Текст книги "Великое расселение славян. 672—679 гг."

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Результатом смешения, собственно, и стало появление мартыновской культуры. К нему вели и новые славянские переселения, и поступательное развитие местных славян, все глубже взаимодействовавших с жителями покоренных ромейских провинций. Переход от пражской к мартыновской культуре с ее гончарной керамикой и наземными домами особенно заметен на материале боснийских поселений. Облик их на протяжении VII в. разительно изменился[93]93
  Седов 1995. С. 131,162.


[Закрыть].

В сложении мартыновской культуры, наряду с местными жителями и славянами первой волны, несомненно, участвовали и новые пришельцы из-за Дуная. Среди них и авары, но в меньшинстве[94]94
  Седов 1995. С. 130, 323, 332.


[Закрыть]. Основную массу составляли именно славяне – как пришедшие из Нижнего Подунавья через Видинскую переправу, так и вновь переселяемые на ромейские земли по приказу кагана. Поэтому в Среднем Подунавье оказались восприняты сложившиеся в Поднепровье традиции антского искусства, давшие имя новой культуре. Поэтому же не повлек за собой заметных культурных изменений последующий приход на Балканы антских племен сербов и хорватов – к тому же так или иначе вовлеченных еще в Центральной Европе в орбиту аварского культурного симбиоза. Южнее, в Македонии, антский элемент изначально представлен как минимум сагу датами. Поселения и могильники, которые можно связывать с мартыновской или балканской аваро-славянской культурой, охватывают обширную территорию. Это земли Сербии, Боснии, Хорватии, Македонии, Греции[95]95
  См.: Mrkobrad D. Arheološki nalazi Seobe naroda u Jugoslaviji. Beograd, 1980. S. 71 etc; Седов 1995. С. 130–131, 158–162, 323, 332, 337.


[Закрыть].

На севере, в Сербском Подунавье, племена мартыновской культуры еще сохраняли заметные черты древнеславянского быта. Так, обитатели селища VII в. Кула жили в квадратных полуземлянках глубиной около 70 см, площадью от 6,25 до 12,25 м², с печами-каменками в углу[96]96
  Седов 1995. С. 131.


[Закрыть]. Вместе с тем на боснийских селищах прослеживается смена их наземными домами. Эта смена ускорялась и знакомством с местными традициями. Только наземные дома строили в Далмации и в южной части Балкан. Впрочем, и они довольно скромны, на взгляд ромейских горожан[97]97
  «Хижины» в ЧСД: ЧСД 279: Свод П. С. 166–167.


[Закрыть]. Нередко славяне не разрушали (как подчас на востоке) занятые поселения туземцев, а обживали их дома. Полное восприятие местного домостроительства уже после разрушения античного города демонстрирует славянское селище VII в. на острове Керкира. Здесь славяне жили в большом селении на возвышенном плато, в наземных двухкамерных домах площадью около 20 м², с кирпичными стенами, каменным цоколем и черепичной крышей[98]98
  Седов 1995. С. 162


[Закрыть].

Занятия славян оставались традиционны – земледелие, скотоводство, в меньшей степени охота и рыболовство. Все эти виды хозяйствования находят археологическое подтверждение. Среди орудий труда южных славян отмечены железные серпы, косы, деревянные рала с наральниками из железа, каменные жернова, многочисленные пряслица, рыболовецкие снасти. Наряду с костями домашних и диких животных обнаружены и кости рыб (сом, осетр). О развитии техники земледелия свидетельствует появление в Восточной Македонии больших зернохранилищ, где запасались пшеница и просо[99]99
  Седов 1995. С. 163–164.


[Закрыть]. Известно, что в Греции славяне занимались садоводством, выращивая плодовые, в том числе на продажу. Достойно замечания, что продавали они и хлеб, и овощи[100]100
  ЧСД 254,268: Свод II. С. 154–155,160–161.


[Закрыть].

Керамика мартыновских поселений – гончарная, дунайского типа, – иногда напоминает пеньковскую. Находки лепных пражских сосудов крайне редки и относятся к раннему периоду[101]101
  Седов 1995. С. 131,159,332.


[Закрыть]. «Чудеса святого Димитрия» говорят о наличии у славян Македонии искусных ремесленников-специалистов: кузнецов, плотников, оружейников, изготовителей осадной техники[102]102
  ЧСД 255, 271–273: Свод II. С. 158–159, 162–163.


[Закрыть]. Плотницкие орудия отмечены на поселениях[103]103
  Седов 1995. С. 164.


