Текст книги "Воины Хаоса наводят порядок (книга I) (СИ)"
Автор книги: Сергей Ульянов
Соавторы: Дмитрий Семёнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Часть II. Тролль и комета
Крепче держи рукоятку меча,
Зоркое сердце свое береги!
Звезды сияют – они не молчат,
Только об этом не знают враги.
Эдуард Старков
Глава 4
Ослепительный солнечный свет заливал харлонскую площадь Несогласия. Над столицей стоял душный полдень рабочего дня. Кёрт Олясин в модных брюках с непараллельными стрелками, ярко-синем сюртуке с короткими рукавами и начищенных до зеркального блеска ботфортах встречал по-столичному элегантно одетую Марию Сюрр: тёмно-зелёное платье-колокол, коричневый пиджачок с эполетами и высокие туфли из шкуры полосатого драконоида. Они с журналисткой улыбнулись друг другу, как давние знакомые. Харлона шумела вокруг. Кэррот с любопытством глазел по сторонам, подмечая, что изменилось в столице.
– Года три не бывал здесь, и столько нового! – ностальгически сетовал он. – Всюду приличные люди шатаются! Да и стены побелкой закрашивать стали. Так красивей, конечно, но сколько надписей непристойных, засохших плевков и рисунков утрачено…
– Да, Харлона меняется. Цветёт, загнивает, растёт во все стороны… Мирное время даёт горожанам спокойно работать, плодиться и размножаться, и город… живёт, – рассудительно отвечала ему журналистка. Они остановились под сенью вязов уютного сквера на Табачной улице.
– Мирное время… Знаю тысячи мест, где миром не пахнет! Мы отвоевали у вечности пару лет процветания, но они скоро кончатся… Грядут перемены, помяни моё слово. Всё перевернётся! – Кёрт смотрел на неё, сдвинув брови – непонятно, серьёзно или фиглярствуя. – С каждым прожитым годом я сильней ощущаю, как бежит время! Может, ты тоже почувствовала, это с каждым бывает… Когда я был маленьким, сезон от первой зелени до первого льда казался мне бесконечной историей. Каждый день был большим приключением! А теперь эти несколько месяцев пролетают как дым.
– Восприятие ускоряется, – кивнула Мария. – Информации новой встречаешь всё меньше, и монотонное время проходит быстрее. Тебя это печалит?
– Ещё как, Марья! – признал Кэррот со вздохом. – Ужасно жаль времени. Злит, как оно утекает. Не успеваю всего, что хочу! Видишь, дамы прохаживаются?
– Те ухоженные горожанки среднего возраста?
– Я мог помнить их юными девушками! Как игриво они трепыхали ресницами, звонко смеялись, плясали на праздниках, каблуками выбивая искры из мостовой! Чтоб потом нарожать орущих детей своим скучным мужьям и проигрывать борьбу с лишним весом. Но я-то остался всё тем же! Наверное…
– Чувствуешь себя вечно молодым? – не без иронии спросила журналистка.
– Чувствую себя потерявшимся! – отозвался Олясин. Томно облокотился на чугунную ограду сквера и продолжил:
– Начинается лето, мне скоро исполнится двадцать девять. В девятнадцать я не понимал, что делать со всей этой жизнью. Думал, передо мною бескрайнее море! Сейчас, через десять лет, я всё так же не понимаю, что делать. Но отчётливо вижу, что моря передо мной уже нету.
– И поэтому ты так рвёшься на приключения? – жмурясь от ярких лучей, спросила Мария. Кёрт не ответил, блуждая взглядом в зелёной листве.
– А тебя не печалит, что всё так проходит? – наконец выдал он. – Ты помнишь, как было здесь в двести восемьдесят седьмом? Помнишь стылую снежную зиму и за ней – добела раскалённое лето? Помнишь, воздух пах чангамскими розами на юбилее столицы? Помнишь волоокую Ванессу Ваум, как её рисовали на театральных афишах? Помнишь эпидемию помпонной чумы, когда у людей на головах вырастали красные шары? Помнишь, трубадур Пипифоний пел песню про белую гарпию? Помнишь, срочные мысленные сообщения ещё были неведомой роскошью? Дозорную башню тогда не снесли, и она возвышалась над городом! Эти вывески, намалёванные от руки – сейчас-то повсюду бездушная литография… Тополя вдоль дороги отсюда до Жолвы, высоченные, шумные. Теперь их повырубили, чтобы пух не летел! А молоко в треугольных бумажных пакетах? Зачем, кстати, его заливали в такие пакеты? Ты помнишь?
