Текст книги "От Балаклавы к Инкерману"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Арбузов все правильно прокомментировал. Но только как рядовой гусар. Это настораживает, ибо будучи командиром взвода, он обязан был знать задачу точно. Но как только доходит до этого, бравый гусар начинает заикаться: «…как было слышно. 13-го октября по диспозиции предполагалось взять у турок…», ну итак далее, что уже говорилось выше. Это, увы, не боевой приказ и даже не задача, это предложение на уровне «а не пойдем-ка мы слегка турок поколотим, а попутно барахлишко пограбим и пожжем что унести не сможем».

Что-то похожее у Толстого в «Войне и мире» есть, когда командир гусарского полка вместо того, чтобы для поджога моста отправить взвод гусар, бросает туда весь полк, неся бессмысленные потери, но зато заметно и эффектно. Так и здесь: если предполагалось предать «вагенбург» огню с помощью артиллерии, зачем туда еще кавалерию бросать?

Только для того, чтобы гусары действительно смогли найти в английских палатках свои ментики, потерянные ими в уведенном английской кавалерией обозе, прежде чем эти самые палатки артиллерия превратит в прах?

Прикрытие правого фланга (генерал-майор Осип (Иосиф) Петрович Жабокрицкий):

Чтобы безнаказанно разгромить беспечных британцев, требовалось обезопасить наступающих от неприятности в виде атаки французов со стороны Сапун-горы в открытый фланг русских войск.

Для этого назначались 3 батальона Владимирского пехотного полка (1724 чел. 4 батальона Суздальского пехотного полка (2658 чел.), 2 роты вполне обстрелянного 6-го стрелкового батальона (289 чел.), сотня Черноморского пешего батальона. 2 эскадрона Гусарского гросс-герцога Саксен-Веймарского полка (200 чел.), 2 сотнп Донского №60 казачьего полка (200 чел.), батарейная №1 батарея (10 орудий)^{[14] 16-й артиллерийской бригады, Легкая №2 батарея 16-й артиллерийской бригады.{379}}

Командовавший отрядом генерал Жабокрицкий имел задачу скрытно следовать по ущелью между Федюхиными горами правее Скюдери, обеспечивая безопасность фланга основных сил.{380}

Генерал был человеком немолодым, прошедшим через многое, но не отличавшимся инициативой и потому годившимся исключительно для выполнения второстепенных задач с минимальным маневрированием, не требовавших быстрых и радикальных решений.

Медицинское обеспечение. Для приема раненых развернули большой полевой лазарет у Чоргуни, для которого определили лучшие дома, заранее заготовили достаточное количество соломы для подстилок. Первоначальную помощь раненым предполагалось оказывать на двух передовых перевязочных пунктах, от одного из которых, правда, в последний момент решили отказаться. На оставшемся сосредоточили весь санитарный транспорт 12-й пехотной дивизии и медицинский персонаж включая назначенную для выноса раненых с поля боя команду музыкантов.{381}

Русские военные медики, собранные к тому времени в Севастополе и в Крыму, вполне были готовы к работе с ранеными самой разной сложности их состояния.

^{Офицеры и нижние чины Российской императорской армии. Сер. XIX в.}

^{Русская пехота в бою. Рисунок английского полковника (в Крыму – лейтенанта Стрелковой бригады) Вильяма Томаса Маркхема показывает стойкость солдат Российской императорской армии периода Крымской войны. 1854 г.} 

Можно говорить что угодно об общей отсталости Императорской армии России, но ее медицина однозначно была в числе наиболее передовых. И даже не в яркой личности Н.И. Пирогова дело, хотя он своим величием, но не по своей вине, затенил других, не менее знаменитых врачей – собственных учеников. К примеру, уже после Альмы один из них М.П. Дземешкевич, старший ординатор военно-временного госпиталя № 1 в Одессе, за десять месяцев до Пирогова применил гипсовую повязку, что подтвердил сам великий хирург.{382}

То, что планировали ограничиться одним медицинским пунктом, еще раз свидетельствует о том, что большого продвижения не планировали и потому к большим потерям не готовились.

Начало: сосредоточение и выдвижение русских войск.

