Текст книги "Свинцовый хеппи-энд"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Только за вашу дружбу с Павлом Дорофеевичем Кузьмичевым, находящимся во всероссийском розыске за ряд тяжелых преступлений...

– А мне-то что до него? Он преступник, его и ищите.

Тут наступила очередь Андрея Леонтьева. Резким ударом ноги он выбил дверь. Могучая Грибулина от удара дверью в лицо грохнулась всей тушей на пол.

– Вы что? Среди ночи? В мою квартиру? – бубнила она. Было очевидно, что после увольнения с поста директора детдома она злоупотребляет горячительными напитками.

– Вставайте и рассказывайте, – сказал Раевский. – И, честное слово, у нас нет ни времени, ни желания беседовать с такой персоной, как вы. Нам нужны два человека, Кузьмичев и Климов. Они были у вас?

– Я тебя, бочка с дерьмом, сейчас пристрелю, – процедил горячий Леонтьев. – Если ты сейчас же не откроешь свою пасть и не расскажешь все, что от тебя требуется. Говори!

Он поднял Грибулину за волосы с пола и сильно ударил ее спиной о стену.

– Говори, не зли меня.

– Господи, за что мне такие напасти? С вечера один бандит приперся, стращал, заснуть не могла. Только глаза сомкнула, и тут вы налетели, как коршуны. А еще уважаемые люди. Да пропади пропадом этот Кузьмичев, что мне из-за него страдать?! От него все мои беды. Заявился он ко мне, Кузьмичев, несколько дней назад, злой, бешеный, как собака, оборванный весь какой-то, бородой заросший. Я думала, он давно на том свете, ан нет – живуч. Приютить попросил на ночь. Я приютила по старой дружбе. Хоронился он у меня несколько дней. А дня три назад собрался и сказал, что в Москву едет.

– А еще что сказал? – спросил Сергей.

– Сказал он вот что. Сказал, что крышка ему, что все против него. И что он собирается кое-кому как следует отомстить. Все. И уехал. Поздно ночью уехал. А я после того к друзьям своим поехала, две ночи дома не ночевала. Только вчера вечером вернулась. Иду спокойно домой, поднимаюсь и только дверь в квартиру открываю, как меня кто-то в дверь и вталкивает. Этот ваш бандюга Климов, который с женой своей меня еще пятнадцать лет назад стращал и Кузьмичева чуть не пристрелил. Жинка его спасла. А он ее, изверг, потом... Откуда же я знала, что он такая сволочь? Интеллигентом еще прикидывался, кандидатом наук.

Все прекрасно понимали, что приютила Грибу-лина Кузьмичева даже не из страха, а из-за денег, которые он ей за этот приют заплатил. Да и пропадала она двое суток тоже по его приказу, а скорее всего он велел ей отсутствовать и подольше, чтобы не сболтнула кому-нибудь про его визит. Но это как раз никого не интересовало.

– И вы рассказали Климову...

– Все, что вам рассказала, рассказала и ему. Мне что, из-за этого гада жизни лишаться? Он быстро повернулся и уехал. Вот и все...

Зазвонил мобильный Раевского. Снова звонил Марчук.

– Владимир Алексеевич! – кричал он в трубку. – Я здесь, в Ботаническом саду, в домике. У меня в руках письмо. Она писала, Варя.

– Кому?

– Климову.

– Читай, Митя.

– "Дорогой Георгий Антонович! Спасибо вам за все, за то, что вы меня спасли, за то, что берегли от опасностей. Только я больше не могу здесь оставаться. Меня ждут дома. Меня ждут папа, мама и Сережа. Я уезжаю. Наверное, поеду на поезде, если будут билеты. Я взяла из тумбочки деньги на дорогу. Приезжайте к нам в Москву, все будут вам очень рады. Не обижайтесь на меня. Целую вас. Марина".

– Спасибо, Митя. Спасибо. И как ты полагаешь, когда и каким поездом она могла уехать? У нее ведь нет никаких документов.

