Текст книги "Великое расселение славян. 672—679 гг."

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Восстание Само

К началу 620-х гг. недовольство аварским гнетом в славянских землях по Среднему Дунаю достигло предела. Авары притесняли простых славян и в мирное время, и в своих захватнических войнах. Уцелевшую часть славянскую знати – родовых старшин и жупанов – они лишили прежних привилегий и так же втягивали в свои военные предприятия. Чем дальше, тем меньше были в этих войнах заинтересованы сами славяне. В новых землях мораване, расселенные в Чехии дулебы и лучане перестали нуждаться гораздо раньше, чем южные сородичи.

Старую славянскую знать авары предполагали заменить новой, произведенной на свет от насильно взятых во время зимовок славянских женщин. Из этих полукровок аварские отцы выращивали себе наместников. Они унаследовали культуру и быт кочевой знати[272]272
  Только этим можно объяснить сохранение явного аварского элемента в аваро-славянской культуре Поморавья спустя десятилетия после падения аварского ига, до середины VIII в. (см.: Седов 1995. С. 287).


[Закрыть]. Но при этом их положение в иерархии каганата все равно оставалось униженным по сравнению с полноправными аварами и болгарами. Воспитанные все-таки на родине, в славянской среде, «сыновья гуннов» жили чаяниями материнской родни. Когда первое их поколение возмужало, именно они особенно остро восприняли аварское иго. И, возмущенные «злобой и притеснением», стали предводителями первых восстаний против завоевателей[273]273
  Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366–367.


[Закрыть].

Авары, занятые до 620 г. войной на юге, мало внимания уделили происходящему на северной окраине каганата. Это позволяло недовольству разрастись. Тем не менее первое время речь шла лишь об отдельных очагах сопротивления. Подобные очаги возникали вокруг славянских градов в дулебских, лучанских и мораванских землях.

В 623–624 гг. некто Само, купец из Сансского округа в Северной Галлии, «увлек с собой многих купцов» из Франкского королевства и во главе этого каравана отправился в славянские земли. О прошлом этого человека ничего не известно. Судя по имени, родом он скорее не франк, а кельт – галл или галлоримлянин[274]274
  Mikkola J.J. Samo und sein Reich // Archiv für slavischen Philologie. Bd. 41. Berlin, 1927. S. 77–78; Labuda G. Pierwsze panstvo slowianskie. Panstwo Samona. Poznan, 1949. S. 96–101; Свод II. С. 374–376 (комментарий В.К. Ронина к хронике Фредегара). Сам Фредегар называет Само «по рождению франком» (Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366–367), но имя с очевидностью не германское, так что логично заключить, что хронист имеет в виду лишь подданство. В «Обращении баваров и карантанцев» Само назван славянином (Conversio Bagoarirarum et Carantanarum. 4 // MGH SS XI. Hannoveriae, 1925. P. 7: Свод II. С. 374). Но основной источник автора «Обращения» – «Деяния Дагоберта», которые восходят всецело к Фредегару, передают его с сокращениями и потому не упоминают о происхождении Само. Можно допустить, что в основе данных «Обращения» – предания хорутан о происхождении их княжеского дома. Но в этом случае (даже если славянство Само не является плодом логического умозаключения писателя) такие предания не достовернее свидетельства современника Фредегара. При решении вопроса в пользу славянства Само (помимо того, что оно ставит под сомнение всю историю борьбы славян с аварским игом, известную лишь из Фредегара) опять встает проблема имени. Славянское *samъ напрашивается само собой (как у X. Кунстманна – Kunstmann H. Was besagt der Name Samo und wo liegt Wogatisburg?// Die Welt der Slawen. Bd. 24. Munchen, 1979). Но использование этого местоимения в качестве личного имени или даже титула (что заключает X. Кунстманн) у славян выглядело бы немного странно – не говоря уже о том, что подобные факты просто неизвестны. Итак, в рассказе Фредегара нет оснований сомневаться. Если считать его вымыслом, а хрониста столь смелым выдумщиком, почему бы не подвергнуть сомнению и сам факт существования «державы» Само, о котором только он по сути и сообщает?


[Закрыть]. Само, без сомнения, рассчитывал завязать с освобождающимися от власти авар славянами выгодные торговые сношения – повстанцы нуждались во многом из того, что мог привезти им купец. Однако события вовлекли предприимчивого галла в свой водоворот. Вскоре после его прибытия «виниды», среди которых Само поселился, выступили в поход против авар. Само, владевший, разумеется, оружием и сопровождаемый вооруженной охраной, присоединился к ним – то ли всецело по своей свободной воле, то ли выполняя долг гостя.