– Всё, что лично застала, я помню, конечно. Я ж мнемоник.
– Ну да, да, – рассеянно произнёс Кэррот. Они двинулись дальше по улице. – Вот не очень тактичный вопрос, но скажи мне, в каком ты году родилась?
– Думала, это я беру у тебя интервью, – усмехнулась Мария. После паузы она ответила: – В семьдесят втором, перед Войной Хаоса. Мне сейчас двадцать пять, Кёрт. Понимаю, о чём ты, хоть моё восприятие и отличается: хорошо помню и плохое. А работа в столичной газете… Я пять лет веду хронику этого города и боюсь даже думать о том, что узнаю за следующую пятилетку! Любопытно другое: что тебя подгоняет? Замечаешь ли ты парадокс? Тебе жаль, что жизнь так коротка, и притом ты настойчиво лезешь в передряги, которые могут её сделать ещё короче!
Олясин сосредоточенно чесал подбородок. Они шли вдоль витрин магазина знаменитого торговца специями Павла Атридова. Воздух полнился пряными ароматами. Терпкий запах приправ помог Кэрроту сформулировать мысль.
– Это не парадокс, – возразил он. – Всё логично! Я хочу проживать свою жизнь, как мне нравится, а не горевать об упущенном времени, сидя где-нибудь в безопасности. Риск есть всегда, очень много случайностей рядом. Кирпич или метеорит упасть может! И заметь, если я рассказываю тебе эти истории – значит, в них меня не прикончили! Может, мне в приключениях безопаснее. В этом смысл: жить в полную силу, искромётно, насыщенно, весело – ибо время уходит. Ни один день не повторится.
– Ага, поняла! Ты обещал рассказать, как вы всё-таки стали Воинами Хаоса.
– Погоди, дойдём только до Звёздной площади… Хочу глянуть: слыхал, её в прошлом году обновили. Прямо там и начну!
– Кстати, Стену Истории наконец-то помыли и отреставрировали, – отметила журналистка. – Теперь можно хотя бы прочесть, что там выбито!
Они вышли к городской ратуше. В центре площади ярко сияла под солнцем выложенная белым кварцем девятиконечная звезда, исконный символ королевства. Напротив ратуши возвышался фрагмент древней стены, восстановленный памятник первым каменным укреплениям Харлоны. На стене размещались мраморные пластины с краткой историей Сизии.
Когда Старый Мир кончился Гигаклазмом, человечество сократилось на девять десятых, а планету захлестнули сверхъестественные силы. Выжившие в катастрофе люди влачили жалкое существование на руинах городов далеко к югу отсюда. Период кровавой неразберихи завершился созданием Теократии, где всех крепко сковали религиозными предписаниями. Те, кому эти догмы были не по душе, уходили на север – здешние земли, раньше мёрзлые и необитаемые, в изменившемся мире превратились в привольный, богатый ресурсами край. Тундры поросли новым лесом, леса заселило диковинное зверьё. В 85 году новой эры здесь, где Иссина впадает в озеро Хирл, появилась охотничья деревушка, позже названная Харлоной. Теократия чаяла и эти края привести под своё владычество, но потом в ней произошло Затемнение. Власть религии рухнула, люди разбежались, а вольные города севера укрепились и выстояли. Полвека спустя, после победы над Роггардом, гордая Харлона объединила истощённые войной поселения в королевство Сизия, приняв формой правления выборную монархию с элементами военной демократии. Цивилизованные соседи, Восточье и Тарбагания, склонились пред новой державой, устремлённой в великое будущее.
На этом выбитый в мраморе текст завершался. Кэррот поморгал и прокашлялся.
– Всё началось в Хендре, – начал повествование он.
– В Хендре? – подняла бровь Мария. – Теперь на восточном краю королевства? Туда-то вас как занесло?