– По ряду примет мы с Дроновым единодушно пришли к выводу, что она уехала отсюда позавчера. Документов у нее нет, значит, на самолет она не сядет. Мы уверены, что она села на ночной поезд в Симферополе, тем более что и она сама об этом пишет. Мы звонили на вокзал и узнали, что места на позавчерашний московский поезд были. Значит, через несколько часов она должна быть в Москве. Надо немедленно ехать на Курский вокзал и встретить ее.

– Во сколько поезд прибывает в Москву?

– Поезд прибывает в семь часов утра.

– Так... Сейчас уже десять минут шестого. Мы можем не успеть.

– Позвоните в Москву, пусть ее кто-нибудь встретит.

– Кто? Катя?! Только она может узнать ее. Хорошо, я позвоню, пусть она едет на вокзал с Генрихом. Он остался в Москве.

Владимир передал содержание разговора Сергею.

– Так-то вот, Серега, – засмеялся он. – А ты не верил. Через два часа мы увидим ее, нашу Варю-Марину.

– Не верю, – прошептал с горящими глазами Сергей. – Не верю, пока не дотронусь до нее рукой и она не растворится в утреннем тумане.

– Все, пошли отсюда. Смотри, если наврала, – весело и задорно подмигнул Владимир оторопевшей от всего происходящего в ее квартире Ангелине Ан-типовне. – А то, что ты издевалась над нашей дочкой в своем поганом детдоме, пусть бог тебе простит.

Выйдя из квартиры Грибулиной, Владимир позвонил домой.

– Катюша, – произнес он, услышав в трубке голос жены. – Ты только не волнуйся. Понимаешь, какое дело. Варенька едет в Москву. Поезд из Симферополя прибывает на Курский вокзал в семь утра. Мы при всем желании никак не успеем. Придется ехать тебе вместе с Генрихом и встретить ее. Никто, кроме тебя, ее не узнает.

– Я чувствовала, – прошептала Катя. – Я сердцем чувствовала. Я еду, немедленно еду.

– Мы не знаем номера вагона, мы ничего не знаем. Митя нашел дом, где она находилась, и прочитал записку, которую она оставила Климову. Сам Климов был в Землянске и поехал в Москву, чтобы расправиться там с Кузьмичевым. Вот, понимаешь, какая получилась заваруха. Но для нас главное другое. Главное, не потерять ее в очередной раз. Наступает твой час действовать, Катюша.

– Да, наступает мой час, – повторила Катя. – Я потеряла ее двадцать семь лет назад, я ее и должна встретить.

– Только держи себя в руках. Я так беспокоюсь за тебя.

– Все будет нормально, Володя. Я в хорошей форме, все будет нормально.

– Удачи тебе, дорогая. Надеюсь, что увижу тебя вместе с Варенькой.

Закончив разговор, он поглядел на Сергея и Леонтьева.

– Все, – произнес он. – По коням, ребята!

Она не могла больше ждать. Она сама не понимала, как могла так долго находиться в этом маленьком домике, затерянном в глуши Никитского ботанического сада. Впрочем, тому были и объективные причины.

Георгий Антонович Климов, спасший ее из лап Кузьмичева и Кандыбы, был тяжело болен. Вскоре после ее чудесного спасения он получил какую-то весточку, которая сильно взволновала его.

– Марина, – произнес он. – Мне плохо. Мне очень плохо с сердцем. Я даже не знаю, что делать.

– Что делать? Да это же так просто, – улыбнулась она. – Вам надо лечь в больницу, а мне ехать домой в Москву. Я побыла с вами, как вы просили, но теперь пора. Меня ждут.

– Не так уж все просто, девочка моя, – ласково улыбнулся Усатый. – Ты подвергаешься большой опасности. Я попросил тебя побыть некоторое время со мной не только из чисто эгоистических соображений. Есть еще одна, гораздо более важная причина. Этот человек, Кузьмичев, Шмыгло, как его еще там, Валерий Иванович, вне всяких сомнений, собирается отомстить тебе. Я уверен, что он искал тебя и у меня дома в Ялте, поэтому и привез тебя сюда, в место, о котором никто ничего не знает. Даже хозяйка этого дома ничего не знает. У меня есть ключ от дома, и я им воспользовался.