Сражение с врагом оказалось успешным. «Огромное множество» авар погибло в бою. Само отличился в битве особенно. По словам Фредегара, «столь большая доблесть проявилась в нем против гуннов, что было удивительно». Молва о доблести франкского купца распространилась среди восставших славян. Среди многочисленных жупанов боровшихся с аварами племен и тем более среди молодых еще полукровок, составлявших боевой костяк восставших, не могло на тот момент отыскаться общепризнанного вождя. Прославившийся герой-чужак пришелся кстати – как подходящий военный вожак и незаинтересованный арбитр, способный объединить разрозненные жупы повстанцев. Пришедший в нужное время и выказавший нежданную от купца доблесть, он мог предстать в глазах славянам посланцем богов. Препятствием к такому признанию могло стать разве что его христианское исповедание. Однако Само оказался язычником[275]275
  Фредегар сообщает о многоженстве (Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366–367) и затем прямо о язычестве Само (Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 368–369). Сансский округ был в ту пору весьма слабо христианизирован (Labuda 1949. S. 96–124). Фредегар даже не упрекает Само за вероотступничество – был ли тот вообще крещен?


[Закрыть].

Итак, славяне избрали Само князем («королем») и общим предводителем в войне с аварами. Само оправдывал ожидания, мужественно и умно защищая вверившиеся ему племена[276]276
  Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366–367.


[Закрыть]. В племенной союз, объединившийся вокруг фигуры удачливого галла, на первых порах вошли восставшие против авар славяне Среднего Подунавья – мораване, дулебы, зличане и их соседи. На севере королевство Само граничило с сербскими землями[277]277
  Fred. Chron. IV. 68: Свод II. С. 370–371.


[Закрыть], а значит, включало и лучан с сопредельными им племенами. Что касается земель к востоку от Моравы, Словакии, то здесь аварское господство поколебать не удалось[278]278
  Захоронения на аваро-славянских кладбищах здесь не прерываются веками (Sklenar 1974. S. 285, 287). Могильник в Нове Замку под Нитрой только основан в середине VII в. (Sklenar 1974. S. 285–286).


[Закрыть].

Само являлся для своих славян верховным военачальником и судьей, ведал общими для всех внешними делами[279]279
  Fred. Chron. IV. 48, 68: Свод II. С. 366–367,368–369.


[Закрыть]. На первых порах, когда Само сплотил лишенные собственных князей племена Среднего Подунавья, он являлся единственным князем всего небольшого еще союза. Но в «подвластных» ему землях сохранилось аварское территориальное деление на жупы. А следовательно, и власть жупанов, которые теперь окончательно превратились в выборных вождей малых племен. Связь Само с этими племенами осуществлялась посредством княжеских браков. Такие браки, заключавшиеся у славян в период гощения, символизировали священную власть князя над отдельными «родами», связь его с населяемой ими землей. Стоит обратить внимание на «священное» число жен Само. У короля к концу его долгого правления насчитывалось «12 жен из рода славян»[280]280
  Fred. Chron. IV. 48: Свод II. С. 366–367


[Закрыть]. Он первый известный нам славянский князь-многоженец. До того времени, скорее всего, князья были скромнее – как скромнее были по размерам и владения большинства из них. Впрочем, нам ничего не известно о количестве жен, например, бужанского «Маджака». Само же подражал в величии, влиянии – ив повадках – побежденному им кочевническому кагану. Любопытно, что около того же времени в славянских языках появляется слово «наложница»[281]281
  ЭССЯ. Вып. 22. С. 178–179 (отсутствует в болгарском и македонском).


[Закрыть].

Опорой власти Само являлись воины-всадники полуаварского происхождения, ранее главные зачинщики восстания. Теперь эти люди переняли многие черты быта своих изгнанных аварских отцов – в том числе ритуал погребения с конем или с конской сбруей. При Само они составляли дружину – но, конечно, пользовались влиянием в родных местах и посредничали между князем и своими материнскими родами.

Само – первый вождь славян, о котором у нас есть более или менее подробные сведения. Со страниц пусть единственного, но довольно броско рисующего его источника – хроники Фредегара – перед нами предстает образ яркий и неоднозначный, достоверный для той мятущейся эпохи. Само являлся авантюристом, притом храбрым – более храбрым, как ясно дает понять Фредегар, чем положено при его роде деятельности. К этому добавлялись природный ум и известная образованность. При всем том он на родине или вовсе не принял побеждающего христианства, или принял его лишь внешне.

