Текст книги "Журавли улетают на юг"

Автор книги: Сергей Сартаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Где лодка? – спросила она, будто это было самое главное.

– Там, – махнул рукой Александр. – Наверно, рыбаки поймают.

Варя зажмурила глаза: слишком яркими казались эти нависшие над землей синие тучи. Глухо звучал голос Александра:

– ...Быстрина... От камня струей потащило в реку. Теперь смешно сказать, а утонуть можно было...

И тошнота, страшная тошнота...

Потом все прошло.

Варя встала. Стуча зубами от лютого холода, сковавшего тело в мокрой одежде, они побрели вдоль берега, направляясь к далекому дымку за поворотом.

Их встретили на половине пути: старик с реденькой бородкой, густыми обвислыми усами, весь в блестках рыбьей чешуи, и с ним женщина в брезентовых штанах навыпуск поверх резиновых сапог и в брезентовой же куртке. Женщина часто облизывала потрескавшиеся на ветру крупные плоские губы.

– Все здесь? – с ходу спросил Александра старик. – Или больше вас было?

– Все, – сказал Александр.

– Ну, тогда здравствуйте.

Женщина заговорила, опережая старика:

– А мы видели, с плота вроде как лодка поплыла. Подумали еще: черт кого погнал в такой ветродуй! Потом и забыли. Ан смотрим после – вот она лодка, вверх тормашками плывет, а людей нет.

– Как это вы так? – неодобрительно спросил старик. – Добро бы еще на середке опружились...

– Верно говорят, что всяко бывает, – сказал Александр.

Если бы не мокрая и холодная одежда, так неприятно стягивавшая все тело, он, наверно, рассмеялся бы. Ведь в самом деле: утонуть почти на берегу!

Избушка рыбаков была устроена в обрыве и сверху хорошо укрыта дерном. В ней топилась железная печь, и жар сухими, калеными волнами приятно обжигал лицо и руки. На печи бурлил котелок со стерляжьей ухой, сладковато-жирный запах заполнял всю избушку. Снаружи, у входа, на сушилах была развешана многочисленная снасть: сети, невода, самоловы. В три ряда стояли бочки с рыбой, забитые и приготовленные к отправке, поодаль на песке – несколько лодок, и среди них та, на которой плыли Александр и Варя.

– Посушиться вам надобно, – сказала женщина, хлопотливо роясь в сундуке в темном углу избушки. – Передрогнете – хворь недолго схватить. Накося! бросила она сверток в руки стоявшего ближе к ней Александра. – Это подружке твоей. Посохнет одежда ее, тогда разменяемся. А тебе дедка что-нибудь даст.

– Найдем, – подтвердил старик. – Вот, бери, – и поманил женщину: Однако, выйти нам надо.

Александр вышел с ними. Старик спросил его:

– Чужая тебе она?

– Нет, не чужая, – ответил Александр.

За котелком ухи старик объяснил, что здесь рыбачит большая артель, но все сейчас на лове. Осталось двое: он чинит снасти, а женщина – засольщица. Рыба хорошо попадает, но погода совсем замотала: дожди и дожди. Договор давно был бы выполнен, да артель взяла обязательство – поймать сверх плана сорок центнеров. Значит, придется еще повозиться.

– Конечно, это дело доходное, – доказывал старик, довольный, что может вволю поговорить с новыми людьми, – хорошо, когда сверх плана пойдет. Тут и премии и отоваривание совсем другое. Словом, так: выгода очень большая...

Он все пододвигал ложкой гостям самые крупные и вкусные куски стерляди.

– Вчера приемщик с рыбозавода приезжал – видали, там бочки стоят? принял, в накладную вписал. Очень одобрил: хорошая рыба.

– А мы к вам тоже ведь за рыбкой ехали, – пользуясь удачно складывающимся разговором, сказал Александр.

– Можно, это можно, – согласился старик, – как не угостить свежинкой! Афимья, принеси-ка из ямки.

Афимья, набросив на плечи брезентовую куртку, вышла.

– Нам надо много, дедушка, – сказала Варя.

– Всю из реки, что ли? – отшутился старик. – И это можно. Пожалуйста, забирайте, не жалко.

– Нам целый бочонок. Так, чтобы на неделю на пятнадцать человек.

Старик сразу стал серьезным, не зная, верить или не верить услышанному.