– Георгий Антонович, – улыбнулась Марина. – Неужели вы полагаете, что мой отец Раевский не сможет защитить меня от какого-то там Кузьмичева? Сообщим ему, что я здесь, и они немедленно прилетят за мной с такой охраной, что Кузьмичева и Якова Михайловича и близко не подпустят.

– Скорпион жалит незаметно. Он сумеет найти возможность расправиться с тобой. А я отвечаю за твою жизнь перед твоими родителями, у которых мы тебя отняли много лет назад, перед покойной Надеждой и перед самим господом богом. Сначала Кузьмичев должен быть уничтожен, а потом уже ты вернешься к родителям. Поверь мне, я не преувеличиваю опасности, которой ты подвергаешься. Они упустили такой куш, что теперь у них одна цель – мстить. И Кузьмичев это уже доказал.

– Он снова убил кого-то? – насторожилась Марина.

– Убил, – кивнул Усатый. – Не хотел тебе говорить, но скажу, раз ты не оцениваешь опасности. Он только что объявился в Землянске, хотел убить того самого Виктора, воспитанника вашего детдома, его жену, вернее, жену самого Кузьмичева, с которой живет этот Виктор, ну я тебе рассказывал, и их маленькую дочку. Только по счастливой случайности они остались живы. Подслеповатый Кузьмичев зарезал случайного прохожего, которого принял за Виктора. Так-то вот. У него агония, он начал мстить. А главные его враги – это ты и я. Я-то ладно, я почту за честь умереть от пули или ножа, а не сгнить на больничной койке. Но ты... Это будет ужасно, если после всего того, что тебе довелось пережить, ты погибнешь от руки этого бешеного пса. Так что надо потерпеть.

– Но вы? Вам же плохо.

– Тут в доме есть некоторый запас лекарств. Галина Петровна держит их на всякий случай. Я отлежусь, а ты будешь за мной ухаживать. А там видно будет.

Марина согласилась с ним. Две недели она ухаживала за ним, поила его лекарствами, кормила кашами и бульонами. Его здоровье пошло на поправку.

Они вместе встретили Новый, тысяча девятьсот девяносто девятый год. Помянули Надежду, выпили за Марининых родителей и за Сергея.

– Ты знаешь, – произнес Усатый, поднимая бокал с шампанским. – Мне кажется, что ты будешь очень счастлива.

– Почему? – спросила Марина.

– Потому что весь запас несчастий, предназначенных для одного человека, ты уже исчерпала. У тебя было все – сиротство, скитания, преступления, тюрьма, побег, у тебя была почти что смерть.

– Но ведь было и другое, – возразила Марина. – Были и годы, проведенные с любимым человеком, были годы, проведенные с Ираклием.

– Годы с Ираклием – это просто сон, блаженный сон, заменяющий действительность. А годы, проведенные с Сергеем, это было счастьем наперекор всему, каким-то пиром во время чумы. А теперь ты будешь по-настоящему счастлива и спокойна. Я верю в это и за это пью.

– Не пьете, а только касаетесь губами, – засмеялась Марина. – Нельзя вам еще пить, вы очень слабы.

– Пусть так, – улыбнулся и Усатый. – А я наслаждаюсь каждым днем, проведенным под одной крышей с тобой, мне до сих пор не верится, что это ты. И я знаю, что Надька видит сейчас нас и радуется. Не держи на нее зла, она была очень несчастна.

– Да не держу я на нее зла. Она не виновата, виновата судьба.

– Виновата, виновата, – проворчал Усатый, – судьба тут ни при чем, судьбу создают сами люди. Но она искупила свою вину. А мой час еще наступит...

Через несколько дней он стал собираться в дорогу.

– Маринка, я должен ехать. Я уверен, что Кузьмичев еще там, в Землянске. Я просто убежден в этом. Если я не вернусь через несколько дней, собирайся и поезжай в Москву сама. Но я обязательно вернусь, это я так говорю, на всякий случай. Дождись меня.

После его отъезда она стала страшно тосковать. Слова Климова о нависшей над ней опасности теперь казались ей неубедительными. И уже через два дня после его отъезда она, оставив ему записку, решила поехать в Москву.

Она вышла на трассу, поймала машину и попросила отвезти ее на Симферопольский вокзал. Дорога обошлась без приключений, и вскоре она уже сидела в купейном вагоне поезда, который мчал ее в Москву, где она не была уже несколько лет.