В ту смутную пору всякий купец был отчасти воином, отчасти даже разбойником. Но Само родился определенно для большего. Прибытие к славянам дало ему реализоваться так, как он того действительно заслуживал. И Само служил своему новому роду со всей искренностью, свято блюдя его интересы даже против своих вчерашних соотечественников.

Жизнь и деятельность Само станут лучше понятны, если мы признаем его галло-римлянином. В условиях, когда «варвары»франки завладели его родиной и стали над ней королями, предприимчивый Само счел себя вправе создать наудачу свое королевство среди других «варваров». И управлять им на совесть, оберегая его независимость и свою власть.

Имеет смысл повторить: Само – первый вождь славян, о котором у нас есть сколько-нибудь подробная информация. И это наложило отпечаток на восприятие его личности и королевства в науке. Королевство Само нередко оценивается как «государство»[282]282
  Классическая в этом смысле работа Г. Лабуды: Labuda 1949.


[Закрыть]. Однако по сути оно не обладало еще ни единым признаком государственности. Да, «держава» Само охватывала обширные пространства. Как и дулебский племенной союз VI столетия. В этом смысле Само мало чем отличался от неизвестных нам по личным именам дулебских «Маджаков». Просуществовало, заметим, созданное Само образование меньшее время, чем их великое княжение. У Само, конечно, имелась дружина – как у любого славянского князя. Но о каких-либо признаках государственного аппарата не известно ровным счетом ничего. Местное управление, унаследованное от авар, быстро вернулось на привычные круги племенного устройства. Жупаны у славян VII–IX вв. отнюдь не являлись княжескими чиновниками – скорее сами полунезависимыми (а то и независимыми) князьками. В таких условиях ни о каких устоявшихся границах «страны» не было и речи. Само разве что принимал присягу от тех племенных князей, кто хотел перейти в его подданство. О каких-либо правовых мерах Само тоже ничего не известно. Ему вполне хватало традиционного для славян суда по обычаю. В писаном законе славяне еще не нуждались – как обходились и без письменности. Итак, по всем признакам «держава» Само оставалась союзом племен.

Правда, это все-таки довольно большой союз племен, позднее включивший в свой состав и другие, меньшие союзы. В этом, более сложном, устройстве – отличие от старых дулебов, но и залог грядущего распада. Само являлся выходцем из Франкского государства и представлял себе систему управления им. Став вождем славян, он хотел видеть себя королем (rex), а свое «владение» – королевством. Так что королевством, по самоопределению, и следует называть это предгосударственное образование. Но при этом надо помнить, что на практике Само королевства вроде Франкского так и не создал. Для этого недостаточно было сил сколь угодно одаренного одиночки. Даже если ему бы пришло в голову не просто наслаждаться полученной властью и оберегать ее, а заниматься всерьез «государственным строительством». «Строительство» и правда шло – но шло снизу, из славянских племенных градов, в которых сидели зависимые от Само жупаны. И строительство это только спустя два века приведет к появлению подлинного государства, Великой Моравии. У самих франков и покоренных ими галлов, к слову, оно протекало бы не быстрее – не будь римского наследия. Королевство же Само так и останется кратким, пусть и заметным эпизодом в ранней истории западных славян.

Заслуги Само перед славянством не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать. Не Само поднял восстание против авар, не он был его причиной и главным движителем. Но он оказался в нужное время в нужном месте – и сумел организовать славянские племена на общее сопротивление врагу. Идея избрания Само общим вождем принадлежала не ему – но с возложенной миссией такого вождя справлялся он сам, и весьма успешно. Тем самым он содействовал освобождению не только избравших его славян. Возникновение независимого славянского королевства на Среднем Дунае нанесло мощный удар Аварскому каганату и возбудило к движению против него другие племена. Под знаком существования «державы» прошло несколько десятилетий славянской истории – так что вполне правомерно говорить даже об «эпохе Само». И все же его королевство, сыграв свою роль, быстро сойдет с исторической сцены. Сделав все необходимое для славянской истории, Само исчезнет не только с ее страниц, но и из самой памяти большинства славянских народов. Падение аварского ига было предопределено. Ускорить же ход истории Само не мог, да и не пытался. Здание славянской государственности и славянской цивилизации продолжало поступательно возводиться руками самих славян.