Общее начало действий назначалось на 5 часов утра. Старая военная истина гласила, что из всех случайностей на войне самая редкая – гениальный полководец.{383} Следовательно, для достижения успеха нужно было позаботиться о численном превосходстве, ибо другую истину о Боге, который на стороне больших батальонов, тоже никто не отменял. Когда стало ясно, что численный перевес достигнут, было решено позаботиться и о внезапности. С этим традиционно было сложнее.

Но решилась проблема просто и задолго до сражения. 1(13) октября буквально в тыл англичанам под покровом ночи выдвинулся Владимирский пехотный полк. В ночь на 2(13) октября подполковник Ракович вывел свои три батальона от хутора Мекензи, спустился к Черной речке, откуда перешел в Чоргун, заняв деревню. В этот же день он установил связь с уланским полком, действовавшим в Байдарской долине.{384}

Благодаря этому несложному маневру в руках русских оказалась обширная территория, которую вполне можно было использовать как место концентрации войск и при этом противник не всегда мог определить, в каком направлении эти войска будут действовать.

Через 10 дней, 11 сентября 1854 г., русская кавалерия сконцентрировалась у деревни Чоргунь. Хотя по приказу командования старались соблюдать максимальную осторожность, не выдавая себя неприятелю, находившемуся в паре километров (запрещалось разводить костры, избегать лишних передвижений){385}, избежать обнаружения не получилось.

Уже поздней ночью Липранди вызвал к себе командиров всех частей, назначенных для действий. Достаточно коротко им была поставлена уточненная задача. Суть ее состояла в следующем:

1. Пехота затемно выдвигается к неприятельской передовой линии и с рассветом в точно установленное время начинает атаку 4 из 6 неприятельских редутов.

Кавалерия в числе обоих гусарских полков занимает неприятельский лагерь v Кадыкоя. После его занятия должны быть выведены из строя обозный и артиллерийский парки англичан. Закончив такую диверсию, кавалеристы покидали лагерь, который после этого уничтожался огнем приданной артиллерии.{386}

Небольшое время, оставшееся до начала действий, солдаты и офицеры использовали для приготовления к бою. Кто-то писал письма, кто-то пытался заснуть, кто-то просто перебирал свой небольшой скарб, завещая товарищам скромные пожитки на случай смерти.

Липранди по мере возможности обошел войска. Взглядом опытного командира он пытался понять готовность людей, их настроение. Конную №12 батарею поздравил с прибытием, стрелкам пожелал удачи: «…Завтра, может, придется поработать; смотрите же – ни одной тли на ветер!», {387}и так же спокойно удалился, совершенно уверенный в успехе.

Около двух часов ночи войска без лишнего шума были подняты, построены и постепенно пришли в движение. Хотя, казалось, идти было недалеко, низкая скорость ночного марша, сложная местность и плохая видимость сделали его долгим и утомительным. На марше не спешили, чтобы в ночи не растерять людей. Впереди шла пехота, за ней артиллерия и в замыкании – кавалерия.{388}

Шли тремя колоннами: правая, Одесский полк, рота стрелков и 6 орудий, под начальством командира Одесского полка Скюдери, двинулась от моста по ущелью Федюхиных гор. За ней вел гусарскую бригаду и Уральский казачий полк Рыжов.

Главная колонна Семякина имела в первом эшелоне Украинский полк, роту стрелков и 10 орудий, а во втором – Азовский полк, один батальон Днепровского полка, роту стрелков и дивизион артиллерии. Эта колонна направилась к редуту № 1.

Левая колонна, три батальона Днепровского полка, рота стрелков, сводный Уланский полк и 10 орудий под начальством командира Днепровского полка, Гриббе в 5.30{389} двинулась по Байдарской дороге и, свернув вскоре на селение Комары, направилась в обход правого фланга неприятельской позиции.{390}

Примерно в середине пути сделали привал. Солдаты радовались такой возможности, в темноте велся привычный русскому солдату «…один неизменный в то время разговор о недостатке сухарей, которых не могла для них заменить усиленная порция мяса…».{391} О подобном, совсем не возвышенном, земном, бытовом, но жизненно необходимом, сотни лет до Крымской войны и десятки лет после нее на разных языках говорили солдаты всех армий и всех стран.

Подойдя к Черной, пехота перешла ее, вслед за ней начали переход по каменному (Трактирному) мосту орудия. Несколько батарей переправилось вброд. Кавалерия оставалась на «своем» берегу.

