Текст книги "Журавли улетают на юг"

Автор книги: Сергей Сартаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Словно заранее сговорившись показать старое и новое в городе, по одному съезду поднимались в гору пять или шесть водовозов с черпаками, как пики торчавшими из бочек (колеса повозок подскакивали на камнях, и брызги воды огнистыми веерами взлетали над бочками). По другому съезду спускались к реке две легковые автомашины: серо-зеленый угловатый ГАЗ-67 и длинный черный ЗИЛ. Загнав их в воду, шоферы выскочили и стали начищать борта тряпками и вениками. Неприглушенные моторы ритмично постукивали, и этот стук сливался с частым дыханием лесопильных рам судоверфи, расположенной в верхней части города.

Здесь все было белым, потому что все было деревянным и новым: и многочисленные корпуса завода, и весь рабочий поселок, и штабеля досок на складе, и колоссальные груды опилок, как оползни надвинувшиеся к реке. На воде цепочкой вытянулись такие же новые, только не белые, а со смоляным жирным блеском, большегрузные баржи, выстроенные на этом заводе-верфи. Поодаль, на берегу, задрав к небу концы шпангоутов – кокор, стояли недостроенные баржи. Их было много, целый десяток, а может быть, и больше. Все в разной степени готовности, и это было похоже на картинки из учебника, где показывается последовательное превращение личинки в бабочку.

Несмотря на раннее утро, на верфи уже стучали молотки, визжали передвижные моторные пилы, и сухие сосновые брусья с тонким звоном падали на землю.

У берега, заслонив собою маленькую, словно игрушечную, и такую же красивую наплавную пассажирскую пристань, дымил огромный красно-желтый теплоход. За ним, как поплавки невода, вытянулись редко счаленные шестнадцать морских барж – лихтеров. Караван растянулся по крайней мере на километр. Невероятным казалось, что один теплоход может тащить такую большую и тяжелую связку против течения.

– Ой, "Сплавщик" наш! "Сплавщик" стоит! – закричала Ксения.

Она показывала рукой в направлении устья маленькой речки, разделявшей город на две части. Там действительно среди многочисленных паузков и барж стоял широкотрубный серый пароход, очертаниями своими напоминавший эскадренный миноносец, только уменьшенный в несколько раз. Ни малейшего дымка не вилось над ним, ни одного человека не было видно на палубе, он словно спал, забыв, что наступило утро.

– Значит, все еще на ремонте, – проговорила Ксения, – все люди внизу, в трюме, у машин работают.

– Да, а потом еще в Стрелку пойдет брать горючее, – тихо вздохнула Ирина Даниловна. – Когда же он нас нагонит? И нагонит ли?

– Нагонит, – строго остановил ее Евсей Маркелыч. – Петр Федорович сказал, а он болтать зря не любит. Ему было не просто нас вытолкнуть.

И все замолчали.

Потом Ксения как бы сама себя спросила:

– Интересно, принял новый капитан пароход или нет еще?

– Сходи да посмотри! – все сердясь, бросил ей Евсей Маркелыч.

– Захотела бы, так и пошла, – недовольно пробурчала Ксения.

Александр и Варя стояли в сторонке. К ним подошел Николай Николаевич и пожелал доброго утра.

– Вы давно в экспедиции работаете? – спросила Варя.

– Всю жизнь, – сказал Николай Николаевич. – В экспедициях всю свою жизнь, а в этой – около года.

– Очень интересно в экспедициях?

– Исключительно. Вот недавно был я, например, в такой экспедиции. Изучали мы, нельзя ли повернуть сток реки Оби и частично Енисея – куда бы ты думала? – в Каспийское море! Через сухие казахстанские, узбекские, туркменские степи. Оросить сибирской водой бесплодные южные пустыни, превратить их в цветущие поля. Здорово? И установили, что сделать это можно. Представляешь, девушка, как тогда изменится климат? Где прежде рождались суховеи, обжигавшие Заволжье, юг черноземной полосы, там будет изобилие влаги. В низовьях Оби образуется огромное водохранилище, оно преградит дорогу холодным северным ветрам. В Сибири значительно потеплеет. Появятся прекрасные условия для рыборазведения. Откроются прямые пути из Каспийского моря в Ледовитый океан. А сколько это даст дешевой электроэнергии! И все это сбудется! Обязательно сбудется. Вот только сначала Аму-Дарью в Каспийское море повернем. Но мы с тобой все таки успеем прокатиться на пароходе и по новому руслу Оби. Поедешь?