Битва за Константинополь

Между тем на востоке Империи бушевала Персидская война. Византийская армия успешно действовала против персов на Кавказе. В то же время персидские войска совершали глубокие рейды в глубь имперских земель и хозяйничали в немалой части Малой Азии. Осенью 625 г. император Ираклий вместе с союзными тюркютами вторгся в персидские владения в Закавказье. Одновременно персидский шах Хосров, решив нанести врагу смертельный удар, послал войско под командованием одного из лучших своих полководцев Шахрвараза прямиком к Халкидону – с приказом по возможности попытаться захватить саму столицу Империи. Ираклий, связанный кавказским театром военных действий, не мог сам оказать помощь Константинополю, а посланные им вспомогательные отряды отстали от быстро передвигавшейся армии Шахрвараза.

Хосров понимал, что в одиночку воплотить дерзкий план Шахрваразу не удастся – хотя бы потому, что персы действовали с азиатского берега Босфора. Потому Хосров приказал своему полководцу привлечь к участию в осаде авар[283]283
  Свод II. С. 272–273 (Феофан).


[Закрыть]. Персидский шах не верил в искренность дружественных отношений между аварским каганом и Ираклием – и был, конечно, прав.

Приблизившись к Халкидону, Шахрвараз застал на противолежащем материке ситуацию для себя весьма сложную. Между предполагаемыми союзниками по войне с Империей властвовало несогласие. Славяне повсеместно восставали против Аварского каганата. На Среднем Дунае уже возникло самостоятельное славянское королевство. Восстания славян вызвали брожение или даже отпадение от каганата в среде населявших Потисье вместе с ними гепидов[284]284
  Такую картину рисует, по сути, Феофан, говоря о необходимости «привести в согласие» авар с гепидами и славянами (Свод II. С. 272–273). О том же, о трудных переговорах с целью объединения сил, говорит и Георгий Писида в поэме «О случившемся нашествии варваров» (Свод II. С. 66–67). По нему, славянам пришлось «столковаться с гуннами» (видимо, теми же аварами, которых далее он повсеместно называет «скифами») – «славянин с гунном, а скиф с булгаром, и опять же мидиец столковался со скифом…»


[Закрыть].

Персидский военачальник проявил себя недюжинным дипломатом. В течение нескольких месяцев он совершил, казалось, невозможное – приостановил развал Аварской державы. Шахрваразу удалось убедить славянских вождей (по крайней мере часть из них) и гепидов выступить под предводительством кагана в новой войне. Только невероятная смелость персидского замысла и фантастические перспективы в случае победы могли вдохновить придунайские племена оставить борьбу с аварским игом. Взятие Константинополя – несбыточная мечта только самых дерзких степных завоевателей – обретала благодаря появлению мощного персидского войска у Халкидона реальность. Каган недолго думал, прежде чем нарушить мир с Византией и презреть все щедроты Ираклия. Столь же недолго думали и возмутившиеся было против него подвластные славяне и германцы, прежде чем примкнуть к нему вновь.

В войске кагана, конечно, имелись прямо ему подвластные паннонские, все еще признававшие его власть альпийские и потисские славяне. Но поддержали его и племена вниз по Дунаю[285]285
  Свод II. С. 272–273 (Феофан) – «с Истра… бесчисленные и превышающие счет полчища».


[Закрыть] и во Фракии, через которую лежал его путь. В конечном счете в воинство кагана вступили представители почти всех балканских славянских племен. На это указывают и огромная численность нападавших, и очевидная для всех южных славян выгода от окончательного сокрушения Империи. С другой стороны, каган едва ли выступил бы в далекий южный поход, оставив северные границы открытыми для нападений и восстаний, организуемых Само. Приходится заподозрить, что и с Само (а может, в первую очередь с Само как с новоявленным вдохновителем славянского движения) «привели авар в согласие» персидские послы. Если объединенные Само славяне и не поддержали прямо новое нашествие на Империю, то не мешали ему. Доля в ожидавшейся громадной добыче служила веским аргументом для самых лютых противников авар. Доказал это и заключенный при посредничестве Шахрвараза союз с болгарами.