[Закрыть]. Помимо орудий труда, находят и иные вещи – железные ножи, украшения, фибулы, изредка оружие. На Керкире в женских могилах наряду с глиняными обнаружены и стеклянные сосуды[104]104
  См.: Седов 1995. С. 131, 158–159, 337.


[Закрыть]. Похоже, славяне, если сами и не освоили в Элладе стеклоделие, ценили продукцию местных мастеров. Широко распространились на Балканах антские пальчатые фибулы и ювелирные изображения из цветных металлов мартыновского стиля. Самая южная из пальчатых фибул обнаружена в Спарте, самые восточные – в Малой Азии[105]105
  Седов 1995. С. 130, 159; Седов 2002. С. 493.


[Закрыть]. Изделия с Балкан демонстрируют дальнейшее совершенствование умений антских мастеров. Ярчайшим памятником южнославянского искусства в век его зарождения является коллекция металлических фигурок из Велестино в Фессалии.

Велестинская коллекция позволяет, хотя и довольно приблизительно, судить о внешнем облике славян, создавших мартыновскую культуру. Мужчины носили довольно длинные, но уже не до плеч, волосы и густые бороды. Одежда их – типично славянская рубаха с узорчатой вставкой, штаны и сапоги. Один из персонажей изображен в застегнутом на груди наряде вроде кафтана или даже тулупа. Все убранство этого лица покрыто пышным узором, заставляя думать, что перед нами носитель власти. На голове у этого «князя» диадема, наподобие убора византийских императоров. Женщины прятали волосы под головными уборами, носили покрытые узорами юбки или опять же штаны[106]106
  Werner J. Slawische Bronzefiguren aus Nordgriechenland // Abhandlungen des Deutschen Akademie der Wissenschaft zu Berlin. Klasse für Gesellschaftswissenschaft. Bd. 2. Berlin, 1953. См. также: Седов 1995. С. 161.


[Закрыть]. В набор украшений входили серьги, височные кольца, перстни, браслеты, бусы, гривны. Верхней одеждой и мужчинам, и женщинам служил плащ типа корзна, застегивающийся на плече фибулой.

В могильниках мартыновской культуры безраздельно господствует обряд ингумации. На севере изредка встречаются захоронения авар с конями, кочевническим оружием и конской сбруей. Но трупоположение распространилось в славянской среде не столько под кочевническим, сколько под местным, в том числе и христианским, влиянием. Далеко не всегда речь шла о принятии славянами христианства. Просто смешение с местными жителями способствовало перениманию их обычаев. При этом, конечно, не обошлось совсем без влияния и авар. Но следует помнить, что славяне начали перенимать новый обряд еще в Норике, а антам Среднего Поднепровья (по меньшей мере антской знати) он и ранее хорошо знаком.

Осевшие в Иллирике славяне, отказавшись от обряда трупосожжения на протяжении VII в., стали погребать умерших в землю, головой, как правило, на запад. В головах и в ногах покойного нередко устанавливали камни, иногда всю могилу обкладывали камнями, и еще реже отмечены намогильные плиты. Наибольшее влияние христианского ритуала мы можем видеть у вполне «огреченных» в быту славян Керкиры. Здесь умерших клали в примитивные саркофаги из плитняка. Как правило, славянские могилы лишены инвентаря либо инвентарь очень беден. Однако имеются и богатые захоронения, подражающие кочевнической пышности (Чадовице в Хорватии). На той же Керкире инвентарь довольно богат и разнообразен[107]107
  Седов 1995. С. 130, 158–159, 337.


[Закрыть].

Об общественно-политическом строе славян Иллирика мы можем судить не только на основании данных археологии, но и по письменным источникам. Если на востоке Балкан влияние авар лишь угадывается, то на западе оно не вызывает сомнений. Аварские воины-всадники присутствовали, пусть в ничтожном числе, на придунайском севере мартыновского ареала, селились (и погребались) вместе со славянами. Мартыновская культура в целом довольно близка к культуре каганата. Но дальше на юг о присутствии небольших аварских отрядов можно говорить лишь предположительно. Во всяком случае, они быстро растворились в славянской среде[108]108
  Для византийца X в. «славяне» и «авары», особенно применительно к Греции, синонимы (Свод II. С. 328–329). Так, в «Житии святого Панкратия» VIII в. именно авары рисуются как насельники завоеванной славянами Эллады и морские разбойники на Адриатике (Там же. С. 333–334). На этих основании можно предполагать (без твердой уверенности) присутствие авар среди первых славян, вторгшихся на балканский юг.


[Закрыть].

Отношения местных славян с каганатом в результате строились иначе, чем в Поморавье. Аварский каган передавал славянам совместно (в основном силами славян) завоеванные земли[109]109
  Так поступает «готский» вождь, «стоявший во главе всей Славонии», с Далмацией у Фомы Сплитского: Фома 1997. С. 35, 240.