Варя глядела на него внимательно и щурила глаза, озорно улыбаясь. День начинался такой хороший, что нельзя было не улыбаться.

– Чего смеешься, сероглазая? – И Николай Николаевич тоже засмеялся. Не веришь моим словам? Поступай работать к нам в экспедицию, сама узнаешь.

– В экспедицию я не пойду, мне по реке сплавлять лес больше нравится, ответила Варя. – А если здесь, на Енисее, новый город строить будете, то подумаю.

– Будем строить.

– Обязательно? – И глаза Вари заблестели.

– Иначе не к чему проводить изыскания. Здесь, девушка, будет огромный город. И какой город! Чистый, без дыма, без копоти, город электричества. Железную дорогу проложат сюда, так и на ней не будет паровозов. Дома и те станут обогреваться электричеством. Словом, захочешь дымок посмотреть, понюхать – придется в лес идти да костер разводить. Так-то вот...

– Интересно, а морские пароходы будут тогда подниматься сюда? спросила Варя.

– Нет, не будут. Вот когда еще одну плотину поставим, ниже Туруханска, тогда и морские пароходы пройдут, – сказал Николай Николаевич.

– Ну, так надо сразу тогда и вторую плотину построить! – воскликнула Варя.

– Ишь ты какая прыткая! Сначала хотя бы одну. А чего тебя так морские пароходы заинтересовали?

– А я, может, тогда плавать стану на них, – смело заявила Варя.

– Вон чего! Сразу – и на морской пароход... Ты поступай тогда сперва на эти вот... – Николай Николаевич протянул руку по направлению теплохода, стоявшего у берега, – на эти вот, на речные.

– Эти маленькие. – Варя прищурила глаза. – Тогда я лучше уж на плотах буду плавать.

– Ты, оказывается, с размахом, девушка... – протянул Николай Николаевич, теряя свой прежде немного иронический тон. – Ну что ж, это очень хорошо, – и быстро повернулся к ней. – А знаешь, мы с тобой когда-нибудь в Москве встретимся!

Варя засмеялась:

– Москва велика.

– Нет, мы именно там встретимся, где с этой стройки люди съедутся. Если только я сам к тому времени не уеду в пустыни – каналы прокладывать. Нравится тебе это – взять и повернуть могучую реку, куда захочешь, и климат там изменить? Слыхала про реку Аму-Дарью?

Варя в хитрой усмешке совсем сузила глаза. А потом сразу стала серьезной.

– А если бы перегородить плотиной Берингов пролив, – сказала она, тогда бы холодное полярное течение не стало проникать в Берингово море и прижиматься к Камчатке и к Курильским островам. По-моему, тогда туда бы повернулось теплое японское течение Куро-Сиво, и у нас на Дальнем Востоке стало бы тепло, как в Калифорнии.

Николай Николаевич поднял брови, но ничего не возразил ей. Только вырвалось у него:

– Это бы здорово!..

Садясь в моторку, которая за ним подошла к плоту, Николай Николаевич сказал своему спутнику:

– Вот с этой девушкой, Алексей Степанович, у меня в Москве встреча назначена. Только теперь не знаю где: или на совещании ударников строителей нового города, или на диспуте в Арктическом институте.

– Лучше всего – в Кремле, – ответил тот, устраиваясь на скамейке и помахивая прощально рукой. – А будет ли это после совещания ударников или после диспута в институте – это почти одинаково.

– Да. А точнее, так, пожалуй, и совсем одинаково, – отозвался Николай Николаевич и крикнул Варе: – Смотри, новый город строить, девушка, приезжай обязательно!

– Приеду! – ответила Варя.

– Оба приезжайте, – вмешался Алексей Степанович и повернулся к Александру: – А ваше письмо, молодой человек, я передам обязательно. Завтра же поеду в Кондратьеву.

Александр еще с вечера приготовил и вручил Алексею Степановичу большое, подробное письмо и попросил занести на квартиру к матери, рассказать ей обо всем еще и от себя – пусть зря не волнуется. Он подумал, что первая его записка, может быть, еще не дошла. И вообще написана она была очень бегло, а матери, конечно, хочется знать все.

