Текст книги "Наследник чародея. Вот и кончилось лето. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Сергей Рюмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Советский Союз. 1980 год. Август. Продолжение приключений десятиклассника Антона Ковалева, ставшего учеником мага Жизни. Способностями школьника заинтересовываются КГБ, МВД, воры в законе и даже "особый отдел" церкви.

Вот и кончилось лето

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

эпилог

Вот и кончилось лето

Глава 1

Все события, лица, организации –

исключительно плод воображения автора.

Любые совпадения случайны.

Вот и кончилось лето. Книга вторая.

Кризис медитации

– Что с ним? – Нина Павловна не отходила от кровати, где лежал её сын. – Что с ним доктор?

Доктор сидел рядом на стуле, то щупал пульс, то пытался измерить давление, то посмотреть зрачки глаз, отгибая веко.

Антон лежал на кровати, вытянувшись, словно солдат по стойке «смирно». Даже носки ног, и те тянулись параллельно кровати. Дыхание практически не ощущалось. Врач определил его наличие по старинке, через зеркальце. Да и пульс едва ощущался. Зато ритм был ровный.

Врач снова склонился над парнем, словно пытаясь услышать сердце или дыхание – конечно, больше для взволнованной родительницы. Антон лежал, одетый в одни спортивные штаны-трико, без футболки. Он выглядел эдаким юным Аполлоном: красивые, хоть и сравнительно небольшие, рельефные грудные мышцы, кубики пресса на животе. Да и бицепсы на руках говорили, что спорт ему очень даже не чужд. Такому телосложению можно только позавидовать!

– Не знаю! – врач пожал плечами. – Всё у вашего сына нормально. Он как бы… спит что ли?

– Понимаете, доктор, – сообщила Нина Павловна в очередной раз. – Я захожу в комнату, а он сидит у себя на диване по-турецки. Подошла ближе, а у него глаза закатились. Одни белки только видно! Глаза открыты, а зрачки закатились!

Нина Павловна всхлипнула. Врач посмотрел на её. Странно, но парень совсем не выглядел на свои 15 лет. По виду ему было точно лет на 5 побольше. А вот мамочка его смотрелась очень молодо, лет на 30 максимум.

«Интересно, сколько ей на самом деле? – вдруг подумал врач. – Вообще, странная семейка!»

Он пожал плечами:

– Девушка! Женщина! Я не нахожу никакой патологии! Пульс редкий, но стабильный. Давление тоже в норме. Дыхание тоже… в норме.

– Может, вы укол ему сделаете? – робко просила женщина. – Я его попыталась тронуть, потормошила. А он вдруг забился, как эпилептик, в судорогах. Закричал, повалился на пол и замер. Я его едва на кровать перетащила и скорую вызвала…

Врач вздохнул. В дверях со скучающим видом на табурете в условно белом халате сидел фельдшер, полноватый рыхлый парень лет 20-и, державший на коленях старенький чемоданчик с красным крестом на боку. Он равнодушно наблюдал за манипуляциями своего коллеги, даже не пытаясь помочь.

Скорая прибыла по вызову на окраину города в поселок Химик из центра города за 15 минут. И врач, и фельдшер рассчитывали на определенную «благодарность». Но чем дольше они находились, тем сильнее убеждались, что никакой «благодарности» ждать не стоит.

«На прошлом вызове «трешку» не пожалели! – подумал фельдшер. – А здесь и рубля не дадут!»

Мамаша по телефону 03 наговорила диспетчеру, что у ребенка (ага, нашли ребенка – 15-летнего парня, выглядевшего на все 20!), как минимум, инсульт. Но на инсульт это было совсем не похоже. И на эпилептический припадок тоже. По всем признакам парень просто крепко спал. И добудиться его оказалось практически невозможно. Но одно врач мог твердо утверждать – со здоровьем у него всё было прекрасно.

Врач уже несколько раз хотел было обругать мнительную мамашу, но на кухне сидели два серьезных товарища в серых однотонных костюмах в галстуках, при виде которых дар речи пропадал сам собой. Товарищи допивали уже по третьей чашке чая и, по-видимому, уходить совсем не собирались.

– Готовь литическую смесь, – наконец скомандовал врач фельдшеру. Тот понятливо кивнул головой, открыл чемоданчик, достал несколько капсул, стеклянный шприц из жестяного контейнера.