[Закрыть]. За это они обязывались как минимум помогать ему в войне. Славяне у самых границ Паннонии, в том числе в Далмации, платили кагану дань и считались его подданными[110]110
  На это однозначно указывают не только находки аварских воинских погребений, но и сведения Константина Багрянородного о первой волне завоевателей Далмации. Он не только смешивает в ней авар и славян, но и подчеркнуто рассматривает позднейшее вторжение хорватов как освобождение именно от аварского владычества (на основе преданий самих хорватов) (Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991. С. 110–113, 126–127, 130–131, 136–137).


[Закрыть]. Новые племенные земли делились на жупы во главе с наместниками-жупанами из славянской же среды. Дальше на юг зависимость естественным образом слабела. Македонские славяне, прибегая по нужде к военному лидерству кагана, могли сообщаться с ним почти на равных. Их обращение к нему за военной помощью выглядит скорее «дипломатическим», чем подданническим[111]111
  ЧСД 196: Свод II. С. 134–135. «Полностью» независимыми (Там же. С. 195–196 (комментарий О.В. Ивановой) македонских славян признать не решаемся, соизмеряя реальные их и каганата силы.


[Закрыть]. В этом они напоминали своих дунайских предков, которые искали в могучем кагане общего воеводу в 580-х гг. Наконец, в Греции (притом что именно тамошних славян греческие писатели именуют иногда «аварами») власть кагана вообще не ощущалась, о чем говорит и один из этих писателей[112]112
  Автор Монемвасийской хроники: Свод II. С. 328–329 («не подвластные ни василевсу ромеев, ни кому-либо иному»).


[Закрыть].

Конечно, в таких условиях не могло быть и речи о тех насилиях, которые потрясали народную память в Поморавье или на Волыни. Авары на Балканах стремились не ссориться со славянской знатью, не пытаться истребить ее, а опираться на нее. Именно с этим связано появление здесь антских древностей. Быть может, авары переселили в виде компенсации на новые, более просторные земли побежденных антских аристократов. Возможен и иной вариант – они предоставили местной знати на службу переселенных антских мастеров.

Соответственно, влияние и богатства славянских родовых «господ» и удачливых воинов-дружинников возрастали. Укреплялась и их власть. При этом дружина где-то оттесняет родовую старшину, а где-то сливается с ней. Появление новой, воинской знати находит отражение в материалах славянских могильников. Происходит оно не без подражания аварам. На Керкире некоторых мужчин, по аварскому обычаю, хоронили вместе с оружием[113]113
  Седов 1995. С. 159.


[Закрыть]. Нельзя исключить, что и ряд «аварских» захоронений принадлежит на самом деле подражавшим кочевническому быту славянским дружинникам. Дружинная культура у всех народов Европы вбирала в себя разноплеменные элементы, в том числе и через родственные связи.

Имущественное расслоение, конечно, ускоряло распад старых общинных связей. Происходил повсеместный переход к чисто соседской общине, создаваемой независимыми домохозяевами. Подгонялся он и межплеменным смешением. Тем не менее на западе Балкан «родовые» объединения-задруги сохранялись гораздо дольше и прочнее, чем на востоке. При этом кое-где задруга еще оставалась совместно ведущей хозяйство большой семьей[114]114
  Народы I. С. 418–419,444,461,474-^75,489–491.


[Закрыть]. Не приходится сомневаться, что в VII–VIII вв. большая семья, пусть и делившаяся на отдельные дома, сохраняла свои права как основная ячейка соседской общины. При этом при освоении новых земель или на периферии освоенной территории, в горных областях, могли сохраняться и патронимические общины, происходившие от одного предка.

Богатства знати складывались, конечно, не только за счет освоения славянами давно окультуренных балканских земель. Гощения у только устроившихся соплеменников едва ли были выгодны, да и с точки зрения воинской этики не являлись чересчур достойным прибытком. Главным источником дохода еще долго оставалась война. Военная добыча обогащала не только знатных людей, к тому же победы сулили и приобретение новых земель.

Среди добычи, помимо скота, оружия и любимых знатью предметов роскоши, присутствовали и высоко ценились рабы. О рабах-пленниках, захватывавшихся и на войне, и в набегах, неоднократно упоминает основной источник наших знаний о славянах Македонии – собрание «Чудес святого Димитрия Солунского»[115]115
  ЧСД 181, 199, 214, 307–309: Свод II. С. 126–127, 136–137, 142–143, 178–181.