– Очень просто. Вернувшись с охоты на демонов к служебной рутине, мы заскучали. Точней… Костик ругался, что я «словил звезду», но это неправда. Не словил, я ей стал! Жаждал новых свершений. Служить оставалось каких-то полгода, и бедный капитан Зямов, которого мы уже ни во что не ставили, придумал, как от нас избавиться: командировал в Хендру, вроде как для обмена опытом. Мы сперва даже обрадовались, а вот тамошние коллеги – не очень. Мы им тоже нужны были как булу пятый рог.
Кэррот пригладил рукой свои светлые волосы, что-то припоминая.
– Как вам Хендра пришлась? Я была там проездом, городок колоритный. Серо-жёлтые Пирейские горы, цветущая долина тянется торговыми трактами к морю… о, меня уже в художественное оформление понесло. Продолжай, пожалуйста. Что было в Хендре?
– Мы с Констансом здорово изменились за лето… Хендра встретила нас жарой, пылевыми смерчами, бардаком и коррупцией. Городок ещё тот! Кого там только не было: местные, сизийцы из других регионов, люди Восточья, гномы, осёдлые орки… Мы едва только разобрались, куда попали, когда с неба камни посыпались!
– Метеоритный дождь лета 289-го? – догадалась Мария.
– Он самый! Вышло весело: в конце лета на Хендру падали камни, а обо мне в первый раз написали в газетах.
Костик потом говорил, что всё было предсказуемо и они, как обычно, сами виновны в свалившихся на них неприятностях. Он был прав, несомненно, но слова его лишь подчёркивали их бессилие перед грозными и неумолимыми обстоятельствами.
Камни, упавшие с неба средь белого дня, произвели в Хендре панику и разрушения. Один из метеоритов пробил стену дома умалишённых, и через возникшую брешь ускользнули несколько пациентов, моментально смешавшись с толпой. Их так и не сумели поймать. В орочьем квартале сгорел склад ворованных шапок. На поставленной в центре города мраморной статуе короля обнаружились потёки мочи. Цены на городскую недвижимость обвалились на треть. Битых четыре часа над городом кружила стая мутантных голубей из Оркании, а потом один из них осквернил позолоченный купол храма Семиугольников.
В стенах милицейского комиссариата Хендры тоже происходили недобрые вещи. Заместитель комиссара по личному составу майор Хенрик проводил с подчинёнными интенсивную воспитательную работу.
– И это вот стражнички наши! Вырожденцы, дегенераты, – возмущался Хенрик, багровея и гневно пыхтя. – Родина им дала сержантские лычки… на, носи лычки! Нет, не хочу, хочу драки с коллегами прилюдно устраивать! И это милиция?
Зачинщик драки, сержант Олясин, стоял напротив, скромно потупив глаз. Другой глаз припухал сине-чёрным фингалом. На форменной куртке надорван был левый рукав и отсутствовали несколько пуговиц.
Рядом стоял сержант Порсон, мрачный и тоже изрядно потрёпанный. На его широком лице выделялись распухший нос и ободранная скула. Эти повреждения Порсон получил, когда Кэррот ударил его, а затем подсечкой свалил на мостовую.
В тот момент Олясин был до крайности возмущён моральным обликом сослуживца. Когда они с Порсоном, Костиком и двумя стажёрами-первогодками патрулировали район городского рынка, на глаза им попался какой-то на удивление прилично одетый пьянчуга. Потом выяснилось, это коммивояжёр из Азиро отмечал завершение деловой поездки и слегка перебрал, в связи с чем прилёг отдохнуть на обочине. Сержант Лас Порсон задумал проверить, жив ли гражданский, а заодно избавить его от наличности, которая иначе досталась бы уличным преступникам. Сержанту Олясину его поведение не понравилось, но Порсон решительно присвоил кошелёк пьяного, заявив в своё оправдание, что тот всё равно не местный. «Я тоже», – ответил на это Олясин, после чего между ними возникла, как пишется в объяснительных, психологическая несовместимость. Кэррота не остановило ни множество очевидцев, ни тот факт, что Лас Порсон был тяжелей килограммов на двадцать. Констансу и двум рядовым с трудом удалось растащить буйствующих коллег; теперь о скандальном побоище судачили горожане и даже вышла ёрническая заметка в газете «Вечерние шорохи». Всё это вызвало негодование Хенрика.
