Текст книги "Виланд (СИ)"

Автор книги: Сергей Петренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Да нет... Оборотень исчез. Только... он был частью меня. Теперь у меня не осталось Силы. Я пустой. Я...

– Я буду с тобой! Всегда... У нас будет общая Сила, всё, что ты хочешь...

– Димка... Я расту.

– Мы уйдём в Лес! Мы...

– Ты же понимаешь. Это не решение. Лучше начать сначала.

– Дурак! – крикнул Димка. – Ты!.. Сумасшедший. Ты помнишь, сколько их прошло, таких жизней?! Твоих и моих? В которых мы не могли ничего. У нас не было и этого. Ни Силы, ни Леса, не было даже надежды. Мы не знали... не могли встретиться.

– Но что будет, когда я вырасту? Стану старым, у меня будут путаться мысли, и я с умным видом буду изрекать всякую назидательную чушь! Конечно, можно сделать так, что я не буду болеть, меня не разобьёт паралич, и не будет вонять изо рта... Но ещё никто... Никто, Димка... это страшно! Если я каждое утро буду встречать тебя какою-нибудь дурацкой мыслью, сам себе умиляясь – какой я остроумный! А ты! Что будешь чувствовать ты?! Жалость?.. Если я уйду сейчас, будет легче. Потому что во мне осталась хотя бы воля, и в эти мгновения мне кажется, будто я не боюсь.

– Только я тебя не пущу. С тобой сейчас что-то творится... и ты мне будто не всё говоришь. Словно боишься. Не ухода, а другого.

– Себя... – прошептал Альви. – Такого, каким я становлюсь.

Димка широко раскрыл глаза. Он вдруг увидел...

– И ты этого боишься?!

* * *

...Были в Черноречье на рассвете. Мы ехали на восток, дорога тянулась по дну широкой балки, и встающее из тумана солнце сделало так, что весь мир впереди сиял – ослепительное золотисто-белое сияние, как в первый миг творения!

Лис что-то сказал Димке, а я не расслышал. Они улыбались. Димка почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня.

– Хочется спать? – Он помотал головой, и, будто нарочно, прилёг, примостив локоть у меня на коленях. Волосы его тоже чуть-чуть золотились от солнца.

Лис чихнул. Потом махнул рукою и превратился в настоящего лисёнка. И исчез в траве, я даже рта раскрыть не успел. Димка скосил глаза туда, где только что сидел Лис, опять улыбнулся.

Деревня была обыкновенная. Мы встретили стадо и троих пастухов. Собаки, отлаявшись за ночь, уступили "эфир" петухам. В одном из дворов пробовал голос совсем ещё неумелый "певец" – вместо "кукареку" у него получалось нечто нелепое и смешное.

– Смесь козы с кукушкой! – засмеялся Димка.

Небольшой дом на выселках выбрал для нас Скорень. Впрочем, дом казался небольшим снаружи, а внутри в нём помещались две уютные комнатёнки, кухня и сенцы. В доме, правда, была не печь, а «груба», как здесь говорили – она поменьше, спать на ней негде.

Окна в доме маленькие, стены – толстые, из могучих, дубовых плах, дому, сказал Скорень, полсотни лет, и ещё полста лет простоит.

В сенцах, если закрыть двери – темным темно. Пахнет чуть-чуть извёсткой. И прогорклым постным маслом. Димка задевает коленкой ведро, оно звякает, Димка подаётся назад, толкая меня всем телом, и я тоже наступаю ногой на что-то непонятное – потом окажется, что это – примус.

Скорень нас ждал, и на плитке жарит картошку. С печёнкой и шкварками. Димке он тут же наливает в большую голубую кружку холодного молока, рассказывая:

– Постель вся новая, льняная, гномская. Кровать одну я выбросил, а вместо неё диван привёз, как просили. В погребе – картохи, морковка там, соленья-варенья, сам ещё всё не просматривал, чего там вам Глазуля понаставила... Сало, окорока, колбасы там – тоже наши; здешние, говорят, хуже. Молочко, хотите, местное можно брать, я тут с тёткой одной познакомился – ничего, тётка, добрая, понимает... Чего ещё? Ну, про дровишки я вам там ещё рассказывал... А мёд вот, наш, лесной, прямо жаром полденным дышит, как весь цвет и сок полянный, весь с солнцем перемешанный. Куда там здешним, с просоленных лугов...