[Закрыть]. Рабов делили между участниками набегов и «использовали, как кому из них случилось, соответственно с более кротким или суровым нравом»[116]116
  ЧСД 307: Свод II. С. 178–181. Излагается эпизод с африканским епископом Киприаном, захваченным у берегов Эллады славянами и спасенным из рабства святым Димитрием Солунским.


[Закрыть]. Между отдельными племенами развивалась работорговля, причем обращенным в рабство и проданным рисковал оказаться любой незащищенный родовым правом чужак[117]117
  ЧСД 249: Свод II. С. 252–253.


[Закрыть]. Раба могли выкупить соплеменники, в пору мира «недорого»[118]118
  ЧСД 214: Свод II. С. 142–143.


[Закрыть].

По мере нормализации отношений с ромейским населением развивался еще один источник дохода – меновая торговля. Многие предметы «римского» облика на славянских памятниках получены именно этим путем, а не как трофеи. Ромеям представлялось, что славяне в торге дешевят[119]119
  ЧСД 214: Свод II. С. 142–143.


[Закрыть]. Как нередко при встрече «варварской» и «цивилизованной» культур, славян больше привлекали внешняя красота и необычность той или иной вещи, чем ее реальная стоимость. Выменивали, кстати, они и захваченную на войне у самих ромеев добычу – на нечто более интересное. Наряду с меновой торговлей, под влиянием ромеев и авар у славян развивалось и денежное обращение[120]120
  Именно «деньги» предлагают славяне аварскому кагану: ЧСД 197: Свод И. С. 134–135.


[Закрыть].

Во главе воинской знати стояли вожди славянских племен. На севере в первые годы это жупаны, которых лишь формально назначал каган. Говорящий о Македонии автор Второго собрания «Чудес святого Димитрия» не слишком последователен в обозначении здешних славянских вождей, именуя их «экзархами», «риксами», «архонтами»[121]121
  См.: ЧСД 193: Свод II. С. 132–133 (εξαρχος – о Хотуне); 144. С. 144–145 (ρηξ – здесь и еще далее о Пребуде); 255. С. 156–157 (опять ρηγεζ, но о нескольких вождях дреговичей); 265,273. С. 160–161, 162–163 (αρχοντεζ – о всех вождях четвертой осады Фессалоник).


[Закрыть]. Сопоставление упоминаний наводит на мысль, что «архонт» и «рикс» являются синонимами, переводами славянского слова «князь». Можно было бы предположить, что «экзарх» – воевода, но также автор называет и аварского кагана[122]122
  ЧСД 212. С. 140–141.


[Закрыть]. Для него это просто «военный предводитель», в том числе и тот же князь в этом качестве.

Понятие «рикс» по отношению к славянским князьям появилось в византийской книжности конца VI в., воспринятое от соседних со славянами германцев. Оно отражало возникновение у князей признаков власти, напоминающих германских королей-«риксов» – прежде всего передачу ее по наследству в пределах одной семьи. К середине VII в. в Македонии «риксами» являлись, по ромейским представлениям, и главы обширных племенных союзов, и вожди обычных племен. «Риксами» же называет позднейших сербохорватских вождей Феофан. Упоминает он притом и «экзархов» – отличая князей от жупанов или выборных воевод[123]123
  Свод II. С. 274–275 (см. также примеч. 268)


[Закрыть]. Фактически власть князей приобретает наследственный характер. Это хорошо отразилось в родословных преданиях сербов и хорватов[124]124
  См.: Константин 1991. С. 136–137, 140–143; Шишиħ Ф. Летопис попа Дукљанина. Београд – Загреб, 1928. С. 292 и след. Надо вместе с тем иметь в виду, что предания, отраженные у Константина Багрянородного и еще в большей степени у Дуклянина, представляют собой как раз «княжескую» версию устной традиции, которая пришла на смену версии «племенной» в раннесредневековых государствах. Особенно это видно при сравнении приводимой Константином же (С. 130–131) «племенной» версии прихода хорватов на Балканы с образами пяти братьев-родоначальников и двух их сестер и приводимой далее версии «княжеской», в коей представлен уже единственный «архонт»-основатель.


[Закрыть]. Но формальная выборность князей долго сохранялась. Ключевую роль в выборе играли родоплеменные «господа», «старцы», кметы, те же жупаны – когда их жупы вошли в состав более крупных «княжений». Они могли и сменить, и подменить собой правящую династию[125]125
  Константин 1991.С. 112–113 – считает даже, что «архонтов… эти народы не имели, кроме старцев-жупанов, как это в правилах и в прочих Славиниях». Это прямо противоречит, однако, собственным данным Константина об «архонтах» перечисляемых народов – хорватов, сербов и прочих.


