Текст книги "Человечина"

Автор книги: Сергей Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,

В КОТОРОЙ ЗВЕРЬ ОБНАРУЖИВАЕТ СВОЮ ИСТИННУЮ СУЩНОСТЬ

На крапивном пастбище страусов не оказалось. Вместо них две безголовых человеческих туши перебрасывались страусиными яйцами и вели счет разбитым.

– Восемь – семь в мою пользу! – ровным желудочным голосом говорил тот, что для зрителей был слева.

– Восемь – восемь! – отметил перемену в игре тот, что для зрителей был справа, столь же желудочным голосом, но немного более эмоционально.

– Восемь – восемь! – несколько оживился его соперник. В его голосе послышалась нотка огорчения.

– А где же мои страусы? – удивился Зверь.

– Действительно, куда они могли подеваться? – разделил его удивление Световид.

Тут Зверь обратился в шипящую злобную кошку и вцепился когтями в игроков. Для них это оказалось только сменой занятия. Они оставили яйца страусов и стали перебрасываться кошкой.

– Ноль – ноль. – договорились игроки о счете.

Зверь истошно замяукал.

– Один – ноль. – бесстрастно сказал игрок слева, когда его партнер не поймал Зверя в воздухе, но не дал ему сбежать, наступив на хвост.

Игра продолжилась.

Световид не выдержал:

– Послушайте, господа? Остановите свою игру на минуту. Я хотел бы, если не возражаете кое-что выяснить для меня чрезвычайно важное…

Ответа не последовало.

– Один – один! – радостно воскликнул игрок справа. На этот раз игрок слева, чтобы не упустить кошку, наступил ей на лапу.

Световид подумал, что он сейчас оглохнет от воплей Зверя. Когда они стихли, Световид опять приступил к попыткам установить контакт с безголовыми тушами гонцов. Он читал им стихи известных поэтов и собственного сочинения, пел арии из опер и популярные песни, показывал фокусы, просто кривлялся, пытался имитировать голоса известных политиков и артистов. Ни чего не помогало. Зверь уже не орал. Даже не хрипел. У него не было сил. Он превратился в род половых тряпок, если только они бывают из меха, костей и требухи. Игрокам он стал уже мало интересен. Зверем перебрасывались лениво, как перебрасываются от нечего делать портфелем маменькиного сынка хулиганы на перемене, ожидая, когда проветрится класс и можно будет заняться вандализмом по отношению к школьному имуществу. Игроки уже даже не вели счет.

Световид все это время сидел на пенечке и догрызал последнюю желудевую лепешку. Небольшое насыщение, наступившее вскоре на вело его на мысль испробывать свои сверхъестественные силы.

– Как я раньше об этом не догадался! – подумал молодой бог вслух, поднимаясь с пенечка и направляясь к игрокам.

– У! – сказал Световид им и сделал в воздухе таинственные пассы всеми четырьмя конечностями.

Монстры никак не отреагировали и продолжали свое.

– А! – сказал Световид и повторил свои пассы.

Игра прекратилась. Зверь, не веря своему избавлению, стал медленно отползать в сторону.

– У – а! У – а! У – а! – стал повторять удачную формулу молодой бог и повторять, повторять удачные пассы все быстрее и быстрее. Игроки стали вторить ему. Они даже силились желудками воспроизвести его магическую формулу. Довольно удачно.

– Спроси их насчет страусов… – простонал Зверь.

Световид дождался, когда обезглавленные туши гонцов стали почти без изъяна воспроизводить его же звуки и движения, и только после этого осторожно спросил их шепотом:

– Птички где?

– Там, где наши головы.

– А головы где?

– Там, где наши потроха.

– А потроха где?

– Сам знаешь.

– Не знаю. Там, где ваши головы и потроха, никаких птиц, тем более страусов эму, не было. Я там был лично. Что вы темните? Не хорошо так с богом. Небось птичек к своему племени отогнали?

– Спроси у брата своего.

– Не понял.

– У него спроси…

Зверь сразу ожил от этих слов. Выгнул спину колесом. Пасть разинул. Огнем рыгнул. Стал землю когтями разгребать.

Световид обомлел.

– Да ты никак… – испугался он сам своему нечаянному открытию.

– Именно. – подтвердили ужасную догадку безголовые.

– Отдай мне их! Я стану лучше! – заорал страшно Зверь и указал хвостом, на конце, которого обнаружилась стрела в сторону безголовых.

