Текст книги "Путешествия П. А. Кропоткина"

Автор книги: Сергей Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

разваренного мелкого проса. Они пригнали с поля около 20 огромных

великолепных быков... Кроме быков, имеются ослы, прекрасные

мулы и лошади. Лошади, говорят, дороги: за весьма

посредственную лошадь платят по 35 рублей. Все надворное строение сделано

очень хорошо – даже и мельница, в которой жернова

непосредственно ворочаются привязанной к ним оглоблей с помощью мулов.

Огороды, под которые отведено большое пространство,

великолепны – капуста, баклажаны, огурцы, лук и т. п. достигли уже

огромных размеров; за огородами, позади больших скирдов хвороста для

топлива, стоит часовенка, но, видно, хозяева не отличаются особой

набожностью, потому что ход к ней совершенно зарос лебедой.

Приняли нас здесь очень дружелюбно».

* * *

Дальше река стала еще оживленнее: пароход шел мимо

деревень. Горные склоны спускались к самой реке. Ширина Сунгари,

даже в самых узких местах, была не меньше километра. Высокий,

левый берег был буквально усеян деревнями и хуторами, которые

тонули в тополевых рощах.

Богатая природа, хорошо обработанные поля – все

"производило впечатление страны с исключительно трудолюбивым и густым

населением. Но нашим путешественникам хотелось познакомиться

с жителями и побродить по настоящему китайскому городу,

почувствовать китайский быт.

И вот наконец, за впадением в Сунгари речки Вокэньхэ, слева

показался город Саньсинь. Он стоял, окруженный валом с

деревянными воротами. Кропоткин так описывает первое свое впечатление

о Саньсине:

«...грязные закоулки, ряды лачуг из битой глины, и только одна

есть достопримечательность: это на площади, почти за городом,

высокий гранитный памятник, в основании которого лежит

гранитная черепаха. На ней две «гадписи – китайская и

маньчжурская.

Кроме того, в городе есть несколько кумирен из серого

кирпича, довольно красивых, с каменными колоннами и разными

украшениями.

Гольды ! привозят сюда соболей, и тут их жестоко обирают

чиновники, платя за хорошего соболя, стоящего 5—6 рублей на

наши деньги, 2—3 рубля. Наконец, они (гольды) здесь находят кучу

водки и все остальные удовольствия».

В Саньсине поразило множество китайских чиновников,

полицейских и солдат. Они встречались буквально на каждом шагу.

Здесь находился и мандарин второго класса, с красным шариком

на шапочке. Он командовал многочисленными полицейскими,

которые бесцеремонно и грубо обращались с населением.

Саньсинь – это центр, где организуются ярмарки для нанайцев.

На рейде стояло множество джонок. Тут же, на берегу, строилось

больше сотни новых лодок для продажи нанайцам, живущим в

низовьях Сунгари и на Амуре. Население Саньсиня достигало

десяти тысяч человек.

Выше Саньсиня Сунгари прорывается сквозь второй горный

хребет Доус-Алинь. Ее устье стеснено скалами, со дна встают

подводные камни. При низкой воде плавание небезопасно. Нередко из-за

быстроты течения лодки разбивались даже при хороших

лоцманах. Местами на берегу домики так близко подходят к воде,

словно купаются в ней.

Выше река опять вьется капризными петлями среди

низменности. Только местами к правому берегу подходят холмы, заросшие

дубовым лесом. В большую воду низменности затопляются на

необозримое пространство.

В августе у путешественников произошла интересная встреча.

Пароход «Уссури» нагнал лодку с французским флагом, на

котором была китайская надпись на белом поле.

«Когда подошли ближе, – рассказывает Кропоткин, —

разглядели китайца с черной бородкой и биноклем в руках. Мы узнали

в этом китайце одного из миссионеров, с которым встречались в

Хабаровке'. «Уссури» взял джонку миссионера на буксир.