[Закрыть]. По крайней мере, теоретически князь мог избираться из числа племенной знати, «более благородных»[126]126
  Этот обычай использовал в 688 г. император Юстиниан II для назначения князя македонским славянам (Никифор – Свод II. С. 232–233).


[Закрыть]. Тем не менее власть князей существенно укрепилась. Выразительный памятник мощи обогатившихся славянских «риксов» уже в начале VII в. – пышное «княжеское» погребение с мартыновскими изделиями в Чадавице на Драве[127]127
  Седов 1995. С. 130.


[Закрыть].

В основном ареале ипотештинской и попинской культур славяне составили большинство населения. При этом их древности довольно легко отделяются от туземных. В ареале мартыновской культуры славяне гораздо интенсивнее смешивались с местными жителями, но при этом преимущественно оставались в большинстве. Иная ситуация сложилась в горных областях у границы Нового Эпира и Превалитании. Славяне («аварского» потока) пришли сюда из переселенческого котла у Охридского озера. В прибрежной полосе они обосновались довольно прочно, заняв окрестности Диррахия и Диоклеи[128]128
  Судя по «Житию святого Панкратия», говорящему об «аварах» в «епархии Диррахия» (Свод II. С. 333), и по средневековым преданиям о захвате ими Превалитании (Константин 1991. С. 152–153; Шишиħ 1928. С. 295–296).


[Закрыть]. В горах же современной Северной Албании сложилась в VII в. особая команская культура. Основное население горных областей составляли еще иллирийцы, едва подвергшиеся воздействию римской культуры, сохранявшие свой язык и – в основной массе – верность языческим традициям. Они легко смешивались с новыми завоевателями, вбирая их в свою среду.

Памятники команской культуры – могильники с трупоположениями. Умерших хоронили на них в грунт на глубину до 1,4 м, в гробах из камня на известковом растворе. Ориентация большинства умерших неславянская, по линии север – юг. В довольно богатом вещевом инвентаре (украшения, оружие, железные ножи и поясной набор) зачастую попадаются и славянские предметы. Это, прежде всего, пальчатые фибулы и височные кольца, типичные для славянских древностей Адриатики. Изучение команской культуры показывает постепенное, длившееся не один век, растворение славян в среде фрако-иллирийцев – процесс, завершившийся сложением албанской народности[129]129
  Седов 1995. С. 166–167.


[Закрыть]. В политическом отношении здешние обитатели сначала подчинялись обосновавшимся в далматинском Приморье и в Македонии славянским князьям.

Археологические материалы мартыновской и команской культур позволяют судить о восприятии славянами в пору великого расселения ряда новшеств в военном деле. В общении с аварами и ромеями для южных славян более привычны становились мечи[130]130
  Упомянуты у славян уже при описании осады Фессалоники в 616 г. (ЧСД 189: Свод II. С. 130–131).


[Закрыть], тяжелые доспехи, конный бой. Копье и лук со стрелами перестали на Балканах считаться почти единственным оружием славянских воинов. Среди фигурок из Велестино – изображения двух воинов. Один из них вооружен массивным боевым топором, прикрывается круглым щитом. Другой – восседает верхом на коне с гораздо большим, чем у первого, тоже круглым щитом, в шлеме, а в правой руке заносит короткий меч[131]131
  Седов 1995. С. 161.


[Закрыть]. Впрочем, в первой четверти века легкое вооружение все еще преобладало[132]132
  При осаде Константинополя в 626 г. «пешие легковооруженные славяне» противопоставлены «тяжеловооруженной пехоте» аварского кагана (Свод II. С. 76–77 – Пасхальная хроника). В осаде участвовали преимущественно придунайские племена.


[Закрыть]. Еще одной стороной развития военного дела являлось совершенствование осадной техники. Его результаты мы можем видеть по сборнику «Чудеса святого Димитрия», при описании славянских осад Фессалоники в VII в.

К середине VII в. южные славяне в Македонии имели уже развитую военную организацию. В «Чудесах святого Димитрия» упоминаются различные роды войск, слаженно действующие при осаде городских стен, – «вооруженные лучники, щитоносцы, легковооруженные, копьеметатели, пращники, манганарии, храбрейшие с лестницами и с огнем»[133]133
  ЧСД 262: Свод II. С. 158–161.


[Закрыть]. Упоминаются у славян и тяжеловооруженные «гоплиты» – как самая мощная и ценная часть воинства[134]134
  ЧСД 272, 279: Свод II. С. 162–163, 166–167.


