Текст книги "Деление клетки"

Автор книги: Сергей Тихонов

Соавторы: Максим Матковский,Роман Лошманов,Евгений Бабушкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

ушла

Многие увидели, как рыболов стал вытаскивать большую и долгую рыбу с середины Казённого пруда, и стали сгущаться, приближаясь к действию. Рыба тяжело шла, разрывая мягкую поверхность воды, притягивая всё новых людей: пожилых женщин, отдыхающих мокрых мужчин, южных строителей с самодельными удочками. «Подойди, бля», – говорил рыболов, но рыба длинно и твёрдо сопротивлялась силе, выводящей её на воздух. Один из строителей приготовил телефон, чтобы сделать снимок; среди зрителей, до того говоривших, образовался сгусток молчания. Рыба была зелёной; леска оборвалась незаметно; напряжение как будто растворилось в цветном вечернем воздухе. Рыболов наклонился к траве, открыл рюкзак и выпил оттуда пива. Оттолкнутые пустотой люди разредились. «Ушла? Ушла?» – говорили они.

успех

Мне сообщили о том, что повесился мой дальний родственник. Ему было двадцать пять лет, он был сыном моего троюродного брата, я, кажется, видел его однажды. Лил дождь, мои ноги промокли, я ехал в трамвае, нашёл сиденье посуше, читал рекламу. Было написано: «Секрет успеха – надёжные знания, в МФЮА поступайте заранее». На фотографии по Васильевскому спуску шли радостные люди с транспарантом с названием учебного заведения. Я смотрел на них и думал о том, почему мой родственник решил уничтожить себя. Эти радостные люди надёжно узнают, что смерть – понятие юридическое. Зачем он нужен, этот успех?

право

«Мама! Они имеют право! Мама! Послушай меня! – говорила с паузами женщина, шедшая впереди меня по направлению к метро. – Мама! Они имеют право! – и слушала в паузах трубку. – Распитие спиртных напитков в общественном месте. Они имеют право оштрафовать! Мама! Я сейчас приеду. Мама, послушай меня. Дождись меня, сиди там, у них, и никуда не уходи!» – чёрные блестящие гладкие брюки плотно стягивали ровные ягодицы. Вдоль пышных желтоватых волос сидела заколка. В метро она села, и я увидел на её лице очки, белая оправа которых – только поверху, понизу ничего – походила на пышные брови.

пляж

На осыпающихся глинистых обрывах Азовского моря, там, куда от посёлка Ленино ходил львовский автобус с табличкой «Пляж», отдыхающие любили выкладывать из ракушек названия городов, из которых они приехали. Мурманск, Москва, Киев, Свердловск, Тюмень, Ленинград. К названиям городов добавляли цифры. 83, 84, 85, 86, 87. На пляже было очень много ракушек, из которых можно было составлять новые слова. Эти ракушки называются сердцевидками.

печенье

В вагоне метро было рассыпано печенье – целое и раскрошившееся. Всё было разрозненным и не составляло никакого цельного впечатленья – печенье, разорванный пакет, из которого оно выпало, крошки, мокрые следы, пол, люди. Это стало красиво только тогда, когда на печенье упала пышная бело-синяя шапка.

батоны

Из трамвая на остановке «Богородское» вышла старушка и подошла к другой вышедшей из трамвая старушке. «Иди, милая, ложись, отдыхай, – посоветовала она и рассказала свой сон. – На столах – изобилие: бананы, мандарины, фрукты, одни фрукты. А Славка, ну вот Славка, шёл-шёл, дошёл до конца, до хлеба дошёл, там батоны лежали, ну длинные такие, батоны, он как до хлеба дошёл, и ест, ест, ест».

фирма

Шёл снег. На пустом и вечернем Сретенском бульваре стояли двое лицом друг к другу. Они склонились от снегопада, подняв воротники. Снега становилось больше и больше. Высокий молчал, а маленький и плотный в кепке, приготовившись, стал говорить по телефону: «Общавшись со множеством людей в вашей фирме, я пришёл к выводу, что можно иметь дело только с четырьмя людьми. Значит, первое».