Она пила чай, весело болтала с доброжелательными соседями по купе, и ей самой не верилось, что еще совсем недавно она была участницей опаснейших и кровавых событий. Все представлялось ей тяжелым сном, ночным кошмаром, от которого она теперь проснулась.

Она предвкушала встречу с родителями, втайне боялась, как воспримет своих родителей, которых не знала, и как они воспримут ее. Она надеялась, что ее богатый и всемогущий отец поможет ей найти Сергея, о судьбе которого она ничего не знала.

Она подолгу стояла у окна, смотрела на пробегающие мимо нее заснеженные поля, леса с голыми деревьями и могучими елями, на маленькие деревенские домики, на большие города, на стоящих на перронах людей, и ей было весело и тревожно. Поезд мчал ее в будущее. Она верила словам Климова, что там ее ждет счастье, которое она выстрадала всей своей полной тревог и страданий двадцатисемилетней жизнью.

Она не знала адреса своих родителей, не знала номера их телефона. Она намеревалась подойти на перроне к любому милиционеру и попросить его связаться с предпринимателем Раевским.

Ночью она лежала на верхней полке купе. Ей не спалось. Душа была переполнена предвкушением какого-то небывалого счастья. Ей отчего-то было так хорошо, как не было еще никогда. Она заснула совсем ненадолго, но во сне успела увидеть всех – и родителей, и Сергея, и даже свою маленькую оранжевую резиновую собачку с поблекшими глазками-бусинками, которую забыла в горном селении в Абхазии и по которой так сокрушалась. Собачка ожила, она прыгала около ее ног и весело лаяла. А она пыталась поймать и взять ее на руки, но та никак не давалась, продолжала подпрыгивать и лаять. Марина протянула руку, чтобы схватить ее, но чуть было не свалилась с верхней полки. Проснулась и засмеялась своему смешному сну.

А поезд тем временем уже подъезжал к Курскому вокзалу в Москве.

Она чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Сердце буквально было готово выпрыгнуть из груди, до того она волновалась. Ей почему-то показалось, что родители уже знают о ее приезде и встречают ее на перроне. Она улыбнулась своим глупым мыслям и спрыгнула с полки, чтобы привести себя в порядок.

– Граждане пассажиры! – раздался голос в репродукторе. – Скорый поезд "Симферополь – Москва" прибывает в город-герой Москву. Желаем вам всего хорошего.

Она ступила ногой на московский перрон. В Москве было довольно тепло, всего около трех градусов мороза. Она огляделась по сторонам.

Она ничего не знала в этот момент. Не знала, что Георгий Климов тоже направляется в Москву, не знала, что уже минут сорок назад к Курскому вокзалу подъехал кортеж лимузинов один краше другого, и в первом лимузине встречать ее приехала родная мать Екатерина Марковна Раевская, не знала, что вся милиция Курского вокзала уже оповещена об ее прибытии, не знала и кое-чего другого... Она стояла на перроне в темно-синем демисезонном пальто, купленном ей Климовым, в вязаной синей шапочке и не знала, что ей делать.

А к ней с разных сторон уже направлялись с совершенно разными целями совершенно разные люди. И кто из них окажется первым?

Человеческая жизнь ужасно хрупка, хотя порой человек способен выживать в любых, даже самых сложных ситуациях. Но тот же человек может умереть от случайного удара, от случайного падения, от упавшей на голову сосульки и уж тем более от чьего-то злого умысла. И порой зло оказывается куда проворнее и оперативнее, чем постоянно запаздывающее добро.

Так произошло и на этот раз. Злые глаза, направляемые самим дьяволом, увидели ее первыми.

В свое время, будучи депутатом Думы, Павел Дорофеевич Кузьмичев обогатил себя самыми разнообразными сведениями, которые могли пригодиться ему в дальнейшем. Узнал он и адрес, и телефон Владимира Алексеевича Раевского. По этому телефону Раевским звонил Крутой в тот день, когда попал в ловушку. Но об этом Кузьмичеву не суждено было узнать, как и о его смерти на проселочной дороге в пяти километрах от особняка Раевского.