Пальцами, похожими на сосиски, ловко отломил головки капсул, набрал лекарство, протянул шприц врачу. Тот перетянул парню руку жгутом, тронул пальцем вздувшуюся вену. Протер сгиб руки спиртом, ввел иглу.

Когда уже смеси в шприце не осталось, парень вдруг открыл глаза и сообщил:

– У вас шприц грязный!

Врач чуть замер, но ввел раствор до конца, осторожно вытащил иглу, протянул шприц фельдшеру:

– Убери!

– У вас шприц не стерилизованный! – повторил парень. – Грязный!

Он сел на кровати, повернулся к доктору. Тот замер, глядя ему в лицо. Глаза парня были иссиня-черного цвета! При этом белки отсутствовали напрочь. Врач застыл, словно приклеенный к стулу. Ему показалось, что тело сковал леденящий холод. Он попытался встать, пошевелиться. Не вышло. Тело слушаться не хотело совсем. И тогда врачу стало страшно. Он попытался закричать. Но из горла вырвался лишь невнятный хрип.

– Как это, грязные? – попытался вякнуть со своего табурета фельдшер. – Всё чисто, простерилизовано, как положено!

Он забрал шприц, снял с него иглу, уложил в металлическую коробку-контейнер.

Коробку у него из рук из-за аккуратно, не торопясь, вытащил человек в костюме, который бесшумно подошел из кухни и встал у него за спиной. Предупреждая возможные протесты, он предупредил:

– Спокойно! Комитет государственной безопасности!

Фельдшер от испуга икнул, а врач в очередной раз подумал о том, что хорошо он воздержался от различных нецензурных выражений в адрес мнительной мамаши. Хотя мамаша выглядела совсем не мамашей. Хорошенькой такой, лет на 25 максимум, девицей. Рожала, наверное, еще в школе. Вот и без мужа растит сына.

– Осторожно! – выдавил фельдшер. – Там же всё стерильно!

– Ну, как там может быть стерильно, если вы туда положили использованный шприц, – хмыкнул кагэбэшник. – Который, собственно, сами же оттуда же и достали.

Он открыл коробочку, усмехнулся. В контейнере на марлевой подложке лежали четыре стеклянных шприца и несколько игл. На двух иглах виднелись следы использования – едва заметная кровь.

– Ну, и как это вы можете объяснить? – поинтересовался кагэбэшник.

– Шприцы стерилизованы! – взвизгнул фельдшер, вставая. Чекист положил ему руку на плечо:

– Сидеть!

– Просто использованные мы заворачиваем в марлю, кладем в соседний отсек, – попытался оправдаться медработник. – А стерильные лежат отдельно!

– Ваши документы! – потребовал чекист. Сзади к нему подошел его коллега.

Врач медленно, словно нехотя, вытащил из внутреннего кармана удостоверение и протянул чекисту. Эти движения дались ему с трудом, рука совершенно не хотела слушаться. Он мог поклясться, что причиной тому непонятное воздействие со стороны парня с черными глазами.

– У меня нет, – сообщил фельдшер.

– И не нужно, – ответил чекист. – Достаточно ваших данных. Номер бригады?

– Четвертая, – уныло сообщил фельдшер.

– Замечательно!

Чекист записал данные врача в записную книжку, вернул удостоверение.

– Можете быть свободны!

Врач почувствовал, что наконец-то может двигаться. Сила, сковавшая его тела и не дававшая ему двигаться, пропала. Он вскочил и почти бегом рванулся на выход, едва не сбив в проеме двери коллегу. Фельдшер пошел следом, забыв на табурете контейнер со шприцами. Кагэбэшники, глядя на их ретираду, не выдержали, и засмеялись – сначала один, потом другой.

Парень перевел взгляд на них. Они сразу же замолчали и замерли. Взгляд черных глаз словно прожигал.

Нина Павловна бросилась к сыну, обняла его, прижала к груди:

– Антошка! Сынок! Как же ты меня напугал…

Парень закрыл глаза, замер, потом медленно поднял руки и обнял мать. Когда он их снова открыл, они уже были прежними, серо-зелеными. Мужики в костюмах переглянулись. Один другого тронул за рукав:

– Пошли на кухню! Посидим еще, подождём, пока они там …

***

Врач с фельдшером выскочили из подъезда, быстрым шагом, не оглядываясь, бросились к «Рафику». У самой машины им преградила дорогу рослая женщина лет 45-и в цветастом халате и тапочках-шлепанцах:

– Эй, граждане-товарищи, подождите! Что там случилось?