– Отдай. – согласились подозрительно быстро со своей участью безголовые, – Ему белка не хватает…

– Ничего себе белка не хватает! – возмутился Световид, – Вон, паршивец, как резво землю роет… Уже по шею ушел!

– В другой мир пробирается. – меланхолично заметили безголовые. – Будет там безобразничать.

– Буду! – охотно подтвердил Зверь. – Пока человечины вволю не наемся…

– Кто тебе позволит! Там тоже боги есть… – засмеялся Световид.

– В другой мир уйду. – из ямы Зверя уже не было видно, – Их много. Найду в конце концов такой, куда боги еще не добрались или уже выбрались…

– Так, значит, в таком мире и человечины нет…

– Е – е – е – е – е… – послышалось в ответ.

– Провалился. – сказали безголовые.

– Куда? – С надеждой в голосе спросил Световид. – В преисподнюю? – На мгновение ему привиделось как Зверь подпрыгивает на раскаленной сковородке.

– Скорее он эту сковороду будет держать, чем на ней подпрыгивать. – разочаровали его безголовые.

Молодой бог подбежал к яме, в которой пропал Зверь, чтобы в этом убедиться, но на ее дне обнаружил только обрывок газеты. Из любопытства Световид заглянул в нее:

"…из года в год растет поголовье страусиного стада в нашем районе. Уже тридцать четыре индивидуальных хозяйства и товариществ с ограниченной ответственностью занимаются разведением этой в высшей степени полезной птицы, которая дает не только вкусное и питательное мясо, но и такие ценные продукты как пух и перо. Но существует проблема с заготовкой кормов. Кормовая база районного агропромышленного комплекса оставляет желать лучшего. По словам заместителя председателя райагропрома Ахмеда Зиди, забой лиц старше 55 лет женского пола и 60 лет мужского включительно проблему не решил по причине сильной алкоголизированности данной категории кормового сырья. Есть мнение главного ветеринарного врача района Хуа Го – Фэна перейти к забою лиц обоих полов от 14 до 28 лет, но при условии наличия справки о сдаче анализа на вич-инфекцию…"

– Вот куда делись страусы! – сказал с понятием и поднял органы зрения от газетного обрывка молодой бог.

Он ждал отклика на свое открытие, но его не последовало. Ветер качал стебли крапивы. Цепляясь за них плыли куда-то облака. На них сидели ангелы и пели дурными голосами нечто на шумерском наречии. Под нижними конечностями хрустела скорлупа страусиных яиц. Из ямы, в которой исчез Зверь подванивало серой. Газета обернулась грязно-серой чайкой и полетела догонять облака. Световид пошел за ней.

"Хватит приключений и загадок. – думал он про себя, – У меня есть миссия. Вот и буду ее выполнять, и будь что будет!" Кстати песня сочинилась. Световид шел и пел: Мне сказал миссионер, Что я буду пионер, Если стану мылом мыть Руки, ноги и молиться… Но я не буду! И будь, что будет! А миссионера я убью И с удовольствием сожру! Мне сказал комиссар, Что я буду коммунар, Если научусь читать И сажать картошку… Но я не буду! И будь, что будет! А комиссара я сожру И предварительно даже не убью! Мне сказал буржуин, Что я буду потребил, Если буду покупать Поп-корн, гондоны и вино Но я не буду! И будь, что будет! А буржуина я сожру! И пусть потом я им сблюю! А вот скажет мне Роаль: "Пенис свой жене отдай!" Я отдам! Я не боюсь! Потому что у меня вырастет другой! И я с Роалем буду! И будь, что будет! И я с Роалем буду! И будь, что будет!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,

В КОТРОЙ БАБУШКА ИДЕТ НАВЕСТИТЬ СВОИХ ВНУЧАТ

Янга уже не чаяла увидеть своих внучат. Цуна опросталась от первого ребенка довольно давно, а так и не появилась ни разу в родной деревне. Соседи уже косо смотрели на старуху. Затиранила молодую – вот и сиди теперь кукуй в одиночестве. Старый Пачу– то уж не в счет. Из своей бочки почитай и не вылезает. Тоже еще горе луковое. Ведь говорил ему доктор Баальтазар – «Не сиди подолгу в воде. А сидишь так хотя бы не ночуй – спи с женой в постеле.» Боялся Баальтазар за легкие Пачу – атрофируются на фиг и будет старикан обречен на вечное заключение в аквариуме. С другой стороны он, доктор, конечно, спаситель и все такое – вживил Пече, погибавшему от чахотки, акульи жабры. Но у Янги здоровья нет – Пачу на дню по три раза воду менять. Можно было бы вырыть бассейн, а кто рыть будет? Дети-то все уж выросли, разлетелись кто куда. Одна надежда осталась на внуков. Благо, Цуна, говорят, мечет их как лягушка икру.