Усилилось предчувствие грядущего боя. Люди стали чаще тихо повторять молитвы. Пластуны, «необщительные и молчаливые», удивили солдат своими необычными заговорами, молитвой на восток и раскольничьей убежденностью.{392}

Отряд Гриббе

Строго следуя диспозиции, Гриббе занял Комары, вытеснив оттуда передовые посты англичан, и остановился. Сотня (полусотня){393} находившихся в его подчинении казаков перекрыла Байдарскук дорогу, заняв часовню Св. Илии, едва не взяв в плен кавалерийский пикет англичан майора Лоу, которым пришлось бегством спасать свою жизнь.{394}

^{Казак казачьих войск. 1845–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению, 1841–1862 гг.}

Дивизион батарейной №4 батареи установили на гребень возвышенности Для поддержки войск, атакующих редут №1, в его сторону развернули 4 орудия легкой №6 батареи. Гриббе безупречно выполнил задачу: отныне правый фланг русских войск был надежно прикрыт.{395} Одновременно он мог безнаказанно расстреливать фланг турецкого укрепления наиболее опасным для его защитников видом огня – продольным.

Калторп говорит, что именно огонь этой батареи решил судьбу укрепления, позволив русской пехоте войти в него, найдя там только мертвых защитников.{396} Позволю не согласиться с ним – о том, как «мертвецы» сражались за свои жизни, мы поговорим ниже.

БОЙ ЗА ПЕРЕДОВЫЕ РЕДУТЫ

«Всего лишь толпа; войско дурно одетое, худо обутое, плохо вооруженное, но способное маневрировать, подчиняться, сражаться и умирать…».

Маршал Леруа де Сент-Арно о турецких солдатах. 

Бою за передовые укрепления исследователи Балаклавского сражения, как правило, уделяют мало внимания. Действительно, а о чем там, казалось, можно говорить. Все, на первый взгляд, произошло быстро и без особых затруднений. Подошли в сумерках, обстреляли из пушек, атаковали пехотой, турки привычно бежали, по пути еще и избиваемые солдатскими женами англичан. В результате трофеи, шанцевый инструмент и 170 турецких трупов впридачу. Вот только откуда взялось почти столько же русских тел на подступах и в самом редуте как-то странно молчат.

Смею утверждать, что легкое взятие турецких укреплений – это один из множества устойчивых мифов Балаклавского сражения, направленных на безоговорочное возвеличивание славы британского оружия и оправдание виновных в поражении, как и последовавшая вскоре после этого атака Легкой бригады. Сами англичане объясняют появление столь значительного числа фантазий на тему “Balaclava” исключительно «…эмоциональным настроем на восприятие войны и в обществе, и в армии».{397}

На самом деле бой за редуты при всей его простоте и очевидности исхода – очень интересный эпизод сражения, совершенно по-иному рисующий османского солдата.

Сначала определим главное – что такое взятие передовых укреплений вообще. Ответ прост и не требует академического образования. Сражение за передовые позиции и есть кульминация Балаклавского сражения. Любой, кто решал тактические задачи по планированию боя хотя бы на карте, знает, что бой считается завершенным после выполнения задачи. Это если успешно. Если не успешно, то после выполнения маневра отхода и возвращения на исходные позиции. Задача дня более чем ясна: линия передовых редутов. Взяли – победили, ждем ордена, не взяли – не победили и ждем, когда начнется разбор с подведением итогов, наказанием невиновных и награждением непричастных.

Все, что произошло у Кадыкоя и Балаклавы после занятия редутов русскими, не более чем суета, возня, трата времени и усилий, сопровождавшаяся совершенно бессмысленными жертвами с обеих сторон. И русские, и англичане истребили несколько сотен человеческих душ совершенно бессмысленно, бездарно и бесцельно. Правда, у русских ошибок все-таки меньше было. Они не пытались продвигаться дальше, лишь попытавшись «погромить» вражеский лагерь. Но «топорно» исполненный Рыжовым приказ Липранди не дал каких-либо успешных результатов, обернувшись неоправданными и ненужными потерями.

В свою очередь, англичане не думали предпринять что-либо по отбитию взятых редутов, ограничившись сначала никому ничего не доказывающей схваткой. Тяжелой бригады с кавалерией Рыжова, а потом вообще совершив героически глупость, попытавшись отбить никому не нужные пушки.