Завтракали – как в сказке. Димка наклонился, прошептал с улыбкой:

– К этой картошке огурцов бы малосольных... Я давным-давно их не ел.

– Да я сделаю, если не забуду. Там дела... рассолом залить в банке, с укропом и чесноком – завтра будет готово.

– Так быстро?! – удивился Димка.

Огород при доме тоже был. Заросший, правда. И малинник. И сад. Всё это исследовать в самом скором времени...

– Ничего не будем сегодня делать? Только смотреть.

– Сегодня ничего и не получится, – согласился Димка. – У меня всегда такое странное состояние после дороги – будто устал, а уснуть нельзя. Будто от старого места ниточки оборвались, а к новому не приросли ещё...

Вещей у нас было с собой не много. И среди них – ничего ценного. Только Димкин Голубой Шар. Димка держал его в шкатулке, вымощенной гагачьим пухом – сомневаюсь, что Шарик было легко поцарапать или разбить, это, скорее, знак Димкиного отношения – к Шарику с берега Океана, из таких далёких пределов, что у меня и сейчас в душе будто ноет тонкая струна, когда я вспоминаю пронзительно прекрасное и чужое небо – как будто из совершённого и чистого фиолетового хрусталя... И неподвижную, не тронутую зыбью, водную гладь.

Как всегда, обживая новый дом, первым делом устраиваю небо в спальне – для Димки. Вешаю звёздочки, которые будут светиться в темноте. Из розовых, голубых и белых целлофановых лент, фольги и ниток делаю облака, и добавляю немного росы и серебристого тумана, и дождевых нитей из ёлочной мишуры. Две сосновые ветки над изголовьем кровати – и когда всё готово – взгляд из-под ресниц – сейчас всё это кажется чуточку смешным и примитивным, но после первых снов декорации оживут, поселится над облаками лёгкий ветерок, зашумят невидимые деревья-великаны, замерцают в тёмных углах крохотные светлячки...

Димки не было часа два. Он бродил по окрестностям Калинки, вернее, под окрестностями. Я заметил, что дверь дровяного сарайчика неплотно прикрыта, и посмотрел, что там, внутри. Труха, паутина, в одном углу уголь, в другом – ларь с остатками жмыха, у стены слева сложены дрова – Скорень, умница, обо всём позаботился. В сарае стоял ни с чем не сравнимый запах – смесь древесных – смолистых и прелой трухи, запаха дешёвого бурого брикетного угля, которым, наверно, топили прежние хозяева, и запах жмыха и мышиный дух, и ещё – еле уловимый – чего-то весеннего, дождевого и грозового, свежего. Я притворил за собою дверь и шагнул, пока глаза не привыкли к темноте, наугад. Димкина светлая тенниска будто мелькнула впереди, темнота распахнулась и снова захлопнулась за спиной. Я постоял, размышляя, нужен ли мне огонь и далеко ли стоит идти? Что-то хрустнуло и, тяжело толкнув крыльями воздух, мимо пронеслась сова.

Ух, ты!.. А под Калинкой-то не лес, не холмы – тут тоже какая-то деревня. Брошенная, древняя; сгнившие, развалившиеся избы – не избы, а почти одни остовы без крыш. Изгороди... а вдали – будто пятно света – луна или костёр, я не понял.

Я решил вернуться. Понял, что если не сделаю этого сейчас, прогулка растянется надолго.

Закрывал дверь сарая, и почудилось – что-то сквозняком или комком серой пыли проскользнуло мимо.

Громко айкнула тётка на улице, в калитку вбежал взлохмаченный чертёнок Йолла, уставился на меня, будто не узнавая, затем ухмыльнулся во весь свой широченный рот.

– Ну за каким ты лешим их пугаешь? Они потом про наш дом такое сочинят, что за мной попы с кадилами дюжинами будут бегать...

Йолла притворился, что ему стыдно.

– А Димка где?

– Осматривается...

Йолла вздохнул сокрушённо. Он, явно, пожалел, что не подоспел раньше, а то бы непременно увязался за ним.

– Ах, да, совсем позабыл! – воскликнул он, дёргая себя за ухо. – Рогас передал письмо.