Под кормой моторки заработал винт, она стрелой метнулась к берегу. Алексей Степанович стоял посреди моторки и все помахивал рукой...

Сразу после Енисейска установилась хорошая погода. Улеглись неспокойные, ералашные ветры, на горизонте только изредка появлялись похожие на клочки пены плотные облака. Горы – не то что на Ангаре! – отодвинулись далеко от реки, и чуть виднелись их синие вершины. Кругом луга, высокие густые тальники, а над ними, на увалах, березняки и очень редко – хвойные леса.

За целый день на реке едва появятся две-три случайные лодки. И, если в уголке плеса протянется тонкий синий дымок, это большое событие: идет пароход. Дымок виден за пятнадцать-двадцать километров – так велики и прямы на Енисее плеса, и пройдет много часов, пока пароход обгонит или на встречном курсе разминется с плотом. И долго еще после этого машут платками с плота и с парохода друг другу совсем незнакомые люди.

– Скорее бы "Сплавщика" подлечили! – иногда досадливо повторял Евсей Маркелыч.

Но это отзывалось немного и притворством: сейчас на душе у лоцмана было спокойно. Сумели же без парохода проплыть триста километров, чего еще желать! Конечно, впереди темные ночи, туманы, а может быть, и сильные штормы, но потом, под охраной парохода, все это станет не таким уж опасным.

На широких прямых плесах Енисея шли на походных реях, и вахтенные стояли без работы. За все эти дни ни разу не пришлось бросать якоря, цепи работали отлично – так бы плыть и плыть, наслаждаясь теплом и легким, благоуханным дыханием реки.

Забылись вовсе у девушек и думки о доме. В ясные, солнечные дни невозможно было скучать. Особенно любили поозорничать Груня и Надя. Не отставала от них Луша. Они первыми затевали то игры, то песни, то пляски. К ним присоединялись и все остальные. Ночами у пылающего костра читали вслух книги. Луша успела запастись ими в Стрелке.

Переменилась вдруг Ксения. Теперь она стала необычайно общительной, разговорчивой и готова была чуть не бессменно нести вахту на реях. В шалашке оставаться она никак не хотела.

– Ты словно ждешь кого на реке, Ксения? – однажды спросила ее Варя. – В шалашку тебя никак не загонишь.

– Кого мне ждать... – уклончиво ответила Ксения. И тут же выдала себя: – Ну, как, по-твоему, когда "Сплавщик" нас догонит?

– Давно бы пора ему нас догнать! – скоренько выпалила Груня и толкнула сестру локтем.

Надя, смекнув, немедленно подхватила:

– Капитан, наверно, неважный на нем. Кто там? Как будто Ванюшка Доронин?

Ксения стремительно вышла из шалашки.

Было слышно, как спросил ее Евсей Маркелыч:

– Ну, чего ты насупилась?

– Так...

Евсей Маркелыч заворчал на нее, потом громко кликнул Ирину Даниловну. Та, набросив плащ на плечи, поспешила на зов.

– Сменяй меня, Ирина, – сказал лоцман. – Не могу, устал. – И начал объяснять: – Держись прямо. Вон, видишь, впереди островок замаячил? Будет на него наваливать – отдай правые реи.

Он вошел в шалашку довольный, хитро подмигнул девчатам и объявил:

– Ну, девки, на четвертую сотню километров пошли! Утром в Старцевой будем.

– Ой, уже так скоро?..

– Вот те и "ой"! – Он не торопясь стащил сапоги, размотал портянки и влез на нары. – Так, гляди, без парохода и до конца дойдем. А что? При хорошей воде нам до места пятнадцать – двадцать дней ходу... Эх, погодка бы еще продержалась! – Прикрыл фуражкой лицо так, что из-под козырька осталась видна только подстриженная седая борода, и напомнил: – Часочка через три разбудите: за островом есть перекат непонятный.

И сразу заснул, раскинув в стороны руки.

– Споемте, девушки! – предложила Груня.

– Спать хочется... – проворчала Поля.

Ее подняли на смех.

– Не разбудить бы Евсея Маркелыча, – заметил Александр.

– Песней его никогда не разбудишь, – сказала Луша. – Надюшка, запевай.