^{Обер-офицер и рядовой гусарских полков. 1845–1855 гг. Висковатов А. В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

Какие бы ошибки ни совершили русские кавалерийские командиры под Балаклавой, ни одна из них не носила характер роковой. При всей несуразности действий Рыжова сами англичане отметили, что в использовании кавалерии русские не дошли до той несуразности ее применения, какой страдали сами: «…на протяжении всей войны их кавалерия проявляла скорее благоразумие, нежели смелость».{398}

Трудно сказать, чего в этом сравнении больше: похвалы или пренебрежения. Но не будем забывать старую военную, проверенную веками истину, что хорошей армии герои не нужны, ибо всякий героизм – не более чем исправление чьих-то ошибок. Русская кавалерия как могла выполняла свою работу на том уровне, которому быта обучена в мирное время.

Не менее смешно считать за серьезное противостояние, а уж тем более за сражение пару залпов 93-го полка по гарцевавшей вдали казачьей коннице. Русская артиллерия израсходовала снарядов при обстреле турецких редутов больше, чем горцы «красной линии» патронов. При всем желании мы не увидим здесь никаких следов ожесточенного боя пехоты и кавалерии: кучи трупов людей и лошадей в нескольких шагах от первой шеренги, окровавленные штыки и тем более пустые патронные атаки пехотинцев, как это можно было наблюдать при Прейсиш-Эйлау. Бородино иге Ватерлоо и много еще где, когда противостояние пехоты и кавалерии становилось ожесточенной схваткой.

Из сказанного нами выше (подтверждено диспозицией) понятно, что первой в главной) задачей русских было занятие передовых укреплений, гарнизоны который составляли два (или полтора) турецких батальона. На этом задача дня считалась в основном выполненной.

Да и противник у русских солдат 12-й пехотной дивизии был долгожданный. Аппетит усиливался тем, что они знали, что их встретит не умелый, опытный и стойкий английский или французский пехотинец, а второсортный турецкий новобранец, с которым они имели старые неоплаченные счета.{399}

Русские все же несколько поторопились с уверенностью в низком качестве противостоявшего им вражеского солдата в отношении которого даже «…английское командование усвоило себе правильное, по существу, воззрение, что турки отсиживаются от русских за укреплениями гораздо успешнее, чем выдерживают их натиск в открытом поле».{400}

Несколько слов о защитниках…

Итак, главное. Не подлежит сомнению, что именно бой за передовые редуты стал той самой кульминацией Балаклавского сражения, которая породила все последующие события, в том числе и мифологические. Начнем с первых из привычных легенд – о слабых и никуда не годных их защитниках.

Первый из современных исследователей, кто детально разобрал участие турецкой армии в Восточной войне – М. Нечитайлов, и именно его труды мы положим в основу нашего анализа неприятельских солдат, которые в октябре 1854 г. были «проклятыми и забытыми» английскими союзниками защитниками первой оборонительной линии перед Балаклавой.{401}

Если до настоящего времени для многих интересующихся Крымской войной понятие «турок» означало полудикий, плохо одетый и слабо вооруженный солдат, то благодаря М. Нечитайлову, О. Шкеде и др. авторам (я говорю в данном случае об исключительно русскоязычной литературе) сегодня взгляд на этого противника стал диаметрально противоположным. Если турецкий солдат и не был лучше своих союзников, то он не был и худшим из них, а по некоторым показателям (устойчивость к тяжелым условиям) даже превосходил их.

Русские в описываемое нами время традиционно не считали турок серьезными противниками, равно как и англичане с французами не считали их равноправными союзниками. Один вид турецкого армейского пехотинца вызывал печаль и грусть. В Крыму, вспоминал французский моряк, турецкие солдаты «были обуты так же плохо, как и солдаты первой республики до Итальянской кампании. Большинство носило туфли без задников и каблуков, плохо державшиеся на ступне; часто на них отсутствовала подошва. У других был просто кусок недубленой кожи, прикрепленный к ступне с помощью ремней, завязывавшихся вокруг ноги. Башмаки не заменялись новыми, приходилось проявлять изобретательность, чтобы помочь себе – и, в конце концов, турецкая армия обулась в сандалии».{402}

Дубровин приводит слова корреспондента бельгийской газеты, который, ссылаясь на очевидца, писал, что при Балаклаве турки «…сражались в туфлях (бабушах), и эта обувь, конечно, мешала им бежать».{403} Действительно, обувь турецких солдат была такого низкого качества, что многие из них вообще отказывались ее носить.{404}

В том числе и потому на всех театрах Восточной войны первое, что делал турецкий солдат на поле сражения – повально мародерствовал, особенно преуспевая в охоте за русскими сапогами от бедности, выворачивании карманов убитых от жадности и добивании раненых просто от соблюдения веками сложившихся традиций ведения войны. Русские снисходительно относились к таким проявлениям варварства и дикости, но при случае платили той же монетой.