[Закрыть]. Манганарии – инженеры осадной техники – составляли, судя по известиям этого источника, особый, привилегированный разряд мастеров в славянском обществе. При осаде вражеских крепостей на них возлагались особые надежды.

Больших успехов славяне достигли в мореплавании. По оценке Феодора Синкелла, «славяне приобрели большой навык в отважном плавании по морю с тех пор, как они начали принимать участие в нападениях на ромейскую державу»[135]135
  Свод II. С. 84–85.


[Закрыть]. Выстроенные славянскими плотниками долбленые ладьи-однодеревки («моноксилы» по-гречески) могли теперь преодолевать огромные водные пространства. От устья Дуная они доплывали до Константинополя, пересекали Эгейское и Адриатическое моря[136]136
  См.: ЧСД. 179: Свод II. С. 124–127; Феофан о событиях 626 г.: Свод II. С. 272–273; Paul. Diac. Hist. Lang. IV. 44: Свод II. С. 486–487; Свод II. С. 517 («Смешанный хроникой» о нападении славян на Крит).


[Закрыть]. Славяне не только совершали набеги на острова Адриатики и Эгеиды, но и селились на них. Все это свидетельствовало о появлении и бурном развитии мореходных навыков, в частности – об освоении паруса. Соленые воды перестали быть для славян краем света и неодолимой преградой.

По археологическим данным, как уже не раз отмечалось, прослеживается раннее знакомство южных славян если не с христианством как системой взглядов, то с христианскими обычаями. Однако славянская знать (по крайней мере часть ее) еще пребывала в ожесточении эпохи Аварских войн. Христианство для многих «риксов» было религией врагов, ромеев. Раз за разом вспыхивавшая война с ними мыслилась и как война с их верой. Один из славянских князей в Македонии, по утверждению описателя «Чудес святого Димитрия», намеревался даже «воевать непрестанно и не оставить в живых ни одного христианина»[137]137
  ЧСД 242: Свод II. С. 150–151.


[Закрыть]. Многие ромейские перебежчики то ли славянами принуждались, то ли сами считали необходимым отступиться от веры[138]138
  ЧСД 248: Свод II. С. 152–153.


[Закрыть]. Один из славянских племенных союзов на далматинском побережье в конечном счете принял как самоназвание романское обозначение язычников «паганы», славянское «поганые». Этим они противопоставляли себя крещеным сородичам[139]139
  Константин 1991. С. 152–153.


[Закрыть]. Как убежденных гонителей христианства рисует некоторых древних далматинских князей Летопись попа Дуклянина[140]140
  См.: Шишиħ 1928. С. 296 след.


[Закрыть].

Однако такая жесткость – именно сопротивление наступлению христианства – ответ на ощутимую угрозу его победы. В немалой степени – показатель слабости. Те из славянских вождей, кто искренне или относительно искренне искал дружбы с Империей, проявляли терпимость или даже интерес к христианству. В народной среде этот интерес пробуждался по мере – ив меру – смешения с местными, балканскими христианами.

Славянское же многобожие на Балканах не пустило особенно глубоких корней. Характерно, что к югу от Дуная выявлены только два славянских капища – в Костоле в Югославии (недатированное) и в Брановцах в Болгарии (уже IX в.)[141]141
  См.: Русанова И.П., Тимощук Б.А. Языческие святилища древних славян. М., 1997. Приложение № 20,40.


[Закрыть]. Костольское капище представляет собой каменную площадку (под деревянным идолом), на которой приносили в жертву птиц. Южнославянские находки и позднейшие обряды[142]142
  См., напр.: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М., 1977. С. 251, 263–264, 288; Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники. М., 1978. С. 205, 212–213


[Закрыть] свидетельствуют о простейших животных жертвоприношениях, сопровождавших в том числе ритуал гадания – о нем у македонских славян упоминают «Чудеса святого Димитрия»[143]143
  ЧСД 193: Свод II. С. 132–133.


[Закрыть].

О почитании у болгар и македонцев богов языческого пантеона Перуна (Додола) и Велеса можно сделать вывод лишь на основании топонимики и отчасти фольклора. С ними народная память связывала урочища, в которых они будто бы лично обитали. Именно в таких местах, без строительства капищ, их и почитали[144]144
  В одном болгарском предании говорится о том, что «бог Перун» «жил» в Пирине (БИТ. Т. 11. С. 221).


[Закрыть]. Во времена становления христианских литератур боги оказались напрочь забыты. Правда, одно упоминание южнославянского языческого божества все-таки имеется – в болгарском переводе «Хроники» Иоанна Малалы имя Зевса заменено на «Поруна». Память о пантеоне сербохорватов и словенцев (теснее связанном с северным славянским) столь же смутна[145]145
  Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянская мифология // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 13.