Александр пел вместе со всеми. У него был красивый баритон, и часто девушки умышленно смолкали, чтобы дать ему вывести высокую ноту одному. Едва кончалась песня, Надя начинала другую. Песен у нее был неиссякаемый запас. И веселых, и грустных, и таких, что заставляли задумываться – не подходит ли эта песня к тебе? Все держались строго, словно выполняли большое, серьезное дело.

– Давайте про Ермака, – вдруг потребовала Варя. И Надя послушно завела:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел...

Да, песня про Ермака как нельзя больше шла к этой широкой, могучей глади, что лежала вокруг.

В открытую дверь шалашки были видны медленно уползающие назад, далекие и оттого казавшиеся низкими и плоскими синие берега. Все было синим в этой зачарованной дали: и небо, и горные вершины, и отлогие склоны холмов, и зеркало реки. Все было синим, только разной силы и глубины: от светлой лазури до ультрамарина.

Как и всегда, не умолкая ни на мгновение, работали цепи, и это было, как удары маятника часов, привычно и незаметно для слуха. Но сейчас, казалось, и они стучали в такт песне.

Ирина Даниловна спустилась с гулянки, чтобы лучше слышать песню, и села на якорную стрелу.

Песня затихала. Глухим рокотом звучали последние слова:

Вдали чуть слышно гром гремел,

Но Ермака уже не стало.

Ирина Даниловна вздохнула, медленно подняла голову. И вдруг испуганно вскочила.

– Эй, вахта! – закричала она. Но голоса ее не было слышно. – Вахта! От-дай пра-вые ре-и!..

Она махала руками и снова кричала, но слова команды не долетали до вахтенных на реях.

Александр из шалашки выскочил первым. Остров, на который прежде показывал Евсей Маркелыч, явно оставался левее хода плота, хотя расстояние между ним и плотом было не очень большим. Передние челенья выравнивались в одну линию с островом. Страшного, казалось, не было ничего, и все же смятение не покидало Ирину Даниловну. Она попробовала еще раз закричать, и опять у нее голос осекся. Тогда она побежала к реям сама, отмахивая вправо рукой. Вахтенные наконец поняли этот сигнал, и тонкие высокие шесты-свечи постепенно стали наклоняться.

Девчата теперь перебегали от одной реи к другой, кричали, хватались за снасти, за багры, хотя плот двигался по-прежнему спокойно, только слегка выгибаясь горбом в сторону острова.

Александр вдруг вспомнил, что надо разбудить Евсея Маркелыча, и с полпути вернулся в шалашку. Лоцман сразу открыл глаза, едва Александр тронул его за плечо. Не спрашивая, он понял, что случилось.

– На приверху садимся? – только и вырвалось у него.

Он окинул взглядом плот с отведенными правыми реями, совсем теперь бесполезными, и во всю мочь закричал:

– Эй! Якорь кидай!

Передние челенья изогнулись зигзагом, потом выпрямились опять.

– На каменьях прихватывает...

Захрустели камни и под головкой плота. Цепи стали отлого и запели тонким, расслабленным звоном.

– Девки, скорее!..

Девушки от рей теперь бежали обратно, в страхе сторонясь шевелящихся, как живые, пучков. Плот шел, то и дело задевая за камни. Евсей Маркелыч подсунул под якорь длинное тонкое бревно.

– Ну-ка, давай, парень, вдвоем... Может, сбросим?

Александр нажал на конец бревна плечом так, что потемнело в глазах, и острая боль пронизала поясницу. Якорь качнулся и, свалившись в воду, глухо булькнул. В тот же миг где-то под серединой плота противно захрустела галька, и движение прекратилось.

– Ну вот, значит, сели, – тихо сказал Евсей Маркелыч, когда все собрались возле него.

Ирина Даниловна стояла бледная, с вытянувшимся, помертвевшим лицом:

– Убить меня мало!

– Что же, выходит, нам делать теперь? – скучно спрашивал Евсей Маркелыч.

Все растерянно смотрели друг на друга.

– Ждать парохода?

Ему никто не смел советовать.

– Вода садится. Совсем обсохнем.

И опять все молчали. Только иногда вырывались у девушек тяжелые вздохи.

– Разрубать по челеньям? Нашей силой не справиться.