Йолла надеялся меня обрадовать, но я-то ждал, что Рогас объявится сам.

– Он отправляется в плаванье, – сказал я, прочтя письмо – короткое и, как мне показалось, нарочито бодрое. – Ты знал?

– Я знал, что они переделывают корабль... Что за плаванье?

– По Океану.

– По?!

– Именно.

– Но зачем?! Это же так ужасно долго?!

"Ужасно долго!.." Ах, Йолла... Ужасно дольше, чем ты вообразил. Океан бесконечен... Вслух я сказал:

– Не всё можно увидеть сверху.

Появился Скорень, объявив, что сию минуту привезут песок, камни и напиленный штакетник. Я попросил Скорня проследить, чтобы всё сделали, как нужно, сам улизнул в дом готовить ужин.

Димка почти никогда не опаздывал к ужину, если знал, что я его жду. Появился вовремя и на этот раз, но было заметно, как он спешил.

Во всяком случае, ничего ужасного не произошло. Димка выпил кружку холодного молока, потом посмотрел на меня загадочно. Я улыбнулся – ясно, он что-то нашёл там, внизу.

– Ты же видел много разных библиотек, – сказал он наконец. – Та, что я нашёл – самая странная.

Я обожаю древние библиотеки. Димка это знает. Наверно, он почувствовал её сразу и захотел убедиться, что нет никакого обмана.

– Ужасно хотелось посмотреть там хоть что-нибудь! Но я себя пересилил. А дорогу я запомнил хорошо.

– А я бы не удержался! – вздохнул Йолла. – Прихватил бы что-нибудь с собой!

– Так нельзя, – строго откликнулся Димка. – Они этого не любят. Если унесёшь самое главное, всё место может умереть. Брать можно только после того, как оно признает тебя.

Йолла пожал плечами.

– Хорошо бы, гномы это усвоили! Уж они-то шныряют повсюду и не пропускают ничего, что плохо лежит...

– Гномы и сами создали немало, – заспорил я. – А то, что плохо лежит, пускай берут, ладно.

...Первая ночь в этом доме явилась незаметно и привычно, отгорел закат, как отзвучала чудесная и печальная баллада, ушли все краски, и медленные, тихие сумерки сделали ещё один день призрачной дымкой над озером снов.

Когда засыпал, чудилось – слышу далёкую перекличку каких-то странных птиц на высоких башнях. Равнине не было конца, башни, словно иглы, редкой цепью терялись в бесконечности.

Разбудил меня грохот и треск, похожий на удар грома, как будто молния свалила огромное дерево у самого дома. Затем наступила тишина, и, приподнявшись на локте, я долго соображал, что случилось. Димка лежал неподвижно, я не мог понять, спит он или нет.

В любом случае, я должен был встать. Ночные звуки не обязательно сообщают об опасности, но всегда важнее дневных, и внимание к ним часто бывает вознаграждено.

Звёзды и месяц на нитках сияли удивительно ярко, и в их свете я мельком увидел своё отражение в окне.

Я вышел из комнаты, думая о том, что Йолла мог задеть и свалить какое-нибудь ведро, спускаясь с потолка. Он предпочитал ночевать на чердаках, скучая по Дереву и высоте.

Странно, что Димка не проснулся...

Когда я миновал уже третью или четвёртую комнату, я, наконец, осознал, что происходит неправильное. Я был не дома. И если каждая комната была новым слоем реальности... я зашёл уже очень далеко. Так далеко, что даже Димке, может статься, будет непросто меня найти. Если, конечно, он ещё не проснулся.

Я медленно повернулся и посмотрел назад. И увидел зеркала. Коридор в зеркалах.

Неужели, ловушка? Но кому это нужно? На какую выгоду может рассчитывать похититель, если он знает, кто такой Димка?

Скоро я увидел и услышал местного жителя – он оказался дряхлым карликом. Держа в руке свечу, он двигался откуда-то слева, громко шаркая подошвами. Смотрел он себе под ноги и то и дело вытягивал вперёд ладонь, очевидно, не очень-то доверяя зрению. Я даже подумал, что карлик сам ничего не знает о моём появлении, и случившееся – результат вовсе не злого умысла, а всего лишь причудливая игра пространств.