Взяв в Москве напрокат "Жигули", он занял удобную позицию около дома Раевского. Он знал, что ждать ему придется долго, но он был готов ждать, сколько потребуется. Он знал, что эта девка, из-за которой он потерял целое состояние, обязательно появится здесь. Не может же она все время прятаться у Усатого. Он привезет ее сюда, обязательно привезет. И тогда он разделается с ними обоими.

Фиаско в Землянске не обескуражило его. Напротив, оно ожесточило и обозлило его, придало ему новых сил. Черт с ними, с этими Галиной и Виктором, будь они прокляты, эти два ничтожества. Не вышло с ними, так уж выйдет здесь. Обязательно выйдет. Сам дьявол должен помочь ему.

И он помог... Когда ранним утром открылись ворота особняка Раевского и оттуда в шикарной норковой шубе вышла дама в сопровождении сонма охранников, он понял, что настал его час. Дама и охранники уселись в лимузины и куда-то поехали. Он направился за ними. Он был уверен в своей догадке. Они должны были ехать на вокзал. Ехать на вокзал встречать ее. И там наступит его час...

На жалком "жигуленке" мчаться по шоссе за мощными иномарками было крайне сложно. Он выжимал из машины все, что можно, и молил своего покровителя, чтобы машина не отказала. И она не отказала.

Он отстал, безнадежно отстал уже через несколько километров, но случай снова помог ему. Одна из машин встала на обочине почти рядом с кольцевой. Порой ломаются и крутые иномарки. Кузьмичев притормозил поодаль и стал ждать. Наконец, водитель исправил поломку и рванул с места. Кузьмичев сделал то же самое.

В Москве было легче. Помогали светофоры. И он умудрился не упустить из виду машину, которую преследовал. Но он мог бы и не делать этого. Как он и предполагал, машина проследовала к Курскому вокзалу и встала рядом с остальными лимузинами, прибывшими на вокзал раньше. Кузьмичев остановил машину, передернул затвор пистолета и быстро направился к перрону, куда должен был прибыть симферопольский поезд. Он видел стоящую на перроне группу рослых телохранителей, окруживших даму в норковой шубе. Около толпы суетились милиционеры, дама что-то оживленно говорила им, показывая в сторону ожидаемого поезда. Кузьмичев прошел мимо них и направился к перрону.

"Сейчас я вам покажу, кто кого круче", – подумал он, проходя мимо.

И вот поезд прибыл. Кузьмичев стоял около четвертого вагона и вглядывался в пассажиров. Ну, должно на сей раз повезти, должно повезти, не может быть так, чтобы не повезло.

Сердце яростно забилось в его груди. Своими подслеповатыми глазками он заметил ее первый. Она стояла на перроне в темном пальто и вязаной шапочке, стояла и озиралась по сторонам.

Он нащупал в кармане куртки холодную сталь пистолета, дотронулся до спускового крючка. Сейчас, сейчас, пусть только немного расступится толпа прибывших.

Он в своей жизни сделал немало ошибок, но нелепая ошибка, сделанная им в Рыбачьем, мучила его больше остальных. Она просто не давала ему покоя. Если поначалу он пытался утешить себя мыслью, что ему повезло – он остался жив и невредим, хотя Усатый стрелял в него из окна машины чуть ли не в упор, но потом эта мысль куда-то улетучилась, зато стала точить другая – они с Кандыбой тоже промазали с близкого расстояния и потеряли огромный куш.

Это тогда они находились в некотором недоумении, как им провернуть последнюю часть операции, поначалу проходившей столь блестяще. Теперь же, задним числом у него было несколько вариантов, один лучше другого. Но теперь все было потеряно. У него практически ничего не осталось в карманах. После фиаско с Галиной и Виктором он побоялся ехать к Жанне, большая сумма денег осталась у нее дома. Денег со своих счетов он так и не получил. Он остался с тем, что было у него с собой, а этого могло хватить только на первое время.

Но теперь ему ничего не было нужно. Только одно – отомстить ей, этой везучей девчонке, которая много лет назад удачно сбежала из детского дома, в котором он был директором, а теперь удачно сбежала буквально из-под самого носа в поселке Рыбачьем. Тогда он чуть было не лишился должности директора, теперь же он навсегда лишился денег Раевского, которые должны были обеспечить ему безбедную старость.