Решила Янга идти на Прорваниху к снохе. Пусть внуков покажет бабушке. Может кто из них уж и в силу вошел. Поможет дедушке бассейн во дворе выкопать. А нет, так напущу на них Фуему, пусть знают.

Собрала Янга гостинцев снохе и внучатам – ну не изверг же старая без гостинцев идти. Марафет навела и тронулась в путь. Хотела в ступе лететь, да помело куда-то запропастилось. Не иначе счастливый отец Татай в лес утащил. Он же у нас теперь лешим заделался, тропинки метет косулям к водопою, чтобы тиграм было чем ключевую водицу закусывать. Вот фантазер, ити его.

Путь на Прорваниху лежал через лес. А там как раз объявились первые люди. Так недавно они объявились, что Янга про них не слыхала. А может и слыхала, да мимо органов слуха пропустила. Что ей мелочь какая-то пузатая, почти волшебнице.

Один из этих людей рубил в лесу деревья, расчищая участок под огород и услышал как идет янга, потому что та от скуки песенку пела: Я иду к снохе и внукам. У меня нет ни минуты Отвлекаться на сирень Или, что бежит олень. Я держу себя в руках. У меня завязан пах. Я не вижу ничего, Чтоб на блядки повело. Я старуха честная, И этим всем известная. Я и мужняя жена. Я и бабка со вчера. Или нет с прозавчера Или…

Тут к ней подходит человек с топором и говорит глубоким бархатным голосом:

– Пойдем, старая, займемся с тобой кое-чем?

– Я не такая – я жду трамвая… – стала отказываться Янга, а сама чувствует, что не в мочь отдаться ему, уж больно был хорош человек с топором.

Вот как, много позднее припоминала Янга его облик в кругу подруг одна из коих и донесла до нас ее воспоминания.

"…он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен."

Костюм его был обычен для тех времен и той местности. Нитка ожерелья из зубов рыси, головной убор из перьев попугая и набедренная повязка из шкурок морской свинки.

Янга тоже на вкус человека была ничего себе: зубы черные, лицо красное, пяточек розовый, хвостик крючком, ушки торчком, копыта очень стройные и добрая душа вся нараспашку, едва скрываемая платьем из стеблей хвоща.

Человек схватил Янгу и начал ласкать.

– Ты такая симпатичная, – шептал он ей в любовном бреду.

– Ладно, давай, – заторопила Янга человека, – а то мне к снохе и к внукам надо…

– Откуда у тебя внуки, ты же такая молодая! – кричал человек в полный голос, лобызая грудь Янги, на которой теснилось 64 соска

– Ах, вы мне льстите! – смутилась она немного.

Человек повалил Янгу на землю, но очень скоро убедился, что ничего не может с ней сделать: у его новой подруги не было того, что есть у всех человеческих женщин.

– Ах, обманула меня! – вскричал он вскакивая на ноги.

– Сам обманщик! Зря меня позвал! – рассердилась Янга и вцепилась челюстями человеку в правую ногу, так как он хотел ее этой ногой ударить. Нога человека от укуса стала расти и сделалась такой неимоверно длинной, что он и шагу теперь не мог ступить.

Смеясь, Янга встала с земли и стала делать человеку на этой ноге педикюр. Человек же плакал от страха. Вдруг ведьма унесет с собой обрезки кожи и ногтей, чтобы навести на него и весь его род порчу.

Мимо проходил Роаль. Он искал некую траву, отвар из которой при употреблении его внутрь позволял употребившему летать высоко над землей и все видеть: у кого что на ужин готовится, кто жене изменяет, кто сарай ремонтирует, кто у соседа кукурузу ворует, кто у чужих мерзотов молоко прямо из вымени отсасывает.

– Что-то не так, братец? – проявил участие к человеку Роаль

– Да, вот какая напасть со мной приключилась! – указал человек на свою длинную отпедикюренную ногу. – Куда я теперь с такой?

– Не беда, братец. – сказал Роаль и достал острый ножик.