– Да, да! – поторопился Александр. И коротко рассказал обо всем, что случилось с плотом.

– Нет, этак-то, милый, ничего не получится, – протянул старик, и было видно, что он плохо верит рассказанному. – Это вам надо было в Усть-Каменной наряд брать, там наша контора. Так не пойдет. Я думал, на ушку одну...

– Нельзя же за двести километров возвращаться обратно!

– А я не знаю...

– Это не ответ!

– Нам и сегодня уже есть нечего, – добавила Варя.

– А кто вас снаряжал, тот пусть и отвечает.

– Да разве заранее знали, что с пароходом такое приключится? взволнованно говорила Варя.

– Значит, надо было якорь бросать и стоять там, где ваши участки, – в Дороговой, что ли, ждать парохода.

– Выходит, мы плохо сделали, что плыли вперед? На месте стоять надо было?

– Да уж в таком разе ясно – стоять. Без харчей куда же? Как цыплята вылупились. Что вы теперь?..

– Да как тебе, деда, не совестно!..

Вошла Афимья с лотком рыбы. Пять штук свежих, невспоротых еще стерлядей. Старик отвел ее руку.

– Гляди-ка, Афимья, эти молодцы... – он говорил с явной насмешкой, – за целым бочонком приехали. Да нас же еще корят, попрекают.

– Вон чего! – сухо сказала Афимья. И дальше отставила лоток. – Нет, мы такими делами не занимаемся.

– Да вы что, нас за жуликов, что ли, считаете? – чуть не закричала от обиды Варя.

– Кто вы – мы вас не знаем, – уклончиво сказала Афимья, – а дело вы нам нехорошее предлагаете.

– Наряд давайте, – поддержал ее старик, – наряд. Тогда вам хоть десять бочек отпустим! – И расходился: – А что я старик, ты, девушка, мне этим в глаза не тычь: государственный интерес я оберегать обязан Рыба наша тоже не куда-нибудь идет – на заводы, рабочему классу. И наряды заведены не от баловства, не пустячные это бумажки. На пустом берегу мы живем, а не дикари какие, все понимаем. Года молодые, девушка, нам не вернуть, это ясно. А не комсомольцы мы – так внуки мои комсомольцы. И с заслугами, и в орденах ходят. Я перед ними совестью своей отвечаю...

– Нет, так нельзя! – горячо заговорил Александр. – Вы только послушайте...

И он, сильно волнуясь, сызнова повторил все. Только теперь говорил он со всеми подробностями: куда идет этот плот и почему идет так поздно. Рассказал, как он там, на Севере, нужен и как важно приплавить его до конца навигации. Перечислил, из кого состоит команда плота, рассказал, как тяжело было девушкам решиться на такое дальнее плавание и как все-таки они поплыли. Да, они могли бы стать на якорь где угодно: и в Старцевой, и в Дороговой, и в Усть-Каменной. Никто их не гнал. А они не стали. Без продуктов, одежда плохая – и поплыли дальше. Потому что каждый день – это пятьдесят километров. Бывает и больше. Цепи оборвало – и то не остановились. Можно еще плыть – плывут. Артель рыбу ловит сверх плана – это дело государственное, а плот сверх плана на самую важную стройку идет – это, выходит, не по-государственному? Да, их не догнал пароход. Но как обвинять, не зная, в чем дело! Никто не знает, что могло с ним случиться. Они вот и сами чуть не утонули сегодня. Енисей-батюшка – суровая река... Что ж, если не догнал пароход, значит, надо было и плот бросить? Выйти на берег и руки сложить? Так, что ли? Интересно, вот они – дедушка с засольщицей Афимьей, – как бы они поступили? Наверно, тоже бы не бросили...

Он говорил все горячее и горячее. Рассказал, как сегодня половина команды ягоды, орехи собирать поехала, а на плоту вовсе горсточка людей осталась. Лоцман больной. И опять-таки якорь не бросили. Можно плыть плывут. Вот так русские люди и на фронте делали – сверх предела сил своих сражались. Тем и Родину от врага спасли. Почему же после войны работать должны иначе? Будто Родину любят только в бою? Такими девушками, какие здесь плывут на плоту, каждому советскому человеку гордиться бы надо...