У него не осталось ничего: ни денег, ни дома, ни имени. Осталось одно злоба и ненависть. Осталось желание мстить. И это тоже было немало.

Проклятая толпа никак не расступалась. А Марина продолжала стоять на перроне, озираясь по сторонам. Когда она пойдет, стрелять будет труднее. Так... Вот... Отлично... Трое здоровенных мужиков, заслонявших ее от него, взяли свои чемоданы и поперлись к выходу.

Все! Лучшего момента не будет.

Кузьмичев сделал несколько шагов вперед и вытащил из кармана пистолет.

– Вот она! – послышался сзади него громкий женский крик. – Варенька! Доченька моя! Генрих! Быстрее к ней! Я узнала ее!

Кузьмичев на секунду обернулся. Он увидел, как к девушке бегут несколько рослых мужчин, а за ними спешит женщина в длинной норковой шубе.

– Варенька! – еще громче крикнула она. – Я узнала тебя!

Девушка тоже повернулась на голос.

– Мама... – прошептала она еле слышно.

"Не будет по-вашему...", – подумал Кузьмичев и поднял пистолет.

И тут же упал на землю, сбитый каким-то грузным телом.

Он инстинктивно нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел.

Крик ужаса пронесся по перрону. Одни в панике бросились бежать в сторону здания вокзала, другие – в противоположную. Телохранители Кати оказались отрезанными от Кузьмичева и Марины этой несущейся на них толпой. Им осталось одно – встать плотной стеной, чтобы толпа не сбила с ног Екатерину Марковну.

Они были высокого роста и довольно хорошо видели, как некто в черном сидит верхом на человеке, который стрелял, и душит его. А девушка стоит поодаль, совершенно одна, в некоем пустом пространстве, образовавшемся вокруг нее, и с изумлением глядит на эту картину.

– М-м-м... – мычал Кузьмичев, пытаясь оторвать от своего горла стальные пальцы.

Но разорвать эту хватку было невозможно. Ненависть сделала ее железной, воистину мертвой.

– Теперь ты никуда от меня не денешься, – прохрипел Усатый, все сильнее и сильнее сжимая пальцы.

Телохранители никак не могли разойтись с перепуганными людьми, только Генрих умудрился, пригнувшись, буквально просочиться сквозь толпу.

Он быстро прошел мимо Усатого и Кузьмичева, как-то неопределенно махнул рукой в их сторону и подошел к девушке, в растерянности стоящей на перроне.

– Вы Варвара Раевская? – спросил он, и голос этого железного человека слегка дрогнул. Но девушка ничего не заметила.

– Да, – ответила она.

– Моя фамилия Генрих Цандер. Я руководитель службы охраны Владимира Алексеевича Раевского, вашего отца. Будьте любезны, держитесь меня. Мне кажется, что человек, стрелявший в вас, уже не сможет причинить вам зла, он находится под надежным контролем, как вы видите сами. Я буду стоять с вами рядом, пока не подойдут наши люди. Вы видите, что они не могут разойтись с толпой, напуганной выстрелом. Они обязаны охранять вашу маму – Екатерину Марковну. Может быть, вы видите ее?

Генрих старался говорить как можно более казенным языком, чтобы душившие его слезы не стали заметны.

Марина же была совершенно спокойна. Она почему-то была уверена, что все кончится хорошо. Ее вдохновлял сон, вдохновляли светлые мысли. Она верила, что бог на их стороне, что он поможет им. И он помог, появившись непонятно откуда в лице ее ангела-хранителя Георгия Антоновича Климова.

– Вы знаете этого человека? – спросил Генрих.

– Да. Это Георгий Антонович. Это он спас меня в Рыбачьем.

Наконец, толпе удалось разойтись, а телохранителям взять Екатерину Марковну в плотное кольцо. Они подошли к Марине...

И тут выдержка изменила Кате. Она замерла, в упор глядя на дочь, не в состоянии сделать ни единого шага.

– Это ты? – помертвевшими губами прошептала она.

– Мама?!