Оказалось, что католический миссионер приехал сюда два

года тому назад из Франции через Шанхай, выучился говорить по-

китайски и... отправился на Сунгари зимовать в нанайских

селениях.^ Миссионеры основали приют, в котором несколько сот детей

нанайцев воспитывались в христианской вере и со временем должны

были служить для распространения христианства среди нанайцев.

Способы, которыми приобретаются дети в приют, очень

разнообразны. Берут и незаконнорожденных, и сирот, и, наконец, просто

покупают их».

Все миссионеры хорошо знали местный язык и

приспосабливались к местным обычаям, они даже носили косу, как китайцы, и

китайскую одежду.

«Благодаря своей ловкости, – писал Кропоткин, – миссионеры

проникли уже в Корею, где их теперь (1864 год) находится

человек до десяти. Все они, конечно, скрываются и получают деньги

и вещи через одну заставу, при помощи купцов-контрабандистов».

* * *

Смена низменных плесов горными на Сунгари – обычное

явление. Вслед за возвышенностями опять потянулась однообразная

голая низменность, по которой Сунгари делилась на

многочисленные протоки.

Как-то выдался особо интересный день для экспедиции. Делая

километров по шестьдесят-восемьдесят в сутки, пароход достиг

устья реки Хуланьхэ, левого притока Сунгари.

Пароход вошел в него и бросил якорь у маленького городка

Хуланьчен. Это был городок по величине вроде Саньсиня. И здесь

тоже был свой мандарин с красным шариком и тучи полицейских

и чиновников.

Кропоткину давно хотелось познакомиться с бытом китайской

буржуазии. Воспользовавшись остановкой, он вместе с

миссионером-французом побывал сначала в деревушке неподалеку от

города, в доме богатого купца. Там он закупил кстати свежей

провизии, на смену надоевшей всем солонины, благо запрещение

торговли с русскими не дошло еще до этой деревушки.

Дом богатого купца выделялся среди убогих китайских хижин.

«Тут, за оградой из битой глины, – писал Кропоткин, – нашли

Схема маршрута путешествия Кропоткина по реке Сунгари.

мы несколько строений и, как водится, лавку. Оказалось, что тут

можно купить быков и баранов. Пока пригоняли оба стада, нас

попросили в комнату возле лавки и угощали чаем; но мы обошли

надворные строения, забрались в крошечный цветник, на огород,

пока дождались быков. Китайская медленность невыносима, и мы

теряли терпение.

Утомительно было бы рассказывать, как долго тянулись

переговоры при выборе двух быков и шести баранов. Наши рубли были

приняты по очень низкому курсу, и при этом быки обошлись по

17 рублей на серебро».

Эта покупка была единственной на протяжении всей

экспедиции.

В этой же деревушке путешественников удивило отсутствие

полицейских и чиновников.

Они уже привыкли к тому, что в каждом поселке, хотя бы из

десятка домов, было по нескольку полицейских, а часто и

чиновник с медным или белым шариком на шапочке.

* * *

Выше устья реки Хуланьхэ берега снова изменились. По

обоим берегам Сунгари, насколько можно было обнять глазом, была

видна только степь, испещренная озерами и лужами, оставшимися

после большой воды. Луга поросли жесткой травой и камышом.

На местах несколько повыше, где не заливало водой, лепились

хижины. Население привлекало сюда исключительное обилие

рыбы. Иногда рыба шла косяками и попадала под колеса парохода.

У поселков на берегу обычно находилось несколько джонок и

сушились сети. Леса нигде не было видно. Для топлива возле хижин

были заготовлены большие скирды тростника.

Затем, постепенно, берега стали плоскими, покрытыми

песчаными дюнами.

На этой плоской равнине в Сунгари впадает река Нонни. От их

слияния образуется широкий водный простор. И выше Нонни

картина остается такой же однообразной. По берегам на большом

расстоянии – одни песчаные волнообразные дюны. При каждом

наводнении, после каждой бури дюны перемещаются с места на

место.

Для плавания это был один из самых трудных плесов.

Фарватер Сунгари стал очень капризным. Пароход, отыскивая его, часто

останавливался, шел из стороны в сторону.

