Текст книги "Сроку давности не подлежит"

Автор книги: Сергей Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Свидетельница Анна Пойцер, работавшая судомойкой в солдатской кухне лагерной охраны, рассказала о последних минутах жизни музыкантов-смертников. Рано поседевшая женщина со следами тяжелых душевных мук и страданий на изможденном лице, говорила тихим срывающимся голосом, когда комок подступал к горлу, о том, что довелось ей видеть из окна солдатской кухни. Своей цепкой памятью она как бы сфотографировала каждый эпизод драмы, разыгравшейся на лагерном плацу, когда гитлеровцы начали ликвидировать музыкантов.

В этот страшный серый, ненастный день 40 человек из оркестра выстроили в круг, их окружила плотным кольцом вооруженная охрана лагеря. Раздалась команда «Музик!» – и дирижер оркестра Мунт, как обычно, взмахнул рукой. Над лагерем понеслись терзающие душу звуки. И тут же прогремел выстрел. Это первым пал от пули палачей дирижер львовской оперы Мунт. Но звуки «танго» продолжали звучать над бараками, напоминая оставшимся в живых узникам об их скором конце.

Исступленно кричал комендант лагеря: «Музик!» Все громче играли музыканты, понимая, что на сей раз они исполняют реквием самим себе. Слишком много они знают о фашистских зверствах. Поэтому ни одного из них не оставят в живых фашисты, заметающие следы своих преступлений. По приказу коменданта каждый оркестрант выходил в центр круга, бережно клал свой инструмент на землю, раздевался догола, после этого раздавался выстрел, человек падал мертвым. И его предсмертный стон сливался с мелодией «танго». Вот уже замолкла первая скрипка. Вся группа смычковых сократилась наполовину. Один за другим уходят из жизни флейтисты, валторнисты, гобоисты. С каждым выстрелом все меньше оставалось в оркестре музыкантов, все тише становились звуки музыки, все слышнее были крики умиравших.

Последним из этого обреченного круга, в центре которого уже лежала гора инструментов, одежда и трупы музыкантов, был профессор Львовской консерватории, известный композитор и музыкант Штрикс. Минуло почти два года с той драматической ночи, когда в квартире профессора появились эсэсовцы и с лицемерным почтением называли его господином, зная заранее, что как для всех заключенных, так и для него в лагере уготована участь бесправного раба.

Эсэсовцы весело смеялись, видя, как таяло живое кольцо музыкантов вокруг профессора, и еще громче гоготали, когда он остался один перед ними, продолжая в одиночестве исполнять «Танго смерти».

– Господин профессор, ваша очередь, – ухмыляясь, произнес комендант. – Командование благодарит вас за музицирование, оно доставило нам истинное удовольствие.

Но гордый старик не опустил скрипку на землю. Он изящным жестом виртуоза поднял смычок и, припав щекой к инструменту, мощно заиграл, а потом и запел па немецком языке польскую песню «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня». Глумливые улыбки сошли с лиц охранников. По приказу коменданта один из них выстрелил в профессора. Пуля оборвала его на полуслове.

Эта история почему-то напомнила мне «Прощальную симфонию» Гайдна. Она исполняется при свете свечей, установленных перед каждым пюпитром. Закончив свою партию, музыкант гасит свечу и покидает сцену. Наконец, остается один исполнитель, который после заключительных аккордов сбивает смычком пламя свечи и уходит под рукоплескания зала. В Яновском лагере не было ни свечей, ни рукоплесканий. Но жизни заключенных гасли под пулями фашистов с такой же неотвратимостью, как огни над пюпитрами при исполнении симфонии Гайдна. Сама процедура расстрела музыкантов была, несомненно, выбрана каким-то эсэсовским знатоком музыки в подражание исполнению «Прощальной симфонии». Тем самым гитлеровцы надругались и над памятью великого композитора, который воспевал в своих произведениях добро и звал людей бороться за торжество света над тьмой, олицетворением которой стали фашисты и их пособники.