– Какая вам разница, гражданочка? – ответил врач, пытаясь обойти женщину.

Однако дамочка явно была против этого. Она шагнула в сторону, преграждая ему дорогу, цепко ухватила его за одежду на груди:

– Стоять! Вызов к Ковалёву?

Врач попытался высвободиться, не получилось. Ему попытался помочь фельдшер, который схватил женщину за плечо с намерением оттащить от коллеги. Женщина развернулась, перехватила руку фельдшера, выкрутила её, загибая ему за спину. Медик изогнулся.

– Отвечай, лепила! Руку сломаю нафиг!

– Блин! – с чувством выругался фельдшер и закричал. – К Ковалеву! К Ковалеву мы приезжали! Всё у него там нормально. Всё хорошо. Очухался ваш парнишка!

Женщина отпустила его руку, стряхнула у него с плеча воображаемую пылинку и, улыбаясь, сказала:

– Ну, вот! Сразу бы так ответили, обошлось бы без эксцессов…

Медики влезли в салон «Рафика». Водитель включил зажигание, выжал сцепление. Машина тронулась.

Ну, ни фигасе, здесь жители… – пробормотал он. – Троглодиты какие-то невоспитанные.

– Какого черта ты взял не стерилизованные инструменты? – взвился врач. – Ты понимаешь, что теперь будет?

– Ничего не будет! – буркнул в ответ фельдшер, глядя в окно. – Они были простерилизованы. Просто сегодня четвертый вызов. Я не рассчитывал, что на столько инъекций. И вообще, игла там была новой, стерильной.

– Идиот! – врач ухватился за голову. – Какой же ты идиот!

– Да что там у вас случилось? – спросил из кабины водитель, повернув на секунду голову в салон. – Клиент с истерикой?

– На этот раз Венечка инструменты грязные приволок! – сообщил врач. – А там, в квартире два сотрудника КГБ.

– Мля! – с чувством выругался водитель. – Готовьте вазелин. Хорошо, если выговором отделаетесь…

– Чистые они были! – завопил фельдшер. – Не рассчитал только.

– Кстати, где они? – поинтересовался врач.

Фельдшер молчал. Шприцы вместе с контейнером остались там, в квартире, у чекистов.

– В общем, Венька, ты как хочешь, но моё терпение лопнуло! – сообщил врач. – Вернемся на станцию, я на тебя докладную напишу. Достал ты меня!

– Всех достал, – подтвердил водитель.

Фельдшер хмуро молчал.

Вениамину в этом году исполнилось 25. До конца призывного возраста осталось всего два года, а отсрочку от призыва в армию после медучилища можно было получить или работая на Скорой, или в местном тубике, как называли тубдиспансер, или в стационаре областной психбольницы. Вениамин служить не хотел, работать ни в тубике, ни в психушке тоже, поэтому и выбрал Скорую. Ему повезло: он попал не в реанимационную бригаду, ни в хирургическую, а в обычную терапевтическую. Но и тут он успел зарекомендовать себя отнюдь не с лучшей стороны. Всё дело в том, что Веня был от природы ленив. Ходил в замызганном белом халате, который стирал только после очередного «втыка», журнал выездов заполнять «забывал», как и забывал сдавать инструменты после выезда на стерилизацию... На этот раз он не взял лишний контейнер со шприцами, рассчитывая, что на смену вполне хватит и одного, в котором было пять шприцов. Не хватило… Но кто ж знал?

– А вы видели его глаза? – вдруг спросил он, пытаясь переключить внимание коллеги. – Чёрные, аж без белков совсем!

– Да ну нафиг! – не поверил водитель. Он опять развернулся, практически.

– Сан Саныч не даст соврать! – заявил фельдшер. – Скажи, Саныч!

– Не говори, – вздохнул врач. – Меня к стулу пришпилило. Я пошевелиться не мог. И сердце захолодело, аж в пятки ушло. Так ведь не бывает, чтобы глаза без белков, одна чернота! Скажешь кому, не поверят…

– А ты и не говори! – посоветовал водитель. – В журнале отметь, мол, оказали первую помощь, рекомендовали обратиться к врачу. А то и ложный вызов, и все дела.