света мира

Однажды мы гуляли вечером вдоль дома, в котором живём, и обнаружили загадочное окно на первом этаже. Через него была видна комната, освещённая настольными галогенными лампами и заполненная комнатными растениями. В комнате не было ничего и никого, кроме растений, ламп и крашеных стен. Мы стояли, рассматривая большие и яркие зелёные листья, и представили, что растения – инопланетяне, которые образовали колонию на земле, и что один из них превратил себя в человека, чтобы приобрести им квартиру и за ними ухаживать. Через год или два, когда мы совершали вечернюю прогулку возле дома, недалеко от загадочного окна нам встретилась пожилая женщина с ясными глазами. Она остановилась перед нами и сказала: «Здравствуйте! Света мира и любви вам, инопланетяне!»

остановка

Я стоял на остановке в посёлке Заречный, ждал маршрутное такси до Скопино и смотрел на пустую дорогу, на два пустых рыночных навеса и большие старые деревья за ними. Остановка была украшена сделанной из металлических прутьев эмблемой московской олимпиады. Я посмотрел на неё тоже. Направо проехал легковой автомобиль. Налево проехал мотоцикл со снятой коляской. Из-за моей спины доносились свадебные поздравления: праздновали в единственном баре-кафе, похожем на сельскую контору. К остановке приехали четыре мальчика на велосипедах и положили их на землю. Им было не больше восьми лет. Они расселись на корточках в углу скамейки и стали разговаривать, дружелюбно посматривая на меня. На месте им не сиделось; мальчики поочерёдно вскакивали с насеста, делали ловкие гимнастические упражнения, используя конструкцию остановки, смеялись своим простым шуткам, сплёвывали на землю свою небольшую слюну и смело произносили матные слова, озорно прищуривая блестящие глаза, смотревшие на меня. «Если бы я был фотографом, – думал я, – я бы развернулся к ним, достал бы фотоаппарат и стал бы их фотографировать. Какие бы удачные получились снимки! Жаль, что я не фотограф». «Поехали на свадьбу смотреть!» – предложил один из мальчиков, и они разогнали свои велосипеды на вырост. Я достал фотоаппарат и снял пустой рынок.

натали

В магазине «Крымсоюзпечать» на керченской автостанции женщина в костюме продавщицы покупала у знакомой ей продавщицы женский журнал «Натали». «А давай посмотрим, шо там есть. Ради хохмы», – предложила продавщица «Крымсоюзпечати». Она разорвала полиэтилен, в который был запечатан журнал, обнаружила между страниц пробник крема «Нивея» и заметила: «О, шоб я так жила. Крема». Продавщица-покупательница молча и довольно улыбалась.

пиво

Между остановками «Мосгорсуд» и «Улица Хромова» у второй двери трамвая зазвучало разбитое стекло. Пассажиры разошлись в разные стороны и увидели, что у мужчины, стоявшего на ступеньках, упала тележка, а из большой сумки вывалились собранные бутылки, алюминиевые банки и отбросы. Раздался запах недоеденной другими людьми еды; пассажиры раздались шире. Мужчина стал поднимать присвоенные предметы, придерживая сумку рукой с пивной банкой. Банка наклонилась, пиво выплёскивалось на пол. Мужчина поставил банку на пол, чтобы дотянуться до далёкой бутылки. Банка опрокинулась, и пива в ней стало ещё меньше. Он подобрал банку, продолжая поднимать и рассовывать бутылки и не обращая внимания на то, что пиво выливалось на сумку и пол. Мужчина был молод, но небритое лицо его было цвета лежалой свёклы. На его бейсболке, надетой козырьком назад, болталась лямка, уменьшающая размер головного убора. Когда он вышел, оставляя битое стекло, пиво продолжало распространяться по резиновым желобкам пола, вбирая в себя пыль и загустевая.

свет

Я вышел из трамвая, а из другой двери вышла девушка. На ночной остановке разместилось больше десяти молодых людей, причём двое из них были в шапках Санта-Клауса. Они дружно, не мешая друг другу, стали кричать, как воробьи или скворцы: «Свет! СВеТ! свеТ! СвеТ! сВЕт! СвЕТ! СВЕТ! свет! сВеТ! свЕт!» Девушка пошла об руку с молодым человеком в длинной вельветовой куртке, остальные остались: один из них долго и сосредоточенно бил тяжело обутой ступнёй в органическое стекло остановки.