«Долина смерти» – еще одно из потрясающих свидетельств изуверского характера преступлений гитлеровцев в Яновском лагере. Это страшное название получил овраг, находившийся метрах в пятистах от лагеря, в котором погребено более 200 тысяч расстрелянных гитлеровцами советских граждан. Судебно-медицинской комиссии потребовалось более 40 дней, чтобы провести тщательное расследование причин их гибели.

Ко вскрытию погребений в овраге комиссия приступила 9 сентября и к 20 октября 1944 года на основании эксгумации трупов, тщательного осмотра сохранившихся вещественных доказательств сделала заключение, что немецко-фашистские власти производили здесь массовые убийства мирного гражданского населения. Уничтожению подвергались лица преимущественно 20–40 лет (73,5 процента исследованных трупов), главным образом мужчины (83 процента), но этой же участи не избежали и женщины, дети, подростки и лица пожилого возраста.

Убивали чаще всего выстрелом в затылок. Но палачи не затрудняли себя выбором места – стреляли куда попало: в лоб, шею, ухо, грудь. У части расстрелянных пули попали в теменную область черепа. Это говорит о том, что еще живых людей укладывали на дно ямы и добивали, стреляя в их головы сверху.

В Яновском лагере мы обнаружили «костедробилку» – машину, на которой перемалывались кости убитых и сожженных гитлеровцами людей. Это примитивное устройство на ручной тяге поистине было сатанинским орудием. Оно как бы воплощало в себе варварскую суть фашизма, своего рода образчик технического прогресса людоедов-дикарей!

Мы разговаривали с бывшим заключенным Корном. Гитлеровцы заставили его перемолоть в костедробилке кости сожженной на костре жены. Можно ли еще придумать большее надругательство над человеком!

К сожалению, апокалиптические картины Яновского лагеря не были уникальным явлением. Нечто подобное мы видели во всех гитлеровских лагерях на Львовщине. В июле 1941 года немецкое военное командование в центре Львова на горе Вроновских, используя территорию старой крепости, именуемой «Цитадель», создало концентрационный лагерь «Шталаг 328», где содержались советские и французские военнопленные.

Эти крепостные строения с глубокими кирпичными подвалами, клетьми, закоулками были воздвигнуты еще во время австро-венгерского владычества на Львовщине. Высокие стены крепости, ее мрачные, с виду неприступные бастионы должны были вселять в сознание заключенных чувство безысходности, невозможности вырваться на волю. К тому же вся крепость, ее отдельные строения и участки были огорожены несколькими рядами колючей проволоки. К моменту начала работы комиссии проволочные ограждения сохранились лишь местами, большей частью они уже были уничтожены, но тонны колючей проволоки попадались повсюду, напоминая о том времени, когда она опутывала не только всю территорию крепости, но и души томившихся в ней тысяч людей.

На мощных решетчатых крепостных воротах уже не было черных распластанных крыльев орла, крючками когтей огромных лап цепко держащего металлический круг со свастикой. Не было и надписи «Концентратионс лагер дер штандарте 328». Но на стенах бастионов и в подвалах подземелья сохранились надписи, оставленные и заключенными, и их мучителями. На стене одного из бастионов бросался в глаза аккуратный текст на русском, польском и немецком языках. Надпись на исковерканном русском гласила:

«Запрещается есть трупы военнопленных, отделять [от] таковых частей, неповиновение – смерть.

Комендант Шталага 328 оберст Охерналь».

Поражала не безграмотность такого предупреждения. И даже не то, с каким высокомерием фашистский «Übermensch» (сверхчеловек) смотрел на представителей славянских народов, то есть «низшую» расу, призванную быть «цивилизованной» арийскими рыцарями. (Кстати, очевидцы рассказывали, что о случаях каннибализма, а тем более трупоядения в лагере они ничего не слыхали. Наоборот, все опрошенные подчеркивали, что узники до последнего вздоха – если только у них не помутилось сознание от фашистских издевательств – сохраняли человеческий облик, заботились друг о друге.) Поражало иное: какие невыносимые условия жизни (а точнее, смерти) создали гитлеровские «цивилизаторы» для людей, оказавшихся в их власти. Ведь это были военнопленные. А Германия в свое время подписывала международные конвенции, гарантировавшие им сносные условия существования. И вот вместо этого сознательное, да еще открыто демонстрируемое такими предостережениями истребление беззащитных людей, истребление голодом, болезнями, пытками, массовыми казнями.