– Да там эти были, – вздохнул врач. – Из КГБ…

– Думаешь, они кому-нибудь будут рассказывать?

– Да, нет… Вряд ли.

– Ну и всё! И вообще про это – рот на замок! Ложный вызов! А то не дай бог… – водитель смачно выругался. – Будешь на Колыме на выезды кататься, а Веник в стройбате на Камчатке портянки стирать.

– Да ну нафиг! – скептически усмехнулся фельдшер. – Не может быть!

– Вот тогда узнаешь! – злобно отозвался водитель. – С этими… – он замялся, подбирая слово, не подобрал, но продолжил, – товарищами шутить ни в коем случае нельзя!

– Это верно, – согласился врач. – Поедем по «комсомольской путевке» в Анадырь или Магадан.

– Рот на замок! – подытожил водитель.

Веня облегченно вздохнул – докладную на него и на этот раз писать не будут.

Глава 2

Пробуждение

Руку пронзила острая боль. Я непроизвольно дернулся, пытаясь убрать руку от источника боли. Не вышло. Боль жгучим ручьем пошла по руке вверх. Я открыл глаза. Магическое зрение «включилось» само по себе, автоматически.

Первым, кого я увидел, оказался человек в белом халате рядом со мной, вливающий мне через шприц внутривенно какую-то гадость. Аура у него была нейтральной, равнодушно-серого цвета. То есть не враг, но и не друг. А вот стеклянный шприц был окутан неприятной салатовой дымкой – как плесенью. И жидкость, которая потекла мне по венам, тоже была салатово-ядовитого цвета и, как мне подсказывала моя интуиция, могла причинить только вред.

Мгновенно на меня нахлынуло чувство злой ярости. Внутри вспух и стал раскручиваться шар силы и отнюдь не живой. По энергетическим каналам потек примитивный, но действенный мертвый «Хлыст».

Мужик в белом халате посмотрел мне в лицо, удивленно вытаращил глаза, но инъекцию доделал до конца.

«Врач? – мелькнула мысль. – Скорая помощь?»

Рядом на кровати сидела заплаканная maman. Вокруг её головы пылала желтая аура – признак печали и расстройства.

Собственно, её откровенно горестный вид и удержал меня от желания немедленной расправы. Кстати, Герис предупреждал о таких возникающих порывах ярости. Предупреждал и даже учил, как с ними бороться.

Maman обняла меня, прижала к себе. Я почувствовал, как сходит нездоровое возбуждение, как косматый мертвенно-бледный шар внутри уменьшается, как пустеют энергетические каналы, секунду назад готовые выплеснуть смертоностную силу.

Мы посидели так с минут пять. Мне стало тепло, спокойно, уютно.

– Мам, а что случилось, а?

– К нам гости пожаловали, – сообщила maman. – Точнее, к тебе. А ты сидишь на диване у себя, глаза закатил, не дышишь совсем… Я тебя встряхнула, по щекам постучала – никакого эффекта! В лицо водой брызнула. И вдруг ты валишься на пол, хватаешься за голову и начинаешь кричать. Я чуть с ума не сошла… Спасибо людям, – maman кивнула в сторону кухни, – подняли тебя, перенесли на кровать, посидели с тобой, пока я Скорую вызывала…

Герис предупреждал! Каждое занятие наставник твердил, что мага ни в коем случае нельзя отвлекать во время медитации. Даже прикасаться! По его словам, именно в этот период любой маг – от начинающего ученика до магистра-архонта – беззащитен от внешних воздействий.

Поэтому перед медитацией маги выставляли защитные конструкты, либо уходили в Астрал в защищенных помещениях.

Я ж всё время просил maman не трогать меня в это время. Не послушалась…

– Мам, – я виновато улыбнулся, – я же просил не трогать меня во время медитации. Ты меня так и убить можешь…

– Правда? – опешила maman. – Нет, правда?.. Ой, дура я, дура! Прости меня, Антошка!

– Ладно, – отмахнулся я. – Проехали. Дай футболку.

Пока maman доставала из шкафа футболку, я быстро пустил по организму конструкт общего «исцеления», нейтрализуя последствия инъекции.

Потом, надев чистую футболку (старую, всю измятую maman закинула в стирку), прошел на кухню, поздоровался.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, Антон Николаевич! – старший из них, смуглый, горбоносый, черноглазый, встал, сделал шаг навстречу, протянул руку. – Капитан Устинов Денис Владимирович, Комитет государственной безопасности.

