоваться с офицерами штаба и «…мы решим, что можно сделать».{559}

Только через два часа 4-я дивизия, выстроив батальоны, двинулась к Балаклаве. Ее участие в сражении можно считать примерно таким же, как и 46-го полка 8 (20) сентября на Альме. Разве что на этот раз солдаты Каткарта хотя бы издалека, но увидели сражение. Несмотря на это спустя год все они получили медаль за Крымскую войну с планкой за Балаклаву. В 57-м полку этой же дивизии 19 сентября 1855 г. медаль с планками за Балаклаву и Инкерман получил каждый, кто участвовал в кампании.{560} При этом полк не только не участвовал в Балаклавском сражении, но и вообще оставался на месте, обеспечивая прикрытие лагеря дивизии.{561}

Похоже, награждения «за неучастие» становились традицией Английской армии в Крыму, а некоторые полки неплохо таким образом «накосили» наград. Так же точно в очередной раз «отличился» 46-й полк, тот самый, который, не выпустив ни единого заряда на Альме, появившись там ровно тогда, когда пришло время хоронить убитых. Аналогично он «участвовал» в событиях у Балаклавы. Рассыпавшись по окрестным холмам, солдаты и офицеры полка стали зрителями увлекательнейшего зрелища всей кампании, которое вошло в мировую военную историю под названием «атака Легкой бригады».

Как и после Альмы, полк после учреждения королевой Викторией Крымской медали получил на нее планки «Альма» и «Балаклава». Как учреждение последней из планок было усилием для королевы, никак не желавшей награждать за почти проигранное сражение, так для одного из полков становилось традицией получать награды за бои, в которых он не принимал участия. Но об этом мы еще скажем, когда будем подводить итоги дня.

А пока Лукан, поговорив с Кемпбелом, который быстро готовил к бою имевшийся под рукой 93-й полк и отправлял адъютантов к артиллерии и в Балаклаву за подкреплением, вернулся к своей кавалерии. Легкой бригаде, которую за неимением в строю командира временно взял под командование Педжет, было приказано выдвинуться к передовым редутам. Скарлету с Тяжелой бригадой предписывалось занять позицию на левом фланге 93-го полка. Предполагая, что русские начнут активно действовать в направлении Балаклавы, англичане решили противодействовать им, «заткнув» кавалерией выход на равнину.

Лукан надеялся, что одна угроза атакой британской кавалерии заставит русских отказаться от самой затеи штурма редутов или остановит их продвижение к Балаклаве. Но убедившись в численном превосходстве неприятеля, решил от этой затеи отказаться и ограничиться лишь демонстрацией силы с поддержкой турок артиллерийским огнем. По его команде конная артиллерия начинает выдвигаться вперед. Следом начали движение обе бригады: Тяжелая слева, Легкая – справа.{562}

Стрельбой по самоуверенным британцам русская артиллерия подтвердила завоеванную на предыдущих полях сражений славу. Тем более что цели для огня вскоре оказались в зоне досягаемости: вместе с «Серыми» подходят две артиллерийские батареи капитанов Баркера (Батарея W Королевской артиллерии: четыре 9-фунтовые пушки)^{[18] и Мода (батарея I Королевской конной артиллерии: четыре 6-фунтовые и две 12-фунтовые пушки){563}. Мод неосмотрительно выходит на гребень небольшой возвышенности между редутами №1 и №2 и открывает огонь по высотам, уже занятым русскими.{564}}

Опять английские артиллеристы получают возможность убедиться, что их маломощные 6– и 9-фунтовые орудия не могут тягаться по дальности огня с неприятельскими.{565} Зато они привлекают внимание своих русских коллег, и те немедленно отвечают. Артиллерийская дуэль быстро стала односторонней. Точность русских поразительная: буквально первые выстрелы накрывают цель, и англичане несут первые потери. Среди них тяжело раненный капитан Мод. Всего в крови его проносят мимо группы кавалерийских офицеров. Батареей теперь командует капитан Шекспир. Ее поддерживает батарея Баркера.

На следующее утро после сражения Раглан упомянет Мода как пример английской военной доблести.{566} Отметит его и Лукан.{567} Еще одна неприятная неожиданность: английские артиллеристы выехали на позиции с минимальным запасом снарядов.{568} Кажется, они настолько привыкли к лагерной жизни, что война стала казаться делом далеким и излишним.

Обоюдная пауза

После взятия редутов и ухода из них оставшихся в живых турок Липранди останавливает войска, вызывая удивление англичан.{569} Им еще непонятно, что не вступив «в дело», они уже проиграли сражение: «Положение было уже безнадежным. Прошло почти два часа, прежде чем пехота спустилась на равнину. Генерал Лекэн, проклиная Раглана за то, что тот накануне вечером не обратил внимания на донесение шпиона, совершал силами своей кавалерии лихорадочные маневры, безуспешно пытаясь отразить или задержать наступление русских и, к ярости своих офицеров, постоянно пятился назад. Генерал Кардиган все еще не прибыл со своей яхты».{570}

Липранди переиграл противника полностью. Выиграв сражение, он логично отказывается от активных действий, его батальоны начинают малопонятные для англичан перестроения. До 11 часов решительно ничего не случается.

^{Генерал-лейтенант, лорд Лукан. Во время Крымской войны – командир кавалерийской дивизии.}

К этому времени положение русских предпочтительнее. Выполнив задачу операции, войска Липранди устраиваются на месте, при этом никакого противодействия им нет. Пехота начинает хозяйничать в редутах, артиллеристы устраивают неподалеку батареи. Лукан, уже после войны давая пояснения Кинглейку о случившемся в этот день, говорит, что у британцев просто не было сил и возможности оказать помощь туркам по причине недостаточности сил и удаленности их позиций.{571}

Раглан, не веря, что все закончилось, ждет от русских продолжения. В ужасе он начинает понимать, что главная база английского контингента находится под угрозой ее захвата.

Его последующие действия лишь подтверждают это. Перестав верить в удачу, командующий отправляет в Балаклаву письменное приказание кептену Тетхему (HMS “Simon”), коменданту порта, быть готовым к тому, что русские через полтора-два часа ворвутся в базу. К этому времени корабли должны быть готовы к выходу в море.{572}Старший из командиров кораблей кептен Дакрес (HMS “Sans Pareil”) должен был предпринять все возможное для очищения бухты.{573}

Предполагалось, что в случае прорыва русских лейтенант Селби должен был собрать сколько возможно людей на борт HMS “Wasp” и развернуть его бортом ко входу в бухту.{574}

Тетхем тут же отдал команду бить сбор командам кораблей и запускать паровые машины. Больше всего тревог вызывали у него два корабля “Diamond” и сам “Wasp”, экипажи которых частично были на батареях, частично на строительных работах по возведению причальных сооружений и на них могли быть проблемы с выходом из гавани.{575}