– Вы здесь, сударь? Последние годы я, как лягушка, плохо различаю всё неподвижное, уж простите...

– Позвали бы в гости по-человечески, – выдохнул я. – Димка будет волноваться.

– Да причина-то именно в нём, в вашем спутнике. Я не хочу, чтобы он знал о нашей беседе, и мне стоило немалого труда устроить всё таким образом.

– Странно, что вы рассчитываете... я не скрою от него ничего.

– Да, я знаю. Но ведь это – потом. Когда наш разговор состоится. Вы всё поймёте.

Я – хранитель библиотеки. Это одна из самых древних сокровищниц дворвов, и одна из самых бесценных. Ваш спутник Дэни уже обнаружил хранилище, и я не в силах ему помешать. Когда вы войдёте в библиотеку вдвоём и увидите книгу... и когда вы прочитаете её, ваш спутник захочет уговорить вас не делать так, как написано в ней.

– Вот как? Значит, это опасная книга?

Карлик пожал плечами.

– Не самая опасная, насколько нам известно. Всего лишь описания опытов Тионата по смене тел.

Я почувствовал, как ледяные ладони прижимаются к моей спине.

– Тионат мог сколько угодно изменять своё тело – но что из этого?

– Не своё... – Карлик усмехнулся. – Он был единственным, кто умел перемещать чужие сознания. Вы знаете, скольким людям пришлось умереть? – одни стали жертвами бесчисленных неудачных опытов, другие послужили материалом. Тионат многим смертным правителям оказывал неоценимые услуги – и брал плату не холодным золотом и не бездушными самоцветами...

Конечно, я слышал о Тионате. Мастер, проникший в глубины магии – редкая книга о Древних и Магии не упоминала об опытах Тионата. Читая эти хроники, можно было подумать, что их авторы знали об одиозном мастере больше, много больше, чем решались доверить бумаге. Как будто судьба Тионата – одного из величайших магов, преступившего все и всяческие запреты, и, в конце концов, принявшего страшную смерть – леденила мысли, не позволяя им принять форму слов.

Если в книге, о которой говорил карлик, кроме осторожных упоминаний и намёков, действительно есть описание опытов, её ценность, равно как и опасность её, трудно даже оценить.

Очень мало можно найти книг, которые лучше уничтожить ещё до того, как прочтёшь. Книга Тионата, возможно, из их числа.

Я сказал это вслух. Карлик чуть заметно усмехнулся.

– Что ж, попробуй.

– Постой! Мне теперь кажется – ты подстроил это. Что Димка нашёл библиотеку.

– Подстроил? Нет... Мы, обитатели нижних миров, просто умеем ждать. Если надо – очень-очень долго.

– И если я откажусь...

– Мы просто подождём. Пройдёт ещё лет пятьсот. Пятьсот лет ваших. Снова страдания. Потери. Смерти. Сколько развоплощений выдержит твоё Сознание ещё, а, Эал?.. Для нас же мир замер, время остановилось... Я вижу, ты колеблешься? Хочешь, я предложу тебе в придачу ещё один, совсем уж ничтожный подарок? Мы не преувеличиваем его значения, это всего лишь жест... знак нашего желания идти до конца.

– О чём ты говоришь?

– Курулдин. Тот, кто вложил тебе в руки Иглу. Много-много лет назад. Он совершил ошибку, ибо соблазнился лёгким путём. Близость цели ослепила его. Мы тоже виновны, мы не решились помешать ему, Курулдин был силён, а его доводы убаюкали наш разум...

* * *

...Я чувствую следы. Это может случиться где угодно, но в вечерней тишине холмов, на лесных тропинках, в сумраке глубоких оврагов чувства обостряются, Их призрачное присутствие звенит тысячами струн. Они здесь. Всё помнит их. И ни один вещественный признак не подтвердит вам их существования. Их нет. И не было никогда.

Так бывает – идёшь по пустынной дороге, и в сумерках, за поворотом – ты знаешь – ещё теплится пепелище костра, ещё, может быть, дрожит ветка, задетая плечом...

Так бывает в пустой комнате, в которой словно ещё звучит чей-то звонкий всплеск радости, и удаляются лёгкие шаги.

Так случается даже в толчее улицы, когда вертишь головой, ища в незнакомых лицах промельк до боли знакомых (но в реальности никогда не встречавшихся) черт.