Сближение Ираклия с тюркютами не могло не беспокоить и не сердить болгарского хана Куврата. Тюркский каганат был для приазовских болгар таким же давним, угрожающим врагом, как и Аварский. Если не больше – тюркютам все-таки удалось некогда подчинить оногуров, родное племя Куврата, и отстранить от власти его род Дуло. То же обстоятельство, что Ираклий обратился к ябгу, а не к Куврату, в Персидской войне, лишало болгар всяких выгод от союза с Византией. Об искренности и глубине христианского обращения Куврата и окрещенной вместе с ним знати говорить не приходится. Так что по наущению Шахрвараза он согласился на союз с персами и аварами, суливший несомненную выгоду в случае захвата Константинополя. У себя в Великой Болгарии Куврат принял представителей кагана с аварским вооруженным отрядом, формально признавая старшинство авар. На Балканы же в помощь аварам он отправил своего сына Альцека, который стал предводителем всех болгар на аварской службе и фактически вторым лицом в Аварском каганате[286]286
  События восстанавливаются на основе разрозненных свидетельств. При посредничестве Шахрвараза был заключен союз авар с независимыми от них болгарами – об этом свидетельствуют Георгий Писида (Свод II. С. 66–67) и Феофан (Свод II. С. 272–273). Этот союз Куврат сохранял как минимум до 634 г. При нем до этого времени находился некий аварский «народ», и он признавал формально зависимость от кагана, с Империей же находился в состоянии войны (Чичуров 1980. С. 153–161 – известие Никифора). К 630 г. в Аварском каганате предводителем болгар являлся некто Алциок, претендовавший на каганскую власть. Изгнанный из Аварии, он отправился на юг и поселился в конце концов на «много лет» в землях альпийских славян (Fred. Chron. IV. 72: Свод II. С. 370–371). Затем, между 665–671 гг., болгарский «дукс» Алцеко объявляется в Италии и поступает на службу к лангобардскому королю (Paul. Diac. Hist. Lang. V. 29: Свод II. С. 394. Примеч. 63). Это в целом соответствует маршруту пятого сына Куврата, как он рисуется Никифором (Свод II. С. 228–229) и Феофаном (Свод II. С. 276–277). Кажущееся противоречие – Феофан и Никифор как будто относят переселение ко временам после смерти Куврата – снимается соображением о временной дистанции, отделяющей их от события. Альцек, активно действующий уже в 630 г., мог, в принципе, быть и действительно моложе умершего или погибшего в 703 г. (судя по «Именнику болгарских князей») Аспаруха. Если допустить, что Альцеку в 626 г. было 15–16 лет, то он мог родиться около 610–611 г., Аспарух же – около 609–610 гг. Тогда в момент смерти Аспаруху было примерно 93 года, а это вполне допустимо.


[Закрыть]. Присоединение, пусть на словах, ханства Куврата вознесло каганат на вершину могущества – на миг, перед грядущей катастрофой.

Поход на Константинополь, кульминация Аварских войн, замышлялся под стать поставленной цели. Огромное войско кагана двинулось в начале лета 626 г. к столице Империи через Фракию, не встречая нигде существенного сопротивления. От низовий Дуная по Черному морю шел к столице Империи большой флот из славянских ладей-однодеревок с «бесчисленными и превышающими счет» полчищами в них[287]287
  Свод II. С. 272–273 (Феофан). Судя по Пасхальной хронике, каган «привез с собой» однодеревки (Свод II. С. 76–77). Но об этом говорится уже в связи с попыткой спустить их на воду во время осады, то есть «привез» он их с собою непосредственно к стенам Константинополя. Славяне, конечно, должны были соединиться с каганом на суше. Наивно предполагать, что они проплыли море без остановок, а затем еще дневали и ночевали в ладьях под стенами города.


[Закрыть]. Это были главные силы славян, посланные своими племенами в помощь кагану. Он, как общий воевода, вновь принял верховное предводительство над всеми союзными полками. На азиатском берегу Босфора, у Хрисополя, дожидалась подхода союзников персидская армия Шахрвараза.

29 июня 626 г. авары приблизились к Длинным Стенам. Их попытались остановить на подступах, но безуспешно. 31 июня произошли первые столкновения ромейских отрядов с аварским авангардом. Наконец, 8 июля авары приблизились к городу. Сам каган пока только двигался к нему. Передовые отряды расчищали путь, а он тем временем соединился с подошедшим к Босфору славянским флотом. Ладьи вытащили на берег и дальше везли посуху, а славянские «полчища» пополнили войско авар. По пути каган жег пригороды вражеской столицы. С помощью сигнальных огней он наладил связь с Шахрваразом[288]288
  Свод II. С. 76–77 (Пасхальная хроника); Чичуров 1980. С. 152–160 (Никифор); Свод II. С. 272–273 (Феофан).