– Старший лейтенант Ершов Игорь Валентинович, – встал второй, который был помоложе, светловолосый, голубоглазый, и тоже протянул мне руку. – КГБ.

Я пожал руку сначала Устинову, потом Ершову.

– Может, в комнату пройдем? – предложил Устинов. – Там удобнее будет беседовать.

Он виновато улыбнулся, даже попытался руки развести, ударился одной об стенку, другой об холодильник.

– Тесновато у вас тут…

– Да, да, конечно, – подала голос из-за моей спины maman. – Проходите в комнату, присаживайтесь. Можно не разуваться.

Оказалось, что гости сидели на кухне в обуви.

– Да ничего страшного, мам, – вдруг неожиданно для самого себя возразил я. – У нас чисто. Гостям разуться будет не затруднительно. Правда?

Не знаю, что на меня нашло. Сначала я был удивлен, даже ошеломлен визитом сотрудников КГБ. Потом, вспомнив слова наставника, откровения завотделением БСМП Захара Петровича как раз про Ершова… В общем, на меня напало бесшабашное, веселое, даже хулиганское настроение.

Устинов с Ершовым разулись, прошли в комнату, огляделись, выбирая место, куда бы присесть. Я, опережая их, уселся на свой диван, в уголок, который едва выглядывал из-за шкафа, откинулся на спинку.

У моих собеседников не осталось выбора: только разместиться на стульях напротив меня. На кровати сесть не получилось бы – оттуда меня тогда не было видно. Стулья у нас были недорогие, неудобные, жесткие. Без опоры, например, если не за столом, то на таком долго не просидишь.

– Может, поближе присядете? – предложил Устинов.

– Да мне здесь поудобнее, – вежливо отказал я. – Спина не затекает.

Устинов повернулся в сторону, попросил:

– Нина Павловна! Можно мы пообщаемся с вашим сыном тет-а-тет, так сказать? С глазу на глаз?

– А в чём дело? – немного сварливо отозвалась maman.

– Очень нужно, – обезоруживающе улыбнулся тот. – Пожалуйста…

– Хорошо, – сдалась maman. – Я пока в магазин схожу. Сахар заканчивается.

Хлопнула дверь. Щелкнул замок. Смуглый вздохнул, развернул стул, сел, облокачиваясь на спинку:

– Поговорим?

Его коллега придвинулся поближе. Я пожал плечами, говорите, мол.

– Антон, у тебя… Ничего что я на «ты»? У тебя проявились необычные способности, которые интересны многим, понимаешь?

Я снова пожал плечами, мол, продолжайте…

– Интересны многим – нам, учёным, лицам из негативной среды…

– Кому? – не понял я.

– Ну, всяким жуликам, бандитам, криминальным элементам, короче… И, разумеется, зарубежным спецслужбам. Пока ты особо не известен, ты живёшь спокойно. Хотя, как не известен? Известен. Да еще как! Про тебя уже и в милиции знают, и в криминальной среде ты нарисовался…

– И вы в курсе? – уточнил я.

– Мы – в первую очередь, – согласился Устинов.

– А что ты умеешь? – поинтересовался другой сотрудник, помоложе, Ершов.

– Сначала я бы хотел узнать, что вам от меня надо? – ответил я вопросом на вопрос.

– Давай откровенно, – предложил Устинов. – Для начала мы должны определиться, кто ты есть на самом деле. Если ты гипнотизёр, это одно. Если у тебя какие-то другие задатки, это другое. Но для начала ты должен…

– Я никому ничего не должен! – перебил его я.

– Ты ДОЛЖЕН! – оборвал меня Устинов и уже мягче добавил. – Ты должен уяснить, что мы с товарищем Ершовым тебе совсем не враги. А друзья. Друзья! Которые тебе всегда придут на помощь. Но для этого ты сам должен пойти нам навстречу. За тобой завтра уже, а может, и сегодня начнется охота...

Я вздохнул. Смуглый кагэбэшник, похожий то ли на армяна, то ли на азербайджанца, то ли на дагестанца, не врал. И то, о чем он говорил, раньше полностью предупреждал наставник.

– Так в чём проявляются твои способности? – повторил Устинов.