Этот другой мир, как будто чуть сдвинутый во времени... эти существа, которых ты любишь, никогда не видев... Ты готов идти на край света – только бы догнать, пересечь границу неосязаемости, обрести Единый, Истинный, большой Мир, мир, в котором одна дорога ведёт в тысячи разных мест – и тебе нужно лишь увидеть нужную, свою дорогу, и сказать ей: ты – моя; а она откликнется: ты – мой!

Время рассвета и время заката. Время, когда границы – зыбки, а пространства бесконечны. Удивительное время, когда невидимое видно, и бесплотные следы так же реальны, как сны в первые секунды пробуждения. Или погружения в сон.

Я набираю скорость. Я вижу, как мальчишка, раскинув руки, бежит по узкому перешейку двух высоких холмов. Ускользают травяные дали, вверху – жаворонки и небо.

Захлебнувшись воздухом, разрывается что-то, что держало небо и землю вместе, и они – небо и земля – падают. Вверх и вниз. Распахивая горизонт.

Я лечу так быстро, что мне жутковато – мир кончится, а я не смогу остановиться!..

Я опускаю взгляд и опять вижу мальчишку, который стоит внизу и машет мне.

Как забавно! Он всё-таки быстрей!

Закружившись, я падаю у его ног.

Я растрепал ему волосы. Замечательно!

– Замечательно! – смеётся он. Мы бежим и просыпаемся.

Димка – на самом деле встрёпанный, горячий, принёс с собою запах нагретых солнцем холмов – чабреца, земляники, медовый аромат белых соцветий "кашки".

Больше всего мне хочется узнать, пробуждались ли там мои силы – или Димка подыгрывает мне? Я могу спросить Димку, и он ответит мне честно, но я знаю, что не спрошу.

Не потому, что знаю ответ. Я лишь надеюсь, что и Димка не знает.

Утром мы строим из камней и деревянных брусочков город во дворе. Он примыкает к куче песка, будто к горе, в которой мы позже сделаем гроты, подземные ходы и спрячем клады.

Потом мы насадим леса с одной стороны горы.

Если мы задержимся здесь надолго, двор оживёт. В саду появится родник, и ручей потечёт через лес у подножия горы, мимо городских замков. Мы поставим запруды. В лунные ночи странные тени обманут, запутают кого угодно, и мы, выйдя из дому, почувствуем себя маленькими, зашагаем по аллеям к таинственным дворцам и паркам города снов...

Мы ещё не знаем, зачем. Наверно, чтобы мир делался больше.

Я рассказал Димке о ночном разговоре с Хранителем. Димка расстроился, потому что думал, будто библиотека, в самом деле, всеми потерянная.

– Хочешь почитать эту книгу? – спросил он. Но я уже всё решил.

– Нет. Я знаю, что в ней написано.

– Знаешь? – Димка, правда, удивился. Он даже встал передо мною, вскинул на меня глаза.

– Да, я догадался. Я знаю, что мне это не подходит. Во-первых, придётся убивать их... А... потом, нужна Сила, много Силы. Это значит, снова разбудить подземный огонь. Он всё ещё не даёт карликам покоя.

– А Курулдин? Зачем тебе его предлагали?

– Думают, я буду мстить. Снова Сила. Им не жалко Курулдина, только бы посмотреть, как можно уничтожить Бессмертного.

– Знаешь... карлики... Я вот думаю – неужели для них это всё никогда не кончится? Вечная жизнь в норах, какие-то козни, растянутые на тысячи лет... Неужели они не устали? У них нет ничего другого, почему они не хотят подняться наверх и посмотреть на Свет? Ведь у них много времени, может быть, достаточно, чтобы проснуться?

– Я не слышал, чтобы у кого-то из неперерождающихся это получилось. Видно, нет надёжнее тюрьмы, чем тело.

* * *

...Вначале была тьма.

Во тьме медленно проступало пространство. Во тьме раздвигались границы, и являлась глубина. Пространство звучало. Ибо звучание – свойство пространства.