бананы

Мимо меня прошёл милиционер, за ним проследовала женщина в пластиковом дождевике, сжимавшая картонную коробку из-под бананов. «Наверное, он задержал её, чтобы привлечь к ответственности, – подумал я, – потому что она занималась несанкционированной торговлей». Коробка была с овощами. У метро старик с тележкой нагнулся под двумя милиционерами и вырывался с возмутительным криком. Светло– и тёмно-коричневый трамвай устремился от поворота к повороту и заслонил его. Трамвай проехал, милиционеры уходили, оглядывались и ругались. Они были упитанны; у плотного живота того, что шёл справа, висел автомат без приклада. Небритый старик стоял согнувшись. Ладонью он сжимал мундштук с половиной сигареты, а плечом – ручку тележки. «Варвары», – сказал он жалобно. На тележке стояли коробки из-под бананов.

продукты

До закрытия магазина оставалось двадцать восемь минут.

– Давайте продукты разложим, чтобы не оставались на кассе, – сказала старший продавец-кассир. Она вынула из ряда тележек одну. Продавец-кассир протянула ей пачку гречневой крупы, упаковку сахара-рафинада, пакет кефира и другие продовольственные товары.

– А у меня сегодня почти ничего не осталось, – заметила второй продавец-кассир. – А у меня сегодня мало оставляли. А у меня сегодня только картошка под кассой осталась.

вещи

Иногда люди, нашедшие на улице или в общественном месте потерянную вещь, кладут её на видное место рядом с тем местом, где её нашли и где может пройти человек, который будет её искать. Это часто случается с головными уборами, потому что не всякий человек станет носить убор, привыкший к чужой голове и пахнущий ею. Это часто случается с перчатками, потому что одна перчатка не представляет особой ценности, хотя и не перестаёт быть вещью.

Когда потерянную перчатку вешают на ограду или ветку дерева, у неё остаётся шанс побыть вещью ещё некоторое время. Перчатка на балюстраде эскалатора; перчатка на пустом пространстве скамейки станции метро, где с краю сидит человек; перчатка на жёлтом поручне вагона юбилейного метропоезда «Красная стрела». Драповый кофейно-молочный пояс от пальто, повязанный простым узлом на стволе берёзы, у дорожки, ведущей в аптеку и от аптеки.

усталость

На нижней ступени лестницы в середине станции «Комсомольская-радиальная» сидел грязный лысеющий человек с именем, отчеством и фамилией. Перед ним стояла большая дорожная сумка, на которую он опустил руки. Справа от мужчины были две выпуклые лужи слюны – одна побольше, другая поменьше. Наверное, он сидел довольно долго и сначала занимался одной лужей, а потом решил соорудить другую. Удивительно наплевательское отношение к жизни!

без сои

Женщина сидит в дальнем уголке со столом и микроволновой печью. Она торжественно передаёт по телефону приблизительно следующее: «Пепперони» – два килограмма, «Велкомовская» из охлаждённого мяса – два килограмма, салями «Королевская» – два килограмма, «Краковская» – три килограмма, «Ветчинная» в синюге – пять килограммов, ветчина «Для завтрака» в синюге – три килограмма, сосиски «Велкомовские» в натуральной оболочке – пять килограммов, «Молочная» варёная в натуральной оболочке – десять килограммов, «Докторская» варёная в натуральной оболочке – десять килограммов». На стене у кассы – информационный стенд, на котором размещены: закон о защите прав потребителей, сборник нормативных документов, книга жалоб и предложений; висит объявление: «Требуется продавец с опытом работы в гастрономе». «До завтра!» – передаёт женщина по телефону.

На крыльце магазина стоит заснеженная собака. Через две трамвайные остановки на заснеженной клумбе выросшие щенки играют в половые игры. Она не даёт, она не даётся, она выскальзывает из-под него. Он отворачивается и делает задом в воздухе размножательные движения. Третий щенок лежит на заснеженной траве с игривым настроением. Широкие и цветные кленовые листья лежат под пористой и вязкой серой глазурью. Снег летит то перьями, то пёрышками, то точками, то медленными большими комарами.