– В чём? – переспросил я и задумался. – Ну, я лечить немного могу…

О всех своих способностях я решил ни в коем случае не говорить. Хватит с них и этого!

– Что лечить? – уточнил второй.

– Что, что? Людей могу лечить! – внезапно разозлился я. – У тебя зуб слева внизу болит или скоро заболит. У тебя, – я обратился к Устинову, – другая проблема…

– У вас, – задумчиво поправил меня Устинов. Он повернул голову к своему коллеге. Тот согласно кивнул.

Я иронично хмыкнул:

– Какие-то у нас с вами совсем не дружеские отношения. Вы мне тыкаете, я к вам на вы должен обращаться… Как-то это не равноценно совсем получается.

Моя эскапада была вызвана словами моего наставника: я – единственный маг на Земле! Я – ЕДИНСТВЕННЫЙ МАГ НА ЗЕМЛЕ! В конце концов, я должен себя уважать, и заставить уважать себя других!

– Ладно, ладно, – поспешно согласился со мной Устинов. – Может, продемонстрируешь своё умение?

– Да без проблем!

Я поднёс руку к лицу Ершова, «уколол» коротким импульсом живой силы в челюсть, где в магическом зрении краснел больной зуб. Краснота мгновенно исчезла. Ершов ухватился за щеку:

– Не болит! Чесслово, не болит!

Он встал, подошел ко мне, ухватил за руку:

– Спасибо, Антон! Правда, спасибо! Я этих стоматологов до судорог боюсь. А тут…

– Игорь, – обратился к нему Устинов. – Выйди, покури.

– Что? – не понял тот.

– Выйди, пожалуйста, – интонации в голосе Устинова сменились на несколько жалобно-просительные. Ершов пожал плечами:

– Как скажешь…

Он вышел из квартиры. Устинов снова повернулся ко мне:

– А мне… Мне поможешь?

– Встань! – сказал я. У него была другая проблема. В паховой области багровел темным цветом орган величиной с мизинец. Конечно, трогать его за причиндалы я не стал. Просто направил руку и через энергоканалы выпустил туда заряд живой силы помощней, чем в больной зуб Ершова. Одного импульса оказалось мало. Краснота исчезла совсем только после третьего «разряда».

– Всё, – объявил я. Встал, направился на кухню. Вытащил из холодильника пакет молока, налил полстакана, жадно выпил.

– В смысле? – спросил Устинов. – Не понял.

Он пошел вслед за мной.

– Устал! – демонстративно объявил я. На самом деле, конечно, у меня всего лишь пересохло в горле. Кипяченой воды не оказалось. Пришлось промочить горло холодным молоком.

Устинов недоверчиво посмотрел себе… вниз. Я хихикнул.

– Я ничего не почувствовал, – сообщил он.

– Можешь почесать, – улыбаясь, предложил я. Он злобно посмотрел на меня.

– Ты… ты просто не понимаешь!.. – выдал он.

– Да всё нормально, – успокоил я его.

Дверь открылась, показался Ершов. Устинов сразу замолчал, а ведь вроде как пытался выдать мне что-то такое… может, даже нецензурное.

– Ну, что, вы уже закончили секретничать? – поинтересовался он.

– Закончили! – подтвердил Устинов. Он повернулся ко мне. Мы снова присели: я на диван, Устинов с Ершовым на стулья. Устинов расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ослабил узел галстука.

– Вы бы пиджаки сняли, – посоветовал я. – Жарко же.

– Жарко, – согласился Ершов.

– И ты так можешь любое заболевание вылечить? – спросил Устинов.

Я снова пожал плечами:

– Сложно сказать. Если ткань, предположим, руки омертвела, гангрена развилась, то вряд ли. Мёртвое не оживить. Сами понимаете. Я ж не Иисус Христос, чтоб мертвого Лазаря поднимать!

– А откуда про Лазаря знаешь? – поинтересовался Ершов. – Библию читаешь?

– В школе проходил! – съязвил я.

– А вообще в бога веришь? – продолжал Ершов. – В церковь ходишь?

– Игорь! – укоризненно сказал Устинов. – Прекращай давай!

– Не хожу, – ответил я. – Не верю. Крестик не ношу. У вас всё?

– Ладно, ладно, не горячись! – улыбнулся Ершов. – Надо было поинтересоваться. Вдруг ты сектант какой?