– А мы в жулики попали, – отирая пот со лба, закончил Александр. Слышали бы это наши девчата! Что ж, до свиданья, спасибо за обед, хозяева. Нельзя так нельзя. И без рыбы поплывем. Не знаю, чем будем кормиться, а плот все равно не остановим.

– Если обидела я вас сгоряча словом своим, – сказала Варя, – простите. Умысла у меня не было...

Тихо потрескивали в печке дрова, теплый пар поднимался от сохнущей на шестах одежды. Старик сидел, низко опустив голову. Афимья закусила губу.

– Конечно, – сказала она и нерешительно посмотрела на старика, – не знаю, как Степан... Правду вы говорите: нельзя плот останавливать. Можно бы дать вам...

– Я согласный, – не поднимая головы, ответил Степан.

– Есть у нас артельная рыба, своя, нам процент полагается. Ясно, могли бы бочонок дать. От нас двоих, может, и не получится, а со всей артели бочонок – дело пустое. Только люди-то все на лове.

– Ничего не скажут, – погладил бороду Степан, – на это дадут. Объясним. А за худые мои слова и вы не сердитесь. Забирайте рыбку себе на здоровье.

– Мы ведь не так, мы за деньги, – забеспокоилась Варя. – Сколько вам надо платить?

– Ай, вот еще – сколько! – словно отталкиваясь, замахала руками Афимья. – Не купленная, свой труд. Считайте – заемное.

– Нет, нет, это не дело! – воспротивился Александр. – Что значит заемное. Как же мы вам будем потом отдавать?

– И не отдадите – не обеднеем, – все продолжая отмахиваться, говорила Афимья, – а денег мы с вас ни за что не возьмем! Так, Степан?

Увидела лоток со свежей стерлядью, отставленный в сторону, сунула Варе:

– Это лоцману вашему на поправку.

Степан одобрительно кивнул головой.

А позже, когда нагруженная рыбой лодка вышла в реку, где чуть заметными звездочками горящих костров обозначался плот, Степан с Афимьей все стояли и смотрели ей вслед.

– Не жалко... – не то спросил, не то подтвердил Степан, оглядываясь на Афимью.

– Нисколечко, – сказала Афимья.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

А "СПЛАВЩИКА" НЕТ

Перед самым Верхне-Тумбасовом Евсей Маркелыч опять расхворался.

– Эх, рано я начал подниматься с постели, надо было отлежаться как следует, – упрекал он сам себя, поглаживая рукой левый бок: болело сердце. Ну, вы глядите там лучше...

Лоцманскую вахту теперь по очереди, но каждый самостоятельно, несли Ирина Даниловна и Александр.

– Ежели что, чаще спрашивайте...

К селу плот подошел днем. Моросил мелкий дождь. Желтые, глинистые берега оползали. В каждой, даже маленькой ямке блестели мутные лужицы. По пословице: летом бочка воды – ложка грязи, осенью ложка воды – бочка грязи. На голом, безлесном берегу село казалось промокшим насквозь, как те люди, что сегодня провели ночь под дождем на вахте.

– Вот что, Варвара, – сказал Евсей Маркелыч, подозвав к себе Варю, – на берег я не поеду, зря под дождем мокнуть не стану, не то совсем расхвораюсь. Поезжай ты. Возьми с собой еще кого из девушек. Спросишь на рации нам радиограмму. Ежели есть – привезешь, посмотрим, что нам дальше делать. Нет ничего – дай сама радиограмму, напиши, что в Бакланихе на зимовку становимся.

– На зимовку? – дрогнувшим голосом спросила Варя. – Значит, плыли, плыли, и все зря?

– На зимовку, – сухо повторил Евсей Маркелыч. – И не зря. Куда больше чем полдороги мы все-таки сделали. Весной легче будет доплавить.

– Да ведь в низовьях-то сейчас, в зиму, лес нужен! Чего ради старались мы? – сказала Варя и от обиды чуть не расплакалась.

– Сам я не понимаю, что ли? А поплывем – вовсе погубим. И весной тогда не будет его. После Бакланихи хороших отстойных мест не сыскать. Течение тихое становится, без парохода нет скорости у плота. Сто раз я пересчитывал: и штормы не помешают – все равно идти самосплавом вряд ли до конца хватит времени, затрет нас на плесе шугой, морозом схватит. Нет, нет, без парохода никак дальше Бакланихи идти нам невозможно. И меня тоже сердце вовсе замучило. Что это: день хожу, а три лежу.