Еще красноречивее о страшном, нечеловеческом существовании военнопленных говорили обнаруженные нами надписи в подвалах «Цитадели», выцарапанные на кирпичных стенах военнопленными, обреченными на голодную смерть.

«Доблестная русская армия, вас ждут с нетерпением не только народы, но и военнопленные, которые обречены на голодную смерть. Как тяжело умирать».

«Норма военнопленного: 3 литра воды,

250 граммов хлеба грамм 50 буряка и добавка палкой по спине».

«Здесь умирали с голоду русские пленные тысячами. 22 января 1944 года».

На территории «Цитадели» запомнились мне старые каштаны и липы. В мирные времена они своими великолепными кронами украшали гору Вроновских. А сейчас у многих деревьев нижние части стволов были ободраны, лишены коры. Она стала пищей узников, и то не каждого, так как доставалась с риском для жизни. Даже сейчас на горе не росла лебеда, ее выщипали и съели голодные военнопленные.

Свидетель Никифор Григорьевич Голюк сообщил комиссии:

«Как медфельдшер, работавший в этом лагере, я знаю, что за 4 месяца – с августа по ноябрь 1941 года – в лагере умерло только от дизентерии около 3 тысяч военнопленных. Никаких мер борьбы с болезнями немецкое командование не принимало. Наоборот, фашисты умышленно привезли в этот лагерь из лагеря № 385 в Раве-Русской больных сыпным тифом и разместили их в казармах группами по 10 человек среди здоровых военнопленных. После этого неизбежно в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа, от которой с ноября 1941 года по март 1942 года умерло около 5 тысяч военнопленных».

Всего же в крепости «Цитадель» погибло от голода, истязаний и расстрелов свыше 140 тысяч военнопленных. Так гитлеровцы выполняли директиву своего фюрера: очистить славянские земли от славян и освободить жизненное пространство для носителей «высшей», арийской цивилизации.

Еще более ужасной участи нацисты подвергли евреев. Фашисты, руководствуясь империалистическим правилом «разделяй и властвуй», объявили антисемитизм важнейшей основой своей идеологии и политики. Но фашистский антисемитизм не был надклассовым. Главными его жертвами на оккупированных территориях стали трудящиеся, малоимущие евреи.

Приехав во Львов, где до войны евреи составляли значительную часть населения, мы, естественно, направили свое внимание и на выявление фашистских преступлении, совершавшихся на почве антисемитизма. С фактами массового уничтожения еврейской бедноты, интеллигенции, ремесленников мы сталкивались постоянно при расследовании гитлеровских зверств в каждом из лагерей смерти.

Комиссия установила, что уже в сентябре 1941 года во Львове фашисты организовали гетто, названное «Юденлаг» – «еврейский лагерь».

Размещалось оно на окраине города, территория была обнесена забором и колючей проволокой в несколько рядов, выходить из гетто никому не разрешалось. На работу и с работы узников водили только под конвоем. В гетто насильственно согнали 136 тысяч евреев разного возраста и пола. Условия жизни были ужасающими – скученность, отсутствие элементарных бытовых условий. Люди спали на голом полу и многие под открытым небом. Грабеж, насилие, садистская безжалостность, невзирая ни на возраст, ни на пол, – все это было нормой обращения с людьми гетто. Нацисты не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей.

За время существования гетто с 7 сентября 1941 года по 6 июня 1943 года нацисты истребили свыше 130 тысяч человек, часть из них расстреляли в самом гетто, часть – в Яновском лагере, остальных отправили для уничтожения в лагерь смерти в Бельзец (Польша).