– Кто тебе, остолопу, сбрехнул, что мы людей охраняем? – морося слюной, кричал он на Кэррота. – Мы охраняем порядок! А ты его взял, и нарушил!
Порядок и дисциплину майор очень любил. Здешние милиционеры утверждали, что над комиссариатом даже вороны летают, вытянувшись по струнке. Нарушителей ввергли в штрафные казематы. Там бы им и пришлось сидеть до скончания месяца, если бы не пресловутые обстоятельства и тот факт, что помимо порядка и дисциплины майор Хенрик любил ещё и материальные ценности: например, деньги. Через пару дней после драки проштрафившиеся сержанты вновь оказались в его кабинете. Там уже находились Констанс Изваров и ответственный за снабжение лейтенант Турфан Корчев. Последний был бледен и густо потел, у него даже щёки подрагивали.
– Ох, повезло вам, – объявил Хенрик тоном, не очень подходящим к слову «повезло». – Натворили вы дел, трибунал по вам плачет, матерей ваших пожалеть, так-растак! Но даю я вам шанс, стражнички.
Театральную паузу он заполнил зловещим сопением.
– Направляю вас на полевые работы. В горы. Трудом вину искупите! У церковников миссионерская экспедиция в Орканию намечается. Ну, вы знаете, как там: камни, колючки, оползни, погода поганая, дикие орки, панцирные клопы и все прочие радости нашего региона. Вы четверо со святыми отцами и паствой пойдёте сопровождением, будете по дороге грехи замаливать! За месяц как раз управитесь.
Милиционеры помалкивали, не глядя друг на друга. Первым заговорил Костик.
– Разрешите обратиться. Есть неясность: Олясин с Порсоном подрались, у лейтенанта, говорят, недостача на складе замечена. А я что?
– А ты мне просто не нравишься, – громыхнул майор Хенрик. – Умный больно! Книжки читаешь, волшебством балуешься. Вот и дуй в горы приглядывать за товарищем! Отдаю тебе на поруки. Все всё поняли? Карета подана, полчаса вам на сборы.
Служебный фургон привёз их на южную заставу. Лейтенант Корчев, посвящённый в детали задания, пояснил: здесь они присоединятся к миссионерской экспедиции.
– Чем церковники так майора порадовали, что он подчинёнными стал разбрасываться? – фыркнул Кёрт.
– Благословениями, – отозвался пухлый Турфан, с усилием взваливая на спину вещмешок, скатку походного плаща и табельный топор.
На заставе оказалось пыльно, просторно и неожиданно шумно. Облик здешних предгорий не успел надоесть Кэрроту, и он любовался открывшимся видом. Вокруг простирались покатые склоны с пятнами буйных кустарников. Позади на предгорных лугах паслись белые овцы, ещё ниже, в долине, тянулись укрытые сизой дымкой сельскохозяйственные угодья, где вовсю поспевали масляный кряпс, тупинор, рыжь, остистый горошек и прочие пищевые культуры. Впереди величаво вздымались горы Оркании, замшелые, охристые, и туда, к распоровшему скалы ущелью, тянулась дорога. Над ней вилась пыль. А у беспокойного шума нашлось два источника: сбегающий по камням ручей и толпа, собравшаяся перед закрытым шлагбаумом заставы.
Публика здесь была самая разная. Запылённые путники с дорожными посохами и котомками; несколько северных гномов в своих характерных накидках с капюшонами; суетливые торговцы, понукавшие нерадивых помощников. Посредине дороги разгоралось противостояние: пограничная стража в красных куртках, опираясь на длинные алебарды, пререкалась с пёстрой ватагой вооружённых людей.
– Вот же, – шмыгнул носом Лас Порсон. – Никак «Одна вторая» куда-то попёрлась!
– Пусть проваливают, скучать не будем. Наймиты гнусные, – пробурчал Корчев.
– Кто такие? Чем известны? – заинтересовался Кэррот. Наёмничество в Сизии законом не поощрялось, но в диких краях вроде Хендры на это смотрели сквозь пальцы. Пусть себе нанимаются, лишь бы трудностей от них местным властям не было.