Варя с беспокойством посмотрела на отца. Подсела к нему и, стараясь казаться беспечной, попросила:

– Папка, езжай-ка на берег ты сам. Заодно зайдешь в больницу.

Евсей Маркелыч осторожно повернулся.

– Нет, – отказался он, – я себя знаю. Ничего, отлежусь и здесь. Промокнуть на дожде для меня сейчас хуже всего.

Он не сказал главного: что его могут положить в больницу и тогда им одним плот не суметь довести даже и до Бакланихи и поставить там на зимовку.

Варя кликнула с собой Лушу.

Лодка причалила к нижнему концу села. Здесь рос невысокий северный березняк. Листья давно опали и густо покрывали холодную землю. Все вокруг было серым или желтым, только изредка синели еще не убитые морозом горечавки.

Увязая в липкой глине, девушки поднялись косогором, вошли в село.

На рации никаких радиограмм в адрес плота не оказалось.

– Но, – снимая наушники и близоруко щуря глаза, предложил радист, сейчас мое время со Стрелкой, и я могу, если удастся, вызвать их на прямой к аппарату. Вызвать? Кого?

Он поглядел на круглые часики, вделанные в переднюю стенку передатчика, и застучал ключом. Немного погодя остановился, прислушался к ответным пискам, похожим на чиликанье стаи воробьев, и сказал:

– Послали за начальником рейда. Что ему передать?

Варя написала на бланке: "Где "Сплавщик"?" – и подала радисту. Тот молча кивнул головой, тотчас же отстукал ключом и придвинул к себе целую стопку своих, служебных радиограмм. Работал он быстро, то отщелкивая ключом длинные рулады, то вслушиваясь в галдеж и возню воробьиной стаи в мембранах черных наушников. Девушки молча следили, как бегает по бумаге широкая рука радиста, переводя на понятный язык этот птичий разговор.

В дальнем углу комнаты на маленьком столике стоял большой, красивый радиоприемник. Включенный на самый тихий тон, он нежно-нежно передавал какую-то протяжную и грустную песню. Варя и Луша подошли ближе. Давно они не слышали такой красивой музыки. Но песня закончилась, и радиоприемник замолк. Потом в нем что-то щелкнуло, и диктор отчетливо сказал: "Говорит Москва. Передаем последние известия..."

Варя улыбнулась Луше:

– Москва!..

А диктор продолжал:

"...на передовых предприятиях страны широко развернулось предоктябрьское социалистическое соревнование. Коллектив станкостроительного завода "Борец" принял на себя обязательство в оставшиеся два месяца закончить годовую программу и дать валовой продукции сверх плана не менее как на полмиллиона рублей. Уже сейчас завод "Борец" довел ежедневный выпуск продукции на главном конвейере до довоенного уровня. Строители Джезказганского медеплавильного комбината вызвали на соревнование коллектив..."

– Ох, Лушка, душа моя кипит! – шепнула Варя подруге. – Смотри, как всюду...

Они обе склонились к радиоприемнику, увлеченные той поэзией цифр, которая всегда особенно близка человеку, видящему в труде самое для себя дорогое.

Наконец радист позвал Варю:

– Начальник рейда явился. Читайте.

На листке бумаги стояли слова:

"Кто спрашивает?"

Не задумываясь, Варя ответила:

"Лоцман".

Радист окинул ее критическим взглядом, но ничего не сказал. И через минуту протянул новый листок бумаги:

"Сплавщик" вышел из Енисейска девятого полной исправности тчк Полагали зпт что давно находится вместе вами зпт других сведений не имеем зпт срочно организуем розыски тчк Как продуктами?"

Вздохнув. Варя ответила одним словом: "Есть".

Новый вопрос:

"Каком состоянии плот?"

Варя написала "плохом", но сразу же зачеркнула и ответила: "Оборвана левая цепь зпт идем запасной зпт управлять трудно зпт штормом выбило сто шестнадцать концов".

Стрелка не удовлетворилась:

"Большой шторм?"

Варя пожала плечами: как ответить? И написала:

"Порядочный".

И опять не понравилось Стрелке:

"Подробнее тчк Какая погода?"

Варя писала:

"Дождь и ветер тчк Холодно".

А Стрелка не унималась:

"Какой силы ветер?"

Варя умоляюще посмотрела на Лушу. Та пожала плечами.