Он стал быстро-быстро рубить эту ногу ножом, оставив наконец такой кусок, чтобы он не мешал человеку в его обычной жизнедеятельности. Отрезанное Роаль собрал в корзину, туда же посадил Янгу, хоть она и не хотела этого.

Взалив корзину на плечи, Роаль пожелал человеку никогда больше не прибегать к случайным половым связям и пошел к реке Прорваниха. Всю дорогу Янга ругалась последними словами, будто не знала кто ее несет и куда, что дало Роалю основания сделать, далеко идущий, вывод о том, что видимо корни Дерева Мира действительно основательно подрыты свиньями, которые питаются желудями с него, и многие из них повреждены настолько, что рассчитывать на сколько-нибудь долгое сохранение существующего порядка вещей не приходится и надо принимать меры.

На реке Роаль отыскал свою лодку, поставил в нее корзину и поплыл, разбрасывая куски человеческой отпедикюренной ноги направо и налево по берегам.

Когда Роаль засовывал руку в корзину, чтобы достать очередной кусок, Янга, изловчившись, тяпнула его за большой палец. Роалю это не поравилось. Он взял негодницу за шиворот и тоже бросил в реку, назначив ей быть русалкой.

– Будь русалкой! – сказал он просто.

– Обязательно буду! – ответила ему Янга и тут же заблистала в мутной воде чешуйчатым хвостом.

Кстати, о старухах и русалках. Уже всем специалистам ясно, что любой проект усовершенствования действительности должен содержать в себе параграфы, касающиеся судьбы старух и русалок вообще, и старых русалок в частности. Известно, что по ночам русалки качаются на ветвях деревьев и поют срамные песни. И это очень хорошо. Это как-то оживляет среднерусский пейзаж. Но случается, что русалки, не рассчитав, падают с деревьев на головы граждан, идущих за водкой или патронами к «калашникову». Чаще падают, по понятным причинам, старые русалки. Нехорошо. Неэстетично. Опасно для жизни. То же и со старухами. Они в известной степени облагораживают наш общественный транспорт своей беспрестанной руганью и плевками, но как часто какая-нибудь старуха, выпав из трамвая или того хуже автобуса создает аварийную ситуацию на дороге! То и дело велосипедисты и самокатчики, уклоняясь от столкновения с выпавшей старухой врезаются в автоматы по продаже газированной воды и сочинений Платона. Есть предложение, как поступить с этими шкодливыми тварями:

– Старухам надрать задницу.

– Русалок замариновать в бочках.

– Старых русалок запретить, что бы совсем не было…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ,

В КОТОРОЙ СТАНОВИТСЯ ЯСНЫМ, ЧТО ИНЦЕСТ ДАЖЕ ДЛЯ БОГОВ ХОРОШ В МЕРУ

С тех пор как Татай стал лешим, Бог мух мог уже ни в чем себе не отказывать и первым делом взял себе в жены Цуну и ее дочь – Золотую бабу. Игрун спал и ничего не видел, а Знич был огнем в костре и счел за благо не вмешиваться, чтобы не получилось еще хуже. Так и зажил Бог мух со своей матерью и сестрой. Бог мух оказался умельцем. В короткое время он смастерил им на забаву и в помощь в домашних делах кучу детишек.

Первой была дочка от Золотой бабы. Назвали ее – Халява. Была она маленькая – размером с овсяное зернышко. Как она родилась. Бог мух велел Цуне истолочь, смолоть Халяву и наварить из нее киселя.

Кисель был готов и его даже был излишек, когда мимо на лодочке проплывал Роаль. Бог мух увидал его, схватил с костра горшок и полез в реку, крича:

– Роаль, Роаль, хочешь киселя халявного?

– А что ты взамен хочешь? – спросил его Роаль.

– Что у тебя есть?

– Бабка твоя.

– Себе оставь!

– А кусок человеческой отпедикюренной ноги не подойдет?

– Давай.

Поменялись. Роаль дальше поплыл, кисель прихлебывая. Бог мух стал с куском человеческой отпедикюренной ноги играться. Игрался – игрался и родился у Цуны сынок. Назвали Желудком. Желудок оказался парень бойкий. Сразу завел речь о карманных деньгах, отдельной комнате и ключах от собственной машины. При этом категорически даже слышать отказывался не то, чтоб об учебе или работе, но даже о том, чтобы стирать свои носки и трусы и мыть за собой посуду.