Мадам Ида Вассо-Том, французская гражданка, жившая во Львове, однажды была в «Юденлаге» в дни оккупации фашистами Львова. О том, что она там видела, рассказала в своих письменных показаниях:

«…С приходом немецких властей мы были постоянно уверены, что будут убийства. И действительно, не прошло и 2–3 дней, как мы услыхали стрельбу из автомата, которая уверила нас в расстреле евреев – этих несчастных людей. Я имела возможность посетить гетто. Гигиенические условия там были ужасны. Люди жили по 15–20 человек в одной комнате, без воды и электричества. Дороговизна была ужасная, как всегда, сила денег играла свою роль. Несчастные были обречены на голод. Один раз в неделю их посещало гестапо, которое одних увозило в Бельзец (Польша), других к песчаному рву, чтобы расстрелять. Приговоренных увозили в одних сорочках, так как немецкие бандиты имели наглость отбирать их одежду и награбленное отправлять вагонами в Германию. Маленькие дети были мучениками. Их отдавали в распоряжение гитлеровской молодежи, которая из этих детей делала живую мишень, учась стрелять. Никакой жалости к другим, все для себя – таков девиз немцев. Надо, чтобы весь мир знал об их методах. Мы, которые были беспомощными свидетелями этих возмутительных сцен, мы должны рассказать об этих ужасах, чтобы все знали о них, а главное, не забыть их, так как возмездие не вернет жизнь миллионам людей. Забвение было бы изменой человечеству» (Нюрнбергский процесс. В 7-ми т. М., 1959, т. 4, с, 73.).

Сейчас, когда сионистские захватчики чинят на оккупированных арабских землях такие же зверства над женщинами, стариками, детьми, невольно напрашивается вывод, что сионизм и антисемитизм – две стороны одной и той же медали. И действительно, и сионизм и антисемитизм – это крайний шовинизм, переходящий в откровенный расизм, это антигуманизм, превращающийся в открытую античеловечность, это оправдание привилегии на господство в обществе, захваченной эксплуататорскими классами, это антисоциализм и воинствующий антикоммунизм. Поэтому так легко находили фашистские звери взаимопонимание у руководителей сионистского движения, опиравшихся на поддержку мирового капитала. Поэтому с таким безразличием относилась буржуазная верхушка во всех капиталистических странах к страданиям миллионов простых евреев, ставших добычей фашистских палачей. Поэтому, наконец, творят свои черные дела на арабской земле израильские агрессоры, поощряемые и вдохновляемые тем же мировым капиталом, который в свое время не только благодушно, но и одобрительно взирал на захватнические устремления Гитлера, рассчитывая направить их только в угодное империалистам всех стран антисоветское русло.

Машина истребления в Раве-Русской

То, что зоологический антисемитизм и такая же звериная ненависть к славянству были лишь прикрытием далеко идущих экспансионистских планов гитлеровской Германии, стремившейся к гегемонии в Европе, а затем и к мировому господству, мы еще раз прочувствовали, столкнувшись с фактами безжалостного истребления в застенках Львова и Львовской области военнопленных и гражданских лиц – представителей народов Западной Европы и США. Особенно много погибло граждан США, Англии, Франции и других стран в лагере смерти, созданном фашистами в прекрасном украинском городе Раве-Русской.

Из обнаруженных в «Цитадели» документов мы знали, что в ней были и французские военнопленные. Но как и где найти тех, кто остался в живых?

Вот тогда-то – сейчас я уже не помню, кто именно подал нам мысль обратиться в пансионат мадам Вассо-Том, – не откладывая «дело в долгий ящик», мы с Н. И. Герасимовым отправились на розыски пансионата. Сделать это было нетрудно, так как его хорошо знали во Львове. Еще задолго до войны пансионат был убежищем для престарелых и нетрудоспособных французов. Ида Вассо-Том директорствовала в нем бессменно с момента основания. Очень энергичная, живая, она приветливо встретила нас.

Представившись, мы рассказали о цели визита.

– Да, – сказала она, – в пансионате есть бывшие узники фашистских лагерей. Вы пришли удачно: только что кончился обед и многие еще здесь.