* * *

6 августа экспедиция добралась до главного города

провинции – Бодунэ-Хотонь. Он был интересен тем, что тут впервые

путешественникам удалось увидеть характерную китайскую

архитектуру. По сравнению с Саньсинем город был очень своеобразен.

Высились башни с загнутыми кверху углами крыш,

обнесенными низкой каменной стеной с башенками, с круглыми отверстиями

для пушек. Это была своего рода крепость, которая, конечно,

могла защитить только от армии, не имевшей оружия. Там и сям на

фоне зелени выделялись пагоды!.

Приход «огненной лодки», как китайцы называли пароход,

привлек всеобщее любопытство. К пароходу подплывали джонки,

загруженные людьми доотказа. На берег высыпало все население.

Амбань провинции Бодунэ-Хотонь прислал любезные

приветствия экспедиции. Можно было бы воспользоваться

благосклонностью амбаня для более близкого знакомства с городом, бытом

и населением. Но приходилось торопиться дальше из-за быстрого

спада воды, и выйти в город не пришлось. В Бодунэ-Хотонь

решили зайти на обратном пути.

Скучная равнина, покрытая дюнами, продолжалась и выше

города километров на семьдесят. Опять появились трудные для

«Уссури» перекаты.

Пароход натыкался здесь на целый ряд нескончаемых мелей и

едва пробился сквозь них. Он шел без аварий лишь благодаря

искусству капитана и самоотверженной работе команды.

Река разлилась на два-три километра в песчаных берегах,

образуя множество островков, поросших тростником, на которых

всюду виднелись домики рыбаков.

Вошли в лабиринт протоков, при очень тихом течении

походивших на красивые садовые пруды. По берегам виднелись хижины

с небольшими огородами. Низкий наносный берег порос

небольшими вязами. На крутых берегах, на склонах холмов были видны

живописные слоистые обнажения глинистых сланцев и песчаников.

На склонах, в садах, лепились, как гнезда, хижины, а за ними

виднелись посевы проса и кукурузы и стояли стога скошенного

сена. Каждый клочок земли был распахан.

Население здесь было гуще, чаще попадались хижины под

вязами. Домашний скот лучше и крупнее, чем в низовьях.

Оживленно было и на реке. Груженные лесом, кадками и кирпичом

джонки то и дело попадались на пути парохода.

На этом плесе Кропоткин отметил первые предприятия

сельскохозяйственной промышленности – водочные заводы.

С утра 8 августа пароход шел некоторое время среди низких

заливных лугов, где Сунгари снова разбивается на протоки, но

впереди уже издали были видны синеющие отроги зубчатых

хребтов. Погода стояла жаркая. Днем пароход подошел к горам,

которые обрывались у правого берега реки. Это был третий от устья

хребет, который пересекала Сунгари.

«Местность с каждым шагом становилась все лучше, деревья

чаще, но это не амурские дубняки, а раскидистые и растрепанные

деревья, являющиеся на первом плане итальянских и вообще

южных ландшафтов, – вспоминал Кропоткин. – По временам

где-нибудь в углублении, между отрогами гор, под утесом гнездится

чисто выбеленный домик, мелькающий из-под густой зелени. Река

суживается до 200—250 саженей между подступающими

отрогами гор. И далее один вид лучше другого. Сейчас прошли мимо

одного чудного утеса. Внизу обнажения, над самой водою – ветлы.

Далее крутой подъем, весь как ковром покрытый орешником

(лещиной) и дубняком, на южной стороне отвесный утес, а за ним

густая роща из огромных вязов».

Пароход «Уссури» остановился на ночь у склона горы, где

стояли две хижины. В них жили два старика с небольшими

семьями. Трудолюбие этих людей поразило Кропоткина.

«Удивительно, как много могут они обрабатывать земли, —

пишет он, – тем более что на склоне в 25 градусов, конечно,

приходилось работать или кайлом, или лопатой. Кроме посева проса

и кукурузы, у них разработаны еще большие огороды.