[Закрыть].

29 июля основные силы авар подступили к стенам Константинополя. Больше суток ушло на устройство осадного лагеря. 31 июля 80-тысячное разноплеменное войско двинулось на первый приступ. На двухкилометровом участке Феодосиевых стен Константинополя сосредоточились главные пешие силы осаждающих. Первый ряд составляли легковооруженные славяне, а за ними, под их прикрытием, к стенам шли воины в тяжелом вооружении – авары, болгары и гепиды. Таким образом, каган применял многократно опробованную уже тактику «бифулька». Славяне также располагались, устрашая осажденных, но не идя на приступ, вдоль всей остальной стены города, от моря до моря. Штурм стен продолжался до пяти часов пополудни. Однако это была лишь подготовка, призванная измотать осажденных. Вечером каган вывез к Феодосиевой стене по всей ее протяженности осадные машины и приготовил для нового приступа укрытия-«черепахи». Однако горожане все же отбили врага. Несколько орудий кагана сгорело, еще некоторые сломались сами. Попытка же спустить на воду славянские ладьи не удалась из-за бдительности прикрывавшего город флота. После этих неудач управлявший столицей в отсутствие императора магистр Бонос предложил кагану, как обычно, взять откуп и удалиться. Но на этот раз авары пришли не ради этого. Каган прямо потребовал сдать ему Константинополь[289]289
  Свод II. С. 76–77 (Пасхальная хроника); Чичуров 1980. С. 152–160 (Никифор).


[Закрыть].

1 августа в устье впадающей в залив Золотой Рог реки Варбис, у перекинутого через нее моста Святого Каллиника, кагану удалось подготовить к спуску ладьи. На тамошнем мелководье ладьи свободно перемещались, тогда как военные корабли ромеев пройти не могли. Но ромейский флот выстроился в Золотом Роге, перегородив ладьям выход в море. За невозможностью прорваться славяне и не рискнули[290]290
  Свод II. С. 76–79 (Пасхальная хроника).


[Закрыть].

В субботу, 2 августа, в лагерь кагана вновь прибыли послы от Боноса. В посольство входил и пресвитер храма Святой Софии Феодор Синкелл, один из главных источников наших сведений об осаде. Одновременно к вождю авар прибыли с того берега и посланцы от Шахрвараза с щедрыми дарами. Каган, вдохновленный этим, вновь потребовал от ромеев капитулировать. Указывая на персидских послов, он заявил, что те пришлют ему подкрепление в три тысячи воинов, что «они заключили соглашение о том, чтобы были посланы славянские моноксилы и в них персидское войско из Халкидона пересекло море». Каган нисколько не заботился о тайне и безопасности предприятия – как и о самом персидском подкреплении, в коем мало нуждался. Ему важно было лишь устрашить ромеев, и этого он вполне достиг[291]291
  Свод II. С. 78–79 (Пасхальная хроника), 84–85 (Феодор Синкелл).


[Закрыть].

Впрочем, к переправе он готовился всерьез. В ночь со 2 на 3 августа славянские ладьи перевезли с Варбиса в Халы, на самом берегу Босфора. Там их спустили на воду. Поутру туда прибыл сам каган, рассчитывая встретить персидское пополнение. Ромеи, однако, действительно напуганные такой перспективой, спешно приняли свои меры. Персидских послов удалось при возвращении из каганской ставки перехватить и убить. Вечером 3 августа, когда каган как раз закончил приготовления в Халах и место переправы стало известно в Константинополе, наперерез однодеревкам вышло около 70 ромейских кораблей. Вопреки встречному ветру, они достигли цели. Все умение славянских мореходов оказалось тщетным. В тот день переправа так и не состоялась[292]292
  Свод II. С. 78–79 (Пасхальная хроника), 84–85 (Феодор Синкелл).


[Закрыть].

С рассветом 4 августа славяне попытались, наконец, вырваться в открытое море. Однако дозорные корабли оказались бдительны. Ромеи атаковали хрупкие славянские челны. Многие славяне потонули или были убиты ромейскими моряками. Каган вынужден был отказаться от идеи перевозки персов[293]293
  Свод II. С. 78–79 (Пасхальная хроника).


[Закрыть].