– Одну меня за всех заставьте работать. – Слезы стояли в глазах у Ирины Даниловны.

Евсей Маркелыч внимательно посмотрел на нее.

– Будешь казниться, Ирина, – легче не станет. Наработаешься, достанется всем. Пойдем-ка лучше проверим, каким местом сели.

Промер показал, что на мель сели два средних челена.

– Что тут делать? – соображал Евсей Маркелыч. – Вырубить эти пучки? Тогда перевязывать всю ошлаговку придется. Может, так отрыскнемся?

Отрыскнуться – значило завезти на лодке запасный якорь под прямым углом к головке плота, сбросить в воду и затем, выхаживая трос на вороте, подтягивать плот к нему.

Течение у приверхи острова было очень сильное. Девушки гребли изо всех сил, но тяжелую завозню – очень большую лодку, на которой был погружен якорь, – сносило вниз очень быстро, а вбок она почти не сдвигалась.

Александр стоял на изготовке у якоря.

– Бросай! – крикнул ему Евсей Маркелыч.

В руках Александра хрустнул стяг...

И опять пришлось выводить завозню против течения.

На этот раз все обошлось благополучно. Якорь был сброшен. Свободный конец троса подобрали на ворот. Колесо крутилось легко, девушки весело бежали по кругу, покрикивая:

– Эй, уходи! Оттопчу пятки!

Но Евсей Маркелыч хмуро смотрел на воду, следил, как, сверкая жесткой своей чешуей, выползает на плот оцинкованный трос:

– По камням якорь волочится, зацепиться никак не может...

Менее чем через полчаса якорь оказался у самого плота, нигде не зацепившись за грунт.

– Худо дело, – тревожно проговорил Евсей Маркелыч. – Этак мы долго будем Енисей утюжить.

Усталым людям втащить якорь в завозню стоило больших усилий и еще больше – времени. Завозить его вызвалась уже вторая смена девчат. И с ними была Варя.

Теперь якорь словно приковало ко дну.

– Давно надо было Варваре сплавать, – смеялись девчата.

К полночи плот удалось сдвинуть почти на два метра.

Больше не хватило сил.

– Вода не спадет – может, завтра и стащимся, – сказал Евсей Маркелыч, последним укладываясь спать.

День упорного труда принес то же, что и вчера: плот с отмели сошел примерно на два метра. А ночью вода сбыла и начисто уничтожила эти результаты. На третий день девушки не смогли одолеть и двух метров.

Александра захватил этот неравный поединок с рекой. С яростью, стиснув зубы, напирал он грудью на спицы васильянова колеса, прислушиваясь, как похрустывает галька под сползающим с мели плотом. Быстрее бы, быстрее разогнать... Взять с ходу... Но колесо упрямо делало три-четыре оборота в час...

Надо что-то придумывать. Если и сегодня снять плот не удастся, а вода упадет еще больше...

К исходу дня в нижнем конце плеса показался дымок.

Евсей Маркелыч оживился:

– Ну, девки, не прокараулить бы нам пароход! Бывает, что и поможет.

Теплоход, такой же гигант, как и тот, что видели они в Енисейске, шел самой серединой реки. На буксире у него висело одиннадцать барж.

– Не подойдет, – упавшим голосом сказал Евсей Маркелыч. – Такому ползать возле мелей не положено. Давайте, девки, становитесь обратно.

В эту ночь вода сбыла меньше, украв у измученных людей только полметра.

– Эх! – обрадованно объявил Евсей Маркелыч. – Может, еще и вырвемся. Налегай, дочки, налегай!

Днем опять показался дымок. Теперь пароход шел сверху. Лица девушек осветились надеждой.

– Не "Сплавщик" ли идет?

– Нет, – присмотревшись, сказал Евсей Маркелыч, – чужой. Пассажирский.

– Надо ему посигналить, – предложил Александр.

– Зря, – махнул рукой Евсей Маркелыч. – Пассажирским тоже подходить к нам не положено.

– Почему?

– Такие правила. Никто нас не гнал сюда. Сами сели, сами и сняться должны.

Ирина Даниловна до крови закусила губу.

– А я все равно попробую к нему выйти на лодке, – сказал Александр.

– Хочешь – выйди, – равнодушно согласился лоцман, не веря в затею Александра. – А ну, дочки, еще взяли, еще взяли! Еще раз, еще раз!..