[Закрыть].

Высших богов и других персонажей славянской мифологии представляют нам фигурки из Велестино. Бородатый воин с топором и щитом – надо думать, громовержец Перун. «Князь» в богатом наряде и украшенной шапке – не предок ли славянских князей, бог Солнца? Устрашающая женская фигура в расшитой юбке, с крыльями и воздетыми когтистыми руками изображает богиню-мать в ее гневном, губительном обличье. Другие женские фигурки держат на руках младенцев. У одной из них в руке к тому же гусли. Среди 15 фигурок животных и птиц – изображения священных для славян коров, волка, некоего «лютого зверя» из кошачьих[146]146
  Седов 1995. С. 160–161


[Закрыть]. В дружинном мартыновском быту VII в. богов знали и помнили хорошо.

В целом же создается впечатление, что переселение довольно резко оборвало развитие «высшей мифологии» и организованной религии у южных славян. Причина этому – в недостаточно большом числе, а то и в полном исчезновении среди переселенцев мужчин-священнослужителей, ведунов. Женщины-ведьмы по вполне очевидным причинам казались воинам в долгих походах гораздо меньшей обузой. Но после возникновения постоянных общин с вполне патриархальным укладом ведьмы вновь стояли особняком от них. Единственными хранителями языческих традиций, как правило, остались князья и местные «старцы» – и дальнейшая судьба религии зависела теперь от их ревностности. Степень же этой ревностности чаще всего зависела от состояния отношений с Империей или просто с соседними городами. Имелись, конечно, еще воинские братства, замешанные на языческих поверьях об оборотничестве. Но они, естественные соперники крепнущей княжеской власти, либо сливаются с дружиной, либо вырождаются в не влияющие ни на что разбойничьи ватаги[147]147
  Заметим, впрочем, что связанное с их обычаями восприятие славян как «людей-волков» еще удерживалось в первой половине VII в. среди ромеев. «Волки-славяне» выступают в одной из поэм Георгия Писиды, «Ираклиаде» (Свод II. С. 70–71). У сербов мощные следы оборотнических представлений сохранились в героическом эпосе (см.: Славянская мифология 1995. С. 198).


[Закрыть]. Со временем закоренелые ненавистники христианства среди славянских «риксов» превратились скорее в исключение. Но все же для этого должно было пройти несколько десятилетий, а где-то и веков.

Парадокс заключается в том, что при заметном пренебрежении к «высокому» язычеству с его богами южные славяне сохранили весьма прочные следы язычества народного. Впрочем, парадокс это кажущийся. Язычество осталось в народной толще в форме разнящихся обычаев и поверий, не нуждающихся в княжеско-жреческом пантеоне, живущих самостоятельной жизнью. Памятником этой жизни являются «мифологические» эпические песни, сохранившиеся до Нового времени именно у южных славян. Персонажами этого эпоса, противниками или помощниками героев, являются не только духи низшей мифологии (вилы, юды, змеи, заимствованные из греческого фольклора чудовища ламии). Мы встречаем здесь и некоторых древних божеств – в первую очередь Солнце. Эпос сохраняет, например, осколки древнего мифа о «небесной свадьбе». В этом варианте рассказывается о земной девушке, похищенной Солнцем с помощью взлетевших в небо качелей и ставшей его женой. В других песнях Солнце состязается (не всегда успешно) с похваляющимися людьми[148]148
  См.: Песни южных славян. М., 1976. С. 23 и след.


[Закрыть]. Очень древняя и восточным славянам известная песня рассказывает о споре Солнца, Месяца и Дождя – кто из них более полезен и любим[149]149
  См.: Песни южных славян. 1976. С. 33–34,425.


[Закрыть].

Многочисленные пережитки языческой поры веками сохранялись в обрядности. Среди них – следы брака умыканием, встречающиеся у многих южных славян[150]150
  Народы I. С. 343,446,475.


[Закрыть]. Впрочем, не приходится сомневаться, что преобладала повсеместно «чинная» свадьба. В ее обрядности у южных славян также немало древних пережитков – например, ритуальная «враждебность» родни невесты к сватам или к самому жениху[151]151
  Народы I. С. 343, 420,446,462.


[Закрыть]. В условиях разрушения родовых и традиционных свойственных связей в годы переселения такая враждебность могла являться отнюдь не просто ритуальной. То, что ее разновидности известны разным славянским племенам, – след сходных проблем в их истории. Эти проблемы, кстати, могли способствовать и воскрешению обычая умыкания невест.