"Большой".

Но радист усмехнулся, перечеркнул и сам написал:

"Сегодня утром тихо тчк Вчера шесть баллов".

На этот раз Стрелка долго молчала, и радист потянул было руку к своим радиограммам, но тут снова зачиликали воробьи, и на бумаге появилось:

"Плыть дальше без парохода разрешаю только наличии хорошей погоды тчк Ином случае немедленно ищите место отстоя зпт заблаговременно становитесь зимовку тчк Куда держать дальнейшую связь?"

Варя опять посмотрела на Лушу. Ни та, ни другая не знали здешних селений. Спросить разве радиста? Потом она вспомнила:

"Туруханск".

Радист пожал плечами:

– Далеко вы берете.

Варя сказала:

– Ничего. Дойдем и туда.

Радист передал:

"Туруханск".

А Стрелка все настаивала:

"Узнайте метеостанции прогноз погоды ближайшие дни зпт только тогда плывите".

Варя ответила "ладно", но радист опять зачеркнул и написал: "Завтра дождь ветер до пяти баллов зпт послезавтра сильный дождь зпт ожидается шторм десять баллов".

Варя прочла, вздрогнула и прикрыла ладонью бумажку. Как, значит, на этом и конец? Страдали, страдали, вели плот, ни с чем не считаясь, всю душу свою вложили в этот путь, а теперь придет ответ – "плыть запрещаю"? И становись на зимовку? А разве не ошибаются синоптики?

Она умоляюще сказала:

– Не надо...

Радист не понял:

– Чего не надо, шторма?

– Нет, передавать так. Лучше вот это, – подвинула ему свой листок:

"Ищите скорей "Сплавщика" или давайте другой пароход тчк Плывем дальше".

– Дело ваше.

Он передал Варину радиограмму, выслушал ответ:

"Счастливого пути".

И снял наушники:

– Все. Переговорная закончена.

Варя поблагодарила:

– Спасибо! – И спросила: – Можно взять листочки?

– Возьмите, – разрешил радист.

Варя сунула их в карман, потянула за собой Лушу:

– Пойдем.

И замялась на пороге:

– А шторм такой обязательно будет? Совсем-совсем обязательно?

Радист близоруко прищурился.

– Метеостанция так предполагает. Случаются, конечно, и ошибки, – развел он руками. – А я не знаю, я не ручаюсь. Скажу одно: осенью погода на Севере – бестолковая погода.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ШТОРМ

Варя передала отцу листки переговорной. Он долго перебирал их, вчитываясь в каждое слово и шумно вздыхая.

– Так где же пароход? – наконец спросил Евсей Маркелыч.

Варя пожала плечами.

– Это уж я не знаю.

– Я не тебя и спрашиваю...

Лоцман задумался. Что в этих листках – совет или приказ? В Усть-Каменной ему советовали остановиться, а он поплыл. Здесь дозволяют плыть, а он, как лоцман, как хозяин плота, имеет право стать на якорь, больше того – на зимовку. С такой оснасткой без сопровождения парохода дальше плыть нельзя.

– Ну, так что будем делать, папка? – нетерпеливо спросила Варя.

Плеса здесь, правда, надежные, прямые, глубокие. Вот только на мысу близ Верещагиной почти всегда бьет боковой ветер. И если шторм, так не пройдешь без парохода: боковая волна разломает плот, прежде чем он обогнет мыс... Куда же девался "Сплавщик"? Размыслить серьезно, так может быть только одно: пробежал в тумане или ночью мимо них – река-то здесь ох как широка! – и теперь рыщет в низовьях. А пока он поднимется вспять, сколько времени еще может пройти... Но как, как такой грех мог допустить Ванюша Доронин? Еще кто бы другой... Да...

Тут бросить якорь, стать на зимний отстой? Место подходящее. Поблизости больше такого не будет, не станешь сейчас – придется тянуть до Бакланихи. Погода пока держится. Продержится ли до Бакланихи?.. Вот тут и решай. Да...

Крепко нахмурился лоцман.

– Папка...

– Поплывем пока, – вставая, сказал Евсей Маркелыч, – куда же денешься!

– Пока? А потом? – спросила Варя.

– Когда будет потом, тогда, значит, будем и разговаривать.

Он влез на нары и зарылся в подушки с головой.