кофта

Был вечер, совсем стемнело, люди спешили к вокзалу и метро. Развивалась уличная торговля. Девочка лет пяти изучала красно-белую кофту, которая лежала возле женщины, занятой торговлей с матерью девочки и её отцом. Девочка взяла кофту за нижний край, потянула, ощупала шерсть, внимательно осмотрела детали кроя. Кофта нравилась девочке.

действительность

Здесь цветут сливы, яблони, вишни, ирга. Видел изумрудную ящерицу, пень новогодней ёлки, объявление на садовом домике: «Цветного металла нет». Слышал предложения: «Вставьте купюру в купюроприёмник», «У вас фотобумаги нет?», «В туалет сходить – пять рублей». Подорожал севок – ещё недавно был по пятьдесят, и вот уже по сто. «Если будешь весь день стоять, можно и по сто двадцать. Банками – по сорок», – объясняет престарелая женщина, возвращаясь из города в село. Отправление задержали, а в Выездном контролёры останавливали автобус два раза; многие сильно возмущались: называли их тварями и другими словами. Пустые поля вокруг замусорены целлофановыми и полиэтиленовыми пакетами, никогда не видел так много пакетов сразу. На обратном пути ехал мужчина: ему в августе разрезали живот, прободная язва, гемоглобин упал до тридцати – стоял рядом со мной, а ведь был некоторое время мёртвым. Уже торгуют квасом из бочек, урны полны бутылочек – настойка боярышника, настойка перца. Иду к дому – через бордюр лежит мужчина, уперевшись головой во фруктовое дерево, иду от дома – сидит мужчина на бордюре, смотрит, как будто увидел мир в первый раз. У зимней церкви разбили цветник, высадили растениями две полукруглые строчки: «Русь святая, храни веру православную», а помощник благочинного Артемий, иерей, объявил в городской газете, что нужно объединяться для борьбы с грехом. На входе в магазин на пригорке у вокзала висит реклама майонеза «Сдобри»: «Пусть будет вкусным постный стол!» – в самом же магазине расплакаться можно: пряники с начинкой «апельсин», печенье «Бурёнка», карамель «Бубенчики», шоколадные конфеты «Рома+Маша» и «Пилот самолёта». Переместился маневровый тепловоз. Объявили о прибытии поезда. На перрон вышли люди с отчётливыми словами. Старуха пронесла в корзине, сплетённой из пластмассовых шнуров, пиво в бутылках и банках. На руке старухи – сушёная рыба, на талии повязан чёрный фартук. Растут просвечивающие зелёные ели. Я скучаю по твоему тёплому клитору.

недотрога

В 6-м Лучевом просеке на высокой скамейке болтали ножками две пожилые и пожилой. «Я смотрел передачу Капицы «Очевидное-невероятное», – рассказывал он. – Там был один врач. Необычный такой, оригинальный врач. Он говорил, что руки надо мыть один раз в сутки». Шумел тёплый ветер, коричневые листья карабкались по асфальту и пахли прошлым годом. Они перемещались как разведчики, прижимаясь к земле и передвигаясь перебежками, заметные только сзади – более тёмным, на котором лежали, боком. Две пожилые женщины шли по ним, наступавшим, и та, что была старше, читала анекдоты, вырезанные из газеты: «Вовочка спрашивает отца: насколько хватит твоей зубной пасты? – Не знаю. – Теперь знаешь: на всю ванную и половину прихожей». Они смеялись, им было смешно. На зелёных столиках среди деревьев играли в шахматы, шашки, домино. «Если я сейчас поставлю комбинацию – решите?» – испытывал мужчина в шляпе молодого случайного зрителя.