Поднявшись по лестнице, мы оказались в столовой. Это была довольно просторная комната, все убранство которой состояло из нескольких картин, висящих на стенах в массивных рамах и как-то не увязывавшихся со спартанским видом длинного дощатого, ничем не покрытого стола, вдоль которого стояли такие же дощатые скамьи. На столе – простые миски, ложки, остатки еды. Вокруг шумный, громкий говор присутствующих. Даже после нашего появления не сразу водворилась тишина. Мы познакомились с бывшими узниками лагерей, в частности с Эмилем Леже, взятым гитлеровцами в плен в июне 1940 года в Шампани (Франция); с Лооф Клеманом, плененным 4 июня 1940 года в Сент-Клере (департамент Сена); с Марселем Риветтом, попавшим в плен 24 июня 1940 года в Вогезах; Ле Фуль Жоржем, также плененным нацистами во Франции, и другими.

Я рассказал им о цели нашего посещения, кто мы, зачем и почему Советское правительство создало Чрезвычайную государственную комиссию по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Познакомил с некоторыми итогами нашей работы во Львове и обратился с просьбой рассказать о том, что они знают о фашистских зверствах, и дать письменные показания о том, что довелось им пережить самим и чему они были свидетелями.

Бывшие узники поведали нам о страшных условиях, в которых находились не только советские, но и французские военнопленные в крепости «Цитадель» и других лагерях Львовской области. Подлые надругательства, циничные оскорбления, жестокие побои, непосильный труд и голодное существование – вот что ежедневно ожидало военнопленных.

«С первых же минут моего плена, – сообщил Эмиль Леже, – мне пришлось испытать на себе жестокие методы, применяемые нацистами.

Под страхом смерти нас заставляли работать без отдыха, без достаточного количества пищи; мы были истощены, изнурены, покрыты вшами, без обуви, наше обмундирование было в лохмотьях, когда мы жаловались на подобный режим, нам отвечали: „Это еще слишком хорошо для французских свиней и собак“. Когда мы просили разрешения написать родственникам, то гитлеровцы отвечали нам: „Зачем? Ваши родные, без сомнения, убиты, а с вашими женами спят немецкие солдаты“».

Эмиль Леже продолжал:

«В январе 1943 года я был отправлен в „дисциплинарный лагерь 325“ в Галицию. Здесь был еще более жестокий режим. Много французов было убито в этом „Шталаге“. Это был террор. Один просвет, одна мысль – смерть».

Фашисты использовали территорию Львовской области, видимо, считали ее глубоким и спокойным тылом. Сюда свозили военнопленных из многих стран. В лагерях, созданных для них, находились в заключении и многие местные жители – женщины, дети, старики. Самым большим из них был лагерь в Раве-Русской, находившийся на окраине города.

Бывший узник лагеря Рава-Русская Лооф Клеман сообщил:

«Рава-Русский лагерь военнопленных, куда я прибыл 3 сентября 1942 года, англичане называли „медленной смертью“. В этом лагере был один водопроводный кран на 12 тысяч человек. Пользоваться им разрешалось только в течение 4–5 часов в день… Фашисты нас терроризировали. За малейшую провинность грозила смерть. Нам не разрешалось пить воду. Мы голодали. Утром во время переклички с трудом стояли на ногах; нам давали на день 200 граммов хлеба, по утрам получали горячую воду с сосновыми иглами, днем пол-литра супа. Часто суп был только водой. Мы спали на полу. Повсюду были блохи и вши. Русские военнопленные тысячами умирали в лагере от голода и тифа».

Другой французский военнопленный Ле Фуль Жорж рассказал:

«…Ночью мы прибыли в Раву-Русскую. Нас тащили, так как большинство военнопленных совершенно ослабели. Немецкий унтер-офицер крикнул нам: „Вот вы и приехали в страну солнца“. Но какой ужас этот лагерь!

В лагере Рава-Русская умерло более 3 тысяч русских военнопленных от тифа. Мы зарываем их тут. Случается, что среди них попадаются еще не умершие, но их все равно бросают в ямы и засыпают негашеной известью, от которой они задыхаются. Еженедельно в лагерь прибывала 1 тысяча французов, схваченных за попытку побега из Германии. Это были те, кто не хотел работать для победы фашистов».

Французский военнопленный Марсель Риветт сообщил следующее: «24 июня 1940 года я попал к немцам в плен в Вогезах. В Трире я впервые встретился с русскими военнопленными. К ним относились очень плохо. Русские жили отдельно в своих камерах, и им давали в пищу картофельную шелуху.