К древнейшим славянским обычаям восходят многие календарные обряды южных славян. Однако иные из них еще в дохристианскую эпоху испытали местные, балканские влияния – также еще языческие. К исконно славянским обычаям относится, например, летнее животное жертвоприношение громовержцу[152]152
  Сохранилось в обрядности Ильина дня: Календарные обычаи 1978. С. 214, 234 (у болгар сохранилось общеславянское, отмеченное еще у Прокопия, приношение быка).


[Закрыть]. К славянским обычаям восходит и качание на качелях, сопровождавшее многие календарные праздники и приносящее, по поверью, плодородие земле[153]153
  Календарные обычаи. 1977. С. 249, 252, 254, 260, 265, 278, 287, 289, 290.


[Закрыть].

Исконно славянский же по происхождению – обряд вызывания дождя посвященными громовержцу девственницами («додолами», «пеперунами»). Нагих, украшенных зеленью, их в этом обряде под пение заклинаний щедро обливали водой, имитируя дождь. По завершении обряда участники одаривались, приносились жертвы и следовала ритуальная трапеза[154]154
  См.: Календарные обычаи. 1978. С. 201, 224–225.


[Закрыть]. Через славян этот обычай восприняли соседние балканские народы. Но и сами славяне восприняли местный, балканский обычай вызывания дождя, языческий, приуроченный в христианском календаре ко Дню святого Германа (12 мая). В нем женщины хоронили или топили фигуру «Германа», понимаемую как искупительная жертва, умершая от «засухи ради дождей»[155]155
  Календарные обычаи. 1978. С. 202, 226–227.


[Закрыть]. Обычай восходил к почитанию фракийских умирающих и воскресающих богов плодородия человеческими жертвами. Но славяне восприняли его уже у крещеных фракийцев и уже в «замещенном», игровом виде.

Подобное же произошло с «кукерскими» играми – шествием ряженых «кукеров», которое вобрало в себя и исконно славянские, и балканские мотивы. Магические ритуалы и игровые бесчинства ряженых, облаченных в вычурные костюмы, завершались шуточным «убийством» и «воскрешением» их «царя»[156]156
  Календарные обычаи. 1977. С. 278–280.


[Закрыть]. Источники обычая – древние фракийские дионисии и сходные с ними славянские ритуалы. Именно южные славяне, встретившись с замещением и пародированием ритуальных убийств у принявших крещение балканских народов, первыми отказались от подлинных сезонных человеческих жертв. Их заменили сожжением чучел, игровыми действами и т.д. Позднее примеру южных сородичей последуют и северные славяне. В то же время культура и самих туземцев Фракии и Иллирика еще оставалась наполовину языческой. Об этом свидетельствует, помимо прочего, грубый эротизм воспринятых у них славянами обрядов (впрочем, совершенно не чуждый и исконно славянскому язычеству). Например, «Германа» и «кукеров» наделяют подчеркнутыми мужскими признаками, каковые с азартом используются в обряде.

Среди чуть более ранних, известных и северным славянам языческих заимствований – праздник русалий (латинские розалии), совместившийся у славян с их «навьей» неделей поминания умерших, а в христианстве с праздничным циклом Троицы. У южных славян праздник русалий включал поминальные трапезы и ритуальные «целительные» омовения. Главная же часть празднования – шествия ряженых «русальских дружин», призванные обезопасить селения от нечисти и обеспечить плодородие. У сербов и хорватов (более ранний вариант) «дружины» составляют девушки, у болгар – мужчины. Но у болгар «дружины» лучше сохранили черты языческого ритуального союза – замкнутость и строгий иерархический порядок. Ряженые обходили дома, собирая дары, распевали заклинания, вводя себя в будто бы целебный экстаз, даже устраивали между собой (при встрече двух разных «дружин») смертельные побоища[157]157
  Календарные обычаи. 1977. С. 269–270, 291.


[Закрыть]. Славянские русалии, в свою очередь, «вернулись» от южных славян в обрядность неславянских народов Балкан.

Контакты южных славян с местным населением были широки и многообразны. В конечном счете именно они придали южнославянской культуре ее неповторимый облик. Это обеспечило ей уникальную роль посредника между ромейской цивилизацией и славянским миром. Роль, которую южные славяне не перестанут играть на протяжении восьми веков. И одним из важнейших достижений их в этой роли стало восприятие и передача северным сородичам христианских ценностей. Мы увидим, как уже в VII столетии начинается принятие балканскими славянами христианства. Новая культурная область, возникшая в итоге разрушительной войны на стыке византийского и «варварского» миров, как будто специально предназначалась стать первой на этом пути. Но путь – повторим еще раз – предстоял неблизкий.