Александр, сидя в лодке, ожидал, когда к нему приблизится пароход. Он надвигался, широкий, шумный, красными плицами разбрасывая в стороны каскады воды. Глядеть с плота – налетит на хрупкую лодочку, перевернет ее и захлещет волнами.

Пароход дал три проходных гудка, но чуть замедлил скорость. Варя видела, как Александр приблизился к корме, как его высоко подбросила волна, едва не вытряхнув из лодки, как он ловко ухватился рукой за железную стойку и успел привязать к ней веревку. Потом подтянулся, вполз на корму и исчез внутри парохода. Немного погодя он показался на верхней палубе и стал подниматься по железной лестнице на капитанский мостик.

А пароход шел и шел все тем же слегка сбавленным ходом, и от плота его отделяло расстояние уже не менее километра. Люди на палубе казались маленькими точками. Которая из них Александр, разобрать было невозможно.

– Достанется голубчику погрести! – сказала насмешливо Ксения, прилаживаясь удобнее к спице ворота.

Белые хлопья пены чередой неслись мимо плота. Совсем как головки полыни, что тогда в Стрелке бросала Варя на тропинку.

Пароход все удалялся.

– Уедет и не вернется, – опять сказала Ксения.

– Замолчи! – вдруг звонко выкрикнула Варя.

Со скрипом пополз на барабан ворота трос.

Евсей Маркелыч тянул монотонно:

– А ну, пошла... а ну, пошла... а ну, пошла... а ну...

Над пароходом поднялось круглое облачко пара, потом над рекой прокатился крикливый гудок. Выставив к солнцу сразу замерцавшие огнями окна своих двух этажей, пароход сделал оборот и, кренясь на правый борт, стал приближаться к плоту.

– Ура! Ура! – закричали девушки и замахали платками. – Идет на помощь! Стащит нас!..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О "СПЛАВЩИКЕ" НЕ СЛЫШНО

В Старцевой о "Сплавщике" узнать ничего не удалось – прямой телефонной связи отсюда со Стрелкой не было. Пришлось отправить телеграмму и просить прислать ответ на Дорогово – ближний телеграфный пункт, еще за сотню километров от Старцевой.

Хорошая погода опять сменилась ненастной. Три-четыре раза в день наползали рыхлые синие тучи и обрушивались жесточайшими ливнями. Вода вокруг плота, казалось, кипела под ударами прямых и жестких, как проволока, струй дождя.

В такие ливни крыша шалашки протекала почти повсеместно. Едва отыскивался уголок, куда можно было снести постели. Днем это смешило, ночью – злило.

– Нет, надо чинить крышу, – решил Евсей Маркелыч. – Только чем? Бересту, лиственничную кору, пожалуй, с деревьев уже не сдерешь – присохла. Разве с елки еще отойдет?

Присмотрев выпавший по правому берегу ключ, вблизи которого по откосам распадка темнел густой высокий ельник, Евсей Маркелыч стал собираться.

– Давай, парень, поехали за корьем, – позвал он Александра, вооружась топором и поглядывая на солнце – времени было достаточно.

Но тут вмешалась Ирина Даниловна. Остаться на плоту без Евсея Маркелыча она наотрез отказалась.

– Что вы, что вы, Евсей Маркелыч! Один раз посадила на мель, а вы хотите еще...

– То дело другое, – сказал Евсей Маркелыч, – забудем. А здесь чего ж тебе не плыть? Плесо, как струна, прямое.

– Тут прямое, а потом опять, поди, пойдут острова.

– Есть. Да до островов-то мы всячески тебя догоним.

– Вдруг задержитесь, что я тогда?

– Не задержимся, и так с запасом считаю. Засветло еще настигнем вас.

– Нет, нет! – твердила Ирина Даниловна. – Что хотите, я без вас не останусь. Непонятный Енисей для меня. Уедете – сразу брошу якорь.

– Не вздумай! – пригрозил Евсей Маркелыч. – Мало у ворота страдать приходится, еще и от глупости, да?

– Считайте как хотите, а якорь я брошу.

– Фу ты, язви тебя! – Упрямство Ирины Даниловны окончательно вывело лоцмана из терпения. – Ну езжай тогда сама вместо меня!