Такой ответ не успокоил Варю. Ей показалось, что отец твердо решил довести плот только до хорошего отстойного места и там поставить на зимовку. Ясно. Потом на попутный пароход, домой...

Домой!.. Придут домой – и что ж они дома скажут? Что скажут на общем комсомольском собрании? Не дошли... Стало трудно плыть дальше. Испугались... Сплавщики!.. Кислое молоко возить, а не лес плавить...

– Папка, а может, все-таки помаленьку и без парохода дойдем до места?

Не дождавшись ответа, Варя ушла. Подсела к девушкам, которые грелись возле костра. Там они долго разговаривали меж собой и на все лады рассчитывали: сколько же еще надо дней плоту, чтобы одолеть оставшиеся пятьсот километров! И получалось: не так-то уж много... И от сознания того, что сделано много и остается значительно меньше половины – хотя, быть может, окажется и трудней, – светлели лица девушек. Луша заговорила о возможном шторме, но тут же ее все подняли на смех: мало ли они выдержали всяких ветров и штормов!.. Ну, пусть прибавится еще один, перетерпим... В крайности, к берегу на денек приткнемся. Не вечно будет дуть ветер, у него сила ослабнет обязательно прежде, чем у людей... И Варя засмеялась вместе со всеми: ей очень понравились эти слова.

А прогноз Верхне-Тумбасовской метеостанции начал оправдываться уже на следующий день. Утро началось огненно-красной зарей. По небу поплыли разрозненные угловатые облака. На западе, словно выжидая удобное время, чтобы подняться и проглотить солнце, встала черная туча. Уж тут всякий скажет, что быть ветру с дождем.

И действительно, прошло немного времени – и покатились по Енисею беляки и заходили, заворочались крайние пучки бревен.

Превозмогая слабость, Евсей Маркелыч встал, вышел из шалашки, окинул привычным взглядом небо, реку, берега...

– Худо дело, – пробормотал он. – По приметам-то ровно бы так: за сутки этакая туча кругом земли обернется, а завтра встретит крепким дождем. Может статься, еще и со штормом.

Ирина Даниловна, угадав его тревогу, спросила:

– Под берег от шторма нам будет где встать?

Евсей Маркелыч обвел рукой кругом:

– Теперь, пока Верещагинский мыс не пройдем, где же ты станешь? Видишь, какие пески. Пока отстоишься – с головой замоет. Надо было становиться в Верхне-Тумбасове.

Варя этот разговор не слышала. Она сидела в шалашке, обдумывая, рассказать ли сегодня отцу о прогнозе погоды. Ее томило, угнетало то, что она не сказала ему об этом вчера. Вдруг прогноз правильный и надо было сразу что-то решать? Все-таки лоцман всему голова. Ему выбирать, что и когда надо делать. И не находила себе места, никак не осмеливаясь теперь заговорить с отцом. Может быть, с Александром лучше сперва посоветоваться? Он ведь тоже немало видел всяких опасностей, он смелый. Что он скажет? А коли на то пошло, так стать на прикол всегда успеется...

Александр был на лоцманской вахте, стоял на гулянке. Теперь с Ириной Даниловной они чередовались каждые четыре часа. Холодно там, наверху. Но Евсей Маркелыч по-прежнему держится своего правила: без глазу не оставлять плот ни на минуту. Так он сорок лет плавил лес, так будет и на сорок первом году. Не было за сорок лет аварий, не должно быть и на сорок первом году.

Варя решила ждать, когда сменится Александр. Но тут вошел Евсей Маркелыч с Ириной Даниловной. Взбираясь к себе на постель, он сказал девушкам:

– Ну-ка, дочки, пройдитесь с Ириной по всему плоту, хорошенько проверьте каждый пучок. Где ослаб – подкрепите, лежень проверьте особо. У якоря весь трос перебрать, просмотреть, не подвел бы в лихую минуту. А завтра быть, кажется, делу...

И тревожно ёкнуло сердце у Вари.

Заданного Евсеем Маркелычем урока хватило до самого вечера. Косой дождь с ветром хлестал все время, пока девчата работали на плоту. Всех промочило до нитки. Посиневшие, но довольные – просмотрели, проверили каждый пучок, подправили каждое крепление, – девушки уже в сумерках собрались у маленькой железной печки, поставленной в шалашке недалеко от входа. В Стрелке завхоз рейда бросил ее под нары, шутя:

– Пока пользуйтесь. Новую закажу – "Сплавщик" привезет.