Бог мух велел Золотой бабе сварить его с перцем и лавровым листом. Когда желудок был уже почти готов, мимо проплывал на лодочке Роаль.

– Эй, Роаль! – закричал ему Бог мух, залезая в воду с горячим горшком. – Хочешь закусить желудком?

– Отчего же не закусить? Давай…

– А ты мне что дашь?

– Бабку твою могу отдать на перевоспитание!

– Себе оставь.

– Тогда бери кусок человеческой отпедикюренной ноги.

– Добро.

Поменялись. Роаль поплыл дальше по своим делам, жуя желудок. Бог мух стал играться с куском человеческой отпедикюренной ноги. На этот раз Золота баба родила ему дочку. Назвали ее Кики. Правда, звали ее обычно по другому – неприличным словом. Потому что, только родилась – шасть к Игруну, и задницей ему на лицо села. Тот, натурально, стал задыхаться и проснулся. Опять в Обезьянних горах потоп начался. Пришлось Кики взять за шиворот и посадить в гнездо термитов. Кики орет как резанная. Тут опять из-за поворота лодочка Роаля показалась.

– Вы зачем ребенка мучаете? – спрашивает он у родителей.

– А чего она… – начали они оправдываться в один голос, да и запнулись.

– Нате вам очередной кусок человеческой отпедикюренной ноги, а мне вашего ребенка отдавайте. – решил помочь им Роаль.

– Ишь, какой хитрец! – сказали родители Кики. – Какие есть у тебя гарантии, что ты не будешь нашу дочку сексуально эксплуатировать?

– Никаких.

– Тогда вали отсюда!

Роаль поплыл дальше разбрасывать по берегам реки Прорванихи куски человеческой отпедикюренной ноги, а Кику термиты съели. То есть не совсем так. Они использовали ее для строительства своего гнезда. Кики было много, поэтому гнездо стало похоже на небольшую скалу. Люди термитникам поклоняются. Как вырастит у какого-нибудь воина на лбу пенис. Его отрезают и приносят термитам. Как откроется у какой-нибудь хранительницы очага на лбу вагина. Из нее берут сок и относят термитам. А если у шамана на груди появляется еще одно анальное отверстие, то газами из него надувают огромный шар, сшитый из шкур диких животных, к нему прикрепляют корзину, в корзину погружается все племя и все улетают к звездам.

– Мне все это снится. – сказал Игрун и почесал себе репу. – Больше не буду на ночь в чате общаться, узнавать много нового и скачивать рефераты

– Иди лучше портки смени. – дала ему в табло Цуна и загремела кастрюлями и сковородками. – Вон мокрые все. Простудишься…

А Знич хохотал и лизал языками своего пламени голые черные пятки Бога мух и Золотой бабы, которые затеяли прыгать через него. У всех в сущности было хорошее настроение. Приближался день пенсии у деда Пачу. Значит все могли себе позволить немного лишнего.

Однажды, Джонни решил позволить себе немного лишнего. А что? Если ты сдал все тесты не ниже, чем на «F» и удавил соседскую собачку, чтобы та громко не пердела, наверное ты можешь сходить в «Косточку», чтобы разрядить папин кольт в афро-американца Али, который в баскетбол играет хуже всех, но ему можно срать в День Независимости в церкви, а Джонни нельзя, хотя папа и мама у парнишки независимые журналисты.

Подстреляный Али так смешно дрыгал ногами, что на Джонни напала икота.

"Кто-то меня вспоминает…" – подумал Джонни.

"Что-то мне дурно…" – подумал Али.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,

В КОТОРОЙ СВЕТОВИД УВИДЕЛ ГЛАЗА ФУЕМЫ

Световид дожидался ночи, сидя в сыром овраге неподалеку от деревни Духов. На голове у него сидела лягушка, в ухо заполз дождевой червяк, а пятки подгрызала нутрия. Молодой бог терпел. Роаль терпел и нам велел терпеть. Это было частью плана по установлению границ новой вселенной. Световид уже почувствовал, что начинает пускать корни и вот-вот на его конечностях набухнут почки, как ночь наконец укутала своим плащом из вороньих перьев окрестную местность. Молодой бог, съел пару мокриц пополам с активированным углем, обмотал, заранее припасенной травой, нижние конечности, надел противогаз и запрыгал из оврага в направлении деревни. Из-под лопаток у него прорезались перепончатые крылья и Световид взлетел.