Турецкий пехотинец, как показывал опыт предыдущих войн и кампании на Дунае, не любил изолированную оборону и, не имея опоры на фланги, был склонен к оставлению позиций. В то же время опыт Дунайской кампании, где укрепления турецких крепостей (Силистрия, к примеру) были умело включены в оборонительную систему, свидетельствовал не в пользу мнений о его отсталости и повальной склонности к бегству с поля боя.{405}

Кроме того, многие современники отмечали, что турецкий солдат не торопился доверять своим офицерам, но прекрасно проявлял себя под руководством иностранных.{406} Хотя союзники надеялись на опыт кампании на Дунае, в Крыму уроки вполне успешной Силистрии были забыты.{407} Турок доверили своим начальникам, которые скорее озаботились качеством кофе, в поглощении которого проводили все свободное время, а не укреплением занимаемых позиций. Несколько английских артиллерийских офицеров скорее выполняли роль инструкторов, нежели командиров.

Начало боя за редут №1

Защитники редутов с их традиционно безобразно организованным охранением еще ничего не подозревали, когда «…войска генерала Семякина прошли после переправы позади небольших возвышений и развернулись правее Воронцовской дороги против редута № 1, примкнув своим флангом к войскам левой колонны. Генерал-майор Левуцкий выстроился перед редутами № 2 и № 3».{408}

Та самая свойственная туркам небрежность в охранении{409} на сей раз стоила им дорого. В 6 часов утра русские внезапно появились из темноты перед фронтом обсервационной линии. Атака русскими войсками первых трех укреплений была прекрасно организована. Наблюдавший ее врач Фердинанд Пфлюг был поражен согласованностью действий наступающей пехоты и поддерживающей ее артиллерии. Пока пехота разворачивалась для атаки, артиллеристы держали редут под огнем. Как только пехота начинала «разбираться» с защитниками одного укрепления, артиллеристы принимались за другой.{410}

Первыми, кто вышел к неприятельской позиции, были солдаты Украинского полка, поддерживаемые 4 орудиями батарейной №4 (дивизион поручика Постникова) и 6 орудиями легкой № 6 (подполковник Афанасьев) батарей. Украинский полк, наступая по главному дефиле, ведущему из Чоргуна в Кадыкой, и выйдя из него, развернулся перед редутами № 1 и № 2.

^{Рядовой гусарских полков, 1853–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

После того, как Липранди удостоверился, что войска готовы действовать, а все батареи вышли на позиции, он дал команду к открытию огня.{411} Артиллерийские адъютанты быстро развезли его по подразделениям, каждое из которых уже знало свои цели. На головы турок обрушился шквал металла. Огонь велся не только по фронту, но и во фланг и тыл укреплений.

Калторп (и не только он){412} высоко оценил эффективность огня русской артиллерии, нанесшего тяжелые потери защитникам редута № I.{413} При этом турки умудрялись вести интенсивный ответный огонь.

Под прикрытием орудийных выстрелов перед фронтом редута № 1 развернулись Азовский пехотный полк, батальон днепровцев и стрелки.

Картина русского наступления, увиденная Расселом, впечатлила журналиста своей жестокой, грозящей неотвратимостью смерти, мощью и организованностью: «…Русские наступали медленно, с мрачной торжественностью. Прямо перед ними двигалась линия орудий счетом не менее двадцати. Еще две легкие батареи опередили их на милю и уже лихо действовали против редутов, над которыми кое-где изредка поднимался дымок. Меж батареями и пехотой видны были огромные массы кавалерии. Они шли поэшелонно шестью плотными квадратами, по три с каждого фланга, освещая равнину блеском сабель, пик и яркого позумента».{414}

^{Французская гравюра середины XIX века, изображающая захват русскими Европы. Русофобия, тлеющая во французском обществе со времен поражения Наполеона I, достигла своего апогея накануне Крымской войны.}