Теперь эта печка казалась им краше солнца.

– Вот так деньки начались, девушки! – растирая над печкой негнущиеся, красные руки, говорила Поля.

– Дальше от огня руки держи, не то с пару зайдутся, – посоветовала ей Агаша.

– "Деньки"! – сказала Ксения. – Деньки как деньки. Лучших не ждите осень. Не на юг, а на север плывем.

– Все-таки почему же так сразу? – пряча руки за спину, спросила Поля.

– Это тебя сегодня сильнее всего промочило, вот и показалось, что сразу. Давно уже так.

– Нет, недавно. Сегодня первый день.

– Давно...

Девчата заспорили, словно это имело значение.

В шалашку вошел Александр. Его так и перетряхнуло короткой дрожью. Он тоже протянул руки к огню.

– Ну, чего вы ворчите? – спросил он, через силу улыбаясь. – Почему холодно? Потому что вы сами стали холодные. Песен не поете, не пляшете, вот и стали застывать. Верно?

– Поди сам попляши! – язвительно прошептала Ксения.

– Почему бы и нет? Пойду, – сказал Александр.

– Под дождем?

– Дождь перестал. Ну, кто со мной?

Никто не двинулся с места.

Александр все же растормошил девушек.

После ужина он выскочил первым и разжег большой костер. К огню потянулись и остальные. Утихающий ветер порывами трепал длинные языки пламени. Огонь выманил из шалашки и Евсея Маркелыча. Он никак не мог примириться с тем, что ему нужно лежать. Подумав, он полез на гулянку: хоть час постоит. Александр, подзадоривая девчат, плясал больше всех.

Вдруг его кто-то потянул за руку. Он оглянулся – Варя.

– Саша, надо поговорить, – запинаясь, сказала она.

Горячая волна обдала Александра: Варя впервые назвала его Сашей.

– Пойдемте сюда, что ли, в шалашку, – сказала она и быстро скрылась за дверью.

В шалашке было темно. Железная печка погасла. Запах жилья за эти многие дни и ночи, проведенные здесь, Александру показался родным. Вот так пахнет всегда в своем доме...

– Варя, – окликнул он вполголоса и ощупал рукой ближние нары, – где вы?

– Я здесь, – отозвалась она из дальнего угла. – Идите сюда.

Теперь глаза Александра немного привыкли к темноте. В профиль расплывчато рисовалась на стене шалашки откинутая назад голова девушки.

– Саша, что я наделала! – В голосе Вари звучала тревога.

– А что?

– Я знала, какая будет завтра погода, и отцу ничего не сказала.

– Ветер стихает, – успокоил ее Александр. – Погода будет хорошая.

– Нет, – с усилием выговорила Варя, – завтра будет шторм.

– Шторм? – недоверчиво переспросил Александр. И решил отшутиться: – Ну и что же? Как говорят, без шторма на море не бывает, а Енисей – брат морю...

– Нет, вы ничего не знаете...

И Варя передала ему свой разговор по прямому со Стрелкой.

– Нехорошо, конечно, что сразу Евсею Маркелычу вы не сказали. Но ведь все равно нам шторма не избежать бы, – подумав, заметил Александр. – Если будет – он будет везде.

– Да, везде, – с ударением проговорила Варя. – Везде. Но не везде можно плоту отстояться от шторма. Вчера там, может быть, было и можно, а здесь определенно нельзя.

И на это возразить было нечего.

– Отец крепко беспокоится, сами вы видели, – заговорила снова Варя. Почуял, что будет шторм. Только он понял это сегодня, а я знала вчера. А сегодня плот на отстой уже негде поставить – пески.

– Проскочим, – все еще стараясь казаться беспечным, сказал Александр.

– Если бы так! А не успеем? – И вдруг с ожесточением: – Чего я такая упрямая? Все хотелось, чтобы плот до места дошел обязательно!

– И хорошо, что упрямая, Варенька. – Он нашел ее руку. – И не только упрямая, ты и смелая. И плот наш дойдет. Дойдет! Ты верь!

– И дура же, дура я какая! – в отчаянии говорила Варя, не отнимая своей руки. (Они оба не заметили, как перешли на "ты".) – И чего я никому, даже тебе не сказала?.. Думала: часто ошибаются синоптики – чего зря отца расстраивать, больной он. Что же мне делать теперь?