Теперь, полагаясь лишь на собственные силы, он готовился к решающему штурму. Вновь строились и ремонтировались осадные машины. Ладьи опять расположили на Варбисе. Каган задумал прикрыть приступ с суши морским сражением. По его замыслу, когда авары взойдут на стены, то на укреплении Птерон, прикрывавшем северо-западный район столицы, Влахерны со знаменитым храмом Богородицы, разожгут сигнальный огонь. Увидев его, славяне всей массой, с громким боевым кличем, должны двинуться на свет сигнала к городу. Появление огромной флотилии, по мысли авар, должно довершить панику горожан и позволить штурмующим ворваться со стен в город. Понесших потери славян на челнах каган укрепил «другими свирепыми племенами», «разноплеменными народами» – в первую очередь «огромным множеством» тяжеловооруженных болгар[294]294
  Свод II. С. 68–69 (Георгий Писида), 84–87 (Феодор Синкелл), 226–227 (Никифор).


[Закрыть].

Утром 7 августа, с громогласных боевых кличей, начался штурм. Однако с самого начала планы кагана пошли прахом. Многие из подготовленных осадных машин сломались или были сожжены на самых подступах к стене. Воины кагана гибли и в них, и на самих стенах. У их подножий к концу боя лежали груды трупов. «Столько повсюду погибло неприятелей, – говорит о сражении на суше Феодор Синкелл, – что варвары не смогли даже собрать и предать огню павших»[295]295
  Свод II. С. 68–69 (Георгий Писида), 86–87 (Феодор Синкелл); Чичуров 1980. С. 152–160 (Никифор).


[Закрыть].

Бонос прознал через предателей или лазутчиков обо всем плане кагана устрашить осажденных нападением с моря. Чтобы покончить с этой угрозой, он задумал предупредить врага. По приказу магистра большие боевые суда – диеры (с двумя рядами весел) и триеры (с тремя) скрытно подошли к Птерону. Другая группа диер встала на северном берегу Золотого Рога, чтобы ударить по славянам с тыла. Затем, когда стало ясно, что аварская атака с суши захлебывается, Бонос приказал отряду армян, защищавшему Птерон, зажечь сигнальный огонь вне стен, на портике храма Святого Николая. Там они должны были остаться на случай высадки неприятеля[296]296
  Свод II. С. 78–79 (Пасхальная хроника), 226–227 (Никифор).


[Закрыть].

Увидев сигнал, славяне немедленно вышли в залив и устремились к Влахернам. Готовясь к нападению, «варвары» связали по нескольку челнов между собой, что добавило им устойчивости. Использовали они и плоты. Слаженный выход славянского флота в Золотой Рог в первый момент действительно потряс ромеев, хоть те и были к нему готовы. Теперь в бой шли действительно все пришедшие с Дуная ладьи. Боевой клич славян глушил корабельщиков. Казалось, что заполненный связанными ладьями и плотами, битком набитый людской массой залив стал сушей. Расчеты Боноса едва не провалились. «Первый же натиск» славян заставил строй ромейских кораблей дрогнуть. Моряки готовы были «поворотить корму и открыть врагам легкий доступ». Славянские ладьи прорвались к берегу против храма Богородицы, тогда не прикрытого стеной.

В этот момент море внезапно взволновалось – не во вред тяжелым ромейским судам, но достаточно для не слишком прочных славянских конструкций. Ладьи стали переворачиваться, воины в них – тонуть. Увидев это, ромеи собрались с духом, окружили врага и атаковали. «Думаю, что одна лишь Родившая без зачатия,// – повествует Георгий Писида, – натягивала луки и ударяла в щиты// и, незримо вступив в бой// стреляла, ранила, раздавала ответные удары мечом,// опрокидывала и топила челны// делая прибежищем для всех морскую пучину». Славян и их союзников охватила паника. Многие бросались в воду в надежде спастись вплавь. Были такие, что пытались в воде притвориться умершими, но захлебывались и тонули. Иные прятались от ромейских мечей и стрел за килями как будто пустых ладей – и шли на дно или разбивались вместе с ними. Среди погибших ромеи позднее обнаружили и тела славянских женщин-воительниц.