– Да они тут с з-зимы обретаются, – неопределённо махнул рукой Турфан. – Купцов охраняют, за головами охотятся… летом, вас ещё не было, за банду Трёх Топористов больших деньжат выручили.
Костик уважительно поцокал языком. Он видел отчёты о Топористах. Три разбойника: Фрэг Борода, Шидло Обжора и Крил по прозвищу Добыча – наводили трепет на пригороды Хендры. Как сообщалось, в лихую грозу, вместе с громом и молниями, они резво спускались в долину и с упоением предавались бесчинствам. Милиция всё никак не могла их поймать. А наёмники почему-то сумели.
– Видишь, дылда стоит? – продолжал между тем лейтенант. – Это Ганс Пополам, типа г-главный у них, капитан. Тот ещё фрукт. Они все там отпетые…
Кэррот стиснул руками лямки мешка, глядя во все глаза. Упомянутый Ганс Пополам как раз выговаривал что-то заставным стражникам. Рослый, поджарый дядька с пшеничного цвета усами, в ярко-зелёной пижонской куртке и чёрных штанах с наколенниками. Левой рукой он небрежно опирался на здоровенный двуручный меч, рукоять доходила ему до плеча. Милиционеры подступили послушать.
– Вам же сказано было, что мы здесь пойдём! – голосом человека, привыкшего отдавать команды, вещал наёмник. – И какого беса, спрашивается, вы тут разводите?
– А ещё нам сказано было, что при вас будет подорожная, – утомлённо отозвался старший из стражников. – Иначе как мы поймём, что вы это вы?
– А то так непонятно! Нам чётко сказали: все вопросы улажены.
– Значит, вас обманули, – меланхолично пожал плечами стражник. Ганс сплюнул и отвернулся, остальные наёмники принялись стучать древками пик по земле и громко высказывать свои взгляды на бюрократию вообще и милицию в частности.
– М-мерзавцы! – высоким от возмущения голосом прокомментировал Корчев.
По собравшейся у заставы плотной веренице путников прошёл ропот.
– Эй, сами не идёте, другим дайте пройти! – негодующе крикнул один из торговцев.
– Сколько можно! Отойдите уже, освободите проход! – возмутился другой из толпы.
Усатый развернулся. Огромный меч лёгким движением переместился на плечо.
– Соблюдайте очерёдность. Никто не пройдёт, пока нас не пропустят, – голос наёмника был угрожающе холоден. – Кто-то хочет пробраться без очереди?
Толпа безмолвствовала.
– Да, суров! Уже были с ними проблемы? – спросил Кэррот Турфана.
– Прежде не было, – негромко отозвался лейтенант. – Но, говорят, у себя в Тарбагании они натворили делов…
За всем этим балаганом милиционеры не сразу заметили бредущего к ним по обочине невысокого сухопарого мужчину в коричневой рясе. Приблизившись, он окинул четвёрку испытующим взором, а затем поднял руку в приветствии:
– Это вас-то нам Хенрик сосватал? Ну здравствуйте, ребятки.
– В-вы руководитель похода? – Турфан Корчев всегда заикался, волнуясь.
– Можно и так сказать, – склонил бритую голову церковник. Он был немолод. На груди у него висел религиозный символ: золотистый многоугольник с круглым отверстием посередине. – Моё имя Асперо. Я отвечаю за материальную сторону экспедиции. За духовную сторону отвечает брат Бартоло.
Чуткое ухо Олясина уловило в его размеренной речи оттенок сарказма.
– Вон стоит наша скромная процессия. Прихожане, числом два десятка, и Бартоло, наш вдохновитель. Без пяти минут святой человек… И да, вон те гномы причастны к походу. Ни во что не верят, но очень угодны.
– Мы вас сразу и не заметили за г-гнусной сворой наёмников, – повинился Корчев.
– Они тоже с нами, – невозмутимо продолжил Асперо. Оценил изумлённые лица милиционеров и внёс пояснения: – Вы же не думали, будто Церковь доверит охрану столь значимой экспедиции четвёрке проштрафившихся городских стражников? Все вопросы обсудим в дороге, пойдёмте, пока тут война не началась.
Он развернулся и резво зашагал к наёмникам, которые как раз передохнули и с новыми силами принялись поносить пограничников.