– Я... Я... – бормотала Катя. – Доченька... Прости меня за все... Прости...

Она уже буквально падала на руки охранников, но Марина подбежала к ней и сама поддержала ее. А тем временем двое мускулистых телохранителей сумели-таки оторвать пальцы Усатого от горла Кузьмичева.

– Он мертв, – произнес один, глядя на посиневшего, с вывалившимся языком и выпученными глазами Павла Дорофеевича, лежащего на перроне.

– Да и этот, кажется, тоже, – с изумлением произнес другой, глядя на Климова, упавшего своей непокрытой седой головой на промерзший перрон. Екатерина Марковна! – крикнул он. – Они оба мертвы!

Марина, услышав это, бросилась к Усатому и наклонилась над ним.

Он лежал на спине на обледенелом перроне без движения.

– Помогите ему! – крикнула она. – Помогите кто-нибудь! Врачей! Сюда надо врачей!

И, словно бы услышав на пороге жизни и смерти этот родной голос, Усатый приоткрыл глаза.

– Марина? – прошептал он. – С тобой все в порядке?

– Все, все в порядке. А вы!.. Что с вами?

– Я немного устал, дышать трудно, – попытался улыбнуться он. – Сама видела... Пришлось немного потрудиться.

– Откуда же вы на этот раз взялись? Свалились с неба?

– Нет, девочка, все гораздо проще, – произнес он дрожащими губами. – Я ехал в этом поезде из Тулы.

– Держитесь... Сейчас вам помогут.

– Я... Все... Все в порядке... – шептал Усатый. – Я сделал, что нужно. Надька видит меня... Она гордится мной. Прости меня и ее за все...

Подошла и Екатерина Марковна. Кто-то побежал за врачом.

– Вы... Мама? – спросил Климов. Катя молча кивнула.

– Простите нас... – совсем беззвучно прошептал он, делая попытку улыбнуться. – Меня и покойную Надежду. Возвращаю вам дочь...

И закрыл глаза.

– Он умер, – прошептала Марина, беспомощно огляделась и бросилась на шею к матери.

И тут, наконец, сказалось все жуткое напряжение, в котором она пребывала и которого даже не ощущала. Она разразилась отчаянными рыданиями, которые никак не могли прекратиться. Зарыдала и Катя, тоже дав волю накопившимся за последние дни эмоциям. И стоящие вокруг видавшие виды могучие телохранители тоже едва сдерживали слезы.

Мать и дочь сидели на заднем сиденье "Мерседеса", мчавшего их домой. За рулем сидел Генрих Цандер. Он думал о своем. Теперь он может выполнить обещание, данное самому себе, и вернуться в Германию, где его уже отчаялись ждать родители...

А Катя дрожащими пальцами набирала номер телефона Владимира.

– Ну что?!!! – услышала она в трубке взволнованный голос мужа.

– Володя... Володенька... – сквозь рыдания повторяла Катя. – Она здесь, наша Варенька здесь, со мной, я обнимаю ее. Вот она, она снова с нами. Вот она, я дотрагиваюсь до нее, я целую ее. Только... Только... Мы чуть снова не потеряли ее... Там, на вокзале... Не могу, не могу... Потом все расскажу... Володенька... Вот она... Вот она рядом со мной... Девочка моя дорогая... Я обнимаю ее, я целую ее... Доченька наша...

Владимир молчал, не в состоянии произнести ни слова.

– Ты где, Володя, ты где? – спрашивала Катя, не вытирая слез, обильно текущих по щекам.

– Подъезжаем к кольцевой дороге... – наконец сумел произнести он.

– Давай встретимся у поста ГАИ на Рублевском шоссе, – произнесла сквозь душившие ее рыдания Катя. – И вместе поедем домой...

– Договорились! – воскликнул Владимир.

– Это папа? – спросила Марина, прижимаясь к матери. Она вглядывалась в ее лицо и словно пыталась что-то припомнить, что-то далекое и давно забытое.

– Да, это он... Скоро ты увидишь его.

– Мама, я видела тебя сегодня ночью во сне, – шептала Марина. – И ты знаешь, я представляла тебя именно такой, какая ты есть.