Растительность великолепная: весь склон холма зарос густейшей травой,

которой мы собрали довольно много образчиков. Все это

перепутанное виноградом, с огромными, очень глубоко разрезанными пяти-

лопастными листьями и многими вьющимися растениями. Так и

пышет здесь теплом даже в девятом часу вечера. Среди густой

травы и папоротников поднимаются дикие сливы, яблони,

вишневые, жасминные и персиковые деревья. Овощи достигают

громадных размеров».

Богатство растительности было поразительное. «Словно кто

нарочно вел воды – десятками рукавов среди красивых садов»,

заканчивает Кропоткин описание этого уголка.

Когда вышли в дальнейшее плавание, река снова разбилась на

множество протоков. Фарватер путался в нескончаемом ряду

островов, отмелей, усыпанных галькой, среди которых река

шириной в полтора километра и глубиной около двух метров кипит

кругами и образует воронки.

Пароход с баржей не двигался на малом ходе: баржа

снималась с мели силой встречного течения. Пароход не слушался руля.

Дальше итти с баржей оказалось невозможным, и капитан

распорядился бросить якорь.

* * *

Вскоре от берега отчалила джонка и привезла на пароход

визитную карточку губернатора Бухтай-Хотоня.

. Опять начались настойчивые уговоры не ехать дальше.

Переводчик уверял, что губернатора нет дома, что до Гирина осталось

еще двести километров, что течение будет очень сильное и лучше

им бросить пароход и отправиться на лошадях до Бухтай-Хотоня,

где ждать разрешения на поездку. Но все эти заявления уже не

производили никакого впечатления: Кропоткин и его спутники

хорошо знали им цену. При проверке оказалось, что губернатор дома,

а до Гирина расстояние втрое меньше. В Бухтай-Хотоне сидел

совсем маленький амбань (губернатор), разрешение которого не

могло иметь никакого значения. Но самое главное – плохого

фарватера оставалось только несколько десятков километров. Без

долгих размышлений двинулись дальше. «Уссури» оставил баржу у

ближайшей деревушки, взял топливо и пошел к Гирину.

Шли по извилистому фарватеру. Река сузилась до четырехсот-

пятисот метров, сжатая горами, и везде была глубока. Часто

попадались деревни, а еще выше шла вереница хуторов и деревень,

за которыми были разбросаны пашни.

Стоял август. Пшеница начинала желтеть, наливались

кукуруза и просо. По лугам бродили лошади, мулы, очень крупные

ослы и прекрасный рогатый скот. По реке взад и вперед двигались

джонки.

«Мы вступаем в область гор, сперва несколько песчаных, —

пишет Кропоткин, – потом каменистых, представляющих наверху

острозубчатые очертания, местами выветривающихся и

обсыпающихся горных пород. Эти беспорядочно нагроможденные горы то

имеют вид отдельных небольших поднятий на высокой плоской

возвышенности, то образуют ряды коротких цепей —одним словом,

представляют нагроможденные горы высокой альпийской горной

страны. В рядах, ближайших к речке, только северные склоны гор

заросли лесом, зато дальнейшие ряды зеленеют темной густой

зеленью чернолесья. Южные же склоны прибрежных гор все

пестреют под пашнями. Трудолюбивый китаец в своем малоземельном

отечестве забрался даже на крутые скалы, не довольствуясь той

полосой в 5—7, иногда в 20 верст, которая осталась ему между

горами и рекой. Тут один за другим лепятся хуторки, как будто

оспаривая друг у друга право стоять поближе к водам прекрасной

реки. Больших деревень мало, но они начинают являться чаще (по

левому берегу с приближением к Гирину). Но эти хуторки,

зеленеющие там и сям по берегам реки, забирающиеся иногда на

склоны гор, где над всем царит высоко забравшаяся кумирня, все это

только украшает и без того красивый ландшафт. Что ни шаг, то

новый оживленный горный ландшафт, просящийся на бумагу, ио

пароход слишком скоро продвигается, и нет возможности

набросать хотя бы легкий эскиз».