На танцплощадке в Сокольниках редко попадают в такт. Мужчины в куртках держатся за женщин в куртках, переступая ногами, одиночки же раскидывают ногами, раскидывают руками, и их непослушные, обросшие временем тела выполняют молодёжные движения, а между всеми расхаживает без цели недовольный маленький старик в светлом костюме. Головы вертятся и окидывают зрителей расфокусированными взглядами, которые ничего не видят, и каждый ведёт себя так, будто все смотрят только на него, но все смотрят на неё – на эту старуху, выступающую с номером самодеятельности с собственным встроенным ритмом под какую угодно песню. Она подобрала точный наряд для своей жуткой пластики: красно-белые кроссовки, из них чёрные колготки в крупный цветок, обтягивающие тонкие ноги и подтягивающие вислый зад и круглое пузо, с пояса свисает на белом пружинистом проводе бирюзово-белая телефонная трубка, из колготок растёт заправленная в них голубая ночная сорочка, под которой держит груди чёрный бюстгальтер, на левой лямке сорочки распустился пышный белый цветок, из мочек спускаются до плеч серебристые обручи, рыжую голову завершает завязанный надо лбом розовый платок. Ало-коралловые губы проговаривают слова, на левой руке чёрная митенка обнажает того же тона ало-коралловые ногти, а правая рука сжимает трость, которую ставит как хочет, добавляя эффекта расчётливым, с пятки на носок, шагам прямых ног. Бодрый третий пеон превращает старуха в хорей, исполняя фигуры руками, демонстрируя ловко все извилины тела, бесстыдного, только ей одной и нужного: повернули, развернули, и шагнули, два шагнули, приподняли, опустили, показали, и шагнули, отступили, повернулись, покрутили, три-четыре, недотрога, недотрога, все меня дразнили в детстве, ну а сердцу не прикажешь, так в народе говорят.

Я всегда останавливаюсь возле этих танцев и внимательно наблюдаю за ними, считая, что в них, должно быть, есть какой-то смысл, но вскоре отворачиваюсь, потому что смысла в них нет никакого.

музыка

К вокзалу подъезжает электропоезд с людьми. Женщина идёт ему навстречу по краю перрона, наклоняется и слушает, выбирая вагон, который не шумит. Поезд открывает двери с обеих сторон, меняет пассажиров. Справа по ходу движения усаживаются одетые в брезентовые штормовки мужчина и женщина пенсионного возраста. У него растут усы, он листает буклет «Мураново», она носит очки и листает буклет «Абрамцево». Рядом с ними ставит свою большую сумку продавец.

– Обращаюсь к любителям музыки, – говорит он, обращаясь к любителям музыки. – Андрей Петлюра, Сергей Наговицын, «Лесоповал», «Алиса», «Чиж», Бутусов, «Кино», «Чайф», «Нэнси», «Комиссар», «Фристайл», зарубежная эстрада, дискотека восьмидесятых, дискотека девяностых, «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца» в исполнении автора Леонида Филатова, лучшая органная музыка. Спрашивайте, что интересует. Стоимость диска девяносто рублей.

– Опера есть? – спрашивает мужчина, перейдя от буклета «Мураново» к буклету «Абрамцево».

– Нет, – сомневается, присмотревшись к ассортименту, продавец.

– А оперетта? – находится мужчина.

– Нет, – отвечает уверенный продавец.

Поезд следует со всеми остановками. Двери поезда работают автоматически. Курение ухудшает условия проезда в электропоездах.

ноябрь

С бледно-синего неба светило солнце. На ветвях сверкала коричневая видеолента. Сидя в трамвае, девушка в белой куртке с белым меховым воротником наносила на губы жидкий розовый блеск. Длинные красивые волосы спускались вдоль красивого глупого лица, которое частями отражалось в зеркальце. Промышленные альпинисты встали в кружок и держали в руках верёвки. Старик поднялся на цыпочки, чтобы дотянуться до окна на высоком первом этаже. Перед проезжающим перекрёсток трамваем остановилась завернувшая машина. «Он очень дёшево отдаёт, очень дёшево», – сказала пожилая женщина. Она показывала рукой на руки мужчины, двигавшиеся в камуфляжной сумке. К сумке склонились две покупательницы. Молодой человек захватил под мышки и в руки один, два, три, четыре, пять стоявших под афишей розовых пластиковых торсов. Из торсов во все стороны торчали ровные груди без сосков. Проскользил, прозвенев, бело-синий трамвай № 5206. Худой старый уборщик сметал со ступенек сор в удобный длинный совок. По лестнице поднялся человек в половину человеческого роста. Девушка в бирюзовой куртке рассматривала три розы цвета белесоватой на сломе серединки арбуза. Подошёл поезд, она приблизилась к закрытым дверям. В вагоне не было света, и он уехал без пассажиров. Из следующего поезда вышла женщина в оранжевом жилете и с чёрным пакетом. У неё была круглая голова, круглая шапка, круглое лицо, круглые глаза.