– Эй, хватит орать аки оглашённые! Здесь, у меня эта нужная вам подорожная, – крикнул он, воздевая над головой мятую грамоту с красной сургучной печатью.
Множество лиц повернулось к нему.
– Вот так новость, святой отец! – недовольно топорща усы, выдал Ганс. – Где это вас носило? Вы же собирались решить всё заранее!
– Богоугодные дела не терпят суеты, – сухо отозвался Асперо. Старший караула, приняв у него документ, приподнял брови и вытянулся в струнку. – Ну а вы, я смотрю, теряете хватку, капитан. Где прославленный дар убеждения? Даже на милицию не действует, – Ганс гневно дёрнул щекой, но смолчал. – Ладно, будем правдивы: Церковь платит вам не за это. И я неспроста помянул милиционеров: принимайте-ка пополнение.
Пополам вылупился на четвёрку штрафников так, будто ему стало плохо с желудком. Турфан поглубже вдохнул для официального обращения.
– Лейт…
– Мне плевать, – оборвал его наёмник. – В арьергарде пойдёте, знаешь такое слово? То есть в хвосте. От колонны не отставать, в сторону не сворачивать! Если что подозрительное заметите – докладывать лично мне.
Он закинул меч на плечо и решительным шагом двинулся к своим людям. Пограничные стражники завертели подъёмный механизм древнего полосатого шлагбаума.
– Отправлюсь и я к своей пастве, – молвил Асперо. – Добро пожаловать в наш священный поход! И да, ребятки… Если что соберётесь докладывать любезному капитану Гансу, вы и мне весточку высылайте, ага?
Корчев проводил его растерянным взглядом. Порсон харкнул на камни обочины.
– И во что же мы снова ввязались? – пробормотал Костик. Он подумал, что нет в мире существа бесправнее, чем проштрафившийся сержант милиции.
Кэррот пожал плечами и улыбнулся. Его манила дорога.
Впрочем, через час дорога утратила изрядную долю очарования. Экспедиция преодолевала тягучий подъём, поднимая за собой пыль, замыкавшие колонну милиционеры изведали этой пыли сполна. Они повязали на лица платки, входившие в обмундирование местной милиции: пыльные бури были такой же частью Хендры, как горные виды, торговля и коррупция. Расшитая ткань позволяла дышать, но глаза не защищала, и они очень скоро зачесались до рези. Но если чесать – будет только хуже! Плача на ходу, скрипя песком на зубах, штрафники покидали окрестности Хендры.
Впереди показалась развилка дороги. Путь налево тянулся вдоль кряжа к шахтам, каменоломням и горным посёлкам. Караван шёл направо, в устье грозно темнеющего в скалистой стене ущелья, которое официально именовалось Вратами Оркании. Местные называли его Оркопастью и даже Свищом, и отсюда уже можно было понять почему.
Из ущелья дул сильный ветер. Пыли здесь стало меньше, под ногами загромыхал гравий. На развилке Констанс обернулся. Небо Хендры заволокли серебристые облака. Кучерявая зелень долины расстилалась внизу домотканым ковром. По ковру извивалась река – он забыл, как она называется – устремляясь к портовому городу Харшу, грязному и просоленному. Его не было видно отсюда. Основные маршруты из Хендры шли на восток, к побережью, или на северо-запад, в центр Сизии. Их же путь вёл на юг, в земли дикой Оркании, каменистые пустоши среди сточенных временем горных вершин.
Пирейские горы – могучий хребет, протянувшийся от мёрзлого севера до тёплого Тухлого моря. Они стали естественной границей Сизии на востоке. Северную часть хребта, где жили гномы, исторически называли Алыми горами. Южную, разбросавшую каменистые отроги по степным просторам, откуда пришли орки – Внутренней Орканией. Хендру построили в речной долине примерно посередине. Горы старые, выщербленные и истёртые; давным-давно их крошили и ползущие с севера мрачные льды, и настырный зной солнца, и непредсказуемые ветра… Но Пирейские горы стояли – и сейчас по их древним камням шла их экспедиция.
Кёрт Олясин застыл на обочине, ожидая друга. Торопиться причин не было: если здоровила Лас Порсон упрямо вышагивал, грозно сопя из-под пыльной повязки, то рыхлому снабженцу Турфану подъём в гору давался с трудом. Он всё кашлял, ругался, прихрамывал, и догнать его было несложно.