Близ Гирина навстречу «Уссури» вышла флотилия из

четырнадцати джонок. На мачтах от верхушки до самой палубы

свешивались огромные лоскуты желтой и красной дабы (материи). Гребцы

джонок шумно и радостно приветствовали путешественников. Это

были китайские сплавщики джонок, знакомые русским по Айгуню.

Их приветливость была так не похожа на суровую встречу,

приготовленную властями Гирина.

В ГИРИНЕ

9 августа к вечеру показался на горизонте Гирин. Всех

охватило нетерпение поскорее попасть в город – конечный пункт

маршрута. Гирин расположен на крутом берегу, среди отрогов

хребта Чанбо-Шань, синеющего вдали высокими зубчатыми

вершинами.

Вид этого города издали вызвал всеобщее восхищение. Гирии

раскинулся амфитеатром вдоль реки на протяжении трех

километров. Несметное количество домишек, построенных на столбах,

подступало к самому берегу, дальше по склону гладкого

высокого берега торчали башни и пагоды оригинальной

архитектуры, со множеством завитушек и загнутыми кверху углами

крыш.

Население города высыпало на берег встречать «огненную

лодку». Люди сплошной стеной стояли на берегу и на спусках к

реке. Над самой водой, на террасе, сооруженной на столбах и

убранной цветами, расположилась купеческая аристократия Гирина. Чи-

новники бесцеремонно толкались, пробираясь в колышущемся

море голов. Полицейские хлестали направо и налево палочками и

кнутами по головам, расчищая себе дорогу. Толпа шумела, и на

палубу «Уссури» доносился гул, напоминающий разворошенный

пчельник.

Первая встреча с населением была явно дружественной и

приятной. Но оказалось, что власти были так напуганы появлением

незваных путешественников, что распорядились под разными

предлогами не пускать участников экспедиции в город. Причиной

этого, как впоследствии выяснилось, был слух о спрятанных в барже

винтовках. Когда Кропоткин и его спутники хотели сойти с

парохода и осмотреть город, им удалось увидеть только переулки возле

самого берега, похожие скорее на грязные узенькие проходы

между двумя рядами лавчонок. Дальше их, по распоряжению властей,

не пустили. Принять экспедицию у себя власти не захотели и

осмотреть город не разрешили.

Еще более странно встретило экспедицию купечество. Когда

пароход бросил якорь, то все купцы Гирина со всеми их служащими

оказались на берегу, вооруженные огромными изогнутыми

ржавыми китайскими мечами. Они получили их из старого арсенала.

Было такое впечатление, словно они собирались давать бой

какой-нибудь шайке, прибывшей на пароходе с целью ограбить их

лавки.

Пока участники экспедиции оставались на пароходе, в

китайских лавках торговали, но как только Кропоткин и его спутники

высаживались на берег, все лавки сразу закрывались: купцам

было запрещено продавать им что-либо. Нельзя было купить

никакого продовольствия. Через двое суток положение стало трудным, и

если бы власти не присылали на пароход кое-какую провизию в

виде подарков, отказавшись брать за них деньги, экспедиции

пришлось бы голодать.

Ежедневно с утра являлись два переводчика, и участникам

экспедиции приходилось разговаривать только с ними. Всему

остальному населению общение с русскими было строго

воспрещено.

Если бы целью экспедиции было установление дружеских

отношений с Маньчжурией, то дело можно было бы считать

провалившимся.

После такого приема экспедиции ничего больше не оставалось,

как сняться с якоря в обратный путь.

Приближалась осень. Погода изменилась, начинались даже

заморозки. Вода спадала. Нужно было торопиться, иначе был риск

зазимовать на Сунгари. Китайские власти боялись этой зимовки

больше, чем капитан парохода «Уссури», и они тут же снабдили

экспедицию всем необходимым для обратного пути.

После двух дней пребывания в Гирине, ничего не добившись от

местных властей, пароход «Уссури» )1 августа снялся с якоря в

обратное плавание.

«Мы можем сказать только, – писал Кропоткин, – что

население в Гирине живет очень тесно и что в нем очень оживлена

торговая деятельность. Расспросы переводчиков о количестве

населения ни к чему не привели, так как китайцы старались скрыть

истину. Поэтому пока мы готовы принять цифру Кимай-Кима —

150 тысяч жителей – как довольно возможную».