обещания

Неподвижно светится щель конечной станции. Вокруг выхода, против часовой стрелки, ходят трое и громко думают, что бы выпить. У блестящих машин – красной и белой – стоят извозчики, засунув руки в карманы курток. Пассажиры предпочитают трамваи. Трое ходят вокруг выхода по часовой стрелке, громко думают, где бы купить. У бордюра извозчик находит алюминиевую банку, сминает её ногами и пасует второму. Банка приземляется в стороне. Второй извозчик неспешно подходит, отдаёт пас назад. Первый подпрыгивает, подгибая сжимающие банку ноги и отворачивая от неё удалое лицо. Она взлетает высоко позади, стучит в светящийся мокрый асфальт. Второй пробует свой трюк, но банка только скребётся. Первый отрывает её от асфальта носком туфли, вынимает из кармана левую руку, откидывает в сторону большой и указательный пальцы, приветствует третью подъехавшую машину.

Игра продолжается, и только ноги извозчиков смотрят на банку, всё остальное тело гордится ногами, а гордые головы прячутся в гордых плечах. Выбираются из-под земли пассажиры, предпочитают трамвай. Ловкий извозчик садится в свой белый автомобиль и греется, не закрывая двери. Банка лежит на жёлто-коричневом асфальте. Его неровности, рябые от жевательных резинок, лоснятся от фонарей. Извозчик сидит и смотрит вниз, но ничего не видит. Поднимаются на землю пассажиры. «До Наримановской не довезёте?» – спрашивает светловолосая свежеволосая девушка с цветами и подругой. Извозчик не соглашается, пространство пустеет. У аптеки кружит высокий щенок с доверчивыми бровями и слабыми длинными ушами. Он реагирует на тени, на звуки, на запахи, но вокруг ничего съедобного и удобного ничего. Щенок сворачивается у стены, чтобы согреть себя самому. Мышцы сокращаются, тело вздрагивает и дышит. Щенок приподнимает голову. Мир состоит из обещаний, он обещает пищу, удовольствия, сопричастность. Из метро больше никто не выходит. Извозчик закрывает дверь. Щенок укладывает голову поудобнее, закрывает глаза. Шерстяное тело вздрагивает, дышит и существует. Может быть, ему повезёт, его семя созреет и перебросит щенка через время, продолжит его. Больше ему и не надо.

август

Шофёр, спелый кудреватый мужнина, оплатил квитанцию по указанию начальства и перешёл к окошку оформления кредитов, сел.

– Скажите, а сколько можно кредит получить? Сто тысяч можно? – послушал. – Тридцать пять это мало. А что нужно? Мне тысяч сто-сто пятьдесят. Так. Я из Курска, но работаю в Москве. Регистрация есть. Могу на сколько хочешь сделать, на год, на полгода, – послушал. – Пока на полгода. Три месяца в Москве. А сколько надо? – послушал. – Минимум шесть. А если на тётку? Она в Москве живёт. Так. А какие, значит, документы нужны? Мне тысяч на двести, – послушал. – А если у меня в Курске дом большой, двухэтажный. А, то есть в Курске в Сбербанке можно, в этом всё дело. Так, а проценты какие? От срока и от вида? Ну, допустим, на три года. Восемнадцать. Три это сколько? Тридцать шесть? – послушал. – А, и сумма сокращается. Ясно. А посчитайте мне, девушка. Тысяч на двести пятьдесят. Понял. Спасибо.

На следующий день у окошка, где проводятся операции по вкладам, сидела старушка. Она трогала выложенные перед собой паспорт и пенсионное удостоверение – сначала паспорт, а потом удостоверение, потом паспорт, потом удостоверение. Она чуть касалась их настороженно дрожащими пальцами, и документы иногда двигались, предлагая себя, по гладкой поверхности. Отделившись, её руки спустились в сумку, лежавшую на коленях. Она искала ими внутри, как будто сейчас вынет что-то важное, но вдруг оказалось так, что ничего не вынула, зато смотрела на молодого кассира.