Катя была очень бледна, щеки были испачканы черной тушью от слез. Она никак не могла поверить в то, что ее дочь, ее Варенька сидит рядом с ней, что она живая, теплая, что ее можно потрогать и поцеловать.

– Господи, – произнесла Катя, вспоминая произошедшее на вокзале. Господи, когда я думаю о том, что могло произойти, я теряю сознание от ужаса. Откуда мог взяться на вокзале этот Кузьмичев?! Вот эта страшная опасность, которую я все время предчувствовала.

– Это наш недогляд, Екатерина Марковна, – нарушил молчание Генрих. Полагаю, что он следил за нами от дома.

– Георгий Антонович второй раз спас меня, – произнесла Марина. – Спас меня и отомстил Кузьмичеву.

– Не выдержало сердце, – вздохнула Катя.

– Да, он был очень болен. Поэтому я и провела с ним некоторое время в Крыму. Я не могла оставить его. К тому же он постоянно боялся опасности со стороны Кузьмичева. И как же он оказался прав. Царство ему небесное. Мама, меня мучает только одна мысль, мне срочно нужно найти Сережу. Я же ничего не знаю о нем. В последний раз его видели в ночь с девяносто третьего на девяносто четвертый год в Ялте. Как раз тогда покончила с собой Надежда Климова. И все, больше никаких сведений...

В зеркале заднего вида Марина увидела сдержанную улыбку Генриха.

– Вы что-то о нем знаете?! – с надеждой спросила Марина.

– Неужели ты ничего не знаешь? – улыбнулась сквозь слезы Катя, понемногу начиная приходить в себя.

– А что я могу знать? Откуда?

– Но ведь с вами в Турции был этот... Султан Гараев, который вместе с нами был в Абхазии, когда мы в очередной раз потеряли тебя. Он что, ничего тебе не говорил?

– Он вообще не говорил со мной. Со мной говорил только Кузьмичев. Но он о Сергее тоже ничего не сказал.

– Тогда жди... Тебя ждет сюрприз.

–Когда?!!!

– Когда? Полагаю, минут через двадцать – двадцать пять, не более...

– Расскажи, мама, – прижалась к матери Марина.

– Нет, – твердо ответила Катя. – Ничего я тебе не скажу. Слишком много радостных впечатлений за такой короткий промежуток времени. Надо немного передохнуть.

– Вы нашли его?!!! – поняла Марина.

– Жди... Скоро ты все узнаешь.

Больше Марина ничего не спрашивала. Она глядела в окно машины, видела пушистые хлопья снега, видела зимнюю Москву, в которой она так давно не была. Ей вспоминалась вся ее жизнь, даже то, чего она вообще не могла помнить. Она словно бы видела воочию летний день семьдесят второго года, коляску около магазина, молодую маму, забежавшую купить ей пакет молока, затем Надежду Климову, вытащившую ее из коляски и быстрыми шагами направившуюся к машине, в которой ждал ее раздраженный и недовольный Георгий. Она видела и другой летний день, когда крепко, словно за спасательный круг в море зла и беспредела, держась за руку Сергея, она вышла из метро и ступила на московский тротуар, видела квартиру на проспекте Вернадского, откуда их вскоре выгнали, видела их уютный домик в подмосковном поселке Ракитино, из которого тоже пришлось бежать, видела переполненную потными озлобленными женщинами камеру в Бутырской тюрьме, а затем зимний пасмурный день в поселке Дарьино, когда следователь Цедринский дал ей возможность убежать со следственного эксперимента, видела квартиру Олега Жигорина, куда они пришли с Сергеем после побега, квартиру врача Зиновия Григорьевича, куда вошел Сергей после пластической операции. Все московские и подмосковные картины мелькали перед ней как в калейдоскопе. И снова она в Москве... Она едет домой...

Когда-то, в восемьдесят восьмом году, на перроне Курского вокзала она встретила Сергея, одинокого, беспомощного. Она протянула ему руку, и он схватился за нее, как в свое время она за него. Они поехали во Владимирскую глушь, бежали от человеческого зла, навалившегося на их молодые плечи со всей могучей тяжестью. Теперь же, спустя десять с лишним лет, на другом перроне того же Курского вокзала произошла развязка этой многолетней драмы.