В Гирине и его окрестностях на притоках Сунгари строилось

громадное количество джонок для торговли. Экспедиция

встречала их немало на своем пути.

И все-таки, несмотря на неудачи, отправляясь в обратный путь,

участники экспедиции чувствовали себя удовлетворенными.

Основная цель их путешествия была достигнута. Выяснилось,

что от впадения в Амур до самого Гирина река Сунгари вполне су-

доходна. Капитан парохода «Уссури» Васильев и его помощник

Андреев были особенно довольны: они сняли подробную

навигационную карту. На обратном пути карта давала им возможность

итти полным ходом. Вопрос о судоходстве на Сунгари от устья до

Гирина был решен положительно.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Обратное плавание по течению шло несравненно быстрее. По

дороге «Уссури» забрал оставленную баржу. Но и тут не обошлось

все гладко. Вода быстро сбывала, и пароход 12 августа сел крепко

на мель. Пришлось заночевать. А за ночь вода еще сбыла, и встал

вопрос: не придется ли «Уссури» зимовать или ждать нового

паводка.

Выручило желание китайских властей избавиться поскорее от

незваных гостей. Из Гирина пришло предписание: во что бы то ни

стало снять пароход с мели. Прислали людей на помощь.

«Когда сотни китайцев стояли в воде, – писал Кропоткин, —

безуспешно работая стягами, чтобы сдвинуть пароход, я соскочил в

воду, схватил стяг и запел «Дубинушку», чтоб под ее звуки разом

толкать пароход. Китайцам это очень понравилось, и при

неописуемых криках их тонких голосов пароход наконец тронулся и

сошел с мели. Это маленькое приключение установило между нами

и китайцами самые лучшие отношения. Я говорю, конечно, о

народе».

Потеряв два дня, «Уссури» двинулся дальше. Чтобы не

рисковать снова сесть на мель, выслали вперед шлюпку на промеры

и шли следом за нею. Как только шлюпка давала сигнал,

пароход становился на якорь, и начинали искать путь в другой

протоке.

Кропоткину это было очень наруку: он с товарищами

спускался на берег и пополнял собранные коллекции.

За сутки прошли сорок пять километров и к вечеру 15 августа

остановились на ночлег у водочного завода Нинюкен. Вокруг него

во все стороны виднелись дымки хуторов и деревушек. Этот

ночлег запомнился Кропоткину, и он так описывает пребывание на

заводе:

«К счастью нашему, на заводе не оказалось ни одного

чиновника, ни одного полицейского, а потому приняли нас как нельзя

лучше. Мы поднялись в гору мимо груды превосходной глиняной

посуды (глиняных кадок) и вошли во двор, обнесенный плотным

забором. Тут разбросаны были корыта и чаны, употребляющиеся

при выделке водки... Благодаря отсутствию чиновников нам

удалось хорошо купить водки, табаку и убедиться, до какой степени

ласков и любезен становится китаец, когда над ним не висит плеть

маньчжурского чиновника. Скажу только, что вид этой крытой

галлереи в Нинюкэн, с ясным небом, при свете бумажных фонарей

и огонька, над которым грелся чайник, среди любезных, хоть и

немного слишком любопытных, зато добродушных, услужливых

китайцев-работников, вероятно, у всех нас останется в виде

приятного воспоминания. Поздно разошлись мы по домам, провожаемые

китайцами с фонарями, и расстались друзьями, что никогда не

удавалось в присутствии чиновничества».

Ниже пароходу пришлось итти прежним порядком, высылать

вперед шлюпку для промеров, задерживаясь по временам на

якоре. Но вода все спадала, и риск застрять все увеличивался.

Экспедиция пыталась пригласить китайского лоцмана, но власти не

разрешили: они боялись, что лоцманы разболтают названия местностей

и сообщат путешественникам нежелаемые сведения.