– Поеду. Это мне лучше...

В ельнике было сумрачно и прохладно. Ноги тонули в мягких душистых зарослях багульника. С ветвей деревьев спускались длинные, как борода новогоднего деда-мороза, сосули бледно-зеленого мха. Притаившись в камнях, однообразно бормотал ручей. Темная, дикая лежала тайга. И все же – вот тропинка. Кто ее протоптал? Куда? Козы к водопою?

А может быть, это охотничья тропа? Нет, вот еще одна. Как их много! Вот на раздавленной красной гнилушке остался ясный отпечаток узких копыт. Да, это козы.

Поодаль от тропинки серый, поросший цветной плесенью и крупным узорчатым мохом пень. Тронь его – рассыплется в прах. Где же дерево? Нет ничего. Не осталось даже следа, легкого бугорка. Сгнило оно вовсе или куда-то его унесли? Сколько лет этому серому пню? Не топор ли вольных казацких дружин, открывателей новых земель, три века назад срубил это дерево? Все может быть. Вот, видать, недавно упала легкая еловая шишка. Неосторожная белка сбила ее, шишка упала и до половины погрузилась в пень такой он стал рыхлый и слабый. Кроме этого пня, здесь нет другого следа человека...

Чтобы снять кору дерева, приходилось прорубать прямую линию вверх по стволу, насколько хватал размах топора, и верх отсекать зубчиками, похожими на корону. Кора уже присохла и отходила с трудом. Только осторожно действуя тонкими деревянными лопатками, удавалось отдирать ее от ствола. А чаще всего лопатка прорезала блестящую гладкую кожицу, и тогда продолжать работу становилось бесполезно.

– Может быть, хватит? – спросила Ирина Даниловна, когда у них набралось пригодного корья десятка полтора. Она очень устала – все время приходилось работать с поднятыми вверх руками.

Александр подумал, а потом сказал:

– Засмеет нас Евсей Маркелыч: мало. Еще хотя бы штук пять.

– Скоро вечер. Глядите, солнце заходит.

– Ничего. Дотемна поработаем. Сейчас лучше дело пошло.

– Устала я... никак не могу...

– Отдохните, Ирина Даниловна, а я тем временем схожу девчатам в подарок смородины наберу. Наверно, есть у ручья.

Он спустился в распадок по узкой, извилистой расселине, отыскал хороший смородинник и стал снимать с кустов тяжелые черные гроздья. Переспелые ягоды, как крупный град, сыпались в воду, и было видно, как они катились по дну ручья, увлекаемые быстрым течением.

На несколько минут в узком просвете между деревьями появился красный диск закатного солнца, а потом свалился за черту горизонта, и сразу потемнело в лесу.

Александр заспешил обратно. Запутавшись в бесчисленных козьих тропках, он подошел к Ирине Даниловне не с той стороны, куда ушел вначале. Глыбы пушистого белого мха заглушали шаги Александра. Появления его Ирина Даниловна не заметила. Она стояла неподвижно, словно и не дышала, вся устремленная в ту сторону, куда ушел Александр.

– Ирина Даниловна!..

Жизнь сразу вернулась к ней. Она испуганно уронила руку, глянула на Александра и виновато улыбнулась:

– Задержались бы еще – и я, наверно, закричала бы.

– Почему?

– Сама не знаю...

– Тайга-то вам родная! – шутя упрекнул Ирину Даниловну Александр.

– Родная, а вот боюсь. – Ей, видимо, очень хотелось поделиться сейчас с Александром, но она тут же остановила себя. – Давайте кончать, пока светло.

Им удалось снять кору еще с четырех елей.

Оступаясь и увязая в рыхлом мхе, они взялись за переноску. Корье оказалось громоздким и тяжелым. Пришлось сходить по нескольку раз. Обнаженные стволы деревьев, белея в темноте, указывали путь.

Наконец переноска корья была закончена.

Пропустив вперед Ирину Даниловну, Александр оттолкнул лодку от берега, вскочил на ходу и взялся за весла.

– Какая тьма! – сказал он, безнадежно оглядываясь по сторонам. – Куда плыть, ничего не поймешь. Правьте, Ирина Даниловна.

– Нет, нет, лучше я буду грести, – отказалась она. – А то загоню лодку куда-нибудь на камень, как тогда плот на косу...