Я засмеялся, потом предложил:

– Может, чаю попьем? А то я, честно говоря, уже устал.

– Да мы, пожалуй, пойдем, – ответил Ершов. – Задержались мы у тебя.

– Ты понимаешь, что разговор еще не закончен? – Устинов тоже посмотрел на часы. – Мы к тебе подъедем послезавтра после обеда. Так нормально будет?

– Приходите, – ответил я. – Можно подумать, если я сказал бы нет, вы бы не пришли.

– Пришли бы! – засмеялся тот. – Еще как пришли!

Я улыбнулся. Посмотрим, как вы завтра будете смеяться, когда зубы полезут! Я на них обоих, когда они выходили, кинул конструкт регенерации, добавив силы чуть больше. Вот у них веселье начнется!

Единственное, о чём я пожалел, что не знал заклинания «молчания». А гипнотизировать, как этого Захара Петровича, сразу двоих я бы не смог. Если только усыпить? Но что-то делать было уже поздно, гости ушли.

Из магазина вернулась maman. Она выложила из авоськи булку белого хлеба, пакет сахара.

– Я на лавочке сидела, – сообщила она. – Возле подъезда. Ждала, когда они уйдут. Представляешь, они пошли к детсаду. А там их «Волга» ждала с водителем. Что они от тебя хотели, Тош?

– По цыганам спрашивали, – соврал я. – Какие отношения, про всех, в общем, расспрашивали. Только просили, чтоб я никому не говорил! – вроде как спохватился я. – Ты никому не говори!

– Конечно!

На обед у нас был жиденький куриный суп. Жиденький в смысле бульона в нём было больше, чем вермишели, картофеля и прочих овощей. Вообще-то я любил поесть бульону, похлебать… Maman в этом меня всегда баловала.

В самый разгар обеда, когда я уже успокоился, она вдруг заявила:

– Антон! Нам надо серьезно поговорить!

После такого заявления аппетит пропал сам собой, настроение скакнуло резко вниз.

– Раз надо, поговорим! – тем не менее отозвался я, не отрывая глаз от тарелки.

– Антон! – не выдержала maman. – Что вокруг тебя происходит?

– Ма, давай попозже, а? – попросил я.

– Я с ума сойду! – предупредила maman.

– Всё-то ты обещаешь! – пошутил я.

– Антон! – в голосе maman прорезались грозовые раскаты.

– Ладно, ладно! – согласился я. – После обеда всё обсудим…

Нет, всё-таки бог на свете есть! Как только я допил чай, в дверь постучали. Вроде робко, тихонько, но настойчиво. Maman, вздыхая, пошла открывать, а я привычно занял своё место за шкафом на диване.

– Антон! – крикнула maman. – Это к тебе!

В прихожей переминались дед Пахом и его жена Клавдия Никитична. Maman отошла на кухню и наблюдала оттуда.

– Антошенька! – начала бабка.

– Помолчи, старая! – оборвал её дед. – Антон!

Он хотел продолжить, но вдруг сам смущенно замялся. Бабка попыталась снова что-то сказать, но дед ухватил её за руку, одёрнул. Я улыбнулся, пришел им на помощь.

– Дядя Пахом! Да всё нормально. Я всё понял. Всё хорошо. Правда? Кстати, как вы себя чувствуете?

Дед Пахом выпрямился, кивнул:

– Ничего не болит. Дышу свободно. Видишь, даже ходить стал. Гуляю. В общем, спасибо тебе!

Он протянул мне свёрток. Я взял его – тяжелый…

– Это вот, – он опять смутился. – Тебе, короче. На память. Забери. Храни. Моё это, с войны.

Он вдруг шагнул ко мне, крепко обнял (откуда столько силы у старика?), ткнулся лицом мне в ухо, произнес:

– Спасибо тебе! С того света вытащил. Думал, всё… Ан нет. Спасибо!

Соседи ушли. Maman тут же потребовала:

– Покажи немедленно!

Я развернул сверток из вощеной бумаги. Там оказался большой латунный бинокль и морской кортик с черно-желтыми ремешками-креплениями. Я покрутил бинокль в руках, посмотрел. Сверху, рядом с окуляром обнаружилось клеймо «Карл Цейс Йена 1943» с якорем и полустертой надписью «Кригсмарине». А вот кортик был советский. На нём тоже красовалось клеймо и год 1941.