Нас перевели в лагерь Рава-Русская. Там мы обратили внимание на плохой вид русских военнопленных. Было 10 января, и термометр показывал 10–15 градусов ниже нуля, а многие из них были только в сорочках, кальсонах, босые, без шапок и все страшно похудевшие, почти скелеты. 1 июня 1943 года произошла кровавая бойня, во время которой было убито 10 тысяч человек». Гитлеровцы прибегали к таким массовым расстрелам прежде всего для устрашения содержавшихся в лагерях и местных жителей, чье нараставшее недовольство приобретало все более угрожающий для захватчиков характер.

«На следующий день, – продолжает свой страшный рассказ Марсель Риветт, – когда мы шли утром на работу, мы видели много трупов женщин, детей, мужчин, лежавших в лужах крови. Это было невообразимо! Убийства продолжались около месяца».

Это была одна из тех «акций», которые гитлеровские оккупанты проводили систематически, уничтожая непокорных, ослабевших, больных и просто давно находившихся в лагере узников и потому много знавших о фашистских преступлениях.

Марсель Риветт завершил свои показания словами: «Советская Армия вступила во Львов. И с тех пор мы свободны, ожидаем скорого возвращения во Францию. Я надеюсь, что гитлеровцы сполна заплатят за пролитую ими кровь и будут наказаны за все ими содеянное».

Эмиль Леже и Марсель Риветт, прежде чем попасть в концлагеря во Львовской области, прошли их в Германии: Эмиль Леже – в Нойбранденбурге и Марсель Риветт – в Лимбурге.

Как показал Марсель Риветт, на Львовщине в «Шталаге ХII.А» обращение с военнопленными было еще более суровым. «В 6 часов утра нас выгоняли из барака ударами дубины. В полдень давали суп, который русские должны были есть стоя. Если кто-либо из них присаживался, тут же щелкала винтовка или стрелял пулемет. Французский товарищ подымал упавшего и нес его в госпиталь, где врачу оставалось только констатировать смерть. Ежедневно умирало 15–20 русских. Причиной смерти были голод, болезни или убийство. Французский доктор, который делал вскрытие, находил в кишках умерших траву, земляных червей, которых ели умиравшие от голода военнопленные…

Начальник „Шталага XII.A“ барон фон Бок нашел, что сборы в бараках происходят слишком медленно (нас было 1200 человек в двух бараках). Последовал приказ быть готовыми в 4 минуты, опоздавших разрешалось колоть штыками».

Эмиль Леже рассказывает: «В 1941 году я присутствовал при первом прибытии русских военнопленных в „Шталаг“ Нойбранденбург. Это было ужасно. Русские были настоящими скелетами, в которых еще теплились остатки жизни. У многих из них были штыковые раны на ягодицах и спине. Некоторых немцы убивали, некоторые сами падали мертвыми от истощения при малейшем передвижении. Мертвых раздевали, складывали на телегу и везли в общую могилу, находившуюся в окрестностях „Шталага“. Телега возвращалась в „Шталаг“, нагруженная хлебом и овощами для кухни. На телеге были кровавые пятна. Это было отвратительно! В эти минуты мы поняли, на какую утонченную жестокость способны гитлеровцы. Каждое утро немецкие офицеры и унтер-офицеры посещали лагерь русских военнопленных. Они говорили: „Мы идем упражняться в тир в стрельбе по живой мишени“».

Приблизительно 200 русских умирали ежедневно. Их убивали, или они умирали от болезней и голода. Среди многих убийств я лично видел ужасный способ убийства русских военнопленных немецкими солдатами. Ударами палки или ударами сапога они разбивали им головы, говоря: «Русские собаки не стоят ружейной пули».

Еще более изуверские методы убийства советских военнопленных фашисты применяли на территории нашей страны, особенно в то время, когда их дела на Восточном фронте ухудшились.

По рассказам жителей и оставшихся в живых заключенных концлагеря Рава-Русская нам удалось разыскать место захоронения замученных фашистами жертв. Оно оказалось в местечке Волковицы, в двух километрах на запад от Равы-Русской.