– Варенька!..

Варя затихла. Долго сидела молча. Потом подняла голову и твердо сказала:

– Ежели что случится, одна я во всем виновата.

– Варенька, может быть, и страшного нет ничего...

А у костра, за стеной шалашки, девушки по-прежнему шумели и хохотали, затеяв какую-то игру.

Вдруг Варя вскочила.

– Саша, Саша, тебе на вахту надо идти, – несколько раз повторила она. Отца надо сменить. Иди...

Оставшись одна, Варя стала шарить на нарах: куда же девался платок? Надо идти и ей на реи. Там холодно, темно, ветер, дождь... Ничего! Это все ничего... Где же платок? Ах, вот он куда свалился! Варя закутала голову, надела брезентовый плащ и, застегнув верхнюю пуговицу, уронила руки.

– Нет, нет, не уйду, пока отцу не расскажу всего, – прошептала она. Вину свою утаивать не стану.

Утром солнце выглянуло только на несколько минут, и сразу на него накинулись распухшие от изобилия влаги клочковатые облака. Они, как разведчики, бежали впереди, а за ними серой стеной двигалась та самая туча, о которой Евсей Маркелыч говорил, что она за сутки обернется вокруг земли. На воду сразу легла плотная рябь. Впереди, километрах в шести, острой стрелой далеко уходя в реку, обозначился Верещагинский мыс.

– Эх, накроет нас тут! – озабоченно говорил Евсей Маркелыч, глядя то на далекий мыс, то на тучу, расползающуюся по всему небу. В одном конце ее уже протянулись к земле широкие косы большого дождя. – На самом мысу, как есть на самом мысу прижмет... Час бы один нам всего!..

Он тоскливо оглядел берега: пески, пески... Нельзя податься ни вправо, ни влево – принимай бой на самой середине реки. И недалек мыс, за ним есть где укрыться, да ведь рукой до него не дотянешься. Вон наверху опять показался дымок. Если с баржами пароход, ему здесь тоже достанется, если налегке – успеет убежать за мыс.

– Ну, дочки, держитесь, – сказал он, подзывая девушек к себе, – сейчас будет нам ладная баня.

Рыская по всей реке, от мыса уже катились беляки.

– В шалашке чтоб никого, – торопливо приказывал Евсей Маркелыч. Он сразу стал жесткий, сухой и ростом словно выше. – На гулянке делать нечего, еще сорвет, в реку сбросит. Я стану здесь, Ирина – посередине, ты, – сказал Александру, – в корму. К каждому по четверо.

К Александру подвинулись Варя, Луша, Агаша и Поля. Остальные разделились между Ириной Даниловной и Евсеем Маркелычем.

– Команды больше не ждать никакой, самостоятельно действуй каждый. За реями следить, чтобы не оборвало. В запас с собой – веревки, тонкую снасть. Пучки начнет вышибать – баграми ловите, чальте к плоту. Чуть где заслабит крепите чем можно. Помните: одно бревно выбьет – за ним весь пучок уйдет, пучок уйдет – все челено расшатается. Разобьет челено – плоту конец. Не спасешь лес – сам погибнешь.

Первый беляк ударился в угол плота, разбился мелкими брызгами. Ветром захлопнуло дверь шалашки. Косы дождя, как плотный занавес, заслонили Верещагинский мыс.

– Коли, случаем, сбросит в воду кого, с нижнего конца подплывайте. К нему – все на помощь. Ну, бегите!

Он стал спиной к стойке гулянки и подозвал к себе Варю:

– Вот, Варвара, запоминай этот день на всю жизнь... А винить я тебя сейчас не виню. Будь я, как ты, и сам, может, так сделал бы... Иди...

Оставшимся с ним девушкам Евсей Маркелыч показал место возле себя:

– Посидите пока.

И с завистью подумал о пароходе:

"Порожним корпусом чешет. Зацепил бы нас, как было бы ладно! Да в шторм-то подходить к плотам они не больно охочи".

Прогнав первую толпу беляков, ветер глубже зарылся, уперся в Енисей широким плечом и двинул его одним сплошным валом. Он покатился, шумный, тяжелый, подминая все, что попадалось на пути, и серые косы дождя не поспевали за ним.