Сражение началось…

Развернувшись и несколько продвинувшись вперед, пехота остановила движение ожидая, пока орудия подготовят атаку. Огонь вели только стрелки, добавляя своими выстрелами дезорганизацию в ряды защитников передовых позиций, заставляв турок искать укрытие от пуль. До подходившей к Черной речке русской кавалерии доносились крики «ура!» и звуки ожесточенной перестрелки.{415}

Нельзя сказать, что Липранди отказался от привычной для Российской армии шаблонности действий. Речь идет о пресловутых стандартных боевых порядках. Kai таковые они не были проблемой и при известной творческой инициативе, если военачальник применялся к местности, могли стать полезным подспорьем в организации сражения. Если бы не одно «но».

В своей массе «…начальники не имели никакой инициативы, применение боевых порядков к местности не практиковалось, почему войска обречены были нести огромные потери. Слабые стрелковые цепи делали невозможной подготовку атаки ружейным огнем, а массивные колонны к атаке первой линии от меткого нарезного оружия должны были нести большие потери».{416}

Русская пехота вышла на рубеж атаки^{[15] и ожидала команду. Сама атака была отлично («блестяще»){417} подготовлена артиллерией, выпустившей по туркам едва ли не все свои заряды.}

Артиллеристы 12-й дивизии (артиллерией командовал полковник Немов) вообще всегда отличались умением стрелять: «…Смотрел практическую стрельбу 12-й полевой артиллерийской бригады, – доносит князь Горчаков Николаю I 11 сентября 1853 г., – стрельба была отличная».{418}

Кроме армейских артиллеристов, в дело включились иррегулярные батареи. 1-й дивизион Донской батареи (4 орудия) выехал перед редутом №1. Едва казаки по команде есаула Поздеева развернули орудия, сняв их с передков, как над их головами пронеслось первое ядро, выпущенное из неприятельского орудия, не причинив, к счастью, вреда.{419}

2-й дивизион сотника Пономарева занял огневую позицию «уступом», немного впереди 1-го. Во время разворачивания очередной турецкий снаряд снес голову у ездового 5-го орудия казака Сазонова, который не сразу «…упал с лошади, а проехал некоторое расстояние без головы и свалился на землю».{420}

Но уже ничего не могло остановить неумолимо раскручивавшийся маховик русского наступления. Казаки, стремительно открыв огонь,{421} быстро пристрелялись, и вскоре на редуте прогремел первый взрыв. Пехота, до этого ведшая «живую перестрелку», прекратила огонь и двинулась вперед, под прикрытием орудий подойдя почти к подошве холма.{422}

Офицеры Донской батареи, не дожидаясь приказов, двинули свои орудия к редуту №2, демонстрируя импровизацию, вообще свойственную иррегулярным частям: «Лошади, выбившись из сил, двигались шагом и заезды исполняли этим же аллюром. Это обстоятельство имело большое значение на меткость стрельбы, ибо номера находились в спокойном состоянии, не наволнованные быстрой ездой. Позиция батареи представляла ломаную линию. Каждое орудие старались поставить по возможности за прикрытием, возвышением или холмиком. Через это интервалы значительно увеличились, поэтому и прислуга, и лошади менее терпели от неприятельского огня. Расстояние до редута определялось в 800 саж., и батарея меткими выстрелами заставила замолчать его».{423}

^{Штаб-офицер уланских полков. 1852–1855 гг. Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.} 

Русские артиллеристы действовали исключительно грамотно. Ни одна из батарей не занимала огневую позицию в полном составе, а маневрировала исключительно действовавшими самостоятельно дивизионами. Адъютант от артиллерии при Липранди поручик Ушаков вспоминал: «…Большая часть орудий (турецких – Авт.) действовала через амбразуры и следовательно, не имела необходимого при обороне полного обстрела местности. Наши же орудия, расположенные большею частью подивизионно, на значительных между собой расстояниях, сосредоточивали свои выстрелы только на то укрепление, на которое должна была направляться состоявшая при них пехота».{424}

Когда батарея Поздеева, расстреляв боезапас, вышла из боя и по разрешению Липранди направилась к реке Черной дать отдых коням напоить их, привести в порядок орудия, она проходила по дороге, на которой стоял генерал Рыжов с Веймарским полком. Впечатленный стрельбой, начальник кавалерии скомандовал своим офицерам, отдавая честь казакам и обнял командира батареи.{425}

Турки какое-то время еще держались, надеясь на огонь своей артиллерии, к которой имели неограниченное доверие.{426} Потом их способность к сопротивлению резко упала. Они поняли, что русские настроены решительно и дальнейшее сопротивление может стоить им жизни.