– Зря вы себя так запугиваете, Ирина Даниловна. Мало ли что случилось когда-то!

– Да я знаю, а все какая-то неуверенность в себе.

– И долго вы трусить теперь собираетесь?

– Почему долго! Пройдет... Конечно, пройдет. Это только иногда у меня случается, настроение такое. – Ирина Даниловна посмотрела на реку, темную, бесконечную. – Далеко наши уплыли, нигде огня не видать.

Они находились неведомо где. Оба берега терялись во мраке, а направление реки можно было угадать только по звездной полосе неба.

– Вот вы, наверно, думаете, что я вообще большая трусиха, – заговорила Ирина Даниловна, загребая воду короткими сильными взмахами весел, – а я ведь боюсь, только когда остаюсь одна. У всякого человека, по-моему, бывают какие-нибудь слабости. Так и со мной: мне обязательно надо быть на людях, тогда ничего не страшно.

– На людях и каждый человек смелее, – заметил Александр.

Они гребли некоторое время молча, потом Ирина Даниловна вдруг чему-то засмеялась. Лица ее в темноте не было видно, но смеялась она так искренне, хорошо, что Александр спросил:

– Чему вы смеетесь?

Ирина Даниловна ответила не сразу.

– Вот вы трусихой меня считаете, – сказала она, – а мне вспомнилось, как девушки наши про вас говорят.

– Как?

– "Если бы не Варя, он от нас давно бы в воду бросился".

– Почему?

– Боится нас, дескать.

– Ну, а что же Варя? – спросил Александр, чувствуя, как у него застучало сердце.

– А Варя не дает вам броситься...

– Я не понимаю, Ирина Даниловна...

Она вдруг заговорила серьезно, убедительно, с доброжелательным участием:

– Варе вы очень нравитесь, Александр Петрович. Вы не поймите меня, что я по Вариной просьбе так говорю. Она гордая. Не скажет и не позволит другим говорить. Да я и сама вспоминаю свою молодость...

Ирина Даниловна сложила весла, вгляделась в даль реки, по-прежнему однообразно черной.

– А смотрите, смотрите! – сказала она с оживлением. – Вон звездочка вспыхнула. Это костер на плоту. – И, помолчав, добавила: – Когда далеко маленький и холодный огонек, а подойди ближе – согреет...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЕРЕЗ ПОРОГ

Напрасно ночью поднял с постели Евсей Маркелыч дороговского телеграфиста – ответа из Стрелки не было.

– Да как же нет? Не может быть! – доказывал лоцман, недоверчиво разглядывая телеграфиста.

Тот вышел к нему на крыльцо в нижнем белье, босиком. Тер большим пальцем мясистый, словно налитой нос.

– А я говорю – нет, – вяло повторял телеграфист, порываясь уйти обратно в квартиру.

– Не говори "нет"! – горячился Евсей Маркелыч. – Все ты упомнить не можешь, потом ты и после сна еще не прочухался.

– Не было тебе, – угрюмо твердил телеграфист, теперь поглаживая нос всей ладонью. – Помню я все телеграммы, какие приходят, не так много бывает их здесь.

– А ты все же сходи посмотри.

– Чего я пойду!

– Вдруг ты забыл. Ведь бывает же так, – ухватился Евсей Маркелыч за новый довод.

– Назвать тебя дураком, старик, так обидишься, – пожал плечами телеграфист, – а иначе я не знаю, как тебя можно назвать. Сто раз говорил тебе: нет, а ты...

– Что же я с плотом без этой телеграммы делать должен? – упавшим голосом произнес Евсей Маркелыч. – Стоять? Или самосплавом через порог Осиновский спускаться? Ты пойми: государственное дело! Дни-то идут. Ты можешь понять это?

– Пойдем! – решительно сказал телеграфист. – Пойдем, когда так. Обыщи сам все ящики. Я тебя больше уговаривать не стану.

Телеграммы, конечно, не оказалось. Не довольствуясь предъявлением бланков и записей в книге, телеграфист стал совать Евсею Маркелычу ленты:

– На, смотри! Видишь, нет тебе телеграммы! – Постучал ключом. – Вот, даже и Стрелку сейчас спросить не могу: не мои часы с ней работать. Жди завтрашнего вечера. С восьми начну вызывать.