– Говорят, сапоги с его склада уходили десятками сами собой, едва не приплясывая, – посмеивался Кэррот из-под платка. – А тут он всего одну пару на себе еле тащит! Сразу видно – труженик тыла.
– Наш отряд ты уже изучил? – поинтересовался Изваров. Утёр рукавом грязный пот со лба и оглядел острые скалы над Вратами Оркании. Они двинулись дальше.
– Ещё спрашиваешь, на первом же повороте. Пятнадцать наёмников, с капитаном считая. Двадцать один паломник, два старших церковника. Семеро гномов. И мы вчетвером… Без одного полусотня.
– Угу, серьёзная экспедиция! Корчеву кто-то наплёл, монастырь они строить идут. Гномы, верно, по инженерному делу, вон у них инструменты с собой. Наёмники охраняют, священники суть заказчики этого похода… но зачем нужны мы?
Кэррот одёрнул сползающую с плеча скатку.
– Очевидно, «мундирами светим», обеспечиваем законность их предприятия. Одно дело, сброд всякий в пустоши прётся, другое – сброд в компании с местной милицией…
– Да, это всё сразу меняет, – деланно согласился Изваров. – Майор Хенрик здесь выгоду точно имеет. Незаконную, если отправил в поход штрафников, неофициально и без каких-то инструкций. Ситуацию можно понимать двояко…
– Её можно понимать не то, что двояко, а вообще как угодно, Констанс! Не перетруждай себя лишними думками, всё узнаем в процессе. Поболтаем, послушаем…
– Ладно. Я-то рад из Хендры выбраться, мне хотелось пройтись по горам. А ты? По тебе дамы не будут скучать? Мне казалось, у тебя завязались какие-то отношения…
– Ну, ты знаешь, это же отношения… Они как шнурки. То завяжутся, то развяжутся… Да и я всё равно в каземате сидел. Пойдём! Любопытно, что будет за этим ущельем.
– Там? Спуск в долину, отрезанную от моря горным хребтом. Смотрел карту, и…
– Что мне карта! Я глазами хочу.
«Да, мне тоже интересно, что будет дальше, – подумалось Костику. – Куда идти, когда кончится служба? В чём искать призвание?» Вслух же он ничего не сказал.
Они миновали подъём и увидели, что отряд остановился. Солнце выглянуло из облаков, горы сразу отбросили резкую тень – до неё оставалось шагов двести. Невдалеке с гор бежала река: когда стихли шаги, её вдруг стало слышно. За обочиной в сухой траве стрекотали кузнечики.
– Привал, – повернувшись, выдохнул бледный и мокрый от пота Турфан Корчев.
Они умылись ледяной водой и наполнили фляги. Кёрт Олясин расселся на покатом горбу нагретого солнцем шершавого валуна и надменно обозревал округу. Паломники, оживлённо переговариваясь, набирали воду в меха и баклашки. Простые люди в неброской дорожной одежде, с мешками и сумками; широкополые шляпы и тканые клобуки закрывали их головы. Каждый носил на шее подвеску с религиозным символом: Костик присмотрелся и понял, что это шестиугольник с круглой дыркой посередине. Решил позже спросить, что он обозначает.
В стороне от церковного люда на камнях кружком сели гномы. Коренастые, почти квадратные фигуры, грубые, будто вырубленные из красного гранита лица с крупными чертами, длинные бороды – всё согласно традициям. Гномы хранили молчание. Шестеро восседали практически неподвижно, и только один, судя по всему – младший из них, возился с походным скарбом, таскал остальным воду в железном ведре, наполнял бурдюки и раскладывал что-то по ранцам. Кёрт вздохнул, сочувствуя бородатому труженику. Совсем недавно, весной, они в Спаде тоже маялись на побегушках…
Предаться воспоминаниям не получилось. Выше по течению, где стремнина бурлила между сверкающими на солнце камнями, с диким криком и гоготом появились наёмники. В чём мать родила они бросились в неглубокую речку, толкаясь, фыркая и вопя. Брызгаясь водой, солдаты удачи орали друг другу похабщину; паломников сразу как ветром сдуло, и даже степенные гномы поглядывали с неодобрением.