– Мне сберкнижка нужна, – сказала та.

– Сберкнижка? – сказала старушка, а после улыбнулась. Она снова зарылась в сумку, едва доставая и снова убирая ещё одно, серое удостоверение; дотронулась до карманов кофты. – Пойду дома поищу, – сказала, но не встала, а сидела, продолжая трогать разные места сумки. Двинула к себе пенсионное удостоверение, пошевелилась, двинула паспорт, убрала, продолжая искать; наконец встала, упаковав сумку.

«Жаль, – подумал я, – что одни и те же глаголы не различают длительности обозначаемых ими движений: все её движения были медленными в высшей степени». «Каждый человек живёт в своём собственном времени», – подумал я потом.

вечерний осмотр магазинов

Магазин «Три O» у станции метро «Улица Подбельского» работает теперь круглосуточно. Охранник в торговом зале консультирует поздние пары, помогает с выбором вина, рекомендует кагор. Кассир замечает, что время продажи вышло; охранник разрешает процедуру покупки. Рослый мужчина лет сорока приобретает упакованную в стакан порцию водки и шоколад «Алёнка»; завязывается разговор с кассиром: пить не надо. «После работы, с пяти утра за рулём, немножко можно», – говорит он. Он отходит к упаковочному столику, плавно употребляет, бросает опустевшее стекло в урну, медленно раскрывает шоколад.

В магазине «Копейка» проживают двадцать минут до закрытия. Небольшая молодая уборщица моет шваброй пол. Её обсуждают сидящая на кассе круглая и крупная южная женщина и рыжеватый спокойный охранник. «Она плохо по-русски говорит», – говорит женщина. «Да она вообще по-русски, мне кажется, не говорит», – говорит охранник. «Я ей говорю – учись, говори, не стесняйся», – говорит женщина. К кассе подходят с покупками молодой человек и девушка. «Что-то поздновато, – здоровается с молодым человеком охранник. – А где собачка?»

убийство крысы

Чёрная и как будто мокрая крыса стояла на месте, потому что была больной или старой. Дежурная по станции ахнула и перебежала в подсобное помещение, оставив открытой дверь. Крыса стояла, ожидая её. Дежурная по станции выбежала со снеговой алюминиевой лопатой. Она нанесла удар по крысе и каменному полу. Крыса переместилась к автоматам по продаже прессы и встала там. Дежурная по станции нацелилась между головой и спиной, она ударила по крысе ещё раз.

Мужчина сидел у дверей, прижимая левой рукой лежавшие на сиденье покупки – игрушки, обруч. Пальцами правой руки он выводил текстовое сообщение на светящемся синем экране. Вор выхватил телефон, выбежал из вагона и бросился по станции. Пассажиры растерялись.

Мёртвый лежал на спине у эскалатора в переходе между станциями. Штанины брюк были задраны, и видны были ноги над высокими носками. Носки ботинок указывали в разные стороны, подле них стояла чёрная сумка, наполненная вещами мужчины. Его лицо было закрыто его верхней одеждой. На полу лежала левая рука, сжатая несильно, словно он положил её отдохнуть. Над мёртвым стояли пять милиционеров. Они переговаривались и принимали решения.

вербное воскресенье

Сколько живых на кладбище! Сколько людей пришло и приходит! Несут цветы, стоят в очереди у пункта выдачи инвентаря, толпятся у магазина ритуальных принадлежностей, прицениваются к набору для ухода за памятниками, набирают воду и моют руки под кранами, насыпают песок, ухаживают за могилами. Прохаживаются милиционеры-мужчины и милиционеры-женщины в тёплых ушанках, осматривают тёплый апрельский день. Напротив вороха гражданских, особенных и разных, как частная жизнь, захоронений дисциплинированно молчит построение воинских, с одинаковыми, как военная форма, памятниками, с одинаковыми, как белые звёзды, белыми звёздами. Подкашиваются ноги, когда видишь эти шеренги, вакуум замещает внутренности, когда идёшь вдоль этих рядов. Высокий старик в кепке подходит к арке с колоколом, дёргает за длинную спокойную цепочку, долго гудит небольшой колокол, старик идёт дальше. Среди женщин тянется от женщины к женщине голая собачка, барахтает лапами и головой, распространяет тонкий язык. «Цирк устроили на погосте, – движется, говорит сутулая старуха. – Вот твари. Обезьяны». И плюет на землю, и раздаются ещё три колокольных удара.