Вначале я принадлежал пространству и звучанию, и не чувствовал музыки. Потом я отделился от тьмы, и увидел, что она – бесконечна. И услышал звучание. Оно было тихим, и казалось, что это была лишь одна нота. Однако тихим звучание представлялось мне оттого, что я сам был в этом звучании. По мере того, как я отделялся, звучание делалось громче и почти оглушительным, и в нём проявлялись бесконечные тона и полутона, и вибрации, и вскрики, и переливы...

И вдруг я увидел всю бесконечность.

Я разрушился. Ибо постижение бесконечности имеет такое свойство. И тьма распалась. И в ней остались миры. И один из "я" стоял на вершине одного из миров, а внизу было огромное пространство, и во мне была музыка. Я видел, как с великих гор скатывались в долины существа, и они сначала бежали по облакам, льду и снегу, затем они пустились бежать по вершинам деревьев, волнуя леса, словно ветерки. Потом они достигли океана, и некоторые из них побежали дальше, исчезая в блеске пробуждавшихся небес.

* * *

Лис сидел на подоконнике, болтая ногами.

– Собаки не лают, когда ты бегаешь. Они тебя боятся?

Он пожал плечами. Он не знал.

– Вы уже завтракали? Я голодный, как... лис.

– Есть пельмени, вчера Димка варил... где он, кстати?

– Сидит на ступеньках и смотрит на всё через свой Шар. – Лис состроил смешную гримаску. – А я боюсь смотреть!

– Почему?

– Может затянуть. Я же очень часто превращаюсь...

Я пошёл к Димке, но на ступеньках его уже не было. Мне показалось, будто его рубашка мелькнула в саду.

– Дим... – тихо позвал я – одними губами. Он стоял у кустов шиповника. Конечно, он не слышал. Но обернулся и махнул рукой. Я спустился с крыльца, прошёл мимо Йоллы, который собирал и ел малину. Странно, что Йолла меня не заметил...

Димка смотрел на меня, я видел в его глазах какое-то нетерпеливое напряжение. Я зашагал быстрее, ветки деревьев мелькали мимо, как будто я бежал.

Я, наконец, догнал его. Он взял меня за руку молча, повёл по дорожке. Кусты диких роз и какие-то садовые цветы, высокие, в рост человека – они тоже одичали, но цвели пышно, розовым, голубым, лиловым, белым и алым – по обе стороны превратили сад в полусказочную оранжерею.

Дорожка сделалась каменистой, узкой. Димка пошёл впереди. Он будто растворялся в цветовых пятнах сада. Если бы я смотрел по сторонам, а не на Димку, я бы увидел ещё многое. Это чувствовалось. Где-то за травяными джунглями должны были тянуться тёплые от солнца и зеленовато-бурые от времени каменные стены сада. За ними – замерли, накапливая тайны, развалины древних городов. Их взгляды касались кожи, осторожно, вопросительно – не явились ли мы оживить уснувшее?.. Нет?..

А потом вела вниз старая, извилистая каменная лестница. Солнце прихлынуло всей силой, и лучи напряжённо дрожали.

Огромные валуны, разбросанные тут и там, были тоже городом, заколдованным, безмолвным и бездвижным.

Я не смотрел никуда, я шёл за Димкой. И поэтому море вспыхнуло и распахнулось передо мной внезапно, как толчок в грудь. Как пробуждение.

Белые львы из матового с изумрудными и розовыми жилками камня встречали прибой – их было множество. Они сидели и лежали, будто странное воинство, ступившее на берег и остекленевшее от солёных брызг. Пока я стоял меж ними, мне чудились голоса в шорохе волн, и я ждал, что львы оживут.

Море отступало. Начался отлив. Димка шёл вслед за водой, чуть расставив руки, словно маленький танцор за мгновение до начала музыки-вихря. Мне было жутко, будто волны отступили не из-за отлива. Будто они собирались вместе – огромной и неостановимой стеной.

Потом сделалось совершенно тихо. Еле различимые, тянулись морские тропинки, пламенели невиданные никем из смертных цветы, скалы поднимались тут и там – круче и выше.

Удивительно, но я увидел его первым. И тронул Димку за плечо. Димка мгновенно обернулся.

– Это он?

Почти слившийся с бурой скалой мальчик шевельнулся и махнул нам рукой. Димка обхватил мою ладонь, но почему-то не двигался с места – только сердце колотилось...

– Идите! – крикнул мальчик. – Не бойтесь. Я же вас жду...