Он летел низко-низко в надежде, что деревенские РЛС его не заметят. Слава Роалю, не заметили. В эту ночь их больше занимали НЛО, что стайкой роились вокруг лунного диска и издавали жужжание, сходное с жужжанием бормашины. Деревенские были уверены в том, что именно зловредные НЛО своим роением и жужжанием создают помехи при приеме очень важной телепередачи "Без Трусов". Вот бы их извести на фиг!

Молодой бог тихо приземлился у самого богатого дома в деревне Духов. Он определил его безошибочно по большому числу ночных горшков, развешенных на столбиках, поддерживающих плетень. В доме уже все спали, так как нигде не было видно домового, который обычно наигрывал скалкой по горшкам хозяевам колыбельную. Ночь на то, чтоб отдыхать От того, чтоб жрать и срать. Завтра будет день опять. Будем снова срать и жрать.

"Удача! Обойдемся без ненужных свидетелей!" – подумал Световид осторожно перелезая через плетень и направляясь к добротному кирпичному сараю под железной крышей. Впрочем, на всякий случай, молодой бог, ковыряясь ногтями в замке, нет-нет, да поглядывал на темные окошки дома, слепленного из глины и камышовых матов. Береженого Роаль облагодетельствует.

Дверь распахнулась. Световид включил электрический фонарик и осветил помещение. Его загромождали груды связанных бечевой старых газет, журналов и книг в бумажных пестрых обложках, с которых таращились шпионы в глухих темных костюмах с оскаленными зубами и обнаженные красотки с ручными пулеметами наперевес. За мешком с пустыми бутылками молодой бог нашел то, за чем он сюда проник. Велосипед оказался в полном порядке, даже насос был на месте и цепи смазаны тюленьим жиром.

"Уж не жир ли это деда Пачу?" – сделал про себя предположение Световид, приводя велосипед в рабочее состояние. Возясь с ним, молодой бог задел какой-то тюк. Световид оттолкнул его, но тот, качнувшись маятником, вернулся и мягко навалился на толкнувшего. Тогда молодой бог осветил странный предмет и охнул от неожиданности…

На крепком пеньковом канате висел Фуема, высунув синий язык и выкатив красные глаза. Световида чуть не стошнило.

"Вот они какие оказывается глаза Фуемы…" – сделал маленькое открытие молодой бог, ведь он знал об этом существе и его особенностях только по рассказам матери, которые казались ему баснословным. Впрочем в деревне Духов никто никогда не видел глаз Фуемы. Глаза колдуна всегда были глубоко спрятаны среди бесконечных складок его лица.

Колдун, вися под потолком добротного сарая, выглядел похудевшим. Его обычная тестообразная бесформенность приобрела ныне некое подобие кренделя.

Световид ткнул когтями в глаз Фуемы, но никакой реакции не последовало. Глаз был твердый, как бильярдный шар.

"Спит наверное…" – подумал молодой бог, выкатывая из сарая велосипед. Еще он прихватил мешок из крапивного волокна. Бутылки были безжалостно вытрясены. Многие побились. Световида не волновало, что бутылки собирались долгое время, что их хотели в ближайший базарный день сдать в пункт приема стеклотары, чтобы на вырученные деньги приобрести немного молока детям, которые с Покрова на одном комбикорме сидят. В мешок молодой бог собрал ночные горшки с плетня, и поехал на деревенское кладбище, напевая себе под нос: бла – бла – бла

Утром бородавочник в семье, которого Фуема с недавних пор служил домовым, задал колдуну хорошую трепку за то, что тот не уследил ночного вора.

Фуема этого бородавочнику не спустил. У бородавочника была дочка. Писаная красавица: морда сапогом, сиськи до земли свисают, дух от нее тяжелый – мошка мимо летит. Отец хотел ее в публичный дом козерогам задорого продать, чтобы мотоцикл с коляской купить. Фуема стал к этой дочке по ночам ходить и с нею, как с женой спать. Та, дура, рада без памяти – думает опыту набраться для публичного дома. Ночь за ночью они кувыркаются, замечает отец в дочке перемены: стала она лицом кругла, кожей бела, волосом на голове чиста и долга – прочий опал, сисек только пара осталась, с копыт девка поднялась… Опечалился отец. Куда теперь такую уродину? Даже замуж тапиры не возьмут. Отправили в НИИ для опытов. На вырученные деньги только и справили, что новые занавески в гостиную и спальню, а на прочие комнаты не хватило ткани. Фуема над незадачливыми бородавочниками до сих пор смеется.