Неожиданно капитан Васильев и команда обнаружили на мелях и

перекатах реки палки с пучками камыша или соломы. Оказалось, эти

судоходные знаки были поставлены по приказу властей, которые

боялись, как бы русские не зазимовали на Сунгари. Благодаря

этим «бакенам» пароход благополучно обошел мели и спустился

вниз.

Экспедиция познакомилась с рыбными богатствами Сунгари.

По всей реке сновали паруса рыбацких джонок. Куда ни бросишь

взгляд, всюду были видны рыбаки, тянувшие сети и неводы. На

отмелях повсюду сушились сети.

Но самое интересное зрелище представляла рыба. Она шла

массами. Ее было видно издали по множеству чаек, которые

носились над водой и выхватывали свои жертвы. Когда «Уссури»

пересекал такую стаю, рыба бросалась во все стороны, прыгала из

воды, и много ее гибло под колесами парохода.

Первые дни погода была превосходная, теплая, и плавание

было приятным. Затем полил мелкий холодный дождь. Несмотря на

судоходные знаки, опасность зазимовать становилась все более

возможной. Вода не переставала спадать. Провизии на пароходе

было только на несколько дней, а купить ее на берегу не

удавалось из-за запрета властей.

Приходилось торопиться, плыть, не останавливаясь, мимо тех

мест, где Кропоткина соблазняли или обнажения горных пород,

или исследования рельефа.

«Наконец добрались мы до Бодунэ, где в прежний путь нас так

хорошо принимали, – писал Кропоткин. – Тут, думали мы,

закупим провизии и тогда можем итти не спеша, если внизу вода

будет хороша».

Но расчеты не сбылись, и тут их опять встретили чиновники.

Путешественники должны были вернуться на пароход ни с чем и

плыть дальше.

Очень помогла на обратном пути глазомерная карта, которую

они сняли по пути вверх.

23 августа «Уссури» уже был на Амуре и бросил якорь у

станицы Михайлово-Семеновской. Все трудные места, на которых они

застревали в низовьях, теперь, при пользовании картой,

промелькнули, как в панораме.

«Прошли, ни разу не севши на мель, не заходя никуда и даже,

к великой радости маньчжурского начальства, не побывали в Сань-

сине», писал Кропоткин.

* * *

Все плавание продолжалось месяц и два дня. Оставалось

подвести итоги. Они оказались более значительными, чем Кропоткин

думал вначале.

Прежде всего, экспедиция установила, что Сунгари от устья до

Гирина пригодна для судоходства на небольших паровых судах, с

мелкой осадкой.

Затем на Сунгари были определены четыре астрономических

пункта. Это давало возможность создать географическую карту

реки и ее берегов.

О своей геологической коллекции, собранной им на Сунгари,

Кропоткин в своих отчетах не пишет, считая ее слишком бедной.

Метеорологические наблюдения, сделанные в течение месяца,

были ценны для суждения о местном климате во второй половине

лета.

«Вот все результаты, добытые нашей первой, быстро

пронесшейся по Сунгари экспедиции, – писал Кропоткин, – Нам

остается только пожелать, чтобы, при всей их незначительности, они

могли быть хоть сколько-нибудь полезными для будущих

исследований».

Путешествие это оказалось для Кропоткина и его спутников

нелегким. На обратном пути Кропоткин к тому же еще заболел

лихорадкой.

Но ничто не могло остановить молодого, неутомимого

путешественника-исследователя.

Возвратившись на Амур, он почти без отдыха отправился в

новое плавание по этой же реке.

* * *

Кропоткин и астроном Усольцев напечатали отчет о второй

экспедиции в VIII книге «Записок Сибирского отдела

Географического общества» (Иркутск, 1865). Отчет Кропоткина,

объединяющий обе экспедиции, называется: «Две поездки в Маньчжурию в

1864 году».