– Хорошо, хоть нужду на ветру не справляют! – прокомментировал Кэррот.
– Не уверен… полдня всего с ними идём, – отозвался Констанс.
– И не говори. Животные, никакой дисциплины.
Они встали с нагретого камня и направились в хвост каравана. Привал близился к завершению, теперь предстояло собраться с силами и преодолеть Врата Оркании.
Ущелье запомнилось грандиозными видами и стылым ветром, пробирающим до костей. Обветренные серо-жёлтые скалы нависали над головой. Под сапогами хрустели мелкие камни, кое-где – снег со льдом. Это было им внове; хотя выросли они в Горке, лишь теперь друзьям довелось очутиться в настоящих горах. Костик с Кэрротом привыкали жить в скальном царстве. Солдатские топоры оказались достойной заменой походному посоху, главное – не натыкаться на штык. На подъёмах и спусках отряд смешивался; переводя дух, они разговаривали с паломниками. Через пару часов путники миновали ущелье и вышли в поросшую жёсткой травою долину, что сбегала косыми террасами вниз, в необжитые земли Оркании. На одной из ступеней природной лестницы, отыскав среди каменных складок ручей, отряд и встал лагерем.
Церковь обеспечила их кровом и снедью: милиционерам выдали пару двухместных тентов и по порции сухарей с солониной и водорослями. Прожевав телесную пищу, Олясин с Изваровым растянули тент на подпорках, раскинули скатки плащей и легли отдыхать да советоваться. Верующие утверждали, что идут они в дикие земли с возвышенной целью. «Приход основать надо», – коротко объяснил один из носителей металлического шестиугольника. Брести по горам и долам предстояло не меньше недели; возглавлял всех священник Бартоло, который вдруг загорелся идеей нести свет религии в земли немирных орков и уже нашёл место, подходящее для постройки культового сооружения. Весь поход займёт около месяца, потом часть людей останется на постройке, а другие вернутся в Хендру за припасами и свежей рабочей силой. Зачем в экспедиции городские милиционеры? «Дык порядок чтоб был», – развёл руками паломник.
– Ты вот днём говорил, будем формой светить, – сказал Костик, с несогласным видом опёршись на локоть. – Не сходится. Зачем это в диких землях? Перед кем светить? Оркам будем нашивки показывать?
– Даже не начинай, – зевнул Кэррот. – Ты опять всюду ищешь какую-то логику, а она в нашем мире не очень работает. Скоро всё прояснится, и лучше бы оно и впрямь оказалось захватывающим приключением, а то месяц в кругу святош, наймитов и коллег можно смело из жизни вычёркивать!
– Да не в логике дело! Зачем мы здесь? Пошли в милицию, потому что верили, что сможем кому-то помочь, спасти, защитить… И чем мы теперь занимаемся?
– Ой, ну хватит гундеть. Всё нормально идёт! Нам тут главное новых залётов не нахватать, это да! А сейчас ты как хочешь, а я отбываю в счастливую страну сновидений.
Утомлённые переходом, они моментально уснули. От наёмников был один плюс: охрану отряда они взяли на себя, и не требовалось стоять в ночных дежурствах.
Ранним утром их разбудили протяжные громкие вопли. Голосили паломники: оказалось, священник Бартоло начал утреннюю проповедь. Костик с Кэрротом, опухшие ото сна, решили сходить послушать, всё-таки бесплатное представление! Замотавшись от холода в шерстяные плащи, они стали неотличимы от спешащих на зов прихожан.
Сухощавый ехидный Асперо им сразу запомнился, а Бартоло они прежде не выделяли из массы попутчиков. Это был человек среднего роста, полноватый, подвижный и громкий. Он забрался на камень и обратился к собравшимся вокруг последователям с энергичным, эмоциональным воззванием:
– Возрадуйтесь, братья мои! О да! Ибо воистину мы вступили сегодня на путь тернистый, путь дальний, путь праведный! Кто знает, зачем зажигаются звёзды на небе? Ты знаешь? А ты? А? Курапахайя! Никто здесь не знает, я тоже не знаю, но раз зажигаются, значит, это богоугодно!