Кое-кому из славян удалось достичь берега у храма Святого Николая. Они все еще не могли понять замысла Боноса и надеялись, что сигнальный огонь зажгли побеждающие авары. Однако встретили они не союзников, а врагов – заготовленный Боносом как раз на этот случай отряд армян. Всех выбравшихся в этом месте перебили. Другим – пока – повезло больше. Они добрались до северного берега Золотого Рога и, никем не преследуемые, бежали в горы. Некоторые из спасавшихся вплавь обессилели и попали в плен. Так закончилось морское сражение в Золотом Роге под стенами Константинополя. По словам Феодора Синкелла, «весь этот залив заполнился мертвыми телами и пустыми моноксилами, которые носились по воле волн, плавали бесцельно, если не сказать бессмысленно… весь залив сделался сушей от мертвых тел и пустых моноксил, и по нему текла кровь»[297]297
  Ход морского боя с небольшими отличиями описывают почти все наши источники: «Аварика» Георгия Писиды (Свод II. С. 68–71), Пасхальная хроника (С. 78–79), проповедь Феодора Синкелла (С. 84–87), «Бревиарий» Никифора (С. 226–227). Только Феофан (С. 272–273) повествует об этой битве, как и обо всей осаде, в общих словах, отметив лишь чудесное вмешательство Богоматери и «огромное множество» вражеских потерь «и на суше, и на море».


[Закрыть].

Победив, ромеи начали извлекать из вод залива тела убитых и вражеские ладьи, чтобы сжечь их. Всего на эту работу ушло несколько дней. Но уже первым извлеченным врагам отрубили головы и насадили их на колья – ради воодушевления все еще сражавшихся на стенах воинов и устрашения противника. В битве на суше ромеи уже одолевали. Узнав же о победе на море, защитники пошли на вылазку – и заставили кагана отвести войска от стен. Каган тоже получил известие о гибели славянского флота. Поняв, что замысел захвата ромейской столицы проваливается, он вернулся в лагерь и велел увезти от стен уцелевшие машины. Его воины принялись разбирать осадные башни и заграждения.

За этим делом аварского вождя застали «немногие» спасшиеся от гибели на море славяне. Ярость кагана немедленно нашла выход. Он приказал своим воинам перебить потерпевших поражение моряков, не задумываясь о последствиях. Это сразу вызвало возмущение среди славян, сражавшихся на суше и остававшихся в лагере. Сил для битвы с каганом на месте у них уже не осталось, да она и неразумна бы была в виду вражеских стен. Но «сняться и уйти», бросив вероломных союзников, – это они могли. Это и сделали. Уход славян окончательно подкосил силы кагана. В ночь на 8 августа он поджег свой лагерь и не до конца разобранные осадные башни, «содрал шкуры с “черепах” и ушел». На следующий день авары, выжегши столичные предместья, удалились за Длинные Стены. «С великим стыдом», – отмечается в «Хронографии» Феофана. Продолжавшаяся десять дней осада Константинополя закончилась для кагана ничем. Еще оставался на азиатском берегу Босфора Шахрвараз – но с мечтой о погибельном ударе по Византии ему пришлось распрощаться[298]298
  Свод II. С. 68–69 (Георгий Писида), 78–79 (Пасхальная хроника), 88–89 (Феодор Синкелл), 226–227 (Никифор), 272–273 (Феофан).


[Закрыть].

Возвращавшихся из-под Константинополя славян все еще преследовали несчастья. На беду себе, жители Подунавья решили возвращаться так же, как пришли – по морю. Благо у них еще осталось какое-то количество переживших морское сражение челнов. Однако в Черном море на славянские суда обрушилась буря. Остатки флотилии погибли. Лишь немногие спаслись и вернулись в родные места[299]299
  Свод II. С. 81. Примеч. 14 (Георгий Кедрин).


[Закрыть].

Битва за столицу Империи завершилась. Яркий символизм этого события вполне соответствует его подлинному значению. Византия выстояла у самых стен Второго Рима. Отступление ромеев еще не вполне завершилось – из аравийских пустынь поднималась новая угроза. Но под валом Великого переселения народов Восточная империя не сгинула. Кончились многолетние Аварские войны, кончилось и лишившее Империю на время Балканского полуострова славянское нашествие. Последняя волна разбилась о стены города святого Константина. Битва в то же время надорвала силы всех причастных к ней врагов Византии – будь то авары, персы или славяне. Державе Сасанидов вскоре придет конец. Первый Аварский каганат тоже отсчитывал последние десятилетия своей истории. Бросок к столице Империи стал для обеих враждебных ей держав последним значимым историческим действием. Славяне же, изнуренные десятилетиями непрерывных завоевательных войн, решительно обратились к обустройству и защите приобретенного. Здесь ослабленная Империя могла скорее оказаться союзником, а порабощавший славян каганат становился очевидным и бесспорным врагом. На смену минувшему веку нашествий на юг шла иная эпоха.