В 1890 году, когда начались работы по изысканию трассы

Маньчжурской железной дороги к Тихому океану, географы

разыскали отчеты и карты, составленные экспедицией Кропоткина.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОЛЕКМИНСКО-ВИТИМСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Еще в детстве, в Москве, на Воробьевых горах и в

Сокольниках, Кропоткин видел огромные валуны – обкатанные гранитные

камни в два человеческих роста. Его учитель, студент Смирнов,

рассказал ему тогда, что эти гранитные камни оторваны от гор

Финляндии или Скандинавских гор. Древнее море покрывало некогда

весь север Европы и России. Море отрывало якобы от конца

ледников ледяные глыбы, как отламывает их и сейчас от ледников

Гренландии. Эти ледяные глыбы плавали, как и сейчас плавают

айсберги в Атлантическом океане.

Когда глыбы льда таяли, то валуны, которые лежали на них,

падали на дно моря. Долго странствуя на льдинах по

древнему морю, валуны попадали и на север Европейской России и

Азии.

Любимый учитель Кропоткина, Николай Павлович Смирнов,

студент Московского университета, прочел эту теорию у

английского геолога Ляйеля.

Но вот еще в самом начале своих путешествий по Сибири у

Кропоткина зародилось сомнение в правильности этой теории. Море

не могло покрывать тех обширных сибирских пространств, на

которых также встречаются и мелкие и крупные валуны из

обкатанных гранитов. Под ними и вокруг них совсем нет характерных

морских отложений – известняков и песчаника. Наоборот, всюду были

ледниковые отложения глины и пески, разнесенные реками и

притоками при оттаивании ледников; на глинах лежали бесчисленные

мелкие и крупные валуны и обкатанная галька.

Летом 1865 года Кропоткин отправился в Саянские горы, к юго-

западу от Иркутска. Из путешествия он привез много материалов,

также подтвердивших его сомнения в правильности теории Ляйеля.

«Поездкой я доволен, – писал он брату. – Вот так гольцы

удалось посмотреть! Лазили мы на очень неважные, впрочем «а

несколько сотен футов/выше верхнего предела растительности

(куполовидные), зато на них для меня ясны следы ледников. Большие

плоскости, совершенно гладкие, и борозды – некоторые указания

на бывшие здесь когда-то ледники. Материалов для обоснования

ледниковой гипотезы накопляется много, преимущественно

геологических».

Постепенно у Кропоткина складывалась новая теория,

объясняющая происхождение и распространение ледников, которая

подтверждалась его новыми наблюдениями и исследованиями.

Ледник при движении ломает на своем пути всякие преграды

и неровности, тащит за собой обломки горных пород, трет и

крошит их.

Трение льдов, обломков, камней и песка постепенно сглаживает

неровности долины ледника, обтачивает шероховатую поверхность

и закругляет в бугры. Ледник проходит по земле, как гигантский

рубанок, он дробит, обтирает камни и превращает их в валуны

и песок.

Места, по которым веками ползла ледяная масса,

превращаются в ряды полированных бугров – «бараньих лбов». Ледник

глубоко режет горные породы обломками камней, которые вмерзли в

него. От этого на горах образуются большие борозды, как будто

проведенные плугом. На Саянах Кропоткин находил много следов

такой работы ледников: обточенные гольцы с округлыми

вершинами, бесчисленные борозды на скалах – следы штриховки

ледниками.

Все это убеждало его, что здесь много веков назад были

грандиозные ледники вроде тех, которые покрывают сейчас

Гренландию.

Путешествия 1863—1865 годов уже дали молодому исследова-

телю большой материал для его смелой гипотезы о ледниковом

периоде в истории Земли. Каждый новый факт, подтверждавший

зародившуюся у него гипотезу, Кропоткин встречал с восторгом. Он

испытывал великое счастье большого и важного географического

открытия.

Совсем недалеко, считая по сибирским масштабам, от места

постоянной службы Кропоткина, от Иркутска, лежит обширный

край между Ленскими золотыми приисками и городом Читой на

реке Ингоде. Этот край простирается примерно километров на

тысячу двести – тысячу пятьсот с севера на юг. Оказалось, что этот

край почти не исследован. Кропоткин заинтересовался этой горной

страной и решил во что бы то ни стало там побывать. Экспедиция

в этот край могла дать молодому исследователю новый большой