Конечно, не подскажи нам очевидцы этого места – найти его было бы сложно. Никаких признаков могильных холмов, надписей, крестов. Ровная поляна в лесу, покрытая разноцветьем трав, ухо ловит стрекот кузнечиков и еще каких-то лесных обитателей. Мягко падает солнечный луч сквозь листву, вокруг благодать. Но когда началось обследование этой поляны, в юго-западной части ее, у кустов акации, было обнаружено 36 могил размером 7х4 метра каждая, расположенных симметричными рядами.

В могилах находились трупы мужчин в красноармейской одежде. Они лежали неправильными – поперечными и продольными – рядами в шесть слоев один на другом, приблизительно по 50–60 трупов в слое. Судебно-медицинская экспертная комиссия в результате осмотра места захоронения и изучения данных исследования извлеченных из могил останков людей пришла к выводу, что в них зарыто 10–12 тысяч советских военнопленных. Это подтверждали и документы, обнаруженные в одежде отдельных трупов. По ним мы узнали имена и фамилии некоторых из тех, кто был похоронен в этой страшной братской могиле:

1. Слепнев Михаил Константинович, 1911 года рождения, из Саратовской области, Балаковского района, Маянковского сельсовета, деревня Маянково.

2. Спиркин Иван Семенович, 1906 года рождения, из Куйбышевской области, Инзенского района, Большевистского сельсовета.

3. Еремеев Федор Моисеевич, из Калининской области, Удомельского района, станция Удомля, 1-й Школьный переулок.

4. Московцев Василий Дементьевич, 1911 года рождения, из Ярославской области, Петровского района, Михайловского сельсовета, деревня Оклетиново.

5. Смирнов Никифор Егорович, 1899 года рождения, из Смоленской области, Сычевского района, Татаринского сельсовета, деревня Марьино.

6. Телегин Алексей Сергеевич, 1907 года рождения, из Ивановской области, г. Юрьев-Польский, Ильинский сельсовет, деревня Ильинское.

7. Чибров Николай Александрович, 1908 года рождения, из Саратовской области, Вольского района, сельсовета Терса.

8. Погродников Федот Христофорович, 1898 года рождения, из Смоленской области, Старосельского сельсовета, деревня Долгое.

Пусть этот далеко не полный перечень фамилий будет скромным памятником тем тысячам безымянных, которые лежат рядом с ними.

Учитывая следы вшей на одежде и показания свидетелей об антисанитарных условиях содержания военнопленных в лагере, эксперты-криминалисты сделали заключение, что смерть советских граждан наступила от инфекционных заболеваний (тифа) и от резкого истощения организма на почве голода.

Это тот самый лагерь, из которого в ноябре 1941 года были привезены в львовскую «Цитадель» больные сыпным тифом и размещены среди здоровых советских военнопленных, после чего и там вспыхнула эпидемия сыпного тифа, от которого погибли тысячи наших людей.

Было найдено и кладбище французских военнопленных, погибших в лагере Рава-Русская. Располагалось оно в нескольких километрах от лагеря, и по сохранившимся надписям на крестах над могильными холмами мы установили, что в них захоронены французы, замученные фашистами: Бонэ Рожер, рождения 1911 года, Годи Пьер, рождения 1915 года, Леплей Жозеф, 30 лет, Блонди Рожер, 29 лет, Посэ Поль, 34 лет, Гюйон Андрэ, 30 лет, Рейно Шарль, 29 лет, Витто Эйжен, 34 лет, Дастю Пьер, Самье Арман, Сирг Камиль, Боннуа Альфонс, Котье Рожер и многие другие.

Не знаю, почему фашисты сохранили это кладбище, отступая с советской земли. Но создано оно было явно с целью демонстрации единства с коллаборационистским правительством вишистской Франции, возглавляемым такими пособниками гитлеровцев, как Петен и Лаваль. Из Франции с помощью этих предателей французского народа фашисты получали все: военную технику, промышленное оборудование, сырье, продовольствие, рабочую силу. А взамен ставили кресты из грубо обработанного дерева французским гражданам, захотевшим остаться французами и не ставшим на колени перед врагом.