О мастерстве турецких артиллеристов мнения разные. Под Карсом русские артиллеристы отмечали, что «нельзя сказать, чтобы артиллерийский огонь турок был действителен; большая часть их гранат, обыкновенных и картечных, лопалась высоко над нашими головами, не нанося нам никакого вреда»{427} Но при Мачине,{428} Четати{429} и под Балаклавой это у них получалось неплохо.{430}

Турецкие артиллеристы под Балаклавой, как это уже было при Башкадыкларе и Кюрюк-дара, стояли до последнего на своих батареях, самоотверженно их защищая, невзирая на отсутствие прикрытия, «продолжали пальбу и гибли на своих орудиях, лафеты и тела почти всех отбитых орудий облиты кровью храброй их прислуги».{431} Но так же, как и тогда, когда артиллерия не могла огнем своим остановить неприятеля, в пехоте распространялась паника, начиналось бегство.{432} Без пушек турки воевать не любили, их наличие служило нравственной поддержкой для пехоты.{433}

Стоять насмерть турки умели так же, как и солдаты любой другой армии. Русские отмечали это качество в турецкой пехоте и артиллерии, «…умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя…».{434}

Да и не только там. Под Кюрюк-дара турецкая пехота «… дралась с большой неустрашимостью… Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их».{435}

Добавили храбрости туркам и фортификационные сооружения. Мы уже упоминали, что при наличии укреплений они традиционно проявляли способность к упорной обороне. Ч. Дункан, по итогам поражений 1854 г., пришел к выводу, что «турецкие войска неспособны сражаться в открытом поле… За стенами, не сомневаюсь, пехота будет хорошо сражаться, но вывести ее из-за этих укреплений – значит, принести ее в жестокую жертву»{436}.

По характеристике М. Чайковского, к 1853 г. турецкие войска «вовсе не были обучены и знали кое-как только бесполезные на практике ружейные приемы; они строились не довольно быстро и дружно. Лучшими их качествами была меткая стрельба, уменье пользоваться всяким прикрытием и окапываться земляными укреплениями».{437}

Поэтому, используя полевые укрепления, даже тактически слабо подготовленная турецкая пехота, как показал опыт всех военных кампаний России против Турции в XIX в., старалась переходить к их упорной защите.{438} А при умелом руководстве турецкий солдат мог проявить и отличные боевые качества.{439}

Серьезной проблемой для защитников редутов оказалась уже упомянутая удаленность укрепления более чем на 2000 м от ближайших частей, способных оказать им помощь или поддержать в случае внезапной атаки русских. Хотя очень похоже, что никто этих несчастных спасать и не собирался. Адмирал Слейд, всегда уважительно относившийся к османским солдатам, считал, что, выставив турок подальше от себя, англичане, сами того не подозревая, заставили правоверных ощущать себя подготовленными к принесению в жертву.{440}

^{Рядовой уланских полков в шинели. 1852–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

Хибберт робко пытается оправдать Раглана. якобы уже когда-то потом, позднее, изучившего опыт действий турок на Дунае и даже несколько изменившего отношение к ним.{441} На деле Раглан оставался Рагланом. Типичный английский сноб, он с трудом терпел рядом с собой французов. Что касается турок, то их он и близко видеть не хотел, откровенно считая второсортным расходным материалом.

Так или иначе, но преодолев заграждения русские ворвались в укрепление. Что имение происходило в редуте – неизвестно. Тот, кто мог об этом рассказать, вероятно не выжил Те, кто успел уйти, или молчали, или валили на тех, кто побежал первым. Единственным доступным источником может быть рассказанное Вудсу – неким английским офицером, командовавшим в укреплении №1 артиллерией По его словам, защитники были солдатами никудышными, многие пожилые, другие совсем юнцы.{442} Пока русские ограничивались артиллерийским обстрелом, они отбивались стойко, но как только их пехота прошла линию заграждений и была готова ворваться в укрепление, запаниковали.