– Я слышала, что дед Пахом во время войны был командиром подводной лодки, – задумчиво сообщила maman и тут же требовательно поинтересовалась. – За что такой подарок, а? Не хочешь рассказать мне, поделиться?

Я не успел ничего сказать, как в дверь снова постучали. Нет, реально, надо звонок сделать. Кнопку старого, вместе с проводами кто-то выдрал с месяц назад. Я даже подозреваю, кто. Только с них уже ничего не возьмешь. Определенно, у нас сегодня гостевой день.

На пороге стояла тетя Маша. Maman удивленно посмотрела на неё, выдавила:

– Здрасьте, тётя Маша! А вы хорошо выглядите!

Еще бы не хорошо! Сейчас тёте Маше на вид больше полтинника никто бы не дал! 70-летней бабке! Больше 50! Её бы, наверное, на службу обратно бы взяли… Шутка.

– Здорово, соседи! – то ли поздоровалась, то ли скомандовала она, заходя в дом. – Странные к вам гости заходят!

– Это соседи с третьего что ли? – удивилась maman. – Почему же они вдруг странные?

– Да нет, не они, – покачала головой тетя Маша.

– Ну-ка, Нинуль, сходи, погуляй! – она повернулась к maman. – Нам с Антоном Николаевичем посплетничать необходимо.

Maman всплеснула руками:

– Я в своём доме и – иди, мол, погуляй! Что ж такое-то? Из дома выставляют второй раз уже за час…

– Ладно, – тетя Маша цепко ухватила меня пальцами за плечо. – Не будем нервировать мамочку, пойдем сами погуляем.

– Да ладно, ладно, – maman махнула рукой. – Сидите, сидите. Я в «Восток» схожу, там вроде котлеты сегодня завезли.

– Возьми на мою долю десяток! – попросила тетя Маша.

– Ну, рассказывай, что за гости к тебе сегодня приходили? – потребовала она, когда maman захлопнула дверь. – И что с тобой произошло, что скорую пришлось вызывать?

Я поведал ей укороченную версию своего непонятного приступа: мол, закружилась голова, потерял сознание, очнулся – гипс, не гипс, а мне внутривенный вводят. Вроде всё прошло, всё нормально, жив, здоров. Тётя Маша слушала меня, кивала, потом выдала:

– Это у тебя не из-за того, что ты, так сказать, перенапрягся, перетрудился с дедом? Не может такого быть?

– Не знаю, – уклончиво ответил я. Поверила она мне, нет, определить было трудно. Тетя Маша потрепала меня по голове (шевелюра уже отросла ого-го, стричься пора!), буркнула:

– Ты это… Смотри там! Побереги себя. Уж очень ты человечек нужный вдруг всем оказался. А эти что от тебя хотели?

Тут я скрывать ничего не стал. У нас с тетей Машей сложились вполне доверительные отношения. Я чувствовал, что бабка-то она с одной стороны совсем непростая, а с другой стороны и я ей вроде как не чужой стал. И от цыган она меня защищала, и с Дубовицким в контры вошла, не побоялась, и дальше тоже… Пирожки всякие, борщ…

– Значит, и «старшие братья» нарисовались, – задумчиво пробормотала она.

– Кто? – не понял я.

– «Старшие братья». Мы так чекистов называли.

Она задумалась.

– Ну, здесь можно только прогнозировать. Если это личная инициатива двух оперов, это одно. Если это санкционированный контакт, это другое. Второй вариант, как говорится, чреват боком.

– Это как? – опять не понял я.

– Заберут тебя Антошка, закроют в каком-нибудь «ящике» и будут изучать по запчастям. А в перерывах между визитами врачей будешь лечить всякую партхозноменклатуру.

– Кого?

– Руководителей да чиновников партийных! – рявкнула тётя Маша и уже спокойнее добавила. – Пока прогнозы, впрочем, делать рано. Будем, как говорят, в Одессе, посмотреть. Когда они к тебе в следующий раз собираются в гости придти?

– Послезавтра, ближе к обеду.

– Хорошо, хорошо, – тётя Маша кивнула головой. – Я здесь буду. Подстрахую в случае чего…

В случае чего она будет подстраховывать? Как подстраховывать? Я не рискнул спросить. Она-то и в старости резкая была. А теперь, когда помолодела, так сказать, из неё вообще энергия прёт!