* * *

Это была самая ненастная ночь в году. Потоки воды хлестали так, что можно захлебнуться, если не опускать лицо низко, – впрочем, неважно было, куда смотреть, потому что в стонущей от ветра и ливня черноте всё равно не различить ни огонька, ни просто светлого пятнышка.

Я наслаждался погодой. Не знаю, может, виновата какая-то частица древнего хаоса, спящая во мне? Когда всё прочее испуганно замирает и забивается в щелочки, она заявляет о себе, и тогда... – теперь! – я несусь на безумстве непогоды, даже не зная, соединяются ли с воем ветра и рёвом струй мои собственные вопли, или я просто принимаю пение духов бури за своё?

На окраине деревни стоял сарай. Снаружи, и особенно для человеческого взгляда, это – полуразрушенная, неприметная постройка, в которую не сунутся даже местные алкаши или вездесущие ребятишки.

И я, конечно, удивился, обнаружив у сарайчика продрогшего и мокрого до нитки мальчишку, который безуспешно пытался открыть с виду хлипкую и незапертую дверь.

Мне нужно было сперва открыть дверь, а уж потом превращаться, но я то ли растерялся, то ли обалдел – и, сделавшись таким же мальчиком, шагнул сквозь дождь – вот когда мне безумно захотелось заорать! Ох, несчастный мой гость, как ему туго пришлось-то!

– Входи! – заорал я, распахивая дверь. И почти впихнул мальчишку внутрь. И тут же зажёг свечи и огонь в маленькой печке – но так, чтобы мальчик подумал, будто огонь горел и до его появления.

Он завертел головой, и брызги от волос-сосулек полетели во все стороны.

– Ты сумасшедший?! – весело спросил я. – Откуда ты взялся среди ночи?

Он повернул ко мне лицо – круглое, мокрое, смешное – и проговорил, дрожа – и мигая, чтобы стряхнуть с ресниц капли:

– Ведьма послала.

– Какая ведьма? Ты кто? – Я схватил его за локти – он оказался тоненький и горячий – подвёл к печке, достал шерстяное одеяло. – Ведьмы от насморка лечить не умеют. Снимай всё и закутывайся.

Одеяло тоже казалось горячим. И колючим. Но самое главное – оно было сухим. Мальчик сбросил рубашку и шорты, напнулся одеялом и взглянул на меня.

– А ты? Ты тоже мокрый.

Одеял у меня больше не было. Мы завернулись в одно. Было удивительно чувствовать кожей рядом с собой живого человеческого ребёнка – и как бьётся сердце, и каждый выдох и вдох, и лёгкое подрагивание мышц, какое обычно не замечают у себя.

– Долго ты мок?

– Я н-не знаю... Наверно, на самом деле не очень – минут пятнадцать. Но мне казалось, что долго. Я спускался с холма, когда всё началось. А потом я побежал...

– Испугался? – спросил я шёпотом.

– Не знаю... Я, наверно, больше растерялся. Я же не думал просто, что будет такая гроза!

– А почему ты не побежал к домам?

– Ну... там же люди. Они... не знаю меня. Удивятся. Будут спрашивать.

– Ох! А я ведь тоже всё спрашиваю...

– Да нет! – Он засмеялся. – Ты не так. Я бы тоже так спрашивал.

– Ты – удивительный! – засмеялся и я. – Как тебя зовут?

– Димка. А ты... тут живёшь?

– Ага... Только... Я тайно тут живу. Люди про меня не знают.

Он посмотрел на меня удивлённо, но ничего не сказал. А я подумал, что это замечательно – удивляться, и не быть чересчур любопытным. Мы немного помолчали, наслаждаясь теплом, уютом – особенно превосходным, когда знаешь, какое ненастье бушует за стеной.

– У тебя тут замечательно! – сказал Димка.

– Да. Когда хочу, я умею быть совсем незаметным. И делаю, что мне хочется.

Димка повёл плечом. Он уже высох, только волосы были чуть влажными. Я поглядывал на него искоса, думая о том, какой необычной выдалась эта ночь – я представить себе не мог, что может случиться в следующую минуту. Потому что был мальчик Димка, загадочно появившийся из самой глубины бури – настоящий, живой – и совершенно не такой, как все другие люди дня.

– Ты, наверное, устал и проголодался?