день

Днём на крышу соседнего дома прилетели белые и другие голуби из голубятни. Крыша крутая и металлическая, лапы царапали её, соскальзывали, птицы взметали крыльями. Наконец они уселись в ряд на коньке – одни лицом на запад, другие лицом на восток – и сидели так до самого вечера.

места

На сиденьях в полных вагонах метро иногда встречаются обширные пустые пространства. Они образуются, например, когда на них сидели те, кого называют лицами в пачкающей одежде, или когда на них помещались люди, вдруг поссорившиеся или даже подравшиеся друг с другом, – после того как те или другие покидают вагон, другие пассажиры не занимают их места, потому что знают причину их пустоты. Но поезд движется, и всё новые пассажиры, пользуясь своим незнанием, занимают свободные места и таким образом ритуально их очищают.

берег

«Рыбаки разбежались, – сказал за спиной мужской голос и подождал моей реакции. – Никого нету». Голос был лысоватым, как будто в горле убрали лишнее и немного нужного. Мужчина тоже лысел. Он уходил, пожилой и плотный, положив руки в карманы брюк перед полами пиджака. Над Смирновским прудом летал майский жук. Под ногами росли молодые хвощи. Скрылась в зелёной воде тёмная рыба. На другом берегу играли, бегали собаки, стояли на склонах берёзы. Я смотрел на их лёгкие кроны, на их подвижные листья, на знакомую мне с детства ложбину, разрезающую берег. Мне вдруг показалось, что я вижу занавес из элементарных частиц, и я никак не мог почувствовать, есть ли что-нибудь за ним, есть ли что-нибудь кроме него.

изнутри

Между закрытыми киосками – сине-белым с металлоремонтом и серым с ремонтом обуви – в луже ходят три голубя. Они бьют клювами по воде и не пьют, а собирают со дна намокшие тополевые семена. После воды их розовые ноги становятся ярко-красными. Один голубь хромает без левого пальца на правой ноге. Когда он останавливается, то стоит на здоровой, поднимая больную.

Голуби, тополя и люди растут изнутри. Изнутри у голубя появляются две ноги с тремя пальцами на каждой, изнутри появляются два крыла, покрытых сизыми перьями, которые тоже растут изнутри. Изнутри у него развиваются глаза, чтобы увидеть другого голубя, уши, чтобы слышать другого голубя, и мозг, чтобы распознать другого голубя. Как обтекаем,ладен и красив голубь снаружи! Кажется, что его создали, представляя его внешний облик, а ведь это не так.

ожог

Мальчики подбежали, обступили подъехавшего на красивом велосипеде мальчика из другого двора. Он был младше большинства из них, на нём была бейсболка. Они хотели показать ему карты и показывали ему чёрные карты, отсчитывая своё богатство веером. «А у тебя такая есть? – спрашивал у приехавшего мальчик с упитанными щеками и в коричневых резиновых сапогах. – Карен, а у тебя вот эта есть? А давай меняться!» Мальчик на велосипеде молчал, но потом сказал: «Вали отсюда, а?» – и стал выезжать из группы. «А покажи, какие у тебя есть?» – спрашивал щекастый мальчик. «Вали отсюда, а? Вали отсюда, а? – продолжал валить велосипедист. – Вали отсюда, а?» За ним увязался самый младший мальчик, которому уже в другом дворе повторяли: «Вали отсюда, а?» «А у тебя такая карта есть?» – крикнул мальчик со щеками и в резиновых сапогах. Не дождавшись ответа, он сказал мальчику с русыми от солнца волосами: «У меня таких карт двадцать». «А у меня в деревне их двести», – отвечал тот, посмотрев глазами внутри себя. «Нету у тебя двести», – ответил полный мальчик. И они присоединились к другим мальчикам, сидевшим на белой трубе и стоявшим возле неё.