– Мне можно остаться до утра? Я бы поспал на соломе...

Кровать у меня была тоже одна, на которой я спал, только когда превращался во что-нибудь осязаемое. Но мне почему-то не хотелось сейчас объяснять это Димке.

– Ты можешь ложиться на койку и спать, сколько хочешь, потому что я-то совершенно не устал – я сплю не когда ночь, а когда мне спится.

Димка кивнул. Я пощупал его одежду над печкой и незаметно досушил.

– Есть молоко и булка. Бери, молоко свежее, только вечером подоили...

...Утро было ярким. Я проснулся словно от щекотки, когда лучи солнца, разбившись о капельки на паутине, задрожали на моём лице. Не помню, что мне снилось, но ночь оставила ощущение чудесных приключений и предчувствие удивительных событий впереди. Я не спешил подниматься, я даже не спешил думать – осколки волшебства, как цветная пыльца с крыльев бабочки, ещё дремали на моих ресницах, и я ждал, что, быть может, растаявшее видение захочет вернуться, оживёт, и я смогу вспомнить...

Ох! Я, как подброшенный, сел на кровати. А где же?.. Да, конечно, я дома. Сегодня воскресенье, и в школу не надо идти, в комнате тепло, и пахнет жареными пирожками – конечно, с яблоками, мои любимые! Вот только... Нет маленького, волшебного сарайчика на окраине, а в нём...

На дворе – конец ноября, морозец уже неделю как не спадает, но снега пока мало.

Я одеваюсь.

– Мам, я приду через полчасика!

Она удивляется и беспокоится – хоть бы позавтракал сперва...

– Ма, ну я же только проснулся. Я недолго...

Я иду по улице, радуясь тихому, солнечному утру так же, как во сне – наслаждался бурей. Почва от мороза твёрдая, на дороге застывшие комки грязи и лужицы в рытвинах, и когда я смотрю себе под ноги, то воображаю, будто лечу на самолёте над заснеженными арктическими странами.

Но вот улица кончилась.

Она была не такой, как во сне. За домами начинались луга, а дальше – холмы, унылые и серые. Даже солнце отыскало небольшую тучку и спряталось. Спрятался и мой удивительный, уютный сарайчик-невидимка... Димка...

Он был совсем-совсем настоящий! Я помню. Капельки на ресницах и волосы-сосульки, и горячие плечи, и как он тихо дышал, когда мы сидели рядом, укрывшись одним одеялом.

Мне стало страшно обидно, что наш разговор оказался таким коротким. Я не узнал о Димке ничего. Откуда он? Почему очутился далеко от дома в грозу? А ещё – он упоминал о какой-то ведьме. Правда, что ли, ведьма – или что он имел в виду?

* * *

Я проснулся и понял, что опаздываю на урок. Я только оделся и побежал так быстро, как мог. Альби, учитель, сердиться бы не стал, но это и была одна из причин, по которой я не хотел опоздать.

Альби давал уроки нам двоим – мне и Димке.

Димка стоял у дома Альби и ждал, когда я подбегу.

У Альби очень много карт. Его любимое занятие – принимать странников и по их описаниям составлять карты неизвестных стран, или дополнять – известных.

Альби встретил нас с саквояжем и дорожной тростью.

– Мне нужно отлучиться. Если хотите, полистайте книги. Когда надумаете уходить, закройте дверь на Малую Защёлку.

Листать книги в доме Альби – это было одно из самых любимых занятий у нас с Димкой.

Правда, когда Альби говорил так, вовсе не значило, что мы не можем заниматься чем-то другим.

И мы стали рассматривать самые последние карты Альби. На одной был остров, на другой – долина, затерянная меж гор. Обе карты казались ещё не законченными, то ли оттого, что Альби просто не успел их доделать, то ли странники смогли рассказать не очень много.

Я видел, что Димку особенно заинтересовала долина. Он внимательно изучал её, а я стал гадать, что именно так притягивает Димку. В долине была река, был лес. С одной стороны Альби нарисовал море.

Непонятно, кто жил в этой долине. В разных её концах я увидел домики, но это были не города, и даже не деревушки, потому что Альби никогда не обозначал большое поселение одним или двумя домами. Он вырисовывал все главные здания и замки, и помечал улицы и городские ворота...